Альт-летчик 2 Найтов Комбат

Глава 1. В бой после Победы

Как всегда! Расслабиться мне не дали. Кстати, надо бы решить вопрос с отпуском, хоть и Новый год на носу. Да еще приходится на два фронта молотить, перебрасывая освободившиеся части корпуса на Дальний Восток, а там просто беда с аэродромами. В Москве – тоже неспокойно. Любая мало-мальски удачная операция рождает кучу публикаций в газетах и, извините, шапкозакидательский вопрос. Почему люди такие легковерные создания? Чистый Пушкин! «Ах, обмануть меня несложно! Я сам обманываться рад!». Беда в том, что «троцкизм» никуда не делся и не денется. Демагогия и умение сделать умное лицо и нести ахинею – это почти профессия. Здесь этого чуть поменьше, есть проблема создать аудиторию, а в мое время… Поставил на стол камеру, припудрил носик, чтоб не отсвечивал, и неси пургу в интернет с умным видом. Один Паша Фельгенгауэр чего стоил! Здесь тоже «фельгенгауэры» приободрились, опять требуют «третий Рим», проливы, и даже освободить Париж. А на Дальнем Востоке назревает задница! Точнее, чирей на ней. У китаез «течет», по-черному! Мои усилия наладить поставки необходимого от Китая не остались незамеченными. Антанта дала отмашку, и японский флот начал концентрироваться в Японском море. Менжинский и его команда докладывают, что туда подтягивается и англо-французская эскадра, засуетились и американцы.

– Разрешите, Владимир Ильич!

– О господи, что Вы, Степан Дмитриевич, со своими армейскими церемониями. Ну, что, уговорили всех ввязаться в эту авантюру! Я же вас предупреждал, что враги революции этим делом воспользуются! Вот, послушайте, что пишет «Геральд трибун».

– Церемонии у меня флотские, а мои уже сели в Омске. Завтра будут в Магдагаче. На месте две эскадрильи погранвойск. Ничего страшного пока не происходит. Но мы готовимся.

– Япония официально отказалась признавать наше правительство.

– Ничего плохого я в этом не вижу, только повод отменить некоторые договоры. В Иркутске сейчас находится генерал-майор Сергей Ульянин и 120 летчиков, которые перегоняют заказанные Сунь Ятсеном самолеты в Кантон. Если Вы помните, то Ульянин отказался принимать участие в делах и боях корпуса, сославшись на то, что он по своим стрелять не будет. А Гоминдан просил у нас толкового авиационного специалиста. Отряд у него сборный, там есть наши люди, и те, которые придерживаются взглядов Ульянина, их меньше, где-то человек 37 или 38. Но топлива в Иркутске достаточно. Ульянин и неустойчивая часть летного состава продолжат перегон самолетов в провинцию Кантон. Остальных я задействую на другом участке. В отличие от немецкой и австрийской армии, японская армия никогда не сталкивалась с нашей тактикой. Так, кое-что слышала от атамана Семенова. Зенитных средств особо не имеет. Я получил телеграмму из Якутска о том, что запас в 60 тонн авиабензина, три цистерны, у них имеется. Насколько я понимаю, нам, прежде всего, требуется обезопасить Северный Сахалин. Там все для этого есть. Через Якутск, с посадкой, но без ночевки, наши лодки смогут перелететь к заливу Пильтун. Нефть там есть, мобильные ректификационные колонки имеются в каждой эскадрилье. Подготовят посадочную полосу, тогда я смогу перебросить туда красноармейцев. В случае обострения ситуации, корпус сможет быстро захватить Южный Сахалин, и создать невыносимые условия для японского флота. Задействую 50 летающих лодок, шесть транспортных машин, 18 пикировщиков и 24 истребителя. Остальные, действуя от Магдагачи, поддержат гарнизоны Благовещенска и Хабаровска, затем выдвинемся к Владивостоку.

– Не забывайте, что Владивосток практически безоружен.

– Тоже хорошо, мостов на КВЖД более, чем достаточно.

– Опять Вы ввязываетесь в войну!

– Вы же сами говорили, что это – неизбежно. Я – не троцкист, Владимир Ильич. Я забираю только свое.

– Вы – шельмец, Степан Дмитриевич, большой шельмец, но так как у Вас, в основном, все готово, то дать отпор наглецам не помешает.

– Я, с вашего разрешения, сегодня же туда отбуду.

Успел забежать домой, а что здесь бежать, если мы все живем в Кремле? После этого заскочил в штаб корпуса и познакомил начштаба с планом операции.

– Степан Дмитриевич, а почему не подписали у ПредСНК?

– Мог закочевряжиться, что временной планки нет, что операция не проработана штабом корпуса.

– Вообще-то, я впервые вижу этот план.

– Жаль, Степан Фаддеевич, такие вещи штабу корпуса требуется прорабатывать заранее.

– Вас понял, работы на Западе было много.

– Но мы же начали переброску на восток четыре дня назад.

– Не было указано для чего, я решил, что полетят в Иркутск и Магдагачу.

– Зайдите к товарищу Менжинскому, напомните ему, что кроме меня, справки требуется подготавливать и для вас.

– Неудобно стало работать, товарищ Гирс. Александр Степанович, командир корпуса, меня в круг задач вводит несколько по-другому.

– Я учту это обстоятельство. А что если вам самому взять на себя управление?

– Как-то не совсем удобно, ведь на западе никаких проколов не было, Воротников справился отлично.

– Ладно, решим по ходу дела. Ваша задача жестко распланировать поставки топлива и боеприпасов. Цели будут смешанные, в том числе, тяжелые морские. Разрешаю задействовать транспортники из моего резерва и держите на контроле их выпуск и готовность в Гатчине.

– Есть!

– Разведроту 1-го десантного батальона поднимайте по тревоге, и на Ходынку.

– Есть. Надолго это?

– Трудно сказать, восточный берег Сахалина в это время года совсем не подарок в плане погоды. Дай бог, чтобы было холодно.

– Вы сейчас куда?

– В Иркутск.

– Счастливого пути!

– Лишь бы погода была.

– Тогда удачи!

– К черту!

Открытый «Ролс Ройс», подарок бывшего командующего, быстренько добежал до Ходынского поля. Кроме аэродрома, господа «булкохрусты», здесь еще ничего нет, только ипподром и отдельные дома возле конюшен, два авиазавода построены на тамошних пустырях позднее, в годы первой пятилетки. Ходынка за городом, академия воздушных инженеров имени Жуковского путевой дворец Петра I на Тверском тракте еще не использует. Кстати, не забыть бы и написать об этом докладную. Три ГТ-4м, с расчехленными моторами, готовят к вылету, сдувая и счищая с них изморозь, обливают их крылья антифризом. Захожу на СКП, выслушал доклад дежурного по аэродрому и принял бумагу с прогнозом по маршруту. Экипажи уже здесь, кроме бортмехаников, которым тут делать нечего.

