Фрагментация памяти Пояркова Жанна

Стар выскабливала дрянь, словно перед ней была не собственная рука, а макет, манекен. На лице блестела россыпь мелких алых капель. Священник выхватил свой нож и поддел вертлявую полосу, выкинув ее на стол и пригвоздив к дереву, но даже тут она не перестала двигаться.

– У нас такие же? – Гарри уставился на свой локоть, мы оба вспотели. – Я надеялся на стерильный чип.

– Не знаю. Скорее всего, меры безопасности для сотрудников Корпорации иные, чем для остальных. Но что-то есть у всех – чип или биотехнология, совмещение электроники и тканей, «пыль». А эту вещицу я обнаружила случайно, когда резала себе руки.

– Зачем?

– Захотелось.

Гарри дернул бровью, взял ком салфеток и протянул ей, не говоря больше ни слова. Бумага в один миг стала красной.

– Я не собиралась тебя поддевать, – добавила она. – Я не могу удалять метки, это подозрительно. А вы – можете.

– Но ты только что это сделала!

Мы вышли из бара. Я пожалел, что у меня нет платка, чтобы замотать рану рыжей. Ветер несся между серыми стенами, он пах влагой, пах свободой. Стар прижала руку к груди, а пальто так и не застегнула. Некоторое время мы просто брели куда глаза глядят, все углубляясь в район, оставляя позади крупные улицы. Казалось, что в желудке шевелится червь, постороннее тело, которое разорвет меня, стоит свернуть не в ту сторону. Сюрпризом метки не стали, и я до сих пор не был уверен, что они есть у жителей трущоб, но зрелище чужеродной имплантации вызвало отторжение.

– Тебе нужно возвращаться. – Я остановился перед Стар, она ткнулась мне в грудь, едва доставая головой до подбородка, потом отстранилась. – А то подхватишь какую-нибудь заразу.

Гарри направился к автомату на углу за бутылками шипучей синтетики – пойло для бродяг, рекламируемое как отличный напиток. Женщина из корпорации, похоже, не боялась вирусов и грязи в воздухе Тиа-Сити. Она посмотрела исподлобья, наклонив треугольное лицо, словно недоверчивая птица.

– Вы же хотели серьезную игру, правда?

Здесь было тихо, воняло мусором. Фонари высоко вверху неохотно поливали нас лучами. Честно говоря, не знаю, хотел ли я настолько серьезную игру. Одно дело – веселиться, ломая программную защиту, другое – противопоставить себя Корпорации по-настоящему.

– Больно? – священник отхлебнул синтетической бурды, поморщился, крякнул.

Пойло отдавало бензином. При взгляде на бутылку мне представлялась длинная труба, по которой течет расцвеченная разноцветными химическими пятнами вода, а под ней стоит шеренга роботов и наполняет емкости. Вполне возможно, что производство как раз так и выглядело. Нормального алкоголя я давно не встречал, одна дешевая подделка.

– Не особенно. Слишком много наркотиков.

Она достала из кармана небольшой пузырек с белым аптечным клеем, выпростала покрытую подтеками крови руку и выдавила массу на распухшую рану. Через несколько секунд рука покрылась эластичной коркой. Рыжая хорошо подготовилась.

– Но когда они успевают их вставить? – размахивал бутылкой Гарри. – Это ты тоже знаешь?

– После рождения. В момент медицинской проверки. Когда забирают в полицейский участок. Да когда угодно. – Она развела руками. – Чипы позволяют с точностью определять ваше местоположение, а потому мешают. Избыточная информация не передается, только идентификационная, потому что город напичкан камерами и сканерами. Достаточно узнать, где ты, и синхронизировать изображение. Но в Центре без чипов вас никуда не пустят, кое-где еще тоже, даже поднимут тревогу.

– Тогда в трущобах должно быть полно людей без чипов. Неужели так трудно подделать чип и стать другим человеком? На Косе могут сымитировать все, что угодно, – отмахнулся я.

– Все возможно, если есть соответствующие люди. Но повтор информации исключен, система проверяет дубликаты и, если находит, оповещает об этом. – Стар нас откровенно дразнила. – Так что для начала стоит избавиться от тех, что стоят сейчас.

Священник достал нож, потер его о штаны, но потом спрятал обратно. Стар говорила дальше, а я отключился, попал в другое ответвление. Мы были нужны ей настолько же, насколько она нам, и это делало происходящее незавершенным, словно кто-то нажал на паузу в игре. Сейчас мы допьем спирт, зайдем еще в несколько баров, чтобы напиться, как сволочи, или просто будем бродить, рассказывая вещи, о которых давно забыли, а потом она поцелует меня влажными маленькими губами, и от нее будет пахнуть сигаретами и свежей кровью, которая едва успела свернуться. Я не хотел ласкать ее, кидать на постель. Эта стадия всегда наступает, когда встретившиеся достаточно пьяны, чтобы возникла нужда прижаться к чужому телу. «Держись, держись от меня подальше».

В Стар чувствовалась первобытная женская уверенность, которая заставляет ощущать себя должником. Глаза и низкий голос говорили одно, а угловатое тело под широким зеленым пальто боялось и меня, и священника, и всего этого мира.

– Я покажу вам мост.

– Мост? Я сто раз видел чертов мост, – заворчал Гарри.

– Нет. Ты его не видел.

Стар отвечала ему, но мне казалось, что она разговаривает со мной, каждое слово осторожно, но твердо прикладывая железной лопаткой к спине. Глазищи раскрылись, уткнулись в небо острыми ресницами, и нам ничего не оставалось, как петлять, повинуясь ее желанию и допивая по дороге синтетику. Рыжая взяла меня за запястье – очень пугливо, будто спрашивая. Казалось, еще немного – и она умчится в ночь от своей смелости, но стоит сказать об этом, наверняка выстрелит фразой, после которой придется собирать себя по кусочкам.

Она была права – мы не видели моста. По крайней мере таким, как в тот вечер. Паучьи опоры намертво вцепились в пленку реки, он был несгибаем. Растянутые треугольники, составленные из упирающихся в туманное небо стальных столбов, убегали вдаль, а поверху, между гигантскими решетками, неслись глазастые машины. Синеватая сталь, искусно подсвеченная снизу, мокрый асфальт, на котором дробились огни города. Туман пытался опутать его дыханием протухшей речной воды, но мост все равно стоял, разрывая белесые жгуты ко всем чертям. Странно, но это было очень красиво.

Стар так и не вытерла брызнувшую на лицо кровь. Гарри молча курил, порой пытаясь надеть отсутствующий капюшон. Мы сидели там половину ночи. Просто сидели, глядя на этот долбаный мост.

Одиннадцать

Стар знает всех: дилеров, торговцев оружием, программистов, владельцев баров, ген-миксеров, мутантов, инженеров, прогеймеров, ученых, шлюх, руководство Корпорации, шэо, Детей Икара, просто колоритных торчков с улицы, которые могут ей пригодиться в работе. Она употребляет все наркотики, которые мне известны, и кое-какие из новых и говорит, что из нас троих получится отличный диктатор. Внутри меня что-то рухнуло, обнажив обрыв, о котором я не подозревал. Она появляется, рассказывает новости корпорации, дымит длинными сигаретами, потом впивается ногтями в руку, будто хочет что-то открыть, но не может, а потому только терзает пальцы. Иногда она смотрит, будто умоляет о чем-то, но я не могу расшифровать эти коды. Я сжимаю маленькие кисти, хочу забрать с собой. Она оставляет лунки от ногтей, растрепывает волосы, смотрит на тела модифицированных девок, толкающихся около подземки, облизывает губы, тут же все забывает.

