Фальшивая жизнь Посняков Андрей
Положив учебники и мелкие вещи в тумбочку, Женя подошла к шкафу. Старый, рассохшийся от времени, с облупившейся серо-голубой краской, этот предмет мебели, видно, находился здесь с момента основания кордона. Ну, хоть такой… Есть куда одежку сложить. Правда, вместо вешалок – гвозди…
Да и тесновато в комнатенке, честно-то говоря. Еще и раскладушку вместили у самого окна. Это – для Лиины, как успела сообщить Кротова. Студентов из Тартуского университета на станции ждали, знали уже, что прибудут трое: одна девушка – Лиина, и двое парней – Тынис и какой-то Иван Никаноров. Лиину и Тыниса многие знали со времен прошлой экспедиции, а вот Никанорова – нет. Лиину брали к себе Светка с Женей, ребята же должны были жить в поставленной прямо во дворе палатке. Еще должен был приехать из Ленинграда какой-то аспирант-биолог. Его решили поселить в кабинете. Хотя можно было бы и в палатку, к ребятам, но… аспирант все-таки.
Над Светкиной тумбочкой висело небольшое зеркало с отбитым краем. Глянув на себя, Женька поправила прическу и, немного подумав, сменила великоватую рубаху на узенькие синие штаны и голубую футболку с короткими рукавами.
Она еще не успела натянуть футболку, как кто-то постучал по дверному косяку.
– Ой! – испуганно обернулась Женька.
В дверях стоял незнакомый мужик лет сорока: тощий, небритый, в сандалиях на босу ногу, в синих отвисших трениках и распахнутой на впалой груди армейской рубахе. Короткая – почти под ноль – стрижка, мосластое, по-лошадиному вытянутое лицо, оттопыренные уши. Узкие глаза прищурены, на тонких губах какая-то презрительно-вызывающая ухмылка. В правой руке, между пальцев – дымящаяся папироса… Это еще что за тип?
– Тебе, что ли, вода горячая нужна? – хмыкнув, осведомился незнакомец.
Женька поежилась:
– Ну… мне.
– Так иди! Там, во дворе – летняя кухня. Я малый лагун вскипятил. Холодная – в ванне.
– Спасибо, – поблагодарила Женька.
– Всегда пожалуйста! – Лопоухий глумливо поклонился. – Меня, между прочим, Трофим зовут. Трофим Гольцов. Я тут по хозяйству.
– Понятно. Я – Женя. Разрешите пройти?
– Ах да – пожалте!
Гольцов отошел, пропуская Женьку… и даже отвесил комплимент:
– А ты ничего девчонка, красивенькая. Правда, тощая больно. Ну да ничего – откормим!
Сказал и тут же заржал – громко, словно лошадь.
Вечером устроили танцы. Говоров не обманул, электричество на старом кордоне было, бросили от старой просеки фазу. Танцевали прямо на улице, выставив в окно переносную «Юность».
Плясали под «Ча-ча-ча» и оркестр Франка Пурселя – Женька не зря привезла пластинки.
Потом Тая поставила какой-то вальс. Снеткова Марина, «Стрекоза», пригласила Колю Ващенкова. И правильно – сам бы он ни за что не осмелился! Вышла еще одна пара… Потом был быстрый танец под Рея Конниффа…
А потом… потом…
– Летку-еньку давай! – послышался вдруг чей-то самоуверенный голос.
Трофим Гольцов!
Этому-то что на детских танцах надо?
Опасливо покосившись на Кротову, Гольцов сразу же подошел к Женьке и глумливо поклонился:
– Разрешите вас пригласить?
От разошедшегося мужичка ощутимо пахло спиртным.
Да он пьяный, что ли?
Девушка отрицательно дернула шеей:
– Нет!
– Нет, пойде-ошь…
Грубо схватив Женьку за руку, Гольцов обнял ее и попытался облапать. Но тут же поучил звонкую пощечину!
– Так его, гада! Так! – подойдя заценила Светка. – А ну-ка, Голец, вали отсюда, проспись. Вали, говорю! Ты меня знаешь…
– Да что ж я не человек, что ли? Правов не имею? – Гольцов обиженно вскинулся, но тут же сник – похоже, уже нарывался на Кротову и больше подобного не хотел.
– Да ухожу, ухожу… Что мне… уж и не расслабиться…
– Ушел, черт худой, – хмыкнула Светка. – Ты, Жень, если будет приставать – сразу мне. Или стегани тряпкой! Он трус – уберется живо.