– Что с бортом «018»? Какова его готовность?

– Из Гатчины докладывают, что все четыре борта будут готовы к вылету в течение получаса.

– Передайте на «018»: бомбы не подвешивать, остальное вооружение взять полностью. Так, товарищи, до Иркутска идем с десантниками, озаботьтесь горячим питанием для бойцов, их – 82 человека. Распределить поровну.

Буквально за 15 минут до вылета к СКП подъехали Брусилов, Фрунзе, Бонч-Бруевич, Лебедев и Сталин.

– Здравия желаем, товарищ адмирал, Генеральному штабу поручено курировать Вашу операцию, товарищи Лебедев, Фрунзе и Сталин летят с Вами для организации работы оперативного отдела в Иркутске и во Владивостоке. По всей видимости возникнет необходимость взаимодействия с товарищами Егоровым, Зверевым, командующим ВССА, и Луцким.

– Есть, товарищ главнокомандующий.

«Сами» начальник ГенШтаба и нарком обороны вылетают в эту Тмутаракань, так что, значение операции все отлично поняли. Мне выговорили за то, что не поставил их в известность.

– Начал неудачно разговор с товарищем Лениным, а слушать, что пишут в «Геральд Трибюн» не слишком хотелось. Пришлось выложить домашние заготовки, то что успел за четверо суток.

– Ничего-ничего, мы тоже кое-какие шаги в этом направлении предпринимали. Но, у нас махина менее поворотливая. Запрос товарища Борейко на подвижной состав нами удовлетворен.

– Прекрасно, Алексей Алексеевич. У нас все готово, разрешите идти?

– Ступайте, ни пуха, ни пера!

– К черту! И тьфу-тьфу-тьфу.

Я махнул рукой экипажам, пальцем показал подвезти еще три парашюта, чем занялись мой водитель и помощник дежурного по полетам. Командование прошло на посадку, затем дали команду десантникам подняться на борт. Обойдя самолет и убедившись в его готовности, и я поднялся к себе в кабину. Пристегнулся, левая рука привычно достала «молитву». Пятеро членов экипажа, вместе со мной подготовили ее к запуску.

– Прошу добро на запуск двигателей. – сказал я, выжав левую кнопку СПУ на штурвале.

– «001», Вам «добро».

Воздушный пуск, да еще и от наземной магистрали, так что раскрутились быстро. «Правак» доложил, что магистраль отключена, а я запросил добро на занятие «рулежки». Получив ответ, махнул руками и убедился в том, что колодки в руках у механиков. Кивнул борттехнику, и четыре двигателя начали увеличивать обороты. Я чуть прибавил шаг, наконец заскрипел снег под носовой стойкой, и самолет покатился по прошлогодней пожухлой траве, укатанной еще до морозов. Заняли старт. Здесь широко, так что взлетать можно строем. Двигатели на взлетном, «добро» руководителя полетов, и я отпускаю оба рычага на штурвале. Нос самолета чуть приподнялся, и полоса двинулась на меня. Слился снег в сплошную белую полосу, просветов между ним не стало. Чуть поправляя машину педалями, удерживаю направление до самого доклада бортмеханика, что «взлетная». Чуть приподнял нос и почти сразу прекратились удары и толчки по задним стойкам.

– Отрыв! – послышалось в наушниках.

– Шасси! – через тридцать секунд они загорелись красным светом, щелкнули замки, я сдвинул рукоять закрылков, уменьшая их угол. Машина чуть просела, но скорость начала увеличиваться быстрее. Промелькнуло Октябрьское поле (там еще даже полигона военной автоинспекции нет, не говоря уж об институте Курчатова), Москва-река, заснеженное Строгинское озеро. Опустевшие деревеньки Баньки, Павшино, Чернево, Знаменское-Губайлово, в которых сейчас практически людей нет: красильни в Баньках не дымят, они едва на ладан дышат, хотя народ на малой высоте я увидел, грузят какие-то телеги. Высота двести пятьдесят метров, у леска чуть креню машину и пошел на правый разворот с набором высоты. Справа станционный поселок Химский, дачное местечко старой Москвы. Пересекли железную дорогу на Петроград, но мне требуется дорога на Казань. Так что, ложусь на курс 76 градусов по магнитному компасу, 87° истинного курса, и через 34 минуты я, по идее, должен увидеть купола Владимирских церквей. Смотрю на репитер полукомпаса, у него пока поправка плавает, но уже не существенно, хотя он маневров в начале работы не слишком любит. Ничего, мне еще минут 10 набирать высоту, плюс неизвестен снос, так что сейчас работы и у меня, и у штурмана, достаточно. В XXI веке этих проблем нет: ГЛОНАСС и GPS точно определят твое место, снос, и выполнят за тебя эти работы. Введи координаты точки прибытия, компьютер тебе пересчитает ДБК, заберись на высоту 8–12 километров, включи автопилот, и можешь пить кофе, хлопать по заднице бортпроводницу. Успеешь и более серьезные вещи сделать. Здесь же нет даже работающих радиостанций. Они, как класс, отсутствуют. Чуть удалимся от Москвы и от Питера, тогда можно будет включить полурадиокомпас, и ориентироваться по нему. Плюс, иду я не один, справа и слева от меня идут ведомые. Наконец, набрали 2700, выше триста метров лежит нижняя граница облачности. В одиночном полете я бы ее пробил и шел бы на 5000, но где заканчивается она – неизвестно, таких измерений пока никто не делает. Предупреждаю ведомых и включаю автопилот. Через 10 минут – купола, сноса нет, ветер в спинку поддувает, скорость на 25 километров больше, чем по прибору.

Переговорить с Лебедевым, Фрунзе и Сталиным я перед вылетом не успел, поэтому вышел в первый салон. Мой самолет – штабной, в нем не 14 рядов кресел, а всего 8, шесть из которых во втором салоне, там помещается 24 человека, в носовом четыре пассажира, но при желании или необходимости можно принять до 50 десантников с вооружением или 60 пассажиров. В данном случае, сзади расположились 24 красноармейца, а впереди сидят только три человека. Здесь есть возможность разложить карты или накрыть два стола. Столы – этакие «трансформеры», как и кресла. В несколько минут штабной салон может изменить свою конфигурацию. Но в данном случае такой необходимости не было. Сталин и Фрунзе сидели спиной по направлению полета, а Лебедев с удовольствием посматривал в иллюминатор.