Мы превратились в трехзвенную систему, нечто неразделимое. Мы мигрируем из одного конца бездушного города в другой, цепляемся к инопланетникам, падаем у блестящих дверей клубов, случайно касаясь друг друга плечами. Весь мир осыпан белым снегом дури. Сигарета проваливается в отверстие между губ Стар, касается кончика языка. Рыжеволосая женщина из Корпорации всегда обманывает, хотя сама этого не знает.

– Мне нужно немного порошка, чтобы не разговаривать с самой собой. – Она смотрит в зеркало и молчит, пока молчание не начинает резать слух.

Я оттаскиваю ее от раковины, Гарри застыл, словно через мои действия ему открывается психоделическое знание. На плечах, руках и спине рыжей ветвятся узкие царапины – кожа слишком тонкая и не выдерживает прикосновения неровных ногтей, когда она, сама того не замечая, задумчиво впивается в нее пальцами или попросту почесывает спину. У нее запредельно тощее тело, его хочется сжать обеими руками, тянет выгнуть лопатки. И вот Стар снова весело, всем нам весело, но в этой веселости есть что-то от болезни. Мы оседаем в каждом баре, что попадается на пути, кажется, мы даже танцуем, прокладывая дорогу через тела, усеянные имплантами и блестящие модным железом. Входим в клубы и незаметно оказываемся на улице, этот процесс не прекращается и не дает себя осознать, пока Стар не начинает говорить. Ее будто пробивает, слова льются, выходят изо рта длинным пузырем текста.

– У каждого есть свой информационный предел. Чем больше данных оседает в памяти, тем сложнее извлечь то, что тебе необходимо. Это словно конечное количество ячеек, которые ты не можешь очищать. Люди способны лишь с удивлением следить за тем, каким мусором заполняется их память, – стоимостью тура на Делирию, Рейтингом, реакциями на нарисованное отравление, множеством ненужных аватар, бесконечными картами придуманными мной или другими психодизайнерами уровнями, строками кода, которые оседают в подсознании, гипнотическими установками, своими собственными переживаниями. Дело даже не в непрерывном потоке, а в том, что игрок постоянно переключается, он никогда не задерживает внимание на объекте дольше пары секунд.

Серфинг в Сети – это переключение между окнами, прыжки между одним куском информации и другим. Люди редко углубляются в одно, и эта привычка не останавливаться усугубилась с поколениями. Цельность, иерархическое, постепенное познание ушли в небытие, а потому человеческое сознание просто мечется от одного маяка к другому, оставляя внутри лишь обрывки. Это касается всех, кто находится в Среде, и особенно – любителей эс-пи. Ускорители позволяют забивать ячейки в десятки раз быстрее. В какой-то момент предел превышается, что-то невосстановимое ломается внутри людей. Новые знания хранятся не больше нескольких дней, а старые становится трудно вспомнить, забываются даже простые слова. Каждый из нас когда-нибудь терял в памяти слово, никак не мог его подобрать, но в случае с превышением предела эта ситуация намного сложнее. База остается, какие-то основные знания о мире, но способность углублять эту базу теряется. Даже в ней ориентироваться бывает трудно. Это фрагментация памяти.

В этот момент ее освещает нервным светом отдаленного карнавала подсевших на синтетическую музыку. Рыжие волосы загораются.

– Шкаф с данными разламывается, полки летят в бездну, и ты уже больше не знаешь, где находится то, что тебе нужно. На какой улице ты живешь. Как пройти в другой конец города. Какая пища безопасна, а какая убьет тебя. В какой коридор Среды зайти и в какую дверь постучаться. Такие люди безвредны, у них отсутствует терпение и мотивация к каким-либо действиям. Они счастливы, если найдут кого-то, кто будет им помогать и скажет, куда направиться. Множество таких пар уже сформировалось, это добровольные соглашения, дружеская помощь или же незаметное рабовладение. Люди с фрагментацией памяти либо убивают себя, либо остаются жить с такими серьезными ограничениями, которые делают любое самосовершенствование, помимо физического, невозможным.

Факт в том, что скоро большинство людей Тиа-Сити достигнет своего информационного предела. Что разложение внимания, дестабилизация памяти – неотъемлемая часть нашей жизни.

Потом она добавляет, что ее работа – генерировать сумасшествие, и смотрит мне прямо в глаза. Она мастурбирует взглядом, проникает во внутренности. Да, Стар действительно генерирует безумие, изливает на нас с Гарри, топит в нечеловеческой харизме, курит прямо мне в рот, шевелит острыми плечами, которые хочется сжать до хруста. Я бы сыграл ей – прямо сейчас, подключив напрямую, позволив вибрации довести ее до предела, нажав на педаль, выкрутив ручки. Это желание исторгнуть себя в миллионе децибел, пальцами разрывая сетку струн в клочья, чувствовать на коже живота тяжелый корпус электрогитары постепенно перестает в желание немедленно взорвать весь мир. Но потом мы вдруг снова оказываемся на улице, мы куда-то бежим, мы втроем установили контакт, кажется, мы нашли что-то общее, и это настолько бредово, что я чувствую себя счастливым.

Мы заходим в мотель, валимся на кровать, спим, потом снова встаем. По логике событий мы должны отключиться на несколько дней, но дни превращаются в один, в новую форму отсчета времени, где обитаем только мы. Стар достает еще одну пачку таблеток, еще один пакетик, еще какой-нибудь алхимический компонент, чтобы поднять на ноги труп. Ее нужно вылечить от наркотиков, Среды, немного от себя самой – вот что она мне говорит и сжимается в маленький комок. Ее настроения хаотически скачут. Рыжая настраивается на нашу волну – и сразу оживает, изменяя форму, как оборотень.

Но дело даже не в этом. Что-то щелкнуло в нас с Гарри, мы готовы не спать целыми днями, мы хватаем «вилки» и смотрим турнир Рейтинга, мы уже отыскиваем игру, которую хотим сломать, потому что Стар похожа на сверхпроводник. Майка со слоганом Корпорации становится все более грязной и мятой, но бледное лицо женщины ничуть не меняется. Рыжая раскидывается на диване и рассказывает про нанохакеров, к которым мы обязательно должны сходить, чтобы поискать в себе «пыль» и получить первую степень свободы. Она так выделяет это слово, что в ушах начинает завывать. Это вечный двигатель, зацикленный оборот пластинки абсурдного удовольствия. Мы теряем пол и становимся придатками друг друга, сливаемся, находим столько знакомых вещей, что это кажется невозможным.

– А зачем ты следила за нами? – Гарри хочет ее расколоть.

Она прикрывает глаза. Сигарета торчит как дуло.

– В Тиа-Сити ничего не приходится ждать. Можно сразу получить все, что приспичило, – достаточно нажать пару кнопок и открыть дверь, чтобы принять заказ. Нет ожидания, нет тайн. Я хотела найти что-то, что непросто выбросить.

Она переворачивается на бок и становится совсем маленькой. На лице Гарри – неподдельное любопытство.

– Я видела твою работу, – говорит Стар, и я понимаю, что она обращается уже ко мне, что речь о Некро. – Думал, почему она так популярна?

– Запах разлагающейся плоти и секс, – хмыкнул Гарри. – Это модно. Грайнд поймал волну в полном объеме.

Честно говоря, я не думал. Мне некогда было думать об этой чуши, сидеть, рефлексировать, задаваться вопросами.

– Нет, – рыжая качнула головой, избавляя от напряжения. – Дело в ненависти. Он был так зол, собирая Некро из мусорной кучи, что это нельзя не почувствовать. А люди в этом городе ненавидят себя ничуть не меньше. Они нашли чистое чувство без примеси фальши. Нечто реальное.

