Фурии Кальдерона Батчер Джим

Глава 7

Фиделиас ненавидел летать.

Он сидел на носилках лицом вперед, так что ветер бил ему в глаза и сдувал волосы со лба. На сиденье напротив сидел Олдрик Меч, массивный и расслабленный, как сытый лев. На коленях его дремала, свернувшись калачиком, Одиана; темные волосы водяной ведьмы развевались на ветру, то открывая взгляду ее красивое лицо, то снова закрывая его. Ни он, ни она не выказывали никаких признаков дискомфорта от полета – ни физических, ни иных.

– Ненавижу летать, – пробормотал Фиделиас.

Он поднял руку, прикрывая глаза от ветра, и перегнулся через край носилок. Ослепительная луна, висевшая на подкладке из звезд, окрашивала проплывавший под ними пейзаж черным и серебряным. Поросшие лесом холмы оставались почти непроницаемо черными, только пятна прогалин и светящиеся извивы рек разрезали эту тьму.

Четыре рыцаря Воздуха стремительно несли носилки, держа их за ручки. На рыцарях были ремни, которыми к ним крепились носилки, выдерживавшие вес трех человек, в то время как вес рыцарей, в свою очередь, несли могущественные фурии, бывшие в их распоряжении. Еще с полдюжины рыцарей Воздуха летели свободным кольцом вокруг носилок, и лунный свет блестел на их оружии и доспехах.

– Дон, – окликнул Фиделиас старшего рыцаря.

Тот оглянулся через плечо, пробормотал что-то и подлетел ближе к носилкам.

– Господин?

– Долго еще до прибытия в Аквитанию?

– Нет, не пройдет и часа, как мы будем на месте.

Фиделиас моргнул:

– Так скоро? Мне казалось, ты говорил, нам лететь до самого рассвета.

Рыцарь покачал головой; глаза его спокойно вглядывались в небо над головой:

– Судьба благоприятствует нам, господин. Фурии с юга проснулись и дарят нам крепкий ветер, ускоряющий наш полет.

Бывший курсор нахмурился:

– Это ведь необычно для этого времени года, не так ли?

– Это сбережет нам несколько часов полета, – ответил тот и пожал плечами. – Так все гораздо проще. Нам даже не приходится дополнительно заклинать тех, кто несет носилки. Не тревожьтесь, господин. Я доставлю вас во дворец консула еще до колдовского часа.

Он прибавил скорости и вернулся на свое место во главе маленького летучего каравана.

Фиделиас нахмурился и поудобнее устроился на своем сиденье. Он бросил взгляд за борт носилок, и внутри у него снова все сжалось от бессмысленного животного страха. Он понимал, что в этих носилках под охраной рыцарей Воздуха он подвергается не большей опасности, чем в любом другом месте государства, и все же какая-то часть его рассудка отказывалась принимать как должное расстояние, отделявшее его от земли. Здесь он находился вдали от земли и леса, вдали от фурий, которых он мог призвать себе на помощь, – и это пугало его. Ему приходилось полагаться на силу рыцарей, не рассчитывая на собственную. А все, за исключением его самого, не вызывали у него доверия.

Он сложил руки на груди и пригнул голову, отдавшись невеселым мыслям. Гай с самого начала пользовался им как орудием. Пользовался с толком, бережно – в конце концов, он был слишком ценным инструментом, чтобы потерять его по небрежности или оплошности. Случалось, драгоценный покой всей державы зависел от его умения защитить интересы Короны.

Фиделиас почувствовал, что хмурится все сильнее. Гай был стар – старый вожак волчьей стаи; его смерть всего лишь вопрос времени. Однако, несмотря на эту простую истину, Гай продолжал бороться с неизбежным. Он мог бы передать власть назначенному преемнику еще десять лет назад, но вместо этого продолжал цепляться за нее, затянув все на годы, заставляя консулов грызться за право выдать свою дочь за Первого консула, дабы она произвела на свет наследника. Не без помощи Фиделиаса Гай с беспощадной точностью стравливал консулов друг с другом, и так длилось до тех пор, пока в Алере не осталось ни одного консула, который хотя бы пару лет не был твердо уверен в том, что именно его кандидатка пойдет под венец с Гаем. Его окончательный выбор не порадовал никого – даже патриция Парсия, отца Карии. Даже самые тупые консулы поняли наконец, что все это время их просто водили за нос.

