Проксима Лжи Гендер Аркадий

Глава 5

А ведь знаменитое советское бесплатное здравоохранение тогда, на рубеже восьмидесятых, было уже совсем не бесплатным. То есть все назначенные Доче медицинские мероприятия, конечно, можно было организовать и так, общим порядком, но значительно быстрее, эффективнее и качественнее все делалось по хорошо известному принципу «не подмажешь — не подъедешь». За все время упорной борьбы за здоровье дочери Рюхины были прекрасно знакомы с этим принципом. В общем, нужны были немалые деньги, но Матвей Рюхин уже давно привык работать исключительно «на лекарства».

Одинокий бомбила, появления которого по ночному времени пришлось ожидать минут пять, заломил до Коровино столько, что уговорить его ехать за свои совершенно последние пять сотен Федору стоило огромных усилий. Водила компенсировал недобор по таксе скоростью передвижения, и они просквозили пустую Москву из конца в конец за двадцать пять минут. Без четверти три Федор с замиранием сердца вставил ключ в замок Раньше Ирина, ожидая мужа, часто заранее открывала дверь, но сейчас такое гостеприимство было явно неуместно. Дав себе слово не забыть выговорить жене за это, Федор вошел в квартиру.

Прихожей как таковой в их малогабаритке не было, и от большой комнаты, которую Федор Ионычев про себя высокопарно именовал «залой», входную дверь отделяла лишь узкая кишка коридора. Поэтому первое, что увидел Федор, войдя в квартиру, были длинные голые ноги Ирины с как-то неестественно вывернутыми наружу ступнями. Из-за полуприкрытой створки двери залы они были видны только ниже колена, но сорвавшееся с цепи реальности, воспаленное событиями последних суток воображение дорисовало Федору совершенно страшную картину. Ирина сидела в кресле, ее голова была запрокинута за изголовье, рука безвольно свешивалась до пола, в руке был зажат пистолет, рядом с пистолетом лежала стреляная гильза. «Хорошо, что в доме нет оружия», — обуздывая нездоровый полет фантазии, вздохнул Федор и тихонько прикрыл за собой входную дверь. Кошка Рашель с коротким мявом выкатилась откуда-то из темноты ему прямо под ноги и, стуча когтями по полу, метнулась на кухню. На цыпочках Федор прошел в залу и поразился тому, насколько верно по фрагменту в виде Ирининых голеней он представил себе картину целиком. Ирина сидела, вернее, съехав по спинке вниз, полулежала в кресле. Кисть ее руки на самом деле лежала на полу, но пистолета, к счастью, в ней не было. Вместо этого Иринины пальцы сжимали горлышко матово-зеленой пузатой бутылки. Пряди ее светло-золотых волос кокошником разметались вокруг головы, вместе с лежащими вокруг закрытых глаз глубокими тенями навевая неизбежное сравнение с Медузой Горгоной. Грудь Ирины равномерно вздымалась, и это безошибочно указывало на то, что Ирина, к счастью, жива. Просто она была мертвецки пьяна.

