Фрагментация памяти Пояркова Жанна

Стар свесилась из окна и проследила за тем, как станция для выхода в Среду разваливается, плюясь проводами и микросхемами. Туда же отправился и исчез в тумане комплект датчиков. Темные дома ничем не ответили, только окна глубже вжались в тела строений. Мне стало жаль хорошую тачку, но возражать смысла не было.

– Надоело.

Копна рыжих волос и глазищи, больше ничего примечательного. Я даже не обозначал пункт «лицо», потому что взгляд всегда натыкался на болотного цвета глаза. Ее губы заледенели, стали белыми, словно отпечаток на свежеокрашенной стене.

«Размножение – для неудачников!»

Надпись пробежала красным, потом сменилась на строчки Рейтинга – кто-то шалил с ежедневной трансляцией.

– Мне страшно. – Она закурила, держа сигарету одними губами.

Днем она принадлежала Корпорации, ночи проводила здесь. Мы давно нигде не работали, перебиваясь случайными делами; в ее распоряжении находились кредитная карта, номера в отелях по всему Тиа-Сити и несколько квартир, в которых она ненавидела оставаться.

– Разрушение меня успокаивает, – объясняла она, хотя я не просил и не слушал. – Оно дает ощущение того, что ты еще можешь что-то изменить. Когда барахло разваливается внизу, я понимаю, что от меня что-то зависит.

Мы жили вчетвером. Не очень дальновидное решение, но так сложилось. Может, в глубине души мы желали, чтобы нас поймали. Стар нравилось спать между мной и Мэдом, укладывая голову на мое плечо и держа край его одежды. Она редко засыпала, если комбинация не получалась. Гарри ночевал отдельно, часто проваливаясь в дрему прямо на стуле, забывая отключиться от Среды. Его силуэт, слившийся с тенями от аппаратуры, воспринимался как данность.

– Знаешь, почему у нас ничего не получается? – словно прочитала мои мысли Стар. – Потому что все это шутки, игрушки, дешевка.

Сигарета догорела до фильтра. Глаза Стар наполнились темнотой, воздух запах паленой кожей. Я был уверен, что это далеко не последнее, что она собралась сегодня сделать. С каждым словом она сильнее сжималась, уходила в себя, отрезала и меня, и эту комнату.

– Мы сами не сможем жить вне Сети, – вынес вердикт невидимый под огромными глазищами рот. – Мы никчемны.

Сквернословящая тощая мерзавка. Дерганая, похожая на пучок спиц или скрученный ребенком моток проволоки. Я порадовался, что остальные не вернулись и не слышат сказанного.

– Белый унитаз. Белая раковина. Белые полотенца. Белые тюбики. Белая ванна. Белая плитка. Белый пол. Белый потолок. Белая щетка, – перечисляла Стар, загибая пальцы и шагая по очистившемуся углу комнаты, где раньше находилась ее станция. – Все стерильное и белое. Я могу испачкать их грязью, разбить стаканы, залепить туалетной бумагой инфоэкран, зарезать кого-нибудь и уйти. Но когда я возвращаюсь, все снова в порядке, словно ничего и не происходило. Горничные будто привидения. Настоящий сервис.

– Уходи оттуда, – в который раз предложил я. – Просто оставайся с нами.

Внизу кто-то закричал от возмущения. Может, у соседей закончился ключ или истек срок оплаты за квартиру и дверь заблокировали.

– Эй…

Иногда Стар переставала разговаривать. Обычно казалось, ничто не может ее заткнуть, но порой что-то в организме перегорало, и она была не в силах выдавить ни одного слова. Разговор вызывал у нее тошноту, мысль о том, чтобы ответить, заставляла забиваться в угол. Она стояла ко мне спиной и не показывала, что слышит.

Может, это и было началом конца.

Нашего совместного постепенного самоубийства – моего, Гарри, Мэда и Стар.

Один

Мы с Гарри сидели в «Гейте» и ждали, когда начнется турнир. Разговор сфокусировался на безглазом блондине, пьяно подмахивающем головой тяжелому ритму. Место, где должны были быть глаза, прикрывали линзы, похожие на пластмассовые пуговицы; белобрысые патлы мотались из стороны в сторону. В музыку подмешали изрядную дозу инфра– или ультразвука – по крайней мере, мне от нее становилось плохо, а певице было хоть бы что. Она изгибалась в свете неистово прыгающих ламп, а потом просто исчезла, прервав стоны на полпути.

Мне казалось, что блондин притворяется, Гарри же утверждал, что глаз у него нет, что он лично видел, как того подкараулили охотники за органами, и теперь мужик перебивается дешевыми сенсорами. Гарри чаще всего нравилась самая неприятная версия развития событий, но, по-моему, человек, которому недавно выковыряли глаза, не сидит у стойки гейм-бара, не таращится на ночную певичку, довольно размахивая руками, и не сорит деньгами. Он выглядел слишком беззаботным.

– Может, сделать ставки? – Гарри стучал пальцами по столу.

В «Гейте» никто по-настоящему не играл, официально тут можно только смотреть за тем, как развиваются события. Пока большие инфоэкраны молчали, я пошарил в карманах. Ничего. Ночь уже началась, возвращаться за картой было нельзя, ведь в Тиа-Сити никто не ходит по улицам ночью, кроме осунувшихся торчков, охотников за органами и шлюх.

– Кажется, я забыл деньги, – снова забрался в карманы я.

Они были пусты. Комок потных ниток, упаковка контрацептивов и сломанная сигарета, табак от которой разлетелся в разные стороны и налип на пальцы.

«Гейт» готов был разойтись по швам. Узкие столики с гнездами подключения, наладонники, заляпанные напитками, клавиатурные панели, мрак, разгоняемый только мерцанием инфоэкранов, – такое можно найти в любом дешевом клубе города, но люди шли именно сюда. По полу змеились цепочки из символов. «Рейдер сыграет за тебя!» – пронеслось мимо и исчезло. Мне он нравился. Он был создан для того, чтобы сниматься в рекламах и роликах, приклеенная самоуверенная мина ему шла.

– Им давно пора пустить в Рейтинг новые лица, – заявил Гарри.

Взъерошенный и самоуверенный, он сидел и внимательно следил за тем, что творилось вокруг, неизвестно как доставшимися глазами азиата. Раньше Гарри был одним из проповедников Церкви СК и пижонил до сих пор, сохранив часть аксессуаров: небольшое черное кольцо, привычка одеваться в темное и умение убежденным в своей правоте тоном втирать очки. Церковь СК организовал жулик, обманывающий неудачников и сулящий им свободу, власть и славу, – обычный сектантский набор. Основная доктрина заключалась в том, что неназываемый злой дух периодически открывает доступ в Среду для самых яростных и фанатичных поклонников, одновременно наделяя их силой. На самом же деле пройдоха (старый программист) знал несколько багов в системе и подключал тех, кто неистовствовал и жертвовал Церкви больше всех, по служебным каналам, чтобы спровоцировать ажиотаж. Контору быстро обнаружили и прикрыли, но Гарри еще оставался верным былому имиджу.

Его уверенность на меня подействовала – он выглядел так, словно у него карманы ломились от денег, – и я стал рассматривать Кел. Девушка постоянно ошивалась здесь, занимаясь нелегальной торговлей старомодными стимуляторами, которые делал ее приятель. На голове Кел не осталось ни одного волоска, сплошная татуировка, и удивительно, но ей это шло. Рядом кучковались трущобные панки, передавали друг другу сигарету. Келли оперлась на локоть, оглядывая зал, потом положила лицо на руки и втянулась во всеобщее ожидание.

