Десятая жертва Шекли Роберт

32. ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПАРИЖ: ХУАНИТО

На следующий день утром я вернулся поездом в Париж, вполне удовлетворенный тем, как идут дела. Я не особенно продвинулся вперед в поисках Алекса и не вызволил для Фрэнки деньги за виндсерферы. Но, по крайней мере, появилась перспектива, что дела сдвинулись с мертвой точки и даже могут принести некоторые денежные поступления.

Когда я брал такси от вокзала Монпарнас к Форуму де Алль, обещанные Романья пять тысяч долларов плясали у меня перед глазами.

Стоял один из тех дней, которые время от времени бывают в Париже. Голубое небо потрясающей прозрачности. Мастером-Дизайнером здесь и там с безупречным вкусом разбросаны несерьезные белые облака. Под элегантными мостами Мирабо, де Гренель, де Бир-Хаким, д'Йена течет искрящейся серебристой змеей Сена, разделенная этими мостами на сегменты.

День был великолепный. Толпы переполняли улицы. На Форуме и на широкой террасе перед Бебором соперничали две музыкальные группы, стараясь завоевать внимание публики. Одна в национальных костюмах Бретани исполняла фольклорные танцы. Другая, южноамериканская, состояла из двух ведущих гитар, бас-гитары и сопрано-гитары.

Я балдею от хорошей хуапанги, поэтому подошел, чтобы послушать их музыку, и узнал Хуанито, парагвайца, лидера группы из «Эль Манго Энкантадо». На нем была белая рубашка с оборочками и с широкими, надутыми воздухом рукавами.

– Об, встречай меня после выступления. – Засунув маракасы под ремень, он вспыхнул широкой улыбкой. – У меня есть для тебя новости об Алексе.

– А, у тебя новости. Я буду в «Ле Пер Транкиль», выпью чего-нибудь.

Удивительно, как легко подцепить информацию, если знаешь, где ошиваться. По-моему, без преувеличения можно сказать, что я самый искусный в западном полушарии охотник за информацией. Конечно, это талант такой же, как и другие, и его главная составляющая – терпение.

– Привет, ты здесь, парень, – двадцать минут спустя сказал мне Хуанито, оставив своих приятелей обходить со шляпой слушателей. – Как поживаешь, а?

Вдобавок к рубашке с рюшами на Хуанито были обтягивающие, как собственная кожа, штаны тореадора, спортивные туфли «найк» и белая с синим косынка в горошек, небрежно завязанная вокруг шеи, как у Джона Фойта в «Полночном ковбое». На этот раз он одарил меня мальчишеской улыбкой вместо обычной мрачной ухмылки апаша.[54]

– Послушай, Об, ты все еще хочешь увидеть Алекса?

Радостная улыбка и сияющие глаза Хуанито сказали, что это будет мне чего-то стоить. Наверно, дорого. Никто так не любит вас, как парень, который собирается ополовинить ваш кошелек.

Я помедлил.

– Понимаешь, – начал я, – нельзя сказать, что я ищу его. Я имею в виду, что рад бы повидаться с ним, раз уж я в Париже. Но, если не повидаюсь, тоже не велика беда. Понимаешь, что я имею в виду?

Лицо Хуанито увяло. Я наблюдал, как счетная машинка в его мозгу сбросила тридцать процентов с цены, которую он собирался запросить за свою, возможно фальшивую, информацию.

– Брось, Об, – воспрянул он, снова натянув улыбку. – Я знаю, что ты должен найти Алекса, а это ведь чего-то стоит, правда?

Я признал, что, вероятно, несколько франков, пожалуй, мог бы заплатить. Потому что ничего особенно волнующего от Хуанито не жду, так, пустяки.

– А сколько будет стоить, если я, допустим, отведу тебя прямо к нему?

– Можешь отвести? – спросил я.

– Ну, не прямо сейчас, но скоро. Однако сначала ты должен сказать мне, сколько это будет, по-твоему, стоить.

– Хуанито, если ты можешь отвести меня прямо к Алексу без крохоборства и мелочной торговли, – я наградил его тяжелым взглядом, – то получишь двести американских долларов, и я сделаю тебе любезность.

– Какую любезность?

– Я не скажу жандармам, что у тебя нет разрешения на работу во Франции.

– Как ты об этом узнал? – Его будто стукнули алебардой.

