Демон в белом

Глава 12

Удакс

В каземате воняло.

Карцер был вырезан плазменными резаками прямо в скале под крепостью, и стены, хоть и побитые временем, все еще поблескивали, храня следы той давней работы. Если бы не запах пота, портящейся еды и дерьма, я мог бы представить, что спускаюсь в фамильный некрополь в гротах под Обителью Дьявола. Также тюрьма напоминала мне бастилию Капеллы в Боросево, тесную и сырую, однако здесь воздух не был удушливо влажным, как на Эмеше. Она немного походила и на камеру, где мы с Валкой были заточены на Воргоссосе, – в конце концов, все тюрьмы, наверное, похожи.

– Эй! – воскликнул один заключенный. – Ваше высокоблагородие! Какой сегодня день?

– Ничего себе… Полусмертный! – выглянул из-за его плеча другой, с гноящимся подбитым глазом.

– Полусмертный? – раздался третий голос. – Что Полусмертный забыл среди смертных?

– Да какой это Полусмертный! Это какой-то проклятый катамит! Черт, а он ничего!

– Лодж, не болтай чепухи. По нему видно, что знатный.

– Какой сегодня день? – повторил первый заключенный.

Я не остановился даже тогда, когда один из них закричал:

– Полусмертный! Я был на Тагуре! Помните меня?

– За что они здесь? – тихо спросил я тюремщицу.

– В основном за пьянство и дебош. К концу недели выйдут, – ответила женщина. – Но есть и те, кого загребли за разбой и убийство. Еще пара насильников. Этим сидеть несколько месяцев, пока не найдем способ их заморозить и выслать на Белушу.

Я понимающе буркнул в ответ. Белуша была колонией-тюрьмой, стоком, куда сливали грязь Империи. Я слышал о том, что в тамошних соляных шахтах заправляют банды, а небо черно от копоти. Мне стало немного жаль этих людей, какими бы ни были их преступления. Большинство из нас попадает в ад уже после смерти.

Камера Удакса была в конце коридора. Я остановился довольно далеко от решетки, на фут дальше красной черты, обозначавшей безопасное расстояние от заключенного. Если ирчтани и заметил меня, то не подал виду. Он лежал на нарах спиной ко мне. Кроме нар, в камере были умывальник и туалет – удобства, которых я никак не ожидал увидеть, учитывая, какой запашок здесь стоял. В углу на полу лежал пустой поднос.

Когда надзирательница отошла к дальней стене, скрывшись из виду, насколько это было возможно, я укутался в плащ и продолжил изучать камеру.

– Ваш китуун Барда утверждает, что ты его лучший воин, – произнес я тихо и отчетливо. – Не знаю, правда ли это, или он говорит так, чтобы дать мне повод тебя пощадить. Если это в самом деле так, то обидно будет лишить жизни такую примечательную особь из-за мелкого недопонимания.

– Особь! – ядовито каркнула птица.

– Экземпляр, если тебе так угодно. – Я отпустил плащ и сунул пальцы за пояс. – Тебе почти удалось одержать победу.

– Не «почти», – перевернулся на другой бок Удакс; во мраке сверкнули его острые черные глаза-бусины. – Ты победил лишь благодаря своему мечу.

– А ты проиграл потому, что ввязался в бой, в котором не мог победить, – возразил я, пригвоздив существо классической марловской улыбкой, кривой и зубастой. – Хорошие бойцы не начинают драку, если знают, что не могут победить.

Признаться, мне нравился этот агрессивный ксенобит. Он напоминал смельчаков, которые приходили добровольцами в Колоссо.

– Я бы победил, если бы ты дрался честно, – прищелкнул клювом ирчтани.

– Честно? – повторил я. – Ты размахиваешь зиртаа и при этом заикаешься о честности? Ну уж нет!

Я принялся расхаживать туда-сюда мимо решетки, соблюдая дистанцию на случай, если когтистая птица решит наброситься, но в целом сохраняя спокойствие.

– Из-за тебя твой народ в опасном положении, – сообщил я. – Из-за твоей выходки кастелян запер в казарме весь ваш отряд. Он считает, что вы собираетесь поднять бунт.

