Мистер Рипли под водой Хайсмит Патриция

– Думаю, он изучает маркетинг, – уточнил он. И объяснил, что нашел для мистера Притчарда дом, который его наверняка заинтересует, поэтому связаться с ним надо срочно.

Аренда жилья была извечной проблемой в Фонтенбло, и сотрудник INSEAD сочувственно отнесся к его просьбе. Какое-то время трубка молчала, а потом мужской голос сообщил, что ни в списках отдела маркетинга, ни в каком-либо другом отделе фамилии Притчард нет.

– Наверное, я что-то перепутал, – сказал Том. – Извините за беспокойство.

Чтобы привести в порядок мысли, Том сделал круг по саду. Как он и предполагал, Дэвид Притчард – если это его настоящее имя – затеял какую-то игру и нагородил гору лжи. Но что на самом деле тревожило Тома, так это Цинтия Грэднор. Вот загадка, которая требует немедленного решения. Том остановился и сорвал с газона лютик, нежный и яркий, как маленькое солнце. Откуда Притчарду стало известно ее имя?

Том перевел дыхание и повернул к дому. Что тут можно сделать? Попросить Эда или Джеффа позвонить Цинтии и спросить напрямик, знакома ли она с Притчардом? Он позвонил бы и сам, но подозревал, что, услышав его голос, она бросит трубку или наврет с три короба, лишь бы ему досадить. Тома она ненавидела больше, чем остальных.

Не успел Том пройти в гостиную, как в парадную дверь дважды позвонили. Он напрягся, непроизвольно сжимая и разжимая кулаки, вернулся в прихожую и приник к дверному глазку. За дверью стоял незнакомец в синей кепке.

– Кто там?

– Экспресс-почта, месье. Для месье Рипли.

Том распахнул дверь.

– Хорошо, спасибо.

Курьер вручил Тому небольшой плотный конверт из манильской бумаги, вяло отсалютовал и удалился. Должно быть, добирался из Фонтенбло или Море, подумал Том, а потом разузнал адрес в местном баре. Итак, таинственный предмет от Ривза Мино из Гамбурга прибыл. Его имя и адрес были аккуратно написаны в верхнем левом углу конверта. Внутри находилась небольшая белая коробочка, а в ней – нечто, похожее на миниатюрную ленту от пишущей машинки в прозрачном пластиковом футляре. Там же Том нашел еще один конверт, белый, меньше и тоньше, на котором рукой Ривза было написано: «Тому». Том вскрыл его сразу же.

«Привет, Том!

Вот эта вещь. Пожалуйста, отправь ее дней через пять Джорджу Сарди, Темпл-стрит, 307, Пикскилл, Нью-Йорк, 10569. Не заказным. Будь добр, подпиши, что это магнитофонная лента или лента для пишущей машинки. Отправь авиапочтой.

С наилучшими пожеланиями, как обычно,

Р. М.»

Интересно, подумал Том, складывая прозрачный футляр обратно в белую коробочку, что там за тайны? Секреты международной политики? Сведения о финансовых махинациях? Отчет о перемещении денег от торговли наркотиками? Или какие-нибудь отвратительные подробности чьей-то личной жизни, запись неосторожной беседы людей, полагающих, что они одни? Вообще-то, Том был рад, что ничего не знает о содержимом пленки. Денег за свои услуги он не получал, и это его полностью устраивало. Ни за какие деньги он не полез бы в это дело и не взял бы их, даже если бы Ривз предложил.

Том решил, что сначала попросит Джеффа Константа поговорить с Цинтией Грэднор и выяснить, откуда Притчард знает ее имя. Пусть разузнает, как она сейчас живет, где работает, не вышла ли замуж. Том был готов даже надавить на Джеффа, если понадобится. Джефф и Эд хорошо устроились, с горечью подумал он. Томаса Мёрчисона, который был опасен для всех, ему пришлось устранять единолично. И вот теперь над ним и его домочадцами нависла угроза в виде Притчарда.