Игра была сыграна на славу – и впустую. Род Гаев никогда не славился особой плодовитостью, и, даже если бы он оказался в состоянии произвести на свет наследника, в чем Фиделиас сильно сомневался, Владетельная госпожа до сих пор не выказывала ни малейшего желания стать матерью, а придворные сплетники шушукались, что Первый консул редко спит в одной постели со своей супругой.

Гай был стар. Он умирал. Звезда его рода падала с небес, и всякий, кто по преданности или просто по дурости цеплялся за самоцветы его мантии, не мог не пасть вместе с ним.

Как Амара.

Фиделиас поморщился: мысль о ней колола его, раздражала, жгла изнутри. Жаль, жаль, что Амара избрала эту дурацкую верность долгу, а не единственное разумное решение. Конечно, будь у него больше времени, он смог бы убедить ее взглянуть на вещи более трезво. Теперь же ему придется действовать против нее открыто, если она снова попытается вмешаться.

И ему очень не хотелось делать это.

Фиделиас тряхнул головой. Из всех его учеников эта девушка была самой многообещающей; как-то так вышло, что она значила для него больше других. За годы работы курсором он уничтожил около трех десятков мужчин и женщин, и некоторые из них не уступали Амаре по части способностей или идеализма. Он не колебался, исполняя свой долг, и не позволял каким-то личным привязанностям влиять на его поступки. Его любовь принадлежала Алере.

Так оставалось и теперь. Фиделиас служил не Первому консулу, но государству. Гай был обречен. Промедление с передачей власти от Гая кому-либо другому могло повлечь за собой раскол и кровавые распри между консулами, желающими занять место Гая. Все это могло привести даже к гражданской войне – вещи, неслыханной в Алере с самого ее основания, хотя история и сохранила обрывочные слухи о подобном в глубоком прошлом. А это не только привело бы к бессмысленной смерти множества сыновей и дочерей Алеры, но и послужило бы сигналом для врагов страны – свирепых ледовиков, звероподобных маратов, безжалостных канимов и черт его знает кого еще из неисследованных частей мира. Уже одного этого хватало, чтобы изо всех сил стараться предотвратить раскол государства.

А это означало потребность в сильном правителе, причем потребность безотлагательную. Консулы и так уже без особого шума оспаривали приказы Первого консула. Еще немного – и консулы со своими городами раздерут державу в клочья. И если такое случится, ничто уже не помешает врагам без особых хлопот обгладывать оставшееся до тех пор, пока от Алеры не останется и следа.

Фиделиас снова поморщился. Жжение в желудке усилилось. С этим необходимо покончить. Ведь когда военный хирург не имеет другого выбора, он ампутирует изувеченную конечность. Как ни уговаривай себя, приятнее эта работа не станет, – все, на что можно надеяться, так это на то, что ее удастся проделать по возможности быстро и чисто.

Это и ведет их к Аквитейну – самому неразборчивому в средствах, самому деятельному и, возможно, самому сильному из консулов.

У Фиделиаса свело судорогой живот.

Он предал Гая, Кодекс и курсоров. Предал свою ученицу Амару. Он отвернулся от них всех, чтобы поддержать человека, который мог стать самым беззастенчивым и кровожадным диктатором, каких только знала Алера. Видят фурии, он перепробовал все, что мог, чтобы убедить Гая избрать другой путь.

У Фиделиаса не осталось другого выхода.

Это было необходимо.

Это нужно было совершить.

Живот скрутило еще сильнее, когда на горизонте показались огни Аквитании.

– Просыпайтесь, – буркнул он. – Мы почти прилетели.

