Жертва из космоса Шекли Роберт
— Я давно за тобой наблюдаю, — продолжал полицейский. — Ты через весь город проехал со скоростью, на десять миль меньше положенной. В чем дело? Решил посмеяться над нашими правилами опасного дорожного движения?
— Да вы что? Я один из самых рискованных водителей на всем острове!
Полицейский усмехнулся. Ему не раз приходилось слышать подобные оправдания. Он обошел машину, пытаясь найти вмятины и царапины. Альбани не повезло, потому что за своим „ламборджини“ он следил гораздо тщательнее, чем этого требовали существующие на острове правила. Полицейский увидел, что фары и поворотные огни в полном порядке, что противоречило Закону небезопасного вождения.
— Все понятно, — сказал он. — Придется наложить штраф — „Отчаянная езда“.
Альбани напрасно пытался уговорить полицейского, пока тот укреплял специальное приспособление на контрольной панели компьютера. Наводчик умолял оштрафовать его в следующий раз и даже предложил солидную взятку. Но и здесь ему не повезло — в тот день был „Неподкупный вторник“.
Закончив возиться с панелью, полицейский заглянул в окошко, убеждаясь, что привязной ремень не на месте.
— Удачи тебе, приятель, — пожелал он. — Я оштрафовал тебя всего лишь на десять минут, к тому же, движение сегодня не такое интенсивное.
Когда устройство в машине Наводчика сработало, полицейский резво отскочил в сторону. Педаль газа „ламборджини“ до конца ушла вниз, и машина со страшным скрежетом рванула вперед. В воздухе запахло паленой резиной.
Слух о том, что кого-то наказали „Отчаянной ездой“ быстро распространился среди остальных водителей. Легковушки, грузовики и автобусы тут же свернули на тротуары. Пешеходы прятались по подъездам и специальным противоавтомобильным укрытиям. А Альбани несся вперед в своем ревущем „ламборджини“. Ему чудом удалось свернуть влево на шоссе, ведущее из города. Когда он вырулил из потока машин, ускорение вдавливало его в спинку кресла. Тут на устройство поступила команда „вихляние“, и машина принялась выписывать зигзаги на шоссе, съехала в поле, а потом на грунтовую дорогу. Альбани, как человек, борющийся с питоном, пытался крутить руль, давил на тормоза, которые вот-вот могли полностью сгореть.
Но самое главное испытание ожидало его впереди — в сотне ярдов от себя он увидел пробку. Там скопилось столько машин, что объехать их не было ни малейшей возможности. Альбани крепко сжал руль и закрыл глаза.
В этот момент срок действия штрафа закончился, и педаль газа прыгнула вверх. Альбани тут же выпустил парашют — средство безопасности, которым на Эсмеральде обязательно снабжались все машины. Ему повезло — он остановился в нескольких футах от забитого машинами перекрестка.
Зато потом он уже ехал к зоопарку с весьма умеренной скоростью. Водителям, которым удавалось уцелеть после „Отчаянной езды“ полагалась награда — двадцать четыре часа безопасности и они могли ездить с любой скоростью. Альбани теперь не превышал двадцать километров в час.
Служитель зоопарка долго чесал в затылке, а когда получил хрустящую купюру в пять долларов, вспомнил, что похожий на Хортона Фута человек долго стоял возле клетки с бабуинами, и ушел из зоопарка полчаса назад.
40
Альбани тут же помчался обратно в город, нарушая столько правил дорожного движения, что им бы остался доволен даже самый придирчивый полицейский. А Хэрольд тем временем как раз добрался до порта. Ему сообщили, что Фут имеет обыкновение проводить время в баре Мэллигана „Последний шанс“, который одновременно служил и ночлежкой для портовых бродяг и располагался в высоком узком здании недалеко от причала.
— Фут? — задумчиво переспросил владелец бара. — Такой невысокий худой парень в длинном черном пальто? Да, иногда заходит. Однако, я понятия не имею, где он сейчас.
— Мне нужно его найти, — сказал Хэрольд.
— На вашем месте я бы поискал его возле причала для рыболовных судов на углу Лэйкхерст и Вьянде. Иногда он там нанимается работать весовщиком, когда фабрика искусственной свинины закрыта.
Хэрольд отправился на причал. Там стояли огромные корабли, прибывшие с Кубы, Гаити и Багамских островов. Над ними, в полуденном небе с криками летали чайки. Маленькие шаланды, качались на волнах, их мачты жалобно скрипели от порывов свежего бриза. Большинство суденышек уже были украшены в преддверие Сатурналий. Завтра должен состояться большой фестиваль, которым и ознаменуется начало праздника. Ночью, в освещенной огнями фейерверков гавани, проплывет процессия кораблей, сверкая разноцветными огнями иллюминации.
Хэрольд увидел на причале старого, одетого в лохмотья человека, который сидел на швартовой тумбе и смотрел в воду.
— Фут? — переспросил он. — Хортон Фут? Если ты знаешь, куда исчезает утренний туман, его ты обнаружишь без труда.