– Осман их арестовал?..

Удакс поднялся и, шаркая, подошел к решетке, прокаркал что-то непонятное на родном языке, потом спросил:

– За что?

– А зачем было нападать на меня? – парировал я, поворачиваясь лицом к ирчтани.

Ксенобит схватился чешуйчатыми и когтистыми руками за прутья и просунул между ними клюв:

– Потому что ты меня бесишь.

– Ты меня даже не знаешь, – ответил я таким же мертвенно-ледяным тоном.

– Вы, люди, все одинаковые, – проскрежетал ирчтани. – Думаете, Вселенная принадлежит вам одним. А башан исени хуже всех.

«Все люди одинаковые». Эти слова засели у меня в голове. Плененный в Боросево Уванари говорил то же самое. История повторяется и еще не раз повторится, если мне не удастся осуществить задуманное. Если я не вмешаюсь, Удакса тоже ждет смерть.

– Тебе жить надоело? Подумай хорошенько. Даже если бы тебе удалось меня убить, живым тебя бы не отпустили.

– Но ты был бы мертв, башанда, – указал он на меня когтем.

– Почему именно я? – удивленно спросил я, положа руку на грудь. – Что я такого сделал?

– Ты, как и все остальные, считаешь нас животными, – согнуло пальцы существо.

– Ты злишься, но я тут ни при чем, – ответил я, не впечатлившись. – Я не такой, как другие. – Я возобновил ходьбу, машинально крутя на пальце кольцо. – Ты знаешь, кто я?

Молчание. Я остановился, вгляделся в лицо ирчтани, в серые перья, двойным козырьком нависающие над глазами. Не могу утверждать, ведь ирчтани не был человеком, но я не чувствовал, что ксенобит знает, кто я такой.

– Нет? – спросил я.

– Это должно меня заботить?

– Должно, – сказал я, снова поворачиваясь к птице в клетке. – Я единственный человек, который пытается помешать кастеляну подвергнуть ваш отряд децимации.

Подождав немного, пока птица переварит эту информацию, я добавил:

– И единственный, кто хочет спасти твою шкуру.

Удакс тихо каркнул – я решил, что он смеется.

– Зачем тебе меня спасать? – спросил он, щелкая клювом.

– Потому что мне кажется, что между нами существует недопонимание, солдат, – ответил я, нарочито переступая через красную линию на полу, чтобы оказаться в зоне досягаемости птичьих когтей.

– Милорд, отойдите! – мгновенно отреагировала надзирательница.

– Мадам, повторите еще раз первое слово, – грозно посмотрел я на женщину.

– Милорд?

– Вот именно.

Я шагнул еще ближе к решетке, не показывая, что моя рука под плащом лежит на рукояти меча, направленной точно в живот ксенобита. Здесь требовалась смелость, но не безрассудство.

– А также потому, – продолжил я, – что мне будет очень жаль, если ваше китуун потеряет своего лучшего бойца.

– Ваш, – прищурился Удакс.

– Что-что?

– Мы люди, а не вещи.

Я нахмурился, осознав лингвистическую ошибку. Сьельсины были гермафродитами и обладали одинаковым набором органов, принимая ту или иную гендерную роль в зависимости от социального положения. У ирчтани существовало два пола, которые не совсем соответствовали нашим мужскому и женскому. Однако, подобно нам, ирчтани делили обязанности и функции в зависимости от пола.

– Прошу прощения, – извинился я.

Удакс резко выдохнул и отошел от решетки. Казалось, он удовлетворен. Расставив ноги, он присел посреди камеры, не говоря и не шевелясь. Он был как будто шокирован извинением от башан исени – от «высшего существа». Я подошел и, в свою очередь, схватился за решетку одной рукой. Другая по-прежнему не отпускала меч на случай, если птица все же решила бы напасть. Я рассчитывал, что приближение будет расценено как знак доверия, учитывая, как отчаянно надзирательница просила меня держаться за чертой.

– Может, ты и прав, – произнес ирчтани словно бы про себя. – Может, ты и не такой, как другие.

