Мечты о лучшей жизни Островская Екатерина
Она стояла и молчала. Надо было отойти и впустить ее в квартиру, но ноги парализовало. Следовало что-то сказать, а у Николая сдавило горло. Бывшая жена тоже ничего не говорила, только смотрела.
– Не прогоняй меня, – наконец прошептала Мила. – Хотя бы полчаса поговори со мной.
– Да, да, – кивнул Ребров, делая шаг в сторону, – полчасика можно поболтать.
Зачем он так сказал? Хотя, с другой стороны, Мила ведь его вовсе не замечала. Он лечил их с Борисом жеребца, ходил по их дому, ужинал с ее мужем, а она скользила по нему взглядом, как по пустому месту.
Но Мила вошла в квартиру и улыбнулась:
– Знакомый запах.
И добавила:
– Роскошный аромат.
Николай помог ей снять длинное кожаное пальто с воротником из чернобурки, потом, как в былые годы, расстегнул «молнии» на высоких сапогах и снял их с нее. Причем второй сапог не захотел слезать с ее ножки, и он обнял ладонью ее щиколотку. А Мила вдруг наклонилась, поцеловала его в затылок, задержала свои губы на волосах, прошептала:
– Милый мой зверинец… Я столько лет скучала по этому запаху!
Таких слов он не слышал от нее раньше. И таких интонаций, полных нежности, тоже не было. Как не было и того, что сейчас переполняло его самого: безумной жалости и всеобъемлющей любви к ней. Любви, которая вычеркнула из памяти годы, проведенные без нее.
Ребров с радостью так бы и стоял в неудобной позе уличного чистильщика обуви хоть целую вечность, но сапог все-таки слез с ноги.
– Мне даже нечем тебя угостить, – признался Николай.
– Я все привезла.
Мила прошла на кухню, неся за ремень сумку. Стала извлекать из нее и выставлять на стол коробочки и баночки, нарезки колбас, сыров, лосося и осетрины. Последними на стол были водружены две бутылки бордо.
– Я помню, ты любишь красное сухое.
Похоже, Мила помнила все. Как и Николай, не забывший ни одной минуты их прежней жизни. Он помнил каждую родинку на ее теле, запах волос, звук сладкого предутреннего посапывания и страсть ночного поцелуя.
– Значит, ты сюда перебрался, – сказала Мила, раскладывая по тарелкам привезенные продукты.
А Ребров не нашел ничего лучшего, как проворчать:
– Я думал, ты с Семеном живешь.
Зачем он это сказал? К чему ворошить старое? Все это прошло. Отлетело, как лист, сорванный с дерева осенним ветром.
Но Мила не обиделась, наоборот, улыбнулась с незнакомой ему кротостью.
– Семен привез меня к себе, а вечером туда ворвался отец. Он даже порог не переступил, скомандовал: «Собирайся!» Сразу хотел отвезти меня к тебе, то есть к нам, но я неизвестно чего испугалась. Целую ночь ревела у родителей, потому что поняла – все рухнуло. Потом надеялась, что ты позовешь меня, удержишь, простишь… А когда развелись, уже на все было наплевать.
Она сама открыла бутылку и разлила бордо по бокалам. У Николая застыла на губах фраза, которую он никак не мог произнести. А раз так, лучше промолчать и запить невысказанное вином.
Но разговор все же продолжался. О том, что было плохого, если и говорили, то как о старой болезни, которая прошла и уже не приносит страданий. Странно, еще день назад Николай не мог вспоминать об их разлуке без боли, сегодня же сидит и спокойно слушает про то, что Семен давно генерал и служит в Москве, в министерстве.
– А Борис? – спросил Ребров дрогнувшим голосом.
Только сейчас он понял, что это главное препятствие.
– Борис? – переспросила Мила. И сразу стала серьезной. – Мы познакомились год назад у общих знакомых. Он начал ухаживать красиво и с каким-то азартом, почти сразу сделал мне предложение. Я месяц подумала, а потом согласилась. Решила: мне скоро тридцать, а то, что не люблю его, не так уж и важно. Про себя я точно знала, что не полюблю никого больше. А так – у нас все будет. И действительно, у нас есть все. Вернее, у него. Причем все самое-самое лучшее: жена, конь, автомобиль, ружье. Мне даже трудно сказать, что из перечисленного Борис любит больше.
Мила вздохнула. Через секунду добавила:
– Но он далеко не так прост, как кажется.
Более она ничего не сказала о муже и вообще примолкла. А Николай Сергеевич все никак не мог выговорить то, что рвалось наружу. Потому что оно требовало честного ответа, а именно его Ребров и боялся.
– У тебя есть кто-нибудь? – наконец нарушила молчание Мила.
Николай взял ее за руку и повел в спальню. Подведя к батарее, показал на вывернутую кроличью шапку.
– Ой, – обрадовалась Мила, – щеночек! Какой маленький! Какой хорошенький!
И она взяла пушистый комочек в ладони.
– Ему три дня, – объяснил Ребров. – Только это волчонок.
– А где его мама?
– Утром придет.