– Я не выдаю своих источников. – И своих счастливых догадок тоже.

– Пусть будет пятьсот, о'кей? У меня есть люди, чтобы позаботиться о справке для жандармов.

Я хотел было стоять насмерть, но потом решил, какого черта. Если это чьи-то деньги, потому что взятка и подкуп входят в расследование и оплачиваются клиентом, а возможно, и двумя клиентами, то пусть так оно и будет.

– Ладно, – согласился я. – Когда мы это сделаем?

– Встречай меня сегодня ночью перед Сент-Осташ. Знаешь, где это?

– Конечно, знаю. Ты что, принимаешь меня за туриста? – Я всегда могу найти любую точку в МОЕМ Париже.

– О'кей, там и увидимся.

– Подожди минутку, в какое время?

– Давай, Об, сделаем это в полночь?

– Прекрасно, – сказал я. – Только окажи мне одну любезность, о'кей?

– Конечно, Об. – Он улыбнулся, но выглядел немного озадаченным.

– Перестань называть меня «Об». Ты южноамериканец, а не француз, у тебя нет оправдания в придыхании. Попытайся – Х-О-Б.

– …О-Б, – повторил Хуанито.

– Гораздо лучше, – одобрил я. – Hasta mas tarde. Не опаздывай. – И я ушел, погрузившись в размышления: полночь, гм-м. Интересно, что бы это значило.

33. ВИКО В ПАРИЖЕ

В тот же день ближе к вечеру я сидел на скамейке возле Сены, ожидая увидеть кого угодно, кроме Вико. Он сел на другой конец скамьи, но ничего не сказал.

Сегодня было воскресенье. Я вспомнил, что вчера он участвовал в соревнованиях по виндсерфингу в Гонфлере. Как предполагалось, сегодня, в случае, если он выиграет, Вико должен заплатить мне деньги Фрэнки Фолкона за доски. Глядя на него, я не мог определить, что произошло. Он не казался победителем с сияющими глазами. Но он не выглядел и как опущенный в воду проигравший. При таких обстоятельствах лучше всего спросить.

– И как прошли соревнования по виндсерфингу?

– Меня не интересуют ваши шутки, – буркнул он.

– О чем вы говорите?

– Вы прекрасно знаете.

– Нет, не знаю, – возразил я. – Что, по-вашему, я должен знать?

– Вы знаете, что я не участвовал в соревнованиях в Гонфлере. – Вико помрачнел.

– Откуда мне это знать?

– Оттуда, что вы украли доски, – почти крикнул Вико. Лицо его сморщилось. Он зарыдал. – Ох, подонок! Мой самый большой шанс! А вы не могли доверить их мне на несколько паршивых часов!

– Кто-то украл у вас доски? Как? Когда?

– Я думал, что их доставили из аэропорта в отель. А они туда так никогда и не прибыли.

– Но кто их взял? Не сомневаюсь, что люди видели.

– Большой мужчина в шоферской форме. Так сказал мне носильщик.

– Очевидно, что не я. У меня даже нет шоферской формы.

– Вы могли нанять человека, чтобы он украл мои доски, – заявил Вико.

Я не стал утруждать себя, объясняя ему иронию ситуации: он обвиняет меня в том, что я украл у него виндсерферы, которые он сам украл у моего работодателя. Парень, похоже, был не в том состоянии, чтобы понимать иронию. Вместо этого я спросил:

– Зачем бы я украл их?

– Для того, чтобы вернуть своему клиенту Фолкону.

– Хорошая идея, – согласился я. – Мне бы надо было подумать об этом вчера. Но ведь я уже согласился подождать оплаты. Разве вы не помните?

Вико пожал плечами.

– Вико, проснитесь, – сказал я. – Я не крал ваших досок. До вас дошло?

– Не имеет значения, дошло до меня или нет, – снова начал Вико. – Проблема не в том, что я думаю, проблема в том, что подумают мои партнеры.

– Первый раз слышу о ваших партнерах. Я считал, вы один против всего мира пустились в приключение на виндсерфинге.

– Ну, я чуть преувеличил, – признался Вико. – Дело в том, что у меня есть партнеры, а им не понравится такое развитие событий. Пропустить соревнования в Гонфлере уже очень плохо. Ну а как быть с другими европейскими событиями в виндсерфинге? На следующей неделе Амстердам, потом Гармиш, озеро Констанс, Маджиоре. Очень важно, чтобы я там тоже поднимал парус.

