Десятая жертва Шекли Роберт

Глава 57

Вы только попробуйте попасть во Францию или вырваться из нее где-нибудь в районе Дня взятия Бастилии. Хоб попросил Фошона высадить его у стоянки такси, откуда доехал до своих апартаментов на бульваре Массена. Бросил пару вещей в подвернувшуюся сумку, схватил паспорт и поспешил к своему турагенту на проспект д'Итали. Агент Хасан сказал, что сегодня попасть на Ибицу невозможно; невозможно даже на этой неделе, потому что все билеты раскуплены на месяцы вперед. Разве Хоб не знает, что Ибица – самое популярное место отдыха в Европе, а в День взятия Бастилии начинается великая миграция из Парижа?

Хоб попытался прибегнуть к древнему решению всех дорожных проблем: деньгам. Пообещал Хасану четыреста долларов, которые Макс только что дал ему, – размахивая веером из купюр перед носом агента, – моля доставить его на Ибицу или хотя бы куда-нибудь поближе. Вопрос жизни и смерти. Хасан подозревал, что это скорее вопрос непреодолимого порыва, но все-таки сел на телефон, беседуя, споря, увещевая, обманывая, угрожая, очаровывая, умоляя – словом, пускаясь на все уловки, идущие в ход ради успеха, если в дело замешаны деньги. Наконец, пообещав своему другу из агентства Кука двести долларов (вдобавок к четыремстам своим), он добыл Хобу билет на чартерный рейс до Барселоны, а имя его было внесено в список очередников, ожидающих свободного места на вечерний рейс до Ибицы.

В аэропорту Орли разыгрывалось что-то вроде западной версии падения Шанхая. Хоб пробился сквозь сомкнутые ряды отпускников, прорвался в начало очереди, отыскал клерка, слыхом не слыхавшего о его брони, и отказывался тронуться с места, пока клерк не обсудил этот вопрос со своим начальством и броня не была найдена. И, наконец, поднялся на борт самолета. За два с половиной часа полета до Барселоны у Хоба было время оценить свое финансовое положение. Итак, он взял полторы тысячи долларов на расходы в апартаментах Макса, две тысячи дала Аврора, дважды платил Макс – один раз двести пятьдесят долларов, а другой – четыреста. Итого 4150 долларов. Отдал Найджелу пятьдесят, а позднее Найджелу и Жан-Клоду по сто долларов каждому. Сам потратил в Париже около сотни. Затем четыреста долларов ушли к агенту Хасану, а еще двести – к другу Хасана из агентства Кука и почти две сотни на билет до Барселоны. В общей сложности тысяча сто пятьдесят, после чего на руках остается около трех тысяч долларов. Недостаточно, чтобы оплатить traspaso, но, быть может, удастся уговорить адвокатов допустить частичное погашение с частичной отсрочкой платежа или выпросить отсрочку хотя бы на месяц… Надежда жалкая, но не складывать же лапки заранее!

В Барселонском аэропорту царило обычное летнее сумасшествие. Тут удача покинула Хоба. Рейс, на который его поставили первоочередником, отменили из-за неисправности двигателя. Ближайший рейс, на который его могли посадить, вылетал только через четыре дня.

Но Хоб все-таки заказал билет. Пятнадцатиминутный полет стоил меньше сотни долларов. Затем Хоб пустился бродить по аэропорту, изможденный и небритый, стараясь что-нибудь придумать. И когда проходил мимо ряда служебных дверей, его взгляд вдруг уперся в надпись на одной из них: «Каталонский воздушный сервис. Заказные полеты».

Да! Он переступил порог.

Глава 58

Гидроплан «Сессна» вынырнул из солнечного сияния над городом Сан-Антонио-Абад, второго по величине селения на острове Ибица. День стоял прекрасный. Из Европы дул крепкий северный ветер, отгоняя знаменитый мистраль и начисто выметая землю, будто исполинская метла. Ветер холодный, особенно для выходных в середине июля, в самый пик туристского сезона. В этом году народ потянулся на Ибицу тысячами, десятками тысяч. Из Франции и Германии, из Англии и Скандинавии. Появились даже туристы из Восточной Европы и России. Как ни смешно, теперь уже всякий может позволить себе отпуск под южным солнышком. Как ни странно, каждый всякий решил приехать именно сюда.

