Смерть в театре «Дельфин» Марш Найо

Ngaio Marsh

DEATH AT THE DOLPHIN

© Ngaio Marsh Ltd., 1967

© Школа перевода В. Баканова, 2022

© Издание на русском языке AST Publishers, 2022

* * *

Эдмунду Корку с благодарностью и любовью

Глава 1. Мистер Кондусис

I

– «Дельфин»? – переспросил клерк. – «Дельфин»… Ну да. Ключи у нас. Хотели поглядеть?

– Хотел, если возможно, – пробормотал Перегрин Джей, недоумевая, почему подобные беседы всегда ведутся в прошедшем времени. – То есть хотел, – продолжил он более солидно, – и все еще хочу. Да, хочу посмотреть, если позволите.

Лицо клерка исказилось то ли усмешкой, то ли тиком. Перегрин почувствовал, что его внешность не внушает должного почтения.

– Театр ведь выставлен на продажу?

– Да, он продается, все верно, – презрительно подтвердил клерк, сверившись с каким-то документом на столе.

– Могу я поглядеть?

– Сейчас?

– Если возможно.

– Ну, даже не знаю, есть ли сейчас кто свободный… – Клерк задумался, хмурясь на грязные потоки дождя, стекающие по окнам кабинета.

– Послушайте, «Дельфин» – старый театр. Я – театральный деятель. Вот моя карточка. Если пожелаете позвонить моим агентам или руководству моего нынешнего театра «Единорог», они подтвердят, что я честный, непьющий, усердный, чертовски хороший режиссер и драматург и обладаю всеми прочими атрибутами, которые могут подвигнуть вас одолжить мне ключи от театра «Дельфин» на час. Я хотел бы, – повторил Перегрин, – посмотреть театр.

Лицо клерка стало непроницаемым.

– Конечно, – пробормотал он и, искоса глядя на карточку, словно она могла сбежать, пододвинул ее к себе. Клерк погрузился в себя и, похоже, принял решение. – Ну хорошо, мистер… э-э… Обычно так не делается, но мы постараемся пойти вам навстречу.

Он повернулся к грязно-белой доске, где висели ключи – черные хвостики на потрепанной горностаевой мантии.

– «Дельфин»… – повторил клерк. – Угу, есть. Вот. – Он снял с доски связку ключей и положил ее на стол. – Возможно, будет трудно повернуть. Мы редко смазываем замки. Не так часто спрашивают. И немало времени прошло.

– Четверть века, – подтвердил Перегрин, принимая ключи.

– Точно. Я тогда был ребенком. Дорогу найдете, мистер… э-э… Джей?

– Спасибо, доберусь.

– Это вам спасибо, сэр! – отозвался клерк с неожиданным почтением, хотя и выражая всем своим видом полное неверие в то, что Перегрин станет их клиентом. – Ужасная погода. Не забудете вернуть ключи?

– Не сомневайтесь, – ответил Перегрин почему-то голосом комика Робертсона Хэа.

Уже у двери он услышал голос клерка:

– Кстати, мистер… э-э… Джей. Будьте поаккуратнее. Под ноги глядите. Особенно на сцене. Там значительные повреждения.

– Благодарю. Я буду осторожен.

– Дыру прикрыли, но уже давно. Прямо колодец, – добавил клерк, пристально изучая свой палец. – Как-то так. Будьте аккуратнее.

– Буду.

– И я… э-э… не отвечаю за то, что вы там найдете. Туда ведь бродяги забираются. То и дело. Один там умер с год назад.

– Ох…

– Вряд ли это повторится.

– Надеюсь.

– Ну, тут уж мы ничего не могли поделать, – строго сказал клерк. – И как они вошли? Наверное, окно выбили. За всем ведь не уследишь.

– Это верно, – согласился Перегрин и вышел вон.

Дождь лил стеной. Брызги от асфальта стучали в окна и двери; дождь лупил по зонтику так, что казалось, сейчас его сломает. Под гребенчатым в капельках краем зонта виднелась Темза, в оспинах и рябая. Народу на улице было немного. Мимо натужно ползли фургоны на низкой передаче. Здания вокруг стояли непонятные: были ли это склады или конторы владельцев пристаней? Синий фонарь вдали освещал вход в Управление речной полиции. Перегрин миновал дверь с аккуратной вывеской «Управление лондонского порта», потом еще одну со старинной надписью: «Компания речного флота. Неустойки за простой. Причальный сбор. Справки».