Гольцов больше не доставал. Но вечер был безнадежно испорчен. Эх, жизнь! Скорей бы эстонцы приехали, что ли…
Утром Гольцов извинялся. Приложил руку к груди и даже пытался встать на колени.
– Ну, бес же попутал от такой красоты!
Были ли те извинения искренними? Скорее всего, нет. Однако Женька простила – куда денешься, не настаивать же на увольнении? Тем более Гольцов и впрямь оказался трусоват. Между прочим, взрослый мужик! А ума, как у малолетки, – одни понты.
Через день Максим приехал в Озерск первым автобусом – старым тупоносым «ЗиС-155», отдав за билет один рубль пять копеек. Подзадержался, и не только из-за Верки – заглянул все же на комбинат, справился о вакансиях.
Пока ехал – не спал, все думал о Вере. Вот ведь, надо же так… Может, и самому в Тянск переехать, поступить на металлургический? Водители там нужны. А можно еще – в Ленсвязь, ремонтником. Все можно. И Вера – девчонка хоть куда. Красивая, без детей, и очень-очень взрослая…
Домашние встретили с радостью! Ну, еще бы! Мать и сестра еще не успели уйти на работу.
– Макси-имушка, сынок! Сейчас, сейчас… я с работы отпрошусь… Вечером гостей позовем… как люди…
– Мам, я тоже отпрошусь – помогу тебе готовить! Прям сейчас и побегу. Макс, а ты поспи пока… Ой! Как же я рада!
– Я тоже рад, сестренка! Какая ты взрослая стала… А я вам подарки привез! Сейчас распакую…
Открыв коричневый фибровый чемоданчик с блестящими никелированными уголками, он вытащил оттуда свертки…
– Это тебе, мам! Бусы!
– Ой, какие… Наверное, дорого…
– Не дороже денег! А это, Катька, тебе…
– Ой! Туфли! На шпильках!
Девушка быстро надела туфли.
– Ой… и с размером угадал – впору.
– Максим… а деньги-то? – нахмурилась мать.
– Обменял. Часы вы мне как-то присылали, помните?
– Ой, Макс…
– А это… – Максим вытащил небольшую пластинку в глянцевой обертке. – Это – Женьке. «Битлы»!
– А Женечка у нас нынче в экспедиции, – сообщила Катя. – Мы ведь тебя позавчера встречали. А потом ее Говоров того – сагитировал… Вот и умчалась на своей «Вятке».
– На чем умчалась?
– Мотороллер ей отец подарил! Ты чего задержался-то?
– Так… дела были… Мам, в Тянске на металлургическом должны места быть.
– Да подожди ты про работу, сынок! Кать, ты вот что… Ты возьми деньги, зайди там в магазин, купи… ой, даже не знаю, что и купить-то.
– Мать! Я сам в магазин схожу – прогуляюсь. Говорите только – что надо? Значит, Женька в экспедиции?
– Да-да, у черта на куличках – на станции юннатов. В Лерничах, что ли… Ладно, побегу я на работу, может, и там что куплю – не откажут.
Веру Ивановну Мезенцеву, матушку Макса и Кати, стройную, еще не утратившую обаяния и красоты женщину, на работе уважали, да и соседи любили за легкость в общении и надежный характер: сказала – сделала. Да и нелегко ей в жизни пришлось – двоих ребят одна, без отца растила – война, супруг от ран умер.
– Ну, побежала…
– Мам, и я тоже…
Проводив своих, Максим заглянул в сарай – место своего подросткового обитания. Как будто ничего не изменилось, словно бы и не было этих трех лет! Койка, старый верстак, радиодетали… Фотоувеличитель с ванночками и фонарем. Бачок для проявки пленок.
Вот здесь когда-то… Да что там – когда-то? Вся жизнь прошла… все детство.
Он уселся на старый табурет, чувствуя, как запершило в горле. Вдруг вспомнилась Лидия Борисовна, Лида… Обворожительно красивая учительница французского языка, практикантка, в которую был влюблен. И которую потом убили… Как вспомнишь – жуть! Лучше не вспоминать. И все же – Лидия, Лида… И как они с Женькой тогда… А потом Женька писала длинные письма, похоже, была влюблена… Хотя почему была? Верно, и сейчас… Хорошая красивая девочка – Женька.