Мила недоверчиво посмотрела на бывшего мужа и поняла, что это не шутка. Осторожно вернула волчонка в шапку, а когда выпрямилась, радостно удивилась:
– Ой, наша кровать…
И тогда Николай Сергеевич, напрягаясь и краснея, озвучил наконец то, что хотел спросить с той самой минуты, когда, открыв дверь, увидел ее на пороге:
– Мила, ты меня еще любишь?
Вместо ответа бывшая жена посмотрела ему в лицо, и Ребров увидел ее глаза – робкие и счастливые одновременно.
Они приближались друг к другу медленно, почти целое столетие. Николай уловил знакомый запах волос, почувствовал прикосновение к своим губам ее губ – мягких и влажных. Горячая волна прошла по всему его телу, от лица до кончиков пальцев. И он не стал больше ничего спрашивать.
Свет единственного фонаря во дворе, отражаясь от снега, расцветил стену спальни синими бликами. Мила поднялась с постели и, не одеваясь, пошагала прямо по разбросанной по полу одежде. Вскоре вернулась с бутылкой вина и бокалами.
Так они и пили бордо, целуясь после каждого глотка, и постель была залита вином, словно кровью. Но оба не хотели думать о приметах; им было так хорошо вместе! И ничего на свете не было другого, кроме их любви.
Даже царапанье в дверь было где-то в ином мире. Как и вообще дверь в квартиру, и дом, и город, и прошлая жизнь. Но царапанье продолжалось все настойчивее и агрессивнее. Николай наконец услышал его, натянул джинсы и пошел открывать. На пороге стояла усталая и грязная волчица. Она даже не посмотрела на хозяина, а сразу побежала в спальню. Ребров поспешил за ней. Волчица подошла к батарее, вынула из шапки своего детеныша, косясь на женщину, замершую с бокалом вина в руках, и направилась к выходу. У порога положила маленький черный комочек на пол и, наклонив морду, лизнула босую человеческую ступню.
– Пожалуйста, – ответил на этот звериный знак благодарности Николай Сергеевич. Затем закрыл дверь, вернулся в спальню. И увидел через окно, как по синему снегу пробежала трусцой темная тень. Промелькнула и растаяла в предутренних сумерках.
– Она ушла навсегда? – спросила Мила.
Вместо ответа он забрал из ее руки бокал, одним глотком выпил оставшееся в нем вино и, наклонившись, поцеловал, закрыв глаза от счастья, плечо любимой женщины.
Ночь была прекрасна. И утро, и день. И вся жизнь впереди тоже.
К вечеру они наконец вылезли из постели, оделись и, взявшись за руки, вышли во двор, где сразу же столкнулись с Варварой Петровной. Соседка вежливо поздоровалась с ними обоими, словно встречала эту влюбленную парочку каждый день. И тут же, приблизившись к Николаю Сергеевичу, зашептала, поглядывая на его спутницу:
– Я вам вот что скажу: сосед наш – оборотень.
– Какой оборотень? – удивился Ребров.
– Да самый настоящий! – И, смотря в упор на непонятливого ветеринара, объяснила: – Имею в виду соседа сверху, конечно. я ведь давно подозревала, а сегодня ночью так спину ломило, что заснуть не могла, вот и подошла к окну. Гляжу…
При этих словах старушка перекрестилась.
– Гляжу, а из подъезда нашего волк выбегает. Здоровущий такой! Сосед и есть.
Ребров с Милой переглянулись, еле сдерживая улыбку. А соседка продолжала:
– Мне Татьяна Ивановна из первой квартиры еще позавчера говорила, что из нашего подъезда вечером волк выбегает, а под утро возвращается. Ходит по ночам, стало быть, сосед человечиной питается.
– Приснилось вам все, – попытался образумить старушку Николай Сергеевич.
Но та покачала головой.
– Я ведь Татьяне Ивановне не поверила, а зря, теперь вот сама убедилась. Надо срочно ружье купить и серебряной пулей его зарядить. Другая-то их, оборотней этих, не берет. Американцы в своих фильмах только так от них, проклятущих, избавляются.
На следующий день Ребров опять не пошел на работу. Но три дня прогула – это уже слишком, поэтому в очередное прекрасное утро он все же отправился на свою ветеринарную станцию. И это был самый длинный рабочий день в его жизни. Время тянулось так медленно, что Николаю Сергеевичу показалось, что он пробыл на работе целое тысячелетие. И дорога домой тоже была бесконечной. Зато его ожидали блистающая чистотой квартира, горячий ужин с красным вином, а главное – ослепительная красавица, по сравнению с которой пресловутая леди Годива – колченогая уличная торговка.
Впереди еще были суббота и воскресенье. А два дня выходных – это два шага на пути к выходу из будничной серой жизни. За два дня нужно успеть сделать то, что было упущено за тусклые и унылые последние годы. Они встали на этот путь, зная, что дорога впереди бесконечная, и торопились идти по ней, уверенные, что пятьдесят четвертый километр уже давно пройден.
Осень улыбалась им первым снегом, город встречал радостным хором автомобилей, темный лес за пустырем приветливо качал верхушками своих елей, вслед счастливой паре оборачивались прохожие, а старушки, глядя на них из окон, доставали из глубин своей памяти самые безумные воспоминания. Даже угрюмый сосед сверху, потерявший недавно своего четвероногого друга и похоронивший на пустыре его останки (или, как он сам выразился, объедки), пригласил Николая и Милу к себе в гости.
Мужчина был веселым и остроумным. Провожая гостей, он, с некоторой завистью вздохнув, сказал:
– Все, теперь никаких собак. Теперь только жена. И как можно скорее.
Потом придержал за локоть Реброва и спросил:
– Не могу понять: как выхожу во двор, все бабульки разбегаются. А Варвара Петровна почему-то грозила мне в форточку кулаком и кричала: «Ужо будет тебе серебряная пуля!» Они что, с ума коллективно посходили?
– Подарите ей котенка, – посоветовал счастливый Николай Сергеевич.
Но за всеми радостями всплывала иногда темная тень понедельника. Два похожих дня, как два бильярдных шара, катились в лузу, из которой нет выхода. И хотя влюбленные не хотели думать об этом, Мила сама сказала солнечным воскресным днем:
– Надо ехать на пятьдесят четвертый километр. Оставлю мужу машину, возьму свои документы, соберу вещички, и мы вернемся сюда, домой, уже навсегда.
Тут же, не откладывая на вечер задуманное, они вышли во двор. Мила села в свой серебристый «Рено», а Ребров поехал следом на дребезжащей «Ниве».
Дорога показалась короткой. Закончился лес, потом большое поле, шоссе огибало его и приближалось к небольшой рощице, за которой виднелась черепичная крыша коттеджа.
Мила загнала автомобиль во двор, поднялась по ступеням крыльца и исчезла в доме. Николай Сергеевич остался сидеть в своей «Ниве». Слушал веселые песни о несчастной любви, несущиеся из приемника, и смотрел на освещенное солнцем поле. Кустарник, за которым начинался лес, был покрыт снегом, и казалось, что прямо из сугробов растут ветки белых кораллов, чьи фантастические контуры четко выделялись на фоне темно-синего леса.
«Если углубиться в лес, – подумал Ребров, – то, наверное, можно дойти до самого моего дома». И он тут же мысленно поправил самого себя: «До нашего с Милой дома».
Оттого, что он теперь не один, а с той, которую не забывал никогда, ему стало спокойно и хорошо.
На крыльце появилась Мила, несущая в руках две дорожных сумки. Николай смотрел на нее, слыша, как хрустит снег под ее ногами. Мила быстрым шагом прошла ворота, приблизилась к «Ниве» и что-то сказала, но он как раз открывал дверцу и стал укладывать принесенные ею сумки на заднее сиденье, поэтому смысл сказанной фразы не сразу дошел до его сознания.
– Поехали скорее, – повторила она, садясь в машину. – Муж здесь, еще вчера приехал, сейчас гуляет где-то с Барыгой.
Ребров прыгнул за руль, развернулся. Они миновали рощицу, выскочили на шоссе. Слева простиралось искрящееся поле, Ребров машинально повернул голову, чтобы снова взглянуть на синий лес и снежные кораллы…
Что-то ударило в стекло, и на нем зазмеились мелкие трещины. В центре их разбега – маленькое отверстие, в которое влетел звук далекого выстрела. И почти сразу прозвучал второй. Машину повело влево, застучало по дороге пробитое колесо. Нога сама нашла тормоз, но бесполезно – автомобиль крутануло, и он вылетел с трассы. Сугроб, кювет, удар. «Нива» наклонившись влево, увязла в снегу. Николай Сергеевич вылез наружу и помог выбраться Миле, спросив коротко:
– Цела?
Любимая только кивнула. Ребров улыбнулся от счастья быть рядом с нею. Бог с ней, с машиной, мир все равно прекрасен. Мила что-то произнесла тревожно и показала рукой вдаль за его спину. Что такое она увидела? Там же ничего нет, кроме солнца, синего леса и сверкающего поля, удивился Николай Сергеевич. Но все-таки обернулся.
В их сторону мчался, подгоняя гнедого коня, всадник. В руках у него – винтовка с оптическим прицелом. Вот он прижал приклад к плечу. Наверное, ему очень хорошо было видно каждого из них в самой верхушке буквы «Т», там, где пересекаются две палочки.
Ребров, быстро обняв любимую женщину, вместе с ней повалился в сугроб, и тут же прозвучал еще один выстрел. Пуля прошила дверь «Нивы» над самой головой Милы. Затем взлетел фонтанчик рыхлого снега в метре от ее плеча.
«Нет уж, пусть всадник стреляет в меня», – подумал Николай Сергеевич и поднялся во весь рост. Но выстрелов больше не было, хотя до Бориса всего ничего – меньше ста шагов. Вдруг Барыга резко затормозил, захрипел и, припадая на задние ноги, попытался развернуться, чтобы понестись к родному деннику. Борис с трудом сдерживал его, надеясь снова направить его в сторону тех, по кому стрелял.
И только тогда Николай заметил, что от кустов-кораллов несется большими прыжками серая тень. Волчица стелилась над землей, словно плыла по неглубокому снежному покрову, уверенно подгребая сильными лапами. До лошади и всадника ей оставалось уже не больше двадцати метров.