– Сочувствую, – проговорил я. – Но вам бы следовало сначала заплатить за доски. А вместо этого вы на рыбачьем судне ввезли их контрабандой во Францию.

– Вы и об этом знаете? Мистер Дракониан, моя большая ошибка, что я это сделал. Но я был вынужден. Еще на Ибице я доверил брату, Энрике, который также бухгалтер «Марисол», послать сеньору Фолкону чек. Но вместо этого Энрике поехал в Сан-Себастьян, где, наверно, проиграет все деньги.

– Как бы то ни было, вы не заплатили. Вы украли доски.

– У меня паника, – Вико совсем разучился говорить по-английски. – И я не мог связаться с моими партнерами, которые путешествуют по Европе, наблюдая, как я соревнуюсь.

– Партнеры? Вы прежде не упоминали о них.

– Да, у меня есть партнеры, я разговаривал с ними, и мы решили заплатить вашему клиенту, мистеру Фолконе, за виндсерферы. Сейчас, немедленно.

– Правда? А я думал, вы не можете выделить и су, пока не выиграете гонку.

– Технически это правильно. Но у моих партнеров есть кое-какие деньги. К счастью. Мы не проклинаем вас, мистер Об, за то, что вы забрали наши виндсерферы. Но теперь они мне и правда нужны. Следовательно, вуаля, плата.

Из внутреннего кармана он вытащил толстый коричневый конверт и вручил мне. Внутри лежала пачка купюр. Я быстро просмотрел их. Там были американские и французские деньги и несколько фунтов стерлингов. Всего понемногу.

– Сколько здесь? – спросил я.

– Двадцать пять тысяч долларов. Вы можете заплатить мистеру Фолкону, а остальное взять себе.

– Вико, почему вы решили дать мне такой гонорар?

– Потому что вы мне нравитесь, мистер Об. И потому что мне нужны эти доски, а вы, кажется, и есть тот ключ, который вернет их мне.

– Я уже говорил, что ничего не знаю о том, кто взял ваши, или, вернее, не ваши, виндсерферы.

– Так, все понятно, – проговорил Вико с убийственной мягкостью, которая иногда появляется у испанцев перед тем, как они взрываются и штурмуют баррикады. – Я не ставлю обвинений. Только найдите человека, который доставит доски по следующему адресу, – он вынул листок бумаги и протянул мне, – в течение сорока восьми часов, и все будут удовлетворены.

– Сделаю все, что смогу, – согласился я, пряча деньги в карман. – Но я ничего не обещаю.

– Пожалуйста, проследите, чтобы виндсерферы прибыли по этому адресу, – повторил Вико. – Ради собственного спасения.

Он поднялся, чтобы уйти. Я тоже встал.

– Вы мне угрожаете?

– Не я. Я не люблю насилия. Это мои партнеры, которых мы оба должны опасаться. – Он ушел.

На листке бумаги был указан адрес в окрестностях Парижа. Я спрятал его в бумажник. Потом позвонил Найджелу Уитону и договорился с ним о встрече в баре «Нью-Йорк Гарри».

– Понимаю, в чем проблема, – сказал он, когда я передал ему разговор с Вико.

– По-твоему, кто-то украл доски, кому нечего делать с остальной экипировкой? Или это просто случайность?

– Трудное положение, старина. Но я посмотрю, что можно сделать.

Уитон улыбнулся, и колокола тревоги забили у меня в голове. Я склонен верить, что мои друзья остались точно такими, какими были десять лет назад, когда я видел их последний раз. И я всегда ошибаюсь. Я не тот, каким был десять лет назад, почему же они должны остаться прежними?

– Найджел, – пробормотал я, – у тебя нет случайно шоферской формы?

– Конечно, нет, старина, – возразил Найджел. – Скоро увидимся. – Он дошел до двери и обернулся. – Но, естественно, я знаю, где ее достать. – С этими словами он ушел.

Я ничего не знал о том, что все эти десять лет делал Найджел. Я примчался в Париж убежденный, что время застыло, все и всё осталось неизменным. Однако оказалось, что это совсем не так. Да так и не могло быть. Чем занимался Найджел, когда не работал на меня? И от кого я мог это узнать?