Вечером посидели. Пришли соседи – Потаповы, Андреевы, Цветковы, еще несколько человек от Веры Ивановны, с работы. Супруги Колесниковы тоже заглянули, правда, ненадолго. Жаль, Женьки не было. Зато пришел участковый, старший лейтенант милиции Дорожкин или просто – Игорь. Парню недавно стукнуло двадцать пять, вот уже два года он ухаживал за младшей сестрой Максима Катериной, ухаживал небезуспешно – дело шло к свадьбе. Собственно, Катя-то его и притащила…
– Да не стесняйся ты, Игорь! Входи…
– Сейчас… вот разуюсь… Вера Ивановна, здрасте.
– Да не надо разуваться, входите, садитесь, вон…
– О, какие люди! – увидав участкового, оживились гости. – Игорь Яковлевич! Товарищ старший лейтенант! Ну, как там наша доблестная милиция поживает?
– Ничего, живем. Боремся, так сказать.
Поправив светлую, лезущую прямо в глаза челку, участковый уселся за стол. Катерина бросилась помогать матери.
– Вот, вареники, капуста… Кушайте, дорогие гости, угощайтесь. Мужчинам – беленькой!
– Не-не, Катя, мне красного, – запротестовал Александр Федорович, – Завтра на работу, за руль.
– Всем на работу! Всем за руль…
– Да сами-то садитесь уж, хватит бегать!
Виновник торжества сержант советской армии Максим Мезенцев смущенно сидел во главе стола и не знал, куда деть руки. Выпили бы уж скорее! А там…
– Вера! Катя! Садитесь же!
– Сейчас, вот хлеба порежем.
– Да успеете с хлебом… – на правах самого старшего слово взял сосед Ефим Палыч Потапов. Колхозный бригадир – осанистый плотный мужчина с вислыми усами и большими залысинами.
– Ну, что сказать, Максим… – Дождавшись тишины, Ефим Палыч поднялся с места. – Отслужил ты, все мы знаем, честно и достойно. Теперь вот вернулся. Удачи тебе и… найти свою судьбу!
Сказав так, Потапов искоса глянул на сидевшего рядом сына Юрия с супругой Раисой – белесой красоткой, продавщицей универмага райпо. Тут же сидела и дородная супружница Ефима Палыча, Светлана Тихоновна, и дочь Нюра – смешливая, склонная к полноте блондиночка с большой грудью… и вообще – все при всем.
– За тебя, Максим!
Все разом чокнулись, выпили, потянулись к закускам. Хлопотливая Вера Ивановна вновь убежала на кухню.
И вновь ее усадили.
– Выпьем за мать!
Пошла беседа. Немного порасспрашивали Максима про Венгрию, потом долго ругали израильских милитаристов, греческих «черных полковников», американцев – за войну во Вьетнаме и Китай – вообще за все. Обсудили полет на Венеру советского космического аппарата и вполне искренне, от души, похвалили Политбюро и лично Леонида Ильича Брежнева – за пятидневку.
Пятидневная рабочая неделя (вместо шести) была введена Указом Президиума Верховного Совета СССР еще в марте.
– Да, мужики… Пятидневка – это вам не шесть ишачить! По хозяйству хоть управляться есть время!
– Ой… как-то по-кулацки вы рассуждаете, дядя Ефим!
– О! Нашли кулака, ага, здрасте! А кто на Доске почета висит?
– Да ладно, дядя Ефим, не обижайся.
– Молодец Леонид Ильич – что тут скажешь?
– За Ильича!
– За Ильича, братцы!
Потом включили старенькую радиолу.
- Оранжевое небо, оранжевое море,
- оранжевая зелень, оранжевый верблюд!
Молодежь принялась танцевать. Нюшка Потапова сразу же утащила Макса, прижалась объемистой грудью. Мужчины вышли на крыльцо – покурить. Дорожкин – тоже, хотя давно уже пытался бросить и даже вполне успешно бросал. Месяца на два, а потом опять начинал – работа-то нервная!
Вот и сейчас, уселся вместе со всеми на лавочке, у веранды, достал серовато-голубую пачку «Прибоя» за двенадцать копеек – нарочно такие купил, чтобы не сильно курить тянуло.
– Тю-у, Игорь! – покачав головой, протянул Юрка Потапов – высокий красивый парень с зачесанной назад челкой. – Экономишь, что ли?
– Бросаю!