Борис наконец заставил коня остановиться. Он тоже увидел зверя и пришпорил Барыгу. А тот, в ужасе от приближающейся смерти, повалился на бок, придавив ногу хозяина. Из ствола, направленного вверх, вылетел пучок пламени, эхо выстрела проглотил лес. Волчица вытянулась в последнем прыжке. Но ее добыча не испуганный жеребец – Барыга успел подняться и, оставив всадника, помчался к рощице, за которой виднелась алеющая на солнце черепичная крыша с дымком над трубой, штопором ввинчивающимся в сияющее синее небо.
Часть вторая
Проходят дни, один за другим, серой вереницей. Каждый приносит то радости, то огорчения, то встречи, то расставания – что-то, потом теряющееся, растворяющееся в памяти, как ненужное и лишнее. Дни проходят, не оставляя следа, и только позже понимаешь, что ожидалось от жизни нечто другое, проскользнувшее мимо сознания и чувств. Напрягая мозг, пытаешься вспомнить, что же это было, пусть где-то далеко за краем осязаемого и чувственного. Или, может быть, ничего такого и не было никогда, да и не могло быть? Но зато приходит иногда едва уловимая, как блеснувший солнечный блик, мысль, терзающая разум: как хорошо было в детстве…
Все рухнуло в один момент. Но сказать, что Лена оказалась не готова к этому крушению, нельзя было: муж уже второй месяц жил у матери. Правда, он регулярно напоминал о себе – почти каждый вечер звонил, чтобы поинтересоваться делами, которых у Лены не было вовсе. Потом Роман спрашивал, что нового. Но и нового в ее жизни ничего не случалось. На этом разговор заканчивался.
Он бросил ее неожиданно. Просто однажды не пришел домой. А на следующий день утром, опять же по телефону, сообщил, что у его мамы сердечный приступ и ему пришлось всю ночь провести возле ее кровати. Но почему Руфину Леонидовну не увезли в больницу, осталось непонятным. Потом Роман забрал свои вещи и документы, причем сделал это, когда Лена была на работе. И снова по телефону объяснил, что должен пожить какое-то время рядом с немолодой больной женщиной, которая не может сама себя обслуживать, а денег на сиделку нет, потому что у него все средства вложены в бизнес. Лена согласилась с таким разумным вроде бы доводом. Только в конце разговора, не удержавшись, сказала, что днем навестила свекровь, и та показалась ей вполне бодрой и жизнерадостной.
– Мама не любит жаловаться на боль, – вздохнул Рома.
– Ей при мне позвонила какая-то подружка, и они почти час болтали. Кого-то обсуждали и смеялись.
– Зачем ты говоришь неправду? – возмутился муж. – Я же беседовал с врачами и знаю, как ей плохо.
Лене не оставалось ничего иного, как вновь согласиться с доводами Романа.
Зима подходила к концу. С крыш капал растаявший снег, отваливались сосульки, а иногда с грохотом рушились на асфальт части водосточных труб, из которых вылетали куски льда. И это радости в жизни не добавляло. Скорее всего, муж ушел навсегда, и Лена догадывалась почему.
Два года назад Роман решил открыть свой бизнес. Правда, толком не знал, какой именно. Сначала он занялся рекламой, но дело не пошло: крупных заказов не было, а мелкие случались так редко, что жить приходилось исключительно на то, что Лена зарабатывала в школе. Конечно, этих денег было мало – Рома привык к хорошей жизни. Его отец, в недавнем прошлом заместитель главы районной администрации, умер три года назад, а привычка не отказывать себе в том, что хочется, у сына осталась. Роман, вероятно, потому и подумал стать бизнесменом – рассчитывал на старые связи отца. Однако прежние друзья и подчиненные заместителя главы районной администрации, как выяснилось, помочь ничем не могли.
Накопления быстро закончились, и стало бы совсем туго, но по окончании очередного учебного года Лена ушла из школы и устроилась офис-менеджером в небольшую компанию, где платили вдвое больше, чем учительнице истории и обществоведения. Конечно, и этих денег было недостаточно, но на еду хватало. Роман целыми днями пропадал где-то, а потом… потом вдруг взял и ушел. Лена поразмышляла и пришла к выводу, что муж сбежал не от нее, а от неустроенности их семейной жизни. Вероятно, Роме было неловко от того, что он не может обеспечить жене достойное существование.
Она продолжала так думать, даже когда в первый раз посетила якобы больную свекровь и застала ее во всем блеске салонного макияжа, болтающей по телефону о веяниях моды, о подружках и их мужчинах. Руфина Леонидовна даже и не пыталась притворяться недужной, а тем более умирающей. При расставании дама сообщила, что Рома заключил контракт на поставку крупной партии цветов из Голландии для реализации их в канун весеннего праздника Восьмого марта и собирается прилично разбогатеть. Контракт этот устроил сыну ее близкий друг, некий Тихон Степанович, работавший когда-то в районной администрации руководителем какого-то отдела. Тот же благодетель помог Роману с получением кредита в банке, потому что половину стоимости цветов надо было оплатить сразу, а остаток в течение трех дней после получения товара.
Лена немного успокоилась, решив, что Роман вернется после того, как разбогатеет. Но дни шли, и молодая женщина привыкала жить одна. А когда поняла, что жизнь ее хуже не стала, удивилась: неужели она не любит мужа?
