Смерть грабителям, или Ускользнувшее счастье Москвин Игорь

2

На следующий день Бережицкий прошёлся по соседним с елисеевской квартирам, опросил прислугу. Правда, ничего нового не узнал. Скорее, навестил место преступления для очистки совести.

– Дяденька, – во дворе к надзирателю подошла девочка лет семи, в коротком куцем пальтишке, словно бы с чужого плеча, – это вы пожаром интересуетесь?

– Ну, я, – ответил грубо Геннадий Петрович, но потом смилостивился и даже улыбнулся. – Какое, однако, несчастье случилось. Надо же вот так, на ровном месте.

– Если пятачок дадите, то я вам расскажу, как дело было.

Бережицкий остолбенел от неожиданности.

– Ты… что-то знаешь?

– А как же. Сама внизу стояла и всё видела.

– Не врёшь?

– Дяденька, я всегда правду говорю. Меня тятя так научил, – и она недовольно поморщилась.

– Так что ты видела?

Девочка протянула руку, в которую Геннадий Петрович вложил выуженную из кармана маленькую серебряную монетку.

– Держи.

– Я, конечно, многого не видела, – девочка спрятала за спину руку с пятью копейками, – но… Сейчас по порядку. Огонь появился в окне не сразу, сперва дым повалил…

– Форточка открыта была?

– А вот и нет, – покачала головой собеседница. – Я тут во дворе иной раз за птицами наблюдаю, так вот, – она понизила голос, – сперва кто-то форточку открыл, и оттуда белый такой дым повалил и в комнате огонь запылал, словно свечку большую зажгли. Я не поняла, что пожар начался, иначе я бы деду раньше сказала.

– А дед твой кто?

– Дворником тут служит, – по-взрослому произнесла девочка.

– А ты, случаем, никого не видела потом, когда огонь разгорелся?

– Никого, я же к деду побежала.

– Ты, может, видела, как господин Елисеев с женой уезжали?

– Видела.

– А после них кто из дому выходил?

– Сперва Катя, эта которая горничной у Елизаветы Сам… – девочка споткнулась об отчество госпожи Елисеевой.

– Самойловны, – подсказал полицейский.

– Да-да, а вслед за ними Катя.

– А кухарка Ульяна?

– К той сын пришёл, вот после этого она уехала.

– Сын?

– Ну да, сын Григорий. Он всегда мне гостинец давал, – она надула губы, – а вчера тенью промелькнул и меня даже не заметил.

– Значит, кухарка вместе с сыном ушла?

– Да нет же! Я же говорю, что сперва Катя, потом, когда Григорий прошёл, кухарка, а потом уже сам Гришка.

– Это ты точно помнишь?

– Эдакий вы недоверчивый, я вам в точности рассказываю.

– А Гришка ушёл до того, как ты огонь заметила, или после?

– После.

– Глаз, вижу, у тебя острый, – сощурил глаза Бережицкий и часто задышал, словно гончая, напавшая на след. – А ты, ненароком, не заметила – Григорий один приходил или с товарищем?

– Один, – кивнула головой собеседница.

– Вот что… как тебя зовут?

– Маша.

– Вот что, Маша, вот тебе ещё пятачок, но ты больше никому о том, что мне рассказала, ни-ни. Поняла?

– Никому, – подтвердила девочка и спрятала ещё одну монетку.

Геннадий Петрович хотел сразу же направиться с вопросами к кухарке, но осадил себя.

«Я ещё толком ничего не знаю, а сразу же в галоп, – сказал он себе, – тут надо с чувством, с толком и расстановкой. Сгоряча рубить не стоит».

Для начала полицейский установил полное имя кухарки, откуда она родом, каких лет. Кто-то – то ли Елисеев, то ли его супруга – упомянул, что, действительно, есть у Ульяны сын. На вопрос, как его зовут, только пожимали плечами – мол, а зачем им это знать, если он при них не служит.

Идти к кухарке не хотелось, поскольку, если Григорий в чём-то замешан, то он попросту может скрыться, а тогда ищи ветра в поле.

Поэтому Бережицкий сперва решил навестить хозяйку, которая не осмелилась ослушаться мужа и приняла полицейского чиновника для беседы.