Царил самый разгар европейского сезона брачного безумия, когда молодежь всех стран укладывает свои вожделения в чемоданы и мчится на латинский юг, на Ибицу с ее песчаными пляжами, раскиданными по острову дискотеками и колоритными ресторанчиками, на Ибицу, где старый городской порт еженощно превращается в подобие салона мод, на остров столь живописный, что со дня на день непременно превратится в съемочную площадку целого ряда ностальгических фильмов.

Ибица, где воздух в июле буквально наэлектризован сексом, где журчат винные реки и наркотический туман воскуряется к небесам. Где процветают художественные галереи. Ибица, имеющая очень много общего с курортами всего мира, но абсолютно уникальная, подносящая собственный коктейль из больших денег и нищенского стиля хиппи.

Гидроплан, стрекотавший в воздухе над Сан-Антонио, начал снижаться по широкой пологой спирали. Прекрасные люди с бронзовой кожей на пляже Сан-Антонио не обращали на него особого внимания. В воздухе постоянно разносился гул самолетов – по большей части больших аэробусов из Франкфурта и Парижа, Амстердама и Милана, мчащих сюда искателей удовольствий. Но попадались и мелкие самолетики, потому что с появлением на острове заезжих миллионеров тут возник растущий флот одномоторных прогулочных машин. Маленький гидроплан не принадлежал к этому классу авиатехники: явно утилитарная модель, небесный трудяга, а не игрок, воздушное грузовое такси из Барселоны, готовое доставить вас куда угодно, от Альп до Сахары, с минимумом суматохи, уклоняясь от радаров, если необходимо, потому что порой несут ландскнехтов нового времени, готовых взяться за любую работу и не слишком настаивающих на том, чтобы она была легальной.

И все же вопрос оставался неразрешенным: почему именно этот самолет снижается над заливом Сан-Антонио? Если это вылазка контрабандистов, то они выбрали неудачное время. Контрабандисты высаживаются по ночам. Тогда что же он там делает? Ну, сами посудите: гидроплан должен садиться на воду, а единственная вода, достаточно спокойная, чтобы позволить приземление, наличествует в заливе Сан-Антонио. Но не сегодня, потому что свежий ветер из Северной Европы поднял заметное волнение. Несмотря на это, машина снизилась к самым макушкам волн, летя параллельно линии буйков.

Тысяча двести – недурные деньги, если прикинуть. Но теперь, оказавшись на месте, Хоб обнаружил, что не может высадиться.

– Я не могу этого сделать, сеньор, – сказал пилот. – Море слишком неспокойное. Я же вас предупреждал о такой возможности, помните?

Поспешно, пока решимость не покинула его, Хоб проговорил:

– Знаете что, вы спуститесь пониже и сбросьте скорость над водой до минимума у самого пляжа, а последние пару футов я пройду пешком. То бишь прыгну.

Обдумав это предложение, пилот кивнул.

– Да, пожалуй, это я могу.

– Ладно, – промолвил Хоб, слегка расстроенный тем, что пилот даже не пытался хотя бы отговорить его.

Отдыхающие были внезапно вознаграждены видом непрошеного гидроплана, снижающегося над водой и направляющегося прямо к сгрудившимся купающимся.

На дощатой набережной за пляжем не счесть магазинчиков и закусочных валовой стоимостью в миллионы долларов. Если самолет и промахнется мимо отдыхающих, можно держать пари, он снесет что-нибудь из недвижимости.

Между пляжем и открытым морем в воде находилось 568 человек, подвергнутых неминуемой угрозе от надвигающейся на них маленькой «Сессны».

Находившиеся прямо по курсу, – где будет пропахана самая жуткая борозда, если самолет и дальше полетит в сторону суши, миновав некую границу, отмеченную линией белых буйков, – запаниковали. Они замахали на самолет руками, будто хотели отогнать муху. Стоны и вопли вырвались из пяти с лишним сотен глоток на семи разных языках и шестнадцати отчетливых диалектах.

Самолет все приближался – черной кляксой, заслонившей солнце, скользящей прямо над водой. Зрители заметили еще одну кляксочку, поменьше, отделившуюся от большой черной кляксы. И упавшую в воду. А самолет взмыл вверх над самыми головами отдыхающих.

Вздохнув было с облегчением, люди вдруг вспомнили о второй черной кляксочке, свалившейся в море. А вдруг бомба?! Или кто-то избавился от мертвого тела?!

– Добыл! – крикнул мужской голос.

Все-таки кляксочка оказалась телом – но только живым, барахтающимся, сквернословящим и фыркающим. Телом, пытающимся растолковать что-то людям, не готовым его выслушать.

Отдыхающие окружили его, потрясая кулаками и пребывая в полной уверенности, что этот человек позволил, чтобы его превратили в метательное орудие некой безумной террористической акции, направленной против них.

Из-за их гнева и уверенности в собственной правоте Хобу могло бы прийтись туго, если бы высокий смуглый черноволосый обладатель черных усов и маленькой татуировки на левом плече, а также значка, прикрепленного к плавкам, властным жестом не положил бы ему ладонь на плечо. Толпа расступилась, не желая без каких-либо оснований вставать на пути у закона.

– Я полицейский, – заявил человек. – Сеньоры, пожалуйста, пропустите. Я беру этого человека под стражу.

Глава 59

До сих пор Хобу еще ни разу не доводилось обозреть испанскую тюрьму изнутри. Не такое уж большое достижение, как кажется, потому что испанцы в те ушедшие золотые дни сажали иностранцев отнюдь не так поспешно, как их европейские коллеги – быть может, благодаря знаменитой лености испанского закона в сочетании со сговорчивостью тех, в чью функцию входило его блюсти. И все же, стоило только кого-то посадить, как о нем напрочь забывали.

Каменный мешок, в котором очутился Хоб, видимо, сохранился еще со времен Инквизиции. Деревянная кровать. Единственный деревянный стул. Каменный пол – тускло-рыжий, хорошо вымытый. Сбоку столик с умывальным тазом. Биде. Окно высоко над головой, слишком узкое, чтобы из него мог выбраться хоть кто-нибудь, кроме лилипута с альпинистским снаряжением. Камера находилась в стенах тюрьмы Форталеса в районе Ибицы, называемом Дальт-Вилья. Это самая высокая точка города – над Римской стеной, над карфагенскими и арабскими древностями. На одну из стен падал ясный, яркий до осязаемости солнечный луч. Из звуков сюда долетали только отдаленные крики торговцев с находящегося внизу рынка.

Хоб ничего не делал – просто сидел. Он целые годы раздумывал о медитации и порой бывал близок к тому, чтобы заняться ею. В качестве концепции она весьма привлекала его. Особенно он восторгался медитацией в випасане. Идея научиться созерцанию для него была просто бесценна. Хоб обожал созерцание. Он находил его все более и более желанным, поскольку умение созерцать – качество, которого ему ужасно не хватало. Хоб частенько пытался медитировать во многих городах и весях, где жил, но в его попытки всегда вторгались суета и хлопоты повседневности.

В камере заняться было нечем. Полиция не дала ему даже дешевого романа, чтобы как-то убить время, не дала даже испанской газетенки. Хоб не мог постичь почему, но вынужден был признать, что его заключение под стражу – не официальный арест, а скорее требование, чтобы он поговорил с властями. Он не намеревался считать это арестом в буквальном смысле, во всяком случае пока. Постичь причины столь странного поведения невозможно. Кому же дано понять действия полиции даже в родной стране? А уж если мотивы ее поведения столь часто непостижимы, то что уж говорить о Гвардии Сивиль в стране с раздвоенной душой, в скорбной Испании? Быть может, помогло упомянутое Хобом сразу после задержания имя друга – лейтенанта Наварро, лейтенанта Гвардии Сивиль.

Хоб дошел до точки, где уже мог выбросить из головы мысли обо всем этаком. Он сидел со скрещенными ногами в углу, лицом к стене, сидел так уже почти три четверти часа. Его рассудок достиг благословенной опустошенности. Он наконец-то подобрался к сути медитации, вник, ухватил за хвост уловку созерцания, наконец-то достиг рубежа, за котортым мирские заботы уже не занимали его. И надо ж было Наварре испортить все, открыв дверь камеры и войдя, громко топая своими черными кавалерийскими сапогами.