Улица резко повернула вправо и пошла параллельно реке. Перегрин поднял зонтик, и перед ним, словно за поднятым занавесом, возникло строение. Дождь внезапно прекратился, тучи разошлись. Подсвеченный солнечными лучами, между пабом «Приятель речника» и расчищенным после бомбежки участком стоял высокий, квадратный и нелепый театр «Дельфин».

Перегрин представил, как сотню лет назад, при свете дня лодочники и барочники, судовые торговцы, деловые господа, моряки дальнего плавания и приречная чернь смотрели на «Дельфин». Разглядывали хлопающие флаги, восхищались кариатидами с деликатно позолоченными локонами и сосками. Мистер Адольф Руби, тот самый Адольф Руби, стоял здесь, на Уорфингерс-лейн, заложив большие пальцы в проймы жилетки, – сигара в одну сторону, шляпа в другую – и не сводил восхищенных глаз со своего дворца незамутненного развлечения. «Ох, ох, – подумал Перегрин, – и теперь я стою здесь, только, увы, не в лакированных ботах мистера Руби. И кариатиды смотрят на меня совершенно равнодушным взглядом».

Они действительно смотрели – по две с каждой стороны портика, ниже талии благопристойно прикрывшись завитушками. На закопченных головах и руках покоился милый балкон с коваными перилами; хотя гипсовая листва отделки местами пострадала, кариатиды оставались в хорошей форме. Безудержная фантазия Перегрина счистила слой сажи и восстановила элегантную вывеску: два игривых морских млекопитающих поддерживают над портиком сияющие позолотой буквы «Театр “Дельфин”».

Минуты две Перегрин разглядывал здание с противоположной стороны улицы. Солнце теперь сияло вовсю, отражаясь от речных волн, судов и мокрых крыш; от булыжной мостовой перед театром поднимался легкий пар. В шум дня вплелись крики чаек и гудки барж.

Перегрин пересек сырой переулок и вошел в портик. Его окружили старые афиши, включая извещение агента, провисевшее здесь явно очень долго – порванное и выцветшее. Там было написано: «Коммерчески ценный участок».

«В таком случае, – задумался Перегрин, – почему же он не продан? Почему ни одно дальновидное коммерческое предприятие не ухватилось за ценный участок и не отправило театр “Дельфин” в тартарары?»

Были там и другие документы прошлого. «Сенсация!» – вопил один плакат, но продолжение было оторвано, и оставалось только гадать, что обещал плакат. «Проваливай…» – было начертано мелом на одной из дверей; кто-то стер остаток надписи, заменив его более-менее предсказуемыми граффити.

Подойдя ближе, Перегрин обнаружил на фронтоне – высоко, вне досягаемости – истрепанную афишу. Такие древности ценятся знатоками, а кенсингтонские театральные лавочки мастерят из них абажуры.

«СВАДЬБА НИЩЕНКИ

По многочисленным просьбам!

Мистер Адольф Руби

представляет возобновленное представ…»

Продолжения не было.

И когда же, задумался Перегрин, эти многочисленные просьбы тронули сердце мистера Руби? В восьмидесятых? Он знал, что тот дожил до последнего десятилетия века, а в лучшие годы купил, перестроил и восстановил «Дельфин», украсил кариатидами, гирляндами, морскими млекопитающими и рогами изобилия, добавив позолоты и розовой карамельности к скромной элегантности кованого железа и гладких стен. Когда он внес все эти изменения? Правда ли, что на склоне лет он продал «Дельфин»? Если да, то кому? По слухам, в начале Второй мировой здание служило складом старьевщику.

А кто хозяин теперь?

Перегрин остановился перед главным входом с замочной скважиной, к которой не составило труда подобрать нужный ключ – такой большой, что мог бы висеть на поясе тюремщика в постановках мистера Руби. Ключ легко проник в скважину, однако поворачиваться не желал. Ну вот что бы попросить у клерка масленку?.. Перегрин боролся с ключом, когда из-за спины донесся голос:

– Что, приятель, никак?

Обернувшись, Перегрин обнаружил человека в фуражке лодочника и в залоснившемся синем костюме. Голубые глаза румяного мужчины средних лет глядели с нахальным спокойствием.