– Ну, пока не бросил, на-ко, угостись! – Юрий протянул участковому пачку «Казбека» с черным всадником на фоне голубоватых гор. «Казбек» считался престижным.
– Табак тут такой же, как у «Герцеговины Флор», – похвастал Потапов. – А их сам Сталин курил.
Дорожкин махнул рукой:
– Да уж прям «Герцеговина»!
Однако от предложенного курева не отказался, задымил… Тут и дядя Ефим вышел.
– Угощайся, батя!
– Не-е, у меня свои – «Друг»!
– Шикарно живете!
– У дедушки за печкою компания сидит, – донесся из окна приятный баритон певца Владимира Макарова. – И распевает песенки, усами шевелит!
– Ну, вы что сидите-то? – выглянула в окно Катерина. – Закурились совсем! Идите танцевать!
Сама же, между прочим, выбежала на веранду, придержала Дорожкина за рукав:
– Игорь! Надеюсь, ты в эту субботу не дежуришь?
– Я в среду по графику. А потом – в понедельник. А что? – Милиционер подозрительно покосился на возлюбленную, вполне осознавая, что разговор этот хитрая девушка затеяла не просто так.
– Ага. – Зябко поежившись, Катя повела плечом. – Свозил бы нас с Максом в Лерничи, к Женьке…
– Хо! В Лерничи! – хохотнул участковый. – Триста верст киселя хлебать!
– И вовсе не триста! Да по хорошей дороге…
– Это в Лерничи-то – хорошая? – Дорожкин покачал головой. – Замаешься пыль глотать! Да и как я вас повезу – втроем на моем «Восходе»?
– У тебя же служебный «Урал» есть. Новенький… – не отставала Катерина. – В палатке б с тобой поночевали. Представь только – ночь, тишина… соловьи поют. И мы с тобой – вдвоем… – Катерина положила руку участковому на плечо и томно заглянула в глаза: – А, Игорь?
Ну, против такого взгляда – да кто бы устоял? Кто-то бы и устоял, да только не Дорожкин!
– Ну-у… вообще-то мне там подучетный элемент проверить надо, – сам себя уговаривал старлей. – Давно уж не проверял.
– Вот! Заодно и проверишь. А потом мы с тобой… Заодно рыбы можно поудить.
– Ладно! Так и быть – уговорила.
Недолго и уговаривался!
– Ой, спасибочки, Игорек! Какой ты у меня молодец! Пойдем скорей танцевать, ну же!
Катя распахнула дверь… А там снова пел Владимир Макаров:
- Поужинали дружно и ложатся на бочок
- Четыре неразлучных таракана и сверчок!
Глава 3
Тянск, Озерск и окрестности. Июнь 1967 г.
– Озерск, третья кабина! – привстав за стойкой, выкрикнула сотрудница главпочтамта – дебелая голосистая тетка с модным шиньоном на голове.
– Да-да… Спасибо!
Сорвавшись с обитой дерматином скамейки, вертлявый любвеобильный Игорь – любовник некой бухгалтерши Ираиды Федоровны, вошел в кабинку и, плотно прикрыв за собой дверь, снял трубку с телефонного аппарата:
– Ну, здорово. Наконец-то! Чего хотел? Да как всегда… Не, Караюшко, не спешу – тут надобно срочно! Есть на примете один антиквар… так вот, на выходных его не будет – хата пустая. Смекай! Зашли и – арриведерчи! Ладно-ладно, не болтаю я зря… Короче, все как обычно – жду.
– Пожалуйста, скажит-те, когда отправляется ближайший автобус до Лерничи? – Модный молодой парень с узким интеллигентным лицом, в светлых узеньких брючках и остроносых штиблетах говорил с явным акцентом, да и вообще производил впечатление иностранца: как по одежде, так и прической – светлые волосы, пожалуй, были слишком длинными для провинции, а обращение – слишком уж вежливым. Впрочем, кассирша – крашеная блондинка лет тридцати, с начесом и в модной нейлоновой блузке – все поняла сразу:
– Эстонцы, что ли? Опять к нам, в экспедицию?
– Да, эстонцы, – закивал парнишка. – Опять-опять!
– В старой школе жить будете? – полюбопытничала кассирша.
– Не-ет, на этот раз сразу по деревням.
– Понятно. Фольклор искать будете. Смотрите, чтоб не как Шурик!