Том подозревал, что Элоиза уже вышла из ванной и поднялась к себе, но все же предпочел рискнуть и позвонить из своей комнаты, просто прикрыв дверь. Он взбежал по лестнице, перескакивая через ступеньки. Потом набрал номер Сент-Джонс-Вуд, ожидая, когда включится автоответчик. Незнакомый мужской голос сообщил, что мистер Констант сейчас занят, но Том может оставить для него сообщение. В данный момент мистер Констант занимается фотосъемкой.

– Не могли бы вы передать мистеру Константу, что Том на линии и желает перекинуться с ним парой слов немедленно?

Через тридцать секунд Джефф был у телефона.

– Извини, Джефф, – сказал Том, – но дело не терпит отлагательств. Я хочу, чтобы вы с Эдом напряглись и выяснили, кто сообщил Притчарду имя Цинтии. Это очень важно. И еще: узнайте, встречались ли они друг с другом. Притчард – самый отъявленный лгун, какого я встречал, ему ничего не стоит и соврать о встрече. Кстати, позапрошлой ночью я разговаривал с Эдом. Он тебе звонил?

– Да, сегодня утром. Еще и девяти не было.

– Хорошо. А у меня свежие новости. Вчера утром Притчард фотографировал с улицы мой дом. Как тебе такое?

– Фотографировал? Он что, коп?

– Пытаюсь выяснить. Сам понимаешь, время не терпит. Через несколько дней мы с женой уезжаем в отпуск. И до отъезда мне нужно обезопасить вой дом. Ты, кстати, можешь пригласить Цинтию выпить или даже пообедать, чтобы вытянуть из нее нужную информацию.

– Это не будет…

– Я понимаю, что это будет непросто. Но попробовать стоит. Причем стоит это доброй половины твоего дохода, Джефф, и Эда тоже.

Том не хотел распространяться по телефону о том, чем грозит обвинение в мошенничестве им всем и в убийстве первой степени – лично ему.

– Я постараюсь, – сказал Джефф.

– Итак, Притчард. Американец, лет тридцати пяти, крепкого сложения, рост около шести футов. Носит очки в темной оправе. Волосы темные, прямые, но начинают редеть на лбу, так что скоро будет щеголять лысиной.

– Я запомню.

– Если по какой-то причине Эд больше подходит для этого задания… – Собственно говоря, Тому оба его партнера казались равноценными. – Конечно, Цинтия – крепкий орешек, – продолжал Том, смягчив тон. – Но, сам понимаешь, Притчард не просто так упомянул имя Мёрчисона.

– Я понимаю, – уныло подтвердил Джефф.

– Ладно, Джефф, вы с Эдом уж постарайтесь. И держите меня в курсе. Я уезжаю рано утром в пятницу.

Разговор был закончен.

Том выкроил полчаса, чтобы попрактиковаться в игре на клавесине. Ему удавалось лучше сконцентрироваться, если его занятия длились короткие промежутки времени – двадцать минут, полчаса. Тогда он добивался большего успеха, если можно так сказать. Он не стремился к совершенству или даже к правильности исполнения. Ха! Кто вообще решает, что в музыке правильно? Он никогда не играл и никогда не будет играть для публики, и чужие оценки его мало волнуют. Для Тома занятия музыкой и еженедельные визиты «шубертообразного» Роже Лепети стали формой самодисциплины, причем доставляющей удовольствие.

Телефонный звонок раздался, когда до окончания получасовых упражнений Тома оставалось две минуты. Том подошел к телефону, который находился в холле.

– Алло, мистер Рипли, пожалуйста…

Том сразу узнал голос Дженис Притчард. Элоиза подняла трубку в своей комнате, и Том поспешно сказал:

– Все в порядке, дорогая. Думаю, звонят по мою душу.

Раздался щелчок – Элоиза положила трубку на рычаг.

– Это Дженис Притчард, – продолжала она; голос у нее был высокий и напряженный. – Я хочу извиниться за вчерашнее утро. Моему мужу иногда приходят в голову абсурдные, чтобы не сказать беспардонные, затеи – как, например, фотосъемка вашего дома! Я уверена, что вы или ваша жена заметили…

Том вспомнил, с каким восхищением она смотрела на мужа в машине.

– Да, моя жена обратила на это внимание. Ничего страшного, Дженис. Но скажите на милость, зачем ему понадобились фотографии моего дома?

– Они ему не нужны, – тоненьким голосом проговорила она. – Просто ему захотелось вас позлить, ну и всех остальных заодно.

Том ограничился озадаченным смешком, решив не доставлять ей удовольствия жалобами.

– Он находит это забавным?

– Да. Я не понимаю его. Я пыталась сказать ему…

Том оборвал ее фальшивые извинения:

– Расскажите-ка лучше, Дженис, как вам удалось достать номер моего телефона.

– О, это было просто. Дэвид спросил у водопроводчика. Он оказался из местных и тут же поделился вашим номером. Мы вызвали его, потому что у нас появились проблемы…

Ну конечно, Виктор Жаро, неутомимо опорожняющий взбунтовавшиеся бачки, неустанно прочищающий засорившиеся трубы, – разве может такой человек иметь хоть какое-то представление о конфиденциальности?

– Понятно, – буркнул Том, кипя от злости: с водопроводчиком он поделать ничего не мог, разве что попросить больше его номер никому не давать. Однако та же история могла произойти с каким-нибудь истопником. Для таких людей мир ограничивается рамками их ремесла. – А чем на самом деле занимается ваш муж? – решил закинуть удочку Том. – Видите ли… Трудно поверить, что ваш муж изучает маркетинг. Кажется, что ему известно о маркетинге все! Вот я и подумал, что он меня разыгрывает. – Том не собирался признаваться Дженис, что звонил в INSEAD.

– Минуточку… О да, кажется, я слышу звук мотора. Дэвид вернулся. Я должна закончить наш разговор, мистер Рипли. До свидания! – Она повесила трубку.

Н-да, значит, ей пришлось звонить сюда тайком? Том усмехнулся. И с какой целью? Чтобы попросить прощения! Были ли эти извинения унизительны для Дженис Притчард? И действительно ли Дэвид стоял на пороге?

Том расхохотался. Игры, игры. Игры демонстративные, игры скрытые. Демонстративные игры, но со вторым, секретным дном… Как правило, самые интересные игры разыгрываются за закрытыми дверями. И люди, считающие себя кукловодами, на самом деле марионетки иных, неведомых им сил. Все это так просто.

Он бросил взгляд на клавесин, но желание заниматься музыкой пропало. Спустившись в сад, он подошел к ближайшей клумбе с георгинами и перочинным ножом срезал всего один цветок; это был его любимый сорт, который он называл «кучерявым апельсином». Лепестки цветка напоминали ему об эскизах Ван Гога в полях у Арля, на которых каждый листочек был выписан тщательно и с любовью, не важно, кистью или карандашом.

Том вернулся в дом. Его мысли переключились на тридцать восьмой опус Скарлатти, или сонату ре минор, как предпочитал называть ее месье Лепети. Том ее разучивал сейчас и надеялся, что достиг в этом определенного успеха. Ему нравилась одна из ее главных тем – тема атаки и борьбы, и при этом она оставляла впечатление абсолютной красоты и гармонии. Он боялся, что излишняя правильность игры может разрушить это впечатление.

И все это время он ждал телефонного звонка от Джеффа или Эда по поводу Цинтии Грэднор. Это было мучительно – сознавать, что в ближайшие двадцать четыре часа он ничего не узнает, даже если Джеффу удастся с ней поговорить.

Когда в пять часов вечера зазвонил телефон, Том бросился к нему с абсурдной надеждой, что это Джефф. Однако в трубке зазвучал мелодичный голос Аньес Грэ. Аньес приглашала их с Элоизой сегодня вечером, часов в семь, на аперитив.

– У Антуана были длинные выходные, и завтра, с утра пораньше, он собирается рвануть в Париж. А вы вот-вот уедете за границу.

– Спасибо за приглашение, Аньес. Подожди секунду, я переговорю с Элоизой.

От возможности повидаться со старыми друзьями Элоиза была в восторге, о чем Том и сообщил Аньес.

Из Бель-Омбр они выехали почти в семь. Дом, который арендовали Притчарды, стоял на той же улице, только немного дальше, размышлял Том, ведя машину. Что известно об «арендаторах» супругам Грэ? Может быть, ничего, усмехнулся он про себя. В полях между домами здесь буйно росли вязы – Том очень любил их, – и раскидистые кроны скрывали от глаз светящиеся окна дальних домов.

За столом Том, незаметно для себя, втянулся в беседу с Антуаном, хотя поклялся себе, что сегодня не попадется в эту ловушку. Вообще-то, с трудягой-архитектором крайне правых взглядов Тому говорить было не о чем. Это Элоиза с Аньес обладали типично женским даром начинать разговор с места в карьер и растягивать его на весь вечер, с неизменным выражением удовольствия на лице.

В этот раз Антуан не стал рассуждать о наплыве эмигрантов в Париж и их абсурдных требованиях жилья, а ударился в воспоминания о Марокко.

– Ah, oui, отец возил меня туда, когда мне едва минуло шесть лет. Я никогда не забуду эту поездку. Конечно, с тех пор я бывал там еще несколько раз. В этой стране есть свой шарм, чтобы не сказать магия. И подумать только, она ведь была под нашим протекторатом. В те дни там работала и почта, и телефон, а улицы…

Том вполуха слушал, как Антуан разливается соловьем о любви своего отца к Танжеру и Касабланке.

– Я понимаю, что страна состоит из людей и эти люди имеют право жить, как им нравится, – но, бог мой, с точки зрения француза, они там устроили такой бардак!

Ну да. Что тут можно сказать? Только вздохнуть.

– Может, поговорим еще о чем-нибудь? – отважился предложить Том. Он смешивал в высоком стакане джин и тоник, и кубики льда застучали друг о друга. – Как ваши новые соседи, тихие? – Том кивнул в сторону дома Притчардов.

– Тихие? – переспросил Антуан, выпятив нижнюю губу. – Ну, раз уж вы сами завели об этом речь… – Он усмехнулся. – Дважды они включали музыку на всю громкость. А было уже около полуночи. Даже нет, после полуночи! Поп-музыку! – Он произнес «поп-музыку» с таким удивлением, словно поверить не мог, что кто-то способен слушать ее, перешагнув свое двенадцатилетие. – Но к счастью, недолго. С полчаса.

Подозрительно, подумал Том. Причем тут на Антуана можно положиться – он был как раз из тех людей, кто в таких случаях засекает время.

– Ее было слышно даже отсюда?

– О да! А ведь между нами полкилометра. Представьте, что за грохот там стоял.

Том улыбнулся:

– Больше ничем они вас не допекают? Не пытаются заимствовать газонокосилку?

– Н-нет, – буркнул Антуан и отхлебнул свой кампари.

О том, что Притчард фотографировал Бель-Омбр, Том даже не заикнулся. Он не хотел, чтобы смутные подозрения Антуана получили хоть какое-то подкрепление. Всему городку было известно, что после исчезновения Мёрчисона к Тому приезжала полиция, сначала французская, а потом английская. Полицейские старались не привлекать к себе внимания, не было никаких машин с мигалками, но в маленьких городках ничего ни от кого не скроешь. Том больше не мог позволить себе быть замешанным в какую-то мутную историю. Он и Элоизу предупредил, чтобы она случайно не проболталась в гостях.

Откуда-то, похоже после купания, прибежали мальчик с девочкой – улыбающиеся, босоногие, с мокрыми волосами, но при этом чрезвычайно благопристойные: в семействе Грэ баловство не поощрялось. Обнаружив посторонних, Эдуар с сестрой чинно поздоровались и удалились с Аньес на кухню.

– У одного из моих друзей в Море есть бассейн, – объяснил Антуан. – У него тоже дети. Так что нам повезло. К тому же он подвозит моих отпрысков домой. – Упитанное лицо Антуана сморщилось от улыбки, которую он нечасто себе позволял.