– Вам надо немного старого доброго суперсредства, – произнес незнакомец с хрипотцой. Перегрин удивленно уставился на него. – Масло, говорю. Смазать.

– Да, конечно.

– А в чем вообще дело?

– Хочу осмотреться, – хмыкнул Перегрин. – К черту. Лучше через служебный вход.

– Ну-кась, позвольте.

Перегрин шагнул в сторону, и к замку встал незнакомец. Попробовал повернуть ключ, сначала деликатно, потом с усилием.

– Бесполезняк! Момент…

Он пошел прочь, пересек улицу и исчез между двумя приземистыми строениями в узком проходе, ведущем, похоже, к реке.

«Проклятье! – спохватился Перегрин. – Ключ унес!»

Два громадных грузовика с укрытыми брезентом кузовами прогрохотали по Уорфингерс-лейн мимо театра. Большие запертые двери затряслись и застучали, и на руку Перегрину посыпались куски штукатурки. «Он медленно умирает, – мелькнула страшная мысль. – “Дельфин” содрогается в агонии».

Когда проехал второй грузовик, вернулся человек в фуражке; в одной руке он держал масленку и птичье перо, в другой – ключ. Снова перейдя улицу, он вошел в портик.

– Очень вам признателен, – сказал Перегрин.

– Нет проблем, ваш-сочество. – Незнакомец смазал замок и после недолгих манипуляций повернул ключ. – Наше вам, – сказал он и повернул дверную ручку.

Язычок замка громко щелкнул.

– Нормалек, – сказал человек и шагнул в сторону. – Ну что ж, долг зовет, как сказал раб, отправляясь на галеры.

– Погодите-ка… – произнес Перегрин. – Выпейте за мое здоровье. Держите. – И положил в руку помощника три полкроны.

– Тут уж не откажусь, мистер. Шпашибо. Удачи вам.

Перегрину не терпелось открыть дверь, но незнакомец, явно любопытный малый, не отходил. А Перегрину хотелось побыть в «Дельфине» одному.

– Работаете где-то поблизости? – спросил он.

– «Дан Карбой. Фиппс Броз». Лекарства и прочее. Звать меня Джоббинс. Смотритель. Был матросом на лихтере[1], но нутро слабое. Ладно, пока, сэр. Надеюсь, справитесь с этими, с привидениями которые. Ни пуха вам!

– Прощайте, и спасибо.

С протяжным стоном дверь распахнулась, и Перегрин вступил в «Дельфин».

II

Ставни не были закрыты, и окна, хоть и грязные, давали достаточно света, чтобы можно было разглядеть фойе – на удивление просторное. Два лестничных пролета с очаровательными коваными перилами уходили справа и слева во тьму. В глубине в сумраке терялись два прохода, несомненно ведущие к ложам и первым рядам партера. Вход в оркестровую яму должен быть где-то дальше.

Справа от Перегрина находилась очень вычурная билетная касса, установленная еще при мистере Руби. Пара важничающих гипсовых купидончиков висела вниз головами с щекастой безмятежностью; похоже, в лучшие времена малыши явно подсчитывали выручку. В тени на резном постаменте притаился бюст Шекспира. Грязные стены, обшитые панелями, отсвечивали стародавними розовым и золотым. Лестничная площадка на уровне балкона, тоже с коваными перилами, почти наполовину нависала над нижним фойе. Вглядываясь в темноту, Перегрин угадывал люстру. Запах стоял ужасный: крысы, гниль и неописуемая вонь от бездомных, о которых говорил клерк. И все же как, наверное, был прекрасен театр в ранневикторианской изысканности даже с нелепыми добавлениями мистера Руби.

Перегрин двинулся к правой лестнице и обнаружил два указателя: «Бельэтаж» и «К бару “Париж”». На знаках художник изобразил руки с кружевными манжетами. Куда сначала – наверх или в партер? Наверх.

Проходя мимо грязных, шелушащихся панелей, Перегрин обратил внимание на разделяющий их гипсовый орнамент. Провел пальцем по чугунным перилам – и сразу отдернул руку, ощутив слой мистической пыли. А вот и верхнее фойе. Две лестницы выходили с двух сторон на площадку на уровне балконов, образующую крышу галереи-портика над нижним фойе. Три невысокие ступеньки вели с трех сторон этой площадки наверх. Всю структуру поддерживали элегантные чугунные колонны.