– Какой Шурик? А, из кино-о…
Студенты из Тарту приезжали в Озерск далеко не впервые. Начиная с конца пятидесятых, Тартуский университет почти каждый год организовывал летние фольклорно-этнографические экспедиции в места компактного проживания вепсов – загадочного для многих народа финно-угорской языковой группы, родственного финнам, эстонцам, венграм.
Под руководством преподавателей студенты собирали фольклор: записывали предания, легенды и сказки, зарисовывали и фотографировали жальники и священные камни, если отдавали старые вещи – корыта, плетеные из бересты фляги и прочее, – брали и их, для музея.
Приезжали почти каждое лето. Потому и за чужих их тут почти не считали – привыкли. Фольклор так фольклор.
– В три пятнадцать ближайший. Там до парома только.
– Мы знаем. Три билета, пожалуйста.
Взяв билеты, молодой человек вышел на улицу и помахал рукой. На скамеечке у посадочной платформы его дожидались двое – кудрявый полноватый брюнет в рубашке и черных трениках и высокая худая девушка – этакая шпала с длинными светлыми локонами и милым, вполне симпатичным, лицом. Девушка была одета по-летнему: кеды, с короткими рукавами рубашечка в черно-желтую клетку и зеленые короткие штаны – шорты, явно смущавшие проходивших мимо местных. Такие штанишки в провинции носили только дети, а уж никак не взрослые, это считалось неприличным. Впрочем, девушке, похоже, было все равно.
От соседней платформы только что отправился автобус на Тянск – длинный «шестьсот девяносто пятый» «ЛАЗ» с бордовыми полосами и большой буквой «Л» на округлой «морде». Мигнув подфарником, завернул, вырулил на Советскую и, зарычав двигателем, покатил, быстро набирая скорость.
– Эй, эй! – из автостанции на платформу проворно выбежал осанистый и, видимо, сильный, мужчина лет сорока с лишним, с небольшой седой бородкой. Одет он был как лесоруб или артельщик: серо-зеленая роба, засаленная кепка и кирзовые сапоги с отвернутыми голенищами, и это несмотря на установившуюся с прошлой недели жару!
– Эй, эй… где автобус?
– Вам на Тянск? – подняв голову, улыбнулась девушка.
– Тянск, Тянск! Куда же еще-то… – Мужчина отозвался неожиданно зло, словно в его опоздании были виноваты сидевшие на скамейке студенты. – Ишь, сидит, курвища голоногая, смеется… Весело, да? А-а…
Обозвав ни за что ни про что девчонку, хамоватый лесоруб – или кто он там был – вдруг увидал притормозивший напротив, у Дома колхозника, лесовоз – «ЗИЛ 157-й» (также именуемый «колун») с «хлыстами» и, перебросив на плече котомку, побежал к машине.
– Эй, командир! До Тянска не кинешь? Я же не за так… Чего? Ага, залезаю… Вот спасибо, брат!
– Кур-рад! – беззлобно запоздало выругалась девчонка.
Кудрявый тоже поддержал:
– Хам трамвайный, да… О! Смотри – Тынис. Ну как? Билеты купил?
– Купил! – улыбнулся светловолосый модник. – Но автобус только в три пятнадцать… Как Лиина и говорила.
– Ну, я же знаю. – Девушка повела плечом и, вскочив на ноги, подхватила рюкзак. – Пошли тогда в парк, что ли… Иван, купи, пожалуйста, ситро. И еще мороженое, если будет. А мы пока… Вон – промтоварный… А там, на пригорке, винный – «Заря». Там тоже ситро бывает.
– Вижу, ты тут и впрямь все знаешь.
– Так и Тынис… Мы же тут не в первый раз, да. Вот тебе деньги. Не хватит – потом сочтемся.
«Парком» местные жители именовали стадион с затоптанным футбольным полем и беговой дорожкой. На окружавших стадион холмиках, поросших елкой и редкими соснами, кроме скамеечек, располагались летняя эстрада, танцплощадка и – рядом с ней – клуб, построенный еще пленными немцами. Напротив клуба, на самой вершине холма, была устроена беседка, из которой открывался великолепнейший вид на весь Озерск, до самого Большого озера. Именно в этой беседке обычно и коротали время дожидавшиеся автобус пассажиры.
Правда, студенты в беседку не пошли, расположились невдалеке на пригорке, в тени высоких елок. В беседке – побрезговали: многие пассажиры особой опрятностью не отличались – где ели, там и мусорили и, так сказать, естественные надобности отправляли.
– Так. – Опустив наземь рюкзак, Лиина уселась рядом, скрестив по-турецки ноги. – Тынис! Пока время есть, нам так это надобно все еще раз проверить. Не забыли ли чего?
– Так если и забыли – поздно уже, – опускаясь на траву, резонно возразил молодой человек.
Лиина упрямо поджала губы:
– Ничего не поздно! Здесь есть магазины, они работают и, если что, можно все купить.
– Итак. Диктофон, пленки… Фотоаппарат…
– Пленки… две штуки на шестьдесят четыре и четыре – на тридцать две… Хватит, как думаешь?
– Ну, если вы с ребятами фоткаться часто не будете, то вполне.
– А мы, может, будем! – от души расхохоталась Лиина.
А чего бы и не посмеяться? С погодой повезло, впереди – скорая встреча с друзьями и самое интереснейшее дело! Ну, подумаешь, «курвой голоногой» обозвали… Эксцесс! Лесоруб просто зло сорвал.
Между собой студенты говорили по-эстонски, тут же переходили на русский, что не составляло им никакого труда. Правда, русские слова они выговаривали чересчур чисто, растягивали, иногда оглушали согласные – «хват-тит вполне-е».
– Vaata, Ivan tuleb! Купил ситро?
– Ostsin limonaadi! Вкусный! Ja jaatis.
– Мороженое? Вот же здорово!
– Фруктовое, по семь копеек.
Побыстрее скушав мороженое – чтоб не растаяло, – студенты растянулись на старом покрывале, извлеченном из объемистого рюкзака Ивана.
Так, болтая и попивая лимонад, и провалялись почти до автобуса, еще успев перекусить купленной в магазине чайной колбаской по рубль семьдесят, вкуснейшим, испеченным в местной пекарне ржаным хлебушком и плавлеными сырками.
В это же самое время какой-то сутулый коротко стриженный парень с вытянутым угрюмым лицом пил в беседке вино прямо из бутылки.
Под посадку в Лерничи подали новый бело-зеленый «ЗИЛ-158». Ехал он довольно быстро, без особых проблем обгоняя попутные грузовики и даже легковые машины. Правда, последних оказалось всего две – старый «четырехсотый» «Москвич» с большими колесами и светло-голубой «горбатый» «Запорожец».
Примостив рюкзаки, студенты устроились на сиденьях, благо сейчас, в середине рабочего дня, народу в автобусе оказалось немного – упарившиеся на жаре деревенские тетки с котомками, лысоватый мужчина в серых чесучевых брюках и белой, с закатанными рукавами рубашке, седобородый дед с мальчиком, как видно, внуком, три хохотушки-девчонки лет десяти-одиннадцати и тот самый сутулый парень, что пил вино в беседке. Парень уселся на заднем сиденье, а, проходя мимо Лиины, покосился на ее шортики и что-то недобро буркнул. Она и ухом не повела – привыкла, а скорее, просто не обратила внимания.
Уже через час автобус остановился у парома.
– Смотри, как быстро, деда! – захлопал в ладоши мальчишка. – А ты говорил, часа два тащиться!
– Просто хорошая машина, – похвалил автобус старик. – И шофер неплохой. Да и народу мало – у каждого столба не выскакивали.
Покачиваясь на поднятых волнах, подошел паром. Пассажиров пригласили на посадку.
– О! Здорово, Серега! – Паромщик, здоровый мужик в расстегнутой до пупа рубахе, оторвался от лебедки и громко поздоровался с тем самым сутулым. – А я гляжу ты – не ты? Откинулся уже? Поздравляю. Гляжу, и отметить успел.
– Так отметился, а потом… У «хозяина»-то не особо погуляешь, – хмыкнул сутулый. – Здоров будь, Картавый. Что, комнатенка-то моя цела?
– Да что ей сделается? Барак стоит, как стоял. А ценных вещей у тебя и не было.
– Это уж точно…
– Да, теперь сосед у тебя – Гольцов Трофимка.
– Голец? Да таких соседей…
Парень грязно выругался, не особо стесняясь…
Паром причалил через пару-тройку минут. Все вышли.
– Ну? – негромко спросил Иван. – Теперь куда? Может, поищем какой-нибудь попутный транспорт?
Тынис подтянул рюкзак и засмеялся:
– Ну, разве что лесовоз. Так мы втроем не поместимся.
– А далеко до этого… Рябого Порога?
Читать бесплатно другие книги:
