Хутор Дикий Дан Виктор

Глава 6. Бубырь И Гонтарь

Бубыpь – ближайший сосед Алевтины. Пожалуй, его дом самый большой на хуторе. Забор выложен из дикого камня, въезд к широким воротам от проезжей части улицы вымощен крупным щебнем. Михаил постучал в ворота. За забором с громким лаем метались две собаки.

– Здравствуй! … Родители дома? – спросил Михаил щуплого невысокого подростка, вышедшего на крыльцо – высота забора позволяла Михаилу видеть часть двора.

Парень кивнул и скрылся в доме. Вскоре в двери показалась полная фигура хозяина. Он был в одной майке и тренировочных брюках. Коротко стриженая голова подчеркивала массивную шею. Роста Бубырь-старший был среднего, но впечатление производил монументальное.

Хозяин привязал собак на короткий поводок, для чего служили крепкие крюки, привинченные к собачьей будке, и открыл калитку. Очевидно, миссия Михаила уже не была секретом на хуторе, так как после взаимных приветствий, Бубырь сразу пригласил Михаила в дом, не ожидая объяснений причин визита.

В этом дворе все было сделано основательно. Во всяком случае, Михаил ничего не смог заметить незавершенного. Даже сельхозмашины: трактор, прицеп, плуги, культиваторы и другой инвентарь были под шиферным навесом, словно на линейке готовности. Ничего лучше не говорит о хозяине, как его двор. То же самое было в доме. Городская мебель, чистота.

Михаил разулся. Хозяин вручил ему комнатные туфли без задника, почти новые, очевидно, предназначенные для гостей. Он провел Михаила через веранду в общую комнату, где были на лицо все атрибуты достатка, как их здесь понимают: стенка, полированный стол, мягкие стулья, два кресла, телевизор и сервант с дорогим сервизом. На окнах гардины и тяжелые шторы под цвет обоев.

Живые карие глаза хозяина светились спокойной доброжелательностью. Он даже не стал дожидаться вопросов и заговорил первым, когда Михаил сел на предложенный ему стул.

– Жизнь такая короткая, чтобы тратить ее на ссоры по пустякам… Мне сейчас стыдно вспоминать, что я полгода не разговаривал с теткой Алевтиной из-за межи.

– Да… – поощрил хозяина Михаил.

– Дорожка между нашими участками сильно заросла. Потом, когда пашешь всегда в одну сторону, на меже получается впадина. Решил перепахать дорожку, чтобы сравнять впадину. Нужно было заранее все объяснить Алевтине, но поленился. По правде сказать, разговаривать с ней тяжело. Сэкономил нервов на грамм, а потом потратил килограмм, да не один. Она подумала, что я хотел оттяпать у нее кусок огорода, и сразу написала жалобу в сельсовет. А уж как она меня поносила! Кулак, жмот, бандит… Ославила в округе… Приходил землемер восстанавливать межу. Я-то все ему объяснил и показал, что межа осталась на том же месте…

Пока Бубырь-старший все это рассказывал, в двери промелькнуло обеспокоенное лицо его сына. Это он первым вышел встречать Михаила. Подростка, очевидно, очень интересовал разговор взрослых, но присутствовать при этом он не решался.

– Жизнь, – Михаил решил перевести беседу в привычную для себя форму вопросов и ответов, тем более что не хватало времени, – так устроена, что живые всегда виноваты перед мертвыми… В данном случае нужно найти конкретного виновника ее смерти. У меня к вам вопрос также конкретный. Что вы помните о субботе 29 февраля? Вы были дома?

– Да, весь день работал по хозяйству. Пока было видно, во дворе под навесом, потом в сарае… Ремонтировал технику. Весна… Еще не все закончил даже сейчас – трудно с запчастями…

– На тракторе куда-нибудь выезжали?

– Я? Нет… – ответил Бубырь как-то неуверенно и заерзал на своем стуле, который под ним отчаянно заскрипел.