Здесь было темнее, и Перегрин смог добраться только до бара «Париж». Стойка пропала – видимо, красное дерево стоило того, чтобы украсть его и продать. Ковер под ногами зиял проплешинами, на окнах висели остатки штор. Стекла остались целы, судя по тому, что звуки внешнего мира доносились едва-едва; возможно, снаружи окна прикрывали щиты. Было необычайно тихо, душно, мертво.

«Все, как мышь, притихло»[2], – припомнил Перегрин. И в тот же миг услышал торопливый топот. Что-то пробежало по его ступне. Охваченный дрожью, Перегрин затопал ногами – и чуть не задохнулся от поднявшейся пыли.

Он сделал несколько шагов вперед. Из сумрака возник человек без лица и двинулся навстречу.

– Ух! – сдавленно булькнул Перегрин и замер.

Замер и черный человек.

У стены бара стояло большое зеркало.

Не так давно Перегрин бросил курить; сейчас затянулся бы сигаретой с наслаждением. Вместо этого он засвистел; в глухом месте унылый свист тонул, не оставляя эха. Перегрин прошел по фойе к ближайшей из двух дверей в зрительный зал и попал на балкон.

Он и забыл про последствия бомбардировок. Из дыры в крыше зала бил яркий солнечный луч, который упирался в сцену. В пятне мягкого солнечного света стоял сломанный трон, будто поджидающий одного из актеров мистера Руби. За троном притаилась черная клякса – Перегрин не сразу сообразил, что это, должно быть, та самая дыра, о которой упомянул клерк.

По сравнению с ярким пятном солнечного света остальное здание выглядело черным. Зал имел классическую форму подковы и вмещал, по прикидкам Перегрина, примерно пятьсот зрителей. На плюшевых спинках кресел кое-где поблескивали стальные элементы отделки, с просцениума свисала петля бахромы – все, что осталось от занавеса.

Перегрин прошел по балкону до передней ложи, где ужасно воняло. Выйдя прочь и открыв следующую дверь, Перегрин обнаружил стальную лестницу на сцену.

Ступени, покрытые толстым слоем пыли, отзывались приглушенным звоном, словно он прижал левую педаль рояля.

На сцене, как и положено театральному человеку, Перегрин сразу почувствовал облегчение и даже радость. Он вошел в столб света – плотный от пылинок, кружащих, танцующих и вихрящихся в ответ на движения пришельца, – встал у сломанного трона и повернулся к зрительному залу. Причудливо освещенный, зал казался наполненным зрителями мистера Руби. Бобровые шапки, дамские шляпки, пальто, шали, шелест программок, ряды бледных овалов – лиц… «Просто волшебно!» – подумал Перегрин и, чтобы охватить взглядом все целиком, сделал шаг назад.

III

Упасть без предупреждения, даже с высоты одной ступеньки, неприятно. Упасть с высоты собственного роста в холодную вонючую воду – чудовищно, кошмарно, подобно маленькой смерти. В первый момент Перегрин ощутил только физическое оскорбление. Вглядываясь в луч света, в бешеную пляску пылинок, он почувствовал, что пальцы в перчатках скользят по дереву, и вцепился крепче. По горло погруженный в ледяную воду, он висел на вытянутых руках.

«Господи, – подумал Перегрин, – ну почему я не чертов Бонд? Почему я не могу подтянуться на чертовых руках? Боже, не дай мне утонуть в этой немыслимой мерзости».

Хорошо хоть рукам не приходится удерживать его вес целиком. Семьдесят кило. Он плавает в том, во что упал. И во что? В сточные воды?.. Лучше не размышлять, а просто исследовать. Перегрин пошевелил ногами, и ужасные сомнительные волны поднялись до подбородка. Нащупать ногами твердь не удалось. В голове у него мелькнула мысль: «И сколько я смогу так висеть?» В памяти всплыла строка: «Много ли пролежит человек в земле, пока не сгниет?»[3]

Что делать? Бултыхаться по-лягушачьи – вдруг получится хотя бы ухватиться покрепче? Перегрин замолотил ногами в воде, попытался подтянуться. На мгновение показалось, что стало лучше, но ладони скользнули по краю, промокшие перчатки хлюпнули, и он остался висеть в том же положении. А клерк? Если держаться, пошлет ли клерк кого-нибудь выяснить, почему Перегрин не возвращает ключи? И когда? Когда? Зачем, ради всего святого, он прогнал человека с масленкой из «Фиппс Броз», Джоббинса? Может, покричать? Там же где-то есть разбитое окно, через которое забирались бродяги?.. Перегрин набрал в легкие воздуха и, раздувшись, чуть-чуть всплыл. И закричал:

– Эй! Э-эй! Джоббинс!

Голос звучал глупо и неестественно сдавленно. Прозвучал и затих.

Своей вспышкой активности он потревожил не только воду. Неопознанный мягкий объект тыкался в подбородок. Вонь накатывала отвратительная. «Не могу, – подумал Перегрин, – не могу так». Пальцы уже замерзли, руки затекли. В конце концов – и очень скоро – пальцы соскользнут. И что тогда? Плавать на спине в этой неописуемой жиже и постепенно замерзать? Он провисел, по своим представлениям, уже неисчислимые века и понимал, что неминуемо подступает час, когда тело перестанет повиноваться. Что-то необходимо делать. Немедленно. Снова попытаться вылезти? Если бы было, от чего оттолкнуться. А вдруг ноги всего в нескольких дюймах от дна? Но что это за дно? Пол гримерной? Проход под сценой? Перегрин вытянул ступню – и ничего не нащупал. Вода дошла до губ. Он согнул колени и, вцепившись в доски, подтянулся наверх. Увидел зал. Если бы локти поставить на край… Не вышло.

Но в тот момент, когда перед глазами неясно мелькнули балкон и партер, Перегрин расслышал звук – протяжный стон, и в предпоследнюю секунду… что? Мелькнул свет? Раздался чей-то кашель?

– Эй! – закричал Перегрин. – Сюда! Быстрее! Помогите!

Он снова ушел в воду и повис на кончиках пальцев.

По залу кто-то шел. Слышались приглушенные шаги по остаткам ковра.

– Сюда! Сюда! На сцену!

Шаги затихли.

– Послушайте! Ради бога, поднимитесь. Я провалился сквозь сцену. Я утону. Почему вы не отвечаете?!

Снова шаги. Поблизости открылась дверь. Наверное, в будку суфлера, подумал Перегрин. Шаги по сцене.

– Вы кто? – спросил Перегрин. – Осторожнее. Там дыра. Не наступите мне на руки. Они в перчатках. Не наступите! Пожалуйста, помогите выбраться. И ответьте что-нибудь.

Перегрин задрал голову и уставился в луч света. Над его ладонями появились руки и вцепились ему в запястья. В тот же момент могучие плечи и голова в шляпе темным силуэтом заслонили свет. Лица было не разглядеть.

– Помогите немного, – Перегрин стучал зубами. – Только подтяните чуть-чуть, и я выберусь.

Голова исчезла. Руки изменили хватку. Наконец человек заговорил:

– Хорошо. Давайте.

Перегрин в последний раз дрыгнул ногами по-лягушачьи, его перетащили через край. Рухнув на сцену к ногам спасителя, он увидел прекрасные туфли, края отутюженных брюк и полы изящного пальто.

– Спасибо, – дрожа всем телом, пробормотал Перегрин. – Не могу выразить вам свою благодарность. Боже, как же я воняю!

Он поднялся на ноги.

Незнакомцу было лет шестьдесят. Безукоризненно одет, в котелке. Теперь удалось разглядеть его лицо – крайне бледное.

– Вы, наверное, мистер Перегрин Джей, – произнес человек ровным, строгим голосом.

– Да, я… я…

– Мне сказали в агентстве. Вам стоит принять ванну и переодеться. Моя машина снаружи.

– Как же я сяду в машину в таком состоянии? Прошу прощения, сэр, – ответил Перегрин. Зубы продолжали стучать, как кастаньеты. – Вы очень любезны, но…

– Подождите здесь. Впрочем, нет, ступайте ко входу в театр.

Повинуясь жесту, Перегрин прошел через боковую дверь со сцены в зал; незнакомец следовал сзади. В ботинках хлюпала и чавкала вонючая вода. Они миновали ложу и попали в фойе.

– Пожалуйста, подождите тут. Я быстро, – сказал спаситель.

Он вышел в портик, оставив дверь открытой. На Уорфингерс-лейн стоял «даймлер» с водителем. Пытаясь согреться, Перегрин начал подпрыгивать и размахивать руками. Вода брызнула во все стороны, над промокшей одеждой поднялись тучи пыли.

Спаситель вернулся, шофер нес за ним меховой коврик и тяжелый макинтош.

– Я предлагаю вам раздеться, надеть вот это и завернуться в коврик. – Незнакомец расставил руки, словно собрался обнять Перегрина. Он явно разрывался между отвращением и желанием помочь. И при этом чувствовал себя виноватым. – Позвольте мне…

– Сэр, я отвратителен.

– Прошу вас…

– Нет-нет. В самом деле.

Незнакомец отошел, сцепив руки за спиной. И руки эти, как с мутным изумлением понял Перегрин, дрожали. «Боже мой! А ведь уже утро вовсю. Надо поскорее из этого выпутываться, только вот как, черт…»

– Давайте помогу, сэр, – обратился к Перегрину шофер. – Вам холодно?

– Справлюсь. Мне бы помыться…

– Именно так. Бросьте вещи тут, сэр. Я ими займусь. Ботинки лучше наденьте, да? Пальто поможет, и коврик согреет. Готовы, сэр?

– Если бы поймать такси, я избавил бы вас от этого адского беспокойства.

Его спаситель вполоборота произнес через плечо:

– Умоляю вас, садитесь в машину.

Пораженный нелепой фразой, Перегрин замолчал.

Шофер подошел к автомобилю и открыл дверцу. Перегрин увидел, что на полу и заднем сиденье разложены газеты.

– Прошу, – сказал спаситель. – Я за вами.

Перегрин прошаркал через портик и прыгнул на заднее сиденье. Подкладка макинтоша липла к телу. Он обернулся ковриком и старался сжать дрожащие челюсти.

Над улицей пронесся мальчишеский голос:

– Эй, гляньте! Гляньте на этого парня!

Из переулка вышел сторож «Фиппс Броз» и уставился на машину. Двое прохожих остановились и принялись указывать на Перегрина.

Шофер запер двери театра, отнес промокшие вещи Перегрина на вытянутой руке в багажник авто и сел на шоферское сиденье. Через мгновение они уже ехали по Уорфингерс-лейн.

Спаситель не оборачивался и ничего не говорил. Перегрин чуть подождал и потом почти ровным голосом сказал:

– Я доставляю вам слишком много хлопот.

– Нет.

– Если… если бы вы были столь любезны высадить меня у театра «Единорог», я мог бы, полагаю…

Не поворачивая головы, человек произнес очень официально:

– Я действительно умоляю вас, позвольте мне… – он необъяснимо надолго замолчал и наконец громко продолжил: –…спасти вас. А именно – доставить вас ко мне домой и оказать всю необходимую помощь. В противном случае я буду очень огорчен. Чрезвычайно огорчен.

Тут он обернулся – Перегрин никогда прежде не видел такого странного выражения лица. А ведь это, подумал он, почти отчаяние.

– Я несу ответственность, – продолжал его странный спаситель. – Если вы не позволите мне компенсировать ущерб, я буду… буду чувствовать вину…

– Несете ответственность? Но…

– Не беспокойтесь, я живу недалеко. На Друри-плейс.

«Боже! – подумал Перегрин. – Место шикарное». Ему внезапно пришло в голову, что очевидное объяснение может оказаться ложным; а вдруг его спаситель – тихий сумасшедший, а шофер – его санитар?

– Честное слово, сэр, нет необходимости… – начал Перегрин.

Впереди произошел неслышный разговор.

– Разумеется, сэр. – Шофер остановился у агентства по недвижимости и нажал на клаксон. В окне появилось сердитое лицо клерка. Через мгновение он выскочил в дверь и подбежал к автомобилю со стороны пассажирского сиденья.

– Сэр, сэр, – подобострастно забормотал клерк. – Мне безмерно жаль, что такое случилось. Крайне прискорбно. Но я уже говорил вашему шоферу, сэр, я предупреждал клиента. – Только теперь он посмотрел на Перегрина. – Я вас предупреждал.

– Да, да, – согласился он. – Предупреждали.

– Благодарю. Я предупреждал…

– Довольно. Допущена вопиющая небрежность. Доброго утра. – Голос незнакомца так изменился, от него веяло таким жутким холодом, что Перегрин замер, а клерк отшатнулся, словно ужаленный.

Автомобиль тронулся. Заработала система отопления. К тому времени как они переехали через реку, Перегрин согрелся и начал дремать. Спаситель больше не говорил ничего. Бросив взгляд в боковое зеркальце со стороны пассажирского сиденья, Перегрин заметил, что его рассматривают – и, похоже, с крайним отвращением. Нет. Почти со страхом. Перегрин быстро отвел взгляд, но краем глаза заметил, как рука в перчатке поправила зеркальце.

«Ну что же, – смущенно подумал Перегрин, – я моложе и крупнее его. Полагаю, я в силах постоять за себя. Но как же все это хитро! Забери у человека одежду, и выставишь его на посмешище. Хорош я буду, если побегу по Парк-лейн в макинтоше и меховом коврике!

Они уже ехали по Парк-лейн и вскоре свернули к Друри-плейс. Автомобиль остановился. Шофер вышел и позвонил в дверь номера 7. Пока он возвращался к машине, дверь открылась, и появился лакей.

Спаситель Перегрина сказал довольно весело:

– Здесь совсем рядом. По ступенькам – и заходите.

Шофер открыл дверцу.

– Ну что, сэр? Готовы?

И действительно, ничего другого не оставалось. По тротуару шли трое безупречно одетых прохожих, мальчик-посыльный и затянутая в корсет дама с маленькой собачкой на руках.

Перегрин выбрался наружу, но не юркнул в дом, а вошел торжественно, как на сцене. Он степенно поднялся по ступенькам, оставляя грязные следы и держа меховой коврик, как мантию. Лакей отступил в сторону.

– Благодарю, – церемонно произнес Перегрин. – Я упал, как вы можете понять, в грязную воду.

– Именно так, сэр.

– По шею.

– Крайне неудачно, сэр.

Появился хозяин.

– Моусон, прежде всего, разумеется, ванна, – сказал он, – и что-нибудь, чтобы унять дрожь.

– Безусловно, сэр.

– А потом зайдите ко мне.

– Слушаюсь, сэр.

Слуга пошел наверх. Хозяин дома теперь вел себя совершенно нормально, так что Перегрин заподозрил, что был сбит с толку отвратительным происшествием. Разговор пошел о том, как полезны английская соль в горячей ванне и кофе с ромом. Перегрин слушал, словно загипнотизированный.

– Простите, что я так раскомандовался. Вы наверняка ужасно чувствуете себя, а я действительно виню себя.

– Но почему?

– Слушаю, Моусон.

– Джентльмен может подняться наверх, сэр.

– Верно. Верно. Хорошо.

Перегрин поднялся по лестнице, и его проводили в наполненную ароматным паром ванную.

– Я подумал, сэр, что хвойный аромат будет кстати, – сказал Моусон. – Надеюсь, температура вам подойдет. Позвольте, я заберу коврик и пальто. И ботинки. – Его голос непроизвольно дрогнул. – Вы найдете банное полотенце на поручне; горячий ром с лимоном – под рукой. Когда будете готовы, сэр, позвоните.

– Готов к чему?

– Одеваться, сэр.

Решив не спрашивать «во что?», Перегрин просто сказал:

– Спасибо.

– Вам спасибо, – ответил Моусон и удалился.

Ванна оказалась выше всяких похвал. Аромат хвои. Отличная щетка с длинной ручкой. Хвойное мыло. И горячий ром с лимоном. Дрожь унялась, Перегрин тщательно намылился с ног до головы, растер себя так, что кожа порозовела, погрузился в воду – розовый и пьяный – и попытался трезво оценить ситуацию. И не смог. Слишком многое случилось. Придя к выводу, что чересчур расслабился, он, хоть и без восторга, принял холодный душ. Это помогло. Вытершись насухо и завернувшись в махровый халат, Перегрин позвонил. Чувствовал он себя прекрасно.

Вошел Моусон, и Перегрин сказал, что хотел бы позвонить по телефону насчет какой-нибудь одежды, хотя так и не решил, куда звонить. Джереми Джонса, с которым они делили квартиру, точно нет дома; у помощницы по хозяйству сегодня свободный день. Театр «Единорог»? Там, конечно, кто-нибудь есть, но вот кто?

Страницы: 1234 »»