Будущие супруги познакомились еще в школьные годы, когда после восьмого класса Лена перешла в новую школу, с гуманитарным уклоном, которая считалась престижной. Среди одноклассников Рома был не самым видным юношей, но, пожалуй, самым общительным и довольно остроумным. Учителя прощали ему многое, потому что его отец работал в районной администрации, а руководство школы ссориться с местной властью не хотело. Очень скоро Роман начал за Леной ухаживать – сидел на всех уроках рядом, потом пригласил на свой день рождения. Пригласил, кстати, единственную из класса, если не считать Веню Похлебкина и Сашу Бондарева: у первого отец был преуспевающим бизнесменом, владельцем автосалона, а отчим второго боролся с экономическими преступлениями.
В тот же вечер Рома признался Лене, что она ему очень нравится, и молодые люди стали встречаться: ухажер провожал ее домой после школы, приглашал в кино. Такое общение продолжалось почти три года. Учась в десятом классе, они начали целоваться – у кого-нибудь из них дома или в парадных при расставании. Рома требовал большего и очень обижался, когда подружка не соглашалась. Все произошло уже после того, как оба поступили в университет: он на социологию, она на исторический. И произошло, конечно же, не случайно. Лена даже думала, что по любви. А может, так и было. После этого они поженились и прожили вместе несколько лет, особо не ссорясь, без упреков и скандалов…
Сосульки стали сыпаться с крыш все чаще, праздник Восьмого марта приближался. Однажды Рома позвонил и после обычного вопроса «Как дела?» признался, что скоро у него будет очень много денег.
– На цветах заработаешь? – поинтересовалась Лена, которая и так все знала от свекрови.
– Ну да, – согласился Роман. – Я сто тысяч евро вложил, а чистая прибыль составит более полумиллиона. Конечно, сто тысяч придется отдать, а еще проценты за кредит банку надо будет вернуть. Но зато… Короче, все будет более чем хорошо. Представляешь, всего неделя – и такая прибыль!
– Желаю удачи, – сказала Лена.
Ей подумалось: Роман скоро вернется богатый и счастливый, жизнь переменится… И вдруг Лена отчетливо поняла, что не хочет этого. То есть ей было все равно, разбогатеет муж или нет. Просто она уже почти привыкла жить одна и возвращения супруга уже не желала. К тому же проскочила мысль, что полмиллиона евро за неделю заработать невозможно, тем более Роману, не отличающемуся работоспособностью и деловой хваткой. Следовательно, очень вероятно, получится так, что муж не заработает ни копейки. Однако Рома не догадывается об этом, а позвонил ей для того лишь, чтобы похвастаться своей удачей: судя по всему, его распирает глупая и наглая мечта, что он очень скоро станет состоятельным человеком.
На Восьмое марта подарков она не получила ни от кого, если не считать букетик желтых тюльпанов от руководства фирмы, небольшой денежной премии в конверте, врученном директором, и маленького флакончика духов от коллег-мужчин. Женщин в коллективе хватало, и почти все они получили флаконы побольше, но ведь у Лены была не самая высокая должность. Праздник она встретила с мамой, которая знала, что зять живет отдельно, а потому лишних вопросов не задавала и старательно скрывала, что переживает за дочь.
И только вечером, ложась спать, Лена вдруг вспомнила о Романе и подумала: он, вероятно, несмотря ни на что, разбогател, странно только, почему не звонит. Хотя чего тут удивляться: многие в подобном случае забывают не только оставленных жен, но и друзей, родителей и вообще то, что их связывало с прошлой жизнью, в которой они были такими же, как все.
Так прошла неделя. И вот однажды, вернувшись с работы, Лена обнаружила на кухне Романа, который уплетал приготовленный ею накануне овощной супчик. Выглядело это так, словно ничего не случилось, как будто и не было его двухмесячного отсутствия. Лена вернулась в прихожую, стала снимать дубленку и сапоги, размышляя, надолго ли муж вернулся. И тут Роман не вытерпел – прибежал из кухни с тарелкой в руках и начал делиться новостями. Точнее, неприятностями.
– Короче, полная задница получилась, – нервно говорил он, – меня кинули. Обманули нагло и подло. Я так и не получил фуры с цветами. Дал людям доверенность на растаможку и на реализацию… доверился каким-то… и теперь ни машин с грузом, ни этих людей. Тихон Степанович обещал посодействовать в поиске, подключил свои ментовские связи, я написал заявление, но пока все наши усилия тщетны. А еще на меня наехал банк, требует возврата средств. И голландская фирма тоже звонит каждый день, угрожает полицией. Ничего, с голландцами я как-нибудь разберусь. Не убьют же они меня, в самом деле…
Рома задумался. Посмотрел в пустую тарелку. И вздохнул.
– А вот с банком беда полная. От них уже приходил какой-то мордоворот и требовал вернуть деньги и проценты как можно быстрее. Причем объявил, что ему тоже кое-что с меня причитается, за беспокойство, так сказать. Короче, требуют сто двадцать тысяч.
– Печально, – согласилась Лена, проходя на кухню.
– Не то слово! Когда еще найдут машины с цветами… Хотя цветы, понятное дело, уже проданы. Но деньги мне надо возвращать в ближайшее время. Я ж кредит брал под залог нашей квартиры…
– Как? – удивилась Лена. – Я ведь не давала согласия!