Стар одевается. Когда она вжимает живот, будто переламывается пополам. Мы покидаем мотель, бредем по направлению к космопорту, купив по дороге несколько пакетов с синтетическими сосисками. Нельзя сказать, чтобы мы с Гарри умели общаться с людьми: он либо обманывал, либо хохотал, посылая все к дьяволу, я – молчал или огрызался. Но с рыжей это почему-то не мешает.

Вой взлетающих кораблей и громкие объявления рейсов смешиваются в один поток, который трудно разграничить. Я вижу звуки и слышу цвета, рыжие проволочные волосы Стар и ее наркотики пускают корни в плоть. Мимо проходят два высоких авгула в летной форме, не обращая на нас никакого внимания. В Тиа-Сити ничего не осталось, он многократно использован, его улицы бесплотны, его районы пусты, но даже в эту вскрытую консервную банку нам удается вдохнуть жизнь. Все вокруг нравится, во всем появляется смысл.

– В Тиа-Сити уважением пользуется только один тип людей – дилеры, – замечает Стар, глядя на торгующих в тупике. – Дилеры ключей, драгдилеры. Психодилеры.

– Ты, похоже, отовариваешься у них всех, – смеется Гарри.

Тем не менее между ними возникает симпатия, похожая на вооруженный нейтралитет.

– Если бы не дурь, я бы взорвала себе голову.

Больше она ничего не добавляет. Стар одержима желанием стереть Среду в порошок, уничтожение в ее восприятии расцветает, вырывается из пошлой оболочки человеческого тела оргастическим гейзером, а ядерный гриб приобретает статус поэзии. Она окончательно, бесповоротно рехнулась, но ее рассудительность и что-то сексуальное, магическое, испорченное и искреннее срывает нам башню. Мы совершенно друга на друга не похожи, но у всех в голове крутится одна и та же идея.

– Почему тебя так тянет разрушать?

– От созидания меня тошнит, – пожимает плечами Стар. – Я всего лишь поддерживаю равновесие – на работе создаю клетки для геймеров, а после работы что-нибудь уничтожаю.

– А как же женская психология? – посмеивается Гарри. – Тенденция создавать? Тяга к материнству?

Стар фыркает.

– Материнство – это уродливая несмешная шутка. Если мне суждено стать матерью, я хочу родить атомную бомбу.

В голове играет бас-бочка. Кажется, я хочу еще таблеток. Кажется, я люблю тебя, Стар.

Двенадцать

Залив давно умер, как и сам город, щеголяющий гримом посаженного на электрический стул Терца Драйвера. Каждый раз, когда я смотрел на холм Тиа-Сити с окраины, вспоминал электрический венец вокруг головы Терца в тот момент, когда безвкусная лента из железных шариков, похожая на модель ДНК, заставила синтет-волынщика умереть. Терцу не хватало цвета, поэтому он покупал краски и стихийно выливал их на руки, лицо, одежду, но внутри был мертв задолго до того, как покончил собой. Урбанистический нимб отправил его к праотцам, а волынка свалилась с колен и издала хрип подыхающего удава прямо в веб-камеру. Драйвер был одним из самых известных синтет-музыкантов – хотя бы потому, что вой его жуткого инструмента заставлял волосы шевелиться, а в подгнивающем Тиа-Сити все хотят, чтобы их пробрало до самого нутра.

Мы с Гарри стояли на причале на внешнем круге города и слушали, как вода бьется об опоры. Она плескала и захлебывалась собственной пеной. Порт остался поодаль, а здесь теснились стальные коробки для катеров и снастей, гаражи для юрких «стеллсов» на воздушной подушке и нелегальные склады для отгрузки контрабанды. Священник натянул капюшон так, что лица не было видно, – только огонек от сигареты, зажатой во рту; руки он держал в карманах. Увидев проплывающую мимо требуху, я почувствовал себя неуютно. Дверь, покрытая ржавыми дорожками, напоминала разделочную доску. Она была намертво закрыта, между листами змеился сварочный шов.

– Воняет, – буркнул Гарри.

Священник повернулся и пнул дверь.

– Есть дело, открывайте.

Никто не выходил. Гарри нетерпеливо ударил железным носком ботинка о преграду, по причалу разнесся грохот.

– Какого хрена надо? – поинтересовался невидимый динамик.

Гарри задрал лицо вверх, высматривая источник звука в переплетении несущих конструкций крыши. Затем он оскалился, поднял руку и показал средний палец.

– А, блудный сын. Вот уж кого не ждали. Сейчас Сатори откроет.

Звук отключился, и некоторое время мы со священником стояли, глядя друг на друга. Гарри так и не надел свалившийся капюшон; мне даже казалось, что сейчас он стесняется своей одежды. Я уже все понял, но ни удивляться, ни спрашивать не было нужды. Дверь открылась бесшумно, за ней стоял худой мужик в рабочем халате цвета хаки, на котором расползлись грязноватые пятна. Одной рукой «хирург» придерживал дверь, а другой подкидывал скальпель. Выражение невнятных серо-зеленых глаз ни о чем не говорило.

– Мы пришли узнать о метках и «пыли», – сухо сообщил Гарри.

Мужик нахмурился, одарил тяжелым взглядом, не переставая крутить между пальцами ручку скальпеля. Под глазами негостеприимного хозяина набрякли синеватые мешки, темные волосы были коротко и неаккуратно пострижены. Впускать нас он не спешил.

– Поздоровался бы. А это кто? – кивнул он на меня. – Хотя я узнал… Тот парень из Сети. Я – Сатори, местный мясник.

Сатори скрестил руки и придержал дверь ногой. С внутренней стороны рук шла мозаика старых надрезов, от плеча – и вниз, к запястью; шрамы перекрещивались, образуя бледно-розовую решетку. На японца он похож не был.

– Добро пожаловать в наш дом. Мы называем его Бойней.

Никаких прелюдий. Помещение, похожее на ванную, – кафельный пол и ряд старых раковин у стенки, несколько каталок и бесконечное количество разных пузырьков и аптечных упаковок. К металлическому стеллажу, на котором лежали прямоугольные контейнеры, прислонился съехавший пакет, до краев наполненный тряпьем и скомканными одноразовыми простынями. Серое тело на одной из каталок, плохо прикрытое таким же серым чехлом, зияло мокрым провалом на месте живота. Острый дух лекарств вышибал слезу.

«Вы ведь хотели серьезную игру, правда?»

– Где все остальные? – Гарри остановился прикурить. – Я вижу одно дерьмо.

– Я тоже его вижу, – нагло уставился на священника Сатори и опять крутанул скальпель.

Он подошел к черному прямоугольнику лестничного проема, ведущего вниз, и начал медленно погружаться, пока над полом не осталась одна голова.

– Теперь мы все делаем в бункере, – бросил он священнику. – Так удобнее.

Широкие, покрытые выпуклостями ступени громыхали жестяными листами. Один из хирургов был в маске и оперировал темнокожую женщину, его руки, обтянутые длинными, почти до локтя, перчатками, ловко перемещались над развороченным торсом клиентки. Оборудование стоило внимания – электронные скальпели, зажимы, сканеры, инъекторы, контейнеры с самоохлаждением, в которых уже темнел товар, блестящие операционные столы, справочные терминалы, похожее на тренажер для выхода в Среду кресло, настоящее назначение которого мне было неизвестно. Вмонтированные в потолок круглые лампы высвечивали каждую мелочь. О стенках никто не думал – бункер остался таким же, как его построили. Всюду виднелись длинные койки, множество небольших раковин, столики на колесах, заваленные лекарствами и врачебными инструментами.