– Что за город мы пролетели?

– Владимир.

– И с какой скоростью мы летим?

– Путевая сейчас 400 километров в час. Но нам еще лететь и лететь, еще одиннадцать часов, если не больше. У них сядем под утро.

– Все равно очень быстро! Туда же семь суток поездом добираться, если не больше. Я впервые пользуюсь аэропланом. – сказал начштаба, на что сидевший напротив него Сталин сказал:

– А я уже летал на таком, вместе с ним и летал, он меня из ссылки вывозил из Ачинска. Тот немножко другой был, по-моему.

– Нет, самолет тот же, в Швейцарии делали. Его просто приспособили под новые задачи, теперь это летающий штаб корпуса. Радиостанции на нем хорошие, немецкие, теперь стоят.

– Это – ценно, буду иметь в виду. – заметил начштаба. Было заметно, что Сталин откровенно недоверчиво посматривал на ухоженную форму бывшего генерал-майора, его холеную бородку, ровные ногти, хорошо заточенные карандаши, подготовленные карты, короче, на штабную натуру старого служаки. Нарком Фрунзе участия в разговоре не принял. Скорее всего, не слишком хорошо себя чувствовал. Встал и подошел к бойлеру, рядом с которым находился закрепленный заварочный чайник. Что-то положил во взятый стакан и залил его кипятком. Размешал и потом довольно долго пил ничем не окрашенную воду. Я-то вышел сюда именно попить кофе, но на мое предложение никто не откликнулся. Еще хотелось узнать о составе сил и средств, которыми обладает Восточно-Сибирская Советская армия, которой и предстояло брать Владивосток. Почему брать? Формально там Советская власть была, но с некоторыми оговорками, весьма специфическими. За прошедший год не было никаких известий о том, что там происходит. Все ссылались на то, что отсутствует прямая связь, так как неизвестные банды регулярно нарушали работу телеграфа на участках Амурской ветки КВЖД, да и в Китае налеты на станции были регулярными. Допив свой кофе, я вернулся обратно в кресло и отпустил Константина, второго пилота, немного отдохнуть. В его кресло сел Сталин и попытался перекричать двигатели. Я показал ему на шлемофон и ларингофоны. Затем на кнопку СПУ.

– Нажмите и говорите. Закончили – отпустите.

– Понял. По последним докладам с КВЖД, Пекинская военная клика готовит захват южной ветки. Пройдет это одновременно с вводом войск Японии в Приморье, на Сахалин и Амурскую область. Готовилась операция давно, да дела у англичан и французов пошли не слишком хорошо. Отвлекались на переговоры в Швейцарии и Бресте, французском Бресте. Твое предложение перебросить авиацию на Сахалин полностью меняет ситуацию в регионе. Но меня беспокоит то обстоятельство, что там хронически нет связи. Ты же там был недавно. Там есть на кого положиться?

– Там «земское правительство» и в нем примерно треть большевиков, или чуть меньше. Велика опасность правого переворота, который может произойти в любой момент. Я был там «как частное лицо» и вице-адмирал. Судя по всему, там придется заново устанавливать власть, а экономических рычагов у нас маловато.

– Ильич завтра об этом объявит, вводится золотой и серебряный рубль, и новые банкноты, которые можно обменять на золото. Готовилось это в тайне, завтра об этом объявят официально. Так что, это уже не секрет. Значит, положиться там не на кого?

– Я с такими там не знаком.

– Жаль. А что за человек Лазо?

– Не знаком с ним. Слышал, что был такой, Советскую власть поддерживал. Вроде левый эсер, был. Перешел к нам. Но это не удивительно, он, вроде, не из крестьян. Но во Владивостоке его нет, это точно. Да, и еще, настроения у казаков здесь иные, чем на Дону. Тут важно не промахнуться, Коба.

– Он сейчас западнее, в Аксеновских лесах, собирает партизанскую армию. Мне туда попасть нужно.

– Покажи на карте. На. – Сталин показал.

– Вот здесь вот наш аэродром, откуда все и начнем. Он – восточнее тех мест, в Амурской волости, а ты показываешь Читинскую. В Магдагаче тоже партизаны, ими командует какой-то Виноградов.

– Это он и есть. Партийная кличка.

– В таком случае, доставим, без проблем. Вон, посмотри вперед, только Волгу перелетели, все села кончились, ни одного огонька внизу. Сейчас южнее начнем спускаться.

– А там что светится?

– Казань. Двести километров и ни одного человека. Кержаком называется.

– В Туруханском крае, если взять в сторону от Енисея, то там больше тысячи верст можно пройти и никого не встретить. Но здесь тоже места гиблые. Лебедев у меня что-то отторжение вызывает, лощеный такой.

– Коба, он – военный, Генерального штаба генерал-майор. С точки зрения штабной культуры – никаких претензий. Все кратко и по делу. Брусилов сам его вместо себя поставил.

– Вот эта чехарда мне и не нравится: то один, то другой, а все: генералы да полковники.

– А я – вице-адмирал, и что?

– А недавно подполковником от Адмиралтейства был. Да нет, ты-то – свой.

– Так ведь все равно ругаешься, и все тебе во мне дисциплинированности не хватает.

– Потому как действуешь не посоветовавшись. Один ум – хорошо, а два лучше!

– Отучили меня советоваться предвоенные и военные годы.

– Власть-то сменилась, а ты все старыми понятиями оперируешь.

– Вот прилетим и посмотрим, кто из нас был более прав: кто действовал или тот, кто совещания хотел устроить. А совещаться придется, да и не исключен визит в Японию. Что с Фрунзе, чего он такой смурной?

– Язва замучила.

– Питаться надо вовремя, часто и понемногу, впрочем, это со здоровым желудком советовать хорошо.

Вошел Константин, наклонился ко мне, я сдвинул наушники.

– Степан Дмитриевич, там мы с Михаилом и Сашкой два стола накрыли, сходите поужинайте.

– Десантников накормили?

– Конечно. Я – поел, я – до Омска.

– Если фронтов не будет, то да. Коба, уступи место Константину. – последнюю фразу я сказал по СПУ. – Пойдем, поужинаем. На Казань оттуда полюбуешься.

– Как скажешь, хозяин! – с грузинским акцентом ответил Сталин. Фрунзе спал, я его укрыл одеялом, будить не стал, переставил сервировку на соседний столик и отбросил откидное сиденье. Сел в проходе.

– Сон – лучшее лекарство. – снял крышку с кастрюльки и положил себе картофельное пюре и залил его гуляшом.

– Хорошо живете! – улыбнулись оба спутника.