– Да это для них не проблема, – махнул рукой муж. – Наша квартира всяко стоит не меньше двухсот пятидесяти тысяч евро: они простят долг, банк возьмет свои деньги, а на разницу предоставит другое жилье.
– Кому?
– Нам, – уверенно заявил Рома. Посмотрел в глаза жены и немного стушевался. – То есть тебе.
– Я не хочу отсюда уезжать, – покачала головой Лена.
Рома наконец поставил пустую тарелку в мойку, бросил тоскливый взгляд на стоящую на плите кастрюлю, вздохнул и продолжил:
– Мы же все равно разведемся. А значит, и так пришлось бы делить жилплощадь, продавать эту квартиру. А если ты помнишь, на нее деньги давали мои родители, то есть отец, когда еще был жив.
– Но ведь и мои тоже! Продали дачу ради этого.
– Две трети суммы дал мой отец, а остальное твои папа с мамой. Так что, если по-честному, то ты можешь претендовать только на…
– Погоди! – не дала ему договорить Лена. – А мама твоя не может тебе как-то помочь?
Роман взглянул на нее если не с гневом, то с явным осуждением.
– Ты что! Я ей вообще не говорил о том, что у меня произошло, у нее же сердце слабое. Хочешь, чтобы я остался круглым сиротой?
– Но Тихон Степанович обещал тебе помочь.
– Обещал, – согласился Роман, – но когда это произойдет, неизвестно. Только если я не рассчитаюсь с долгом в ближайшее время, то меня уже не будет. И когда мама узнает о моей смерти, не станет и ее. Ты этого хочешь?
Лена позвонила лучшей подруге. Может быть, даже единственной. Хотела поделиться.
Та слушала некоторое время, а потом, видимо, ее дружеское терпение лопнуло.
– Леночка, я в курсе и по поводу развода, и по поводу того, как Рому кинули, и по поводу многого другого, о чем ты в силу своей…
Подруга замолчала, явно подбирая слово помягче. Но словарный запас у нее был не очень большой, потому она объявила без ненужной дипломатии:
– Дело в том, что мы с Ромочкой уже два с лишним месяца живем вместе, а вообще полтора года любим друг друга. – Затем, словно, опасаясь, что ее могут перебить или сказать что-нибудь обидное, подруга продолжила в ускоренном темпе: – Ты что думаешь, если мужу борщи варишь, то он уже навсегда твой? Мужику надо еще чего-нибудь, кроме кулинарии… А то корчишь из себя невесть что!
– Я не корчу, – растерялась Лена, – ты же зна…
Но подруга не желала слушать возражений.
– Подумай лучше, как Роме помочь, – приказала она. – Продажа квартиры – это сейчас единственный выход. К тому же ты внакладе не останешься. Хотя будь моя воля…
И тут же пошли отбойные гудки.
Гудки были противными. И все звучали, терзая душу. Только через пару минут Лена поняла, что сидит с трубкой в руке. Больше советоваться ей было не с кем. Не свекрови же звонить, в самом деле!
Она аккуратно поставила трубку на базу и решила подумать о ситуации, в которой внезапно оказалась. Конечно, муж – бывший, конечно, – поступил подло. Но после разговора с подругой – уже тоже бывшей, разумеется, – Лена понимала, что не хочет его возвращения даже ради сохранения квартиры. Лучше было бы, если бы у Романа все закончилось благополучно: да, да, пусть бы с ним рассчитались и вернули деньги, тогда не нужно будет разменивать квартиру. Но надежда на это слабая. С другой стороны, у него теперь есть ее бывшая подруга, и воевать Лене придется сразу с двумя. Причем если Рому еще можно как-то победить, то подруга своего точно не упустит, когда идет речь о жилье в престижном районе. Если бы эта подруга в семнадцатом году обороняла Зимний дворец, то большевики никогда не взяли бы власть. Жаль, конечно, что ее там не было. Но зато теперь она рядом с Лениным бывшим мужем и готова воевать до победного конца. Так что с квартирой придется расставаться. Хотя особых сожалений по этому поводу быть не должно: Роман сказал, что ей достанется взамен другая. Понятно, что поменьше, зато своя – без «верной» подруги и скучающего перед телевизором или перед компьютером мужа…
Размышления прервал телефонный звонок. Взяв трубку, Лена услышала голос Романа. Тот, вероятно, находился у подруги, и они вдвоем выжидали некоторое время, чтобы обманутая жена немного пришла в себя и смирилась с неизбежным.
– Вариант есть, – сообщил Рома как ни в чем не бывало. – Очень даже хороший вариант: я отдаю банку квартиру по цене, установленной независимой экспертизой, банк возвращает мне разницу в стоимости. Кстати, разница неплохая, спасибо Кристинке, она посодействовала. Так что на улице ты не останешься…
Кристиной звали бывшую подругу, которая как раз и занималась оценкой квартир и строений.
– А свой процент она не забыла вычесть? – поинтересовалась Лена.
Но Рома пропустил вопрос мимо ушей.
– Тебе даже не квартира, а загородный дом получается, – с удовлетворением констатировал муж, – совсем неподалеку.
– Я не хочу жить за городом! – возмутилась Лена. – Мне нравится город! И потом, у меня же работа, мне каждый день надо ездить в офис. Как ты себе это представляешь?