Олдрик открыл глаза и уставился на Фиделиаса. Рука его непроизвольно провела по роскошным волосам Одианы, и та блаженно пробормотала что-то во сне и пошевелилась у него на коленях, прежде чем снова замереть. Мечник смотрел на Фиделиаса, не выражая никаких эмоций.

– Задумался, старик? – поинтересовался Олдрик.

– Немного. Как отреагирует Аквитейн?

Здоровяк задумчиво сжал губы:

– Это зависит не только от нас.

– А от чего?

– От того, чем он будет занят, когда мы явимся к нему с плохими вестями.

– Неужели все так плохо?

Олдрик ухмыльнулся:

– Будем надеяться, он просто пьянствует. В такие моменты у него, как правило, хорошее настроение. Обыкновенно он забывает про гнев к тому времени, как пройдет похмелье.

– Начнем с того, что план просто идиотский.

– Конечно. Это его план. Он вообще не силен по части скрытности или уловок. Однако я не встречал еще никого, кто мог бы вести людей за собой так, как делает он. Или кого-либо по крайней мере столь же энергичного. – Олдрик продолжал задумчиво гладить волосы спящей ведьмы. – Ты встревожен?

– Нет, – солгал Фиделиас. – Я все еще представляю слишком большую ценность для него.

– Возможно… пока, – согласился Олдрик и мрачно улыбнулся. – Но ставки на тебя я бы не сделал.

Фиделиас на мгновение стиснул зубы:

– Открытые действия в любом случае преждевременны. Сбежав, девчонка, возможно, оказала самую большую услугу консулу.

– Возможно, – пробормотал Олдрик. – Но почему-то мне кажется, что он воспримет это совсем по-другому.

Фиделиас всмотрелся в лицо мечника, но оно оставалось непроницаемым. В серых глазах застыло презрительное выражение, губы кривились в усмешке, словно его забавляла неспособность Фиделиаса проникнуть в его душу. Бывший курсор нахмурился и принялся разглядывать город, к которому они приближались.

Сначала показались огни. Похоже, заклинателей огня здесь хватало, ибо улицы были ярко освещены. Вечерний туман расцветился всеми оттенками желтого, оранжевого и розового цветов, и холм, на котором вырос город, казался огромным языком яркого пламени. Только на окружавших город стенах, которые они только что миновали, огни были другого цвета – холодно-голубые, отбрасывающие длинные черные тени.

По мере того как носилки снижались, Фиделиас начал различать детали. На улицах стояли безмолвными стражами статуи. Дома соревновались друг с другом в изящности линий и богатстве освещения. Там и здесь переливались всеми цветами радуги фонтаны, часть которых была подсвечена снизу, превращая их в изумрудные или фиолетовые костры. Повсюду – вокруг домов, вдоль улиц – росли деревья, ухоженные столь же тщательно, как и все в этом городе. Деревья тоже подсвечивались, так что осенняя листва отливала бесчисленным множеством золотистых оттенков.

До носилок долетели удары колокола: пробили поздний час. Фиделиас слышал цоканье копыт по каменным мостовым и пьяное пение, доносившееся из какого-то ночного заведения. Из сада, над которым беззвучно проскользнули носилки, донеслась музыка: струнные с флейтой исполняли мягкую завораживающую мелодию. Вечерний ветер нес ароматы древесного дыма, пряностей, поздних осенних цветов и дождя.

«Назвать Аквитанию красивой – все равно что назвать океан мокрым, – подумал Фиделиас. – Вроде бы верно, да только не дает о нем ни малейшего представления».

Когда они оказались на расстоянии полета стрелы от резиденции консула, расположенной в венчавшей холм крепости, их окликнул громкий лающий голос. Мужчина в алом с собольей опушкой плаще аквитанской гвардии скользнул к ним сверху. Еще с дюжину зависли где-то над ними – Фиделиас не видел их в ночном небе, но ощущал движение воздуха, вызванное поддерживающими их на лету фуриями.

Командир сопровождавших Фиделиаса рыцарей Воздуха обменялся с патрульным условным паролем; обмен носил рутинный характер. А потом вновь прибывшие скользнули дальше, на крепостной двор перед входом во дворец. Со стен за ними наблюдали глаза часовых и ухмылявшихся изваяний – горбатых, долговязых мужчин. Стоило Фиделиасу сойти с носилок и ступить на землю, как он ощутил слабую, но постоянную вибрацию земли, явно исходящую от скрытой в статуях энергии, и невольно покосился на них.

– Горгульи? – потрясенно поперхнулся он. – Это всё горгульи?

Олдрик бросил взгляд на изваяния, потом на Фиделиаса и кивнул.

– Давно ли они здесь?

– Сколько помню, они стояли здесь всегда, – буркнул Олдрик.

– Неужели Аквитания настолько сильна?..

Фиделиас задумчиво прикусил губу. Он не одобрял тех, кто держал фурий в такой смирительной оболочке, и еще меньше тех, кто делал это на протяжении многих поколений. Однако это лишний раз подтверждало мощь Аквитании, в которой они сейчас так нуждались.

Рыцари Воздуха, сопровождавшие носилки в полете, скрылись в доме охраны подкрепить силы едой и питьем. А офицер аквитанской гвардии, молодой человек с открытым лицом и настороженным взглядом голубых глаз, отворил дверцу носилок и помог сидевшим в них выбраться наружу. Затем повел их во дворец.

Следуя за ним, Фиделиас привычно оценивал расположение дверей, окон, наличие или отсутствие охраны. Это была старая привычка, и отказываться от нее было бы глупо. Он хотел знать лучший путь выхода из того места, куда их вели. Рядом шел Олдрик; без видимого усилия, как пушинку, он нес спящую Одиану.

Командир распахнул широкую двустворчатую дверь, ведущую в длинный зал для пиршеств. По горному обычаю очаги здесь были вмурованы в пол; несмотря на то что погода стояла еще не холодная, в них ярко горел огонь. Собственно, зал освещался только этими багровыми отблесками, поэтому Фиделиас задержался в дверях на мгновение, давая глазам привыкнуть к полумраку.

От самого входа вглубь зала вели два ряда стройных мраморных колонн. Стены были завешены портьерами – они придавали помещению теплую роскошь, а также служили идеальным укрытием для подслушивающих устройств, охранников или убийц. Столы на ночь вынесли, и всю меблировку составлял один стол со стоящими вокруг него стульями на возвышении в дальнем конце зала. Там виднелось несколько фигур, и слуха Фиделиаса коснулась нежная музыка струнных.

Их вели через зал прямо к помосту.

На большом, накрытом шкурой амарантского степного льва кресле развалился мужчина – ростом он не уступал Олдрику, но был стройнее и на вид значительно моложе. Узкое лицо с высокими скулами и волевой челюстью смягчалось ореолом падавших на плечи золотистых волос. Одежду его составляли простая алая рубаха, черные кожаные штаны в обтяжку и мягкие черные башмаки. В одной руке он небрежно держал золотой кубок, в другой – конец длинного отреза ткани, который медленно разматывала с себя танцевавшая перед ним хорошенькая девица. Глаза у Аквитейна были черные как смоль, и он смотрел на рабыню-танцовщицу с жаркой, нетерпеливой жадностью.

Однако Фиделиаса больше заинтересовал человек, стоявший позади и чуть сбоку от кресла консула. Полумрак мешал разглядеть детали. Роста мужчина был не слишком высокого – ну, может, на пару дюймов выше Фиделиаса, – но сложения крепкого, да и осанка его выдавала физическую силу. На бедре его, насколько мог разглядеть Фиделиас, висел меч, едва заметная выпуклость серой куртки выдавала спрятанное под ней оружие. На мгновение Фиделиас встретился с ним глазами – взгляд у того оказался пристальным, оценивающим.

– Если твоя голова дорога тебе, офицер, – буркнул Аквитейн, не спуская глаз с девушки, – это может подождать до окончания танца. – Язык его слегка заплетался.

– Нет, сиятельный господин, – сказал Фиделиас, делая шаг вперед и становясь рядом с офицером. – Не может.

Все тело консула напряглось, оцепенело, и он медленно повернул голову в сторону Фиделиаса. Тяжесть его взгляда обрушилась на курсора наподобие физического удара, и он резко втянул в себя воздух, ощутив в камне под ногами медленную раздраженную вибрацию – отражение злости консула.

Фиделиас постарался принять как можно более уверенную и небрежную позу и сделал вид, будто Аквитейн с ним согласен. Он приложил кулак к сердцу и поклонился.

Последовала долгая пауза, потом консул лениво рассмеялся. Смех его эхом разнесся по почти пустому залу. Фиделиас снова выпрямился и оказался лицом к лицу с консулом, изо всех сил стараясь сохранить на лице выражение нейтрального уважения.

– Ага, – пророкотал Аквитейн. – Значит, это и есть печально известный курсор-каллидус Фиделиас.

– С вашего позволения, сиятельный господин, бывший курсор.

– Тебя, я вижу, мало заботят мои развлечения, – заметил Аквитейн, сделав рукой с зажатой в ней тканью широкий жест. – Я нахожу это граничащим с непочтительностью.

– Я и в мыслях не имел выказывать непочтение, сиятельный господин. Однако обстоятельства чрезвычайной важности требуют вашего внимания.

– Требуют… моего… внимания, – пробормотал Аквитейн, выгнув бровь. – Надо же. Не помню, чтобы со мной разговаривали таким тоном с тех пор, как мой последний наставник имел неосторожность так неудачно упасть со стены.

– Боюсь, вы найдете меня значительно более ловким.

– Крысы еще ловчее, – фыркнул Аквитейн. – Главной проблемой старого олуха было то, что он полагал, будто знает все.

– Ах, – лучезарно улыбнулся Фиделиас. – Со мной у вас таких трудностей не возникнет.

Темные глаза Аквитейна вспыхнули.

– Потому что ты действительно знаешь все?

– Нет, сиятельный господин. Только то, что важно.

Консул прищурился. Сердце Фиделиаса успело сделать десятка два тревожных ударов, а он все молчал, однако бывший курсор сумел скрыть свою нервозность. Дыша по возможности ровно и медленно, он ждал.

Аквитейн фыркнул и допил вино, потом вытянул руку в сторону, выждал мгновение и выпустил кубок из пальцев. Стоявший рядом с ним коренастый мужчина стремительным движением выбросил руку вперед и поймал его, потом подошел к столу и налил в кубок вина из стеклянной бутыли.

– Мои источники утверждают, Фиделиас, что за тобой водится дурная привычка – ты крайне небрежен, – буркнул Аквитейн. – Но я и не представлял себе, чтобы до такой степени.

– Если сиятельному господину будет угодно, мы можем возобновить нашу дискуссию позже. Хотя время не терпит.

Консул принял из рук незнакомца свой кубок, взглянул на хорошенькую рабыню, с низко опущенной головой стоявшую перед ним на коленях, и с сожалением вздохнул.

– Пожалуй, – кивнул он. – Что ж, ладно. Докладывай.

Фиделиас покосился на незнакомца, потом на рабыню, потом на висевшие на стенах портьеры.

– Возможно, для этого подошла бы более уединенная обстановка.

Аквитейн мотнул головой:

– Ты можешь говорить открыто и здесь. Позволь представить тебе, Фиделиас, графа Каликса с Лихорадского приграничья, находящегося на службе у консула Родиса. Он показал себя проницательным и способным советником, а также преданным сторонником нашего дела.

Фиделиас перевел взгляд на коренастого мужчину у кресла консула.

– Лихорадское приграничье? Это, часом, не там несколько лет назад была пресечена незаконная операция по работорговле?

Граф Каликс удостоил бывшего курсора натянутой улыбки. Голос его, когда он заговорил, оказался высоким, сочным тенором, который плохо вязался с его мощным сложением.

– Полагаю, так. Насколько я понял, и Консорциум работорговцев, и Лига Дианы удостоили вас благодарности за доблесть, выходящую за рамки служебного долга.

Фиделиас пожал плечами, не спуская с него глаз.

– Всего лишь символический жест. Мне так и не удалось набрать достаточно улик, чтобы выдвинуть обвинение против главаря работорговцев. – Он сделал выразительную паузу, потом добавил: – Кем бы он ни был.

– Какая жалость, – вздохнул граф. – Насколько я понимаю, все это стоило кому-то немалых денег.

– Более чем вероятно, – согласился Фиделиас.

– Это могло дать тому человеку повод искать отмщения.

Фиделиас улыбнулся:

– Я слышал, такие желания вредны для здоровья.

– Не исключено, что я как-нибудь проверю эти слухи на опыте.

– При случае.

Аквитейн наблюдал за диалогом с глазами, искрившимися весельем.

– Как мне ни жаль прерывать ваш обмен уколами, господа, но нынче вечером у меня другие заботы, а нам многое надо обсудить. – Он отхлебнул вина из кубка и махнул рукой в сторону кресел на возвышении. – Садитесь. Ты тоже, Олдрик. Может, мне послать кого-нибудь отнести Одиану в ее покои, дабы она отдохнула?

– Благодарю вас, милостивый господин, – пророкотал Олдрик. – Я бы предпочел, чтобы она оставалась со мной, а позабочусь о ней позже, если вы не против.

Все расселись по креслам лицом к Аквитейну. Консул дал знак рабыне. Та убежала куда-то, но вскоре вернулась с полотенцем и миской ароматной воды. Девушка опустилась на колени перед Фиделиасом и расшнуровала его башмаки. Она сняла с него носки и теплыми, мягкими пальцами вымыла ему ноги.

Он задумчиво нахмурился, глядя на рабыню, но по знаку консула послушно поведал о событиях в лагере мятежного легиона. По мере рассказа лицо Аквитейна темнело, и под конец он сидел мрачнее тучи.

– Позволь мне сделать выводы из твоего рассказа, Фиделиас, – буркнул он. – Ты не только не смог выведать у той девчонки необходимые нам сведения об охране покоев Гая, но в довершение всего она еще и сбежала от тебя и моих рыцарей.

Фиделиас кивнул.

– Теперь я скомпрометирован. Она почти наверняка доложила об этом Первому консулу.

– Второй легион уже разбит на отдельные центурии, – вступил в разговор Олдрик. Рабыня передвинулась к его ногам и принялась снимать его башмаки. Обернутая вокруг ее тела длинная полоса алой ткани начала сползать, открывая взгляду все больше ее гладкой кожи. Олдрик смотрел на нее не без восхищения, но с мысли не сбился. – Как и планировалось, они соберутся в условленном месте.

– Кроме ветроволков, – поправил его Фиделиас. – Я посоветовал Олдрику выслать их авангардом на место.

– Что?! – прорычал Аквитейн, привстав от возмущения. – Такого в плане не было!

Коренастый Каликс тоже вскочил с места, глаза его возбужденно вспыхнули.

– Я ведь предупреждал! Если наемников не увидят в Парсии до весны, их нельзя будет связать ни с кем, кроме вас, сиятельный господин. Вас предали.

Пылающий гневом взгляд Аквитейна вновь уперся в Фиделиаса.

– Ну, курсор? Верно ли то, что он говорит?

– Если вы сочтете действия, которые пришлось произвести в изменившейся обстановке на поле боя, предательством, – невозмутимо ответил Фиделиас, – вы можете, если вам угодно, назвать меня предателем, сиятельный господин.

– Он оборачивает ваши слова против вас же, – прошипел Каликс. – Он вами манипулирует. Он же курсор, а курсоры преданы Гаю. Если вы и дальше будете слушать его, он приведет вас к смерти у ног Гая. Убейте его, пока он окончательно не спутал ваши планы. Он, этот мордоворот-убийца, и его сумасшедшая шлюха – им ничего не надо, только уничтожить вас.

Фиделиас скривился в улыбке, перевел взгляд с Аквитейна на Каликса, потом на Олдрика – рабыня у его ног забыла про свое занятие и глазела на происходящее, приоткрыв рот. Одиана на коленях у Олдрика не пошевелилась и не издала ни звука, но он видел, как и ее губы складываются в улыбку.

– А… – произнес Фиделиас, и улыбка его сделалась еще шире. Он закинул ногу на ногу. – Ясно.

Аквитейн прищурился и шагнул к креслу Фиделиаса:

– Ты прервал мое наслаждение подарком моей дорогой супруги мне на день рождения. Ты, похоже, потерпел неудачу в том, что обещал для меня сделать. И в придачу к этому ты рассредоточил мои войска таким образом, что это изобличает меня перед остальными членами Совета патрициев, не говоря уже о Сенате. – Он пригнулся к Фиделиасу и очень тихо добавил: – Сдается мне, что в твоих же интересах было бы дать мне повод не убивать тебя в ближайшие несколько секунд.

– Отлично, – сказал Фиделиас. – Дайте мне немного времени, сиятельный господин, и я не буду мешать вам самому решить, кому вы можете доверять.

– Нет! – взорвался Каликс. – Сиятельный господин, не дайте этому лживому слайву вертеть вами!

Аквитейн улыбнулся, но улыбка вышла холодной, жесткой. Взгляд его метнулся к родисийскому графу, и Каликс умолк.

– Мое терпение вот-вот лопнет. Если и дальше так пойдет, господа, к концу нашей беседы кто-то из вас определенно будет мертв.

Тяжелое напряжение повисло в зале. Каликс облизнул губы, бросив на Фиделиаса исполненный ненависти взгляд. Одиана сладко мурлыкнула и пошевелилась на коленях у Олдрика, освободив, как заметил Фиделиас, его правую руку. Рабыня, похоже, тоже ощутила угрозу и отодвинулась чуть назад, чтобы ненароком не оказаться между консулом и кем-либо из присутствующих в зале.

Фиделиас снова улыбнулся. Он сцепил руки и положил их на колено:

– С вашего позволения, сиятельный господин, мне понадобятся перо и бумага.

– Перо и бумага? Это еще зачем?

– Так будет нагляднее для вас. Впрочем, если вас не удовлетворит и это, моя жизнь в вашем распоряжении.

– Моя ненаглядная супруга, будь она здесь, сказала бы, что твоя жизнь проиграна в любом случае.

– Будь она здесь – конечно, – согласился Фиделиас. – Могу я продолжать?

Несколько долгих секунд Аквитейн молча смотрел на Фиделиаса, потом махнул рукой рабыне – та поспешно удалилась и вернулась, держа в руках кусок пергамента и перо.

– Поторопись, – буркнул Аквитейн. – Мое терпение на исходе.

– Конечно, сиятельный господин.

Фиделиас взял у рабыни письменные принадлежности и быстро настрочил на бумаге несколько фраз, приложив все старания к тому, чтобы никто не видел, чт он пишет. Никто не произносил ни слова, и скрип пера по пергаменту казался оглушающе громким наряду с потрескиванием поленьев в очаге и нетерпеливым постукиванием башмака Аквитейна об пол.

Фиделиас подул на написанные строчки, сложил лист пополам и протянул его консулу. Не сводя с него глаз, он произнес:

– Сиятелный господин, я советовал бы вам ускорить осуществление ваших планов. Свяжитесь с вашими войсками и выступайте.

Каликс мгновенно вскочил и встал перед Аквитейном:

– Я вынужден решительнейшим образом возразить. Главное в настоящий момент – осторожность. Если нас обнаружат, все пойдет прахом.

Аквитейн прочитал записку, потом поднял взгляд на Каликса:

– И ты веришь, что, поступая так, ты защищаешь мои интересы?

– Равно как и моего господина, – сказал Каликс. Он вздернул подбородок, но это выглядело смешно на фоне нависшей над ним громады консула. – Подумайте, кто он такой, чтобы давать вам советы?

– Ad hominem[1], – заметил Аквитейн. – На редкость неубедительный аргумент. Причем используемый, как правило, с целью отвлечь внимание от сути разговора – увести его от неоспоримых аргументов, а также очернить оппонента.

