Postscript Ахерн Сесилия

Глава седьмая

Клуб «P. S. Я люблю тебя» собирается у Джой в оранжерее, утреннее первоапрельское солнце нагревает стеклянное помещение. Лабрадор с золотистой шерстью дремлет в солнечном пятне посреди комнаты. Нам приходится его обходить. Я смотрю на членов клуба, они сидят передо мной. Мне тошно, неловко, я растеряна. Я договорилась о встрече с Джой, чтобы изложить ей мой продуманный, отрепетированный, вежливый, но непреклонный отказ иметь с ними хоть что-то общее, но я никак не рассчитывала, что соберутся все. Очевидно, она истолковала мою просьбу абсолютно наоборот. Теперь я горько жалею, что поцеремонилась, не сказала ей все как есть по телефону, а заявилась сюда, чтобы достойно поговорить с глазу на глаз.

– Старый ты лентяй. Верно, дружок? – говорит Джой, с любовью глядя на пса, и ставит на стол рядом со мной чашку чаю и тарелку с горкой печенья. – Мы взяли его, когда узнали мой диагноз. Решили, он нас поддержит, будет всех отвлекать, и так оно и вышло. Ему уже девять, – со значением добавляет она. – У меня рассеянный склероз.

Берт, крупный мужчина под семьдесят, в носу кислородная трубка, вступает следующим.

– А я – так слишком красив, себе же на беду, – говорит он, подмигивая.

Пол и Джой хмыкают, Джиника закатывает глаза, тинейджер среди стариков с их дурацкими шутками. Да, насчет этой девочки я оказалась права. Все-таки я не параноик. Я вежливо улыбаюсь.

– Легкие. Эмфизема, – поясняет Берт, посмеиваясь над своей шуткой.

Следующий – Пол. Он моложе, чем Берт и Джой, примерно мой ровесник. Привлекателен и обманчиво здоров на вид. Он второй таинственный посетитель, которого Киара так ловко отшила.

– Опухоль головного мозга.

Красивый, молодой. Опухоль мозга. Совсем как Джерри. Нет, это слишком. Надо уходить. Но как улучить момент, чтобы сбежать, когда молодой мужчина рассказывает тебе о своей болезни?

– Моя ситуация, впрочем, отличается от других, – добавляет он. – У меня ремиссия.

О, это уже лучше.

– Здорово!

– Да, – говорит он без всякой радости. – Это уже вторая ремиссия, при опухолях мозга такое бывает. В первый раз я не был готов уйти. А теперь, если случится обострение, хочу заранее привести все в порядок, чтобы семья не страдала.

Я киваю. Сердце сжимается: даже в ремиссии он готовится к смерти, на тот случай, если опасность не миновала.

– У моего мужа была первичная опухоль мозга, – пытаюсь я поддержать разговор, но как только слова слетают с моих губ, понимаю, до чего они неуместны. Ведь все знают, что Джерри умер.

Я пришла сюда, чтобы покончить с этой историей, прежде чем включусь в нее эмоционально. Но, едва войдя в дверь и увидев этих людей, я поняла, что отсчет пошел. Песочные часы перевернуты. И теперь, когда с еле различимым шорохом ссыпаются песчинки, я надеюсь, что мой сегодняшний визит – это все, что от меня требуется. Я сниму с себя груз вины, постараюсь чем-то помочь – и вернусь к своей жизни. На все уйдет час, не больше.

Перевожу взгляд на девочку с ребенком, Джинику. Может быть, на этом они перестанут меня преследовать. Нет, им придется перестать, потому что я твердо попрошу их об этом. Малышка Джуэл тихонько сидит на коленях матери, играет браслетами на ее запястье. Чувствуя на себе общее внимание, Джиника произносит, уставившись в пол:

– Рак шейки матки.

Говорит она сквозь зубы. Видно, что ей не по себе.

Хорошо. Отлично. Скажи им – и на этом всё. Скажи, что не хочешь здесь быть, что помочь не можешь. Устанавливается молчание.

– Как видите, все мы на разных стадиях нашей болезни, – вступает Джой, главный голос группы. – Рассеянный склероз не смертелен, но неизлечим, и процесс в последнее время прогрессирует. Энджеле, как нам казалось, лечение хорошо помогало, но потом она стала стремительно сдавать. Пол в прекрасной физической форме, но… кто его знает… мы все постоянно то вверх, то вниз, верно? – ищет она поддержки у остальных. – Думаю, я вправе сказать за всех нас, что не знаю, сколько полноценного времени нам осталось… И все-таки мы еще здесь, и это главное.

Все согласно кивают, кроме Джиники, для которой это точно не важнее всего.

