Cкорбная медицинская немощь. Сборник рассказов Березин Дмитрий

– Я у себя в кабинете, – сказал я и добавил, – если что…

Пока шёл по тихому ночному коридору больницы мысли мои окончательно перемешались. На фоне усталости они отодвинулись на второй план, я сел за стол, положил голову на руки.

«Спать… спать… спать…»

…

«Чёрт! Что с шеей? Почему так больно? Продуло что ли?»

– Дзинь! – прозвенел телефон.

Звонок был неожиданный, резкий, тревожный. Я открыл глаза и поднял голову. Шея, от неудобного положения, затекла и отозвалась такой болью, что я схватился за неё рукой.

– Дзин-дзинь! – снова звякнул телефон.

Я уставился на него так, как будто видел его впервые.

«Что происходит? Где я?… – я не мог никак понять, что происходит. – Та-а-ак…, я у себя в кабинете. В своем скучном кабинете с белыми стенами, коричневым лакированным столом и стульями вдоль стены».

– Дзин-дзинь!

«Да чтоб тебя!» – подумал я и взял трубку.

– Березин, – сказал я не своим от сна голосом.

– Ты где пропал? – на том конце провода была жена. – Я проснулась, а тебя нет. Ты же ещё в час ночи ушел на вызов.

И тут, ко мне, что называется, вернулась память. Я вспомнил, что деда Костю парализовало, вспомнил его теплую, дрожащую руку, зимнюю дорогу, судороги в машине. Вспомнил Лидию Михайловну, с её высказыванием о скорой смерти больного. Мне стало тоскливо.

– Деда Костю из «Ильича» парализовало. Он в коме, у нас, в восьмой палате, – ответил я и продолжил. – Не волнуйся, со мной все нормально. На обед приду, наверное.

Я положил трубку. Шея болела. На часах было 6:53. В кабинет постучались.

– Дмитрий Леонидович, можно? – это была медсестра Ольга Юрьевна. – Я услышала, что телефон звонил. Доброе утро! Вы…

– Как он? – перебил я её, всё ещё держась за шею. – Жив?

– Да. – ответила медсестра. – Он проснулся, его Лидия Михайловна накормить хочет…

– Зачем!? – я вскочил и быстрым шагом пошел по больничному коридору. – Это опасно!

В палате, рядом с кроватью больного сидела санитарка Лидия Михайловна и маленькими-маленькими порциями манной каши пыталась кормить больного. Он пытался жевать, шевелил губами, но проглотить не мог. Каша вытекала у него изо рта и стекала по щеке. Лидия Михайловна вытирала кашу с его щеки полотенцем и, снова и снова, подобно терпеливой маме, кормящей непослушного малыша, давала ему кашу. Когда я зашёл в палату и появился в его поле зрения, он улыбнулся уголком рта и посмотрел на меня таким взглядом полным отчаянья, что я не забуду его никогда. В его взгляде я увидел, что он прекрасно понимает, что жить ему осталось совсем немного, а я его забрал из родного дома. И вот сейчас, его пытается накормить чужая женщина, а родная его спутница – бабушка Лизавета, с которой он прожил уже двадцать с лишним лет, далеко в деревне, одна. Дети где-то в городе и ещё не знают о том, что отец умирает.

– Будем кормить через зонд. Принесите, – коротко сказал я медсестре.

Я установил деду назогастральный зонд, показал, как надо кормить больного и вышел из палаты.

– Леонидыч, пойдем, – сказал мне проходящий мимо больной, – покурим?

– Курить вредно! – ответил я, но все же пошел следом.

– Дмитрий Леонидович! – окликнула меня медсестра, когда я выходил на лестничную площадку.

Я резко повернул голову, в шее что-то щелкнуло, я испытал такую боль, что вскрикнул и схватился за шею.

– Что? – ответил я, корчась от боли.

Медсестра, увидев, что стала причиной моей боли, несколько растерялась.

– Я хотела спросить…, вы завтракать будете?

– Буду, – ответил я.

– Может быть вам диклофенак уколоть? – предложила она. – Всё полегче будет…

– Ольга Юрьевна, ну кто же диклофенак на голодный желудок колет? – пытался пошутить я. – Сейчас позавтракаю, а там посмотрим!