Странно, но вместо обычного домашнего халата на ней был ярко-алый пеньюар, купленный Ириной как-то давно по случаю у подруги, которой он не подошел. В хозяйстве пеньюар оказался вещью бесполезной, да с тех пор так и валялся где-то, ненадеванный. Пеньюар снизу весь задрался, кружевным ворохом засборил на талии, и ниже пупка Ирина была сейчас совершенно голая, благодаря бессильно развалившимся коленям выставляя напоказ абсолютно все свои секреты. Федор аж глазами заморгал, настолько вопиюще-откровенной и возбуждающей была эта картина! Как будто это и не жена, а совершенно другая, очень красивая и очень развратная женщина сидела сейчас перед ним, вывернув себя наизнанку. Но еще одна вещь вкупе с пеньюаром делала Ирину похожей на кого-то другого. Пальцы Федора очень хорошо помнили ощущение, когда вчера, вернее, уже позавчера утром он полез к жене с недвусмысленным намеком на выполнение супружеских обязанностей. Тогда у Ирины было то, что на языке патологоанатомов именуется «естественное оволосение на лобке», а сейчас там все было гладко выбрито, и только вверх к пупку тянулась изящная стрелка интимной прически. Федор почувствовал, что лицо его вытягивается. Сразу яркими блицами в глаза бросились два коньячных бокала на журнальном столике, открытая коробка дорогущих конфет «Моцарт» между ними и пепельница с окурками явно мужских сигарет. А еще там лежала массивная, по виду золотая, зажигалка. Ирина не курила никогда в жизни, золотых зажигалок у нее тоже не было, и Федор кинулся в спальню. Но прежде в коридоре он заметил висящую чужую дубленку. Она висела навыворот, и под цепочкой, служившей вешалкой, была хорошо видна изящная этикетка. На ней скромно и со вкусом было начертано всего одно слово: «BOSS». Федор закрыл глаза. Табун всех отелловских страстей вмиг с топотом пронесся через его сознание. И, открывая притворенную дверь спальни, Федор уже знал, кого он увидит там.

Из полумрака в лицо пахнуло рвотной кислятиной в смеси с еще каким-то тошнотворным запахом, очень знакомым и в тоже время совершенно неопределимым. И только при взгляде на кровать Федор сразу вспомнил этот запах. Так пахнет кровь, когда ее много. А кровью в спальне пахло оттого, что в их супружеской постели, лежал мертвый Алексей Дмитриевич Куницын. Из одежды на нем были только носки, многочисленные «голды» на шее и «гайка» золотого хронометра на руке. Он лежал в свободной позе мирно спящего человека, непринужденно разметав ноги и развалив все свое оказавшееся весьма скромным при таком дородном теле хозяйство. От спящего его отличала сейчас только внушительная дырка в правом виске, точно между ухом и глазом. Из отверстия по скуле на шею и дальше на подушку вела тонкая засохшая струйка крови. А вот подушка под левой частью его головы была в крови вся, и кровь была свежая, густо-блестящая в свете ночника. Волосы на голове Куницына с этой стороны тоже были все в крови и как-то странно топорщились, как будто под ними ближе к затылку вскочила огромная шишка. Федор, чувствуя, что он этого не хочет, что ему это, собственно, не нужно, как зачарованный, сделал три шага к кровати, и заглянул туда, под голову Алексея. Это была не шишка, это было выходное пулевое отверстие. Черепная коробка Куницына в месте, где из нее, прошив насквозь, вырвалась пуля, раскрылась, как яичная скорлупа под натиском птенца, и все содержимое его головы, все серые, белые и прочие мозговые вещества торчали оттуда одним ужасным черно-бордовым месивом. Желудок Федора мгновенно взбунтовался, и он, зажав рот руками, опрометью кинулся в туалет. Его вывернуло наизнанку раз, и еще, и еще. Минут десять Федор приходил в чувство, пока не смог снова заставить себя пойти в спальню. По дороге он заглянул в залу. Ирина все также лежала в отключке, только ее рот приоткрылся, и с нижней губы на грудь тонкой паутинкой тянулась ниточка слюны. Федор подошел к жене и пальцами в том месте, где запястье Ирины пересекали полоски тонких белых шрамов, нащупал пульс. С ним было все в порядке, и Федор отпустил женину кисть, аккуратно вывернув из ее пальцев бутылку. «Курвуазье» — прочитал он золотую тисненую надпись на шершавом стекле. Да, хорошие коньяки были слабостью Ирины, а на такой сегодня вечером Федор точно не разорился бы. «Да, чей коньяк, тому и мясо!» — угрюмо глядя на жену, перефразировал Федор, сам поражаясь такому злому своему цинизму. В бутылке было еще на пару приличных глотков. Ощущая физическое отвращение к бутылке, Федор влил в себя половину, стараясь не прикасаться к горлышку губами. Напиток сразу ударил в голову, взбодрил. Федор глубоко, как ныряльщик перед погружением, вдохнул, и пошел в спальню.

Сейчас, со второго раза, стараясь не смотреть на покойника, он попытался составить себе картину произошедшего. Не нужно было обладать специальными познаниями в баллистике, чтобы определить, что стреляли из строящегося дома напротив через широко открытую форточку. Федор по стеночке, стараясь не обтереться об залитую рвотными массами спинку кровати, прокрался к окну, и осторожно выглянул из-за края шторы. Громада недостроенного дома нависала максимум метрах в тридцати напротив, жутко чернея пустыми глазницами оконных проемов. Из одного такого, из которых через форточку и неплотно задернутые шторы просматривалось изголовье кровати, и вели огонь. Идеальная позиция для снайпера, ничего не скажешь! Федору стало не по себе, — вдруг стрелок еще там, и сейчас берет на мушку и его? Ведь его мишенью был он, Федор Ионычев! Федор отпрянул от окна, резким движением руки наглухо задернув шторы наглухо. Вот, так спокойнее. Теперь можно и комнату осмотреть.

Через пять минут Федору все было ясно. Сначала парочка разминалась коньячком в зале, потом, когда поднялся градус и настроение ниже пояса, перебазировались в спальню. Одежда покойного разбросана везде от двери до постели, — видимо, нетерпеливая Ирина срывала ее на ходу с любовника. Знакомый же кожаный же кейс аккуратно поставлен в щелочку между тумбочкой и кроватью, — похоже, Куницына в этот момент больше заботила сохранность того, что внутри. Потом они трахались, как кролики, смяли всю постель в мелкую гофру. Последняя поза их была, видимо «дама сверху», потому, что клиент встретил смерть на спине, а Ирина этот способ предпочитает всем другим. Кончила Ирина или нет, неизвестно, а вот бедолага точно не успел, потому что следов спермы не наблюдается. Потом его застрелили, в темноте приняв за Федора, при этом пьяненькая Ирина, возможно, сразу и не поняла, что совокупляется уже с покойником. Заподозрив что-то неладное во внезапной неподвижности партнера, она включает ночник, все видит, истошно визжит и, поняв, что скрыть все равно уже ничего не удастся, звонит мужу. Прямо тут же ее рвет. В ожидании супруга-спасителя она перебирается снова в залу, и начинает подбадривать себя любимым коньяком прямо из горлышка, пока не выключается. А дальше все вообще доподлинно известно.