Холод пробирал до костей, от потока воздуха из кондиционеров щипало нос и глотку – скорее всего, антибактериальные добавки. На одном из пустых столов устроился, подложив под голову валик, похожий на проповедника бородатый тип. Он наблюдал за скачками Рейтинга, загибая пальцы, пара других охотников и хирургов во что-то играли. Инфоэкран показывал смурное лицо По, который обещал, что квест «Тьма на троих» не похож ни на что из существующего ныне. Верилось с трудом, но подведенные глаза главного гота Сети выглядели убедительно; казалось, что ему незачем обманывать, что он такой же мертвый, как и все вокруг, а потому равнодушен к деньгам от агентов Корпорации.

Сатори тем временем вытер свободную руку о штаны, уселся на разболтанный стул и начал говорить. Что-то в нем привлекало – перешедшая в новое качество, сконцентрированная равнодушная самоуверенность Гарри, – но с каждым словом, которые сухо отделяли губы хирурга, становилось понятно, что он ничуть не солгал, когда представлялся. Мне доводилось встречаться с подонками всех мастей, но бесстыжий взгляд хирурга я мог вынести с трудом. Он как будто проецировал на нас карту надрезов. Сатори не выглядел живым – двигающаяся, расчетливая, уверенная в себе и желающая получать удовольствия мумия.

– Особенность жизни в том, что любой объект в мире содержит скрытую сторону. Тебе кажется, что ты видишь его насквозь, но это не так. Человек выглядит как обтянутый кожей каркас, одушевленная красота, но внутри у всех кровь, тромбы, ткани и разная дрянь, – лицо хирурга было покрыто мелкими морщинками. – И это не значит, что на изнаночной стороне плохо. Просто там действуют другие законы, другие степени приближения. Если же говорить о вашей проблеме, то в воздухе Тиа-Сити, в еде, даже в некоторых видах наркоты можно обнаружить некую неожиданную внутреннюю жизнь. «Пыль» везде. В соединении с чипами она дает возможность держать жителей внутри города. Сделано довольно изящно.

– Как от всего этого избавиться? – Я помрачнел. – И что на счет биомеханики?

– У кого ты ее видел?

– У одного человека. Так как, может у нас быть биомеханика?

– Сомневаюсь. Это прерогатива крутых шишек. Тех, кто работает в Корпорации и знает вещи, за разглашение которых можно заработать промывку мозгов. Спектр задач, выполняемых таким «жучком», значительно шире, они даже не шпионы, а статусное украшение. Их устанавливают при переходе человека на важный пост. Затраты на производство и обработку передаваемых данных выше, так что тратиться на чересчур сложные приспособления для отребья вроде вас никто не станет, – Сатори ожидал возражений, но мы промолчали.

В хирурге что-то изменилось, хотя я пока не улавливал, что именно. Новая ипостась не нравилась мне точно так же, как и предыдущая, – худощавый шрамированный панк с глазами, мутно поблескивающими, как стертые и облапанные серебряные монеты. Я попытался представить, какой могла быть роль Гарри на Бойне. Охотники за органами, насколько мне было известно, делились на две группы: хирурги, которые оперировали бедолаг, желающих кредитов взамен почки или легкого, либо ставили импланты, и собственно охотники, подыскивающие легкую жертву, чтобы совершить операцию без ее ведома. Соваться к ним без причины не стоило. Я вспомнил нож Гарри и вообразил, как он подкарауливает какого-нибудь торчка в подворотне около «Гейта». Это было не то чтобы особенно далеко от Гарри, в Тиа-Сити трудно быть разборчивым, но оказалось нелегко поверить, что он работал с сидящим напротив мужиком. Гарри почувствовал, о чем я думаю, и раздраженно взялся за следующую сигарету.

– У кого вы видели биомеханику? – сощурился Сатори. – Ставлю сотню, что этот человек собирается использовать вас в проектах Корпорации. Гарри, ты должен был бы почувствовать подвох. Вам пора валить из Тиа-Сити, к байкерам или в…

– Не думаю, что избавиться от чипов сложно. А кто может удалить «пыль»? Что это такое? – Гарри подтянул к себе свободный стул и сел, не обращая внимания на копошение сзади и азартные крики бородатого. – Мы заплатим, сколько надо.

– Это уж точно, не сомневайся. С чего ты взял, что ее можно удалить?

– Много распинаешься.

Гарри был неприятен, но не перегибал. Мне показалось, что он опасается охотника. Тот вращал скальпель, не сбиваясь ни на одном круге, одновременно продолжая размазывать по мне неприятный взгляд.

– Ну что ж, если у вас достаточно денег, чтобы возместить ущерб… – Хирург намекал на что-то, о чем я не имел не малейшего понятия. – «Пыль» есть во всем, что ты видишь, что ты ешь, ты вдыхаешь ее день за днем… А кто вам рассказал про нее? Это-то я могу узнать?

– Психодизайнер.

Что-то меня дернуло. Несмотря на многозначительное выражение лица Гарри и обмолвку про гипнокоды, я подозревал, что ему известно о методиках психодизайнеров ненамного больше, чем бродягам в порту.

– Что? – Мясник поднял бровь и впервые за время нашего визита усмехнулся, показав мелкие зубы. – Вот так удача для нищих. Психодизайнер вывернет вас наизнанку, сдерет шкуру, найдет болевые точки, а потом продаст психопрофиль покупателю вроде меня, чтобы тот мог развлекаться с вашей копией.

Гарри сделал приглашающий жест, демонстрируя, что это его совершенно не задевает.

– Это же те, кто делают Среду. Те, кто делают весь бизнес Тиа-Сити. Они вас просканируют, выпотрошат, построят модели и начнут тиражировать в Сети. Они не люди даже, а кусок экспериментальной губки, из которого выдавливают пасту извращений, ситуаций, сюжетов и кислотных пейзажей. Вся их жизнь – это изучение, сканирование, поиск, отсеивание, мнемоники, психоделики, инъекции, информация, от которой у них рвется голова, а потом переработка найденного под прессом крепкой, забористой наркоты. Видели монстров из «Красного исхода»? Неужели вы думаете, что все это мог создать нормальный мозг? Они в последнее время и порно для инопланетников делают, стараются для гостей с других планет. Где же вы подцепили психодизайнера, а? Чего это он стал таким добрым? Готов спорить, они сами вас нашли, хи-хи-хи…

Изменение в лице не прошло даром, Сатори вцепился в меня как клещ.

– Им всегда мало материала, мало лабораторий, мало видений под пейотом и приходов «цепочки». Им нужны люди с их личными реакциями и жизнями, чтобы экспериментировать. Им нужны эмоции, которые можно смаковать, которые позволяют им рисовать Среду. Им нужны страхи из подкорки, которые у всех индивидуальны, чтобы потом вставить их в игры. Ваше лицо, чтобы получить продукт. Ваша любовь, ненависть, из которых они ткут миры. Любая, даже самая маленькая эмоция, которую они испытывают, может быть перенесена в игру. И кто знает, зачем этот психодизайнер рассказал вам про «пыль»? Может, собирался грохнуть без проблем, а? А ощущеньица потом передать по толстому каналу, хи-хи-хи… Эй, – хирург позвал бородача, аннулирующего свои ставки. – Тут парням нужен нанохакер. Хотят стать чистыми, как младенцы. Стремятся к интересному будущему. Ну а после – на операционный стол, чтобы выковырять чипы из черепа.

– Чем платят? – Бородатый оживился.

