Ласточки Флеминг Лия

В бутиках и ресторанах Харрогита полно классных продавщиц и официанток. А он собирался продегустировать все меню. Обжегшись на молоке, дуешь на воду… Мадди задела его гордость, и в следующий раз он не будет так глуп. Сам поведет игру и больше не попадет в ловушку.

Когда Кен Силверстоун показался на пороге школы «Сен-Феликс», его тут же вышвырнули, как только поняли, что он не родитель, жаждущий устроить сюда своего отпрыска. Грымза отправила его на задний двор и велела Глории немедленно спуститься и узнать, что нужно незваному гостю.

– Мы не позволяем служащим иметь поклонников, которые появляются здесь, когда захотят, требуя свидания! Побыстрее поговорите с ним и возвращайтесь к своим обязанностям.

– Да, миссис Партридж!

Глория была вне себя от этого неожиданного визита. Как он нашел ее адрес? Должно быть, она кому-то проговорилась.

– Что тебе? – рявкнула она, глядя на Кена и чувствуя себя глупо в рабочем комбинезоне и тюрбане.

– Разве можно так разговаривать с любовником? – покачал головой Кен.

– Я уже сказала, все кончено, – отрезала она. Не хватало ей новых проблем! Кен – часть ее прошлого. Бредфорд и дурацкий бизнес остались позади.

– А я так не считаю, дорогая. Я принес тебе чудесные снимки. Разве я не обещал, что выгодно их пристрою?

Он вынул пакет.

– Не угостишь меня чаем?

– Не могу. Посмотрю это позже.

– Приходи в деревенский паб, – приказал он.

– Не могу. Только не в деревне. Девушки не ходят в такие места. Грымза на стену полезет!

– Тогда поедем на прогулку. Ради прежних времен, – похабно подмигнул он.

– Ублажай себя сам. Я не освобожусь до девяти, а в это время все будет закрыто.

– Можем посидеть в машине, или…

Он многозначительно ухмыльнулся.

– Или я отвезу тебя в приличный отель и угощу ужином.

– Если хочешь, но я не останусь на ночь. Все кончено, – предупредила она, не желая его поощрять.

– Конечно, дорогая, как скажешь. Буду ждать у ворот. Я соскучился по нашим маленьким забавам.

– А я нет. Я же сказала, с этим покончено, – настаивала она.

– Увидим. Ровно в девять. Я буду ждать.

Глория не знала, что думать. С одной стороны, ей было не по себе. Что-то неприятное было в том, что он выследил ее, а вкрадчивый тон тревожил, не давал покоя. Но она не могла понять, почему возбуждалась при мысли о его появлении и одновременно теряла уверенность в себе, а это раздражало… Каким образом этому уроду удалось обвести ее вокруг пальца? Одному Господу известно. Он некрасив, дурно воспитан, но, с другой стороны, неплохо надеть красивое платье, смыться из этой тюрьмы и провести вечер в городе.

Она заставит его платить и обращаться с ней, как с приличной девушкой.

Глория улыбнулась, бросила пакет на кровать и поспешила к своим вечерним обязанностям. Пожалуй, сегодня она наденет драгоценные шелковые чулки и новые туфли!

Позже, уже одетая в джемпер и лучшую юбку, она вскрыла конверт и уставилась на журнал. Такого она раньше не видела. Журнал назывался «Гелс Гело» [48], а страницы его были заполнены фотографиями девушек в непристойных позах.

Но тут она увидела себя, обнаженную по пояс, на ковре, с ногами, согнутыми так, чтобы скрыть интимные места. Как заколотилось ее сердце при виде этих снимков!

Напряженное глупое лицо… какой уж тут гламур!

Глория швырнула журнал в стену. Она убьет его! Как он смел! Эти снимки делались для забавы, для развлечения. Не для того, чтобы над ними похотливо пыхтели всякие грязные типы! Всякий может увидеть их и узнать ее. Подонок! Он продал снимки без ее согласия!

На лбу Глории выступил пот.

А ведь были и другие фотографии! Куда хуже этих! О, нет! Что с ними сделал Кен?

Охваченная гневом, она высочила на улицу и побежала по дорожке. Ей бы только увидеть Кена! Она убьет его за это!

Он стоял у ворот, залихватски нахлобучив мягкую фетровую шляпу.

– Как ты мог?! – завопила она, швыряя в него журнал.

– Что на этот раз, дорогая?

– Я тебе не «дорогая». Ты продал эти снимки. Но я хочу, чтобы ты их сжег!

Глория ткнула его в живот.

– А я думал, мы обо всем договорились, – рассмеялся Кен. – Я сделал тебе портфолио, а остальные – особая статья. Садись в машину.

– Отдай это и больше не смей ничего продавать! – потребовала она.

– Не могу, дорогая.

– Почему? Я не хочу, чтобы ты их кому-то продавал. Даже один журнал – уже хуже некуда!

Они в молчании ехали по извилистым дорогам Ниддердейла, но Глория была слишком зла, чтобы смотреть в окно. Как раз когда она выбрала новый путь, появляется Кен и все портит! Теперь ее планы летят к чертям! Сначала ей льстили комплименты Кена, у нее появилась надежда стать знаменитой, но ничего не вышло, а потом он уговорил ее на всякие пакости, о чем она горько жалела уже в ту минуту, когда выходила из студии.

– Пообещай, что снимков больше не появится, Кенни, – взмолилась она, надеясь уговорить его. – Не нужно, чтобы весь свет видел меня в таком виде. Если кто-то узнает, меня отсюда выгонят.

– Не волнуйся, всякий, кто купит журнал и увидит твою фотографию, захочет большего. Ты в прекрасной форме.

– Мне плевать. Я не этого добиваюсь! Эти снимки не должны были никуда попасть. Ты делал их ради удовольствия, и я в жизни не думала, что ты их продашь.

– О, брось, Глория! Откуда ты свалилась! Существует большой рынок подобных снимков. Тебе повезло стать моделью. Что изменилось? И с чего это вдруг ты стала такой ханжой?

– Я больше не буду сниматься. Выгляжу грязной, вульгарной дешевкой, – сказала она, надеясь, что Кен поймет ее.

– Все легко уладить. Можно сменить декорации, если хочешь: бархатные диваны, норковая шуба, но парни все равно захотят пялиться на твое тело. Ты можешь стать звездой. Не лезь в бутылку. Пойдем, найдем подходящее местечко. Выпьем и все обговорим.

Отель на склоне холма с видом на Харрогит показался Глории самым роскошным местом на свете. Именно здесь когда-то скрывалась под чужим именем знаменитая писательница Агата Кристи. Кен заказал номер и ужин на двоих.

Но Глория слишком нервничала, чтобы успокоиться и наслаждаться окружающим ее уютом.

– Не надо было мне приезжать сюда, – прошептала она. Что, если кто-то увидит ее фотографию в журнале и узнает ее?

«Не будь дурой», – подумала она. В такой скромной юбке и шляпке? Ей ничего не грозит.

Она буквально проглатывала шерри и все спиртное, что заказывал Кен, пока ноги не стали подкашиваться.

Потом она кое-как поела и, пошатываясь, поплелась в заказанный номер, надеясь забрать остальные фотографии. Но как только они поднялись наверх, Кен втолкнул ее в дверь.

– Где негативы? – умоляюще спросила Глория, уже зная, что негативов у него нет. Но ей хотелось в этом убедиться.

– А ты как думаешь? На студии, конечно. Расслабься и успокойся. Ты уже все сказала, так что заткнись и будь со мной полюбезнее. И тогда я сделаю все, что скажешь, дорогая.

– И тогда ты больше не будешь посылать эти фотографии в журналы?

– Конечно, нет, если будешь со мной мила и сделаешь, как мне нравится, – улыбнулся Кен, показывая на постель.

– Ничего подобного! Мне нужно идти, иначе будут неприятности.

Глория повернулась к двери, но Кен быстро схватил ее за руку.

– Забудь свою чертову работу, лучше покажи, что ты все еще моя девушка.

Нужно же быть такой дурой! Напиться, да еще остаться с ним наедине, далеко от школы и без денег даже на автобусный билет! Он заманил ее сюда только по одной причине. И сейчас придется ублажить его в последний раз, или будет худо. При мысли о том, что она не получит негативов, девушка холодела. Глория ненавидела Кена, но что ей было делать?

В голове как будто взрывались вспышки неоновых ламп.

В конце концов оказалось, что она истинная дочь своей матери.

Глория вздохнула, снимая шляпу, жакет, туфли и вынимая шпильки из волос. Есть только один способ утолить его похоть. Если для этого нужно…

Застонав, она опустилась на колени и расстегнула его брюки.

– Так-то лучше, – ухмыльнулся Кен, когда они лежали на кровати, освещенной слабым светом лампы. – Но, думаю, лучше доставить тебя в казармы, пока старая дракониха не спохватилась.

Глорию тошнило от стыда и отвращения. Не так должен был закончиться этот вечер.

– Ты отдашь мне негативы? Я хочу быть спокойна.

– Конечно, любовь моя. Разве я не человек слова? Я обещал сделать тебя звездой и сделал! Остальное зависит от тебя.

– Знаю, знаю, но уже поздно. Отвези меня домой. Снимки перешлешь по почте. Обещаешь?

– Конечно, ведь теперь я знаю, где ты. Ты очень дурно поступила, сбежав от меня. Та шикарная сучка в Бруклине задрала нос и едва не выгнала меня. Хорошо, что я наткнулся на старую прачку, и та все выложила. В следующий раз сам привезу.

– В следующий раз? – охнула Глория. – Но следующего раза не будет. Я этого не вынесу, Кен. И больше не могу так продолжать. Это нечестно по отношению к нам обоим. Я решила начать новую жизнь.

– Знаю, Глория, ты постоянно мне твердишь об этом. Но негативов очень много… или ты забыла те крупные планы, с зеркалом и Ритой Мейсон?

– О, нет! Кен, ради бога… я была пьяна!

– Наконец-то мы выясним отношения. Ты хочешь получить негативы? Тогда заработай их, детка! Ты в долгу передо мной за все сделанные в тебя вложения.

– Но это шантаж! Пожалуйста, отдай мне снимки! Я заплачу за них. Как-нибудь найду деньги!

– Нет! – злобно отрезал Кен. – Это возмещение за потерю будущего дохода. Я требую вернуть мне мои вложения. Будем встречаться раз в неделю. Проведем ночь вместе, повеселимся. Тебе бы следовало знать, Глория, что все имеет свою цену.

В темной машине пованивало чем-то кислым. Глория молчала, побежденная, грязная, несчастная. Она не лучше, чем все те шлюхи на Элайджа-стрит, а даже хуже, потому что сама навлекла это на себя завистью к карьере Мадди. Глупым доверием к обещаниям Кена. Никто, кроме собственного тщеславия, не вынуждал ее подниматься по той лестнице в его студию. Теперь она должна за все платить.

Как бы они ни трудились в саду Бруклин-Холла, он так зарос и пострадал от дождя и ветра, что у Плам больше не было сил ухаживать за ним. Даже во время войны Плезанс отказывалась сажать овощи вместо бордюра, а цветы плохо переносили неустойчивую ветреную погоду.

Ни один из ее нынешних постоянных жильцов не проявлял ни малейшей склонности помочь ей хоть в чем-то или хотя бы выгулять собак. Оставалось просить бойскаутов выполнять мелкую работу, но они не отличали сорняков от сортовых цветов, над которыми тряслась Плам. Приходилось постоянно объяснять, что выдергивать, что оставлять. Они так утомляли ее, что она решила просто пройтись граблями по дорожке, прежде чем свалится без сил и насмерть всех перепугает.

Садоводство – тяжкий труд, когда тебе никто не помогает. Новый садовник, мистер Лок, который привел в порядок огород, не снисходил до сада, отказываясь ухаживать за «модными штучками», как он это называл. Поэтому, если она хочет, чтобы у нее были цветы и душистые многолетние растения, придется самой их выращивать.

Плам любила свои маки, флоксы, аквилегии, пионы, люпины, хебе и розы. Они наполняли дом благоуханием и красками, хотя любовалась всем этим она одна, с тех пор, как Глория ее бросила.

Плам никем ее не заменила. Просто наняла двух приходящих помощниц из Сауэртуайта, старательных, но безынициативных.

После первого письма с сообщением о том, что она попала под тяжелую руку Эйвис Блант, письма от Глории приходили все реже. Бедная Глория не знала, куда деваться. О Грегори она не упоминала. Вообще Глория была на удивление сдержанной, что совсем на нее не похоже.

Плам написала ей о лондонском триумфе Мадди, ставшей моделью у известного кутюрье, поскольку чувствовала, что девушки не слишком много общаются. Грег совсем исчез со сцены, а Мадди писала редко и неохотно.

Лучшим событием за все лето оказалась встреча с Тотти Фоксап. Они встретились за ланчем в отеле неподалеку от Рипли и тут же узнали друг друга. Смеялись, болтали, обменивались историями. И хотя бы на один день Плам почувствовала себя молодой задорной девчонкой, а не измотанной особой средних лет, брошенной мужем. Тотти была переполнена радостью по поводу свадьбы Беллы и надеждами на внуков. Плам пыталась не завидовать и хвасталась успехами Мадди в Лондоне, чтобы не ударить лицом в грязь. По пути домой она думала о том, как различаются их миры сейчас. Она возвращалась в пустой дом, а Тотти – к Хью и семье.

Плам гадала, как бы снова собрать всех вместе, и, резко нагнувшись, ударилась глазом о жердь, к которой подвязывала дельфиниумы. Ее пронзила слепящая боль. Не успела вовремя моргнуть!

– Дьявол! – выругалась она. Глаз закрылся, из-под сомкнутых век покатились слезы, на несколько минут ослепившие ее. Плам побрела в дом, нашла в аптечке борную кислоту и безуспешно попыталась открыть глаз. Потом вспомнила, что где-то должна валяться старая глазная повязка Мадди. Приоткрыв здоровый глаз, она шарила в ящике кухонного комода среди мраморных шариков, пластинок, разбитой посуды, которую никак не склеят, канцелярских кнопок, бумаги и всякого хлама, оставшегося со времен вакки, пока не нашла повязку. Надев ее, Плам с грустью начала рассматривать свидетельства былых времен и снова плакала.

– Не будь сентиментальной дурой! – сказала она себе. – Вставай и иди работать. Подумаешь, царапина!

Следующие несколько дней жгучая боль не унималась, и она уже подумывала пойти к новому доктору Армитиджу, сменившему доктора Ганна, когда в стране появилась национальная служба здравоохранения и медицина стала бесплатной. Но вскоре передумала, поскольку была уверена, что бедного молодого человека осаждают толпы народа, одолеваемого разными хворями. Кому-то нужно не только лекарство, но и очки, и новые зубы или удаление миндалин.

Только когда перед здоровым глазом все стало расплываться, Плам все же решила, что разумно было бы узнать, почему ничего не проходит.

Она пошла в город, чувствуя себя Джоном Сильвером в этой глазной повязке. Бедная Мадди! Теперь Плам понимала, каково ей приходилось в детстве!

Палм сидела в приемной, чувствуя себя мошенницей, пока не подошла ее очередь. Только доктор оказался не молодым, недавно получившим диплом человеком, а бывшим военным врачом примерно ее возраста. Он внимательно посмотрел на нее и глазную повязку, после чего посветил в больной глаз фонариком.

– С чего вы вообразили, миссис, что глаз заживет сам?! – рявкнул он.

– Это всего лишь царапина. Но очень болит, – шмыгнула она носом.

– Вы поцарапали роговицу, занесли инфекцию, которая проникла в другой глаз, глупая женщина, – по-военному отчеканил доктор.

– Не смейте называть меня глупой женщиной! – вскрикнула Плам. – Я всего лишь пыталась привести в порядок сад.

И тут Плам разразилась слезами.

– Давайте померим температуру… повышенная, можно не сомневаться. Немедленно в глазную больницу!

Похоже, этот человек привык отдавать приказы!

– Но это в Бредфорде, а у меня времени нет! Нужно заботиться о жильцах, – запротестовала Плам, чувствуя, что ей становится хуже.

– Миссис Белфилд, я уверен, что у вас много важных дел, но речь идет о необходимости спасти ваше зрение, так что лучше немедленно отправляться в больницу и приниматься за лечение. Я достаточно ясно выразился?

– Да, доктор, – всхлипнула она, чувствуя себя полнейшей идиоткой. – Просто я одна управляю пансионом. А кто присмотрит за лошадьми и собаками?

Боже, но вдруг она ослепнет?

– Закройте пансион. Посмотрите на себя – вы просто с ног валитесь. Нужно срочно принимать меры.

Видя ее отчаяние, он смягчился.

– Вы так издерганы, что несчастные случаи неминуемы. Моя жена однажды уронила на ногу садовые вилы. Она была слишком занята, чтобы как следует обработать рану, и дело кончилось плохо.

– Но сейчас она здорова? – уточнила Плам.

– К сожалению, умерла три года назад, после того, как я сменил работу.

– Простите, я не хотела…

Бедняга! Для мужчины это всегда тяжелее, но, судя по всему, жить с ним – не сахар.

– Ваш муж работает в другом городе? – в свою очередь поинтересовался доктор.

– Мы живем порознь, – спокойно призналась она. – У меня в Лондоне племянница, но я не могу ее беспокоить.

– Но почему? На что же родные, если они не помогают друг другу в трудную минуту?

– Полагаю, мне стоит ей позвонить.

– Да, и поскорее: сейчас вам нужно думать только о вашем зрении. Вы и так потратили слишком много времени зря. Я проверю, легли ли вы в больницу.

– Спасибо, доктор Армитидж, – кивнула Палм, направляясь к двери.

– Поезжайте немедленно, или мне самому вас туда отвезти? – Он рассмеялся, и Плам внезапно заметила морщинки вокруг серых теплых глаз.

Этот человек прекрасно приживется в Сауэртуайте. Он не дурак. И скоро отвадит всех, кому захочется донимать его выдуманными хворями.

Теперь нужно попросить Берта Батти отвезти ее в больницу, и все потому, что она была слишком рассеянна и не видела, что делает. Она могла выбить себе глаз!

Но Мадди она не станет беспокоить. Как бы ей ни хотелось послушать рассказы о новой, восхитительной жизни племянницы, ни к чему вызывать ее из Лондона. Плам как-нибудь справится!

Впервые Мадди услышала о случившемся несколько недель спустя, когда позвонила домой. К телефону подошла Грейс Баттерсби.

– Миссис Белфилд в глазной больнице на обследовании, – сообщила она. – Ударилась глазом о садовую жердь. Было совсем худо, но ей давали какие-то новые лекарства, чтобы убить инфекцию. Мы говорили ей, чтобы не волновалась, но вы же знаете миссис Плам. Мы не можем с ней справиться. Доктор дважды звонил, а когда узнал, что она даже не думает ехать в больницу, приказал немедленно туда отправляться. Славный парень, этот доктор Армитидж, и вдовец к тому же. Вступил в крикетную команду, и сейчас миссис Белфилд приглашает всех ее членов на чай, словно ей и без того делать нечего. То есть будет приглашать, когда вернется домой, – хмыкнула Грейс.

– Мне нужно приехать? – спросила Мадди, сгорая от стыда. Как она могла так пренебрегать теткой последние несколько месяцев?

– Если бы она хотела побеспокоить тебя, написала бы. Но она тревожит меня. Такая независимая и вечно бегает. Минуты спокойно не посидит. Врач дал ей успокоительное. Но она его не принимает. Говорит, что из-за него вечно ко сну клонит… подумайте только! Может, позвонишь позже? Хорошо, что наконец установили телефон! Можно заказывать продукты у бакалейщика и мясника и поберечь ноги. Как твоя работа, дорогая?

Мадди сообщила все гламурные подробности, которые могла вспомнить: показы и вечеринки, спектакли и приемы… но, по правде говоря, она очень скучала по дому, тосковала по холмам и серым каменным оградам, запаху лошадиного пота, свежескошенной травы и мягкому выговору своего края.

Иногда ностальгия заставала ее врасплох, когда она сидела в автобусе, глядя на оживленные толпы на Оксфорд-стрит. И на ум приходила трогательная старая народная песня «Дуб, зола и красивая ива». Мадди вдруг осознала, что постоянно ее напевает.

Не то чтобы ей не нравилась лондонская жизнь, вовсе нет! Теперь она жила вместе с Чармейн Блейк и ее сестрой Пенни в маленькой квартирке недалеко от Марбл Арч. Аренда была ей не совсем по карману, зато так весело она еще никогда не жила. В квартире вечно толпились знакомые, школьные друзья, студенты, сидевшие на полу и слушавшие джазовые пластинки. Иногда в свободные выходные они уезжали на побережье и гуляли по зеленым холмам Саут Даунс. Здесь даже воздух был другим, как в Йоркшире, и так хотелось увидеть унылые серые холмы…

Глядя на Темзу, она видела дымящие трубы заводов и стройки: на южном берегу возводились здания для «Фестиваля Британии», грандиозной юбилейной выставки. Верно, для молодых в Лондоне раздолье, а эта выставка будет самым волнующим событием из всех последних! Кроме того, модные дома состязались друг с другом, чтобы первыми показать модную одежду на этом фестивале. Все это так волнующе!

После долгих унылых лет и жалкого военного существования страна должна была что-то праздновать! Но почему у Мадди постоянно было подавленное настроение? Возможно, она слишком давно не была в Бруклине? Пожалуй, стоит сделать тете Плам сюрприз, приехать без предупреждения и наверстать упущенное за месяцы разлуки!

Но при мысли о возвращении туда Мадди становилось плохо. Леденящие слова Глории по-прежнему звенели в ушах. Неужели эта жуткая тайна будет преследовать ее до конца жизни? Обретет ли она хоть когда-нибудь душевный покой? При мысли о разоблачении сердце начинало панически колотиться, а голова шла кругом.

Она сбежала по лестнице, оказавшись на улице, несколько раз глубоко вздохнула и направилась к Риджентс-парк, к зеленым деревьям и газонам. Свежий воздух успокаивал нервы. Как она может вернуться к терзающим ее демонам или скрыть от Плам истинные чувства? Нет, лучше оставаться здесь, в Лондоне, и пригласить ее в гости. Они сходят в театр, на концерт, в галерею, и Мадди покажет тетке, что счастлива в этом городе. Возможно, та сумеет приехать на праздник, когда откроется «Фестиваль Британии». Но до этого еще далеко. Зато они замечательно проведут время!

Стоя на примерке, неподвижная, как статуя, Мадди продолжала думать о старых временах. Но по ночам долго лежала без сна. Как она могла так безжалостно ранить Грега? Конечно, приятели Чармейн водили ее на ужины и вечеринки, но Мадди так никто и не приглянулся. Она никогда не оставалась в одиночестве, не скучала, к тому же мистер Анри был требовательным хозяином, ожидавшим беспрекословного подчинения. Она знала, что все будет кончено, если перестанет его вдохновлять. Если больше не понадобится ему в качестве модели. Если она наберет хоть фунт веса, он заметит и выгонит ее. Иногда она голодала целыми днями, и хотя на сигареты уходила уйма денег и к тому же не проходил кашель, зато есть не хотелось. Она жила на кофе и тостах. Если Мадди поедет в Йоркшир, то точно растолстеет на выпечке Грейс, а потом, вернувшись в Лондон, не влезет ни в одно платье.

Нет уж, лучше сидеть смирно и в подходящий момент пригласить Плам сюда. Будет жить в одной комнате с Мадди, спать на ее кровати. А сама Мадди ляжет на диване. Но, возможно, Плам предпочтет дорогой отель? Чармейн не должна возражать против приезда тети Плам. У нее жених в армии. К тому же у них в деревне есть дом, и они уезжают туда, когда ему дают отпуск. Так что между подругами не было ни малейших разногласий. Мадди было не по себе из-за невнимания к Плам. Она решила позвонить позже и узнать, все ли в порядке.

Добровольная ссылка в Лондон стала мучением. И все из-за глупости, совершенной много лет назад. Нет, не глупости. Глория на самом деле считала ее подлой негодяйкой.

Если бы только Мадди могла вспомнить, что произошло, но, как она ни пыталась, ничего не выходило. Какие-то обрывки снов. Но ничего больше. Словно между ней и той ночью стоял стеклянный барьер, который Мадди жаждала разбить, но у нее не было ни силы, ни смелости, чтобы занести топор.

В Лондоне, по крайней мере, ничто не напоминало о прошлом. Здесь она была только Ла Маделайн, задрапированной в шелка, атласы, щеголяющей драгоценностями и восхитительными нарядами. Совсем, как призовая лошадь в тренерской конюшне – избалованная, изнеженная, гордо выступающая… Но она почему-то представляла себя на Монти. Ветер развевает волосы, лошадь галопом несется по Дейлс, и у Мадди нет никаких забот в этом мире.

Ей хотелось плакать.

Чего-то не хватало. Чего-то очень важного. Если бы только она знала, чего именно, но это точно было связано с Сауэртуайтом и Бруклином и с ее детством.

При мысли о друзьях к глазам подступали слезы. Да-да, тот самый отсутствующий печальный вид, который так всем нравился…

– Вот он, опять! – воскликнул мистер Анри. – Вы прекрасны в черном, как Владычица Небесная!

Мадди, обернутая черным шелком и утыканная булавками, старалась не двигаться и не плакать. Такая уж ее судьба!

Глория остановилась во дворе офиса строительной фирмы «Берн зе Билдерс» и поставила у ног саквояж в надежде, что пришла по правильному адресу и Грег окажется на месте. На ней были габардиновый макинтош и черный берет. Шел дождь, а ей пришлось долго тащиться от автобусной остановки. Но Грег был последней надеждой с тех пор, как ее уволили вчера вечером.

Чувствуя себя полной дешевкой, уставшей и измотанной после визитов Кена и того, что он заставлял ее делать, она забралась в маленькое боковое окошко кладовой, которое Дорин всегда оставляла открытой, чтобы они могли приходить и уходить по ночам. Она уже почти влезла в комнату, и снаружи остался торчать только зад, когда ее ослепила вспышка. Она поняла, что пропала, когда увидела стоявших посреди кладовой мистера и миссис Партридж. Наутро ее вышибли.

– Ты уже вот-вот станешь первоклассной шлюхой, юная леди! Насколько я помню твою мать… яблочко от яблони недалеко падает. И даже не отрицай! – бросила миссис Партридж, осуждающе глядя на нее сквозь очки.

Все, как в старые времена, когда Грымза выходила на тропу войны. Даже парик трясется точно так же.

– Мы поймали тебя на месте преступления! Еще один пример морального падения нынешних девушек. Конечно, во многом виновата война. Это из-за нее молодежь распустилась! Но мы не хотим, чтобы ты показывала дурной пример здешней прислуге! – продолжала лаять Грымза, глядя на нее, как на дерьмо, и Глория буквально взбесилась.

– Не смей так говорить о моей матери, старая сука! Все, что я делаю в свое время, свободное от этой тюрьмы, – мое личное дело! – выпалила она. – Можешь сунуть свою работу туда, где не светит солнце!

– Убирайся немедленно и не вздумай просить рекомендаций! Я всегда знала, что от тебя, кроме неприятностей, ждать нечего! Плохо кончишь, девочка моя, если станешь продолжать в том же духе!

– С удовольствием, старая кляча! Жаль только бедняг, которым приходится отсидеть срок в этом Дотбойз-Холл! [49]Знаешь, какой праздник мы устроили, когда ты убралась из «Олд Вик»!

Глория решила, что последнее слово все равно останется за ней, и вылетела, полная праведного негодования. Переезд сюда с самого начала был ошибкой, и домогательства Кена только усугубили ее досаду. Но в холодной реальности рассвета она быстро протрезвела, осознав, что больше у нее нет ни работы, ни дома, да и денег почти не осталось.

У нее мелькнула мысль извиниться перед Грымзой и ее ханжой-муженьком. Но ей даже в голову не пришло вернуться в Бредфорд, к Кену. После всех кошмарных встреч в отеле она так и не получила негативов и ненавидела его за то, что он от нее требовал. Какой же дурой она была! Как только могла посчитать его порядочным парнем или настоящим фотографом? Он делал деньги на ее глупости. Негодяй!

По крайней мере, теперь она может навсегда от него отделаться. Исчезнуть, не оставив адреса. На этот раз он ее не найдет! Грег был единственным в округе, кого она знала, и это шанс его завлечь! На этот раз Мадди не встанет на пути, но нужно заставить его поверить ее печальной истории. Только он поможет ей выпутаться из этого переплета.

Во дворе фирмы стояли дорогие машины, а в окно офиса Глорию рассматривала молодая девушка. Та в нерешительности осматривалась, не зная, что делать. Но тут до нее дошло. Нужно разыграть спектакль!

Секретарша вскочила, когда Глория в обмороке свалилась на землю.

– Держитесь, дорогая! Мистер Берн! Там, во дворе, девушка! С ней что-то неладно! Заходите, дорогая! Не можете опереться на меня? Я принесу ваш саквояж… мистер Берн!

Ее голос дрожал.

– Держитесь за меня!

Глория оказалась в вестибюле новехонького кирпичного здания с большими окнами. Ее подвели к креслу около большого письменного стола. Над ней замаячила большая черная тень.

– Глория? Что случилось? Что ты здесь делаешь?

Наконец-то явился ее рыцарь в серебряных доспехах!

– Слава богу, я тебя нашла.

– Все в порядке, Хилари, я о ней позабочусь. Я знаю эту леди.

Грег опустился на колени и погладил ее по руке.

– Что стряслось?

– Я в беде, Грег. Но так рада тебя видеть! – выдохнула Глория – Кроме тебя, у меня никого нет. Пришлось уйти с работы. Там заправляла Грымза, доводида меня, жизни не давала. Она вспомнила меня, обозвала «вакки», и я больше не смогла этого выносить. Вот и ушла, а теперь у меня нет ни работы, ни крыши над головой. Прости, но больше не смогла этого вынести. Конечно, не стоило так обременять тебя всем этим! Я писала тебе…

Глория разразилась слезами, почти поверив тому, что говорила.

– Да, дорогая, но я потерял письмо и твой адрес. Мне ужасно жаль! Хилари! Чашку чая и побольше сахара. Глория, у тебя просто шок. Сейчас мы все исправим!

Глория растаяла в синих глазах Грега и слабо улыбнулась:

– Еще раз прости. Но если бы ты мог понять… наверное, здесь можно найти место горничной или официантки. Я готова на любую работу, только не отсылай меня. Пожалуйста, не заставляй меня возвращаться!

– Не волнуйся, – прошептал Грег. – Тебе не придется работать с этой старой коровой. Но, может, ты поедешь к миссис Плам? Ты что-нибудь от нее получала?

– Почти ничего, Грег, с тех пор, как Мадди уехала. Думаю, она ужасно с тобой поступила, а я не смогла видеть ее жестокость… Я вдруг поняла, что мне не хочется там оставаться.

– Значит, ты поступила правильно, – кивнул он. – Мы что-нибудь придумаем. Ты вся промокла и выглядишь такой несчастной… но мне нравится твоя короткая стрижка.

От его улыбки у нее внутри все перевернулось. Глория поспешно сняла пальто, чтобы он увидел ее красивую блузку и скромную юбку, а также кардиган, который сама связала зимой. Она хотела выглядеть неприметной, аккуратной и благоразумной, достаточно старомодной, чтобы Грегу захотелось ее защитить.

Она пила чай, пока не настало время обеда, и тогда Грег повел ее в славное кафе на углу, со скатертями в клетку, где подавали жареную рыбу с картофелем.

– Я тут подумал… помнишь Чарли? Чарли Афтона? Возможно, его мать даст тебе место. У нее добрая душа, и если уж она не сможет помочь, уж не знаю, кто тогда и сможет.

– Но у меня нет рекомендаций, – пробормотала Глория.

– Ничего страшного. Я в хороших отношениях с Беатти Афтон. Она поверит моему слову.

– О, Грег, как мне тебя благодарить?!

Глория одарила его одной из своих победоносных улыбок.

– Мы всегда полагались на тебя в хостеле. Теперь до тебя просто так рукой не достанешь! Женился? – спросила она, подмигивая, но сердце тревожно забилось. А если он обручен?

– Нет! Нет времени для свадебных колоколов… особенно после… ну ты знаешь! Нужно делать деньги. Вести бизнес. Больше я не хочу получать по зубам!

– Ты правильно делаешь, – сочувственно кивнула Глория. – Она тебя недостойна.

– А как насчет того фотографа… в Бредфорде, кажется? – спросил он, меняя тему.

– Я послала его. Мы никогда друг другу не подходили, – отмахнулась Глория.

– Ты и я… все одно и то же. Но еще уйма времени, прежде чем усесться у камина в шлепанцах и с трубкой, – рассмеялся Грег, хотя глаза остались грустными.

Глория улыбнулась. Сердце ее радостно подскочило. Первый раунд она выиграла!

Родители Афтона принадлежали методистской церкви, полностью отреклись от алкоголя и вели строгую жизнь, но приняли ее радушно. Они жили в большом каменном доме между Лидсом и Харрогитом. Беатти Афтон заседала во многих комитетах и в совете Темпренс-отеля, где останавливались трезвенники – бизнесмены, священники и даже бродяги. Там всегда требовалась прислуга, и по рекомендации миссис Афтон Глория уже через пару дней совмещала должности горничной, официантки и рабочей лошади. Управляющий и его жена по фамилии Хантли были людьми суровыми и педантичными. Как и на всех прошлых местах, обязанности были довольно скучными: сменить белье, убрать помещение и всегда быть под рукой. Клиенты в основном были людьми респектабельными, трезвыми и руки не распускали, но все равно приходилось постоянно быть настороже, чтобы не заработать выговор от мистера Хантли.

Иногда по воскресным вечерам проводились песнопения, и Глория с ее сильным чистым голосом оказалась желанным добавлением к хору. Но самой большой радостью было то, что отель находился недалеко от офиса Грега, и тот в качестве друга семьи постоянно забегал к Афтонам на огонек. Однажды, когда Глорию уговорили спеть соло, она заметила, как Грег с интересом на нее поглядывает.

Большую часть свободного времени у Грега отнимали гонки. Он и Чарли были помешаны на машинах. Она заставляла себя смотреть гонки, если они проходили поблизости. Но трудно было изображать заядлую болельщицу, стоя в холодной грязи в старых ботинках и макинтоше, и вопить от восторга, когда они пролетали мимо, разбрызгивая воду и грязь. Дрожать от холода и извозиться в грязи – не слишком удачное времяпрепровождение по субботам, но позже, когда она заканчивала разносить чай, друзья приезжали и увозили ее в паб, за несколько миль от дома, где гонщики выпускали пар с компанией девчонок, смотревших на них как на свою собственность.

Как-то днем танцевали все, кроме Глории, чувствовавшей себя неловко в обыденной одежде. Модные девицы носили брюки, короткие меховые жакеты, красивые ботинки и шелковые шарфы на головах, но по вечерам часто переодевались в платья с облегающими лифами и широкими юбками и надевали туфли на высоких каблуках. Они вертелись вокруг гонщиков, выбирая наиболее талантливых. Ее же они игнорировали. Глория не принадлежала к их кругу.

Она наблюдала за танцующими, когда перед ней возник Грег:

– Хочешь покружиться? – спросил он, потянув ее за собой.

– Хотелось бы мне выглядеть как они, – вздохнула она, кивнув в сторону девушек в широких юбках. – У меня не слишком много модной одежды.

И тут Грег, к ее изумлению, вытащил бумажник.

– Пойди купи себе что-нибудь, может, развеселишься? Ты много работаешь. Пора хоть чем-то себя вознаградить. Ты это заслужила.

Глория сдерживала желание выхватить банкноты из рук Грега, но он быстро сунул деньги ей в руку:

– Спасибо, ты настоящий джентльмен.