Федор тихо вышел из спальни, прикрыв за собой дверь. От вида голой Ирины его уже с души воротило, и он прошел на свою любимую кухню. На разделочном столике стоял пузырек с надписью «Тазепам» на этикетке. Федор взял склянку, встряхнул — на донышке одиноко болтались три таблетки. Снотворное было куплено сто лет назад, когда у Ирины после родов были проблемы со сном, — Федор и не знал, что препарат еще остался. «Господи, она что, с ума сошла — мешать тазепам с алкоголем?!» — автоматически подумал он и сразу разозлился на себя за такую заботу об изменщице, потому что тут надо было о себе переживать! Вот что теперь ему делать дальше? Здравый смысл подсказывал, что надо снять трубку, позвонить по ноль-два, рассказать об убийстве и вызвать ментов. Но тут возникал ряд вопросов. Вернее, у приехавших ментов неизбежно возникнет ряд вопросов. К нему, к Федору. Например, почему вас сегодня ночью не было дома? Ах, ну, да, конечно — за вами охотится непонятно кто, неясно — за что, сбивает джипами, сбрасывает под поезд! А протокольчик об аварии есть? Нету? Странно, странно! Да, вызов в центральную диспетчерскую службы спасения с вашего мобильного номера зафиксирован, но звоночек к делу не пришьешь, а протокольчика-то почему нету? Ах, сержант дорожно-постовой службы ГАИ Не-помню-точно-как-енко подъезжал, но протокол составлять не стал? В высшей степени маловероятно! Вот и сержант докладывает — по адресу подъезжал, но никого не застал. Ах, машина-то разбита и свидетелей пруд пруди? Ну, машину разбить можно и задом в столб въехамши, а вот свидетели — это хорошо! На свидетельских показаниях вся система обвинения, равно как и оправдания построена! Фамилии, имена, отчества свидетелей имеются? Нету? Не беда! Достаточно номеров их машин. Конечно, какие-то могут быть по доверенности, и тогда того, кто на этой машине реально за рулем был, днем с огнем не сыскать, но уж хоть кто-то один, надо полагать, все-таки в тот вечер за покупками в «Трешницу» на своей тачиле приехал! Ах, ни одного номера не запомнили, не записали? Жаль, жаль. Ну, да, конечно, стресс, понятно. Ну, да, можно объявление в газету дать, мол, откликнетесь, кто видел. Правда, Москва большая, шансов, что нужный человек прочтет именно эту заметочку масюсенькую именно в этой газете, если честно, никаких. Да, по телевидению — это лучше, каналов по ящику га-араздо меньше, чем газетенок. Только, знаете, сколько объявление по телевизору стоит? Так вот — это за ваш счет, гражданин. Так, с наездом на вас разобрались, перейдем к сбрасыванию вас под поезд! Тут совсем все ясно. Может, были вы на станции Петровско-Разумовская вчера в девять часов двенадцать минут утра, а может, и нет. Документально это подтвердить в принципе невозможно. Камеры наружного наблюдения? Бросьте! Они или неисправны, эти камеры, иди в лучшем случае на них можно будет различить верх вашей шапки. Да и если были вы там в это время — что с того? Кто может подтвердить, что это вас хотели столкнуть под поезд? Там давка была, поезда шли с увеличенными интервалами, вот и свалилась эта женщина на рельсы. В Москве знаете, сколько народу за год так вот кончается? У-у-у!.. Вы на станции-то в линейный отдел, над полагать, тоже не сообщали? Ну, да, конечно, нет… А вообще кому-то говорили, что за вами якобы охотятся? Жене и начальнику? А, этой сладкой парочке? Понятно, понятно… А хотите, я вам расскажу, как на самом деле все было? Вы узнали, что жена давно вам изменяет. Она вас любит? Возможно, одно другому не мешает. Вот, вы говорили, что на работу вас взяли через связи жены, так? Вот и мотивчик измены вашей благоверной: вы работаете, а она, так сказать, отрабатывает, хе-хе! Так вот, вы это узнали, и взревновали — обычное дело. И решили отомстить. Придумали эту охоту за собой, чтобы контролируемо свести голубков вместе. Жена вам не поверила, а начальник повелся. Или сделал вид, что повелся, но такого шанса удалить вас из дома упустить не мог. Тут вы их и взяли тепленьких. Наверное, хотелось и супругу неверную тоже порешить, признайтесь, держали ее на прицеле, палец плясал на курке? Но сдержались, молодец! То есть, я говорю, одного — в морг, другую — в дурдом, или под наблюдение психиатра, как минимум. Такое пережить! «И месть моя будет страшной!», да? Не нравится моя версия? А мне — нравится! Еще и косвенные свидетельства имеются. Вы — кадровый военный, «калаш», надо полагать, в руках приходилось держать? Ну, а как же! Оружие откуда? Да это вообще вопрос несерьезный! Баллистическая экспертиза покажет, из чего стреляли, благо пуля, похоже, в подушке застряла. Обычно валят из ЭсВэДэ — снайперской винтовки Драгунова. Стоит она на рынке, конечно, дорого, но достать можно. Да и вообще — с такого смешного расстояния, как в нашем случае, вполне подойдет и ее аналог — карабин «Сайга», который совершенно легально можно купить в любом оружейном магазине за пятнадцать тысяч рэ. Охотничьего билета у вас нету? Ну, это аргумент уж и вовсе слабый. Так, ладно — что еще имеем совра…, то есть, сказать в свое оправдание? Если нечего — беру вас под стражу по обвинению в предумышленном убийстве. Так, так, так, стоим, стоим! Что, алиби у нас? Эт-то ж совсем другое дело!! Адресок, фамилия? Все имеется? Чудно! Что ж вы раньше-то молчали? А кем вам приходится дамочка сия? Хорошая знакомая? А-а… И — очень хорошая? Говорю я, в интимных отношениях вы с ней состоите? Нет? То есть, теперь нет… А когда «да»? Одиннадцать лет назад? До женитьбы? Оч-чень интересно! Так вы с означенной гражданкой Катей не виделись и не слышались одиннадцать лет, и в день убийства вашего шефа, то есть, любовника вашей жены, вы едете к ней… И она вас пускает на ночлег? Нет, бывает, наверное, такое, но я почему-то не верю. К тому же вас никто ни приходящего, ни выходящего из ее дома не видел, стало быть, время вашего ухода от нее определить невозможно. Вам звонила жена на мобильный? И можно определить, откуда сигнал вашего мобильного в этот момент исходил? Ишь, какой вы покованный! А если у вас переадресация вызова была включена? Особого подключения этой услуги не требуется, так что это не аргумент. И алиби ваше — нет, не липовое, заявление российской гражданки — вещь весомая. Но, я бы сказал, хлипкое алиби. Да и потом версия выстраивается, что вы с Катей этой все дельце вместе и организовали. У нее — зуб на вашу жену, что она вас у нее много лет назад увела; у вас — на любовника вашей жены, — все гладко. Вы от жены-изменщицы уходите, снова со старой любовью сходитесь. А, может, давно уже сошлись, а? Шучу, шучу! Да, ну, ладно… Под стражу мы вас, может, брать и не будем, а вот подписочку о невыезде придется отобрать. Ну, будьте здоровы, как говориться! Надумаете с повинной — милости просим!