В курилке несколько мужиков уже обсуждали тяжёлое состояние деда Кости. Я подошёл к ним и молча закурил. Мужики притихли, ожидая от меня какого-то объяснения сложившейся ситуации, но я молчал, выпуская сигаретный дым в открытую форточку.

– Зимой светает поздно… – начал было один мужик. – Время восемь утра, а вон как темно…

– Метель будет… – продолжил другой. – Ноги у меня всю ночь крутило. Всегда перед непогодой крутит…

– Помрёт? – наконец спросил меня третий.

Я пожал плечами, потушил сигарету и пошёл завтракать. Мужики, оставшиеся в курилке, продолжили свои обсуждения:

– Сейчас Людка за ним на вертолёте прилетит…

Я остановился:

– За кем?

– За дядей Костей, – ответили мне.

– Какая Людка? – спросил я.

– Дочь его, Людка. Она же у него директором банка в городе работает.

…

Я позавтракал. Укол делать не стал – само пройдёт. Успею ещё за всю жизнь уколов и таблеток напринимать.

На работу пришла старшая медсестра Вера Александровна. Она, по стечению обстоятельств, оказалась какой-то родственницей бабушки Лизаветы и рассказала мне о том, что дочь Константина Григорьевича действительно работает управляющим директором одного из банков города.

– Вот её телефон, – она протянула мне визитку.

– Пойду на почту. Позвоню, – сказал я ей. – А вы, Вера Александровна, позвоните бабушке Лизе. Пусть приезжает. Поставим ей кровать в палате, рядом с дедом.

Отделение почты, откуда я решил позвонить дочери больного, находилось в торце здания нашей больницы. Я вышел на улицу. Солнце медленно и как-то неохотно выходило из-за горизонта. Создавалось впечатление, что оно не видит смысла освещать эту зимнюю, унылую степную местность. Ветер короткими порывами гнал по низу сухую снежную крошку. Местами крошки сливались в потоки и, причудливо извиваясь, ползли над снежным покровом. Редкие сухие травинки и стебельки, торчащие из-под снега, безмолвно и обреченно дрожали.

– Ка-арр! – услышал я где-то сверху.

На ветке тополя, растущего во дворе больницы, пытаясь удержать равновесие, раскачивалась ворона. Она смотрела на меня, то одним глазом, то другим, но не улетала.

– Прячься, – сказал я ей вполголоса. – Метель начинается.

Мне предстояло сообщить дочери больного о тяжёлом состоянии её отца. Я набрал номер. Странно, но ответили мне сразу же после первого гудка.

– Алло? – ответил мне женский голос.

– Людмила Константиновна? – спросил я.

– Да, это я.

– Здравствуйте. Меня зовут Дмитрий Леонидович Березин. Я заведующий Боровской больницей. Ваш папа у нас.

– Что-то случилось? – спросила она как-то обыкновенно, без волнения в голосе.

Странно.

– Его парализовало на левую сторону. Состояние его тяжёлое, – сказал я и добавил, – очень тяжелое.

Ну не мог же я тогда прямо сказать ей, что скоро её отец умрет.

– Нужны какие-то лекарства? – спросила она так же спокойно.

– Нужно приобрести Глиатилин и Мексидол, остальное у нас есть.

– Хорошо.

– Запишите мой номер телефона. Как соберётесь сюда ехать, звоните.

У меня была надежда, что дочь заберёт отца в областную больницу, где ему смогут оказать квалифицированную помощь, смогут провести необходимое обследование и лечение, а после и реабилитацию. Все равно, я надеялся, что дед Костя поживет ещё хоть немного.

Я вышел из отделения почты. Солнце поднялось, но из-за начавшейся метели оно было какое-то далёкое, мутное, неприветливое. Метель уже бушевала во всю. Снежная крошка поднималась высоко и набивалась в глаза и за шиворот, больно кололась в щеки. Тополь, раскачиваясь ещё сильнее чем прежде, жалобно скрипел стволом. Ворона, сидевшая на нём, куда-то скрылась, так и не справившись со своим равновесием. Я втянул голову в плечи и, зажмурившись, как китаец во время песчаной бури, быстрым шагом зашёл в больницу.