Зал бурлил, отрывистый звук перекатывался из одного конца помещения в другое. Шуршание одежды, хохот, поцелуи, свист вдыхаемого с порошком воздуха, грохот возобновившейся музыки – все это накручивалось на стержень, который скоро должен был сломаться. Я заметил несколько инопланетников с рынка – здоровенного авгула, заросшего шерстью с головы до ног, и пару сейров. Последние сидели в углу и щебетали что-то непонятное, сверкая алыми точками глаз. Больше всего они походили на крылатых муравьедов, только увеличенных вшестеро и слишком умных.

– Слушай… – закончить я не успел.

– Никто вас сюда не зовет. – Голос накрыл весь бар, заглушив и музыку, и гомон, и щебетанье инопланетников; те, кто танцевал, замерли в сетке разноцветных лучей и уставились на появившегося у самого потолка Лекса. – Но вы все равно прихо^’дите.

Слова пробежали по стенам надписями на десятках языков, раздробились, исчезли. У владельца «Гейта» была привычка к театральным эффектам и мания величия, но в чем-то она была оправдана, ведь большинство собравшихся здесь вряд ли сумели бы накопить на лицензионный ключ.

– Ни у кого из вас нет имен, – продолжал Лекс; прожектора освещали обожженное лицо.

Я подстроил под себя очки, потом не утерпел – и воткнул в разъемы на затылке «вилку», зажмурился. Плохая «вилка» могла спалить мозги, поэтому завсегдатаи носили эту часть оборудования с собой, но азарт сводит страх перед риском на нет. Кожу защипало, слегка ударило статикой, а потом меня оглушило чередой запахов. Во рту пересохло, но «вилка» настроилась быстро.

Моменты боев, ставших классическими, стремительно сменяли друг друга. Скорость движений бойцов воспринималась как насмешка. Для принимающих эс-пи игроков высшей лиги такой темп обычен, я же не улавливал половины, хотя увлекался играми с детства. Я видел кровь, чувствовал ее запах, вкус, – отголосок того, что можно получить в Среде. Эта кровь казалась даже более настоящей, чем моя.

«Никаких имен».

В Среде реальность казалась нарисованной, а не наоборот.

– Все вы – никто, – продолжал Лекс, отчетливо выговаривая каждое слово.

Откуда-то из желудка появилась злость на свое бессилие и никчемность. По экрану очков прыгали картины согнутых спин, плетей, язв, слабостей, уродств, мутаций. Автор ролика был подкован в стимуляции подсознательного отвращения к себе, но у меня это вызывало еще один приступ нетерпения.

– Никто.

Строка опять хлестнула по глазам. Агрессивность, которую сдерживал днями, вспухала и разрывалась теперь, как гнойник. Машины «Гейта» соединялись в свою сеть, получающую доступ на уровень с ограниченными возможностями, где не нужны ни лицензионные ключи, ни ворох приложений. Именно поэтому те, кому Среда оказывалась не по карману, так стремились сюда.

– Но только не этой ночью, – закончил Лекс и подбросил два кубика вверх.

Перед глазами четко отображались гигантские грани несущихся на нас кубов. Иногда мне снились кошмары, где они преследовали меня на неприветливых улицах Тиа-Сити, и самым страшным было не оказаться под неумолимо надвигающейся темной громадой, а увидеть выпавшее число. В этот раз они подпрыгнули и остановились. Наезд, увеличение – и программа бросала прямо в лицо итог.

– Двенадцать, – озвучил он. – Вам повезло. Отсчет пошел.

Двенадцать – количество людей, которым сегодня ночью дозволен доступ в Среду. Без имен, без истории, обозначенные простыми цифрами, словно манекены, но даже ради этого стоило стараться. Кто-то наверняка поторопился, потеряв свой шанс, а кто-то помедлил на десятую секунды дольше, чем следовало. Я шевельнул плечами, пытаясь оторвать прилипшую к телу рубашку, и увидел, как перед глазами всплыла цифра восемь.

– Пятый, – будничным голосом произнес Гарри, стащил очки, а потом хлопнул об стол стаканом, допивая оставшийся алкоголь.

Отовсюду слышались разочарованные возгласы. Некоторые поднимались, раздраженно бросали панели и отправлялись к бару, чтобы заштриховать текилой горечь поражения.

– Не повезло, да? – Гарри поднялся с сиденья навстречу несущему датчики мужику и хлопнул по плечу раздосадованного громилу. – Поплачь. Поплачь – и тебе станет легче.

Иногда Гарри умел быть потрясающим мудаком. Он снял через голову черный балахон, невозмутимо повесил его на спинку стула и подставил крепко сбитое тело техникам.

– Скоро нас выгонят отсюда, – хмыкнул я, разминая напряженные руки.

– Здесь один сброд, – пожал плечами Гарри. – Не умеют себя сдерживать. Даже на кнопку вовремя нажать не могут.

Клерки Тиа-Сити использовали подключение напрямую к нервным центрам, но мы таких изысков себе позволить не могли. К тому же какой бы реальной ни казалась Среда, всегда можно выдернуть «вилку» и вдохнуть затхлый воздух, а электронная личина – зловещее пугало, изменяющее все, до последнего процента. Становится непонятным, кто во что играет – ты в Среду или Среда в тебя. Обычный набор для доступа изменяется в зависимости от финансов: очки – для изображения и звука, датчики и «вилка». Обычная «вилка» усиливает ощущения прикосновения, обеспечиваемые датчиками, передает запах и вкус; хорошая «вилка» в связке с соответствующим софтом может полностью заменить датчики, но я не доверял таким системам. «Ты хотя бы представляешь, как это сложно?» Нет, я не представлял.

По датчику на определенный участок тела, вместе они создают сильное поле, реагирующее на происходящее в Среде. Я поежился от холода. Техники грубыми, точными движениями увешивали счастливчиков «железом», натирали проводящим раствором, прокалывали кожу. Кустарный метод, но зато чувствуешь гораздо больше. На заре разработок программисты изобретали сферы, в которых игрок мог ворочаться, вращаться, прыгать, но все это быстро заглохло. Никто не хотел переносить реальные навыки в Среду, ни один из любителей пострелять не собирался потеть или тренироваться в спортзале, чтобы победить кого-то по Сети. Лицо Гарри скрылось под стеклами; остальные посетители «Гейта» просто подключились к инфоэкранам, чтобы попытаться испытать оргазм схватки, наблюдая.

– Игрок 8, загрузка началась, – предупредила система голосом Лекса, и я оказался внутри.

Первое, с чем сталкиваешься, – запахи. После них все запахи реальности кажутся подделкой, долго не можешь привыкнуть, считая настоящие ароматы плохо синтезированной имитацией. Я пошевелил пальцами, которые слегка покалывало, и посмотрел по сторонам. Вокруг возникали другие игроки, совершенно ничем не отличающиеся, – ни одной лишней полосы, никаких опознавательных знаков. Просто группа одинаковых фигурок. Никто из нас не имел шансов оставить о себе память – набор одноразовой посуды, пластиковые пакеты, которые выбросят сразу же после употребления.

– Тупое избиение младенцев, – громко произнес мне в ухо Гарри, выделяя каждое слово, и выстрелил из неожиданно появившегося в руке черного пистолета прямо в голову безликой фигурке.