Вот так мог завершиться разговор Федора с каким-нибудь молодым невыспавшимся лейтенантом из местного ОВД. И — Федор четко отдавал себе в этом отчет — это в лучшем случае. На самом деле его, скорее всего, задержат, — на сколько там часов? Тридцать шесть? Семьдесят два? Задержат просто потому, что можно. Без санкции прокурора, просто так. Такие в стране порядки, и Федор не питал на этот счет никаких иллюзий. Один раз несколько лет назад они с Ириной возвращались с ночного рок-концерта в одном из московских клубов. Под старую любимую музыку выпили, знамо дело, пивка, и немало. Домой хотели ехать на тачке, тачку лучше было ловить на Садовом. Пока шли до Садового, Федору приспичило по-серьезному. Он зашел в первую встречную арку, да поглубже, Ирина осталась снаружи. Мимо, как назло, проезжал ментовской УАЗик. Увидели Ирину — ночь, Садовое, одна, значит, проститутка. Остановились, вышли, потребовали документы. В те времена Ирина еще не работала, таскать паспорт с собой у нее привычки не было. Ее начали заталкивать в УАЗик. Тут вышел Федор. Закричал: «Вы что, с ума посходили? Это моя жена!» Благо, у него паспорт был. Один спросил: «А что вы делали в арке?» Федор под хмельком, радостный, что недоразумение разрешилось, ему шепнул: «Чего, чего? По…ать приспичило не понятно, что ли?» Ах, так?! Это циничное хулиганство, проедемте! Федор: «Да вы чего, мужики? Беру свои слова назад!» Ему: «Назад нельзя, можно только вперед, в отделение». И уже обоих начали запихивать в воронок. На счастье, проезжал мимо их старший, майор, на «Краун Виктории». Остановился узнать, кого соколы его вяжут. Они ему: «Хулиган злостный, столицу нашу обгаживает по ночам, и женщина без документов, должно, проститутка, хоть он ее и выгораживает. Шайка, одним словом!» Майор к Федору: «Как же так? Нехорошо!» Тут Федор уже понял, что дело пахнет жареным, на права человека и прочий гуманизм давить не стал, а просто сказал, что в арку заходил брюки поправить — в шагу натерли, а насчет отправления им физиологических потребностей товарищи милиционеры ошибаются. Или, может, у товарищей видеозапись есть? Или двое свидетелей? Или анализ лужицы там, в арке, они будут делать на предмет обнаружения в ней ДНК подозреваемого? Майор посмотрел на Федора, потом на орлов своих, сказал им: «Идиоты!», и с невнятными извинениями вернул паспорт Федора владельцу. Всю дорогу домой они с Ириной ржали над убогими ментами, и только про себя Федор понимал, насколько этот глупейший инцидент на самом деле был ужасен. Ведь произошел он в стране, громко именующей себя правовой, и где на самом деле все, кроме власть предержащих, совершенно бесправны. И что было бы, не проезжай мимо этот майор? Да и отпустил-то он Ионычевых не потому, что был возмущен незаконными методами работы подчиненных, а потому, что понял, что против подкованного Федора в этом деле у них нет шансов. Но сегодня майор мимо не проедет, да и поводов к задержанию, мягко скажем, больше, чем то невинное отправление малой нужды в арке на Садовом Кольце.