Ничего нового он не услышал, но последняя фраза заинтересовала:

– Геннадий Петрович, простите, что запамятовала, я ж бумаги разделила на две части. Пять тысяч оставила в верхнем ящике, а две засунула в нижний, там же и брошь лежала с бриллиантом.

Владимир Гаврилович внимательно выслушал Бережицкого.

– Таким образом, подтверждаются ваши подозрения, что был поджог, – произнёс он вслух то ли утвердительно, то ли вопросительно.

– Я тоже так думаю, – отозвался полицейский надзиратель. – После того, как я обнаружил в снегу, куда сбрасывали горящие вещи, золотую брошь с бриллиантом и обгорелые остатки ценных бумаг, решил, что произошёл случай. Забыла Елизавета Самойловна зажжённой лампу, а здесь такая вот катавасия. И сын кухарки этот…

– Да, Геннадий Петрович, видимо, поджигатель не знал о том, что госпожа Елисеева разделила ценные бумаги на две части, забрал из верхнего ящика то, что увидел, высыпал из шкатулки драгоценности и устроил пожар.

– Именно так.

– И вы подозреваете, что поджог устроил сын кухарки?

– Он.

– И разговор о ценных бумагах могла слышать кухарка?

– Горничная подтвердила, что могла.

– Но каким образом кухарка могла известить сына о том, что в ящике будуара будут лежать ценные бумаги?

– Владимир Гаврилович, этим вопросом вы рушите все мои построения. Пока не знаю.

– Вот что, любезный Геннадий Петрович, ищите этого самого Григория и посыльного, местного мальчишку, который мог отнести записку: скорее всего, кухарка узнала о том, что дом на время остаётся бесхозным, и вызвала сына. Ищите причину. Видимо, этому Григорию срочно понадобились деньги, об этом знала мать, поэтому и устроили такую импровизацию.

– Владимир Гаврилович, – смущённо сказал Бережицкий, – вы мне отвели два дня на поиски, боюсь, не успею.

– Два дня отменяются, и в помощь тебе отрядим… Кого бы ты хотел?

У Геннадия Петровича на щеках выступили красные пятна, словно от смущения.

– Ивана Бубнова.

Полицейский надзиратель третьего разряда Бубнов был молод, но это компенсировалось вдумчивым отношением и прирождённой сыскной хваткой.

– Ну, вы, Геннадий Петрович… – покачал головой Филиппов.

– Вы же…

– Лучших агентов в помощники просите.

– Владимир Гаврилович…

– Ступай и передай Ивану Бубнову, что я его отрядил вам в помощь.

– Благодарю, – расплылся в улыбке Бережицкий и почти бегом покинул кабинет начальника, боясь, чтобы последний не передумал.

3

Андрея Николаевича не пришлось уговаривать, чтобы он явился в сыскное отделение. Главный инспектор только спросил:

– Господин Филиппов, в котором часу вас не затруднит меня принять?

Владимир Гаврилович готовился к долгому разговору, а здесь…

– В котором я вам не причиню беспокойства?

Господин Горчаков ни на секунду не задумывался, а сразу же произнёс в чёрный раструб телефонной трубки.

– В два часа пополудни вас устроит?

– Жду вас, Андрей Николаевич.

Горчаков с интересом листал альбомы с фотографическими карточками преступников, несколько раз останавливал долгий взгляд то на одном лице, то на другом. Потом отрицательно качал головой.

– Увы, не он.

Когда закрыл последнюю страницу последнего альбома, сказал извиняющимся тоном:

– Простите, господин Филиппов, но среди просмотренных мною лиц того молодого преступника не было.

– Жаль, – посетовал начальник сыскной полиции.

– Значит, как я понял, вы их не разыщете?

– Андрей Николаевич, вы превратно поняли мои слова. Я сказал, жаль, что вы никого не узнали. Нам это облегчило бы дознание, но теперь придётся идти не самой короткой дорогой, а чуть подлинней. И уверяю вас, что разбойники, напавшие на вас, будут найдены.

– Обычно в романах в таких случаях для успокоения потерпевшего дают обещания.

– Вот это зря, могу вас уверить, что в обычае дают обещания те, кто не способен на самостоятельное мышление. А у нас крепкая служба, мы и без обещаний не даём покоя столичным и приезжим преступникам.

– Рад слышать это от нашего российского полицейского.

– Да, мы не англичане, но кое-что в сыскном деле мы смыслим. Простите, Андрей Николаевич, что вынужден был вас отвлечь от важных дел, но вы сами понимаете, что чем больше мы узнаем, тем лучше для дела.

Через четверть часа Филиппов распорядился, чтобы к нему пригласили Власкова и Лунащука. Последние не заставили себя ждать. Явились минута в минуту, и на обоих лицах читался невысказанный вопрос: опознал ли потерпевший кого-нибудь по фототографической карточке портрету?

– К сожалению, мы топчемся на том же самом месте, где были и вчера. Грабители у нас слишком неприметные. Никто их не видел, никому на глаза не попадались.

– Не совсем так, – подал голос Власков, – сегодня с утра мы вновь побывали у дома господина Горчакова. Михаил Александрович разговаривал со слугой потерпевшего, а я вновь прошёлся по домам в ту сторону, куда преступников увезли сани. Так вот, оказалось, что на первом перекрёстке лошадью чуть было не сбили переходящего улицу. Им оказался Степан Переверзев, служащий при графе Миронове. Почему известно имя? – Николай Семёнович посмотрел на начальника. – Этот самый Переверзев пожаловался городовому, тут же несущему службу. Так вот, Степан тоже описал молодого человека, который бил господина Горчакова. И добавил ещё одну деталь. Видимо, когда Андрей Николаевич упал, то задел лицо бандита и оставил на нём двойную царапину.

– В каком смысле «двойную»?

– Горчаков ногтями двух пальцев оцарапал лицо нападавшего.

– Примета, конечно, важная, но через несколько дней от неё не останется ни следа, и тогда придётся уповать только на портрет, составленный господином Горчаковым.

Молчание оставалось ответом.

Первым нарушил воцарившуюся тишину Владимир Гаврилович.

– Любезные господа, о том, что в квартире никого не будет, могли знать преступники только от двух человек.

– От самого хозяина, – подхватил Власков.

– И его слуги Ефима, – дополнил Лунащук.

– Что тогда рассиживаемся?

4

Согласно сведениям, полученным в Адресном столе, Григорий Перинен в столице не проживал. Бережицкий ранее уточнил, что кухарка венчалась двадцать четыре года тому с чухонцем, который через год попросту исчез, не оставив по себе ничего, только сына, которого Ульяна назвала в честь своего отца. И записала Григорием Григорьевичем Периненом. Это озадачило Геннадия Петровича. Ведь если он явился на квартиру господина Елисеева так скоро, то должен был проживать недалеко. Тем более дворник дома, где поселился сын Ульяны, должен был заполнить листок прибытия не позднее следующего дня. А здесь получалась не совсем ясная картина. Либо Григорий проживает по чужим документам, либо хорошо знаком с хозяином метлы и лопаты.

– Ну, что, Ваня, – озадаченно спросил Бережицкий у Бубнова, – как нам найти этого самого Перинена?

Иван, молодой человек двадцати шести лет, снял с головы шапку и пригладил волосы.

– Геннадий Петрович, – молодой сотрудник сыскной полиции со всеми был уважителен и обращался исключительно на «вы», – у меня есть одно предложение, но боюсь, оно вам не понравится.

– Высказывай, а уж это предложение мы обсудим.

– Стоит пойти к Ульяне, так зовут кухарку, – и на утвердительный кивок старшего товарища по службе продолжил: – Так вот, стоит пойти к Ульяне и прямо у неё спросить, где находится её сын.

– Но она же сразу насторожится.

– А мы этого и добиваемся.

– Не пойму я, – сжал губы полицейский.

– Вы высказали соображение, что Григорий проживает где-то рядом. Так?

– Да, я так думаю.

– Значит, наша подозреваемая запиской предупредила сына о том, что в доме Елисеева крупная сумма денег, и стоит пошевелиться, чтобы дело сошло с рук. Так?

– Так.

– Тогда, следуя размышлениям кухарки, Григорий понадобился полиции отнюдь не для награждения, а попал он отчего-то в подозрение. Так?

– Ну что ты, ей-богу, Ваня, заладил: «так», да «так», ты толком говори.

– Ну, ладно, – Бубнов тяжело вздохнул, – весь эффект от моей речи, Геннадий Петрович, пропал впустую. Если она в прошлый раз отправила кого-то за сыном, то почему сейчас не попытается его предупредить?

– В твоих словах что-то есть, – и Бережищкий прищуренными глазами посмотрел на Ивана и погрозил ему указательным пальцем, но тут же спохватился: – А если не пошлёт?

– Тогда пойдёт сама, – так же спокойно сказал полицейский надзиратель третьего разряда.

– А если не пойдёт?

– Не буду убеждать, дорогой Геннадий Петрович, давайте посмотрим. Для начала посетим вашу разлюбезную Ульяну Перинен.

– Но если… – и Бережицкий вновь погрозил указательным пальцем.

Кухарка встретила полицейских с настороженностью. Смотрела в сторону, словно прятала взгляд.

– Ульяна, – первым сказал Бубнов, – не будешь ли так любезна поведать нам об ухажёре Катерины?

– Каком? – изумилась кухарка.

– А что, у неё не один? – спросил Бережицкий.

– А что, она не делится с тобой новостями? – следом задал вопрос Бубнов.

– А что, должна? – не осталась в долгу кухарка.

– А что, ты с ней не в одной квартире проживаешь?

Ульяна зло посмотрела на молодого полицейского и увидела в нём скрытого врага.

– Если бы я следила за всеми новостями, то мне недосуг было бы готовить.

– Это так, но неужели ты с ней ни о чём не разговариваешь?

– Некогда мне с ней лясы точить, – злость так и прорывалась сквозь ту любезность, которую Ульяна хотела изобразить перед полицейскими.

– Не знаю, – задумчиво произнёс Иван, пригладив и без того ровно лежащие волосы, – а вот она нам о твоём сыне Григории поведала. Говорит, загляденье молодой человек, – Бубнов отметил, как тень беспокойства пробежала по лицу собеседницы, – заботливый, говорит, мать не забывает, частенько в гости приходит…

– Врёт она всё, на меня наговаривает.

– Как это врёт? Неужели матери неприятно, когда сын в гости захаживает?

Женщина умолкла, явно искала отповедь.

– Давно его не видела, – наконец выдавила из себя кухарка, – далеко ему и накладно из Выборга сюда ездить. Катька путает всё, это к ней, когда хозяев дома нет, этот самый, как его, – обрадовалась, словно вспомнила имя, – вот, Пашка захаживает, и он её у дома, когда пожар случился, ждал, – с нажимом произнесла онаи добавила торопливо: – А сына я давно не видала.

– Не видала так не видала, большой беды в этом нет.

– Вы, господин Бережицкий, – фамилию Геннадия Петровича произнесла без ошибки, словно неоднократно повторяла, – к хозяевам или как?

– К хозяевам, – кивнул головой полицейский надзиратель, – вот принёс неприятную новость, что они сами виновны в пожаре.

– А что ж вы про сына моего спрашивали? – вырвалось у кухарки, но она тут же прикусила язык и несколько раз перевела взгляд с одного собеседника на второго.

– Когда приносишь плохую весть, всегда хочется отсрочить разговор, вот и идёшь словно на плаху.

– А-а, – протянула Ульяна, – да вы не бойтесь, хозяева у нас добрые.

– Вы, Геннадий Петрович, несите весть господам Елисеевым, а я уж подожду вас на улице, в портерной.

– Всегда вот так, – пробурчал Бережицкий, приняв правила игры у младшего товарища, – как хорошую весть, так ты, а как… – и, махнув рукой, направился к Егору Ивановичу.

К хозяевам Геннадий Петрович так и не зашёл – в тот час, когда полицейские беседовали с кухаркой, господин Елисеев с супругой укатили на встречу со старыми приятелями.

В портерной, находившейся на противоположенной стороне от дома погорельцев, Бубнов устроился за столом, стоящим у окна, и с интересом поглядывал на арку. Из неё, по расчётам Ивана, должен был появиться либо гонец, либо сама Ульяна. Первым вышел Бережицкий, и не успел он пройти к столу, за которым наслаждался пивом Иван, как из-под арки выбежал малец лет десяти, в шапке-ушанке с торчащим вверх ухом. Через десяток шагов остановился, оглянулся на дом, покачал головой и дальше начал фланировать по улице прогулочным шагом.

Полицейские переглянулись – во взгляде Бережицкого читалось удивление, смешанное с уважением, – и, не говоря ни слова, направились за мальцом.

5

Господин Горчаков, невзирая на потрясение от наглого налёта преступников, не сказался больным, а убыл с самого утра на службу. В квартире оставался Ефим.

Когда в дверь кто-то позвонил, слуга Андрея Николаевича струсил и на цыпочках, сняв туфли, прокрался ко входу и стал прислушиваться к звукам на лестничной площадке. Но, к своему несчастью, ничего не услышал – ни звуков, ни голосов. Потом набрался смелости и отворил замок. Резонно рассудив, что бандиты два дня подряд одну и ту же квартиру грабить не будут. И хозяин спуску не даст, если он не узнает, кто приходил и зачем.

Перед Ефимом предстал элегантный господин в хорошем дорогом пальто и с тростью в руке. Незнакомец спросил:

– Ты Ефим?

Слуга Андрея Николаевича ещё больше оробел. И посетовал на себя, что поддался минутной слабости и отворил дверь.

– Я, – заикаясь, выдавил он из себя.

– Вот ты-то мне и нужен. Михаил Александрович Лунащук, чиновник для поручений при начальнике сыскной полиции, – отрекомендовался незнакомец.

Ефим облегчённо вздохнул и вытер со лба выступившие внезапно на лбу капельки пота.

– Я Ефим, ваше благородие, – более уверенно повторил слуга.

– Хорошо, голубчик, хорошо. Тем более нам с тобой есть о чём поговорить.

Ефим услышал какую-то скрытую угрозу в словах чиновника для поручений и почувствовал, как по спине потёк холодный ручеёк.

– Ва…

– Ефим, мы здесь будем разговаривать, или всё-таки впустишь в квартиру?

Слуга отступил в сторону, приглашая незнакомца войти, а потом, когда Михаил Александрович прошёл вглубь квартиры, опомнился: ведь не спросил даже документа! А вдруг один из вчерашних бандитов вернулся?

Лунащук обернулся, словно спиной почувствовал растерянность Ефима.

– Читать умеешь?

– Умею, – произнёс тот, запинаясь.

– Вот, – и чиновник для поручений предъявил документ, удостоверяющий, что коллежский секретарь Лунащук Михаил Александрович состоит в должности чиновника для поручений при начальнике сыскной полиции господине Филиппове.

– Ваше благородие, я ж вам… – хотел сказать «верю», но как-то это вышло бы нелепо. Какой-то там слуга крестьянского роду выказывает недоверие дворянину. – Ваше благородие, вы простите, но вот вчера…

– Я по этой причине и хочу с тобой поговорить, – тон визитёра стал серьёзным.

– Да я, ваше…

– Хватит вашкать, зови меня Михаилом Александровичем, а то заладил: «ваше благородие, ваше благородие», – не выдержал Лунащук.

– Ва… Михаил Александрович, что ж я знаю, если меня и дома-то не было?

– Ефим, мы будем с тобой в коридоре беседовать или проводишь меня в гостиную?

– Пожалте.

Лунащук прошёлся по гостиной, остановился у окна, приподнял тростью штору.

– Стало быть, здесь всё и произошло.

– Точно так, как Андрей Николаевич рассказывали.

Чиновник для поручений хотел сесть в кресло, но передумал, отодвинул от стола стул и сел, положив ногу на ногу.

– Значит, говоришь, тебя дома не было?

– Совершенно верно, меня барин отпустил до вечера.

– Странно получается, – Лунащук пристально посмотрел на слугу, – ты присядь, голубчик. В ногах, как говорится, правды нет, а мне она нужна, ибо тех разбойничков мы скоро повяжем, – многозначительно добавил чиновник для поручений, постукивая тростью по левой ладони. – Пока не поздно, Ефим, рассказывай.

– О чём, ва… Михаил Александрович? – слуга заёрзал, намереваясь вскочить, но так и остался сидеть на краешке стула.

– Обо всём, – Лунащук подмигнул собеседнику.

– О каком «обо всём»? Меня в квартире не было, я ничего не видел. Об чём я смогу рассказать?