– Если вы были во дворе, вы должны были видеть или хоть слышать, что происходит у соседей…

– Хозяйские постройки наглухо закрывают двор тетки Алевтины, вы это успели заметить и сами. А вот кое-что я слыхал… Ругались… Лучше сказать, ругалась Алевтина.

– Припомните как можно точнее, желательно дословно.

– Дословно… дословно…, – Бубырь задумался, шевеля толстыми губами и наморщив лоб. – Сначала она ругала парня Марии… Помню слова: “Перестань морочить девке голову… Чтобы завтра Мария была здесь…”

– Парень что-нибудь ответил?

– Не услышал. Скорее всего, нет… Потом опять раздался шум. Я понял, что она выпроваживала Семена… Кричали они одновременно, разобрать было трудно. Наверное, вдогонку, она крикнула: “Ты не мужик, а тряпка”. Чего тут ругаться, сама таким воспитала. Всю жизнь за него все решала, шагу самостоятельно ступить не давала… Мы-то с ним дружили, пока его в армию не забрали. Потом пришла моя очередь… Я вернулся – он уже женатый был. Жену ему Алевтина сама сосватала. Хорошая была девушка, но не ладилась у них жизнь… Так бывает, что два хороших человека образуют плохую семью и сами становятся хуже… Он выпивать стал. Потом подался в город, чтобы избавиться от влияния матери. Маялись по углам да семейным общежитиям, пока получили квартиру. А тут Тоня заболела. Рак… Долго скрывала, к врачам не обращалась – лечить было поздно…

– Все это очень важно, но, к сожалению, у меня осталось мало времени, – перебил Михаил. – Когда вы видели Алевтину Петровну последний раз?

– После обеда.

– А точнее?

– Сейчас спросим у жены. Она с ней разговаривала… Я же с ней был в ссоре. Мария! Мария! – громко позвал хозяин свою жену.

Однако в дверь опять заглянул сын, с тем же испуганным выражением лица. Видно, крутится недалеко.

– Антон, позови мать, она стирает на кухне.

Вошла невысокая полная женщина в халате, мокром на животе, с мокрыми покрасневшими руками. Поздоровалась.

– Чего тебе? – спросила у мужа.

– Расскажи следователю, когда и зачем к нам приходила тетка Алевтина.

– Спрашивала молоко…

– Мы держим двух коз, – добавил Бубырь. – Но сейчас ни одна из них не доится…

– Когда это было? – уточнил Михаил.

– Мы уже пообедали… В третьем часу, пожалуй…

– Точнее не можете сказать? Может быть, в два?

– В два мы еще обедали… Может, в полтретьего…

– Мария Петровна, постарайтесь вспомнить, что она сказала?

– Расстроилась… Она с нами не разговаривала, считай, всю зиму и не знала, что козы не доятся… Сказала, идти к Виктору по такой погоде…

– Она была у него, но безрезультатно. Спасибо! – поблагодарил хозяйку Михаил.

Мария Петровна сразу вернулась к своей стиральной машине. Легкий шум работающего электродвигателя, причину которого Михаил до этого не знал, возобновился снова.

– У меня, собственно, остался один вопрос. Что у вас произошло с Гонтарем?

– Долго рассказывать…

– Ну, хотя бы в общих чертах…

– Этот молокосос пригрозил всем, кто пригласит меня пахать на свой участок, “персонально разобраться”. Такой вот способ конкуренции придумал… Пашет он скверно, косо криво лишь бы живо, поэтому многие его клиенты обратились ко мне. Когда мне пожаловались на угрозы, я его встретил и предупредил, чтобы бросил дурить. А он полез драться. Был как всегда пьян. Я стукнул его…, – у Бубыря непроизвольно стали сжиматься и разжиматься кулаки, – пару раз, он отключился… Прибежала Галька, подняла скандал… Повезла в район снимать побои. На следующий день меня забрала милиция. Три дня держали, потом еще две недели тягали… Еле открутился. Они свидетелей запугивали. Нужно сказать, тетка Алевтина первой дала показания в мою пользу, уже потом и остальные…

Щуры, Прасковья Прохоровна и Николай Федорович, оказались поджарыми и довольно крепкими стариками, в прошлом году отметившими свое семидесятилетие. Они удивили Михаила практически полным отсутствием седых волос, которые невозможно было бы скрыть, так как они были брюнетами с одинаковыми темными глазами и смугловатой даже сейчас в начале весны кожей, когда загар предположить трудно.