– Кредитами Земли платят, – Сатори похлопал по столешнице. – И весьма обильно.

Бородач приподнялся, сполз на землю, встал. Недалеко от него, рядом со стеллажом, сидели два похожих друг на друга пацана-мутанта. Они таращились обслюнявленными глазами, выпивали липкими блюдцами весь воздух и тихо попискивали. Гарри не обращал на них никакого внимания, он мерно покачивался на стуле со спокойствием и естественностью, которые как раз казались неестественными. Мне захотелось выйти на воздух, чтобы избавиться от запаха крови, прилипшего к коже.

– «Пыль» удаляется мелочью моей разработки. Как только «пыль» попадает к тебе в тело, моя мелочь выпускает антидот. – Бородач так и говорил – «мелочь», но неразборчиво. – Вот только хреново будет вначале, когда они сцепятся. Да и потом мутить будет нефигово, это постоянный процесс.

– Ну что, доверите мне свои драгоценные мозги?

Сатори ждал, что мы уйдем. Сукин сын был уверен в этом на все сто десять процентов.

Я кивнул и направился к лестнице, священник пошел следом. Теплый, поднимающийся от залива пар казался воздухом рая. От солнца остался один только отблеск утонувшего в воде драгоценного камня, небо покраснело, а облака расползлись розоватыми нарывами. По усталому от вечного штиля морю в порт возвращался длинный, неповоротливый танкер, на борту трепетали разноцветные флажки, подвешенные неведомым матросом. Некрасивая громада судна бесшумно двигалась к пристани.

С правой стороны было видно, как огибает залив язва Тиа-Сити. Ветер накинулся на пересохшие губы, принося с собой вкус погибшего моря. Можно было повернуться и уйти, забыв про планы, просто сделать вид, что ничего не происходило. Гарри наконец поджег сигарету и проследил за следом от танкера.

– Пусть режет. – Он сплюнул через перила.

– Ты сбежал?

– Ага, – Гарри впервые за сегодняшний день выглядел довольным. – Сбежал. И спер у них все деньги.

– Выпить бы. – Я оглянулся, но рядом не было ни одного автомата, только безликие двери и уходящая вдаль платформа причала, окаймленная хлипкими перилами. – Ты хорошо знаешь Сатори?

– Да, знаю, – священник сел на платформу, свесил ноги к воде, рассматривая проплывающий разноцветный мусор. – Два года назад он тоже здесь работал. Может пересадить тебе щуп венерианского насекомого да так, что не придерешься.

– Отличная новость.

Мы вернулись в похожую на ванную комнату. Дверь захлопнулась, охранная система неразборчиво пискнула, затем раздался тихий щелчок внутреннего замка – больше мясник ждать не собирался. Когда мы спустились вниз, охотники уже приготовили два стола, подсоединили сканеры и многолапое металлическое тело медробота, приготовили спреи и маску. Столы были оснащены зажимами для конечностей, как доски для снафф-видео.

Охотники не только продавали органы, они брались за все, связанное с «мясом», от чего отказывались официальные лаборатории и медучреждения Тиа-Сити. Они поставляли тела богатым некрофилам, осуществляли незаконные сделки с инопланетниками и корпорацией, которым с теми или иными целями были нужны кровь, мозг или живые люди для проектов, на которые чиновники не могли найти добровольцев, а кроме того, занимались различного рода имплантациями. Я спросил себя, почему еще не убежал, потом вспомнил про заблокированную дверь.

– Я бы предпочел, чтобы нас оперировали по очереди, – заметил бывший священник. – Чтобы контролировать процесс.

– Время слишком дорого стоит. Ложись.

Паниковать было стыдно, поэтому я разделся и взгромоздился на стол, Гарри наморщился, но противоречить не стал. Усмешка намертво приклеилась к лицу. После укола я отключился, в последний момент услышав отстраненный голос Сатори.

– Дебилы. Нет в черепе никаких чипов.

«Мне все время снятся плохие сны. Они никогда не прекращаются, даже если я принимаю снотворное». Я поерзал, пытаясь утихомирить нытливый голос, раздающийся прямо над ухом. Руки болели, сильно не хватало подушки. «К потере памяти добавляется жуткое чувство постоянной тревоги, нескончаемого отходняка, я не могу вспомнить что-то важное, потому что слова исчезают. Их никак не выловить из дырявой паутины. Ты стараешься, стараешься, а оно ускользает». Я перевернулся, скривился, когда в боку выстрелило, а потом все-таки открыл глаза. Мир встретил лицом тощей великомученицы: «Иногда хочется, чтобы меня стерли. Тогда мне перестанет сниться, как мать падает в канализацию, как я хватаю ее за руки и вытаскиваю их наружу. Без нее». В этот момент я осознал, где я.

– Гарри?.. – Я сел на неудобном столе, услышав писк мутантов, но от резкого рывка все поплыло.

Спустя пару секунд я поднял голову. Сатори стоял напротив операционного стола, широко расставив ноги, прокручивал скальпель и ждал реакции. Гарри все еще валялся в отключке, его накрыли одноразовой простыней, на которой отпечатались причудливые следы. Я заморгал, чтобы настроить изображение, покрутил головой, хрустнул шейными позвонками. Спину ломило, словно меня пытались пробурить установкой для добычи ископаемых.

– Что уставился? – Я сглотнул неприятный осадок, оставшийся во рту.

– Чип сидит вплотную к позвоночнику, трудно извлекать. Мало ли, что-нибудь повредили…

– А если повредили? – Я машинально пошевелил плечами, охотники заржали.

– Отдали бы тебя делирийцам. Им это подходит – инвалиды живут, кормят их личинок и не могут убежать.

«Я не пригодна ни для чего в этом мире, у меня остались только игровые рефлексы. И так с каждым произойдет, мы должны что-то изменить, пока еще есть силы. Жители Тиа-Сити разделились на два класса – чистые потребители и…», – продолжала преподобная Алиса Терезия. В семнадцать лет она была одной из первых прогеймеров, сидящих на спидерах, теперь ей стукнуло пятьдесят, и лучшая из гонщиц Среды превратилась в Кассандру, предсказывавшую то, на что всем было наплевать. Сморщенное личико, покрывшееся пятнами от пристрастия к «цепочке», обвиняло меня круглыми беличьими глазами.

– Делирийцы могли бы использовать животных, например.

– Ты видел где-нибудь в этом городе животных? – Хирург насмешливо оперся кулаком о блестящий стол. – А вот людей всегда полно.

«С людьми делают то же самое, что с крысами, – вторила ему Алиса Терезия. – Целые кварталы, населенные добровольно модифицировавшими себя мутантами, не способными размножаться, дискредитируют человеческую расу. Стремление к искусственному улучшению жизни привело к тому, что на Земле практически не осталось человека, не несущего в себе замедленную бомбу химического изменения генов». Меня тошнило и от бункера, и от Алисы.

– Когда очнется Гарри?

Сатори стащил простыню, словно с памятника на открытии. С левой подмышки и до правого бедра Гарри тянулась размашисто вырезанная надпись «Иуда». Воспаленные края ран были подхвачены нитью и грубо притянуты друг к другу, отчего торс казался непропорциональным. Будь стежки хотя бы чуть более строгими, Сатори можно было бы обвинить в мелочности, но он, похоже, просто развлекся. Рук у священника больше не было.

Меня прошиб пот. Там, где должна была лежать ладонь, расслабленные пальцы, не осталось ничего, кроме тряпки. Я молча пялился на разрезы, сделанные ультратонким лезвием машины, на обрывки вен, искусно залепленные прозрачной массой биоклея, на срез кости. Гарри тихо дышал, израненная кожа у швов слегка расходилась в стороны при каждом вздохе. Сбоку, в тазике, виднелись скорченные пальцы плавающей в растворе кисти, на одном из них было надето черное кольцо священника Церкви СК.