Роман начал объяснять, что цены на однокомнатные квартиры сейчас неожиданно взлетели, а потому на городское жилье немного не хватает, что к тому же предлагаемый Лене участок земли не так далеко от кольцевой и от станции метро… Голос его был твердым. Вероятно, рядом с ним сидела Кристина и подсказывала, что говорить.
– Если не хватает немного, – сказала Лена, – то, может, ты перезаймешь где-нибудь эту маленькую сумму? Или возьмешь у своей мамы?
– Как ты можешь такое предлагать?! – возмутился муж. – У моей мамы больное сердце, и тебе это хорошо известно! Ты хочешь, чтобы она… Я от тебя такой подлости не ожидал! Предпочитаешь жить в городе, занимай у своей мамы.
Спорить было бесполезно. Можно было бы упереться и отказаться от озвученного варианта, но… Вдруг с Романом что-нибудь сделает служба безопасности банка? Побьют, искалечат… Не дай бог, конечно, но ведь тогда виной всему окажется именно она.
Лена закрыла глаза и представила, как Кристина везет в инвалидной коляске Романа по вагонам метро. У него сломан нос, нет зубов, Рома парализован, а на его коленях стоит рамочка с компьютерным текстом: Бывшая жена лишила меня квартиры и здоровья.
– Эй, ты меня слышишь? – долетел из воображаемого будущего голос Романа. – Пойми, квартиру и так заберут, лучше будет, если ты сразу согласишься на то, что предлагают.
– Это далеко? – вздохнула Лена.
– Пятнадцать километров от города. Может, и того меньше, от кольцевой десять минут на машине. Там престижный коттеджный поселок, в котором проживают уважаемые люди. Когда-то это был пятьдесят четвертый километр, но теперь новая разметка.
– Если машина остается мне, то я согласна.
– Сразу бы так! Завтра поедем туда… А машину я продаю – ты же знаешь, какие у меня проблемы. Извини. Ну все, сейчас буду звонить агенту и договариваться об осмотре.
Разговор закончился. Про машину Лена вспомнила на всякий случай, хорошо зная, что Рома ее вряд ли согласится отдать: «Вектрой» пользовался в основном он, давая жене сесть за руль только в исключительных случаях. Общественным транспортом добираться до города будет сложно, но если дом и в самом деле в престижном поселке, оттуда наверняка ходят автобусы… И вообще можно ведь купить за небольшие деньги какие-нибудь колеса, не очень дорогую и не очень древнюю машину.
Деревня называлась Ершово. Съехав с кольцевой, добирались до нее немногим больше двадцати минут. Роман, разумеется, на смотрины не поехал, зато Кристина присутствовала. Пухлый риелтор всю дорогу расписывал красоты местности, окружающей поселок, лес, речку, уникальную флору и фауну. Бывшая подруга молчала и смотрела в окно. Но когда прибыли на место, повернулась к Лене и попыталась улыбнуться:
– Ты вроде обижаешься на меня за что-то?
От подобной наглости Лена растерялась и покачала головой.
А бывшая подруга, уверенная в свое правоте, продолжила:
– Рано или поздно это должно было случиться. Уж лучше, что Рома ко мне ушел, а не к какой-нибудь…
– Какие ваши годы, – отмахнулась Лена, – все впереди еще.
Кристина вытаращила глаза.
– Не знала, что в тебе столько злости. Я тебе добра столько сделала за долгие годы нашей дружбы, и вот получаю теперь благодарность… Этот вариант, между прочим, я тебе подыскала, а могла бы…
Она шла следом и разговаривала уже сама с собой – Лена не слушала. Зато смотрела по сторонам, понимая, что ее обманули или пытаются обмануть. Вокруг лежал снег, никакого престижного коттеджного поселка видно не было. Имелась только деревня Ершово с покосившимися избушками, хотя на окраине ее нашлась улочка из вполне приличных строений.
– Местные уже распродали свои участки, – объяснял риелтор. – Скоро всю эту богадельню снесут, и поселок станет – загляденье. Тогда и цены на землю здесь будут просто астрономические. Хотя и сейчас высокие. Так что вам еще повезло. Я этот вариант Кристине по старой памяти предложил. А надо было бы придержать участочек до лета – вдвое больше бы выручил…
Все, о чем говорил пухлый человек, возможно, и имело бы смысл, но только домик, предложенный Лене, стоял не в деревне Ершово и к будущему коттеджному поселку не прикасался никаким боком: до деревни метров двести, если тащиться через заснеженное поле, а по дороге получалось значительно больше. Кстати, и от дороги до домика тоже надо было идти.
Лена осмотрела бревенчатое строение, очень похожее на баню с надстроенным мансардным этажом. Окошки, правда, не такие маленькие, как в бане, но света внутрь, вероятно, проникает не очень много.
– За домом начинается спуск к речке, – объяснял риелтор. – Сейчас ее не видно, под снегом и льдом скрыта, но рыба в реке есть, и это плюс.
– Если крокодилов нет, уже неплохо, – машинально согласилась Лена.
За заснеженным узким руслом темнел густой лес. Лес был тихим и манящим.