Я крепче сжал прут и вдруг понял, что уже давно не моргаю.

– Удакс, ответь мне на один вопрос. От твоего ответа может зависеть твоя жизнь и жизни сотен твоих сородичей.

Птицелюд поднял голову и посмотрел на меня с прищуром, с осторожностью, но промолчал.

– Тебя кто-то подговорил? Тебя и тех, кто напал на моего друга Паллино. – Я почти просунул между прутьями голову. – Вам заплатили, чтобы убить меня?

Удакс кивнул.

Внутри меня все сжалось; сосуды погнали кровь к конечностям – древняя реакция загнанного зверя. Но я не был загнанным зверем. В ушах прозвучал голос Гибсона: «Страх убивает разум. Разум убивает страх». Я задержал дыхание, перевел дух и расслабился.

– Кто?

– Человек. Не знаю кто. Предложил достаточно, чтобы мы смогли откупиться от службы и отправиться домой богатыми. Больше я его не видел. – Он вытянул руку и пригладил взъерошенную голову. – Он был похож на этих ваших жрецов.

Капелла. Мне в спину как будто вонзился ледяной клинок. Куда же без нее? Религиозный орден замышлял против меня на Эмеше еще до того, как я убил Гиллиама Васа. Я подозревал, что они строили мне и другие козни, но после Аптукки надеялся, что они не отважатся на столь вопиющие действия против любимца императора. Я вспомнил, как Каракс попросил у меня благословения. В Капелле решили, что я угрожаю их авторитету? Сочли, что я возомнил себя пророком?

– Откуда ты знаешь, что это был жрец?

– Он называл нас низшими существами прямо в глаза. Солдаты не такие. Они нас просто птицами зовут. И он прятал глаза.

«Катар?» – подумал я.

Жрецы-палачи носили на глазах муслиновые повязки. Они были служителями правосудия, а правосудие слепо.

Подумав о глазах, я вдруг вспомнил о тех, что сейчас буквально прожигали мне затылок. Мне потребовалось усилие, чтобы не повернуться к надзирательнице.

– Эй, – сказал я, не оборачиваясь, таким тоном, чтобы было понятно, к кому я обращаюсь. – Подождите меня в конце коридора.

– Милорд?

– Опять?! – рявкнул я, возможно чересчур грубо; эта женщина не сделала ничего плохого, однако ее уши вполне могли быть ушами кого-то еще. – Идите!

Грубостью я мог мало чего добиться. Даже если она не была связана с моими недоброжелателями, но тот, кто следил за происходящим в тюрьме с помощью камер, – мог. Хотелось бы мне обладать хотя бы частью способностей Валки, даже ценой установки машины в голове. Я взглянул на ближайшую камеру так, что у нее едва не треснула линза.

Но не треснула. Камера оставалась холодной и бесстрастной, как железо, и угрожающей, как сталь.

Я наклонился к Удаксу, сожалея, что не могу поговорить с ним на его языке, как со сьельсинами:

– Ты наверняка понимаешь, что тебе ничего не заплатят. Заговорщик рассчитывал, что тебя и твоих друзей ждет смерть. Все должно было выглядеть так, как будто группа… диких нелюдей набросилась на рыцаря Империи. Обвинили бы весь ваш народ.

Удакс обхватил колени чрезмерно длинными руками. Я не знал, могут ли ирчтани бледнеть, отливает ли кровь от их покрытых перьями лиц.

– Значит, тебе не сказали, кто я? – спросил я.

Он помотал головой.

Я ему рассказал.

– Так ты важный? – только и спросил Удакс. Он обо мне даже не слышал. Это было удивительно, но не невозможно.

– Достаточно важный, чтобы из-за меня испортить жизнь тебе и всем твоим сородичам.

Но недостаточно важный, чтобы придумать лучший план. Это было не похоже на работу Капеллы. Неуклюжий, наспех сочиненный заговор. Капелла могла меня отравить, подстроить крушение шаттла. Подослать наемного убийцу-мандари под покровом ночи, испортить резервуар с антиматерией на «Тамерлане», угробив корабль со всей командой. Но это? Я вновь почувствовал себя в темном лабиринте; за спиной послышались чужие шаги. Даже когда наши глаза видят четко, мы остаемся слепы. Мы не замечаем того, чего не знаем. Следует быть готовым к клинку во тьме, ведь во тьме может скрываться все, что угодно.