В палате около кровати деда Кости, на стуле сидела бабушка Лизавета. Оказалось, что она приехала на попутке, а пока я был на почте, она зашла в больницу. Держа деда за руку, она бесшумно плакала и вытирала слезы платком. Дед что-то мычал, пыхтел, но ничего не было понятно. Наверное, он как мог, пытался успокоить бабушку.

– Я Людмиле позвонил, – сказал я, войдя в палату, – обещала приехать.

– Да куда там, – ответила баба Лиза, украдкой вытирая слезы, – метель-то вон какая…

– Ну, значит, после метели приедет! – ответил я. – Ждём!

О том, чтобы в такую метель везти больного в районную больницу, не могло быть и речи. Метель разыгралась не на шутку. На обед домой я так и не пришел – не было времени. Домой я шел уже в темноте, по колено утопая в снегу. Уставший, с болью в шее и в полной растерянности: «Что мне делать с таким тяжелым больным?».

Дома было тепло и светло. Дочки играли в зале, жена суетилась, накрывая на стол.

– Завтра, если что, выходной, – сказала она. – Побудь дома, хоть один день?

Я пожал плечами.

Как я могу что-то обещать? У меня в стационаре больные. Они на меня надеются, ждут помощи. Не могу же я послать всех к черту, только потому, что у меня выходной? Именно в тот момент, у меня впервые возникла мысль, что я не принадлежу сам себе, у меня нет никаких гарантий и планов на завтрашний день. Какая-то беспощадная постоянная ответственность, повинность.

За окном, метель сошла с ума. Выло так, что казалось сам чёрт лезет к нам через печную трубу, но застрял в ней и теперь от досады воет. Вот под этот вой и хлопание калитки соседского дома я и заснул. Проснулся от полнейшей тишины. Мне показалось, что я оглох во сне. Прислушался. Рядом, уткнувшись мне в плечо тихо сопела жена.

«Метель закончилась, – подумал я и повернулся на другой бок. – Это хорошо!»

…

Темно… Темно и тихо. Странно… Вроде бы уже почти десять утра, а темно. Что случилось?

Встал и отодвинул штору, чтоб посмотреть на улицу. Снег плотно застилал всё окно – дом замело по самую крышу. Я взял телефон, чтоб позвонить в больницу и узнать, как там наш больной. Нажал на клавишу вызова, но в трубке была тишина.

«Линия оборвалась из-за метели, – догадался я. – Придется идти…»

…

Я стал собираться, чтобы идти в больницу.

– Поешь хотя бы, – сказала жена, – а то пропадаешь со своей работой сутками. Неизвестно где ешь, неизвестно где спишь.

«Как же мне с ней повезло! – подумал я усаживаясь за стол. – Действительно, надо поесть, а то опять неизвестно, когда домой вернусь. Сколько же у нее терпения?».

Я вышел на улицу. Солнце поднялось и светило ярко-ярко. Его свет отражался от белоснежных покровов, искрился и больно резал глаза. Вчерашней метелью с деревьев и кустов сдуло последние сухие листья. На голых ветках, громко и возмущённо чирикая, сидели воробьи.

«Ох, и снегу намело! – думал я, пробираясь в сторону больницы. – Кое-как из двора вышел! Ещё бы воробьям не возмущаться – все кормёжные места замело!».

По центральной дороге, по направлению к больнице, был проложен единственный широкий след от проехавшего автомобиля. След этот вел в больницу. А возле самой больницы стоял огромный черный джип Ниссан Террано.

«Приехала…» – подумал я.

В палате, где находился дед Костя, пахло дорогим парфюмом и мандаринами. Стояли пакеты с пелёнками, памперсами для взрослых, и ещё какие-то средства ухода за тяжёлыми лежачими больными. Рядом с дедом Костей сидела женщина, примерно сорока пяти лет на вид.

– Здравствуйте, – обратился я к ней.

– Здравствуйте, – ответила она и тут же спросила. – Вы Дмитрий Леонидович? Где мы можем поговорить?