– Некоторые из нас придумали, что будет в их письмах, другие – нет. Мы будем благодарны, если вы нам поможете.

Это окошко, в которое я еще могу выскочить. Они люди, они поймут, а если и нет – какое мне дело! Ведь их не волнует моя психическая устойчивость, а я должна заботиться прежде всего о себе. Я сажусь ровнее.

– Я должна вам объяснить…

– Вот у меня есть идея, – перебивает меня Берт. Он задыхается, когда говорит, что никак не сказывается на обилии слов. – Это «охота за сокровищами» для моей жены Риты, и вы бы мне пригодились, чтобы разбросать подсказки по всей стране.

– По всей стране?!

– Это будет как викторина, как пасхальная охота за яйцами. Вот, к примеру, первый вопрос: в каком сражении погиб Бриан Бору? [1] Рите придется поехать в Клонтарф, и там будет ее ждать мой следующий вопрос. – Тут его сотрясает приступ кашля.

У меня начинает дергаться глаз. По всей стране – этого еще не хватало.

– Слушай, а ты жмот, – поддразнивает его Пол. – Нет бы послать Риту на Лансароте, как Джерри отправил Холли.

– Отстань, – отмахивается Берт, скрещивает руки на груди и переводит взгляд на меня. – А чего это он послал вас туда?

– У них был там медовый месяц, – отвечает Пол за меня.

– О да! – Джой мечтательно прикрывает глаза. – И вы там видели дельфинов, правда?

У меня голова кругом оттого, что они рассуждают о моей жизни так, словно это какой-то эпизод из телевизионного реалити-шоу. Треплются, как у кулера в офисе.

– Он оставил билеты у турагента, чтобы она их забрала, – сообщает Джиника Берту.

– А, ну да, – припоминает он.

– А какая там связь с дельфинами? Вы не рассказали об этом в подкасте, – говорит мне Пол, протягивая руку за шоколадным печеньем. Они все на меня смотрят, и я совершенно теряюсь. Это выше моего понимания: как можно вот так запросто обсуждать чужие письма! Конечно, я кратко рассказывала о них в магазинчике Киары, где нас слышали тридцать человек. Но я как-то упустила, что, загруженный в разные девайсы, рассказ этот пойдет дальше, что люди станут слушать его у себя дома для развлечения. И то, что они вскользь, как нечто вполне обыденное, упоминают самые важные, самые глубокие и самые темные переживания моей жизни, как бы изымает меня из реальности, словно я покинула тело.

Я рассматриваю их, одного за другим, пытаясь подстроиться под темп разговора. Вопросы летят в меня, словно у нас викторина на скорость. Я и хотела бы ответить, но не поспеваю. Мою жизнь не вместить в торопливый односложный ответ, она требует контекста, общего плана, мизансцен, пояснений и эмоционального отклика, а не скорости пулеметной перестрелки. Мне взрывает мозг сам факт, что они говорят о письмах, о том, как их написать и оставить, так бесцеремонно, по-свойски. Хочется встряхнуть их всех и спросить, слышат ли они себя вообще.

– А вот я бы хотела спросить вас о том письме с семечками подсолнуха. Это что, в самом деле ваш любимый цветок? – интересуется Джой. – А Джерри попросил вас их посадить? По-моему, это прекрасно. Я бы хотела, чтобы Джо посадил дерево или куст в мою память, и тогда они смотрели бы на него каждый день и думали бы о…

– О том, сколько лет вас уже нет, – на автомате перебиваю ее я, и голос мой звучит резче, чем хотелось бы.

– О! – Она не скрывает разочарования. – Нет, я не так это дерево себе представляла. Только как напоминание обо мне. – И Джой оглядывается на участников клуба.

– Но они и так будут вас помнить. Они будут помнить вас каждую секунду каждого дня. Даже если и хотели бы, забыть не смогут. Запахи, вкусы, звуки – абсолютно все в их жизни будет связано с вами. Некоторым образом вы будете преследовать их – как призрак. Вы постоянно будете в их мыслях – помимо их воли, потому что они поймут: вы должны уйти, чтобы для них жизнь продолжалась… Но будут и такие дни, когда им потребуется, чтобы вы были рядом, чтобы справиться с чем-то, и вы им в этом поможете. Порой они займутся чем угодно, лишь бы не думать о вас. В общем, чтобы помнить вас, им не понадобятся ни добавочные деревья, ни викторины. Ясно?

Джой быстро, мелко кивает, и я понимаю, что почти кричу. Злюсь, хотя я не хотела этого. Я беру себя в руки. Моя взрывная реакция и резкость – неожиданность для меня самой.

– Холли, а вам вообще нравилось получать письма Джерри? – прервав неловкое молчание, спрашивает меня Пол.

– Ну конечно же, да! – с вызовом отвечаю я. Еще бы не нравилось. Я ради них жила.

– Но, понимаете, прозвучало это так, словно… – начинает Пол, но Джой, положив руку ему на колено, заставляет его умолкнуть.

– И как же это прозвучало?

– Да ладно, не важно! – вскидывает он руки, сдаваясь.

– Пожалуй, вы правы, Холли, – медленно и задумчиво говорит Джой, внимательно глядя на меня. – Боюсь, они расценят это скорей как знак смерти, как надгробие, как напоминание о том, что я была, а теперь меня нет. Ведь вы так воспринимали подсолнухи?

Ох, как мне не по себе.

– Нет. Подсолнухи мне нравятся. – Мои слова звучат так настороженно, словно произношу я их сквозь броню. – Я сажаю их семена каждый год, в один и тот же день. Джерри мне этого не подсказывал. Я просто решила делать так.

Джой, впечатленная идеей, делает заметки в тетради. Я держу при себе, что на самом деле это затея моего брата Ричарда. Это он посадил семечки, он ухаживал за побегами, когда они проклюнулись. Но я на них смотрела. Смотрела всегда. Иногда видеть их не могла, порой меня так к ним и тянуло; в хорошие дни я их едва замечала.

Пока я корчусь от неловкости, Джой продолжает размышлять вслух:

– Сажать что-нибудь в землю ежегодно, в определенный день. Может быть, в день моей смерти? О нет… – прервавшись, она наставляет на меня кончик ручки. – Нет, в мой день рождения. Так позитивнее.

Я вяло киваю.

– Для таких дел у меня маловато воображения, – вздыхает она.

– У меня его навалом, – говорит Берт, теперь его очередь занимать оборону. – Я все распланировал. Это пришло мне в голову, когда я был в пабе. Там викторины бывают, и это очень мне нравится. Рита хоть развлечется, мы так давно не путешествовали из-за этой моей штуки, – и тычет большим пальцем в свой кислородный баллон.

– А что, если она не знает ответов? – интересуюсь я.

Все они на меня смотрят.

– Конечно, знает! Это простая викторина на общую эрудицию. Где Бриан Бору потерпел поражение? Какая группа островов дала название свитеру? Откуда родом Кристи Мур? И тут она рванет в Лимерик за следующим письмом.

– Кристи Мур из Килдэра, – говорю я.

– Что? Нет! Уж я-то знаю, я все время слушаю его песни.

Пол утыкается в телефон и гуглит ответ.

– Килдэр.

– Какого черта, Берт! – закатывает глаза Джиника. – Так не пойдет! Вы хоть бы сами знали ответы на свои идиотские вопросы! И потом, на какой именно из Аранских островов она отправится? И куда там пойдет? Она найдет ваше письмо на земле, сойдя с трапа? Или оно будет в бутылке качаться на волнах? Надо это продумать.

Пол и Джой смеются. Я не могу. Это какой-то дурной сон. Как меня угораздило участвовать в этом бреду?

– Ладно вам, перестаньте! – сердится Берт.

– Слава богу, есть Холли, чтобы наставлять нас, – хмурится Джой и переводит на меня озабоченный взгляд, словно бы говоря: видишь, вот почему ты нам нужна.

У нее все основания тревожиться. Это серьезно, пора прекращать этот балаган. Я нужна, чтобы помочь им сменить оптику.

– Послушайте, Берт, а если ваша жена и вправду не знает ответов? Представьте, у нее и без того горе, а тут еще эта головоломка! У нее будет стресс, словно заваливаешь экзамен. Может, вам написать ответы и оставить их у кого-нибудь?

– Ну, тогда она смухлюет! – восклицает он. – Весь смысл в том, чтобы выманить ее отсюда и чтобы она пораскинула мозгами. – Он снова разражается кашлем.

– А оставь свои ответы у Холли, – советует Джой. – Если Рита забуксует, она сможет ей позвонить.

Меня подташнивает. Сердце колотится. Я здесь только на час, на один час, не больше. Скажи им об этом, Холли, скажи им.

– Холли, вы станете хранительницей наших заметок, ладно? – Берт отдает мне честь. – Когда мы уйдем на войну.

Нет, такого я не планировала. Я убедила себя, что посижу с ними часок, послушаю, что они надумали насчет писем, дам несколько советов, а потом исчезну из их жизни. Я не хочу вкладываться. Если бы Джерри советовался с кем-то, когда писал письма, я бы потом, после всего, замучила бы этого человека вопросами. Я бы хотела знать все, выпытывала бы каждую подробность – как они общались втайне от меня. Помню, я почти пригласила к себе на Рождество Барбару из турагентства, пыталась втянуть ее в свою жизнь, пока не спохватилась, какой груз на нее вешаю. Она уже рассказала мне все, что могла. Я выжала ее досуха, снова и снова умоляя поделиться тем, что было для нее простым эпизодом.