Лучше быть начеку.

Удакс поежился, укрываясь огромными крыльями, как летучая мышь.

– Что с ними будет?

Я вновь покосился на камеру, на офицеров, наверняка следивших за нашим разговором.

– Ты должен назвать имена сообщников. Тех, кто помогал тебе в нападении.

Я согласился добыть эту информацию для Османа, чтобы развеять его глупые опасения насчет бунта. Тут я осознал, что о слухачах волноваться было нечего. Если это были люди Османа, я мог их подкупить или пригрозить самому Осману. Он и без того был до смерти напуган мной и Александром. Я не сомневался, что он не был причастен к покушению. Из него слишком плохой актер.

Его тоже можно подкупить.

– Их казнят?

– Нет, – ответил я, говоря на камеру. – Их подвергнут порке. Как и тебя. С этим я ничего поделать не смогу.

Я не стал добавлять, что тот, кто их нанял, может вернуться, чтобы избавиться от свидетелей. Это было возможно, но маловероятно. Заговорщик наверняка хотел бы спрятать концы в воду, но я собирался устроить из порки публичное представление – не из жестокости, но потому, что после этого внезапное исчезновение выпоротых ирчтани не осталось бы незамеченным. Любое действие моих неизвестных недоброжелателей привлекло бы огромное внимание.

– Я убедил кастеляна расценить происшествие как простую драку между солдатами. Вас накажут так, как наказали бы людей за такой же проступок.

На самом деле это будет даже менее суровое наказание. За нападение на палатина любого человека без исключения ждала смертная казнь. Таковы привилегии меньшинств.

Ирчтани поднялся, опустив клюв и сложив руки.

– Если так, – помедлив, начал он, – то я понимаю. – И протянул мне руку.

Проверка? Ни один палатин не пожал бы руку крестьянину, не говоря о ксенобитах вроде Удакса. Но я не был обычным палатином. Я бывал в местах куда хуже и омерзительнее, чем эта клетка. Тихо, незаметно я переложил рукоять меча из правой руки в левую и взял когтистую руку Удакса. Чешуя была холодной и сухой, когти – колкими. Я не стал пожимать ее, как человеку, – в этом не было нужды.

– Нас было четверо, – сказал он. – Я, Гааран, Ивар и Луэн. Если в драку влез кто-то еще, то сгоряча. Другие ничего не знали.

– Спасибо, – сказал я и убрал руку.

– Когда? – спросил Удакс.

– Порка-то? – Я отступил и прицепил меч на магнитную защелку. – Дня через два. У тебя будет время подумать, когда нужно выхватывать меч, а когда лучше держать его в ножнах.

Глава 13

Слишком близко к солнцу

От выставленных на плацу позорных столбов разбегались тени, подгоняемые закатным солнцем. Я до сих пор помню их отчетливо – они словно сами были тенью столба, у которого наказывали досточтимого Гибсона. Я стоял на ступенях казармы с сэром Амальриком. Его подчиненные держали караул, пока четверых ирчтани пороли кнутами их же сородичи. Сбоку стоял китуун Барда, наблюдая, как четверка его солдат сносит наказание. Поначалу они вообще не кричали, но потом начали, и на их крик тут же ответили остальные ксенобиты, каркая что-то в небеса.

С моего места была четко видна черта, разделявшая два наших народа. Человек и ирчтани, люди и ксенобиты. И хотя ирчтани по своей воле сражались за нас, я думал о том, что между трибуной и плацем невозможно навести мосты – столь чужими друг другу мы казались.

Но позорные столбы не были расстрельной стеной, а ксенобитов наказали четверых вместо сотни. Ни в чем не повинные солдаты не получили монет с ликом смерти. Хотя бы это было хорошо.

Люди приходили ко мне за пророчествами, спрашивали о будущем. Я ничего не мог им ответить. Мы сами выбираем, кем нам стать, и можем сделать плохой выбор. Я знаю лишь, что выбирать – и жить с последствиями выбора – рано или поздно придется. Свой выбор я сделал. Возможно, пройдут века, и ирчтани расселятся по всей Империи. Станут капитанами кораблей, схоластами-советниками лордов, а может, и самими лордами. А может, они исчезнут, как аркостроители Озимандии, как сама древняя Озимандия. Я не знаю. Я могу лишь заявить, что спас четверых из них – или сто.

Тогда я надеялся, что этого достаточно.

Тем не менее мы устроили из порки настоящий спектакль. На плацу собрался весь персонал Форта Дин, и мне даже удалось убедить Османа провести трансляцию для гражданских. Говорят, что свет – лучший очиститель. А заодно и антисептик. Если бы нам сопутствовала удача, порка ирчтани стала бы крупнейшим событием на Гододине. Удакс со товарищи были бы в безопасности – по крайней мере, пока я был там. Я надеялся, что этого тоже будет достаточно.

Когда арестантов увели, толпа разошлась, а я остался на плацу. Подошло время ужина, но аппетита не было. Я подошел к столбам в сопровождении телохранителей, державшихся на почтительном расстоянии. Потрогал глубокие борозды, оставленные когтями ирчтани, избегая пятен зеленоватой подсыхающей крови.

Как это часто бывало, я представил в сторонке моего старого учителя Тора Гибсона, допрашивающего меня, как в детстве.

«Чья рука направила несостоявшегося убийцу?» – произнес его воображаемый голос.

– Могла быть чья угодно, – пробормотал я, пряча кулаки в карманы, чтобы ненароком не вляпаться в кровь.

Я остался один посреди плаца. В поле зрения были лишь четверо моих телохранителей в нескольких десятках шагов от меня и занятые своими делами служащие форта. На крепостной стене горный ветер трепал флаг с имперским солнцем.

«Не чья угодно». мысленно я представил, как старый Гибсон качает головой.

– Это не Капелла.

«Уверен?»

Ветер взялся за мой плащ и волосы.

– Действовать так открыто – не в духе Капеллы, – ответил я, поднимая глаза, чтобы поймать последний луч солнца, которое мне предстояло погасить. – Подослать катара, подкупить ирчтани? Слишком очевидно.

«Разумеется, это не Капелла. Мальчик мой, ты как никто умеешь наживать себе врагов». (Я отчетливо услышал сарказм в голосе старика и улыбнулся, даже несмотря на мрачную, гнетущую атмосферу, создаваемую столбами.) «Знаешь легенду об Икаре?»

– Кто же ее не знает?

«Много кто, – ответил мой внутренний Гибсон. – Ты взлетел слишком высоко и слишком быстро, и слишком много солдат превозносят тебя». (Я вспомнил Каракса и то, как пластался передо мной Осман.) «Империи не нужны герои, а ты все равно хочешь им стать. Они почувствовали, что теряют контроль над повествованием, и испугались».

Трава вокруг столбов была истоптана, бледно-зеленые стебли смяты. Здесь ходили и люди, и ирчтани.

– Император.

«Возможно, но маловероятно. Он не послал бы с тобой Александра, если бы хотел уничтожить». Я представил, как Гибсон стучит тростью по земле, расставляя акценты, представил легкое подобие улыбки на его морщинистом лице. «Да, он хочет тебя изолировать. Остановить твой полет. – тут Гибсон улыбнулся по-настоящему. – Но у него не выйдет».

– Почему? – спросил я, наблюдая, как тени убегают от меня в сумерках. Но я и сам знал. – Потому что солдаты не перестанут сочинять обо мне легенды. Чем дольше меня не будет, тем длиннее и живописнее эти легенды станут.

Я кивнул в сторону теней, задумавшись о том, насколько длиннее они были столбов, их отбрасывающих, задумавшись о лжи, окружавшей мою победу на Аптукке. Лжи, украсившей мою легенду.

– Этого может оказаться вполне достаточно.

«Особенно если ты и здесь решишь все проблемы».

– Это сомнительно.

«Гвах! – Гибсон ответил мне бессмысленным возгласом, давая понять, что мои доводы – чепуха. – Ни в каком деле успех не гарантирован. Но если ты вернешься с победой, может статься, что окажешься слишком близко к солнцу».

Слишком близко к врагам.

Сунув пальцы за пояс, я зажмурился. Из темноты выглянули лица. Браанок. Бурбон. Император. Императрица. Другие. Я увидел тощего синарха Виргилиана, верховного жреца Капеллы, и Тита Хауптманна. Принцессу Селену, кронпринца Аврелиана и принцессу Ирену. Сотни лиц. Тысячи. Любой из этих людей мог подкупить Удакса. Любой мог желать мне смерти.

«Или все сразу», – заключили мы в один голос с Гибсоном.

Глава 14

Просьбы и требования

– Как видите, поступили первые данные от разведчиков. Они прибыли к ретранслятору три дня назад и запустили зонды. Телеграф собирает информацию, но пока никаких улик не найдено, – сообщила все та же застенчивая девушка-аналитик, жестом указывая на голографический дисплей посреди стола, на котором демонстрировалось разрастающееся, словно золотой нимб, пространство вокруг алой точки, обозначающей ретранслятор.

Тор Варро постучал пальцами по столу и взял слово:

– Это, мягко говоря, неудивительно. Прошло всего три дня. Не стоит ожидать полезных находок в ближайшие несколько лет.

– Разведчики разошлют легкие зонды по разным направлениям. Когда придет время отправлять экспедицию, территория будет охвачена почти полностью, – сказала аналитик и вбила на клавиатуре команду, подсветив несколько синих точек, раскинувшихся, словно созвездие, по пространству вокруг передатчика.

Сотни кубических световых лет пустого пространства. Тысячи. Я представил, как отправляются легкие зонды – крошечные сканеры размером не больше человеческого зрачка. Как они почти мгновенно набирают близкую к световой скорость и летят в бескрайней тьме, пока не найдут… что-нибудь. Космос холоден и пуст, и пропавшие корабли легиона должны быть яркими и горячими при абсолютном нуле. Но по сравнению со звездами наши корабли малы, и Тьма не покажет их, пока мы не подлетим достаточно близко, чтобы почувствовать их тепло.

Если предположить, что они действительно где-то там.

Если предположить, что нам есть что искать.

– Тогда решено, – сказал я, обращаясь одновременно ни к кому и ко всем сразу, как делал мой отец; я не сводил глаз с голограммы. – Отправляемся в конце недели.

– Так скоро? – опешил сэр Амальрик.

– Скоро? – повторил я, поворачиваясь к нему. – Кастелян, там мертвые или замороженные люди. Хотите, чтобы я еще подождал?

Разумеется, я его понимал. До передатчика у станции «Дион» лететь несколько лет. Если добавить те годы, что мы добирались до Гододина, было весьма вероятно, что спасать уже некого. Осман считал ту экспедицию погибшей. Могло ли его желание задержать нас как можно дольше быть заботой о нас? «Оставайтесь погостить еще, лорд Марло, ведь вас в любом случае ждет неудача». Возможно, это и правда была забота.

Но чужая забота мне была не нужна. Я хотел добиться успеха.

«Неделей больше, неделей меньше… – говорил он. – Если задержитесь, вреда не будет».

Тогда я поднялся, понимая, какое впечатление это произведет, и отошел от стола к поляризованному окну. Несмотря на затемненное стекло, я видел внизу под горой город Катрает и Зеленое море. Я и сейчас вижу их отчетливо – хотя никто более никогда не увидит, и совсем скоро не останется почти никого, кто еще их помнит. Белые купола, башни, шум и гам кипучей жизни. Ветер в травах и злаковые поля, где выращивали бромос. Сложив руки за спиной, я немного постоял молча, проявляя терпение, которому научился, ожидая отца и Кхарна Сагару. Сэр Амальрик Осман со всей его заботой порядком меня утомил. Мне хотелось, чтобы он почувствовал себя неловко, и я ждал. Десять секунд. Двадцать.

Тридцати хватило.

– Господин Дюран, сколько отсюда до ретранслятора? – спросил я.

Дюран откашлялся.

– Примерно одиннадцать лет. За разведчиками нам не угнаться. «Тамерлан» быстр, но не настолько.

– Одиннадцать лет… – повторил я.

И еще два до Немаванда. Мне предстояло находиться вдали от Форума больше двадцати четырех лет. Может, вдвое дольше.

– Если отправимся сейчас, – сказал я, – то есть шанс, что прибудем как раз тогда, когда ваши разведчики обнаружат врага. Я понимаю, что лишняя неделя или две большой разницы не сделают, но могут сделать маленькую. – По-прежнему стоя спиной к собравшимся, я добавил: – Учитывая недавнее происшествие, надеюсь, вы поймете мое нежелание задерживаться.

Я не стал говорить, что опасаюсь второго покушения, если останусь на Гододине. Осман знал все подробности нашей беседы с Удаксом в тюрьме, но одного лишь намека на заговор Капеллы было достаточно, чтобы заставить его держать язык за зубами. Надзирательницу и сотрудников службы мониторинга по-тихому перевели на другие посты – на полярную станцию или вообще за пределы планеты. Сами записи уничтожили, чтобы никто не узнал, что мне известно о заговоре.

– Однако непродолжительная задержка может быть необходима, – заключил я.

Осман не ответил, и мне стало немного жаль его. Безусловно, мое прибытие существенно осложнило ему жизнь. Управлять логистикой снабженческой базы вроде Форта Дин и так было непросто, но присутствие Викторианского рыцаря и принца, не говоря уже о едва не удавшемся покушении, не входило в перечень повседневных забот кастеляна.

Над головой кружили два флаера – судя по угловатым силуэтам, истребители класса «Сапсан».

– Мой сквайр предложил направить к Немаванду второй конвой в сопровождении Красного отряда на «Тамерлане».

– И вы хотите собраться за неделю?

Я узнал раздавшийся из-за спины голос. Это был не Осман и не Верус, а старший офицер Руан, директор орбитальной станции Гододина, расфуфыренный заведующий доком и жалкий маленький кретин.

– Это невозможно, – сказал он, – что бы там ни говорил ваш сквайр.

– Осмелюсь напомнить, комендант Руан, что мой сквайр – принц Александр из дома Авентов, и его план весьма хорош, – повернулся я к круглолицему коротышке, попутно кивнув Александру, который тут же приосанился в кресле. – Даю вам две недели.

Я поднял руку, показывая, что не потерплю возражений. Руан брызгал слюной, его голографический силуэт мерцал в полумраке. Он участвовал в совещании прямо с орбиты, с помощью голографического проектора, и его призрачная голова и плечи как бы парили над креслом, а остальное тело скрывалось в тени.

– Надеюсь, людей у вас хватает, – высказался я.

На базах вроде Форта Дин обычно содержались тысячи имперских солдат в крионической фуге. Я не сомневался, что внутри горы и на орбите спали несколько десятков тысяч.

Кто с точностью знал, сколько солдат лежало в имперских хранилищах? Я старался не думать о них как о трупах, дожидающихся шанса восстать из мертвых, и не вспоминать тысячи колонистов, которыми по распоряжению Тита Хауптманна Райне Смайт расплатилась с Кхарном Сагарой, пополнив его армию живых мертвецов.

– Конечно, конечно, люди найдутся, – ответил Руан. – Но вы не в полной мере способны оценить всю сложность задачи, объем предстоящей работы. Нужно подготовить корабли, распределить ресурсы, топливо…

– Это меня не волнует, – снова вскинул я руку. – У вас две недели. Не больше…

Я повернулся к Осману, сидевшему в дальнем конце стола у выхода. Кастелян выглядел измотанным, его покрытое шрамами обветренное лицо напоминало неудавшийся пудинг.

– Если, конечно, кастелян не желает наложить на мой приказ вето.

– Нет, – помотал головой сэр Амальрик. – Но почему вы считаете, что после стольких неудач эта экспедиция удастся?