Они уселись рядышком на лавке напротив Михаила, которого разместили на стуле у кухонного стола. Разговор проходил на кухне. В доме было прохладно, так как хозяева, по их же словам, экономили уголь.

Прасковья Прохоровна сидела с растерянным лицом, сложив руки на коленях. Ее руки также выдавали беспокойство и непрерывно теребили край фартука. Николай Федорович скрывал свое сильное смущение тем, что расчесывал пятерней свои короткие жесткие волосы и массировал той же рукой свое лицо.

Добиться от них чего-либо определенного Михаилу не удавалось.

– Все произошло в десяти метрах от ваших ворот, а вы утверждаете, что ничего не видели и не слышали…

– После обеда мы не выходили со двора, – отвечала в основном Прасковья Прохоровна.

Николай Федорович иногда поддакивал и кивал головой.

– Откуда вы знаете, что это произошло после обеда? – попробовал поймать на слове Михаил. Сначала ему показалась, что попытка удалась, настолько смутились старики. Однако ответ его разочаровал.

– Милиция говорила – нашлась Прасковья Прохоровна.

– Все об этом говорили… – добавил Николай Федорович.

– Расскажите, как вы нашли банку? – обратился Михаил к Прасковье Прохоровне.

– Снег растаял, и я выпустила кур погулять на улицу. А когда их во двор загоняла, увидела под вишней банку. Оставила у себя, а потом услышала, что Алевтина ходила к Виктору за молоком, и отдала Марии. Мне чужого не надо…

– От кого вы слышали, что Алевтина Петровна ходила за молоком?

Опять растерянность, близкая к отчаянию. И опять спокойный ответ:

– Так разве все упомнишь в моем—то возрасте… Голова уже не варит совершенно… – неожиданно переводит разговор на постороннюю тему. – Все думаю, спросить вас или не спросить. Вы человек образованный… Может, знаете. Гороскопы, которые печатает газета, это правда или выдумка? Я по гороскопу Рак …

Так же неожиданно для себя Михаил ответил серьезно:

– Это вопрос веры… Если верите, значит, правда. Если не верите, значит, выдумка для развлечения… Ну, не буду вас больше отвлекать от дел и волновать…

Галина Гонтарь оказалась невысокой, хорошо сложенной сорокалетней женщиной в той стадии полноты, которая для многих мужчин олицетворяет вершину сексуальности. Белоснежная гладкая кожа, мягкий овал лица, прямой короткий нос, черные волосы и такие же черные миндалевидные глаза, блещущие здоровьем. Никто не дал бы ей больше тридцати. Ей не нужно было переодеваться, чтобы встретить непрошеного посетителя. На ней был бархатный халат темно-вишневого цвета с широкими рукавами до локтя и комнатные туфли на высокой платформе в тон платью. Красивые руки, словно перевязанные тонкой ниткой на суставах пальцев, у основания кисти и в локте, говорили о возрасте, но только подчеркивали ее обаяние, как румянец на созревшем яблоке обещает его отменный вкус. Она была окружена плотным парфюмерным облаком, которое следовало за ней.

Михаилу опять пришлось разуться, но неудобств он не почувствовал, так как полы в комнатах были покрыты натуральными коврами. Такие же ковры закрывали и все свободные от окон или высокой мебели стены.

Небольшие комнаты, чрезмерно заполненные дорогой мебелью, коврами, радиоаппаратурой и посудой напоминали секции магазина “Все для дома” или ломбард. Непритязательный вкус хозяйки обеспечил выбор предметов только по одному параметру – цене.