– Когда вы вернетесь домой? – спросила Аньес, автоматически накручивая локон на палец. Антуан куда-то исчез, так что теперь гостей развлекала она одна.

– Может, недели через три, – ответила Элоиза. – Мы еще не решили.

– А вот и я, – провозгласил Антуан, спускаясь по винтовой лестнице и сжимая в одной руке бутылку, а в другой – бумажный рулончик. – Аньес, chri, а где у нас маленькие стаканчики? Вот превосходная карта, Том. Старая, конечно, но, как вам известно… – По его тону было понятно, что старое – значит лучшее.

Том взглянул на изрядно потрепанную, протертую на сгибах и подклеенную прозрачной лентой автомобильную карту Марокко.

– Я буду обращаться с ней очень бережно, – заверил он.

– Вам необходимо взять напрокат машину, в этом нет никаких сомнений. Только так вы сможете исследовать самые живописные места.

И Антуан сосредоточился на своем фирменном голландском джине в запотевшей керамической бутылке.

Том вспомнил, что в студии наверху у Антуана был небольшой холодильник.

Антуан разлил джин в четыре стаканчика, стоявших на подносе, и сначала предложил выпивку дамам.

– Ах! – вежливо восхитилась Элоиза, хотя и не была любительницей джина.

– Sant![46] – провозгласил Антуан, когда все подняли стаканчики. – Удачного путешествия и беспроблемного возвращения!

Нельзя было не признать, что голландский джин превосходен на вкус, но Антуан гордился им так, словно сделал собственными руками, и не было случая, чтобы кто-то удостоился второго стаканчика. Может, Притчарды не пытались завести знакомство с Грэ, вдруг подумал Том, потому что не знали об их давней дружбе с Рипли? И кстати, что насчет дома, который находится между домами Притчардов и Грэ? Он пустует много лет и, скорее всего, давно выставлен на продажу… Впрочем, какая разница? Том вздохнул и попытался сосредоточиться на беседе с друзьями.

Прощаясь, Том и Элоиза пообещали прислать из путешествия открытку, и Антуан вновь разразился потоком жалоб на марокканскую почту. Том непроизвольно подумал о пакете Ривза.

Едва они ступили на порог своего дома, как зазвонил телефон.

– Скорее всего, это меня, дорогая. Я жду звонка, так что… – Том снял трубку с аппарата в холле, приготовившись подняться к себе, если это окажется Джефф и разговор примет неожиданный оборот.

– Chri, я выпью немного йогурта, чтобы забить вкус джина, – сказала Элоиза и ушла на кухню.

– Том, это Эд, – в трубке раздался голос Эда Бэнбери. – Я дозвонился до Цинтии. Мы с Джеффом решили объединить усилия. Свидания назначить не получилось, но кое-что я выяснил.

– Ну?

– Похоже, Цинтия присутствовала на вечеринке для журналистов, это был такой фуршет, на который попасть, вообще-то, мог кто угодно… Кажется, этот Притчард тоже там отирался.

– Одну минуту, Эд, я возьму другую трубку. Подожди.

Том взлетел по лестнице в два прыжка, снял телефонную трубку и помчался вниз, чтобы повесить трубку в холле. Элоиза, о чем-то задумавшись, включала телевизор в гостиной. В любом случае Том не хотел при ней произносить имя Цинтии, опасаясь, что она вспомнит, что та была невестой Бернарда Тафтса, le fou[47], как она его называла. Элоиза познакомилась с Бернардом, когда он гостил в Бель-Омбр, и он тогда здорово ее напугал.

– Я тебя слушаю, – сказал Том. – Значит, ты говорил с Цинтией?

– По телефону. Сегодня днем. Так вот, ее приятель, болтая с ней на этой вечеринке, рассказал про американца, который спрашивал у него, не знаком ли он с Томом Рипли. Ни с того ни с сего. И этот человек…

– Тоже американец?

– Не знаю. В общем, Цинтия сказала этому своему приятелю, чтобы тот намекнул американцу на связь Рипли с делом Мёрчисона. Вот так все и произошло, Том.

Все это показалась Тому весьма неопределенным.

– А как зовут посредника? Приятеля Цинтии, который говорил с Притчардом?

– Цинтия не сказала, а я не стал допытываться… Не хотел на нее давить. Я вообще не мог придумать причину для звонка. Из-за того, что какой-то подозрительный американец знает ее имя? Не мог же я сообщить ей, что это ты меня попросил. А так я как бы просто позвонил, безо всякой задней мысли. Ну мне и пришлось вести разговор в таком ключе. И все-таки, думаю, кое-что мы выяснили.

Это правда, мысленно согласился Том.

– Но сама Цинтия с Притчардом не встречалась? В тот раз?

– Насколько я понял, нет.

Ее приятель, должно быть, сказал Притчарду: «Я могу спросить о Рипли свою подругу Цинтию Грэднор». Притчард запомнил ее имя, все-таки оно встречается не каждый день. А может, Цинтия специально попросила приятеля упомянуть ее имя…

– Ты еще здесь, Том?

– Ага. От Цинтии не приходится ждать ничего хорошего, друг мой. Так же как и от Притчарда. Тем более что Притчард – чокнутый.

– Чокнутый?

– Да, страдает от психического расстройства. Не спрашивай меня, от какого именно. – Том тяжело вздохнул. – Ладно, Эд, спасибо за помощь. Джеффу тоже передай мою благодарность.

Том повесил трубку и еще несколько минут пытался прийти в себя. Цинтия подозревает, что с исчезновением Мёрчисона дело нечисто, это ясно. И у нее хватает наглости об этом болтать. Хотя, казалось бы, должна сознавать, что если Том захочет кого-то устранить, то начнет с нее. Ведь именно ей известны все подделки, начиная с самой первой картины (даже Том не мог бы указать на нее с уверенностью), а также, скорее всего, даты их создания.

На имя Мёрчисона Притчард мог наткнуться, когда просматривал газетные подшивки в поисках информации о Томе Рипли. В американских газетах его имя было упомянуто только один раз. Мадам Аннет видела, как он нес чемодан Мёрчисона к своей машине, чтобы успеть в аэропорт Орли к нужному рейсу. И совершенно искренне рассказала полиции, что якобы видела, как мистер Рипли и мистер Мёрчисон шли к машине мистера Рипли с багажом. Такова сила самовнушения, подумал Том: человек видит то, что ожидает увидеть.

К тому времени Мёрчисон уже лежал в винном погребе Бель-Омбр, кое-как замотанный в старый брезент, и Том холодел от ужаса при мысли, что мадам Аннет может спуститься за вином прежде, чем он избавится от трупа.

Упоминание Цинтией имени Мёрчисона вполне могло подогреть энтузиазм Притчарда. Том ни минуты н сомневался, что Цинтия знала об истории «исчезновения» Мёрчисона сразу после посещения Бель-Омбр. Английские газеты об этом упоминали, пусть даже и вскользь. Мёрчисон еще в Америке пришел к выводу, что все поздние картины Дерватта представляют собой подделки. И словно для того, чтобы укрепить его уверенность, Бернард Тафтс, явившись в лондонский отель, где тот остановился, едва ли не умолял его: «Не покупайте Дерватта!» Мёрчисон сам рассказал Тому об этой курьезной встрече в баре отеля. К счастью, он так и не узнал имени незнакомца, с которым его свела судьба. Вообще-то, Том тогда следил за Мёрчисоном и сам оказался свидетелем их встречи. При воспоминании об этом его до сих пор бросало в холодный пот: ему даже не нужно было подслушивать их разговор, он и так знал, о чем шла речь.

Том часто задавался вопросом: не пытался ли Бернард вернуть Цинтию, поклявшись больше не писать подделок? Даже если пытался, Цинтия не приняла его обратно.

Том был уверен, что Дженис Притчард предпримет еще одну попытку, как она выражалась, «наладить с ним контакт». Так оно и случилось. Во вторник, около половины третьего пополудни, в Бель-Омбр зазвонил телефон. Том звонок едва расслышал. Он пропалывал сорняки на одной из розовых клумб рядом с домом. Трубку взяла Элоиза.

– Том, к телефону!

– Спасибо, радость моя. – Он бросил тяпку. – И кто это?

– Жена Пикарда!

– Ясно! Притчарда, дорогая.

Раздосадованный, но и заинтригованный, Том прошел в холл. В этот раз он не смог бы воспользоваться телефоном наверху, не объяснив причину Элоизе.

– Да?

– Здравствуйте, мистер Рипли. Так удачно, что вы оказались дома. Я вот тут подумала – не сочтите это самонадеянностью, – но мне бы так хотелось сказать вам несколько слов с глазу на глаз.

– И?

– У меня есть машина. Я свободна почти до пяти. Не могу ли я…

Тому не хотелось приглашать ее домой, не жаждал он и опять оказаться в коттедже с мерцающим потолком. Они договорились встретиться у обелиска в Фонтенбло (идея Тома) в пролетарском кафе-баре под названием «Спорт», или что-то в этом роде, в четверть четвертого. В половине пятого в Бель-Омбр ждали месье Лепети, учителя музыки, но Том не стал об этом упоминать.

Элоиза посмотрела на него с интересом, явно вызванным этой телефонной беседой.

– Да, – Тому было неприятно об этом говорить, но надо было как-то объясниться, – она хочет встретиться именно со мной. Это неплохой шанс что-нибудь разузнать. Так что я согласился. Сегодня днем.

– Что-нибудь разузнать?

– Мне не нравится ее муж. Мне не нравятся они оба, если на то пошло. Но… новая информация может оказаться полезной.

– Они задают странные вопросы?

По губам Тома скользнула улыбка. Он был благодарен Элоизе за понимание сути проблемы, тем более что проблема была в основном его.

– Умеренно странные. Не волнуйся. Они просто пытаются меня позлить. Ils taquinent[48]. Оба. – И Том добавил более жизнерадостным тоном: – Когда вернусь, ты получишь полный отчет. Как раз успею к приходу месье Лепети.

Через несколько минут Том выехал из дома. Он припарковался у обелиска, даже не попытавшись найти здесь парковочные талоны.

Дженис Притчард уже ждала его в баре, переминаясь с ноги на ногу у барной стойки.

– Мистер Рипли! – Она приветливо улыбнулась.

Том кивнул, но протянутую руку проигнорировал.

– Добрый день. Где-нибудь сядем?

Том заказал чай для леди и эспрессо для себя.

– А где сегодня ваш супруг? – осведомился Том с любезной улыбкой, ожидая в ответ россказни про финансовую школу в Фонтенбло. Вот тут-то он ее и подловит, решил он.

– У него сеанс массажа после обеда. – Она неопределенно покачала головой. – Мне нужно будет заехать за ним в четыре тридцать.

– Массажа? У него больная спина? – Слово «массаж» звучало для Тома почти неприлично, напоминая о секс-салонах, хотя он знал, что есть и вполне респектабельные заведения такого рода.

– Нет. – Лицо Дженис исказила страдальческая гримаса. – Ему просто это нравится. В любом месте, где получится, не реже двух раз в неделю…

Том сглотнул, охваченный внезапной гадливостью. Громкие крики «Un Ricard!»[49] и вопли триумфа возле игральных автоматов звучали, на его взгляд, приятнее, чем голосок Дженис, повествующий о странностях своего мужа.

– Даже когда мы приезжаем в Париж, он тут же отправляется в массажный салон.

– Любопытно, – пробормотал Том. – А что он имеет против меня?

– Против вас? – Дженис, казалось, искренне удивилась. – С чего вы взяли? Он вас очень уважает. – Она смотрела на Тома широко открытыми глазами.

Том знал, что она лжет.

– Зачем ему понадобилась эта выдумка насчет обучения в INSEAD?

– О, так вы разузнали? – Во взгляде Дженис появились уверенность и озорство.

– Нет, – возразил Том. – Да я в этом и не уверен. Я просто не доверяю словам вашего мужа.

Дженис залилась смехом, полным какого-то странного торжества.

Том даже не улыбнулся в ответ: все происходящее совсем не казалось ему забавным. Он заметил, как Дженис потирает правое запястье большим пальцем, бессознательно массируя руку. На ней были те же самые синие слаксы, белоснежная рубашка и ожерелье из бирюзы, искусственное, но довольно красивое. Теперь, когда она слегка сдвинула манжету с запястья, стали заметны синяки на ее руке. Том понял, что синеватое пятно с левой стороны ее шеи – тоже синяк. Хотела ли она, чтобы он их увидел?

– Что ж, – наконец произнес Том, – если он не посещает INSEAD…

– Он любит фантазировать, – проговорила Дженис, опустив глаза на стеклянную пепельницу, в которой осталось три окурка от предыдущих посетителей.

Том снисходительно улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка не выглядела фальшивой.

– Но вы, конечно, все равно его любите.

Он увидел на лице Дженис смятение. Она явно собиралась сыграть роль «девы в беде» или что-то в этом роде и уже предвкушала, какое получит удовольствие, наблюдая за его попытками ее спасти.

– Он нуждается во мне. Я не уверена, что он… то есть что я люблю его. – Она подняла глаза на Тома.

О господи, как будто кого-то это волнует, подумал Том.

– Могу я задать типично американский вопрос? А чем он зарабатывает на жизнь? Откуда у него деньги?

Неожиданно ее лицо посветлело.

– О, тут нет никакой тайны. У его семьи был лесозаготовительный бизнес в штате Вашингтон. Когда отец умер, лесопилку продали, а деньги поделили между ним и братом. Он свою долю вложил… не знаю куда. И живет на проценты.

Из ее рассказа стало ясно, что она ничего не смыслит ни в акциях, ни в облигациях.

– В Швейцарии?

– Не-е-ет, в какой-то нью-йоркский банк, они там всем занимаются сами. В общем-то, нам хватает, но Дэвиду все время хочется еще.

Кто бы сомневался, подумал Том. Легкие деньги позволяли ему жить в мире своей фантазии, не беспокоясь о хлебе насущном, потому что хлеба ему хватало.

Том отхлебнул кофе.

– Почему вы хотели со мной встретиться?

– О-о… – Его вопрос словно пробудил ее ото сна. Она тряхнула головой и посмотрела Тому в глаза. – Я хотела предупредить вас. Он затеял игру… Хочет причинить вам боль. Ему нравится мучить и меня тоже. Но сейчас вы интересуете его больше.

– И каким образом он собирается причинить мне боль? – Том вытащил из кармана сигареты.

– Он вас подозревает – во всем. И хочет, чтобы вы чувствовали себя ужа-а-а-а-сно. – Она так жеманно произнесла это слово, словно чувствовать боль – всего лишь игра.

– Пока он не очень-то преуспел, – заметил Том, протягивая ей пачку. Она покачала головой и достала из сумочки свою. – И в чем же он меня подозревает?

– О нет, я не скажу. Он изобьет меня, если узнает.

– Изобьет?

– Ну да. Иногда он выходит из себя.

Том сделал вид, что шокирован.

– Но вам наверняка известно, почему он прицепился именно ко мне. Тут не может быть личной причины, потому что я впервые увидел его две недели назад. – Том решил рискнуть. – И он обо мне ничего не знает.

Ее глаза сузились, а легкая улыбка стала больше похожа на ухмылку.

– Конечно нет. Он просто притворяется.

Том почувствовал к ней такое же отвращение, как к ее мужу, но его лицо осталось бесстрастным.

– Это у него привычка такая – злить людей? – с притворным удивлением спросил он.

Дженис снова захихикала, как подросток, хотя сеточка морщин у глаз говорила, что ей не меньше тридцати пяти. На тот же возраст выглядел и ее супруг.