Вот теперь его можно было отличить от других. Программисты Среды не скупились на спецэффекты – голова разлетелась на мелкие куски, забрызгав Гарри. Время замедлилось, все побежали врассыпную, только священник Церкви СК не терял время зря, направляя на безоружных плюющееся свинцом дуло. Ствол был продолжением руки, Гарри не адаптировался, разбираясь, где оказался и что делать, а сразу нападал. Я отпрыгнул за камень, рядом чиркнула пуля.

– Ты еще живой? – Гарри выбросил пустую пушку.

– Как младенец Иисус. – Я разобрался с управлением и подумал, что ощущение приятной тяжести оружия в руке превосходит секс на шкале удовольствий.

Другие, судя по рыку Гарри, тоже поняли, что к чему. Я поднял голову, оглядывая место, где мы оказались. Половина взорванного здания, кое-где еще курится дымок, беспорядочные груды камней. Небо было фантазией сумасшедшего – злобно-кровавое там, где заходило огромное солнце, и темно-фиолетовое, почти черное на другом конце купола. Сбоку полоснула по земле очередь, священник резво заплутал, словно заяц, развернулся и побежал прямо к моему укрытию. Спустя миг он уже рухнул прямо на меня, от неожиданности помедлил несколько мгновений, но потом припечатал хороший удар в лицо.

– Вот сволочь, – пропыхтел я, отшвырнув пистолет подальше.

Он опустил кулак еще раз, но я успел увернуться. Из-за несовершенства дешевых датчиков нагрузка на тело была сильнее, чем обычно; случалось, что игроки умирали прямо на стульях. Гарри в кровь разбил кулак, но не издал ни звука. Мы сплелись намертво, не собираясь уступать друг другу. Загрубевшие пальцы впивались в кожу, царапались о защитный костюм.

– Развлечение для плебеев, – заметил Гарри, но сдаваться и не думал, и тут я увидел нависшего над нами автоматчика.

Когда пули прошивают тебя в Среде, это ни с чем не сравнимо. Чувствуешь, как каждый кусок свинца взрывает тело, будто на зажеванной пленке. Я вылетел из игры, схватившись обеими руками за стол и пытаясь восстановить дыхание, по груди промчался поезд. Сначала проходила волна страха, а потом накатывала эйфория от того, что ты жив, – самая лучшая терапия. Я разогнулся и заржал. Никто, кроме техников, не обращал на нас внимания, все смотрели бои Высшей Лиги, которые транслировали через инфоэкраны. Гарри сорвал очки, вытирая пот балахоном.

– Долбаная игра, – засмеялся он, схватив стакан с местной бурдой и осушив его одним махом.

Я тоже заказал выпивку:

– Мы должны придумать что-то другое. Помнишь Сида, того парня, который смог без ускорителей попасть в лучшую десятку?

– Нереально.

– Если получилось у него, должно получиться и у нас, – сказал я. – Мне надоело сидеть в «Гейте». Рейтинг – то же самое, что и здесь, только с именами, скинами, системой оплаты. Мы должны сделать что-то большее, чем научиться прыгать и стрелять в Среде. Что-то стоящее.

Гарри молчал. Он уже несколько месяцев работал в газете «Ксенофобия» и писал о других планетах для посетителей ретроклубов, хотя сам ни разу даже не разговаривал ни с одним инопланетником.

– Насчет ускорителей… – Он некоторое время смотрел на собственные пальцы, словно удивляясь, что они целы и не разбиты. – Сюрприз.

Гарри запустил руки в волосы, окончательно приходя в себя, вынул бесполезную «вилку», воткнул в обмякший рот сигарету, а потом потянулся к поясу. Иногда священник казался склеенным из расплавленного пластика. Меня его сюрпризы не радовали, поэтому на пакетик, который он извлек из-за пояса, я уставился с подозрением. Он достал маленький, почти игрушечный шприц, предназначавшийся для доз тяжелых наркотиков, и, прищурив и без того узкие глаза, посмотрел на него так, будто хотел спросить имя.

– Думаю, давно пора попробовать, – проговорил он, аккуратно смешивая оказавшийся в пакетике порошок с водой, заполнил иглу и поднял взгляд.

Пепел с сигареты упал прямо в стакан, но Гарри никак на это не прореагировал.

«Serve the servants – oh no» – промчалась по стене строка и канула в небытие.

– Это эс-пи, – объяснил бывший священник поддельной сатанинской церкви. – Слабая концентрация, но это именно они.

Я взял у него шприц с грязноватой жидкостью, другую руку пытаясь засунуть в рукав рубашки. Эс-пи, или ускорители, имели добрых три листа побочных эффектов, но это никого бы не остановило. Все в Высшей Лиге сидели на эс-пи, иначе любой турнир грозил превратиться в бессмысленное пятно. Архангелы, отслеживающие провокации и теракты в Среде, принимали ускорители; почти каждый программист, работающий с кодом в реальном времени, закидывался этим грязно-желтым дерьмом, если не хотел, чтобы его работу получил более рисковый парень. Существовала еще одна проблема – с эс-пи могли справиться не все, многим не давался поток информации, у небольшой части людей сносило крышу, на других они просто не действовали. Ко всему – запредельная цена и целая волна подделок. Наркотики для элиты, пропуск к сверхскоростям.

– Того, что я наскреб, едва хватит на одну дозу. Так что придется постараться, чтобы давало сразу. – Он глубоко затянулся дымом, на скулах образовались вмятины.

– Где достал?

В «Гейте» не реагировали ни на шприц, ни на порошки – допинг использовался повсеместно, а уж когда дело касалось Среды, никто и не думал контролировать состояние участников. Запрещалось вмешиваться в работу программ, изменять код, пытаться взломать систему, а то, что ты сделал с собой, никого не волновало. Техники забрали оборудование и неслышно, не интересуясь ни нами, ни кем бы то ни было другим, скрылись в подсобке.

Гарри уклончиво мотнул головой, и я не стал настаивать. В конце концов, я тоже не рассказывал ему, чем зарабатываю на жизнь и что мне приходится для этого делать, так что все было правильно. Мы одновременно встали и вышли в туалет, проталкиваясь сквозь сидящих в шлемах зрителей.

Урна рядом с раковиной с горкой была заполнена пластиковыми оболочками от таблеток, тампонами и пакетами от синтетической еды; в самой раковине плавало несколько ярких треугольников от противозачаточных, но в целом – чисто. Странно для такого многолюдного места, как «Гейт». В углу, обхватив голову руками, валялся незнакомый мужчина – по всей видимости, тот, в кого выстрелил Гарри. Он не шевелился, скрючившись, пытаясь даже коленями защитить патлатую башку. Плохая регулировка «вилки» или слабая психика – в любом случае исход одинаков.

– Не жилец, – Гарри выплюнул остаток сигареты на пол, потушил его, а потом запустил руку под пиджак игрока.

Зеркало было заляпано пятнами, сальными отпечатками пальцев, губ, потных ладоней. Протерев его рукавом рубашки, я посмотрел на полузнакомое лицо, отразившееся на гладкой поверхности, ударил пару раз по руке и вогнал игрушечный шприц в вену, наклонив иглу. Зрачки дернулись, сузились, расширились, а потом я пошатнулся и врезался головой в зеркало.

«Take a look at who you are.

It’s pretty scary».

– Крепко… – моргнул я, возвращая себе нормальное зрение.

Вытаращенные глаза, будто подведенные ресницами, и пересохший рот. Я оперся о раковину, глядя на сгустки слюны, плавающие у дыры засоренного слива. Гарри осторожно вынул шприц из моей руки, плюнув на него и вытерев иглу балахоном. В жесте было что-то невыносимо эротическое, к горлу подкатила сладковатая рвота, но я сдержался.

– Сдохнем, так вместе, – заключил он, выпустив оставшееся зелье в себя. – Будем «братьями».

«Братьями» называли торчков, потерявших последнюю власть над собой. Жалкие, сморщенные физиономии хронических наркоманов, продававших органы и собирающих мусор, чтобы скопить на дозу, отвращали от серьезной дряни, поэтому я мало об этом знал. Гарри, думаю, тоже. От него несло потом. Шприц ударился о стену и покатился по полу туалета, оставляя за собой тонкую грязную нить. Гарри оскалился, потряс головой и развернулся вокруг своей оси, не рассчитав и свалившись на пол.

– Что-то не так, – выдавил я, разгибаясь и привыкая к происходящему. – Эс-пи нужны, чтобы синхронизировать…

И тут он встал, словно кто-то невидимый взял – и поднял его, как марионетку, направил к выходу, заставив шагать, будто оловянного солдатика. Гарри распахнул дверь и замер, рассматривая дрянной торчок так, словно видел его в первый раз в жизни и увиденное превосходило явление пророка. Я уронил урну и, пошатываясь, вышел из туалета в жаркое жерло «Гейта». Мусор расцвел на полу покровом разноцветных бумажек.

– Синхронизация… – шептал Гарри, и шорохи расползались по голове.

Мрак гейм-бара и недвижимые фигуры погрузившихся в Среду посетителей напоминали мне кладбище. Старые кладбища, на которых ставили памятники, напоминающие скорбящие человеческие силуэты, – такие кое-где еще сохранились.

– Это неописуемо.

Вены на шее Гарри вздулись. Он водил руками и смотрел на них, как вконец спятивший фанатик, встретившийся с миллионом богов, о которых раньше только слышал; он походил на дирижера невидимым оркестром, сосредоточенно следя за собственными пальцами. Глаза его при этом наполнились экстазом до краев – казалось, зрачки сейчас взорвутся.

– Это неописуемо…

Он резко прервал наркотическую медитацию, ошпарив взглядом, и вытащил нож. Я уже было подумал, что он собирается кого-нибудь зарезать, но вместо этого Гарри положил другую руку на стол и начал втыкать сталь между пальцев, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Между бровей у него образовалась маленькая морщинка, в которой скапливался пот. Еще через несколько секунд я перестал видеть, куда попадает острие ножа, – он делал это чересчур резво.

Иисус не хотел превращать меня в солнечный луч. Эс-пи на меня не действовали.

Два

Дождь хлестал по бледно-серым крышам ангаров. В дырявом асфальте образовались маленькие лужи, в которые я постоянно наступал, обдавая грязной водой штанины. Гарри висел на моем плече и еле перебирал ногами, ворча себе под нос. Мы вышли из «Гейта» часов в пять утра, когда закончились деньги, а священник начал хоть как-то реагировать на происходящее вокруг. Утро было такое же вялое, немытое и мрачное, как и мы, – ускорители сжирали энергию, а потом человек чувствовал себя выжатым и выскобленным. Меня вытошнило пару раз, Гарри пришлось хуже, поэтому я решил дотащить его до своей каморки, чтобы чего не случилось.

Я жил не так далеко от «Гейта», около верфи, где располагались склады, гаражи, хранилища и куда приезжали только чтобы что-то погрузить или отгрузить. Мутная вода залива колыхалась внизу, как телеса толстой твари, а из окна виднелись острые носы кораблей, площади огромных танкеров, мелкие лодчонки, сгрудившиеся у берега и едва различимые сквозь влажную дымку. Чтобы подняться на скрипучем лифте до самого верха многоэтажного заброшенного склада, пришлось затратить минут пять, не меньше. Все здания вокруг были либо бетонными, с подтеками от влажности на выщербленных боках, либо сделанными из разъеденного осадками и ядовитым смогом кирпича, либо сплавленными из уже давно заржавевших стальных листов. В этой части Тиа-Сити никто ничего не ремонтировал и не строил уже очень давно, тут даже торговля наркотой не шла, потому что продавать было некому, – либо рабочим из порта, которые селились поближе, либо нищим «рыбникам» – бомжам, которые пытались выжить, вылавливая рыбу на дырявых посудинах. Зато отсюда можно было увидеть костяк нового корабля-монстра, по которому ползали роботы со сварочными аппаратами. Не знаю, с какой целью его делали, но в лучах заката он смотрелся выброшенным на берег и обглоданным китом, иногда – походил на лиру, сквозь струны которой просвечивало солнце.

Будь в моей каморке окна, выходящие в другую сторону, можно было бы смотреть на сияющие стеклом небоскребы центра, облепившие холм и стремящиеся к вершине, длинные светящиеся аллеи, извивающиеся змеи скоростных дорог и высоченные арки мостов. Но из того окна, что имелось, ничего этого видно не было. Чем ближе к заливу и дальше от центра, тем сильнее здания мельчали, словно разваливались на кусочки, на самом побережье превращаясь в клочки сараев, каморок и баров. Сверху они выглядели выкинутой горстью разноцветных оберток, рассыпанным тут и там мусором. Хозяин полупустого склада сдавал мне маленькую подсобку на последнем этаже, прямо за пустым залом, пространство которого разнообразилось только тяжелыми колоннами, укрепленными железом, и несколькими разорванными коробками. Когда по нему проходишь, грохот раздается такой, будто шагает целый отряд, потом эхо еще долго гуляет по складу. В ветреные дни, когда с моря прилетает злой ветер, зал подвывает, скрипит тросами лифта, гудит работающей внизу электростанцией. Если бы не батарея в подсобке, я бы давно околел от холода. Но это хорошее место, когда хочется побыть одному.

Если после долгого затишья выбраться из каморки и резко хлопнуть ладонями, звук прозвучит, как выстрел, и будет слышно, как вверху, под самым потолком, взлетают птицы. Стекол ни в коридоре, ни в пустом зале нет, только решетка, поэтому они забираются сюда на ночь, пытаясь скрыться от дождя или морского ветра. Потолок такой высокий, что его нельзя рассмотреть, поэтому они остаются невидимками. Только звуки – шелест крыльев, легкий шорох отваливающейся от прутьев, на которых они сидели, ржавчины. Если играть на гитаре, каждая струна разрезает пласт холодного воздуха и оставляет серебристый след. Потом звук бродит между колоннами, поднимаясь в скопившийся под потолком мрак, – и склад выплевывает его прочь сквозь грязные прутья.

Однажды я закинулся чем-то, вернулся домой и начал играть. Мне привиделось, что каждая нота – это серебряная игла, которая втыкается мне в голову. Я смотрел в зеркало и видел подушечку для булавок, в которую превратилось лицо, – словно прически японок, только в плоть. Неплохо, но поверьте мне и никогда не покупайте наркотики у ушлого белобрысого малого в «Мезозое». Никогда.

– Отвратительно, – Гарри с трудом поднял голову, отвернулся, и его снова вытошнило.