Михаила усадили на угловой диван, известный под названием “мягкий уголок”. Хозяйка села напротив в глубоком кресле. Со своего места через окно Михаил мог разглядеть за сетчатой оградой целый машинный двор. Два трактора, микрогрузовик, самоопрокидывающиеся прицепы для различных грузов, плуги, сеялки и еще много всяких навесных орудий и инвентаря. Михаилу рассказали, что все это уже в собственности Гонтаря-младшего и колхоз ему оплачивает не только рабочее время, но также амортизацию техники и эксплуатационные расходы. Если учесть “шабашки” по оказанию услуг жителям близлежащих деревень по обработке приусадебных участков, которые становились все дороже и не облагались налогом, то можно было предположить, что вклад молодого Гонтаря в бюджет семьи в абсолютном выражении был существенным, но не шел ни в какое сравнение с тем, что “выкручивала” продавщица сельмага на периодических массовых повышениях цен в два или три раза за один прием по постановлениям правительства. Накануне в кассу вносились деньги, а товар вывозился машинами, чтобы через день после повышения потихоньку вернуть его в магазин для реализации по новым ценам. Прокуратуре было известно об этих операциях, но мудрые работники прилавка “крутили” не только свои деньги. Высшие чиновники района через своих жен и родственников хорошо грели руки на экономической политике правительства. Поэтому торговые работники были окружены очень плотным и прочным кольцом защиты.

Ни одна “проверка” ничего серьезного не обнаружила, хотя районные газеты просто переполнены репортажами о рейдах различного рода контролеров. Хорошо организованная дымовая завеса.

Перед Михаилом сидела внешне самоуверенная представительница узкого круга людей, оседлавших, так называемые, рыночные реформы. Михаилу было понятно, что расплатой за их быстрое личное обогащение будет очевидный крах экономики и обнищание большинства людей. Психологически ситуация ему очень напоминала Афган. Та же невозможность повлиять на ситуацию в целом, та же необходимость выжить, правда в экономическом смысле, та же опасность попасть по уши в дерьмо и замарать безвозвратно душу. Он пытался скрыть свое отношение к хозяйке дома за маской официальной беспристрастности. Но это было трудно под цепким изучающим взглядом многоопытной женщины.

Галина почувствовала бессилие своих женских чар, более того, скрытую враждебность молодого следователя. Это ее сильно удручало еще потому, что она видела в нем, несмотря на разницу в возрасте, мужчину такого класса, который никогда не попадал к ней в постель. Ее сильной стороной, кроме внешней привлекательности, была практичность. Несбыточные прожекты и желания быстро замещались реально достижимыми и полезными целями. Такой целью была защита от возможных вредных последствий неожиданного визита сыщика, а не завоевание нового поклонника, среди которых были и помоложе. Она вдруг почувствовала себя без твердой опоры и уверенности в благополучном исходе предстоящего разговора. Любезная улыбка застыла на ее лице, а правая рука непроизвольно начала потирать под халатом левую ключицу и грудь над сердцем. Нелепый повторяющийся в минуты волнения жест привязался к ней еще в детстве. Выглядели эти движения неопрятно, почти как почесывание, но она ничего не могла поделать. Она усилием воли убирала руку, а через некоторое время рука возвращалась к ключице.

Взаимное изучение и немой разговор прервал Михаил:

– Ваш сын дома?

– Он спит. Отсыпается по выходным после обеда… В будни рано встает на работу.

Михаила поразила ее манера говорить. Красивые пухлые губки и лицо искажала капризная или брезгливая гримаса. Привычка избалованной девочки у сорокалетней женщины выглядела смешно и неприятно. Куда подевалось ее обаяние. Хотя как на какой вкус…

– Мне нужно с ним побеседовать.

– Я отвечу на все вопросы.

– Абсолютно уверен, что вы как любящая мать способны ответить за него и очень правильно на все мои вопросы. Но мне нужны лично его ответы. У меня, к сожалению, нет возможности зайти позже… Поэтому я прошу его разбудить.

– Папа! – громко позвала Галина. Из-за дверной портьеры, словно он там прятался, показался розоволицый, седой, аккуратный старичок с темными глазами. – Разбудите Володю. Пусть умоется. Скажите, что пришел побеседовать следователь… А ко мне вопросы будут? – обратилась Галина к Михаилу.

– Да. Где вы были 29 февраля, в субботу?

– На работе. Там и заночевала. Мы со сменщицей работаем с семи до семи по неделе. При магазине есть комната отдыха. Зимой и в плохую погоду можно домой не ездить. В воскресенье короткий день и передача смены. Когда я приехала, ее уже увезли в райцентр…

– Почему ваш сын не служил в армии?

– У него освобождение по состоянию здоровья.

– Можете показать медицинское заключение и решение военкомата?

– Сейчас! – она открыла один из ящиков мебельной стенки и вытащила документы.

Михаил бегло прочитал бумаги и, возвращая их, сказал:

– С таким диагнозом нужно заключение областной комиссии. Эти документы незаконны и будут опротестованы.

Галина переменилась в лице:

– На каком основании? Не торопитесь с выводом – вы не районный прокурор… Сафонов разберется.

– Согласен. Нужно выполнить еще определенную процедуру, подготовить соответствующие бумаги и подписать у Сафонова.

– Тогда и будете говорить, – сказала Галина с плохо скрытой злостью.

– Говорить я могу в любой момент, когда захочу. Правда, рискую прослыть безответственным. Но это мой вопрос… Не могли бы вы поторопить сына. Меня ждет водитель на трассе, – Михаил дал ей повод выйти, чтобы избежать взрыва эмоций.

Галина вышла из комнаты. Спустя несколько минут вошел Гонтарь-младший. Красивый парень среднего роста, точная копия матери: глаза, волосы, нос – с поправкой на мужские признаки: был небрит. Он неловко сел за стол, покрытый тяжелой скатертью недалеко от окна и далеко от Михаила. Далеко по масштабам комнаты, а в действительности на расстоянии чуть больше трех метров, и Михаил хорошо разглядел большие пушистые ресницы и нежную кожу уже испорченную на подбородке и крыльях носа машинным маслом. Сильные натруженные руки с темным ободком вокруг ногтей были пропитаны маслом до черноты. Михаил разглядел также налитые кровью белки и желтые от курения зубы. Владимир сидел набычившись, сложив руки на стол, словно под напускной суровостью хотел скрыть смазливую, почти женскую красоту своего лица. Это ему почти удавалось.

– Я вас слушаю гражданин начальник, – выдавил он из себя хриплым басом.

– Правильно будет: гражданин следователь.

Гонтарь ответил презрительно-равнодушным взглядом. Михаила это не задело и не смутило. Он продолжил:

– Расскажите, желательно с указанием точного времени, где вы находились 29 февраля.

– Зачем это?

– Вы прекрасно знаете причину моего прихода.

– Милиция уже спрашивала, я ее не сбивал… В тот день даже не видел.

– Если вы уже давали показания, то тем более легче вспомнить.

– Мы целый день были в Рябошапках…

– Кто это мы? С какой целью?

Гонтарь поколебался некоторое время и ответил:

– Мы с Сокалем возили одному мужику солому… Сокаль грузил.

– Юрий Сокаль, сын Елизаветы Федоровны?

– Он самый…

– Когда уехали с хутора, когда возвратились? Мне нужен адрес этого человека.

– Уехали в восемь часов, вернулись – было темно, на часы не посмотрел…

– Кто этот человек?

– А зачем?

– Неужели непонятно?! Проверить ваши показания.

– Что там проверять?! После пообедали у хозяина…

– И конечно выпили…

– Ну и что? ГАИ здесь, слава Богу, нет.

– Зато есть прохожие, которые гибнут под колесами…

– Ее никто не переезжал, а стукнули по голове.

– По голове стукнуть можно бортом прицепа, например, вон того…, – Михаил показал в окно на прицеп с высокими бортами, как раз предназначенный для перевозки силоса и соломы.

– Мой дом крайний и мне незачем было ехать через хутор.

– Например, подвезти Сокаля к дому…

– Ха! Подвезти Сокаля?! Мне это даже в голову не приходило… Потом, мало ли кто здесь ездит…

– Посторонний транспорт в субботу на хуторе, да при такой погоде? Это невероятно.

– Трактор есть также у Бубыря.

– Бубырь утверждает, что целый день не отлучался со двора.

– Тогда кто ехал на его тракторе за нами?

– Когда это было?

– Утром, по дороге в Рябошапки…

– Его сын… Антон гоняет на тракторе уже не первый год, – вставила Галина с откровенной злостью, что отметил Михаил. Злость предназначалась, то ли Бубырю, то ли Михаилу, скорее, им обоим. Галина сидела уже в другом кресле, подперев рукой подбородок со скорбным выражением на красивом лице.

“Так вот почему волновался сын Бубыря? – вспомнил Михаил определенно испуганное лицо мальчишки. – Нужно будет еще раз зайти к ним перед уходом”.

– Нужно будет найти подтверждение тому, что вы не проезжали хутор. Потом, сбить вы ее могли в другом месте и перевезти в центр хутора…

– Насколько я знаю, нам ничего не нужно доказывать! – перебила Галина Михаила.

– Я хотел бы осмотреть прицеп, – решительно заявил Михаил и поднялся.

В двери показался Гонтарь старший. Он явно подслушивал разговор:

– А со мной не будут беседовать?

– А вы что-нибудь можете сказать о причине смерти Алевтины Корецкой?

– Нет. Я почти не выхожу из дома. Хотя разное говорят…

– Папа, перестаньте! Стариковские сплетни их не интересуют. Идите к себе! – она решительно взяла за плечо (“Почти за шкирку, как котенка” – заметил Михаил) и повела куда-то в другую часть дома, имеющего несколько пристроек.

Осмотр прицепа ничего не дал, кроме подтверждения того, что высокий борт был как раз на уровне головы человека среднего роста. Прицеп был гораздо шире трактора и углом вполне можно было сбить зазевавшегося человека, особенно если прицеп занесло на снегу.

Михаил покинул двор Гонтарей, но не надолго. Он не торопясь направился опять к дому Бубыря, но с полдороги так же неторопливо вернулся. Он оставил свою папку с включенным диктофоном на диване у Гонтарей. Это было сделано намеренно. Чтобы ее сразу не обнаружили хозяева, папка была им подсунута под чехол из толстой портьерной ткани. У Гонтарей диван, все стулья и кресла были под такими чехлами.

Хозяева были удивлены, когда Михаил попросил провести его в ту комнату, где он сидел. Только взяв забытую папку в руки, он объяснил причину своего возвращения.

– Извините! Целый день хожу по домам и стал рассеянный из-за усталости… Вот забыл…

Галина и сын недоуменно переглянулись. Второй раз Михаил уходил, не прощаясь и при полном молчании Гонтарей. Трюк с папкой мог не дать никаких результатов, если Галина и сын не вернулись в ту же комнату, однако попробовать стоило. Как только Михаил отошел на достаточное расстояние от дома Гонтарей, он сразу включил перемотку. Прослушивать записи и даже перезаряжать кассеты можно было не извлекая диктофон из папки. Достаточно было ее раскрыть и сделать вид, что читаешь и листаешь документы.

Михаилу повезло, часть разговора матери с сыном после его ухода была записана очень отчетливо. Галина ходила по комнате. Скрипели половицы и менялась громкость записи. Сын плюхнулся в кресло совсем рядом с папкой, судя по записи это было кресло, в котором сидела Галина первый раз.

– Ты мне все сказал? Может, ты действительно сбил ее случайно?

– Мать, отстань!

– Чем раньше я узнаю, тем легче будет это дело замять… Ты тогда много выпил?