– Подсобное хозяйство выручает, и даже в коопторг кое-что переправляем.

– Ваши-то ели? – спросил Лебедев.

– Ели, вся кухня у них, назад тоже передали горячее.

– А чего так на сухую? – спросил Сталин и, покопавшись в вещмешке, достал оттуда приличного размера бюрдюк, в котором оказалось красное чуть сладковатое вино из Кахетии. Лебедев поставил на столик фляжку. А у меня с собой ничего не оказалось.

– Вы угощаете нас, мы – Вас, так что не стесняйтесь. Шустовский, рекомендую!

– Спасибо, Павел Павлович. Пригублю, но предпочту что-то более легкое.

Через некоторое время, так сказать на десерт, я задал вопрос Лебедеву:

– Подскажите: кто такой Зверев, и чего от него ожидать можно? И вообще, что за Восточносибирская Советская армия? Насколько я видел, у вас только три каких-то ее соединения на картах нанесены. Артиллерия у нее есть?

– Трудно сказать, когда командовал восточным направлением, то эта фамилия встречалась весьма часто. Там их двое действовало: Бурлов и он. Активные товарищи, Бурлов участвовал в боях против атамана Гамова и выбил его в Китай. Зверев успешно действовал на Илиме. Заявляют, что у них три дивизии, три пульроты и одна батарея 9 орудий. Трехдюймовки.

– Ладно. Замнем для ясности.

– Вот странно, вроде степь, даже поля под снегом видны, а ни одного огня. Какая-то снежная пустыня.

– Это степи заволжские.

– О, вон что-то в лесу дымит, труба какая-то. А что за речка внизу.

– Кама, наверное, по времени она должна быть. Справа надо посмотреть, там заводик стекольный дымить должен. Водочные и бутылки под шампанское раньше выпускал.

– Да, есть. Какая-то труба дымит. – ответил Лебедев, и отхлебнул коньячку. Им хорошо! А мне, после небольшого отдыха, еще самолет вести и сажать.

– Степан Дмитриевич! А не получится так, как 1905-м? – задал вопрос Пал Палыч.

– Это ощущение называется «японский синдром». Чтобы понять все точно, требуется вернуться к последним годам правления предыдущего императора. Наши враги называли его «финляндским пьяницей», нынешние «западопоклонники» требуют снять его памятник у Московского вокзала.

– Да, пишут такое в ЦК. – подтвердил Иосиф Виссарионович.

– На самом деле: умнейший и самый способный русский император.

– Не считая Петра. – вставил Сталин.

– О Петре мы как-нибудь потом поговорим, но соглашусь, что именно тогда Россия вышла на первое место в мире по выплавке чугуна, но его род пресекся, власть в стране захватили датчане, старые наши противники, с которыми, кстати, воевал Петр. За балами и скупкой европейских шедевров последующие царицы и цари первое место в мире профукали и прокутили. Мы вот, восхищаемся переходом Суворова через Альпы! А для чего его туда послали? В чем смысл? Помочь добить Габсбургов? Или противодействовать французской революции? Кто мне сможет толково объяснить за что рязанский мужик задницу морозил, проходя зимой Сен-Готард? Ты, Коба, сегодня видел совершенно пустой участок 200х250 километров, в часе лета от Москвы?! И сейчас летим над участками не меньшего размера, где признаков жизни просто нет. Так тропинки и проселки иногда встречаются. В Москве и Питере электричество, а здесь один заводик себя немного освещает. Остальных с воздуха даже и не видно. При лучинах сидят, даже керосин далеко не везде.

– Что ты мне рассказываешь? Ты по делу говори, Конрад.

– А почему: «Конрад»? – удивленно переспросил у Сталина Лебедев.

– Я его знаю с девятого года, но лично встретились в 11-м. Поэтому я для него – «Коба», а он для меня – «Конрад». Он – старый большевик.

– Чего не ожидал, того не ожидал! В любимчиках императора, же, ходили!

– Нет, любимчиком я не был, разве что в конце 11-го года, когда два повышения за три месяца получил. Далее меня Алекс резко отдалила. Затем, вроде сменила «гнев на милость», но кто же ей поверит? Очень взбалмошная женщина! Но вернемся к Александру и его отцу. Он получил трон в тяжелейших условиях: Николай I проиграл Крымскую войну, а его сын ускорил и провел неудачную земельную реформу, в результате был убит. Протяженные размеры имеют свои особенности, а транспортные возможности России были страшно ограничены. Когда скорости передвижения войск были одинаковы – ни одна пушка в Европе не могла выстрелить без позволения русского императора. Но Николай I боролся с попыткой первой русской революции, с декабристами, хотя какие они революционеры? Потом с попытками революций в Европе, и «забыл» провести экономическую революцию в России. В результате получил Крымскую войну, фактически, она была «первой» Мировой, так как охватила оба полушария. Помимо Черноморского флота мы потеряли Аляску, Калифорнию и Гавайи. Именно в это время на мировую арену выполз новый хищник: Северо-Американские Соединенные Штаты.

– Трактовки у тебя, Конрад! Ты, что не читал об этом у Ильича?

– Читал, конечно. Исторически – все верно, но геополитически… Я готов поспорить! Крымская война не окончена. Она может завершиться только тогда, когда англосаксонский мир будет разрушен. Или славянский. Это две разные ветки цивилизации. Но вернемся к Александрам! Не перебивайте меня!

– Не будем! Мели, Емеля, твоя неделя! – сказал Сталин и плеснул себе из бюрдюка кахетинского. – Будешь?

– Чтобы горла смочить? Чуть-чуть плесни. Александр II прекрасно понял причины поражения и пошел на сближение с Францией, республикой, в то время. Подписал с ней договор об Антанте, первоначально это был договор об ограничении политических амбиций Англии и попытка смягчения Парижского трактата. И нашел выход: индустриализация страны и быстрое продвижение наших интересов на юг и восток. Купил винтовки Бердана, закупленную вместе с патентом и самим изобретателем в Россию, скорострельные пушки 3 дюйма, и реализовал попытки захватить Туркестан и Хиву. При нем купили лицензию на паровые двигатели тройного расширения, были перестроены Петербургские верфи, несколько изменилось законодательство в плане расширения частной инициативы. Александр II круто отодвинул одряхлевшую империю Цин к берегам Амура, и основал Владивосток. Но, был убит на набережной Екатерининского канала. Сын вначале продолжил дело отца: был построен первый в России цементный завод, благодаря которому была дополнительно укреплена оборона Петербурга, к началу века у России был второй-третий в мире паровой флот. Александр III создал на Кольском побережье незамерзающий порт Александровск-на-Мурмане и Николаев-на-Мурмане. Дал команду начать изыскания Транссиба, так как уже тогда было понятно, что рано или поздно мы столкнемся с интересами Англии, Японии и САСШ на Востоке, Александр III пошел дальше и построил Порт-Артур, взял кредиты у Франции и французских инженеров, и быстро проложил Трансиб. Все шло как нельзя лучше, но, экономические реформы были свернуты, так как ближайшее окружение царя дуло ему в уши, что виной гибели отца был именно либерализм.