– Хоб! В чем дело?! Сержант Диас говорит, что тебя сбросили с самолета на невинных купающихся в Сан-Антонио-Абад.

– Меня не сбрасывали. Я спрыгнул с понтона. И вовсе я не пытался никого ранить. Как раз напротив. Я старался ни с кем не столкнуться и вполне в этом преуспел.

– Но зачем?! Зачем это тебе понадобилось?!

Хоб встал с пола и принялся разминать ноги.

– Рамон, ты же знаешь, зачем мне это понадобилось. Толь-ко так я мог оказаться на земле. Мне надо было на землю из-за traspaso.

Больше ему ничего говорить не потребовалось. На таком маленьком острове, как Ибица, не считая миллиона или около того народу, проездом бывающего на нем каждый год, а считая лишь более-менее постоянных жителей, о проблемах Хоба было известно каждому.

– Но, Хоб! Ты опоздал!

– Нет! Сегодня пятнадцатое июля, срок платежа.

– Хоб, – терпеливо промолвил Рамон, – тебе было послано уведомление. Поскольку день святого Франциска Ксавьера приходится в этом году на пятнадцатое, срок твоего платежа был передвинут на тринадцатое июля.

– Они не смели так поступать! – взвыл Хоб. Но сам понимал, что возражает лишь для проформы и проку от споров ни малейшего. Он проиграл.

Глава 60

Хоб и Рамон въехали вместе в долину Морна, сидя бок о бок в бронированном «Дю-Шевю» лейтенанта. Они мчались по главной дороге в сторону Сан-Карлоса на северной оконечности острова. Сразу за старым серебряным рудником съехали с главной дороги на проселок, петляющий между кукурузными полями и виноградниками. В огородах было хоть шаром покати, поскольку лето достигло самого пика. В каждом огороде посередке росло дерево algorobo, а по периметру – оливы, очень старые и скрюченные. Сосна, algorobo, олива, миндаль – деревья Балеарских островов. Машина скакала по дороге, становившейся все более каменистой и поднимавшейся к центральной гряде холмов, бегущих вдоль Ибицы, как выпирающий хребет кабана. Хоб уже не в первый раз изумился тому, как велик этот маленький остров в категориях искривленного пространства. Он кажется бесконечным, когда едешь прочь от берега по извилистым проселкам, огибающим каждый поворот и складку местности и соединяющим любую точку острова с любой другой с самых древних времен. Хоб никогда не мог забыть, что Ибица – одно из древнейших мест на Земле, где люди непрерывно жили на протяжении тысячелетий. Народы половины мира правили этим островом, один за другим уходя в прошлое, чтобы уступить дорогу потомкам. Разнообразнейшие наплывы доисторических народов. Затем иберы, финикийцы, арабы, визиготы, карфагенцы, римляне, каталонцы и, наконец, испанцы. Но народ острова, простой люд, оставался более или менее неизменным на протяжении веков – крепкая ветвь каталонского народа, преспокойно владеющая прекраснейшим краем на Земле. Краем, который, по мнению Хоба, теперь обречен и неминуемо должен быть испоганен, чтобы держаться в ногу с человечеством.

Они вскарабкались по холмам на второй передаче, не обменявшись даже словом. Что тут говорить? Затем выехали на извилистую дорожку, с которой начиналась земля дона Эстебана. Свернув на дорожку, они покатили вдоль кирпичной стены и въехали во двор.

Там стоял целый ряд автомобилей, в том числе одно такси из Санта-Эюлалиа. Кто-то отвалил кучу денег, потому что обычно водители не соглашаются править свои «Мерседес-Бенцы» по этим тесным, ухабистым проселкам. Семейство дона Эстебана грелось на солнышке, сидя на стульчиках с плетеными соломенными сиденьями. В целом все смахивало на праздничный прием. Старик дон Эстебан помахал Хобу, выбравшемуся из машины. Оба его сына находились здесь же. Они выглядели угрюмыми, но пока что держались вежливо.

– Послушайте, – начал Хоб, – я знаю, что припозднился с платежом и по закону мне не за что ухватиться. Но я добыл деньги. Они уже у меня.

– Хоб, мой старый друг, – отозвался Эстебан. – Не волнуйтесь, все уже уплачено.

– Что?!

– Уплачено красивой молодой женщиной, сказавшей, что она ваша подруга.

– Какой женщиной?

– Она не назвалась. Но с деньгами все в порядке. Мы все свидетели. Разве нет, мальчики?

Оба сына кивнули, по-прежнему угрюмо. Однако Хобу показалось, что у них наметилась тенденция как-то смириться с фактом его существования, поскольку что сделано, то сделано, и можно обратить это в легенду. Он догадывался, что когда-нибудь станет членом семейства, пользующимся уважением. Однако пока…

– А эта женщина, где она?

– Возможно, на вашей фазенде, дон Хоб. В конце концов, она ведь за нее заплатила.

– Я загляну попозже, чтобы отметить это дело достойно, – промолвил Хоб.

Им уже ничего не оставалось, как снова усесться в машину Рамона, после чего они начали съезжать и подскакивать на ухабах вниз по склону. Вернулись на главную дорогу и покатили к северу, в сторону Сан-Карлоса и мыса Сан-Висенте. Рамон знал дорогу ничуть не хуже Хоба. Они немного поднажали и несколько раз по-дурацки попытали судьбу. Снова съехали с главной дороги и запетляли вверх по холмам. Машина буксовала, дергалась, ворчала и жаловалась, но катила вперед. Наконец они приехали на К'ан Поэта.

Глава 61

Хоб рысцой припустил к дому. И крикнул, переступив порог:

– Есть кто живой?

На зов вышли несколько человек – Одинокий Ларри, и Миловидный Гарри, и подружка Гарри, и девушка, которая всегда хвостом ходит за подружкой Гарри. Они сгрудились вокруг. Но у Хоба не было для них времени. Позже. Он огляделся. И тут появилась Аврора, сошедшая по лестнице, в прекрасном белом платье с множеством рюшек, оборочек и прочих симпатичных безделушек.

– Это ты оплатила мой traspaso? – напрямик спросил Хоб.

– Да, – сказала Аврора.

– Почему?!

– Мы с Максом решили, что должны сделать это для тебя. Макс обещал. Это во-первых. А во-вторых, без твоей помощи в Париже все могло обернуться куда хуже.

Место было неподходящее для продолжения беседы – в прихожей, в окружении гостей Хоба, пялящихся на них. Хоб провел Аврору в собственную комнату на втором этаже одного из крыльев.

Париж отступил куда-то в недосягаемую даль. Но теперь Хоб все вспомнил и поинтересовался:

– Ты слыхала о смерти Эмилио?

Аврора кивнула.

– Об этом была заметка в сегодняшней «Геральд Трибюн». – Она содрогнулась. – Не стану притворяться, что горюю. Он был ужасно низким типом. Однако мне жаль, что его убили. Я вообще не хочу, чтоб убивали хоть кого-нибудь. Наверно, это работа Халила?

– Он подозреваемый номер один.

– Похоже на то. Надеюсь, он успел покинуть Францию.

– Ты в самом деле думаешь, что это сделал он? – уточнил Хоб.

– А ты нет?

– Давай вернемся на несколько шагов вспять. Есть довольно достоверные улики, что Келли пал от руки Генри. Есть улики, указывающие на то, что Келли выследил Генри через парижскую синагогу. Думаю, Келли догадался, что Генри работал на арабскую организацию.

– Как-то трудно вообразить Генри в качестве террориста, – заметила Аврора.

– Да я вовсе не думаю, что он был террористом. Думаю, он использовал арабов, чтобы те помогли ему умыкнуть марафет Макса.

– Какой ужасный поступок!

– Должно быть, огорчительно, – заметил Хоб, – узнать, что член семьи по уши в подобных преступлениях. Бьюсь об заклад, тебе это ни капельки не понравилось.

– Что ты хочешь сказать?! – вытаращилась она.

– Это лишь догадки, но у Келли были кое-какие бумаги, из которых следует, что настоящее имя Генри Смита – Этьен Идальго-Браво, уроженец Ямайки, натурализован в Нью-Йорке, возраст сорок четыре года, профессия повар…

– Так что же?

– Аврора, Ямайка недалеко от Сан-Исидро. Думаю, если кто-нибудь потрудится проверить, то быстро выяснит, что твоя настоящая фамилия Идальго-Браво и что Генри – твой родственник. Он, случаем, не твой отец, а?

Аврора мгновение колебалась, потом ответила:

– Пожалуй, ты сможешь выяснить, если захочешь. Генри был моим дядей – братом моего отца.

– И Макс не знал этого?

– Нет. Я сказала, что он друг семьи с Сан-Исидро.

– Ты помогла ему получить работу?

– Да. Но я даже не догадывалась, что он собирается… сделать что-нибудь подобное! Я не имею к похищению ни малейшего отношения! Клянусь!

– Верю, – отозвался Хоб. – Но давай продолжим. Генри подстроил ограбление, не без помощи Халила. Халил был агентом исламской террористской организации. Согласно словам Фошона, у него на счету целый ряд взрывов. Вероятно, он планировал новые.

– Тогда логично предположить, что это он установил бомбу, которая разнесла Эмилио в пух и прах, – кивнула Аврора.

– Логично, но я сомневаюсь, что это дело его рук.

Она поглядела на него широко распахнутыми глазами, ожидая продолжения.

– Я должен был предположить, что операцией руководит Генри. В квартире Халила наркоты не нашли. Думаю, Генри перепрятал ее куда-то, в какое-нибудь более безопасное место. И раз уж он это сделал, по-моему, он мог заодно спрятать и бомбу, хранившуюся в квартире Халила. Сомневаюсь, чтобы Генри хотел оставить в квартире хоть что-нибудь – просто на случай, если что-нибудь пойдет не так.

– Все это вилами по воде писано, – заметила Аврора.

– Очевидно, Генри приехал в Париж впервые. Где он спрятал бы наркоту и, если мое предположение верно, бомбу? Думаю, он обратился бы к своей племяннице – особе, нашедшей ему работу у Макса и хранившей его секреты. Думаю, он позвонил ей и передал все это барахло ей на хранение.

– Ты меня обвиняешь? – спросила Аврора.

– Я просто составляю связный рассказ, – уточнил Хоб. – Просто пытаюсь удовлетворить собственное любопытство касательно случившегося. Думаю, Эмилио нашел тебя и не хотел позволить тебе вырваться из его цепких рук. Ты поняла, что к чему, и обещала встретиться с Эмилио в его квартире. Полагаю, он дал тебе ключ. Ты отправилась туда, установила бомбу, затем позвонила ему и сказала, что ждешь его. Потом сунула кокаин в сумочку и упорхнула из Парижа. Я прав?

– О Хоб, – выдохнула Аврора.

– Знаю, это неприятно, но хочу, чтобы ты мне открылась.

– Ты весьма близок к истине, – призналась Аврора. – За исключением того, что я не умыкала марафет из Парижа. Я вернула его Максу, а он продал, как и собирался. А номер с тем, что я крутнула ему динамо, был разыгран ради тебя. Чтобы ты не думал, что мы работали вместе. Он заплатил мне пятьдесят процентов с того, что получил. А я отправилась сюда и оплатила твой traspaso. Половину вложил Макс, а вторую половину – я. И что теперь?

– Теперь, – изрек Хоб, – полагаю, настало время выпить. А затем пообедать.

– А затем?

– Ибица – очаровательнейший остров, а у меня чудеснейшая фазенда на этом острове. Предлагаю тебе провести лето здесь, в моей компании. Кто не провел лето на Ибице – считай, и не жил.

Аврора с облегчением рассмеялась.

– Хоб, боюсь, все лето здесь я провести не смогу. Но с удовольствием побуду с тобой недельку. После этого мне придется ехать в Рим. Там надо сделать кое-какую работу, чтобы организовать мой осенний показ мод.

– А Макс там будет?

– Конечно, он ведь заключил сделку с «Ментено».

– Неделя на Ибице лучше, чем целая жизнь где-нибудь еще, – заметил Хоб.

– Это уж мне самой судить. Ты ведь не станешь говорить об этом Фошону?

– По моим понятиям, разнести Эмилио в пух и прах – даже не преступление, – ответил Хоб.