— Что-что? — удивился Хэрольд.
— Это Киплинг, — объяснил человек в лохмотьях. — Тебе очень важно найти этого Фута?
— Да.
— Двадцать баксов не пожалеешь?
Хэрольд заплатил. Оборванец провел его задворками в лабиринт запутанных и переплетенных улиц и переулков старого города Эсмеральды. От канав несло зловонием, а бесплодные скворцы дрались с бешеными крысами за лакомые куски отбросов. Откуда-то сверху с балкона доносился женский голос, поющий старую как свет жалобную песню про то, как грустно каждый день хлопотать по хозяйству, зная, что твой милый никогда уже не вернется.
Местные жители — одни круглолицые и небритые, другие — узколобые и с похотливыми глазами, подпирали спинами двери домом, держа руки в карманах, а глиняные трубки в зубах, как будто только и ждали, что вот-вот должен появиться Гольбейн и увековечить их на своих картинах. Зажглись газовые фонари, и возле каждого из них возник светящийся нимб — архитекторы Эсмеральды скопировали это из старого фильма Лерда Крегера. Завершилась вечерняя молитва, и голубые сумерки наконец сменились наполненной шорохами ночью.
— Вон он там сидит, — буркнул провожатый и исчез в боковой аллее.
Хэрольд посмотрел в указанном направлении. На другой стороне улицы перед ярко освещенной витриной кафе, которое благодаря зеркалам казалось менее убогим, чем на самом деле, сидел за крайним столиком человек в черном пальто и потягивал из бокала напиток, который при более внимательном рассмотрении оказался лаймовым коктейлем. А рядом с ним, попивая „негрони“, сидел ни кто иной, как Микеланжело Альбани.
— А, привет, Хэрольд, — небрежно бросил Альбани. — Присаживайся к нам. Я сам только что подошел. Хортон, познакомься с моим другом Хэрольдом Эрдманом. Ему тоже абсолютно не нужна Карточка Предательства.
Альбани многозначительно посмотрел на Хэрольда, призывая придерживаться этой линии.
— Именно, — подтвердил Хэрольд, подтягивая стул и садясь за столик. Ваша карточка мне абсолютно ни к чему. — Он повернулся к Альбани. — Какие новости?
— Представляешь, меня сегодня оштрафовали — назначили „Отчаянную езду“. К тому же, как назло сегодня Неподкупный Вторник. Ладно, не везет в одном, повезет в другом. А ты чем сегодня занимался?
— Эй, приятели, хватит лапшу на уши вешать, — вмешался Фут. — У меня есть свои источники информации. И они утверждают, что вам позарез нужно купить у меня Карточку Предательства.
— Да ты меня насквозь видишь, — признался Альбани. — Ты прав, Фут. Я хочу ее купить. Не сейчас, разумеется. Может, через пару недель или, самое большее, через месяц. Тогда, может быть, я смогу заплатить тебе кругленькую сумму.
— Я не могу ждать несколько недель, — заявил Фут.
— Мне уже об этом рассказывали, — приятным голосом сказал Альбани.
— Я подозреваю, что и вам ждать не с руки.
Хэрольд прокашлялся, выдав себя с головой, но ведь у него не было такого опыта, как у Альбани, который умел держать себя в руках при любых обстоятельствах. Фут, невысокий отталкивающий тип с красно-коричневой родинкой в форме летучей рыбы под левой мышкой, задумчиво потер нос.
— Сколько ты за нее хочешь? — спросил Альбани.
— Двести долларов.
— Согласен, — сказал Хэрольд.
Альбани бросил на него укоризненный взгляд, но тот уже вытащил бумажник.
Когда они отошли от кафе на один квартал, Альбани сказал, обращаясь к Хэрольду:
— Я бы смог сбить цену до пятидесяти.
— Да, но уже слишком поздно.
Альбани взглянул на часы, и только теперь заметил, что день закончился и сменился ночью.
— Проклятие! Надо поспешить, если мы хотим добраться до виллы Луэйна сегодня. А мы еще не забрали наши маскировочные костюмы.
41
Джекинс так резко затормозила возле дома Луэйна, что завизжали шины ее красного спортивного автомобиля, когда приятные вечерние сумерки только начали спускаться на Эсмеральду. Но чудесный вечер не отразился на настроении девушки — ее голубые глаза потемнели от гнева.
Хлопнув дверцей, она направилась к входу быстрой походкой, насколько ей это позволяли обтягивающие мини-юбка и жакет-болеро. Звонить она не стала. Просто вставила в замок собственный ключ, полученный от Луэйна, когда между ними были хорошие отношения, и зашла в квартиру.
— Луэйн? — позвала она. Но лишь молчание было ей ответом. Включив свет, она подошла к шкафу с одеждой. Пропали замшевый пиджак Луэйна, его твидовая шляпа и его охотничья трость. Итак, он действительно уехал на виллу со своими друзьями, не то что не пригласив ее, но даже не предупредив ее об этом. А его охотничьи дела не могли служить оправданием. Она знала по крайней мере десять человек, которых Луэйн пригласил на сегодняшнюю вечеринку. А о ней он даже не подумал.
Хотя ее всю трясло от возмущения, Джекинс задумалась, почему Луэйн так внезапно решил устроить вечеринку и почему — даже не учитывая их личные отношения — все же пригласил ее с собой.
Она села в огромное мягкое кресло и закурила сигарету со слабым наркотиком. Она вспомнила, как Луэйн отзывался о Хэрольде. Назвал его превосходной Жертвой.
А затем, как ни странно, Охотничий компьютер из тысяч всевозможных комбинаций, выбрал именно ту, которая необходима Луэйну. Что-то здесь не так. И почему он пригласил на виллу целую толпу народа, а про нее даже не вспомнил.
Ладно, надо как следует во всем разобраться. Луэйн поехал на виллу с друзьями, чтобы заманить туда Хэрольда. Но ведь Хэрольд и его Наводчик Альбани не такие идиоты, чтобы самим полезть в капкан. Они ни за что не появятся в той части острова, где Луэйн благодаря своей щедрости Пользовался любовью и уважением крестьян.
Что-то здесь не то. В этой головоломке не хватает какой-то важной детали. Но какой именно? Девушка встала с кресла и принялась мерять шагами комнату. Внезапно ее взгляд остановился на охотничьих трофеях Луэйна, которые висели в рамках на стене. Подойдя ближе, она присмотрелась к ним повнимательней. Да, одна из маленьких рамок — серебряная с причудливой гравировкой — была пуста. Что же в ней было? Она никак не могла вспомнить. Джекинс уже решила выбросить всю эту историю из головы, как внезапно ей пришла мысль перевернуть рамку. На обороте аккуратным почерком Луэйна было написано: „Эта Карточка Предательства досталась мне в наследство от дяди Освальда, царствие ему небесное.“
Луэйн забрал Карточку Предательства? Интересно. Но зачем она ему понадобилась на вилле, где все на его стороне? Вся эта таинственная история запуталась до такой степени, что девушка решила выпить. Она подошла к бару. Рядом с ним на телефонном столике лежал листок бумаги. На нем было записано имя и номер телефона. Хортон Фут. Один из самых заклятых врагов Луэйна.
Опять тупик. С чего бы это Луэйн стал звонить человеку, который — и это ни для кого не секрет — ненавидит его и презирает.
Джекинс снова затянулась сигаретой и уселась в кресло. И тут ее осенило. Этот пройдоха Луэйн мог позвонить своему врагу потому, что никому и в голову не могло прийти, что Фут работает на него.
Скорее всего Луэйн договорился с Футом, щедро вознаградив его, чтобы тот продал Карточку Предательства Хэрольду. А неопытный Охотник подумает, что она даст ему преимущество и поможет незаметно пробраться на виллу, где на самом деле его поджидает хозяин с оружием в руках.
Девушке это не понравилось. От поступка Луэйна дурно пахло. Надо же, выбрал себе легкую Жертву, сделал так, чтобы оказаться с ней в паре, а теперь при помощи Карточки Предательства хочет заманить его в ловко устроенную засаду! Хитрость необыкновенная, но такие вещи идут вразрез с этикой Охотничьего Мира!
Вот поэтому Луэйн и не пригласил ее на вечеринку — он опасался, что она раскроет все его подлые планы.
Открыв верхний ящик стола, она вытащила оттуда записную книжку Луэйна. Среди других, был там и номер телефона Хэрольда, записанный аккуратным почерком Луэйна. Никаким честным путем Луэйн не смог бы так быстро узнать, кто на него охотится!
Сняв трубку, Джекинс набрала номер Хэрольда. Это был телефон квартиры Норы. Она же взяла трубку.
— Послушайте, — сказала Джекинс, — мы с вами почти не знакомы. Меня зовут Джекинс Джоунз, и мы встречались на Юбилейном балу. Вы ведь приятельница Хэрольда, не так ли?
— Да, — ответила Нора. — А в чем дело?
Джекинс вкратце рассказала про то, что ей удалось обнаружить.
— Я давно дружу с Луэйном, но на этот раз он ведет нечестную игру. Он решил схитрить, а это мне не по душе. Поэтому я вам и позвонила, чтобы вы предупредили Хэрольда. Ему следует позаботиться о своей безопасности.
— О, Господи! — воскликнула Нора. — Будем надеяться, что они еще не уехали, и у нас еще осталось время. Они сейчас у Альбани. Я немедленно позвоню туда. Спасибо, Джекинс!
Нора, стоя в одной ночной рубашке с мокрыми после душа волосами, нашла номер телефона Альбани и сняла трубку.
— Квартира Альбани, — ответила на том конце провода Тереза.
— Мне срочно надо поговорить с мистером Альбани или с Хэрольдом.
— Они сейчас в подвале обговаривают важные дела. Мне приказано ни в коем случае их не беспокоить. А кто это?
— Нора Олбрайт. Хэрольд одно время жил у меня на квартире. Мы с ним из одного городка.
— Да, он рассказывал про вас. Может, передать ему что-нибудь? Он позвонит вам сразу, как только освободится.
— Послушайте, я звоню по чрезвычайно важному делу. Мне только что стало известно, что ему готовят ловушку при помощи Карточки Предательства. Я узнала, что некто Хортон Фут продал ее Альбани. А Фут работает на Луэйна! Все это специально подстроено! Как только Хэрольд окажется на вилле, ловушка захлопнется.
— Господи! — воскликнула Тереза. Майк не переживет потерю еще одного клиента.
— Лучше позовите их из подвала, и я поговорю с кем-нибудь из них.
— Простите, — сказала Тереза, — но их там нет. Я сказала вам неправду.
— Зачем?
— Там приказал мне Майк. Чтобы все думали, что они с Хэрольдом все еще в городе.
— То есть они уже поехали на виллу?
— Час назад. Неужели ничего нельзя сделать? Может, стоить сообщить властям, чтобы те остановили Охоту?
— Нет, — сказала Нора. — Луэйн не нарушил никаких законов. Его поступок противоречит лишь этике и морали. Дайте подумать… Я кладу трубку, у меня возникла одна мысль.
Нора положила трубку на рычаг. Связаться с Хэрольдом или Альбани она никак не может. Обогнать их и приехать раньше на виллу Луэйна тоже. Оставалось только одно. И она надеялась, что ей это поможет. Нора набрала телефон „Охотничьего Шоу“.
42
Альбани не любил надолго расставаться со своей машиной. Не так много времени отпущено человеку жизни, чтобы сидеть за рулем „ламборджини“, и Майк Альбани желал наслаждаться каждым таким мгновением. Однако профессиональная необходимость переборола личные привязанности. Став обладателем Карточки предательства, он быстро нашел подходящие маскировочные костюмы для Хэрольда и для себя. Приехав на Центральный вокзал, они как раз успели на поезд в 19.15, отправлявшийся в Санта-Марту, небольшой деревушки, где и располагалась вилла Луэйна.
Вагон был битком забит крестьянами в одеждах черного цвета с плетеными корзинами, полными салями и плодами хлебного дерева, которое в изобилии произрастало на острове.
После получения независимости Охотничьего Мира, его основатели первым делом решили выселить с острова всех коренных жителей и решили все начать с нуля в демографическом отношении. После долгих споров было решено, что острову необходимы крестьяне. Но не просто какие-нибудь там крестьяне Эсмеральда нуждалась в крестьянах, которые были бы довольными своей жизнью и не завидовали окружающему их богатству и роскоши. Основатели понимали, что по настоящему хорошие крестьяне обойдутся недешево, но ничто другое не могло создать на острове обстановку терпимости, которая так цениться в современном мире.
После горячих дебатов было принято решение привезти из южной Европы крестьян, которые носят береты.
Основатели установили контакты с испанскими и итальянскими силу, которые поставляли рабочую силу из Андалусии и Меццоджорно, провели беседы с претендентами, и самые талантливые из них были направлены в пользующуюся заслуженной репутацией „Крестьянскую школу“ в городке Цуг, Швейцария, для окончательной полировки.
Крестьяне на Эсмеральде на самом деле почти не занимались никакой работой, а просто исполняли декоративные функции. Всю тяжелую и грязную работу выполняли государственные рабы: пахали, сеяли, унавоживали поля и снимали урожай. От крестьян всего лишь требовалось танцевать перед гостями Эсмеральды по воскресеньям, а в остальные дни недели пить слоуг — мешанина из вина и пива, которую тщетно пытались разрекламировать эсмеральдовские виноделы.
А еще они хвастались своим богатством и мужскими способностями, пока их жены поджаривали дома фаршированных кукурузой поросят.
Их традиционные костюмы разработал сам Джики из Голливуда: длинные юбки, шаровары и плотно зашнурованные корсажи.
Разумеется возникали проблемы с крестьянскими детьми, как и с любыми остальными, но после достижении совершеннолетия их отправляли в торговые школы Кашмира, и все оставались довольны.
Наблюдательный человек наверняка бы заметил двух личностей в широких плащах, которые сошли на станции Санта-Марта дель Кампо, располагавшейся в пятидесяти милях от города. Они тут же направились в „Голубой Бофор“ самую большую таверну в деревне — и стали тихим голосом о чем-то договариваться с владельцем. Один из незнакомцев — молодой парень с пышной фальшивой бородой — показал ему листок бумаги, который крепко сжимал в руке. Хозяин таверны от удивления открыл рот, а затем на его лице появилось хитрая усмешка.
— Не, ну я то тут причем, а? — Год учебы в школе для сельских барменов на севере Англии сильно сказался на его речи.
— Мы хотели бы поговорить с Антонио Фериа, — сказал бородатый.
— Он сейчас занят по горло — следит за подготовкой вечеринки на вилле.
— Это нам известно. — В руке бородача появилась хрустящая банкнота. Будь хорошим парнем, отведи меня к нему.
Хозяин взял деньги, изобразил на лице благодарность и пошел к телефону.
43
Когда младший Джанго Фериа вернулся вечером из школы, он увидел двух незнакомцев, сидящих в гостиной его матери. У того, что ростом повыше, была фальшивая борода. Другой — темноволосый, весь в черном, в мягких невысоких кожаных сапогах. Его голубые глаза излучали такую решимость и непоколебимость, что Джанго застыл на месте.
— Кто это? — поинтересовался он.
— Заткнись! — прикрикнул на него отец, Антонио Фериа. Только тогда Джанго заметил, что на отце белая рубаха с кисточками, которую тот одевал только на похороны и праздники. Наверно, эти незнакомцы очень важные персоны, подумал Джанго, но задавать вопросов больше не стал, потому что хорошо усвоил уроки в „Крестьянской школе“: не думать о том, о чем тебя не просят.
Тут в комнату вошла его старшая сестра Миранда. Она остановилась, поставив руки в боки и слегка оттопырила нижнюю губу. Волосы были наспех прихвачены лентой. Она была высокой для крестьянки, но ниже, чем настоящие аристократки. Небольшие, но упругие груди распирали грубое полотно крестьянской сорочки. Ноги были скрыты под длиной юбкой, но они тоже, наверняка были что надо.
— Папа, что ты натворил? Кто эти люди? — хотя в ее голосе звучала тревога, было видно по ее лицу, что она с удовольствие оказалась бы в объятьях одного из этих мужчин, а может и двух, разве что не одновременно.
Сидящий за грубо сколоченным деревянным столом Антонио Фериа почесал небритый подбородок и налил себе стакан узетта. В его глазах отражалась борьба гнева и усталости.
— Все очень просто, — сказал он. — Этот человек, — он слегка пошевелил покалеченной правой рукой в сторону Хэрольда, — пойдет сегодня на виллу сеньора Луэйна, чтобы прислуживать ему на банкете. Он подаст жареных цыплят вместо Джовио, нового крестьянина, которого сеньор еще не знает в лицо. Ты будешь вместе с ним — понесешь традиционные пироги со шкварками. Понятно?
— Он не местный, — с любопытством разглядывая Хэрольда, заметила Миранда. — Или это новый крестьянин?
— Нет, он Охотник и приехал издалека.
— Охотник? И на кого же он охотится?
Антонио отвел взгляд в сторону. Его лицо исказила гримаса.
— Он охотится на сеньора Луэйна, Эль Патроне, наконец выдавил он из себя и снова наполнил свой стакан.
— Отец! Как ты можешь предать сеньора Луэйна, который столько сделал для тебя и для всей деревни?
Антонио Фериа что-то неразборчиво пробормотал и зашаркал ногами по земляному полу. Его деревянные башмаки, несколько пар которых он дешево купил на рынке в Санта-Каталина, уже почти сносились от шарканья по грязному двору.
— Но у меня нет другого выбора! — с жаром воскликнул он. — Дело в том, что у него есть Карточка Предательства. Ты же знаешь, как государство карает тех, кто отказывается предавать по требованию владельца такой карточки.
— Тогда у тебя действительно нет другого выбора, — согласилась Миранда. Но ка ему пройти мимо охраны?
— Мы дадим ему документы Джовио.
— Отец, но Джовио ростом всего лишь в пять футов!
— Значит, ему придется сутулиться. А ты пококетничаешь с охранниками, соседи рассказывают, у тебя это неплохо получается. Ты также должна научить его, как шаркать ногами.
Миранда повернулась к Хэрольду.
— Пойдем. Посмотрим, что у тебя получится.
— Минутку, — сказал Хэрольд и посмотрел на Альбани. — Ну, я пошел.
— План виллы не забыл? — спросил Наводчик. — В поезде у нас не было достаточного времени как следует его изучить из-за этой неразберихи с бутербродами и того придурковатого заклинателя змей.
— Я все помню. Думаешь, все получится?
— Конечно получится! До того времени, как ты пустишь ему пулю в лоб, он не будет ни о чем подозревать. Помнишь, как обращаться с костюмом-хамелеоном? Пистолет с тобой? Заряженный?
— Да, да. А ты где будешь?
— Я вернусь в таверну, — ответил Наводчик. — Буду пить черный кофе и грызть пока ты не придешь и не скажешь, что все в порядке.
— Или пока кто-нибудь другой не скажет, что у меня ничего не вышло.
— Не говори так, ты можешь все сглазить. Удачи тебе, Хэрольд. Как говорится, ни пуха!
Миранда взяла Хэрольда за руку.
— Пойдем, — сказала она хрипловатым, но на редкость женственным голосом.
44
— Не так, — сказала Миранда, — надо еще больше согнуться, голову втянуть в плечи, а ногами как можно сильнее шаркать по полу.
Они находились в ее спальне — небольшой хижине ярдах в двадцати от отцовского дома — именно на таком расстоянии полагалось строить жилье для не слишком набожных крестьянских девушек брачного возраста. Тут она пыталась научить Хэрольда Крестьянскому Шарканию. Естественно, нечего было и надеяться, что он осилит эту науку за одну ночь. Ведь в Цуге — в Крестьянской Школе один только курс Раболепия и Низкопоклонства занимал целый семестр. Слава Богу, что Хэрольду не требовалось учить всякие тонкости, благодаря которым сразу можно определить социальный статус крестьянина, потому что, скорее всего, ему не придется ни с кем встречаться. А в сумерках его сгорбленная фигура вряд ли привлечет внимание пьяных охранников в полосатых двубортных костюмах, которые слоняются вокруг виллы, куря сигареты и отпуская сальные шуточки в адрес женщин.
— Так лучше? — спросил Хэрольд, согнувшись и втянув голову в плечи.
— Теперь ты похож на регбиста, который собирается передать пас.
— А сейчас?
— На подстреленного медведя, который готов разорвать в клочья любого, кто попадется в его лапы.
Хэрольд выпрямился.
— От этого сгибания у меня уже спина разламывается.
Миранда кивнула, любуясь его крепким мускулистым телом, хотя перед этим дала себе зарок не воспринимать Хэрольда как мужчину. Capriesti dil dnu! — мысленно произнесла она старинное ругательство, которое не следовало знать воспитанным девушкам. Он был такой красивый. Миранда задержала на нем взгляд гораздо дольше, чем следовало, а потом отвернулась. А секундой позже она совсем не удивилась, когда он подошел к ней вплотную. Близость этого огромного, немного неуклюжего парня не просто волновала ее. Миранда чуть не лишилась чувств от запаха его пота, смешанного с ароматами жасмина и бугенвилии, которые легкий ветерок разносил по сонному тропическому острову.
— Когда нам нужно быть на том банкете? — спросил Хэрольд после непродолжительного молчания, от которого у девушки чуть не остановилось сердце.
Она оценила его откровенность и бросила на него молниеносный взгляд своих темных глаз, в котором содержался давний как мир призыв к действиям, понятный без всяких слов.
— Мы можем прийти туда за час для начала, поэтому у нас достаточно времени, сказала она, четко произнося каждое слово, чувствуя, как сердце готово вырваться у нее из груди.
— Тогда давай устроимся поудобнее, — предложил Хэрольд, ложась на кровать.
Сомнения Миранды длились лишь долю секунды. Может, ее удерживала мысль о том, что сейчас она распрощается со своей девственностью — это всегда имеет важное значение для всякой женщины. Черт побери его вместе с его неуклюжей соблазнительностью! — подумала девушка. Она перестала бороться с желанием, которое переполняло ее душу, поднимаясь из каких-то новых, до сих пор неизвестных ей глубин, и бессильно легла рядом с ним на кровать, хотя эта слабость и была ее силой.
— Сладкоголосый негодяй, — прошептала она. Ее губы скользнули по его длинному ровному носу и жадно впились в его уста.
45
В мире, где не существует табу на секс, пьянство, наркотики или убийство, трудно найти что-нибудь такое, что не станешь делать каждый день, а позволишь себе лишь на вечеринке. Необычные развлечения — вот что позарез требовалось тем, кто устраивал банкеты на Эсмеральде.
В Древнем Риме типичный благосостоятельный устроитель вечеринок, которому так же не хватало скромности, как и его современному последователю в Охотничьем Мире, угощал своих гостей таким редким и неперевариваемым блюдом, как языки индюков с трюфелями, которые подавались вместе с кусочками охлажденного жира рабов, как об этом беспристрастно сообщает папирус, найденный в Геркулануме.
В те времена гость, который не отставал от моды, должен был с радостью запихать себе всю эту еду в глотку, а потом стремглав нестись в вомиториум, выблевать все обратно, вытереть рот, справить малую нужду и вернуться обратно к следующему блюду.
Но, разумеется, вряд ли древнего римлянина можно считать утонченным ценителем. Луэйн всегда старался выдумать для своих вечеринок нечто совершенно новое, чтобы наповал сразить присутствующих и бросить вызов среднему классу, почти что уподобляясь дадаистам.
Раз людям на Эсмеральде было разрешено все, что угодно, надо было заставить гостей удивляться обычным вещам, используя для этого законы парадокса и превращая щекотание нервов в интеллектуальное занятие. Именно этим и руководствовался Луэйн, создавая стриптиз-наоборот, который стал пользоваться необычайной популярностью.
Это извращенное представление было показано сразу же после кофе со шербетом в большом обеденном зале. Гости Луэйна сидели за столами, расставленными в форме подковы. С внешней стороны столов сновала прислуга, которая разносила блюда, наполняла бокалы, предлагала кокаин (он до сих пор пользовался популярностью, хотя сила его действия — что не скажешь про его цену — таинственным образом уменьшилась после его официального разрешения в Соединенных Штатах).
Слугами были крестьяне из соседней деревни, которые ради такого праздника переоделись в воскресные одежды — широкие юбки и короткие кожаные штаны на подтяжках. Если бы кто-нибудь пригляделся бы повнимательней, то увидел бы среди толпы прислуги одного крестьянина, выше всех на голову и слишком неуклюжего даже для крестьянина. Тирольский камзол слуги, или кем он там был, сильно оттопыривался с одной стороны. Может, он просто прятал там украденную бутылку вина, которую решил выпить потом в таверне со своими неотесанными дружками. А может, это было нечто еще более страшное, например, огромная опухоль. Такие вещи демонстрируют приезжим кинооператорам крестьяне, проживающие в отдаленных уголках острова. Это мог быть даже „смит энд вессон“ в наплечной кобуре.
Но в этот момент глаза всех гостей были прикованы к обнаженной девушке, которая только что вошла в обеденный зал и поднялась на небольшую эстраду, которую подковой окружали столы. За собой она везла блестящий чемодан на колесах фирмы „Самсонайт“. В зале послышались вялые аплодисменты. Но на самом деле ее появление ничуть не заинтересовало гостей. Чемоданы, пусть даже на колесах, все видели не раз.
Но когда она сладострастным жестом открыла замки и гостям собравшихся открылся настоящий гардероб, в зале послышался возбужденный шепот — гости поняли, что девушка собирается одеваться, а такого представления почти никто из них никогда не видел.
Медленными дразнящими жестами, она достала из открытого чемодана лифчик, трусики и чулки. Напряжение возросло, когда она нерешительно замерла, выбирая платье и наконец остановилась на ярко-красной накидке из шелка, через которую просвечивались только что прикрытые изгибы ее тела. Гости перешептывались с растущим возбуждением, хотя трудно было определить настоящее оно или наигранное.
Теоретически каждый знал, что возрастание сладких эротических чувств можно было повернуть в обратном направлении и получить интеллектуальное наслаждение от волшебства укрывания женских прелестей. Главным здесь, как и во многом другом, было заставить себя почувствовать то, что требовалось чувствовать в подобных случаях.
В конце, когда стиптезерке-наоборот — теперь уже полностью и со вкусом одетой (не обошлось даже без длинных, по плечи, белых перчаток) настало время набросить на себя натуральную шубу, от аплодисментов не могли удержаться даже самые равнодушные. Гости понимали, что происходит нечто очень эстетическое и интеллектуальное, и решили полностью насладиться этим чувством.
Наконец девушка набросила на плечи боа из голубого русского соболя, поклонилась и покинула эстраду, в зале началась овация. Вечеринка Луэйна, как всегда, удалась на славу.
Скоро веселье подошло к концу. Гости хотели побыстрее вернуться домой, потому что завтра их ждал особый день. День боев в Колизее, Автомобильных Стычек, Клоунов-Самоубийц и Великой Расплаты, конец которой ознаменует начало Сатурналий.
Гости разъезжались на своих мощных лимузинах. Немного погодя виллу покинули слуги на своих никудышных „фиатах“. Луэйн пошел в спальню, потому что планировал встать рано, чтобы утром быть уже в городе. Автоматически включилась сигнализация, в доме погасли огни, и наступила ночь.
46
Ночь, таинственная и темная, ласковая и всепроникающая, заполнила виллу Луэйна. В свете, который посылали на землю звезды и узкий серп луны, на сером фоне темнели силуэты деревьев.
В самом доме было еще темнее. В помещении для хранения продуктов рядом с кухней одна из до сих пор неподвижных теней вдруг пошевелилась. Внезапно блеснувшая молния, столь нетипичная для этого времени года, осветила через зарешеченное окошко груду мешков с картошкой. Один из них двигался.
Хэрольд разогнулся и сбросил с себя мешок. Крестьянскую одежду он снял еще раньше и теперь стоял в костюме-хамелеоне, который Альбани в последнюю минуту все-таки успел подобрать по его росту.
Костюм-хамелеон, который еще иногда называли кимоно ниндзя или traje de invisibilidad,[4] выгодно отличался от использовавшихся ранее коричнево-зеленых маскхалатов, которые могли помочь остаться незамеченным разве что в сумерках посреди лиственного леса. Костьм-хамелеон делал человека незаметным на любом фоне. Он представлял собой стеклянно-волокнистый телеэкран, которому техники-портные придали форму цельного гидрокостюма с капюшоном и маской.
Фотомимикрический материал, из которого он был изготовлен, при помощи особых свойств стекловолокна и лазерного покроя, мог принимать любые оттенки и цвета поверхности, на которой находился его владелец.
Эффективнее всего он действовал, разумеется, ночью, так как подстроиться под черный цвет было гораздо легче. На ярком фоне изображение иногда казалось темнее на пять-десять спектральных линий. Иногда на нем появлялись непонятные голубовато-холодные вспышки, что создавало определенные трудности, особенно на равнинной местности. Разумеется, в костюме имелась система автоматической настройки цветности. На Хэрольде же была новая модель с автоматической подстройкой яркости или — когда это необходимо — тусклости.
Хэрольд тихо двигался через темную гостиную, а его костюм повторял рисунки светотеней на стенах, двигающиеся как кольца на воде. В руке он сжимал свой верный „смит энд вессон“.
Внезапно послышалось глухое рычание, и Хэрольд замер. Посмотрев через инфракрасные очки в угол комнаты, он увидел грозный силуэт добермана-пинчера. Заметив хищный изгиб собачьей спины, Хэрольд понял, что перед ним так называемый „Бешеный Убийца“, которых боялись все, не исключая владельцев.
Про добермана ему никто не сказал. Хэрольду не хотелось убивать еще одну собаку. Кроме того, метко прицелиться в темноте было трудно даже в инфракрасных очках.
Доберман приблизился и обнюхал Хэрольда. Затем собака издала хриплый звук, как человек, пытающийся собраться с мыслями, и улеглась возле ног Охотника.
Лишь потом Хэрольд узнал, что грозный пес принадлежал не Луэйну, а Антонио Фериа, и ему дали команду „сегодня-никого-не-убивать“. Однако хозяин не позаботился о том, чтобы предупредить об этом Хэрольда. Этакая крестьянская шуточка.
Фериа приказал собаке не трогать Хэрольда не из-за особого расположения к Охотнику, а лишь потому, что этого требовал закон. Недавно верховный суд Охотничьего Мира принял постановление, что если человек идет на предательство, принадлежащие ему животные, переданные во временное пользование другим людям, тоже не должны сохранять верность.
Обойдя лежащего зверя, Хэрольд продолжил свой путь по гостиной. Благодаря инфракрасным очкам, он не налетел ни на один из низких столиков с наставленными на них антикварными безделушками, иначе натворил бы немало шуму. На цыпочках он обошел роликовые коньки Луэйна, которые валялись посреди комнаты, небрежно оставленные там хозяином. Тоненькие лучики света из крохотных лампочек на потолку отсвечивали голубизной на поверхности пистолета, который Хэрольд крепко сжимал в руке. В теплом воздухе пахло жареным мясом, йоркширским пудингом и гаванскими сигарами — именно такие ароматы остаются после удавшейся вечеринки. Впереди виднелись двери, ведущие в спальню Луэйна.
Вытащив специальную магнитную карточку, которую дал ему Альбани, Хэрольд аккуратно засунул ее в прорезь замка. Послышался едва слышный звук, как будто что-то хрустнуло или клацнуло. Прошептав старинную охотничью молитву — „Все будет хорошо“ — он скользнул в комнату.
Через инфракрасные очки он различил стоящую в углу комнаты кровать, на которой кто-то лежал. Он поднял пистолет и коснулся пальцем спускового крючка. И в этот момент зажегся свет.
47
Теперь Хэрольд увидел, что на кровати лежал старый спальный мешок Луэйна, набитый рубашками. А сам Луэйн сидел в удобном кресле в нескольких футах за его спиной.
— Никаких резких движений, приятель! — приказал он. — Я держу тебя на прицеле автоматической винтовки „ремингтон-1100“, 20 калибра, с полным магазином патронов, в каждом из которых — пуля номер 8 весом в одну унцию и 11,5 граммов пороха „красная точка“. И оба ствола заряжены.
— Зачем ты все это мне рассказываешь?
— Хочу, чтобы ты понял — одно неосторожное движение, и я размажу тебя по стенам.
— Это твои стены, — ответил Хэрольд.
— Их потом можно покрасить заново. — Но было заметно, что такая перспектива Луэйну не особенно нравилась.
— Наверно хочешь, чтобы я бросил пистолет на пол?
— Как раз наоборот. Мне лучше убить тебя, когда ты держишь оружие в руках. По правде говоря, если ты бросил бы пистолет, я бы заставил тебя поднять его.
— А что ты сделаешь, если я не выброшу пистолет?
— Я все равно тебя убью, — ответил Луэйн. — Ведь это — конечная цель моей операции, не так ли? Но сначала я хочу немного насладиться этим моментом.
Хэрольд пор привычке внимательно обдумал слова Луэйна.
— Что ж, — наконец сказал он. — Думаю, это твое законное право.
— Но я не смогу получить истинного наслаждения, если не увижу твое лицо. Медленно повернись, пистолет направь вниз.
Хэрольд выполнил приказ. На Луэйне был шелковый халат белого цвета с вышитыми на нем китайскими драконами. Он спокойно развалился в кресле так может сидеть в своей спальне человек, направивший дуло винтовки в сердце грабителя.
— Я все придумал сам, — гордо сообщил Луэйн. — Сузер помог мне лишь в некоторых мелких деталях. Но сама идея принадлежит исключительно мне подговорить Фута продать Карточку Предательства этому идиоту Альбани, заманить тебя на виллу, отключить сигнализацию, чтобы ты смог пробраться в спальню. С самого начала ты был обречен на поражение. Потому что я умный. Очень умный. Ты вынужден со мной согласиться, правда?
— Ты действительно умен, — кивнул Хэрольд. Он никогда не кривил душей, если кто-то действительно заслуживал похвалу. — Поздравляю тебя, Луэйн.
— Спасибо.