Моя куртка лежала сбоку, в ней же остался пистолет и нож, поэтому я схватил первый попавшийся острый инструмент из лежавших в металлической посудине. Охотники напряглись, достали пушки. Бородач целил мне прямо в голову. Теперь, когда я не видел Гарри, я мог реально оценить свои шансы.

Никаких.

– Я только начал. Так что для тебя наступило время свалить, Грайнд. Понимаешь, на Бойню никто просто так не заходит, – говорил мистер таксидермист. – Это разделочный стол – место, куда нельзя просто постучаться и получить то, что ты хочешь. Слишком уж это просто было бы, а? – Он ухмыльнулся, плюнул на палец и затушил только что начатую сигарету.

Внезапно я вспомнил, что такое «сатори». Это не имя. Этим словом японцы, которые крутились в «Хайвэе», называли озарение, находившее на них и окрашивавшее обычные дела в мистические тона. Хирург приглядывал за мной, подначивал взглядом из-под куцых ресниц.

– Отпусти Гарри. Я заплачу за него.

– Проваливай.

Мое слово против его слова. Выеденное медроботом тело просило только одного – немедленно развернуться, поднять ворох одежды, подняться по лестнице, пересечь коридор и выйти прочь, прижимаясь спиной к стенам портовых складов. Дела Гарри меня не касались. Он сам сделал выбор, мог бы не возвращаться, получил по заслугам…

– Нет.

Ухмылка Сатори стянулась в точку.

– Нет так нет. Деньги можешь не предлагать – мы вычистили счет, пока ты валялся на столе.

Безотказные биомеханические мышцы боевиков швырнули плохо повинующееся тело в угол – я даже не успел воспользоваться зажатым в кулак штырем. Хирург выбирал насадки для манипуляторов медробота, потом достал ящик и начал в нем рыться; находившиеся внутри предметы лязгали, сталкиваясь. Холодное звяканье встречающихся с твердыми стенками ящика зубцов.

– Зря ты за него впрягаешься, – сказал бородач. – Гарри не из таких парней.

Охотники связали меня и мгновенно потеряли интерес. Операция их тоже не интересовала – все привыкли к работе Сатори, только мутанты завозились, подползли поближе.

– У нас с Гарри личные счеты. Деньги – это ведь не главное.

Сатори взглянул на часы – террорист, сосредоточенно ждущий последней цифры на электронном табло. Священник пошевелился, приходя в себя: оперся на локоть, задел неровную, неуклюжую пленку биоклея, отдернул руку, потом разлепил распухшие веки и просипел что-то. На щеках и лбу выступили обычно скрытые под кожей сосуды. Гарри попытался привстать, взвыл, приложившись срезом к столу, увидел обрубки. Его перекосило, он поднялся на локтях, глядя на срезы, кожа на перекроенном животе сложилась, швы слегка разошлись, и священник упал обратно. Сатори склонился над ним так низко, что казалось, будто он запустит пальцы в изорванную грудь, раздвинет ребра и нырнет, исчезнув во вспоротом теле. Он почти касался губами подбородка Гарри.

– Я собираюсь кое-что изменить в твоей конструкции, чувак, – объяснил он растянутому, словно шкура для просушки, священнику. – После этого каждый раз, когда понадобишься, будешь под рукой.

– Пошел ты.

– Может быть, позже, – хмыкнул хирург.

Я брыкался и пытался крушить все, до чего получалось дотянуться, но это было бесполезно. У охотников гигантский опыт по подавлению сопротивления жертвы, поэтому первая же инъекция из рук механизированной девицы мгновенно меня успокоила. Все, что происходило дальше, я предпочитаю не вспоминать. Ни орудующего двумя руками Сатори, растягивающего, кромсающего, перекраивающего тело Гарри, ни болтающийся между стальными стержнями медробота хребет, ни его крики, а затем апатичную безжизненность, ни биомеханику, вставляемую под такую тонкую и беззащитную кожу, ни сокращающиеся пальцы имплантов, ни то, как я в полубреду, насквозь пропахший человеческим мясом, вез залитого пленкой биоклея, нафаршированного нанодерьмом и исколотого стимуляторами Гарри по заполненным испарениями улицам портового района. Он был похож на труп уродливого инопланетника, обтянутый полиэтиленом и нашпигованный осколками и проводами. Тележка скрипела и пружинила на неровной дороге, а мокрый пистолет выпадал из скользких пальцев.

«Вы ведь хотели серьезную игру, правда?»

Тринадцать

Огромная ванна, в которой я лежал и слушал падение капель воды, была черной. Толстые железные края упирались в подмышки, пальцы лежали на выложенном квадратами полу. Темно-желтая лампочка придавала телу странный насыщенный оттенок. Я смотрел на бледный живот и пытался совладать с дурнотой, которая не отпускала с тех пор, как бородач сделал нам инъекции. Она дрейфовала от легкой паранойи до клаустрофобии. Он честно предупредил, что тошнота так и не пройдет, потому что «пыль» проникает в тело, его машины ее нейтрализуют, и это продолжается день за днем. Мужик тут же вручил таблетки, которые должны были убрать слабость и муторное чувство легкого наркотического похмелья, и с тех пор каждое утро начиналось с пригоршни химии. Я так и не понял, что делает «пыль», а они не объяснили, и это усиливало напряжение.

Стояла тишина, непривычная для шумных и грязных мотелей Тиа-Сити, но это был не самый худший номер – без инфоэкранов, без обязательной рекламы, периодически врывающихся трансвеститов, крупных девок и продавцов паленого ллира. В основном тут жили инопланетники, для которых были оборудованы специальные номера, и туристы с Марса и Венеры. Сначала мы не знали, что делать с огромной площадью, занятой ненужными вещами, но после недели жизни номер превратился в свинарник. Пора было съезжать.

Гарри сидел в Среде – отточенная на noname-зоне «Гейта» реакция помогала, но, несмотря на это, тягаться с геймерами Среды ему пока было не по силам. Он еще не привык к имплантам, ему следовало бы лежать и ждать заживления, даже рана на животе не закрылась до конца. Сатори сделал его «куклой». Опробовать новую марионетку хирург не спешил, поэтому пока Гарри мог делать все, что ему хотелось. Как ни странно, священник воспринял происходящее гораздо проще, чем я, – на словах возможность в любой момент потерять контроль над телом его забавляла. Сейчас Гарри находился где-то на периферии концентрических кругов, складывающих титулы и достижения, метался среди учебных матчей, захваченный продвижением по самым низам лестницы. Непривычнее всего оказались RPG-турниры и мотогонки. В играх вроде Fire Driver XTC требовалось совершенство, слияние с машиной, виртуозность, которая мало чем отличалась от маниакальной зависимости.

Уже долгое время мы не получали никаких новостей ни от Мэда, ни от Стар. Мне хотелось, чтобы она пришла, придав движению смысл. Деньги за ключи заканчивались. Еще мне хотелось играть, безумно тянуло включить гитару, зудели пальцы. Этот зуд похож на одержимость, накатывающую из-за уничтожителей «пыли». Не хватало качественного усилителя, а комп в номере оккупировал бесноватый Гарри, находящийся в том приподнятом настроении, которое легко превращается в кровожадный джихад.