– Сиятельный господин! – замотал головой Каликс. – Прошу вас, прислушайтесь к голосу разума! Если вы начнете действовать сейчас, у вас будет меньше половины всех возможных сил. Только болван может отказаться от нынешнего преимущества!

Аквитейн удивленно поднял брови:

– Только болван… Надо же!

Каликс поперхнулся:

– Сиятельный господин, я хотел только…

– Меня мало волнует, что вы хотели, граф Каликс. Вот что вы сказали – совсем другое дело.

– Сиятельный господин, прошу вас! Не спешите! Вы так долго разрабатывали план… Не дайте всему рухнуть в одночасье!

Аквитейн покосился на записку:

– И что вы предлагаете?

Каликс расправил плечи:

– Проще говоря – придерживаться прежнего плана. Послать ветроволков на зимние квартиры в Родис. Собрать все ваши легионы воедино с наступлением весны и тогда нанести удар. Выжидать. Мудрость состоит в терпении.

– Побеждает тот, кто рискует, – возразил Аквитейн. – Не могу не поражаться, Каликс, безграничной щедрости Родиса. Как он горит желанием приютить наемников, связать с ними свое имя, когда все улажено. Как наставлял он вас защищать мои интересы.

– Консул всегда заинтересован в поддержке своих союзников, сиятельный господин.

– Еще бы, – фыркнул Аквитейн. – Мы так щедры друг к другу. И полны всепрощения. Нет, Каликс. Курсор…

– Бывший курсор, сиятельный господин, – поправил его Фиделиас.

– Бывший курсор. Да, конечно. Бывший курсор неплохо поработал, предсказав, чт ты будешь говорить мне. – Аквитейн дочитал записку. – Интересно, почему это так? – Он перевел взгляд на Фиделиаса и вопросительно приподнял бровь.

Фиделиас посмотрел на Каликса:

– Сиятельный господин, я полагаю, что Родис послал к вам Каликса, чтобы шпионить и – рано или поздно – убить вас.

– Да как ты… – взревел Каликс.

Фиделиас перебил его, в голосе его зазвенела сталь.

– Каликс хочет, чтобы вы выжидали, чтобы устранить вас на всю зиму. Так Родис получит несколько месяцев на то, чтобы подкупить наемников, тем самым лишив вас сил. В таком случае с началом кампании ключевые посты окажутся занятыми людьми Родиса. А вас он сможет убить в сумятице сражения, устранив в вашем лице главную угрозу для себя. И полагаю, роль убийцы отводится именно ему, Каликсу.

– Я не потерплю такого оскорбления!

Аквитейн покосился на Каликса:

– Потерпишь. – Он повернулся к Фиделиасу. – И что ты посоветуешь? Что бы ты сделал на моем месте?

Фиделиас пожал плечами:

– Нынче ночью дули южные ветры, которых в это время года быть не должно. Только Первый консул способен вызвать такое. Я предполагаю, он призвал фурий южного воздуха, чтобы помочь Амаре или какому-то другому курсору попасть на север – или в столицу, или прямо в долину.

– Это могло быть и совпадением, – заметил Аквитейн.

– Я не верю в совпадения, – сказал Фиделиас. – Первый консул далеко не слеп, и его мастерство заклинания настолько велико, что я только начинаю постигать его пределы. Он призвал южные ветры. Он шлет кого-то на север. В долину Кальдерона.

– Невероятно, – сказал Аквитейн. Он помолчал, потом задумчиво потер подбородок. – Впрочем, Гай всегда был невероятным человеком.

– Сиятельный господин, – вмешался Каликс, – вы, конечно, не воспринимаете это всерьез…

Аквитейн поднял руку:

– Очень даже воспринимаю, граф.

– Сиятельный господин. – Голос Каликса сорвался на шипение. – Этот безродный пес обозвал меня убийцей!

С минуту Аквитейн молча смотрел на них. Потом демонстративно отступил на два-три шага и повернулся к ним спиной, как бы любуясь гобеленами.