– Мать, пошла бы ты на три буквы со своими вопросами… Сколько тебе говорить?! Не сби-вал!!!

– Сам пошел туда, откуда вылез на мою голову… Ты что не понимаешь, чем это тебе грозит?

– Армией это грозит… Не вовремя этой старой суке стукнули по голове. Теперь этот легавый будет копать, почему не служил…

– Если не убивал, то остальное пустяки. Найдем подход…

– Да я свечку теперь готов поставить за ее здоровье, да поздно… Подход, подход… Он не из тех твоих легавых, которым кусок колбасы покажешь, и они уже виляют хвостом… Это волкодав… Прямо на улице человека застрелил. Не говорю уже про Афган…

– Не волнуйся! Найдем способ прищемить хвост и твоему волкодаву… Смотри, он опять сюда прется… Что он здесь забыл?!

Михаил был разочарован. Если Гонтарь сказал своей матери правду, то главный подозреваемый вышел из игры. А если соврал? Нужна беседа с Сокалем прямо сегодня. Хотя они могли договориться заранее, что говорить.

Глава 7. Нерадостные итоги

Михаил сменил кассету в диктофоне, чтобы случайно не затереть запись разговора у Гонтарей и направился еще раз к Бубырям.

Хозяин был во дворе. Михаил решил поговорить для экономии времени прямо на улице.

– Вы мне не сказали, что в ту злополучную субботу ваш Антон ездил на тракторе в Рябошапки. Почему?

Бубырь сильно смутился. Почесал затылок, потом лоб. Он явно выигрывал время. Наконец, решился сказать правду.

– У него ведь нет документов… Я был занят срочным ремонтом, а нужно было отвезти нашу мать на базар с картошкой и капустой. По выходным в Рябошапках много приезжих покупателей…

– Когда он вернулся?

– В десять уже был дома.

– Кто это может подтвердить? – спросил Михаил чисто автоматически. Он почему-то верил Бубырю и даже рад, что нашлось простое объяснение.

– С этим труднее… Хотя постойте, дачник с ним говорил по поводу культивации, но, сами понимаете, погода…

– Он больше не выезжал?

– Не выезжал. Погода окончательно испортилась…

– Антон давно самостоятельно работает на тракторе?

– Да уж года два, если не больше.

Михаил попрощался и пошел к дому Елизаветы Сокаль. Он очень хотел застать, наконец, Юрия Сокаля и выяснить все обстоятельства их с Гонтарем поездки в Рябошапки.

Юрий Сокаль также спал. Бабка Елизавета долго его будила и что-то толковала шепотом, чтобы Михаил ничего не расслышал из соседней комнаты. Наконец-то Юрий появился, буркнул что-то вроде приветствия и вышел во двор. Вскоре он возвратился в дом.

Это был тощий невысокий мужчина с редкими волосами, давно нестриженый, но с чисто выбритым морщинистым или скорее помятым лицом. Он был похож на свою мать и мог выглядеть более привлекательно благодаря правильным чертам лица и голубым газам. Но глаза были мутными, а мешки под ними и испитость в лице сразу неприятно поражали каждого, кто впервые его видел.

– Что вы делали 29 февраля, в субботу? – спросил сходу Михаил, догадываясь, что Елизавета его ввела в курс.

– Это в тот вьюжный день, когда кокнули Алевтину? – уточнил Юрий Сокаль.

– Как тебе не стыдно, так говорить о покойной! – возмутилась Елизавета.

– Она не мой кумир, – с театральным жестом отпарировал сын.

– К сожалению, у меня мало времени. Отвечайте конкретно и коротко, – предупредил Михаил, справедливо угадав у собеседника склонность к театральной позе и многословности.

– Если коротко, скирдовал солому. А белоручка Гонтарь, этот маменькин баловень, прятался в скирде… Кстати, вы с ним говорили?

– Не важно! Сейчас я спрашиваю вас.

– Мы сделали две ходки. Я выдохся окончательно, а деньги он забрал все. Целый день вкалывать за жратву, правда с выпивкой…