И вот эти чужие мне люди сидят и планируют, как я возьму на себя роль посредника, когда их не станет. Они умрут, и совет, который я им дала, будет влиять на жизнь их родных чем дальше, тем больше. Нет, надо идти, пока я не натворила тут дел, пока еще не поздно. Я должна следовать своему плану. Я здесь, чтобы сказать им «нет».

– Ох, смотрите-ка, – говорит Джой, выливая из чайника остатки в свою чашку так, что льется через край и в блюдце натекает лужица. – Чай закончился. Холли, вам не трудно?

Как во сне беру заварочный чайник и, переступив через собаку, выхожу из оранжереи. Пока вода закипает, я, стоя рядом, размышляю, как бы выбраться из этого кошмара. Чувствую себя словно в западне и уже паникую. Дверь кухни открывается: какой-то мужчина на пороге вытирает ноги о коврик и входит. Я открываю рот, чтобы его поприветствовать.

– О, – говорит он, – здравствуйте. Вы, верно, из книжного клуба?

– Д-да, из книжного, – запинаюсь я, ставлю чайник на стол и вытираю руки о джинсы.

– Я Джо, муж Джой.

– Меня зовут Холли.

Он пожимает мне руку и пристально на меня смотрит:

– А вы выглядите… хорошо… Холли.

– Уж куда лучше! – смеюсь я и только потом понимаю, о чем он. По идее, он не должен знать, что скрывается за мифическим книжным клубом. Но то, что его участники нездоровы, Джо определенно заметил.

– Рад это слышать.

– На самом деле я как раз собралась уходить, – говорю я. – Просто хотела долить чайник. Опаздываю на встречу. Насчет работы. Я уже дважды ее отменяла и теперь точно не могу перенести, – плету я.

– Что ж, бегите, важные встречи пропускать не стоит. Я сам заварю чай.

– Спасибо. – Я протягиваю ему чайник. – Вас не затруднит передать остальным мои извинения за то, что мне пришлось уйти?

– Ни в коем случае, – говорит он.

Я пячусь к входной двери. Можно смотаться прямо сейчас. Но что-то в движениях Джо заставляет меня остановиться и присмотреться к нему.

Он открывает один шкаф, потом другой. Чешет в затылке.

– Чай, значит, да? – бормочет он, выдвигая ящик. Опять чешет. – Что-то я не уверен…

Я возвращаюсь, дотягиваюсь до того шкафчика, что над чайником, и обнаруживаю там нужную коробку.

– Вот он.

– Ах, вот оно где, – вздыхает Джо, задвигая нижний ящик с кастрюлями и сковородками. – Чай у нас всегда заваривает Джой. Наверно, им нужна сахарница. – И снова открывает ящик за ящиком. Оглядывается на меня. – Бегите же! Не хватало еще опоздать!

Я распахиваю ту же дверцу. Сахарница рядом с чаем.

– Нашлась.

Он резко поворачивается и сбивает вазу с цветами. Схватив посудное полотенце, я тороплюсь на выручку и вытираю им воду, после чего полотенце годится только в стирку.

– Где тут у вас стиральная машина?

– О, пожалуй… – неуверенно оглядывается Джо.

Я открываю деревянный шкаф рядом с посудомойкой и обнаруживаю стиральную машину.

– Ага, вот и она, – констатирует Джо. – Слушайте, вы ориентируетесь лучше меня. Правду сказать, здесь все делает Джой, – виновато признается он, как будто я сама не догадалась бы. – Всегда говорит, что я без нее пропаду.

Похоже, это старая, затертая присказка, но, надо сказать, теперь она исполнена смысла. Та жизнь с Джой, к которой он привык, идет к концу. Это правда.

– Как она справляется? – спрашиваю я. – По виду, настроена вполне позитивно.

– Джой всегда оптимистка, во всяком случае при других, но сейчас ей труднее. Был период, когда ничего не менялось, стояло на месте. Мы думали, так оно и будет, но потом что-то сдвинулось – и она стала сдавать.

– Сочувствую, – говорю я. – Вам обоим.

Джо, пожевав губами, кивает.

– Но зато я знаю, где молоко! – торжествует он и рывком открывает дверцу.

Оттуда вываливается щетка на длинной ручке.

Мы оба хохочем.

– Вы бы уже бежали, а? – спохватывается он. – А то останетесь без работы.

– Да ладно, – вздохнув про себя, я поднимаю щетку. Желание спасаться рассосалось. – Работа подождет.