Риелтор долго не мог отпереть замерзший замок. Мучился, напрягался, возясь с ним, но продолжал рассказывать:
– Домик построил один известный бизнесмен – хотел расположить здесь свою резиденцию. Намеревался все поле возле деревни купить, а это почти десять гектаров. Но успел поставить только охотничий домик, чтобы приезжать сюда дичь пострелять, а дичи здесь очень много. Но поохотиться не успел: сгорел на работе вместе со своим «Мерседесом». Его знакомая выставила участок на продажу и попросила меня по старой памяти помочь. Дом, может, и не очень большой, но земли пятнадцать соток, так что есть где ставить коттедж побольше…
Замок наконец поддался, риелтор с трудом отворил дверь, распахнул ее перед Леной, пропуская будущую хозяйку внутрь.
Комнат было две. Первая служила кухней и столовой, вторая спальней. Несмотря на внешнюю неказистость строения, мебель оказалась вполне добротной: в кухне круглый стол, под который задвинуты стулья с резными спинками, в углу примостился небольшой холодильник, а в спальне имелись огромная кровать с полосатым матрасом, комод и платяной шкаф.
Пухлый риелтор хлопнул по матрасу ладонью, и, нисколько не смущаясь поднятой с него пылью, с удовлетворением объявил:
– Ортопедический, с кокосовой стружкой.
– Жить здесь невозможно, – покачала головой Лена.
У бывшей подруги округлились глаза.
– Вы только посмотрите на нее! – вскричала Кристина, обращаясь к дощатому потолку. – Тут есть все, даже холодильник, а она выкобенивается!
– Здесь нет элементарных удобств. Простите, но куда мне в туалет ходить – в поле? А душ принимать в речке? – повернулась к риелтору Лена.
Она нажала на кнопку настенного выключателя, но света в комнате не прибавилось.
– К тому же электричества нет.
– Вопрос с электричеством можно решить очень быстро, – торопливо заговорил пухлый риелтор, – до ближайшего столба полсотни метров. Вам это почти ничего стоить не будет.
– Вот ведь ты какая! – продолжала возмущаться Кристина. – Бедный Роман, с кем ему пришлось столько лет мучиться!
Слушать ее стоны было противно. Лена вышла на крылечко и посмотрела в сторону деревни, на несколько аккуратных коттеджей, за которыми едва проглядывали темные от старости крыши покосившихся деревенских домов. Солнце выбилось из-за туч, и просевший весенний снег заискрился. Лена шагнула с крыльца и, ломая хрустящую корку, направилась к речке. Через двадцать шагов начинался небольшой спуск. Русло было шириной вряд ли более десяти метров, на противоположном берегу из снега торчали черные прутья засохших камышей, за ними стояли сосны. Лена снова посмотрела на лес, понимая, что ей нравится здесь все больше и больше. Между соснами прыгал по снегу серый с рыжими проплешинами заяц. Зверек присел возле одной из сосен и посмотрел на Лену. Потом встрепенулся и, словно испугавшись чего-то, рванул в глубь леса.
Позади раздался хруст снега.
– Как хорошо… – прозвучал голос подошедшего риелтора. – Если при подписании договора продавец обязуется в течение двух месяцев подвести к дому электричество и оборудовать удобства, вы согласитесь на сделку?
– Соглашусь, – кивнула Лена. – Только мне еще машина нужна, чтобы выбираться отсюда в город.
– Ну, это вы с бывшим мужем решайте, – сказал пухлый мужчина. – Мое дело – недвижимость.
Всю обратную дорогу Кристина возмущалась жадностью подруги. Реагировать на ее причитания и оскорбления не хотелось, а потому Лена старательно разглядывала виды за окном. Уже въехали в город, когда в сумочке Кристины затренькала мелодия мобильного телефона: вероятно, Роман, уставший от ожидания, не выдержал.
– Ты послушай, чего хочет эта тварь, – не стесняясь присутствия бывшей подруги, заорала в трубку Кристина, – удобства ей, видите ли, подавай, да еще обязательно машину. Как ты мог с такой связаться?..
Лена не выдержала и попросила остановиться. И пошлепала к станции метро пешком, благо, что до нее оказалось совсем недалеко.
Договор подписали через день. Роман явился в риелторское агентство под ручку с Кристиной и делал вид, будто с Леной едва знаком. Обсуждать необходимость приобретения для бывшей жены автомобиля не стал, а Лене вдруг стало противно разговаривать с этой парочкой вообще о чем-либо. Электричество и удобства ей обещали к середине мая, на большее она и не рассчитывала.
На самом деле постоянно проживать за городом Лена не предполагала. В свое время родители продали дачу, чтобы добавить молодой семье на квартиру, и потому домик возле леса как бы возврат того, что она принесла мужу в качестве приданого. Ей придется вернуться в родительскую квартирку, знакомую с детства, с такими родными видами из окон и запахами. Ну да, две маленьких комнатки и кухонька без окна, однако их обитателям никогда не было тесно. А теперь, когда не стало отца, Лене с мамой вполне хватит места, чтобы не надоедать друг дружке. Страшно только было позвонить ей и сообщить, что дочь собирается разводиться с мужем.
Но, как ни странно, мама перенесла известие спокойно, без охов и ахов. А когда узнала, что при разделе имущества Лене достался домик, удивилась даже:
– Оказывается, твой Рома порядочный человек.
Читать бесплатно другие книги:
