Холодные тени Бачурова Мила

15

ЖИТЕЛЬНИЦА МЮНХЕНА СТАЛА ЖЕРТВОЙ АНОНИМЩИКА

Простая девушка, живущая в Мюнхене, внезапно оказалась мишенью маньяка. Она получает анонимные письма с угрозами. На вопрос журналиста жертва, пожелавшая остаться неизвестной, ответила: «Это настоящий кошмар, я всего лишь хочу, чтобы меня оставили в покое!»

Как сообщает близкий к следствию источник, в настоящий момент у полиции нет рабочих гипотез. Преступник действует чрезвычайно осторожно и не оставляет никаких следов.

Напомним, что три месяца назад жертвой кибербуллинга оказался подросток из Дюссельдорфа…

– Габриэла! – Брю сбежала по лестнице вниз и обнаружила Габриэлу за кухонным островком, где та возилась с какими-то бумагами. – Ты это видела?

– Видела что? – Габриэла быстро накрыла бумаги своим ежедневником и поднесла к губам чашку с кофе.

– Это! – Брю сунула сестре в лицо смартфон с открытой на нем статьей.

Габриэла взяла смартфон, пробежала глазами статью и пожала плечами:

– Ну, этого следовало ожидать. Я, конечно, настоятельно попросила, чтобы история не вышла наружу, но…

– Ты попросила?.. – Губы Брю задрожали.

– Тише-тише, – заволновалась Габриэла.

Она поставила чашку, обежала островок и обняла сестру.

– Брю, успокойся! Клянусь, что они не знают о тебе ничего. Ни имени, ни адреса. Это может быть вообще простым совпадением! Ребятам нужно чем-то забивать ленту, и они сочиняют новости, которые нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть и к которым не выкатить претензии.

– Я ведь им ничего не говорила, – глухо пробормотала Брю, уткнувшись ей в плечо.

– Знаю, – терпеливо сказала Габриэла, гладя ее по голове. – Ты ни с кем не говорила. И, поверь, скоро мы поймаем этого ублюдка.

– Слушай. – Брю отстранилась от сестры, посмотрела ей в глаза. – Ты ведь можешь написать опровержение?

– Опровержение чему? – нахмурилась Габриэла.

– У тебя аудитория выше, чем у этих так называемых журналистов! – взмахнула смартфоном Брю. – Ты можешь сделать интервью со мной, и я расскажу правду!

– Какую правду, Брю?

– О том, что в этой статье всё – ложь!

Габриэла помотала головой, как делала всегда, когда запутывалась и не могла сообразить, что к чему.

– Но, Брю, единственное, в чем они солгали, – это привели твои слова, которых ты им не говорила. Там нет имени, они скажут, что речь идет о другой девушке, только и всего…

– Да пусть говорят, что хотят, главное, что люди узнают правду! – взвизгнула Брю.

– Ладно-ладно, – подняла руки Габриэла. – Я подумаю над этим.

– Ты подумаешь? – прошипела Брю. – Тебе-то легко думать, ничего не делая! Не тебе он присылает все это дерьмо!

– Брю! – воскликнула Габриэла.

– Что?! Я попаду в ад, потому что произнесла нехорошее слово? Чем ты вообще тут занимаешься? Что это все такое?

Габриэла попыталась остановить сестру, но не успела. Брю выдернула пару мятых листов из-под ежедневника и ахнула.

«Ты набита дерьмом, сука, и я выпотрошу тебя. Не благодари».

«Мир, в котором могут жить такие безмозглые шлюхи, не может быть ничем, кроме ада».

Брю выронила листы и попятилась, глядя на сестру широко раскрытыми глазами.

– Ты…

– Брю, помнишь, я говорила тебе про своего друга? Про Тима, с которым мы дружили в детстве? – быстро заговорила Габриэла. – Он приехал, я встречаюсь с ним через полчаса. Он во всем разберется, обещаю! Он найдет этого недоделанного Гая Фокса!

– Но я ведь выбросила эту дрянь, – пролепетала Брю.

– А я достала. Извини, – потупилась Габриэла.

– Ты… Ты…

Не договорив, Брю развернулась и бросилась бегом вверх по лестнице. Габриэла, вздохнув, подняла листы и вернула их обратно в стопку.

– Что за шум? – В кухню вплыла мама, завязывающая на ходу пояс халата. Как всегда, вовремя.

– Брю расстроилась из-за того, что я вытащила из мусорного ведра письма, которые она выбросила.

Мама, взявшаяся за ручку чайника, замерла и посмотрела на дочь.

– Зачем ты это сделала? Боже мой, Габриэла, твоя сестра хочет забыть об этом кошмаре и жить нормальной жизнью, а ты…

– Мама, не я пишу ей эти ужасные письма! – повысила голос Габриэла. – Жить нормальной жизнью не получится, пока этот человек на свободе. Для того чтобы вырезать аппендикс, необходимо сделать разрез, и это – больно. Больно, но необходимо – понимаешь?

Мама опустила взгляд и включила чайник. Насыпала кофе в любимую кружку.

– Тим приехал? – ушла от ответа она.

– Да, я как раз иду к нему, – вздохнула Габриэла.

– Как он?

– Прекрасно. Совсем не изменился. Приехал со своей девушкой…

– С девушкой? – Мама метнула на Габриэлу странный взгляд, но та ничего не заметила.

– Ага. Ее зовут Вероника.

– Как-как? Веро`ника?

– Нет. Именно Вероника, по-русски это имя произносится так. Они с Тимом работают вместе.

– Ах, работают… Ну, это многое меняет. Откровенно говоря, не думала, что у Тима когда-нибудь появится девушка. Он казался таким отстраненным, совершенно не от мира сего. До сих пор не понимаю, отчего вы с Вернером были так привязаны к этому странному мальчику…

– Мне пора, мам, – перебила Габриэла. – Надеюсь, скоро мы со всем разберемся.

Она подошла к маме, попыталась ее поцеловать, но та внезапно отпрянула. Недовольно передразнила:

– «Скоро разберемся»! Тебе опять не терпится куда-то улететь на полгода? Так и скажи.

– Мам, ты чего? – удивилась Габриэла.

– У твоей сестры трагедия! А ты только и мечтаешь поскорее от нее отделаться, чтобы вернуться к своим бесконечным путешествиям.

– Ничего подобного! Я пытаюсь ей помочь!

– Лучшее, чем мы можем ей помочь, это быть рядом. Быть ее семьей, сколько раз я могу повторять! Ах, если бы ваш отец не ушел из жизни так рано…

Габриэла закатила глаза и отвернулась.

Ей казалось, что переезд в родительский дом из собственного уютного гнездышка, где все было устроено так, как нравилось ей, – это уже очень много. Проживание под одной крышей с людьми, которые хоть и являются ее родней, на самом деле бесконечно далеки от того мира и образа жизни, что выбрала для себя она, – если и не подвиг, то что-то очень близкое к нему.

На переезде, разумеется, настояла мама. Она считала, что тем самым Габриэла облегчит страдания бедняжки Брю.

Габриэла живет здесь уже месяц, и пока как-то не очень похоже, что мамина теория работает. Однако если она попытается об этом заикнуться – в ответ не получит ничего, кроме новой порции упреков…

Хотя вообще-то, положа руку на сердце, мама права. Ей действительно не терпится поскорее покончить с этим идиотом анонимщиком и вернуться в привычную среду обитания.

В свой дом. К своим путешествиям… Она ведь действительно очень любит то, чем занимается. Ловит от этого нереальный кайф.

Новые города, страны, отели, потрясающей красоты пейзажи, ковер из облаков под крылом самолета, новые знакомства и новые впечатления – да что вообще в мире может быть лучше?! Но мама и Брю – последние люди на земле, которым можно это объяснить. Вот папа – тот всегда ее понимал. Но папа умер больше двух лет назад.

– О’кей, мама, мне пора.

– Конечно! Тебе всю жизнь – «пора»!

Габриэла схватила с островка ежедневник и стопку листов, вышла из дома. Задержалась лишь для того, чтобы проверить почтовый ящик. В нем лежало только одно письмо без обратного адреса.

Сердце у Габриэлы сжалось. Она быстро взглянула вверх, на окно спальни Брю. И ей показалось, что занавеска на окне колыхнулась.

16

– Вот, – сказала Габриэла, торжественно положив перед Вероникой простенький планшет. – Это программа-переводчик. Она распознаёт речь, переводит ее в текстовый формат, а здесь, внизу, появляется перевод на русский. Я подумала, что будет невежливо разговаривать при тебе на немецком.

Они обосновались в гостиной дома фрау Бурлакофф, матери Тима. Фрау Бурлакофф уехала по делам, оставив на столе блюдо с овсяным печеньем, которое грызла только Вероника. Габриэла избегала перекусов между приемами пищи, а Тим был просто Тимом, как и всегда.

Вероника, держа в руке надкушенное печенье, прочитала перевод на экране планшета, кивнула и то-то сказала.

– Если хочешь говорить, просто нажми сюда, и он будет работать в обратную сторону, – сказала Габриэла и потянулась к экрану.

– Она сказала: «Спасибо, очень мило с твоей стороны», – мрачно ответил Тим, и рука Габриэлы замерла на полпути.

– Ну да, – рассмеялась Габриэла. – Тим, ты специально так делаешь, чтобы все в твоем присутствии чувствовали себя глупо?

Вероника, прочитав перевод, оживленно закивала, а Тим, чей взгляд блуждал по разложенным на столике листам, сказал:

– Нет. Не специально. Здесь все письма, которые были получены?

Его грамматика была безупречна. Далеко не все уроженцы этой страны говорили так дотошно правильно. В отличие от произношения – оно было просто чудовищным. Но все-таки Габриэла прекрасно его понимала. А когда-то в детстве, помнится, она не замечала акцента вовсе. Дети многого не замечают, когда сосредотачиваются на главном.

– Вот эти листы – фотокопии, – сказала Габриэла, показав пальцем. – Я отфотографировала их и распечатала…

– А где оригиналы?

– В полиции, как улики. Полиция ведь тоже занимается расследованием этого дела, Вернер постарался подключить все свои связи.

– Понятно. Какое письмо было получено первым?

– Вот это. – Габриэла вытянула распечатанный на принтере листок из-под других.

– «Желаю тебе сдохнуть в страшных мучениях, тупая шлюха», – прочитал Тим.

Переводчик, видимо, был в чем-то похож на ребенка. Он тоже без проблем разбирал слова, произнесенные Тимом, и, соответственно, переводил.

Вероника хмыкнула. Нажала на экран и что-то спросила. Габриэла посмотрела на немецкий текст на экране: «Так написано в письме или он просто рад тебя видеть?»

Тимофей резко ответил по-русски, и к переводу добавилась еще одна строчка: «В письме».

Вероника ответила возмущенной интонацией. «Хорошо, чтобы нарушить общение девушек», – прочитала Габриэла.

Похоже, Вероника опасно близко подошла к пределам возможностей машинного перевода. Сопоставив прочитанное с услышанной интонацией, Габриэла заключила, что Вероника попросила Тима не вмешиваться в их разговор.

Однако Тим эту просьбу проигнорировал.

– Я правильно понимаю значение слова hure? – спросил он. – Женщина, ведущая беспорядочную половую жизнь?

– В общих чертах – да, – кивнула Габриэла.

– Ясно. Это слово часто повторяется, значит, выбрано не случайно. Возможны два варианта, и оба они связаны с сексом. Вариант первый: письма шлет парень, который влюблен в Брюнхильду, но не получает взаимности.

Вероника что-то сказала, Габриэла прочитала перевод и возмущенно откашлялась. Там было написано: «Это может быть и не парень. Мы в Европе».

– Может быть, – невозмутимо согласился Тим. – У Брюнхильды есть отношения с кем-либо? С парнем или с девушкой?

– Да какие отношения? – вздохнула Габриэла. – Она почти не выходит из дома. Если с кем и общается – так только в Сети. Она… очень замкнутая. Всегда такой была.

Вероника фыркнула и выразительно посмотрела на Тима. Тот проигнорировал подначку, а вот Габриэла улыбнулась. Да, в чем-то они были похожи – Тим и Брю. Может, поэтому тогда, в детстве, Габриэла так легко с ним и подружилась. Просто восприняла его как младшего брата.

– Второй вариант, – сказал Тим, – письма шлет девушка, у которой Брюнхильда отбила парня.

– Тим, – покачала головой Габриэла, – это всё не то. Полиция уже проверяла эти версии. Но у Брю нет никаких отношений, ни с кем. Честное слово. Я живу в родительском доме уже почти месяц, и за это время к ней никто не приходил.

– А Брю? – спросил Тим. – Выходила?

– Ну, мы с ней несколько раз выбирались в город…

– Ты видела ее все время? Она не оставалась одна?

– Я не помню точно. Может, и оставалась.

– В этот момент она могла с кем-то встречаться.

– Зачем ей скрывать такое?

– Габриэла. – Тим впервые за встречу поднял взгляд и посмотрел ей в глаза. – Я здесь, потому что полиция не может раскрыть это дело. Полиция не может его раскрыть, потому что они – люди. И мыслят человеческими категориями. С их точки зрения, нет смысла скрывать отношения, если речь идет о твоей безопасности. Эта точка зрения завела их в тупик. С моей точки зрения, человек – это хаос. Установить закономерность в этом хаосе – моя работа. Мне нужно осмотреть комнату Брюнхильды, когда ее там не будет. Она не должна знать, что я буду ее обыскивать… Точнее, не я. – Руки Тима, сжимающие письмо, дрогнули, и он быстро опустил взгляд. – Вероника, ты этим займешься. Мне понадобятся фотографии с места и всё, что покажется тебе подозрительным. Всё, что хоть косвенно сможет указать на возможность отношений Брюнхильды с неким неизвестным человеком.

17

Переводчик из планшета успокаивал. По крайней мере, теперь Вероника точно знала, о чем разговаривают Габриэла и Тимофей. Конечно, ей трудно было следить за интонациями тараторящей Габриэлы, не говоря уж о выражении лица – оно могло тридцать раз измениться, пока Вероника читала перевод с планшета.

Но в чем она уж точно могла быть уверенной, так это в том, что интонации и выражения лица Тимофея не изменились никак. Так же, как с Габриэлой, он разговаривал бы с банковским служащим или… Или с Вероникой.

И все же он предпочел, чтобы именно Вероника отправилась обыскивать комнату Брю.

– Искренне надеюсь, что ты не собираешься меня подставить, – сказала Вероника, входя в дом, располагавшийся в двух кварталах от дома мамы Тимофея. – Если меня возьмут на проникновении в чужое жилище, это серьезно осложнит международные отношения.

Габриэла остановилась, внимательно прочитала перевод, потом что-то ответила и показала Веронике экран.

«Я не опущусь до такого примитивного противостояния», – было написано там.

Вероника от неожиданности часто заморгала. Благоприятный образ Габриэлы, который она постаралась выстроить в голове, дал трещину. Значит, противостояние все же есть, но оно – не примитивное? Ладно, принято.

Тут же Вероника зажмурилась и мысленно выдала себе подзатыльник. Чего «принято»? Какое противостояние? Господи, это же надо было так запутаться!

Открыв глаза, Вероника увидела добродушную улыбку Габриэлы.

– О’кей, – сказала Вероника и первой двинулась к лестнице на второй этаж; Габриэла поторопилась следом. – Расскажи мне о своей сестре.

Спустя несколько секунд, которые потребовались программе, чтобы перевести ее слова, послышался ответ. Вероника прочитала его, остановившись перед закрытой дверью.

«Это я расскажу Тиму, если ему понадобится».

– Дорогая, – ослепительно улыбнулась Вероника, – если Тиму что-то от тебя понадобится, он скажет об этом мне. И ему по фигу, как именно я буду из тебя эту информацию добывать, поверь. Если ты внезапно умрешь и я найду некроманта, который допросит твой труп, а потом все расскажу ему, то он пропустит мимо ушей известия и о твоей смерти, и о существовании некромантии – как не имеющие отношения к делу. Может, когда-то в детстве он и был другим, но теперь все изменилось. Я работаю с ним не первый год. Знаю, о чем говорю. Так что мой тебе совет: лучше не трать время без толку.

Ответ Габриэлы поразил своей лаконичностью и затаенной безысходностью: «Тим никогда не был другим. В детстве я была тобой».

Веронике показалось, что ударение было сделано на слове «я».

Грустно улыбнувшись, Габриэла толкнула дверь.

18

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД

В тот день мама затеяла в квартире генеральную уборку. Тимофея и Штефана выставила, чтобы не мешали. Им было велено идти в парк аттракционов и не возвращаться раньше пяти часов вечера.

Тимофей до последнего надеялся, что вместо парка аттракционов Штефан отведет его в кино. Парк находился на другом конце города, а кинотеатр – в торговом центре неподалеку. И рядом с торговым центром весьма удачно располагалась любимая пивная Штефана. Но отчим был настроен решительно. Во всем, что касалось Тимофея, с мамой он не спорил. Был уверен, что Елена лучше знает, как воспитывать ее сына. Психолог это подтверждал.

Люди.

Кругом люди. Какое-то невероятное количество людей. Хотя, если задуматься, это объяснимо. Выходной день, хорошая погода – в такие дни человеческий планктон отчего-то считает себя обязанным покинуть дом. Прирастить собой людскую плантацию – и без того кажущуюся бескрайней.

Толпы народа – везде. На улицах, в парках, в ресторанах и торговых центрах. Люди улыбаются. Многие – вполне искренне. Им приятно то, что происходит вокруг. Их не пугает шумная толпа. Не раздражают громкая музыка, зазывалы с рекламными листовками, беготня и крики детей. Им не хочется нестись отсюда со всех ног. Не хочется закрыть глаза и уши, остаться наедине с собой…

– Тим? Ты в порядке? – Штефан остановился, заглянул ему в лицо. – Мне кажется, ты побледнел.

Штефан был неплохим дядькой. Он искренне старался подружиться с Тимофеем.

Так советовал психолог. Еще один высокообразованный специалист, пытающийся «помочь непростому мальчику».

Специалист, который, несмотря на образование, не сумел осознать элементарную вещь: этому мальчику не нужна помощь. Ему не нужны друзья. Лучшее общество, которое он может представить, – свое собственное. Лучший звук, который воспринимает как ангельское пение, – тишина.

Хотя Штефану надо отдать должное: он довольно быстро понял, что единственный способ подружиться с Тимофеем – это ему не мешать. Старался не препятствовать никаким его занятиям и обращался к пасынку только тогда, когда это было, по его мнению, необходимо. Вот как сейчас.

– Нет, – сказал Тимофей. – Я не в порядке.

– Плохо себя чувствуешь?

– Физически – как обычно. Но мне некомфортно находиться в окружении людей. И ты об этом знаешь.

Штефан вздохнул:

– Да, знаю. У тебя проблемы с социализацией. Но с этим ведь надо бороться, верно?

– Нет.

– То есть?

– То есть я не думаю, что с этим надо бороться.

Штефан помолчал. На лице его последовательно проступила целая гамма эмоций. Тимофей без труда расшифровал все.

«Боже, как же тяжело с этим чокнутым мальчишкой! И зачем только мы потащились в парк? Пока он сидит дома, он хотя бы молчит. Разговаривать с ним не обязательно. С каким удовольствием я отвез бы его домой! Но Елена будет недовольна. Мальчику нужна социализация».

Штефан натянул на лицо добродушную улыбку. Потрепал Тимофея по плечу. Тот постарался не поморщиться – хотя терпеть не мог чужих прикосновений.

Штефан ему все-таки ничего плохого не сделал. Он такой же заложник маминого произвола, как сам Тимофей.

Они пошли дальше.

– Какие аттракционы ты выбираешь?

Они остановились перед огромным стендом с нарисованной на нем схемой парка.

– «Русские горки», а? – Штефан подмигнул. – Ты любишь быструю езду, русский парень?

– Нет. Не люблю. И, кстати, в России этот аттракцион называют «Американские горки».

– Вот как? – удивился Штефан. – Почему?

– Не знаю. Не интересовался.

Тимофей изучал стенд. Если уж отвертеться от посещения аттракционов не получится, нужно выбрать что-то максимально не раздражающее. Такой аттракцион, с которого ему не захочется спрыгнуть на ходу – чтобы перестать слышать вопли, издаваемые соседями.

«Веселый поезд».

«Русские горки».

«Безумная карусель»…

– Вот. – Тимофей ткнул пальцем.

– Колесо обозрения? – спросил Штефан.

– Да. Ты не знаешь, сколько человек сажают в кабинку?

– Если хочешь, я выкуплю все посадочные места, – с готовностью предложил Штефан. – И мы с тобой поедем вдвоем.

– Я могу поехать один. Если не возражаешь.

– Конечно!

У Штефана, похоже, с души упал не камень, а целая горная гряда. Наконец-то он хоть ненадолго избавится от общества Тимофея.

– Может быть, ты хочешь проехать не один круг? – Он заговорщически подмигнул.

– Да. – Тимофей принял игру. – Лучше два. Или даже три.

– Договорились!

К аттракциону они почти бежали.

Среди того немногого, что Тимофею нравилось в этой стране, было подчеркнутое невмешательство в дела других людей. На родине контролер непременно задала бы Штефану вопрос, для чего тот выкупил целую кабину, если мальчик всего один.

Здесь спросили лишь, исполнилось ли Тимофею двенадцать лет, и попросили в качестве доказательства предъявить социальную карту.

Когда Тимофей проходил сквозь рамку металлоискателя, та запищала.

– Металлические предметы? – спросила у него полная женщина-контролер. – Ключи, ремень?

Тимофей отрицательно покачал головой. А потом вспомнил. Помедлив, нырнул рукой во внутренний карман куртки и вытащил отвертку.

– О… – Контролер растерялась. Видимо, нечасто тринадцатилетние мальчишки извлекали из карманов подобные вещи. – Такие предметы не разрешается брать с собой на аттракцион. Оставь это здесь. Потом заберешь.

– Можешь отдать мне, – предложил Штефан. – Обещаю вернуть в целости и сохранности. – Он улыбнулся. Знал, что с отверткой Тимофей не расстается.