Когда я вернулся в «Синь», консьерж сообщил, что мне звонили. Некий Жан-Клод просил, чтобы я связался с ним как можно скорее. Я поднялся к себе в номер и позвонил.

Телефон ответил голосом, который звучал так, будто по-французски говорила обширная рыжеволосая женщина с сильным испанским акцентом. Испанцы – это негры Франции. Из них берутся консьержи второ– и третьеклассных парижских отелей. На социальной лестнице они на одну ступеньку выше алжирцев, которые по ночам метут улицы метлами, сделанными из пучка прутьев. Я перешел на испанский и услышал обычные испанские жалобы на холодность французского народа и на пресность их пищи. Убедившись, что я никого не знаю в Альбасете, она сообщила, что Жан-Клод ушел, но очень хотел со мной поговорить. Я дал ей свой номер в отеле.

До встречи с Хуанито оставалось еще полтора часа. Поэтому я принял ванну и лег вздремнуть. Вы, наверно, подумали, что я слишком много сплю. На самом деле это не так. Другие детективы тоже много спят. Они просто об этом не рассказывают. Но я твердо решил писать только правду обо всем, что касается моего расследования. Так позвольте мне придерживаться правды.

Я поставил свои «Касио» на запястье на 11.45, лег и почти сейчас же заснул. Будильник зазвенел чересчур скоро, и борьба с программой часов – надо же остановить проклятый колокольный звон – приятно разбудила меня. Я надел темно-синюю хлопчатобумажную спортивную рубашку, невесомый спортивный пиджак цвета хаки с множеством карманов и вышел в журчащую и теплую парижскую ночь.

34. СЕНТ-ОСТАШ

После краткого совещания консьерж отеля рассказал все, что мне надо знать о местоположении Сент-Осташ. Фактически это оказалось за углом. Я вышел из отеля «Синь» и зашагал по рю Рамбюто мимо Форум де Алль к Сент-Осташ недалеко от Биржи. Когда-то этот огромный готический собор построили, соперничая с Нотр-Дам. Поднимаясь над мясными и рыбными лавками квартала, его парящие портики и розовые окна были хорошо видны в полной света парижской ночи. Когда я подошел, как раз наступила полночь. Я слышал бой гигантских уличных часов высотой четыре метра и весом больше тонны. Звук доносился из соседнего крытого перехода.

Через секунду после моего появления пришел Хуанито. Или, наверно, он был там раньше и поджидал меня. Он не сменил костюм испанского музыканта, который носил утром, только добавил к нему элегантную, длиной до талии темно-синюю пелерину, что придавало ему легкое сходство со студентами военной академии Сен-Сир.

– Ах, амиго, пойдем со мной, – воскликнул Хуанито и повел меня в Сент-Осташ.

Собор немного не дотягивал до пламенеющей готики,[55] хотя сводчатый неф с нависающим замковым камнем был высокий. Мимо придела Богоматери, гробницы Кольбера мы приближались к алтарю, одновременно совершая краткий обзор французской истории. Здесь проходил обряд крещения Ришелье, Мольера, мадам де Помпадур. Здесь Людовик XIV принял первое причастие, и здесь похоронили Лафонтена, Мирабо и уже упоминавшегося Мольера.[56]

– Куда мы идем? – прошептал я.

– Когда ты последний раз был на исповеди? – прошелестел в ответ Хуанито.

– Ого, я еврей, мы не делаем вещей такого рода, – пояснил я.

– Ну тогда это будет для тебя новый опыт. – Он подвел меня к исповедальной кабине. Я с отвращением разглядывал ее.

– В чем дело? – спросил я. У южноамериканцев иногда прорезывается странное чувство юмора.

– Входи, – сказал Хуанито, показывая на кабину. – Увидишь.

Мне это не понравилось, но черт с ним, я вошел внутрь. Штора загораживала вид на церковный зал. Наклонившись вперед, я обнаружил люк, его открывают, чтобы говорить со священником. Я отодвинул дверцу и открыл люк. С другой стороны донеслись шуршащие звуки, будто священник поправлял свою сутану, или что он там носит.

– Oui, mon fils?[57] – немного спустя проговорил мягкий голос.