– Ну, это общеизвестные факты! По делу-то что?

– Трансиб построили, но, к тому времени изменился состав Антанты, Франция проиграла войну объединенной Германии, и настояла на том, чтобы в состав союза была включена Англия. Напоминаю, что продвижение России на юг и восток было антибританским делом. В результате, под давлением Англии, Трансиб оказался разорванным на три части. Первоначально существовало три проекта Кругбайкальской магистрали: по реке Иркут, по реке Ольха, притоку Иркута, и вдоль реки Ангара до порта Байкал. Англичане предложили, ссылаясь на сложности прокладки пути, спроектировать и построить для России паровые паромы-ледоколы. Быстренько состряпали проект и передали его России. Паром изготавливался в Ньюкастле, а собирали его в селе Лиственничном на Байкале, на правом берегу Ангары. Назывался «Байкал», его мощность была 3750 лошадиных сил:

Для сравнения, ледокол «Ермак», конструкции адмирала Макарова, имел 12 000 лошадиных сил. Ледокол и ледокольный паром строились на одном и том же заводе фирмы «Armstrong Whitworth». Это были первые в мире ледоколы. Задачей первого был Северный морской путь до Енисея, задачей второго – обеспечение круглогодичной навигации на Байкале. В результате, за два года была проложена железная дорога до Байкала вдоль Ангары, на укладку путей ушло всего 5 месяцев. В январе на Байкале начался ледостав, а в середине января 1902 года ледокол не смог преодолеть лед. Второй заказанный «ледокол» был пассажирским паромом, имевшим мощность всего 1250 л.с. и скоростной винт. Англичане прекрасно знали, что снабжение Порт-Артура зимой невозможно! Строительство магистрали вдоль северо-западного побережья затянулось из-за многочисленных тоннелей и намеренно затягивалось. Её строительство было завершено лишь в 1906 году, вежливо говоря, после проигрыша нами войны с Японией.

– Зато состоялась первая русская революция, предвестник Октябрьской. – заметил Сталин.

– Состоялась, как и был приказ: патронов не жалеть! Коба, ты прекрасно понимаешь, что это не была «наша революция», это была бойня, так как народ не был вооружен. А «всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться». Помнишь, кто это написал? – тот кивнул. – Вот я и озаботился тем, чтобы защитить нашу революцию, в том числе, и от посягательств иностранцев. Пока они «накапливаются» в Японском море, мы успеем занять лучшие позиции и немного проредим их ряды. Не удалось это сделать с германским флотом – сотворим это с японским. А нам требуется незамерзающий порт на Дальнем Востоке. Требуется вернуть Курилы, Сахалин и Порт-Артур, с КВЖД. Нечего русскими землями разбрасываться, как это сделал Николай. Придется вновь вступать в бой, после Победы.

Глава 2. Над бескрайними просторами

– Ты хочешь сказать, что проигрыш в войне с Японией был предопределен не из-за того, что самодержавие прогнило, а потому, что «англичанка» вмешалась.

– Коба, это абсолютно взаимосвязано! И то, и другое, но, фактически, из-за того, что времени, разрешить проблему с транспортировкой грузов и войск на восток страны, Россия не имела.

– Здесь я абсолютно согласен с мнением товарища Гирса. Генштаб предпринимал все возможное и невозможное для того, чтобы завершить проект, начатый еще при Николае Первом. Все «научные» и «географические» экспедиции были организованы не «Географическим обществом», а Генеральным штабом, и возглавлялись они офицерами Генштаба и выпускниками его Академии. Мы до хрипоты доказывали, что оптимально было строительство дороги на Дальний Восток не до станции Байкал, а вдоль русел рек Иркут или Ольха, и вокруг Байкала. Но, увы, к голосу разума никто не прислушался, и последующие действия правительства привели нас к войне, вначале с Японией, а затем с Германией. Сейчас положение совершенно иное: Германия признала СССР и установила с нами дипотношения, а Япония продолжает действовать на стороне Англии. Франция – колеблется, но два броненосца отправила в сторону Владивостока. Так что, хотим мы этого или не хотим, а воевать на Дальнем Востоке придется. А на войне требуется ставить максимальные задачи. Здесь я тоже подчеркиваю сходство моих мыслей с мнением Степана Дмитриевича: денонсация Портсмутского договора и возвращение всех потерянных территорий. Этим мы докажем, в том числе и колеблющимся, что к власти в стране пришли настоящие ее хозяева. Я не за себя, я за весь народ говорю. Поражения нанесли максимальный урон царизму, что вылилось в дворцовый переворот февраля 17-го, но тогда к власти пришли совершенные ничтожества, которые палец о палец не ударили, чтобы вернуть пять отколовшихся провинций. Перед тем, как вступить в РККА, я имел беседу с товарищем Ульяновым-Лениным, который и сказал мне практически те же слова, что сегодня я услышал от адмирала Гирса. Я не могу сказать за всех, но большинство думающих офицеров армии, проявивших себя в боях, участников Японской войны, будут на нашей стороне. А задача партии, и вас, в том числе, донести до остальных, что мы делаем правое дело и исправляем ошибки, сделанные самодержавной властью в период с 1861 по 1917 год.

– А вот таким Вы мне нравитесь! – послышался голос Фрунзе, его, все-таки, разбудили.

– Как спалось? Ужинать будете? – спросил я его, и, не дожидаясь ответа, отнес на кухню и поставил подогреться кастрюльки с гуляшом и пюре. Но их пришлось передать в руки штурмана, который жестом показал мне, что меня зовут на место.

– Облачность начала снижаться, впереди фронт.

– Поставь разогреться, Михаил, и попроси Сашу проследить и покормить наркома. Станислав, связь с Омском есть?

– Да, они на связи, у них сильный снегопад.

– Понял. Нолики – ноль первому!

– На приеме! Ноль седьмой.

– Я – пятый.

– Вам двести вниз, строй левый пеленг, увеличить дистанцию. Я попробую пробить облачность. Омск-Центральный – борту ноль-ноль-один.

– На приеме.

– Маячок включите, пожалуйста, у нас тут фронтик появился.

– Ноль-ноль-первый, я вас понял. Сейчас включат. Десять минут ждать.

– Вас понял.

Ждать я его не стал, он мне нужен лишь постольку поскольку. Взял +5 градусов тангажа, включил дворник, и пошел наверх. Облачность оказалась не слишком толстой, на высоте 4200 оказался выше облаков. Выровнялся, и сообщил об этом ведомым. Те, по очереди, вошли в облачность и через десять минут ноль седьмой пристроился справа от меня. Привод Омска работал, Михаил показал пассажирам: как пользоваться масками, на всякий случай. Фактически, высота позволяла обходиться без них. Да и запасов кислорода на борту не слишком много. Машина не приспособлена летать на больших высотах. Если облачность поднимется, то нам придется спускаться под нее. Спать мне пришлось прямо в кресле. Путевая чуть упала, но спустя 6 часов 24 минуты со времени старта, мы были над Омском, который зафиксировал наш пролет над ним. Еще через полтора часа, у Новосибирска стало слышно радиостанцию «Правда» в Иркутске, и, хотя полетный лист предписывал мне идти на Красноярск, но там тоже снег, центр циклона находился неподалеку от Новосибирска, а в Иркутске была приличная видимость и погода. Получил разрешение на изменение курса и пошел прямо на Иркутск. Через два с половиной часа и Красноярск передал об улучшении погоды, и у нас облачность кончилась, и мы пошли вниз на высоту три километра. Часик подремал и меня разбудило встающее светило. Под нами плоскогорье с отдельными скалами. Снижаемся. Неожиданно раздается голос Сергея Ульянина:

– Ноль первый, Бадай-Степному

– Слушаю.

– А ты, собственно говоря, куда?

– Мне дали Боково.

– С ума там, что ли, сошли? Там 500 на 600 шагов. Я от тебя слева! Даю ракеты!

Внизу еще темно, о том, что аэродром, где расположился Ульянин, не в городе, я не знал. Еще снизились, встали на коробочку, огляделись. Полоса укатана, и я пошел вниз. Вышли закрылки, предкрылок и шасси. На скорости 140 мягко коснулся полосы, желательно было бы поплотнее прикатать, тормозить не стал. Возникли некоторые проблемы, пришлось взять посадку в свои руки.

– Ноль пятый, ноль-первому. На мою колею не садись. Мягко. Касайся там, где я снег сдул.

– Понял.

– Не тормозить и держи нос. Ноль седьмой, слышал?

– Принял.

Так мы и закончили этот перелет. Шасси у всех выдержало, но затем пришлось всем заниматься укаткой, поливом и посыпкой полосы. Хорошо, что машины были уже легкие, относительно. Пришлось переставлять машины на лыжи и прекратить беспосадочные перелеты. Не готовы мы еще к таким!

Через два с половиной часа сели машины из Гатчины: три транспортника и прототип бомбардировщика. У него пока сплошные проблемы: попытка реализовать турбонаддув, пока, кроме поломок, ничего не дала. Его перемоторили, две недели назад установили двигатели без нагнетателя. Он практически не отличается от транспортных машин, за исключением оборонительного вооружения и довольно больших бомболюков. В Гатчине пытаются довести нагнетатель, так как турбины очень быстро прогорают, а никеля и ванадия в стране пока просто нет. Пытался поставить сплав на основе вольфрама, он получился хрупким. Даже мельчайшие пылинки начинали его разрушать. Там работы невпроворот, а мне приходится заниматься корпусом и Японией, но вероятность того, что Дальний Восток просто оторвут – очень велика! Я, конечно, знаю, что наши справятся, но это будет стоить таких жертв и финансовых потерь, что очень не хотелось, чтобы этот процесс даже начался.

Объяснив задачи, как прилетевшим летчикам, так и находившимся здесь, сразу почувствовал, что Лебедев был прав, говоря о том, что нас поддержат те, кто еще вчера колебался. Только семь человек из 39, на которых я не рассчитывал, согласились перегонять самолеты в Китай. Сергей Алексеевич, узнав, какие задачи поставлены перед корпусом, еще пока я выступал перед летчиками за трибуной, сидя за столом в президиуме написал рапорт с просьбой принять его в корпус и в ВВС РККА. Я прочел его, подписал и подвинул его сидевшему рядом Фрунзе.

– Товарищ Лебедев как в воду глядел.

– Что за человек?

– Один из первых летчиков России. Имеет диплом с номером два. Бывший командир первого отряда ВВС флота, мой командир в Гатчинской школе летчиков, бывший начальник Качинского училища, заместитель командира 1-го корпуса ВВС флота, командовал им после моего отлета в Швейцарию. Вместе со мной перелетел в Петроград командиром борта № 2, когда мы вывозили из Швейцарии Владимира Ильича и других членов ЦК партии. По прилету был избит «революционными матросами», так как имел звание генерал-майора авиации флота и погоны не снимал. Уехал в Александровск-на-Мурмане. Отказался от моего предложения продолжить службу в составе корпуса, после его формирования в составе РККФ, но и против нас не воевал. Принципиально отказывался принимать участие в Гражданской войне. С японцами готов драться. Один из сильнейших в мире летчиков-истребителей. Считаю, что командовать действиями ВВС на Западном, Забайкальском направлении должен он. Меньше дров наломаем. Я, непосредственно, возьму на себя общее руководство и действия на северо-восточном направлении. Учитывая огромные расстояния, считаю разделение командования ВВС целесообразным.

– Вы ему доверяете?

– Мы с ним создавали воздушный флот России, и летел он сюда создавать воздушный флот СССР. Столкновение с реалиями революции не позволило ему быстро адаптироваться к ситуации. Сейчас у нас уже армия, а не восставшие солдаты и матросы, к тому же, развращенные лозунгами февраля и болезнью левизны в коммунизме. Да и задача сложнейшая. Но она ему по силам.

Фрунзе почесал бороду, исподлобья посмотрел на сидящего через одного человека генерала. Тот так и не снял еще царские погоны.

– Вам переодеться придется, это Вы понимаете, господин генерал-майор.

– Понимаю, товарищ Фрунзе, товарищ нарком. Буду соответствовать и подчиняться уставу корпуса.

– Ну, если командующий авиацией так считает… – он взял, протянутую мной, ручку, снял колпачок с пера, чуть покачал головой, увидев золотое перо, и подписал рапорт. Поднялся, Сергей Алексеевич тоже встал. Пришлось и нам с Лебедевым подняться и отодвинуть свои стулья. Михаил Васильевич протянул рапорт, вставшему по стойке «смирно», генералу. Тот бросил правую руку к козырьку и левой забрал свой рапорт.

– Служите честно. Поздравляю.

– Служу трудовому народу. Спасибо, товарищ нарком. Не подведу. – летчики не выдержали и зааплодировали. Пришлось постучать по графину с водой. После этого начальник Генерального штаба встал, подошел к доске и развернул ее. На четырех картах висела диспозиция на участках будущего фронта.

– Зарисовывать – запрещаю. Это чисто для вашего ознакомления с ситуацией. Всякое может произойти: отказы, поломки, обстрелы с земли. Это примерное расположение наших войск и сил. А это – неконтролируемые или слабо контролируемые территории, на которых может появиться враг в любую минуту. Обращаю ваше внимание на территорию Маньчжурии. Согласно международным договорам, эта территория передана Российской империи в аренду на 80 лет. Договора никто не отменял, но, в прошлом, 1918 году, который вчера кончился, на эту территорию вошли части китайской армии, точнее, части войск Пекинской военной клики. Не без участия войск императорской Японии. Пекинская клика опирается на нее. Есть вероятность того, что скоро туда войдет и японская армия. Пока этого еще не произошло, тем не менее, имейте это в виду. Воевать одновременно с Китаем и Японией нам не по силам. Населен этот край очень слабо, плотность населения менее одного человека на квадратный километр. В случае полетов в восточном направлении необходимо присматривать за сопредельной стороной. О появлении там любых вооруженных отрядов немедленно докладывать командованию. При обнаружении таких отрядов на нашей территории – они подлежат уничтожению. Повторяю: война с пекинской кликой не входит в наши приоритеты. Наш противник сейчас – милитаристская Япония, банды атамана Семенова, генерала Унгерна и хунхузы. По мере развития ситуации эти задачи будут меняться, но общую концепцию, товарищи летчики, я вам изложил.

Далее Павел Павлович познакомил всех с ситуацией в «особых» районах: там, где наших сил, якобы, не было. Речь шла о значительных участках территории, которые контролировали многочисленные партизанские отряды.

– Это на случай того, если вы окажетесь в этих районах. Там вам смогут оказать помощь. У меня все, товарищ Фрунзе.

– Тогда я добавлю несколько слов. Операция будет проводиться в несколько этапов, первый из которых предстоит выполнить вам. Требуется создать сеть аэродромов и складов с топливом и боеприпасами до начала наступления японской армии и флота. Невыполнение этого этапа ведет к отказу от всей операции. Без авиационной поддержки выполнить ее задачи невозможно в указанные сроки. Начало нашего наступления из района Магдагачи зависит от времени создания ледового аэродрома на Сахалине, завоза туда боеприпасов и запасных частей. В противном случае, мы рискуем потерять Сахалин. Временная сдача городов и станций на Амурской ветке КВЖД возможна и не смертельна для хода операции. А вот северный Сахалин нам терять категорически нельзя. Причина: месторождение нефти. Поэтому этот участок должен быть создан в течение одного-двух дней, и укреплен. Товарищ Гирс, вы меня поняли?

– Так точно, товарищ нарком.

– Действуйте!

Я зачитал номера бортов, которые пойдут первыми, это были 12 машин «летающих лодок» «Ша», включая звено «спасателей», на которых будут переброшены два взвода десантников.

– Через восемь часов отдыха, шесть транспортных машин будут переброшены в Омск за второй ротой десанта. Их задача: ускорить переброску сюда 1-го десантного полка. Готовьтесь, товарищи, по готовности к вылету доложить на СКП. Я буду находиться там и руководить вылетами.

Остававшийся в Москве начальник штаба корпуса капитан I ранга Борейко, за то время, пока мы летели в Иркутск, снял с вылетов 12 машин «ГТ-4м» советско-швейцарской фирмы «SSWISS», и поставил им задачу перебрасывать личный состав десантников в Омск. Поэтому пришлось переиграть наши планы и отказаться на первых порах от перелета через Якутск. Вся тяжесть легла на Магдагачи, куда топливо поставить чуточку проще. Вместо бомб и торпед восемь «Ша-6м» взяли патроны и гранаты для десанта. Лодки проблем с посадкой на снег не имели, они садились на живот, не выпуская шасси. Этим они прикатают будущий аэродром для посадки истребителей прикрытия. Как только расчистят полосу, туда будут доставлены 76-мм пушки Лендера и горные пушки. Сам я в первой волне не вылетал, у меня организационных дел и здесь полно.

Но все пошло не так, как мы запланировали! Во-первых, первая эскадрилья приземлилась раньше: дул сильный встречный ветер с океана, который значительно уменьшил путевую скорость. Я бы поискал высоту, где дует не так сильно, но капитан-лейтенант Гальвин сообразил поздновато, поэтому эскадрилья израсходовала половину топлива раньше и села почти в устье Амура на озере Чля, не дойдя до Пильтуна порядка 200 километров. Отправили шесть машин назад, за топливом. Со всех машин слили топливо в две лодки, которых отправили дальше, которые разведали южную часть залива Пильтун. Сели там, осмотрелись. Следов людей не обнаружили и вернулись на озеро. Дело было в том, что нефть в районе реки Оха обнаружили давно, еще в конце прошлого века. Русский флот еще на нефть не перешел, котлы топили углем, а англичане имели в составе своих владений с 1797 года остров Тринидад, где нефть свободно выливается из-под земли. С 1850 года на острове добывалась нефть, которой очень заинтересовались британцы, и постепенно перевели свои корабли с угля на мазут. Именно англичане продали первые корабли с мазутными котлами в Японию. Поселок Оха состоял на две трети из японцев, и там действовал телеграф. Об этом мы узнали еще в Магдагаче, от сахалинца, покинувшего остров в прошлом году. Вполне вероятно, что он немного привирает, но возможности проверить это пока нет. Поэтому я сместил будущий аэродром на 80 километров южнее. Там уже высажен десантный взвод, который приступил готовить полосу и оседлал с несколькими пулеметами дорогу к Охе. Телеграфные столбы, действительно, шли вдоль просеки-дороги, прямой как стрела, так что, сведения сахалинца подтвердились. Пока мы их не трогаем. Десантники вооружены пулеметами Льюиса, поэтому представляют из себя значительную силу по огневому воздействию. Плюс все имеют боевой опыт и умеют его использовать.

Насчет двух дней Фрунзе оказался прав: отряд казаков под командованием атамана Гамова сосредоточился в городе Сахалян, туда подошел крупный отряд японцев с четырьмя орудиями, начала разведывательные действия авиация противника. Наших сил в городе не было, три отряда самообороны, жиденькая цепь казачьих постов вдоль границы. Да, мы могли пресечь действия японской авиации, которая была вооружена самолетами «Фарман-15», еще довоенными, с двигателем 90 собачьих сил, но нам требовался инцидент. Но произошел он совершенно в другом месте: 18 января ночью телеграфист станции Магдагачи получил сообщение, что поезда с японскими войсками пересекли границу и захватили станцию Пограничная, причем, в течение двух суток подряд телеграф в Пограничном не работал в направлении Харбина, и поезда не ходили. Через час после этого сообщения, тот же телеграфист передал «Молнию», что на ветке Пограничная – Гродеково видны дымы минимум пяти паровозов. Вторжение началось! Из Моисеевской, с разъезда № 86, пришло сообщение, что части восточно-сибирской советской армии атакованы со стороны Китая кавалерией и пехотой. Запросили помощи Благовещенск, Джалинда, Рейново и Албазино. Их по льду Амура атаковали в конном и пешем строю смешанные японо-русско-китайские войска.

Шестнадцать, предшествовавших этому, дней я плотно занимался переброской войск из Иркутска в район озер Далжа и Сладкое. Кроме десантников, пришлось перебрасывать много стрелкового вооружения, так как политуправление развило активную деятельность и поднимало на борьбу всех рабочих приисков, коих на территории Приамурья было великое множество. Базироваться на озере Чля было небезопасно: рядом, в 50 километрах, находился город Николаевск-на-Амуре, а самолет в небе не спрячешь. Первые вылеты на Сахалин показали, что использовать заливы, из-за приливов, достаточно сложно. Местом базирования стало пресноводное озеро Сладкое, тем более, рядом находилось более 20 сел, основными жителями которых были переселенцы, а не каторжане, русские и украинцы, поселившиеся здесь в конце прошлого века, спустившись сюда по Амуру, устье которого находилось в 50 километрах от этих берегов. Южнее русские села были много реже, там находился город Александровск-Сахалинский, угольные копи и каторга. И там была дорога к «главной» реке Сахалина: Тымь (тогда она называлась «Тыми»), вниз по Тыми до самого Ноглыха шла узкоколейка. Население там уже смешанное, есть как русские, так и японцы. Я воспользовался полнолунием и провел ночную разведку восточного побережья на «Ша-6» с шестью посадками, и нашел необозначенное на картах пресноводное озеро подходящих размеров, причем, буквально рядом с ним находился источник нефти и два «колодца». Были там и несколько домов, но зимой они пустовали. И место было всего в 16 километрах от предварительно расчищенной полосы для приемки тяжелых транспортников. Здесь, используя ледовые якоря, я быстро расчистил снег винтами, и 8-го января там приземлились все 50 летающих лодок, мы установили контроль над 9-ю селами и поселками рабочих местных нефтяных колодцев. Но, подчеркиваю, это – территория России, единственное «Но», «правительство» Сахалинской губернии не признавало Советской власти. Это они пригласили сюда «своих партнеров» – японцев, и до 1925 года в «реальной истории» Япония оккупировала эти места. Их очень интересовала «нефть» Сахалина! Это было единственное месторождение на «территории Японии». В 60 километрах от нашего аэродрома находилась станция Лярв, она еще не достроена, но там тоже находилась телеграфная станция. Заполучив в свои руки большие запасы сырой нефти, и перебросив сюда шесть ректификационных колонн, мы решили проблему с топливом, тем более, что все поселки были буквально завалены «тарой», теми самыми «баррелями», металлическими бочками, которые после того, как сойдет лед на Охотском море, уйдут в Японию. Пока японцы здесь всего чуть больше года, но объем выполненных работ просто поражает. Выяснилось, благодаря ополчению, Красной Гвардии, что до 95 % «японцев» японцами не являются. Это – корейцы, сами японцы в эти гиблые места особо не стремятся. Инженеры – англичане и японцы, а работяги завербованы в Китае и Корее. Прямая, как стрела, просека – это будущая железная дорога-узкоколейка в Оху. Установив всего два поста: на побережье и на просеке, за 10 суток наловили почти полтысячи «агентов», спешивших доложить хозяевам, что здесь произошли некоторые изменения. В общем и целом, не так много, но расслабляться не стоит!

Интересный разговор состоялся с единственным русским инженером Науменко. Он из Одессы, заканчивал Технологический институт в Петербурге, довольно пожилой, большую часть жизни прожил здесь в Александровске.

– Я вас ненавижу, краснопузых!

– За что?

– Вы собираетесь передать управление государством кухаркам! Вы развалите великую Россию!

– Сколько пафоса и вранья! Реально в статье Ленина говорится обратное: «Мы не утописты. Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством. В этом мы согласны и с кадетами, и с Брешковской, и с Церетели. Но мы отличаемся от этих граждан тем, что требуем немедленного разрыва с тем предрассудком, будто управлять государством, нести будничную, ежедневную работу управления в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники. Мы требуем, чтобы обучение делу государственного управления велось сознательными рабочими и солдатами, и чтобы начато было оно немедленно, то есть к обучению этому немедленно начали привлекать всех трудящихся, всю бедноту». Как инженер, вы должны понимать разницу между управлять и учиться управлять. Если я посажу вас за штурвал самолета прямо сейчас, то, кроме трупа и обломков, несмотря на ваше образование и капитал, мы ничего не получим. Не так-ли, Пал Степаныч?

– Не знаю, управлять аэропланом не пробовал, доводилось управлять паровозом, ничего, справился.

– Там не требуется следить за направлением, высотой, углом тангажа, креном, определяться на местности, находясь несколько выше ее, наблюдать за полусотней приборов. У вас один рычаг: вперед-назад, и рычаг управления редуктором. А пути куда-нибудь приведут сами, мимо следующей станции не проедете. Требуется только следить за светофорами. Путь за вас проложили рабочие и путейцы.

– Да, думаю, что это несколько проще. Но почему вы считаете, что работяги должны владеть всем? Их дело копать или грузить от рассвета и до заката! Они же не понимают, что они делают! Здесь большая часть рабочих русского не знает.

– Тем не менее, вот просека, она ведет прямо к Охе, и насыпь готова, без всякого знания русского. Может быть вы здесь не нужны, если вас не понимают?

– Как это не нужен? План у меня, я проводил эти изыскания!

– Ну, вот видите! Оказывается, Вы – путеец!

– Да не путеец я, а инженер-нефтяник, мое дело – сами месторождения.

– И что вы сделали для этого? Построили шесть колодцев и двенадцать арыков, по которым нефть сливается в омуты-озера? Да, где-то арыки имеют искусственное русло. Имея теодолит – это сделать не так сложно! Вон, посмотрите, та самая нефть, часть которой используется для работы насосов, превращается в бензин и керосин, причем бензины имеют детонационную стойкость 70–95.