Мы к вам приедем... Лекух Дмитрий

– Все, хорош, – вмешивается красный от смеха Гарри, – дальше я, а то ты неправильно роль своей личности в истории освещать будешь…

Али с Мосфильмовским сгибаются в приступе беззвучного хохота, вытирают выступающие из глаз слезы.

– Кто? Я?! – удивляется Степаша. – Ну ты даешь, Степа! А еще вчера был мне братом…

Гарри только рукой машет и башкой трясет:

– Так вот, – продолжает, – там в этой пердяевской гостиничке, куда мы наконец доехали, – всего один лифт, причем, сцуко, медленный и скрипящий. Конструкции, если мне склероз не изменяет, аж Карачаровского механического завода. Причем, тысяча девятьсот мохнатого года выпуска, ага. Ну мы с Али и пропустили туда особо страждущих, сами у дверей остались. Нам-то – не так срочно туда надо, можно и перекурить на холодке. А те – уже в предвкушении в лифте пританцовывают, ага. Типа, ща мы до номеров-то доберемся! И тут мимо нас – метеор, бля, ракета! Комета, блять, бесхвостая!! Степаша, как в метро в час пик, весом их своим на скорости уминает! Хлобысь!!! Двери ме-е-едленно закрываются, лифт поднимается на полметра и, естественно, ломается от, блять, перевеса…

…Хохот в купе и рядом стоит такой, что, кажется, дребезжат вагонные стекла…

– Да тише вы! – машет на всех руками Али. – Самое интересное чуть попозже было, когда он, ну в смысле, лифт, – остановился. Ну там сначала – все как положено: мат, вопли, жалобы на неудавшуюся жизнь. А потом такой спокойный и даже, я бы сказал, несколько недоумевающий, негромкий Степин голос: типа, а я-то какого хера сюда к вам в лифт этот гребаный полез, у меня ж номер на первом этаже?! Как они там его не отдуплили – просто ума не разложу…

В вагоне уже – форменная истерика… У всех, включая проводницу…

– Да мы бы, может, и отдуплили, – выдыхает, отхохотавшись, Стаканов. – Да в этом сраном лифте не то чтобы кого приложить, руку поднять невозможно было. Утрамбовал, скотина жирная. А я только и мог, что зубы стискивать, чтоб, пардон, моча верхним маршрутом не отправилась…

– Да, – утирает слезы, присоединяясь к разговору, кто-то из банкиров, – тот выезд в Самару вообще зачетным получился. Все, блин, отличились, каждый по-своему. Помните, как Виталик всех всю дорогу фотографировал? Позировать заставлял, флаги разворачивать, файера жечь, с ментами обниматься? А потом перед отъездом сели в какой-то ресторации похарчеваться, Крейг у него фотик взял посмотреть да и спрашивает: «Бля, Виталя, а почему это у тебя тут в окошечке уже девяносто восемь кадров обозначено? У тебя что он – какой-то новой системы? Или, может, ты просто пленку забыл в аппарат вставить?!»

Тут уже и я вместе со всеми плачу от хохота.

Виталик «Ха» – личность в узких кругах более чем известная…

И, чего уж там, – колоритная…

…Кто-то произносит очередной тост за самый великий российский футбольный клуб, мы выпиваем, и я подмигиваю Никитосу.

Мол, – пойдем покурим.

Пора.

А то смеяться уже больше – просто сил никаких нет.

В принципе.

И песни орать – тем более.

Пусть они даже и миллион раз родные, миллион раз красно-белые.

Послезавтра на трибуне наоремся по полной программе…

…Протискиваемся через толпу, выбираемся в коридор, потом в тамбур, где я достаю из кармана полусмятую пачку курева.

Никитос с готовностью угощается.

Он вообще из всех сортов сигарет предпочитает исключительно «Чужие».

И тут его – уже точно не переделаешь…

– Ну, – спрашиваю, – ты, похоже, тут у нас уже совсем обжился?

Он кивает, прикуривает и, ничего не говоря, поднимает вверх большой палец.

Типа, – заметано.

Глотаем дым, наслаждаемся относительной тишиной и прохладой тамбура.

– Слушай, Данил, – говорит, – а я тут тебя с девчонкой случайно в Москве видел, в районе у Патриарших. Молодая такая, светловолосая. Модная очень. У вас с ней как, серьезно? Просто, как я понимаю, для простого перепихона выходного дня девчонка слишком уж правильная, хоть и высокомерная. Да ты и сам такой, так что – два сапога. А так – держит себя очень свободно. И – красивая, чего уж там…

– Да вроде, – жму плечами, – серьезно. А что не подошел-то, если видел?

– Да, – жмет плечами в ответ, – что-то постеснялся. А скажи вот, как это бывает, если серьезно? А то я все хочу влюбиться в кого-нибудь, а – не получается почему-то ни фига, просто как зараза какая-то…

– Ни хрена себе, – чешу затылок, – ты вопросы задаешь. Так сразу и не ответишь…

– А ты попробуй, – просит. – Для меня это реально важно, я не просто тут перед тобой на жопе еложу. Мне уже двадцать один год, между прочим, а я не то чтобы никто никогда по-серьезному не любил, но даже, похоже, и не влюблялся…

Я вздыхаю и лезу в пачку за следующей сигаретой.

Прикуриваю и – неожиданно – ощущаю полную беспомощность.

Что я ему сказать-то могу?

Ничего не понимаю!

…Спасают меня открывающаяся дверь и вваливающийся в тамбур Али.

– О, – говорит, – привет, парни! Вы что тут, секретничаете, что ли? А я там уже как-то потерялся, в этом шуме и воплях кошачьих. Просто не могу больше – и все тут, а народ разве разгонишь? Друзья все-таки…

– Ну так, – улыбаюсь, – и мы здесь по той же причине. И не секретничаем ни фига, какие уж тут могут быть секреты. Тишиной наслаждаемся…

– А пойдем-ка тогда, – зажигается Глеб, – в вагон-ресторан! Тыщу лет как в вагонах-ресторанах не был! Посидим, водки выпьем, закусим, чем Бог послал. Покурим заодно в нормальных условиях. А как вернемся – так, глядишь, и народ угомонится, спать завалимся. А то приехать в Питер и по городу не погулять – это как-то совсем неправильно…

И – направляется в межвагонный тамбур прямиком.

Все правильно, нам туда, ресторан – прямо через два вагона, я на перроне спецом рассматривал…

…Пришли, уселись.

Там, в вагоне-ресторане, и вправду хорошо было.

Тихо, спокойно.

Время позднее, мы – единственные посетители.

Заспанная официантка принесла нам бутылку водки, пару баттлов минералки и пакет томатного сока.

А потом, поддавшись на обаяние и уговоры Али, еще и тарелку с солеными огурчиками, по порции селедки с холодной картошкой, четыре порции яиц под майонезом и несколько бутербродов с красной икрой.

– Для изготовления чего-либо более серьезного, – говорит, – надо будить повара. Я, конечно, типа, могу, но…

Глеб махнул отрицательно рукой, мол, не надо, и предложил ей составить нам компанию.

– Нет, – зевает, – вы, ребят, лучше давайте, прям сразу сейчас расплатитесь, да я пойду подремлю. И мне хорошо, и вам мешать не буду водку пить да разговоры за жизнь разговаривать. Что я, пассажиров не знаю, что ли? У вас сейчас самое то время наступает, когда надо за жизнь друг другу в жилетку поплакаться. А у меня у самой все невесело, чтоб я еще вашу дурную энергетику на себя принимала…

Получила деньги и ушла, позевывая.

– Вот ведь как, – смеется Али. – Пока в нашей стране даже официантки в вагонах-ресторанах умеют рассуждать о «дурной энергетике», – мы были, есть и будем духовными лидерами человечества…

Посмеялись с ним вместе, но уже негромко, вполголоса.

Никитос, похоже, ничего не понял, но тоже из вежливости подхихикнул.

Разлили по первой, хлопнули за выезд, закусили, поморщились.

У нас в купе водка-то получше была…

– Слушай, Али, – интересуюсь, – а вот ты как-то так тепло о прогулках по Питеру отозвался, а я думал, что ты этот город терпеть не можешь…

– А я его и вправду не очень-то люблю, – жмет плечами. – Что там любить-то, в этой заболоченной пердяевке? Туманы, желтую хмарь да истеричек с высшим гуманитарным образованием? Но вот есть пара районов – туда всегда с удовольствием. Слишком много с ними связано, да и хорошо там, на том же Васильевском.

– А ты раньше, – спрашиваю, – часто в Питере бывал, да?

– Раньше, – вздыхает, разливая по второй, – часто. И по футболу, мы ведь с «бомжами», тогда еще «зенитчиками», единственными союзниками были. И так, по жизни. Друзей у меня в этом городе до хрена было…

– А сейчас что? – влезает Никитос. – Посрался?

– Да нет, – смеется Глеб. – С чего бы мне с ними сраться-то? Я всегда с нормальными людьми дружить пытался, а не с говнюками случайными. Просто – разошлись по жизни, у них – свои интересы, у меня – свои. Уже и не перезваниваемся даже. Вот станешь постарше, поймешь, что так часто бывает. И это – хоть и грустно, но все-таки правильно…

– Почему это правильно? – удивляюсь. – Разве людей терять может быть «правильным»? Как бы там какие «интересы» и не «расходились»…

Али опять негромко смеется.

– И ты, – говорит, – меня тоже поймешь со временем, Дэн. И тоже – не сразу. А пока просто запомни мои слова, чтобы потом сравнить со своими ощущениями. Терять людей, понимаешь, можно тоже по-разному. Можно потому, что просто теряешь, а можно – потому что на месте не стоите, ни ты, ни они. А куда ваши пути лежат, как сходятся, как расходятся, – это уж, извини, по-всякому бывает. Может случиться и такое, что ни тебе их дороги не интересны, ни их твой путь не вставляет ну ни капельки. Но это-то как раз – нормально, это – правильно. Потому как, пока вы двигаетесь, развиваетесь, – вы живете, даже если что-то теряете, например, – старых друзей. Да, больно, но боль – это тоже признак жизни. А вот если кто-то из вас остановился, неважно кто, – значит, он умер. И не важно, живо его тело или нет. Абсолютно неважно, я с таким в своей жизни сталкивался…

Я закуриваю, разгоняю сигаретный дым правой ладонью.

– Что-то, – говорю, – я пока не очень тебя догоняю…

Он – только улыбается.

– А тебе пока и не надо. Просто постарайся запомнить – и все…

Мы выпиваем и переключаемся на футбол, который и обсуждаем, пока не заканчивается водка. Хороший вечерок получился, думаю… На обратном пути в купе неожиданно вспоминаю:

– Слушай, – говорю, – Глеб, а откуда у тебя погоняло такое странное – «Али»? Ты же вроде русский по национальности?

Он хохочет.

– Не ты, – давится, – первый спрашиваешь. У меня просто раньше кличка Олигарх была, как у Димона. Вот кто-то из парней, вроде как Егор Камри, и придумал, чтобы нас с ним не путать: меня звать Али, а его Гархом. Мы все-таки с ним очень разные по жизни-то будем. Но за ним, естественно, погоняло так и не закрепилось, его еще попробуй выговори, с бодунища-то. А ко мне прилипло – не сотрешь ни фига. Да и я уже привык, если честно. Это вначале обижался, а сейчас даже нравится почему-то. Может, просто старше стал, думаю?

И – пошел вперед по коридору.

Я Никитоса в бок ткнул: слышал, мол?

Он кивает – слышал.

– Дэн, – шипит мне тихонько, – а у вас что, вправду, даже случайные обещания выполнять надо?

– Угу, – усмехаюсь, – иначе, как в японском кодексе самурая, – потеря лица. А это, брат, пострашнее просто отрихтованных щщей будет…

– Вот и я думаю, – чешет в затылке Никитос, и на его слегка помятой таблице отражается мегасложное смятение чувств, – как мне непросто у вас будет…

– Не ссы, – хлопаю его по спине. – Если уж сам об этом заморачиваться стал, то – верняк справишься.

Никитос только тяжело вздыхает.

Типа, искусство, оно, конечно, жертв требует, в известном смысле этого слова.

Но не таких же замысловатых!

…В вагоне нас встретила тишина.

В соседнем купе Мосфильмовский, вполголоса ругаясь на перманентную непруху, писал пулю со своими друзьями из «Подвала», а в нашем только негромко похрапывал на верхней полке Степаша да на одной из нижних шепотом спорили о чем-то в дребезину бухие Депеш и Гарри.

Али пошел к преферансистам, а я сел напротив Мажора и решил прислушаться, о чем это они с таким жаром рассуждают.

Рассуждали, как выяснилось, – о кунилингусе.

Причем, разговор уже миновал стадию «допустимости и/или недопустимости» и теперь речь шла о некоторых деталях исполнения и… э-э-э… гкхм… определенных тактико-технических характеристиках… э-э-э… эксплуатируемого объекта.

Я чуть-чуть похихикал про себя, потом откинулся спиной на подушку и чуть отодвинул занавеску.

На улице стучали колеса и изредка пролетали неяркие огни переездов.

Я потянулся и, кажется, чуть-чуть задремал…

…Идиллию прервала свесившаяся с верхней полки небритая круглая и недовольная физиономия Степаши.

– Да вы задолбали уже, – объявила физиономия на предельной мощи своих неслабых легких, то есть как минимум на весь вагон, – этим своим кони… куни… кони, бля… лингусом… или, бля, как там ево еще… язык, бля, сломаешь!

После чего Степа еще повозился, демонстративно повернулся лицом к стенке, пернул и заснул.

Вагон сначала притих.

А потом – минимум пять купе взорвалось таким истерическим хохотом, что даже проводница прибежала народ успокаивать.

Я отсмеялся, сходил выкурил еще одну сигарету перед сном, разделся и – как будто провалился в мягкий прохладный омут.

Снилась мне, как сейчас помню, Лида и еще что-то очень и очень хорошее…

…А вот пробуждение, как всегда в таких случаях бывает, оказалось не из приятных…

– Кто?! – слышу. – Кто эта сука??!!

Потом вдруг чувствую, как моя футболка начинает жить самостоятельной жизнью, рывком отрывается от вагонной полки и зависает сантиметрах в сорока над ее поверхностью.

Вместе со всем своим содержимым, разумеется.

Резко распахиваю шторки и вижу прямо перед ними круглую, потную, небритую и очень и очень недовольную физиономию Степаши с маленькими и злыми красными кабаньими глазками.

Так же резко захлопываю глаза назад.

Зрелище не из самых приятных, чего уж там…

…Особенно если прямо перед этим тебе, как будто специально для контраста, показывали во сне огромные зеленые глазищи любимой девушки.

Ага.

Извините, ребята, я лучше прежний сеанс досмотрю…

– Кто, бля?! – продолжает не отпускать ни меня, ни футболку навязчивая действительность. – Ты, бля??!!!

Опять открываю глаза, смотрю испуганно.

Нет, не шутит.

– Что – я? – спрашиваю.

– Нет, – всматривается, – не ты…

И разочарованно роняет меня назад на полку.

Больно, блин…

– Али, ты, скотина?! – продолжает разоряться Толик. – Взрослый уже мудень, яйца седые, небось, а все в пионерлагерь, гад, играешь?!

– Угу, – слышу сбоку слегка меланхоличный голос Глеба. – И в свои ботинки я тоже спецом этой дряни надавил, так выходит? Типа, чтоб тебе не так обидно было?

– Так у тебя что, тоже?! – удивленно орет Степаша.

Я просыпаюсь окончательно.

В купе горит свет, в моих ногах зевает слезший со второй верхней полки Али, напротив трет слезящиеся со сна глаза Гарри, а в дверях толпится кривляющийся и гогочущий люд.

Кунсткамера, блин.

Но за окном – все та же темень и стук колес по стыкам уходящих в бесконечность рельсов.

Значит, еще не приехали…

…А Степе просто кто-то, оказывается, в кроссовки зубной пасты надавил. В каждый минимум по полтюбика.

Он проснулся, решил в сортир сходить.

Возвращается и чувствует, что в обувке что-то хлюпает как-то подозрительно…

И про Али тоже не забыли.

Развлекаются, детки, мать их…

…Ищу свои кроссачи, нахожу глубоко под полкой, за сумкой, проверяю.

Сухие, слава Богу.

Скорее всего, не нашли, далеко вчера перед сном засунул.

Трясу башкой, вздыхаю с облегчением.

– Тогда, – Степаша грозно поворачивается лицом к моему топ-бою, – значит это ты, Мажор?! Больше-то некому!!

– Дурак ты, Толик, – зевает в ответ Гарри. – Тут целый вагон народу. И очень многие из них с тобой в том году в Волгоград на поезде ездили, идиоты. Или ты думаешь, что они забыли, как ты четырем пьяным в купе рожи пастой разрисовал, ага?! Иди проспись! Обычный отзыв добра, ничего личного. А мне просто повезло, что с тобой под замес ща не попал. Потому как, по причине глубочайшего аута, заснул, блять, прямо в кроссовках. Иначе б у меня щщи щас точь в точь как у Али были. Со всей скорбью еврейского народа и с единственной мыслью «а мне-то на хуй?»…

– Так то, – теряется Степаша, – рожи были. Рожи – это не аргумент. Помыл да и все дела. А здесь – писец, блин, материальным ценностям. На чем я теперь по Питеру-то рассекать буду? На носках в полосочку?!

– Фанат, – со вздохом констатирует Али, вертя перед глазами весь извазюканный зубной пастой моднющий и дорогущий тапок от Prado, – он тот же ребенок, только с большим хуем. Интересно, удастся его отмыть, как ты думаешь, Дэн? Или сразу на помойку?

Трясу головой.

Тапок и вправду жалко, отличный шуз был, блин.

Может, и правда удастся отреставрировать?

Хотя – вряд ли…

Так и отвечаю.

– Вот и я, – вздыхает, – про это…

И поворачивается к Степаше:

– Хорош ныть, Толян. И вправду, – добро отозвалось, а ты как хотел? У меня вон «Праде» сипец, я и то молчу. А такого добра, как у тебя, ты счас в Питере накупишь пучок на пятачок. Лучше порадуйся вместе со всеми, какие у нас парни остроумные растут. Все, блин, в тебя…

– Да я что, я ничего, – вздыхает под общий гогот Степаша. – И кроссачи новые купить не вопрос. А вот в чем я до гостинички добираться буду, ты подумал? Или у тебя этих «Прад» целая сумка, и ты со мной поделиться замыслил, сцуко?!

– Ну ты, блин, и жук! – восхищается Али. – Веришь, нет, были бы – не дал. К тому же у меня сороковой размер, а у тебя, если мне склероз не изменяет, – так аж сорок четвертый…

– А он ради таких шузов пальчики бы поджал! – хохочет Гарри.

– Или ногти бы подстриг, в конце-то концов, – поддерживает его кто-то от двери купе.

Народ хохочет, еще пару минут глумится над уже улыбающимся Степашей и, подхихикивая, рассасывается по своим купе, досыпать.

Времени на это дело еще вроде как есть немного до прибытия…

…Утром зрелище гордо вышагивающего по холодному и продуваемому всеми балтийскими ветрами Невскому проспекту Степы на одолженных у меня резиновых тапках-вьетнамках, вызывало уважительные взгляды даже у привыкшей ко всему на свете утренней питерской алкашни…

Но глумиться в его сторону они все-таки как-то не решались.

А что?

Могучая небритая рожа, килограмм под сто двадцать живого веса.

Рост тоже соответствующий.

Ярко выраженный похмельный синдром.

Я бы тоже…

Гкхм…

Не осмелился…

…Али с Гарри и Депешем сразу взяли машину и уехали в пафосный «Невский Палас», мы же с остальными парнями поселились в гостинице попроще, побюджетней, где-то в районе Пряжки.

Там у них, в Питере, как раз дурдом неподалеку расположен.

Во-во.

Как раз подходящее место для этакой веселенькой гоп-компании.

По крайней мере, таксист нам так и сказал, когда рядом с ним Степаша на переднее место приземлился.

Зыркнул на него злым кабаньим глазом, почесал трясущимися руками могучий небритый подбородок, попытался закинуть ногу на ногу, засветив казуальные резиновые тапочки с вьетнамского рынка.

– Гони-ка ты, шеф, на Пряжку, – говорит.

– Это, – невозмутимо поворачивает тот ключ в замке зажигания, – в дурдом, что ли?

– Ну почти, – вздыхает Толик. – Хотя – почему «почти»? В самый что ни на есть дурдом. Даже если его там пока нет, мы – мигом организуем. Потому как там, где мы, – там всегда праздник…

– Вот как? – удивляется таксист. – Ну тогда – поехали…

…Номер мне в этот раз достался, к счастью, одноместный.

Я быстро разобрал сумку, принял душ, приоткрыл окно, прилег на кровать и моментально заснул…

…Разбудил меня звонок Гарри.

Я глянул на часы – половина третьего.

Нормально, думаю, отдохнул…

– Привет, – говорит. – Чем занимаешься?

– Просыпаюсь, – отвечаю.

– Разбудил, что ли? – интересуется.

– Угу, – потягиваюсь.

– Ну тогда, – говорит, – давай подъезжай к нам. Мы тут с Али и банкиром решили пивка попить в местном ресторанчике немецком, он тут, прям в отеле располагается. Да и кухня вроде как ничего. Посидим, попьем, потрепемся…

И тут меня почему-то такая дикая злость охватывает.

Причем – абсолютно на ровном месте.

– Не, – говорю, – извини, Мажор, не поеду я к вам. Дорого мне там слишком да и не по чину. Мы лучше с Никитосом и Степашей по городу побродим да попроще что-нибудь найдем, а вы потом, если соберетесь, к нам подъезжайте…

А самого – просто душит почему-то.

– Ну как знаешь, – фыркает Гарри и отключается.

А я – моментально остываю.

И что это за хрень такая на меня накатила, думаю?

Ну да ладно.

Дело-то уже по-любому сделано…

Набираю Никитоса.

– Ты где? – спрашиваю.

– А мы, – говорит радостно, – со Степой к парням в «Палас» едем, там у них ресторанчик какой-то пивной замечательный. Нам Депеш позвонил, пригласил. Ну, банкир этот, который с Али и Гарри на выездах постоянно тусует в последнее время.

– А-а-а, – говорю. – Ну тогда ладно.

И – отключаюсь, естественно.

А потом – чуть телефон о стенку номера не разбил.

Спасло только то, что мне этот аппарат Лида в свой последний приезд из Лондона подарила.

Оделся да пошел бродить в одиночестве по промозглому, холодному и дождливому Питеру.

Просто – ходил, заглядывал иногда в кафешки, сидел, выпивал кружку пива или чашечку кофе, смотрел на дождь за окном.

Страницы: «« ... 910111213141516 »»

Читать бесплатно другие книги:

В книгу вошли рассказы о парадоксах нашей повседневной жизни, как в России, так и на Западе. Дополня...
Как известно, наш организм – это сложная система, в которой сердце выполняет одну из самых важных фу...
«Сердце Федора в одно мгновенье словно остановилось, заиндевело, покрылось ледяной коркой и тяжелым ...
Питер Данн, владелец журнала, терпеть не может новую сотрудницу, навязанную ему компаньоном. Ох уж э...