Обнимая воздух Смирнов Сергей

Ранним утром Марьяна неподвижно лежала на нижних нарах своей камеры и думала о дочери, слушая мерное дыхание спящей наверху Жеки, которая несколько лет назад стала сокамерницей Марьяны после выхода на свободу предыдущей. До подъёма и переклички заключённых оставалась ещё четверть часа, поэтому у Марьяны было немного времени на то, чтобы насладиться последними минутами царящей в тюремном блоке тишины.

В этот субботний день женщине не было нужды направляться в швейный цех на двенадцатичасовую смену по выработке нормы по пошиву спецодежды, в то время как Жека могла отдохнуть от своих обязанностей по приготовлению на тюремной кухне еды для трёх сотен заключённых Рижской Ильгюциемской женской тюрьмы.

В свободные от трудовых смен выходные дни осуждённые имели возможность встретиться со своими родными и близкими, получив от них проверенные тюремной охраной продуктовые передачи, призванные внести в ограниченный рацион заключённых некоторое разнообразие. Также по выходным осуждённые могли вдоволь побыть на свежем воздухе тюремного двора, почитать в камере взятую из местной библиотеки книгу или же принять участие в постановке любительской театральной труппы, состоящей из склонных к творчеству заключённых.

Общая камера Марьяны и Жеки площадью в восемь квадратных метров располагала выходящим в тюремный двор окошком и имела массивную решётку на выходе. У правой стены камеры находились двухъярусные нары с матрасами, а слева, у решётки, располагался унитаз с умывальником, над которым висела полка с тюбиком зубной пасты, двумя щётками, куском мыла, гигиеническими прокладками и рулоном туалетной бумаги.

На протяжении последних четырёх лет камера являлась для Марьяны крохотным уголком её личного пространства и образно воспринималась женщиной в качестве каюты находящегося в многолетнем плавании круизного лайнера, который должен был однажды вернуться после длительного путешествия в Рижский порт и позволить Марьяне сойти на берег к её любимой Сонечке.

За прошедшие годы заключения женщина успела привыкнуть к скромной обстановке и стеснённым условиям своей тюремной камеры и даже в некотором смысле полюбила толстые прутья запирающей её решётки, которая давала Марьяне чувство защищённости от обитающих в других камерах осуждённых. Подавляющее большинство женщин отбывали свой срок за воровство, поэтому запертая массивная решётка камеры дарила Марьяне уверенность в том, что никто не посягнёт на её личную безопасность и сохранность её вещей.

Наибольшую ценность у заключённых имели сигареты, алкоголь, духи, тушь, блеск для губ и крема для ухода за лицом и руками – всё то, что находилось в тюрьме под запретом и незаконно попадало к осуждённым в зале для свиданий с посетителями. Последние умело прятали контрафакт в одежде и, преодолев металлодетектор на входе в исправительное учреждение, передавали родным те ли иные запрещённые вещи в мелких бумажных, стеклянных или пластиковых сосудах. При этом большую часть контрафакта изымали охранники при регулярном обыске камер, следя за тем, чтобы на территории тюрьмы не было запрещённых к хранению и обмену между заключёнными вещей.

Единственное, что не пользовалось в женской тюрьме спросом – это ювелирные украшения, поскольку их было невозможно носить на людях и не имело смысла хранить. По этой причине многие осуждённые украшали себя разного рода татуировками, а отбывающие в тюрьме срок тату мастера были весьма уважаемыми людьми и получали за свою работу от заключённых самые лучшие контрафактные подарки.

Поскольку Жека не была рядовой работницей швейного цеха, как Марьяна, а являлась одним из поваров на кухне, более высокий тюремный статус позволял Жеке сохранять половину тайно передаваемых ей матерью на свиданиях запрещённых вещей, добровольно отдавая вторую половину охранникам. В отличие от большинства обитательниц женской тюрьмы, преступивших закон воровством или мошенничеством, Жека мотала свой срок за убийство мужа, поэтому никто из заключённых её не донимал, равно как и других осуждённых за убийство женщин.

Благодаря тому, что, оказавшись в тюрьме, Марьяна подружилась с Жекой, которая увидела в ней родственную душу из-за совершения схожего преступления и наличия у женщины ребёнка, Марьяна поведала подруге свою историю и узнала любопытные детали былой жизни самой Жеки. Так, на свободе Евгения Жилина работала су-шефом одного из рижских ресторанов и жила в браке с двумя маленькими детьми.

Счастливая жизнь дала трещину, когда муж Евгении потерял работу и стал жить на пособие, ожидая свободной вакансии на аналогичную должность той, которую ранее занимал. Оказавшегося временно безработным мужчину заметно угнетала роль приглядывающего за детьми няня, из-за чего он часто пребывал в дурном настроении и критиковал Евгению за её поздние возвращения домой вместо того, чтобы быть благодарным ей за то, что жена самостоятельно содержит семью, работая за двоих.

Топя на дне стакана кажущийся ему унизительным для мужчины статус безработного домохозяина, мнительный супруг Евгении вбил себе в голову, что она поздно возвращается домой не по причине сверхурочной работы, а потому что тайно встречается с другими мужчинами и собирается его вскоре бросить. Верная жена и ответственная мать двоих детей ничем подобным не занималась, однако переубедить утратившего в себя веру супруга не могла, периодически сталкиваясь с его сценами ревности и поднятием на неё руки в состоянии алкогольного опьянения.

Отказываясь терпеть подобное отношение мужа, Евгения молча собирала вещи и уезжала вместе с детьми к своей матери Валентине Михайловне. Протрезвевший супруг неизменно приезжал к свекрови и слёзно молил жену о прощении, обещая ей больше никогда не пить, не поднимать на неё руку и устроиться в самое ближайшее время на работу. Ради сохранения семьи Евгения прощала мужа и возвращалась к нему с детьми, не раз предоставляя мужчине шанс доказать его слова делом.

Однако после очередных безуспешных попыток найти работу по душе муж снова напивался, устраивал ссору и распускал руки, что продолжалось порядка двух лет, пока терпение уставшей женщины окончательно не иссякло. Однажды Евгения принесла супругу документы на развод и сообщила, что уходит от него с детьми навсегда, на что прижатый к стене муж повёл себя крайне неадекватно даже по его меркам, приставив большой кухонный нож к горлу родных детей и пригрозив убить их и себя, если жена уйдёт.

Вид плачущих в испуге малышей, которых собственный отец взял в заложники, стал для стойко переносившей несколько лет выходки супруга женщины последней каплей и спусковым крючком. Испытав по отношению к мужчине неконтролируемый приступ гнева, Евгения выхватила у мужа нож, повалила его на пол и нанесла супругу в состоянии аффекта двадцать семь ножевых ранений, половина из которых оказались смертельными. Обеспокоенные громкими криками соседи семьи Жилиных вызвали полицию, офицеры которой арестовали Евгению и отвезли её с детьми в участок.

Адвокат женщины настоятельно убеждал её раскаяться перед судьёй в убийстве мужа, чтобы Евгения, как мать двоих находящихся у неё на иждивении детей, могла получить умеренный срок заключения. Однако женщина не чувствовала себя виноватой и заявила на суде, что жалеет лишь о том, что не развелась с супругом раньше и предоставила ему слишком много шансов на то, чтобы исправиться, не понимая, что этого никогда не произойдёт. Евгения заявила, что не раскаивается в содеянном и совершила бы убийство мужа вновь, чтобы защитить детей.

Судья счёл подобное признание женщины признаком того, что она представляет для общества потенциальную угрозу и вынес Евгении обвинительный приговор с максимально строгим сроком тюремного заключения в двадцать лет общего режима, без права на условно-досрочное освобождение. Так, Евгения Жилина стала узницей единственной в Латвии тюрьмы для женщин, а её пятилетний сын и четырёхлетняя дочь оказались по решению суда под опекой их бабушки Валентины Михайловны.

Слушая уже какое-то время тихое посапывание подруги, доносящееся с верхних нар, Марьяна с нетерпением ожидала сегодняшней встречи с дочерью, которая в это самое время незаметно выскользнула с плюшевым мишкой из своего приморского дома в Вецаки и кралась вдоль деревянной дорожки к дюнам, где любила загорать с мамой до её заключения в тюрьму. Соня знала, что после свидания с мамой её посетит социальная работница, поэтому надеялась, что дедушка не накажет её за уход из дома без спроса, чтобы не предстать в глазах соцработницы в дурном свете.

Когда девочка добралась до дюнной зоны, утреннее солнце всё ещё медленно поднималось над безоблачным горизонтом. Покрывшись гусиной кожей, Соня стояла в глубокой тени от деревьев и не обращала внимания на облепивших её ноги и руки комаров, которых могла бы с лёгкостью прихлопнуть, но не делала этого, терпеливо дожидаясь, пока солнце взойдёт достаточно высоко, чтобы осветить собой дюны.

После четырёх лет жизни с Виктором Георгиевичем ребёнка не пугал богатый кровососущими насекомыми сосновый лес у песчаных дюн, поэтому, лишь крепче прижав к груди любимого медвежонка, Соня с трепетом наблюдала за тем, как золотистый пучок света неумолимо расползался по песку. Когда приятное тепло наконец коснулось тонких ног девочки, напряжение на её лице сменилось умиротворённой улыбкой. Соня закрыла глаза и подняла лицо к окрашенным лазурью небесам, позволив солнечному свету заключить себя в его добрые объятия.

Вдоволь насытившись вкусной кровью ребёнка, которому предстояло справить сегодня своё седьмое день рождения, комары полетели прочь к сокрытым в тени соснам, в то время как Соня всецело отдала себя власти согревающего её тело и душу светила, предвкушая, как обнимет спустя считанные часы в тюремном зале для свиданий маму.

*****************************************************************

– С днём рождения, доченька! – расцвела в лучезарной улыбке Марьяна, осыпав лицо Сони нежными поцелуями.

– Здравствуй, мамочка, – обняла женщину в ответ девочка, стоя посреди зала для свиданий с заключёнными, у одного из прикрученных к полу металлических столов, в то время как Виктор Георгиевич молча стоял у окна просторного помещения, спиной к своей невестке и внучке.

– Ну, рассказывай, как твои дела? Друзья приедут тебя сегодня поздравить?

– Учительница пения говорит, что я делаю успехи, а друзья из детского сада приедут ко мне в гости после обеда, хотя я бы лучше отпраздновала свой день рождения вместе с тобой.

– Тебе нужно набраться терпения, доченька. Через шесть лет я подам прошение о досрочном освобождении и если всё будет хорошо, мы снова скоро будем вместе.

– Шесть лет – это совсем не скоро, мамочка, и неизвестно, освободят ли тебя раньше срока за примерное поведение.

– Нам нужно верить в лучшее и никогда не терять надежду, – улыбнулась Марьяна и погладила девочку по щеке, добавив затем чуть тише, чтобы не услышал Виктор Георгиевич: – Расскажи лучше, как там твой дедушка?

– Он проводит всё время на работе или на охоте, поэтому я редко его вижу, обычно на воскресном обеде, когда мы едим привезённое им животное.

С тех пор как Виктор Георгиевич заставил Соню провести ночь в собачьей конуре, девочка более не провоцировала мужчину наказывать себя за непослушание. Она не рассказала о случившемся маме, опасаясь, что та попытается сбежать из тюрьмы с целью защитить её от деда и получит ещё больший срок, упустив шанс на досрочное освобождение. В желании как можно быстрее увидеть маму на свободе, Соня берегла её нервы и старалась избегать недовольства со стороны Виктора Георгиевича.

– Хорошо. А что насчёт работниц социальной службы? Они исправно навещают тебя раз в месяц?

– Сегодня ко мне как раз придёт одна из них, но, по словам дедушки, соцработницы будут навещать меня реже, потому что я нахожусь в хорошем состоянии, а им нужно уделять больше внимания детям из неблагополучных семей.

– Если дедушка будет обижать тебя, обязательно мне об этом говори, – попросила женщина и присела с дочерью за стол.

– Хорошо, мамочка, – ответила Соня и с опаской взглянула на Виктора Георгиевича, который неподвижно простоял у окна на протяжении всего свидания своей невестки и внучки, после чего отвёз последнюю домой.