В отеле жил целый комплект разнообразных фриков. В соседнем номере, например, поселился сейр со своей охраной – громада, сюрреалистическая проекция. В ранней фантастике инопланетники были антропоморфны, но у сейра нет с нами ничего общего. Видел мужчину из КЕ, несущего в клетке маленький переливающийся шар с Цинтры V. Шар излучал отчаяние и шевелил щупальцами, но я тут ничего не мог поделать – подтянутый и одетый в защитный костюм владелец был хорошо вооружен. Конвенция защищала права всех инопланетных существ, но представителей слабых рас еще с начала космической экспансии продавали на сувениры. Я вспомнил про механического зомби, ржавеющего в Трэме, и встал. Пусковой крючок падающих капель заставлял воду наползать на тело стеклистыми языками. Или мне так казалось после всей той дряни, которую мы приняли за последнее время.

Я оделся, стукнул Гарри по плечу, закинул гитару за спину и вышел из номера, предварительно рассовав имеющееся оружие по карманам. Наша известность действовала мне на нервы, а повсеместная слежка делала желание скрыться весьма непростым. Можно было оставаться на свободе лишь до тех пор, пока действительно не насолишь кому-нибудь. KIDS пока никак не реагировали на появление Гарри в Среде, а я был уверен, что до отеля они нас дистанционно «пасли». Наверное, Стар права, и им хочется отыграться на той же территории, где они потерпели поражение. Камеры, спутники, системы слежения в каждом месте, кроме разве что Трэма и Катакомб, – при желании можно было сопровождать путь любого. Но теперь в нас не было чипов, облегчающих поиск, и раны на спине и руках чертовски болели. Мы с Гарри купили еще несколько порций рожеклея – биоклей для изменения внешности. Я скучал по своему лицу. Когда смотришь в зеркало, а тебя встречает пластилиновая ухмылка, трудно поверить, что ты не болен.

Нужно было купить платы для аппаратной шифрации данных, а такие вещи в магазинах Корпорации не приобретешь. Все, что не подходило к официальному курсу, таинственным образом исчезало из магазинов, будь то железо или ПО, а потом штриховалось последующими рекламными кампаниями других вещей. Я прошел по коридору отеля, кивнул обслуживающему персоналу, вопросительно посмотревшему в ожидании приказов. У всех них на лбу был знак – отпечаток в виде литеры «А». После долгих разбирательств лет двадцать назад был принят закон, запрещающий делать андроидов, не отличимых от человека. Думаю, люди просто боялись признать, что создали новую расу, которая, будь у нее мотивация, давно бы превзошла создателей. Клеймом подчеркивалась разница, хотя некоторые андроиды более умны, чем иные люди.

Рабство роботов не всем нравилось, фанаты механики с Косы делали себе на лбу такое же клеймо, чтобы вызвать путаницу. Сожительство с андроидами никого не шокировало, а заказывающие роботов по подобию умерших близких не желали натыкаться на литеру каждый раз, когда пытались представить, что никто не умирал. Психологи Корпорации публиковали в Сети, что даже минимума реакций хватает для «любовных отношений», современные же человекообразные механизмы выдавали гораздо более широкий спектр. Андроиды так и не захотели править миром. Искусственный интеллект способен анализировать окружающую среду, может даже развиваться с учетом этого анализа, но он лишен людской мотивации. Конечно, были мастера-шутники, которые вставляли в своих роботов скрытые функции, активирующиеся со временем, подобный риск всегда существует.

Самым интересным из изобретателей был Карл Трийер, изобретший Гончих. Отшельник, страдающий от болезненной ненависти к человечеству, но при этом на редкость талантливый робомастер – один из последних, кто подходил к творениям с фантазией. Изначально Гончие разрабатывались им по эскизу художника-безумца и должны были стать исполнителями его воли по уничтожению людей – гибкими, цепкими, громадными. Мегаломания вообще была болезнью Трийера. Например, его последним проектом стала Пирамида. Судя по чертежам, которые можно найти в Сети, это должна была быть здоровенная и вызывающая ужас треугольная дура, превращающая в фарш все, что попадалось ей на пути.

Пока конструктор вынашивал план, в котором желал противопоставить монстров своего производства неаккуратному человечеству, началась война с сейрами. Для закаленных в звездных завоеваниях иноплнетников победа над людьми была нетрудной. Сейры разнесли в пух и прах земной космический флот, осадили Марс, а от Земли остались лишь зараженные и выжженные воронки. Требовались все возможные резервы, все оставшееся оружие, чтобы выжить, и тут история стала свидетелем настоящего перерождения – перед лицом уничтожения человеческой расы Трийер, похоже, осознал ее ценность и направил свой талант на помощь умирающей Земле. Сконструированные им корабли и капсулы с роботами, разрушающими защиту вражеского флота, изменили ход войны, дав возможность свести позорный окончательный фол человечества к перемирию. Это открыло людям звездные магистрали, а заодно заполнило Солнечную систему инопланетниками разных мастей. Гончие же стали полицейскими машинами, подключенными к системам слежения; они мгновенно находили убийц и исполняли приговор на месте. Длинные, высокие фигуры, безотказные и зловещие. Мне хватало роликов в Сети, встречаться с Гончими я не хотел.

Трэм остался все таким же туманным, медленным и покинутым. Время здесь становилось вязким, оседало на ботинках, как влага залива. Трупы вагонов продолжали гнить в грязном молоке тумана, провалы полуразрушенных зданий поглощали представления о городе и взамен излучали иррациональный страх потеряться здесь навсегда. Я порылся в координатах, потому что найти что-либо по памяти в Трэме было невозможно. Пахло теплой ржавчиной, мокрой землей, гниющей тканью. Я не торопился, чтобы не свалиться в кое-как прикрытую рассыпающимся железом ловушку. Чувствуя себя героем доисторической игры, я доковылял до ямы с механическим зомби и услышал скрежет.

– Здорово, приятель. Сейчас я тебя вытащу.

Я отложил гитару в сторону и спрыгнул вниз. Лицо зомби, сделанное из дешевого покрытия, сгнило, каркас проржавел, в глазных прорезях пророс мох. Пальцы, которыми он скребся о яму, были уже наполовину стерты. Я хлопнул его по управляющему блоку, вспоминая описание работы таких моделей, и попробовал голосовые команды.

– Смерть, – в ответ на мои попытки не очень уверенно произнес зомби и отключился.

Стенки оказались настолько скользкими, что я уж было стал считать свой порыв серьезной ошибкой, но все-таки выбрался и срезал по направлению к Косе, толкая перед собой робота. Старая работа, надежные крепления, хоть и не столь подвижные, как делают сейчас, но очень неуклюжий и тяжелый корпус. В прогулке было мало приятного – дырявый, как решето, зомби цеплялся за каждый выступ, поэтому из Трэма я выбрался где-то часа через два, в самом запущенном районе Косы. Надо будет сменить покрытие, управляющий блок, достать подходящий программатор. По пути попалось два обдолбавшихся геймера из ангара, решивших, что у них ретроприход.

Почему-то я не мог бросить зомби – это все любовь к «железу», которая доминировала во мне с детства и перекрывалась только страстью к музыке. В голове накладывались друг на друга голоса, звучал гитарный ревербератор, а остатки тумана Трэма слипались в карту нужного ритма. На окраине Косы торговали самые бедные, вороватые и неприятные люди и инопланетники, которым не хватало на плату за аренду. Некоторые раскладывали свой товар на самодельных лотках, другие ютились в раскладных домах, которые продавались в маркетах под лозунгом «Легко переехать на другую планету». Робот скрежетал по асфальтовому покрытию, на меня смотрели.

В том, чтобы ходить здесь, был определенный риск, но меня это не волновало. После недель безделья в отеле хотелось нарваться на засаду. Около одного из затрапезных зданий я увидел женщину из ген-миксеров. У нее было четыре руки, в каждой из которых находился свой инструмент, а когда я подошел поближе, то заметил огрызки крыльев насекомого в прорези спецовки. Она мотнула головой, спрашивая, не хочу ли я продать металлолом.

– Если у тебя есть программатор и управляющий блок для этой модели, я бы тебе заплатил.

Каморка, в которую она меня пригласила, выглядела как сарай. Несмотря на это, ген-миксерша мне понравилась – морщинистая, пахнущая старой кожей, чем-то похожая на фермершу со старых хроник. Вид портили только руки, будто у Шивы, которые мелькали, перебирая запчасти в ящике. Ее одежда была промаслена насквозь.

Я попытался посадить зомби, но тот закостенел. Здесь, вне тумана Трэма, он выглядел вырванным из своего мира и еще более одиноким.

– Нужна обмотка по новой, а потом еще отмачивать в масле, менять суставы, мозги… Туча работы. Проще выбросить.

– Сам справлюсь. Если дашь инструменты.

Я снял гитару и стащил куртку. Здесь, в маленькой и забитой железом каморке, я чувствовал себя как дома. Раздался рев взлетающего в космопорте корабля, и сарай затрясся. Торговка поставила передо мной несколько ящиков, села на большой блок питания для неизвестного аппарата и достала из шкафа ампулу. Как я мог разглядеть теперь, на каждой из ее рук оставались дорожки от уколов. Это могло быть что угодно – от наркотиков до стимуляторов. Она встряхнула стекло и ушла в подсобку.

Сначала надо было вынуть управляющий блок, очистить зомби от веток, травы, мха и грязи, соскрести остатки гнилой оболочки, а затем погрузить его в котел с машинным маслом, чтобы суставы восстановили подвижность. За одно масло придется отдать пару сотен. Я даже не думал, что так соскучился по работе руками, обрывая ошметки зеленоватой и покрытой искусственными язвами кожи зомби. Женщина долгое время отсутствовала, и пару раз мне казалось, что я слышу стоны, но это меня не касалось. Я знал, что эксперименты с органикой далеко не всегда заканчивались удачно.

Мозг зомби был безнадежно испорчен, поэтому пришлось искать подходящую замену, а потом разбираться в несоответствиях. Я так погрузился в изучение низкоуровневой проги движений и реакций зомби, что не заметил, как наступил вечер. Не стоило здесь оставаться. Хозяйка легко могла находиться в сговоре с фриками, которым нужны доноры, этот бизнес сейчас процветает. Я чувствовал себя ненастоящим, когда решил никуда не уходить.

– У тебя неплохо выходит. – Женщина снова появилась и махнула на мокнущего в масле зомби. – Мой сын подсел на Среду, поэтому не появляется здесь.

Слово «сын» прозвучало незнакомо.

– Почти весь Тиа-Сити подсел на ИС, – пожал плечами я. – Что можно им предложить взамен?

Некоторое время она молча ела суп, потом ответила:

– Знаешь, иногда я думаю, что жить в Тиа-Сити действительно незачем. Когда я была молодой, то думала, что будущее в том, чтобы стать кем-то сверх человека, поэтому присоединилась к биоинженерам и ген-миксерам, участвовала в нескольких опытах. Но оказалось, что ничего такого в этом нет, – она показала мне руки. – Жизнь такая же дерьмовая. Потом мой сын подключился и нашел себе виртуальную девчонку, которая оказалась делирийцем-психологом. Он некоторое время думал, рвал и метал, а затем взял да и стер себе память, оставив воспоминания только до встречи. Как будто ничего и не произошло. Лузерский подход, как ты думаешь? И все люди, которые сидят в Среде, – они как мой сын. Стирают свою память, чтобы не знать, что трахаются с делирийцами.

Она встала и ушла, вернувшись с надувным матрасом и одеялом. В лавке стоял дух смазки, стали, электроники, меня это успокаивало. Я ожидал крадущихся шагов, чутко прислушиваясь к звукам и крепко сжимая пистолет, но никто так и не появился. Спустя где-то час я отрубился, а когда встал, торговка уже копалась в шкафах с обшивкой для старых роботов. Некоторое время я за ней понаблюдал, потом съел таблетку и вернулся к мокнущему в баке зомби.

Почти весь день прошел в попытках реанимировать живого мертвеца. Мне хотелось адаптировать более совершенный ИИ для управления неповоротливым телом зомби, но для этого нужно было измерить задержки, понизить чувствительность и забраться в такие дебри, что у меня пухла голова. Через некоторое время старый механизм начал делать первые движения, потом мы запустили автоматическую тестировку. Не знаю, чем занимался Гарри, но меня возвращаться к нему не тянуло. Проекты завоевания Среды были так далеко, что я даже не желал о них вспоминать.

Зомби получился смышленым. Выглядел он уродливо, но при этом носил в черепной коробке урезанный по возможностям мозг промышленного робота типа «А». На улицах города такой контраст между внешностью и функционалом мог пригодиться. Мы его слегка модифицировали, добавили программы анализа и саморазвития. Насколько он будет сообразителен, можно будет разобраться позже.

– Зачем тебе робот? Он бесполезен.

Я и сам не знал. Возможно, я ощущал себя таким же анахронизмом. Оставив хозяйку, я сверился с картой и свернул направо. Легко можно представить, в какой ярости окажется священник, но еще в тот момент, когда я лежал в ванне или когда выходил из отеля, я уже знал, что визит неизбежен. Зомби топал за мной, вызывая улюлюканье торговцев, ген-проститутки свистели, обещая обслужить на славу нас обоих, если мы зайдем.

– Я ищу один кабак. Называется «Greed». Там по четвергам собирается ретротусовка.

– Ничего не знаю, мужик, – пожала плечами девица, в выгодном ракурсе выпячивая грудь.

Кабак действительно не из лучших. Дом Хлама считался элитным местом, где люди вспоминали старые добрые времена, а «Greed» был местом сбора для местных отбросов. Далеко не всем поклонникам культуры былого я симпатизировал. Ненависть к Сети зачастую носила не столько прагматический и строящийся на тривиальных размышлениях, сколько религиозный характер. Множество небольших сект, еще не уничтоженных Корпорацией, называли себя приверженцами ретроискусства, не пытающегося поработить человека, но на деле это были просто истерики, гопники или неизобретательные экстремисты. «Greed» принадлежал семейной паре Стетсов, больше всего прославившейся тем, что они превозносили групповой секс как путь к слиянию человечества, которое на последней ступени эволюции должно было превратиться в один организм. По-моему, Корпорация со своими борделями и продавцы экстази преуспели в подобной деятельности гораздо больше, но прокламации Стетсов привлекали разную гопоту из близлежащих районов, которой не хватало денег на полноценное подключение. Мне казалось, что они должны быть достаточно тупы, чтобы не следовать высокоморальным воззрениям Кара на синтета, играющего настоящую музыку.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Все мы хотим быть здоровыми и счастливыми, жить благополучно и радостно, решать все свои проблемы, д...
Фитотерапия еще со времен глубокой древности по праву считается одним из самых действенных методов л...
Раб из нашего времени, Борис Ивлаев, или, как его называют в мире Набатной Любви, Миха Резкий, даже ...
Кто эти странные всадники в старинной одежде, что несутся сквозь метель на белоснежных конях с ледян...
Почему все мечтают по-своему устроить личную жизнь визажиста Степаниды Козловой? Вот и бабуля Белка,...
Три книги – три артефакта, созданных древними богами, поддерживают равновесие в этом мире. И если од...