Некоторое время он держался за меня, а потом отпустил, опершись на кирпичную стену и глубоко дыша.

– Но зато теперь мы сможем ловить код на лету, сразу же, – кажется, он снова начал соображать.

– Мы еще не пробовали, – качнул головой я. – И на меня эта дрянь не действует.

– Да? – Гарри искренне удивился, уставившись покрасневшими глазами. – Ну, зато на меня она действует просто отлично.

Некоторое время мы помолчали, доковыляли до сваленных перед складом в незапамятные времена толстых труб, сели на них и смотрели на то, как дождь взбивает лужи в пену. Дорогу давно не ремонтировали, кое-где выросла невысокая травка. Гарри вытянул ноги в мокрых джинсах, облокотившись на сваленные в груду трубы, вынул сигарету, зажигалку и долго пытался прикурить. Сигарета промокла, он скомкал ее и выбросил. Вода стекала по волосам, носу, даже с ушей капала, попадая за ворот, но мы все равно промокли до нитки, поэтому торопиться смысла не было. Табак вывалился из разлома и рассыпался, сразу же темнея от дождя.

– Ты только погляди… – В голосе Гарри послышался привычный сарказм.

Я поднял глаза, прекратив созерцать потертые и поцарапанные носы ботинок, по которым струилась вода, и увидел девицу. Она прошла мимо нас, укрывшись за хлипким зонтиком, и я поразился, какие мускулистые у нее ноги. Юбка еле держалась на бедрах, крупная грудь выпирала из черного лифчика, едва прикрытый курткой; она немного задержалась, обдав нас взглядом усталых глаз, а потом припустила дальше, кажется, решив, что толку от нас никакого. В общем-то она была права. Лет около сорока, не меньше, жидкие волосы собраны в хвост, глаза из-за дождя размазались. Мне она напомнила высохшее насекомое с ношей, роль которой выполняли чересчур большие груди.

Гарри о чем-то задумался, достал еще сигарету, но засунул ее обратно, чтобы не мочить. Пальцы плохо работали, с координацией движений у него так все и не наладилось, но ливень сосредоточивал, приводил в чувство.

– Как ты думаешь, мы сможем улететь на Марс или за пояс планет? – почему-то спросил я.

Гарри взглянул вслед уходящей женщине. Девица шагала размашисто, словно солдат.

– Для этого нужно слишком много кредитов и связи, чтобы выпустили из космопорта.

– Это не ответ. Можно сбежать нелегально.

Священник прищурился, вертя зажигалку в замерзших пальцах.

– Мне кажется, я все уже здесь видел. Возможно, познакомился не с каждой из стадий разложения, но представление составить успел. Я сыт этим, – я начал говорить из противоречия, но в процессе понял, что действительно был бы не прочь улететь.

Гарри потер лицо руками, стряхивая воду, натянул капюшон.

– По-моему, ты – жертва мифа об идеальной стране, которая находится где-то и когда-то. А опыт человеческой цивилизации показывает, что все места, где оставил свой след человек, стремительно становятся одинаковыми. Стоит только ему опуститься на землю какой-нибудь занюханной планеты, как вместе с вырвавшимся из шлюза воздухом атмосферу заражают высадившиеся с ним стереотипы. К тому же в других местах нам придется крутиться в десятки раз сильнее, чтобы потом оказаться в шахтах на астероидах.

Он уставился на меня щелочками глаз, ожидая ответа.

– Тогда мы могли бы отправиться туда, где людей еще нет, – не спешил соглашаться я.

– Ты забываешь, что как только мы вылезем из звездолета, люди там появятся.

Дождь постепенно утихал, но небо оставалось таким же серым. Со стороны верфи доносился отдаленный стук, девица уже скрылась.

– Проклятые спидеры. – Гарри встал, держась за трубу.

Я хотел только одного – выспаться. Добраться до своего матраса, содрать мокрые, прилипшие к телу штаны, воняющие грязью и химией, натянуть одеяло до самого подбородка и вырубиться. Лифт скрипел, медленно подползая к последнему этажу. Гарри сел на пол, облокотился на стену; вокруг него сразу же натекла лужа воды.

– Как-то нужно будет к этому привыкнуть, – пожаловался священник сам себе.

Снять мокрые шмотки он уже не мог, поэтому просто рухнул в углу, около батареи, подложив под голову комок нестиранной одежды. Я пнул его, но Гарри только ворчал, отпихиваясь, когда я предлагал поднапрячься и переодеться. За порядок я не волновался – все равно в каморке не было ничего, кроме нескольких старых матрасов, рабочей станции, ящика с электроникой, гитары и пакетов с синтетической едой. Глотнув выдохшегося пива, я стащил ботинки, в которых хлюпала жижа, штаны, куртку, налипший ком рубашки и упал на матрас.

Когда я проснулся, Гарри спал в той же самой позе, только вытянул ногу, с которой сполз ботинок. Балахон упал на лицо, из-под темной ткани раздавался храп. Я отключил будильник на рабочей станции, посмотрев на время. По часам выходило, что я проспал весь день, так что стоило поторопиться, – Мэй не любила, когда я опаздывал, всегда устраивала скандал. Оставлять Гарри одного мне не хотелось, но он никак не реагировал на попытки его разбудить, сворачиваясь в клубок и злобно мыча.

– Свинья, – тряхнул головой я и вытащил кейс с электроникой, переступая через развалившегося священника.

После этого я оделся, зашнуровал ботинки, засунул за высокое голенище шокер, за пазуху куртки – пистолет и сразу почувствовал себя намного лучше. Хотя в этом районе редко можно встретить людей, мне не хотелось попасть в руки каким-нибудь торчкам. Мало ли, решили сменить маршрут. Я набросил на Гарри одеяло и вышел прочь.

Нездоровое розоватое небо посветлело, дождь прекратился, но складывалось ощущение, что его кто-то сдерживает из последних сил, а потом ливень вырвется на волю и хлынет вниз. Напряжение, жаждущее прорвать клетку облаков. Из порта доносились гудки и стук: роботы продолжали строить грандиозное судно, ползая по остову. Я пошел к ближайшей станции подземки, стараясь не особенно светиться, по переулкам и известным только местному народу переходам. Скоро появились инфоэкраны, на которых изящно зависала в воздухе Реи и фирменным жестом проклинал врагов D-Jesus. По всему Тиа-Сити стоят камеры, так что, выбираясь ближе к цивилизации, я чувствовал, как мне в спину таращатся невидимые глаза, хотя, конечно, ничего конкретного, что я мог бы назвать оком, не замечал. Солнце собралось исчезнуть в тягучих, темных облаках, скопившихся у самого горизонта, и я припустил, огибая бронированные тачки.

– Эй, чувак! Устали глаза? Иди сюда, импланты не болят и не портятся, никаких проблем, даже если кто-нибудь засадит в тебя нож. Всего лишь небольшой ремонт – и ты снова можешь таращиться на сиськи Реи сколько влезет – мелкий, похоже, меня не узнал, пытаясь всучить товар. – А, это ты, Грайнд. Что-то ты на себя не похож. Никакой катаракты, никаких трат на дорогостоящие фильтры! Вы продадите свои несовершенные гляделки за круглую сумму, а взамен получите вечность!

Мелкий торговал тут с незапамятных времен. Еще с тех, когда искусственные глаза казались диковинкой. Он был прав: Тиа-Сити загнивал, пытаясь спорить с природой и проигрывая, а уж для геймеров, которые часто теряли глаза из-за постоянного погружения в Сеть, неудачного удара на дуэли или сотни других причин, имплантанты были отличным выходом. Но юркий Мартин продавал собранную на коленках подделку, и это сразу выяснялось на визите к хирургу, который должен был их поставить. Я видел обанкротившихся дураков с дырами вместо глаз, которые бродили и пытались восстановить справедливость, пока не успокаивались в заброшенном переулке.

Около подземки накидывалась реклама – экраны, строки, голографические образы, каждый из которых манил что-нибудь купить. Большая часть звала подключиться к Среде, раскошелиться на лицензионный ключ, усовершенствованные датчики и, конечно, новую «вилку» для геймеров, выпущенную корпорацией. Сложная электроника, работающая с импульсами в мозгу. Я не доверял таким штучкам – наверняка умники из корпорации вставили туда гипнокод, как это уже было с несколькими играми. Рядом с колоннами, поддерживающими козырек станции, крутилась шушера, торгующая с рук. Неформалы собирали на крэк, гордо демонстрируя хитро шрамированные тела или проколотые железными штырями руки туристам, которые выходили из провала подземки, желая потаращиться на жизнь трущоб. Их сразу можно было отличать от других, как бы те ни одевались.

Ларьки с жирными сосисками, кабинки доступа в Сеть, проститутки, дилеры, несколько охранников с ног до головы в броне. Здесь же сновали вездесущие сектанты всех мастей – члены церкви Реи, несколько худощавых шэо – пророков сетевых событий, Дети Икара, блестящие металлом психи из Кибернетического Единства, сидящие на игле последователи «Дороги в нирвану», а еще – байкеры и просто издыхающие нищие, пришедшие сюда в надежде на чье-то милосердие. Байкеры наряду с ретродвижением презирали все, что давала Среда, но поступали более радикально и селились за городом, в развалинах. Правительство часто совершало на них рейды, но байкеры все равно не переводились, красуясь шипастыми мотоциклами, мало чем отличавшимися от аналогов в «Motorhead: Steel Demons»; среди них было много талантливых техников, поэтому они умели скрываться от правосудия. Раньше здесь же ошивались клоуны-поджигатели, но после последнего происшествия около центра, когда они пытались сжечь самый крупный гипермаркет, чтобы заставить жителей «питаться пищей духовной», по их следам пустили Гончих. Кровь и кишки на ровных улицах центра вытерли, а от банды осталось одно название.

Официально станция подземки называлась «Тарео», последняя на этой ветке, но стоило бы проявить побольше честности и назвать ее «Дыра». Местные восстановили справедливость, называя ее только так и не иначе. Я спустился в «Дыру», погружаясь глубже и глубже в рекламный звук, в мелькание коллажей, предлагающих мне не одно, так другое, в голоса – звонкие, убедительные, увесистые, будто шлепки, и с каждой секундой у меня портилось настроение. Депрессия от эс-пи усугублялась мельканием картин с турнира, бородкой D-Jesus’а, которую мне хотелось выдернуть под корень, и неспешным движением эскалатора, превращающим поездку в туннеле, облицованном рекламными инфо-экранами, в пытку. У меня не было денег на фильтры, которые носили с собой преуспевающие шишки из центра, поэтому все это дерьмо заливали и заливали мне в уши.

Я опустился на сиденье, держа кейс поближе, и прикрыл веки, чтобы хотя бы не видеть мелькание. На стеклах танцевали гибкие девицы, зазывающие в заведение «Мягкий рот», эффектно улыбался Рейдер, предлагая сыграть за меня, если я сделаю на него хорошую ставку (игроки получали 10 % от общего выигрыша по ставке), размахивала руками счастливая семья, высаживающаяся на неведомой планете [ «Хочешь открытий? Хочешь настоящих путешествий и новых горизонтов?»], разваливалась на более мелкие баннеры бездарная рекламная масса.

«Лучше сдохну, чем буду крутым».

Я вытянул ноги, пытаясь влиться в мерное покачивание стремительно несущегося вагона. Поезд опускался все ниже и ниже, чтобы пробраться под уходящими в глубину этажами промышленных районов, а потом резко вынырнуть над рекой и промчаться по жесткой дуге железнодорожного моста. Вагон тряхнуло, я открыл глаза и увидел закат. Днем Тиа-Сити напоминал железный скелет, живущий однообразной механической жизнью, ночью – смертельную язву, но в такие часы, как сейчас, он мне нравился. Небо серое, словно поверхность жемчужины, будто отрихтованное умелым художником, который добавил серебра, убрал лишнее. Матовое, похожее на пепел или теплый асфальт. Провода сплетались в небе, порождая новый ярус. Кибернетическая мечта. Искусственный рай. Бесконечные возможности для экскапизма. Сюда съезжались отовсюду, чтобы погрузиться в мир технократов, выбравших жизнь в Сети.

Девчонка в углу вагона уже подключилась, натянув очки и улыбаясь чему-то. Стандартный комплект для наблюдения, ничего особенного. Ногти на ее пальцах выглядели нелепо – словно кто-то воткнул в резиновые муляжи по осколку ярко-фиолетового пластика. Я вышел сразу за мостом, преодолев очередной приступ депрессии, прошипел ругательство, увидев время, и побежал. Слабость после эс-пи двукратно увеличила вес кейса, так что это была не самая приятная пробежка.

– Где ты шлялся? – Мэй ткнула тонким пальцем в инфоэкран, в углу которого мерцали цифры, недвусмысленно показывающие, что я опоздал. – Если выступление задержится хотя бы на минуту, ты уволен.

Я промычал что-то, протиснулся в заднюю дверь клуба «Хайвэй», кинул куртку в подсобке и пошел к пульту. Бесконтрольный танцевальный бит с басами, от которых тряслись стены, уже нес публику на своих волнах. Всюду извивались тоненькие японки с футуристическими прическами, полуголые гомо, куча психованных фетишистов, другие поклонники синтетической музыки. Между ними сновали дилеры, предлагая «кислоту», ллир, возбуждающие порошки. «Хайвэй» был одним из самых модных заведений этого района, в котором крутились японцы, делавшие под прикрытием танцевального клуба множество других дел.

– Хочешь инъекцию в мозг?

– Пошел ты. – Я отпихнул узкоглазого, оставив отпечаток потной ладони на его виниловом костюме.

Все японцы – психопаты, у них что-то повернуто в мозгах. Они одержимы идеей создать бога из микросхем и сетевых соединений, усовершенствовать усовершенствованное, создать синтетические заменители для всего, что попадается им под руку, как будто само существование натурального – вызов для них. Именно японцы организовали Кибернетическое Единство: ты платил, садился в кресло, они вскрывали тебе череп, пихали туда сенсоры, передатчики, миниатюрные, едва ли с одну десятую зерна, антенны, что-то еще, а потом ты был подключен к Сети постоянно. Всегда. Картинка города проецировалась прямо на сетчатку, копия настоящей. Люди из Кибернетического Единства видели не тебя, а переданную через видеокамеры многократно обработанную копию. Они работали с потоками информации круглосуточно, жили в вирте, периодически делая питательные инъекции, чтобы не сдохнуть. Есть, как обычные люди, они считали недостойным существ, сливающихся с Сетью. Если у них был лицензионный ключ, они могли и в Среду выходить, блуждая в созданных тысячами программистов мирах. На этом члены Кибернетического Единства не останавливались – они жили с роботами, женились на виртуальных образах, раздражая центры удовольствий, заменяли органы на искусственные, ставили себе имплантанты, стремясь к механическому совершенству. Думаю, их идеалом была микросхема. Если бы они могли, они бы превратились в набор микросхем, пахнущих подгоревшей пылью.

Не могу сказать, что я их осуждал. Периодически я сам думал скопить денег и подключиться навечно, но это была одна и та же тягомотина, вытягивание последнего на одно усовершенствование, на доступ туда, доступ сюда… Возможность для богатых, а я еле собирал на оплату квартиры. Танцоры беспечно агонизировали в лучах софитов, двигаясь так, как в обычном состоянии даже не придет в голову. Всем в зале транслировались фирменные заставки «Хайвэя» – видеоклипы в вирте, с полным эффектом присутствия. Секс, насилие, извращения, погони нон-стоп, падения, взлеты, какофония шизофренических видений. Басы рвали помещение на части, волны низких частот были ощутимы, подталкивали, щекотали, заставляя сердце гулко гнать кровь по венам. «Хайвэй» больше напоминал огромный цех по производству какого-нибудь допотопного барахла, громоздких железных корыт или мясорубок, по черным, мерцающим искрами стенам которого неслись превосходно оцифрованные машины.

Около похожего на пыточное кресло аппарата пританцовывал Кейс; свет то превращал его в черное изваяние, то окрашивал в алый. Еще одно изобретение японцев – нч-инъектор, подведение вибраций прямо к черепной коробке. Что уж они там наколдовали, я не знаю, да и название мне не нравилось, но смысл в следующем: специальная контактная игла вставлялась в приготовленный предварительно разъем прямо на черепе, потом начинался беспредел. Это сложно описать – вибрация заполняет тебя до предела, все эмоции, которые может внушить или вызвать музыка, становятся такими сильными, что ты просто взрываешься. После голова разламывается, но хочется еще и еще, а затем человек становится овощем – мозг выжигает. Некоторые, правда, считают, что оно того стоит. Один раз я попробовал; отверстие, окантованное специальной сталью, осталось до сих пор, присоединившись к двум разъемам для «вилки». Многих женщин это заводит.

– Мэй очень зла, – одними губами сказал Кейс, потому что звука все равно не было бы слышно, а потом отвернулся к клиенту, который пускал слюни от секса с низкими частотами.

Около пульта копошились Дейт и Масахико, контролируя мощность, скорость передачи вирт-клипов и музыку.

«Попытай удачи, мертвец».

Огромный, на всю стену, инфоэкран расплылся, передавая буквы, собранные из картин разложения, грязного секса, раздирающего тела на части. Чернуха, нарушающая законодательство, возбуждала народ, именно этим «Хайвэй» и прославился. Шеренга голых андроидов с пятнами сажи вместо глаз неточно, но неизбежно приближалась к гигантскому бассейну с кислотой. Движения слепых, неотрепетированные и отрешенные, тем не менее безупречно вписывались в звукоряд.

Я перепрыгнул через увитый проводами пульт и открыл кейс.

– Давно пора, – Масахико отошел, краем глаза глядя на то, как кислота размывает заменяющее кожу покрытие.

«Попытай удачи, мертвец», – смеялся инфоэкран и стремительно падал с горы в выгребную яму, до краев заполненную трупами. Я подключал нужные мне устройства, настраивал пульт, пытаясь успеть за оставшиеся пару минут. Шепот вкрадчиво ввинчивался в подкорку. Уже пошли кадры с видами на старые заводы, – те самые, за которые на «Хайвэй» хотели подать в суд поборники морали, но, как это водится, проиграли. Связанная женщина без лица, лежащая на допотопном, заржавевшем станке, шелестела одну и ту же фразу, все громче и громче, требовательнее и требовательнее, а группа фриков разрезала ее на части.

«Играй в меня».

Кого-то в толпе вывернуло, но в «Хайвэе» такое случается. Несколько особенно внушаемых уже впились в друг друга ногтями; отдельные люди, пришедшие поглазеть на сумасшествие «Хайвэя», один за другим сливались, ловя капли пота, прижимаясь жесткими основами очков к чужой плоти, не переставая двигаться. Две туристки в ужасе содрали очки и начали проталкиваться к выходу – зрелище пришлось им не по вкусу, но на входе висит предупреждение. Полиция сюда не совалась, потому что ответственность за посещение «Хайвэя» лежала на самих туристах. Не знаю, получится ли у них выбраться, если они не захватили с собой шокеры.

Я надел наладонники и очки, колдуя над виртуальной панелью, пот лился в глаза. У женщины появилось лицо. Это было очень красивое лицо – я собрал ее из того, что мне нравилось. Синтезированная из девушек мечты ведьма, по мертвенно-бледному лбу которой сейчас медленно стекала струйка крови. Стоп-тайм в бите нагнетался виляющей вдали мелодией, она зловеще присвистывала, обещая скорый накат. Напряжение можно нагнетать до бесконечности, но многие тогда рехнутся прямо в зале, если не ослабят контакт с Сетью, а эти пижоны редко его ослабляли.

«Попытай удачи, мертвец…»

Успел! Губы раскрылись:

«Сдохни».

Я дернул ручку усилителя; нефильтрованный, бездонный гитарный бас ворвался в зал, наполняя его вибрирующим гулом. Черный латекс, впившийся в формы стократно убитой, живой-мертвой Некро, хотелось содрать вместе с кожей. Она смеялась, откидываясь назад и зачерпывая руками острые звездочки. Смешанный с гитарным звуком голос заставлял покрываться мурашками, делать стойку, визжать от восторга и умолять о том, чтобы она приказала хоть что-нибудь. Дева «Хайвэя», созданная мной для того, чтобы не умереть без денег. Некро, сотканная из вожделения, кровавых фантазий, цитат давно умерших музыкантов и гитарного воя.

«Играй в меня».

Откуда-то нахлынула такая ненависть, что я дернул ручку до упора, желая, чтобы головы тех, кто стремился сюда, закипели и взорвались, как в микроволновой печи. Жужжащие сэмплы, стрекочущие удары, пучки опасных вибраций – полный контакт, full. Некро шептала, перевернувшись и кусая губы под очередным любовником, лица которого не было видно. Голос рвал мелкие сосуды, вокруг нее струились остатки вирт-клипа, в которых мертвецы выбирались из могилы и двигались на город плотной волной. Смерть, от которой невозможно отказаться, – засунутое в распахнутый рот дуло револьвера, секс до агонии. Стрелки зашкаливали, показывая критический уровень. Они дергались в ритме ударных – в том же, в котором сокращались сотни тел внутри «Хайвэя».

«Сдохни».

Длинные пальцы с черными ровными ногтями скребли землю крупным планом. По тому, как они слегка подергивались, можно было ощущать ритм фрикций.

«Сдохни».

Кто-то врезал мне по лицу, отодрав очки. Я увидел Масахико, у него из носа шла кровь, а глаза светились бешенством. Техник убавил мощность, развернулся – и ударил еще раз. В зале царила неразбериха, половина народа в бессилии попадала на пол, пытаясь выбраться из трансовой грезы, другая половина изнемогала, трахаясь и танцуя, танцуя и трахаясь, трахаясь и танцуя…

– Ты спятил, ты ненормальный! – Мэй бушевала, размахивая руками и борясь с желанием мне врезать. – Ты же едва не убил всех клиентов!

Она бы ударила, если бы не боялась. Не знаю, в чем тут дело, – в спидерах или в чем-нибудь еще, но я чувствовал, что если она поднимет руку или прикажет вышвырнуть меня своим громилам, я ее уничтожу. Мэй тоже это чувствовала, поэтому не подходила ближе. Мелкие колечки проволоки, из которой было сделано ее платье, тихо позванивали.

– Ты уволен! Уволен, мать твою! – взвизгнула она, бросила жиденькую пачку кредитов, которую я тут же подобрал, и указала на дверь. – Забирай кейс и катись к дьяволу!

– Дьявол с изобретением Сети потерял актуальность.

Я вышел из клуба, крепко сжимая в руках кейс с составляющими мертвой девы «Хайвэя», и зашагал к подземке. В голове стояло видение лысой инопланетянки, вырывающей из головы антенны, на основаниях которых оставались маленькие кусочки кожи; я никак не мог понять, откуда оно взялось и как выкинуть его из головы. Перемахнув через ограду, я поймал тачку и попросил отвезти прямо к «Дыре», нигде не останавливаясь. Сейчас Мэй придет в себя и пошлет за мной отряд япошек, чтобы вернуть ставшую их визитной карточкой кибернетическую Некро. Когда она сердится, плохо соображает. Я откинулся на сиденье и вдохнул воздух свободы, пялясь в затылок механического водителя. Думать о последствиях не хотелось.

«Сдохни».

Три

Я мечтал работать в ретроклубе, но снобы, которые открывали эти заведения, были слишком чувствительны к образованию и социальному статусу; кроме этого, они проверяли кандидатов на подверженность сетевым влияниям, и тут дыра для нч-инъектора не добавляла мне харизмы. Им нужен был стерильно чистый электроник, не похожий на панка, сектанта или хакера, – обычный парень, который мог настраивать старую аппаратуру. Ламповые усилители, древние примочки для гитар, простая ударная установка, настоящая еда и напитки. Последнее стоило бешеных денег, ведь в Тиа-Сити днем с огнем не сыщешь еду, которая не высыпается из пакетика или не выдавливается из тюбика с кислотной надписью. В ретроклубах собиралась публика из тех, кто панически боялся Сети и зависимости от нее, проклинал Игровую Среду и скучал по «старым добрым временам». По большей части здесь зависали отпрыски богатых семей, служащие корпорации, которые пытались отдохнуть от собственного детища, просто любители экзотики или туристы, изучающие прошлое Тиа-Сити.

Хозяева обычных клубов были не столь щепетильны, поэтому периодически мне удавалось устраиваться на работу по настройке очередной системы, пичкающей людей коктейлем из синтетических звуков. Из-за того что я занимался этим без лицензии, без образования, платили мало. Но электронная музыка, бесчисленные суррогаты изнасилованных компьютерными преобразователями частот никогда мне не нравились – еще один наркотик, который продавали так же, как таблетки. Я хотел работать в ретроклубе не из-за денег, а чтобы вспомнить, как звучат гитары, как зарождается грохот в гулком брюхе настоящих барабанов, как четко слышен жесткий звук ерзающего по струнам медиатора, как щекочет тембр необработанного голоса, но каждый раз, когда я пробовал, передо мной хлопали дверью.

Когда это случилось последний раз, я создал Некро и продался «Хайвэю». Им нужно было что-то особенное, истеричное, жестокое, злое, полное насилия и изуродованной музыки. Именно это я им и дал, слегка даже переборщив, добавив в синтетику гипнотических ритмов сочное звучание гитары, пропитав вибрациями басовых струн. Отвратительная продажная девка, которая должна была для меня заработать. Да, если уж говорить правду, то это даже не я ее придумал – я просто переделал образ, который описывал один парень из Сети. И вот теперь развратный символ «Хайвэя» лежал у меня на коленях упакованным и спрятанным в кейс. Чем дальше мы отъезжали от клуба, тем четче я понимал, что теперь в покое меня не оставят. Наверняка они уже запустили поиск, опрашивая доступные им камеры, так что нужно было быстрее скрыться в трущобах, пока японцы не сделали из меня отбивную.

– Эй, остановись, мне нужно выйти.

Машина замерла где-то посередине моста, я открыл дверь, и в лицо пахнуло грязной водой. Мимо, визжа, проносились блестящие бока тачек – они двигались так быстро, что в темноте их было трудно заметить. Я достал кейс, вынул винт с записью основных параметров Некро, отложил его, потом достал капсулу-пульт, подключаемую к звуковой системе, некоторое время посмотрел на нее, кинул на асфальт и как следует припечатал тяжелым ботинком. Микросхемы рассыпались в пыль. Может, японцы и догонят меня, но больше никаких оргий и восстающих мертвецов. Хватит. Винт я сбросил с моста, забрался обратно в машину и дал знак ехать, пересчитывая данные мне Мэй кредиты. Их оказалось не так уж и мало – наверное, она настолько разозлилась, что не посмотрела, сколько дает.

Проехав мост, я осознал, что японцы из «Хайвэя» подключат к поискам всех сектантов из Кибернетического Единства, а это сулило жизнь в подполье. Машина, наконец, доехала до конца моста, ныряя в менее престижные районы, и я начал надеяться на удачный исход. Мимо проносились индустриальные пейзажи с молчаливыми, лишенными окон стенами, громыхающими цехами, вздымающимися вверх трубами и переплетением несущих конструкций. На инфоэкранах что-то мелькало, но я воспринимал происходящее с усилием, как-то туго. После кувалды клубных басов мир казался блеклым, мне страшно хотелось спать. Хорошо хоть, что японцы не подадут заявление в полицию, – все, что вытворяла Некро, было вне закона. Собственно, из-за этой атмосферы опасности и таинственности народ и ломился в «Хайвэй».

Я вылез около завода по производству питательных смесей, огляделся, похлопал по куртке в поисках пистолета, заплатил по счету и скрылся между фабричными зданиями. Тут было опасно, особенно с каким-нибудь скарбом, который бродяги могли посчитать интересным, но лучше местные банды, чем японцы. Старательно огибая «Дыру», пытаясь не попадаться никому на глаза и избегать крупных улиц, на которых стояли камеры, я все-таки едва не нарвался на кучку фриков из Кибернетического Единства, но вовремя успел спрятаться за угол. Когда я дошел до складов, была глубокая ночь. Все, чего мне хотелось, заключалось в прямоугольнике матраса.

Едва я открыл дверь, в глаза бросилась сидящая за моим компьютером фигура.

– Что-то ты задержался.

– Что ты здесь делаешь? – Я с облегчением опустил пистолет, узнав голос Гарри. – Ты должен был проснуться и отвалить, это тебе скажет любой гостеприимный хозяин.

– На новостных сайтах говорят о парне, который собирался убить посетителей «Хайвэя», а потом утащил с собой важное «железо», хотя япошки стараются заткнуть слухи, – затянулся дымом священник, показывая на монитор и никак не реагируя на мое недовольство. – Правда, фотографии трахающихся андроидов, обрывки вирт-клипов и лицо полумертвой королевы «Хайвэя» все равно уже растиражированы ребятами из KIDS по всей Сети.

– Проклятье… – Я швырнул кейс в угол и упал на матрас. – Но меня-то это почему должно касаться? Я пришел после трудового дня, чтобы слушать сводки новостей?