Я нетерпеливо пожал плечами. Ситуация определенно выводила меня из себя. Огромная полутемная церковь, фантастические очертания, бесчисленные свечи, величественные скульптуры, аромат ладана и благочестия – все вместе моментально вызвало у меня нервное несварение желудка. Это явно не мой Париж. Но все же мне удалось на этой сцене восстановить некоторую часть здравомыслия, и я произнес обычным разговорным тоном:

– Привет, я Хоб Дракониан, кому имею удовольствие исповедываться?

– Мне сказали, что вы немного дурак, – проворчал совсем несвященнический голос по другую сторону перегородки.

– Но все же не такой дурак, чтобы назначать встречу в исповедальной кабине, – заметил я. – Что это для вас, какое-то извращенное удовольствие? И, кстати, кто вы?

– Разговаривая с вами, я должен оставаться невидимым, – сообщил голос. – Это место мне кажется самым безопасным из всех, какие я мог за короткое время придумать. И его преимущество в том, что оно рядом с вашим отелем.

– Да, рукой подать, – согласился я. – Конечно, вы могли бы прийти ко мне в номер, я бы поставил несколько бутылок вина, и мы бы обо всем переговорили в цивилизованной манере. Я полагаю, это место безопасно до тех пор, пока священник не заинтересовался, во что мы играем в его кабине.

– Священник в Маракеше, он в отпуске, – возразил голос. – По-вашему, мы не умеем устраивать такие дела?

– Не знаю. А кто вы?

– Вам нет необходимости этого знать.

– Вы правы, – согласился я. – Но у меня также нет необходимости быть здесь. – Я встал. – Если вы захотите продолжить разговор, то найдете меня в «Пье дю Кошон», это рядом. И, наверно, я закажу гратинэ.

– Не так быстро, – зашипел предполагаемый эрзац-священник. – Сколько вы заплатите за информацию об Алексе?

Я снова сел. Наконец мы вернулись к реальности.

– Я должен сначала услышать информацию, потом буду судить, сколько она стоит.

– Моя информация потребует минимальной платы в пятьсот американских долларов, если вы решите, что она ценная. Это подходит?

– Да, – согласился я, – но только если ценная.

– Можете вы дать мне сейчас сто долларов, чтобы показать свои добрые намерения?

– Не будьте смешным, – фыркнул я.

– Ладно. Идите за мной.

35. ЭСТЕБАН

Мы вышли из Сент-Осташ, фальшивый священник и я, и промаршировали по рю де ля Трюандери и затем по рю Сен-Дени. Снэк-бары, бутики, секс-шопы, кафе – все работало в полную силу. Я покосился на своего компаньона. Высокий, с желтовато-зеленым цветом лица, хищными глазами и усами Панчо Вилья.[58] То, что я принял за сутану, оказалось пончо.

– У вас есть имя? – спросил я. – Или к вам можно обращаться как к фальшивому священнику?

– Зовите меня Ишмаэль, – ответил он. – Нет, впрочем, не зовите меня Ишмаэль, это только нервный рефлекс от литературных курсов в Новой школе в Нью-Йорке, на которые я ходил в прошлом году.

– Это были хорошие курсы? – проговорил я, считая, что надо что-то сказать.

– Мне, в частности, нравилась грудастая молоденькая еврейская девушка, которая их посещала, – признался он. – Что же касается остального, то я буду счастлив, когда наконец перестану думать о белых китах по имени Моби Дик.[59] Вы можете звать меня Эстебан.

Мы еще немного прошли в приятном молчании.

– Куда вы меня ведете? – наконец спросил я.

Мы как раз подходили к тенистым аллеям, окружающим фонтан Непорочных. Это место связано с плохими воспоминаниями. Во время осады Парижа Генрихом Наваррским в 1590 году мертвые покидали кладбище, расположенное в этом районе, и, как рассказывают, танцевали на улицах. Сейчас днем это туристская достопримечательность, а ночью место, где заключаются подпольные соглашения и небольшие контрабандные сделки.

– По-моему, здесь будет так же хорошо, как и в любом другом месте, – объявил Эстебан.

Две фигуры отделились от бродяг, окружавших фонтан. Мне не понравилось, как они подошли прямо ко мне, отрезав меня от прохожих с одной и другой стороны. И мне не понравилась манера, с какой Эстебан попятился, его рука полезла в карман накидки и вновь появилась с чем-то блестящим. Это была не гармоника.

– Эстебан, у меня создалось о вас ложное впечатление, – проворчал я.