И ведь еще один нюанс есть — вообще убойный! На этот раз, в прямом смысле этого слова. Ведь убийца очень скоро узнает, что застрелил не того. Интересно, сколько еще раз Федору удастся уходить от него? Пока три из трех — вопиющее нарушение теории вероятности! При игре в русскую рулетку ставить против четвертого выстрела просто глупо. А если сейчас Федора арестуют, то вот уж тогда-то убийца будет точно знать, где достать свою «трудную мишень». А уж как — дело техники, в КаПэЗэ это, наверное, даже проще, где бы то ни было. Как в анекдоте — проснулся, а голова в тумбочке. И если только возьмут с него подписку, то это тоже будет означать, что спрятаться негде нельзя, потому что будут вызывать на допросы и прочее. А раз не приедешь — объявят в розыск, и тогда скрывайся от двух огней! Итак: и что же из всех этих твоих рассуждений, Федор Ионычев, следует? И со всей очевидностью Федор отдал себе отчет, что нужно ему прямо сейчас, пока Ирина не проснулась, брать ноги в руки и — бежать отсюда, сделав вид, что его вообще здесь не было!

С минуту Федор сидел, не в состоянии поверить самому себе, что нужно делать именно так. А как же Ирина? «А чего Ирина? — ответил он сам себе. Ирине кроме, может быть, психической травмы, на самом деле ничего не угрожает. Очухается — вызовет ментов, и все. И вообще — с Ириной вопрос закрыт. Польку жаль. Полька — дочь, кровинушка, но суд никогда не отберет дочь у матери. И вообще сантименты — потом». А сейчас было два совершенно насущных момента: куда бежать? И — на какие шиши? С первым более или менее понятно — другого места, как к Кате, просто нет. Пойдет ли она в крайнем случае на лжесвидетельство, чтобы предоставить ему полное алиби на эту ночь — вопрос, но вопрос не этой минуты. Денежная проблема, вроде бы, проще, но значительно острее. Да и проще ли? Завтра зарплата? Но сможет ли он получить ее завтра, ведь для этого нужно ехать в офис, а там его могут караулить. Да и будет ли теперь, после смерти начальника, эта зарплата? Заначки дома, как в былые годы, давно уже не было, а лежала бы, так ее было не взять, дабы Ирина не догадалась, что муж дома все-таки был. Но на такси, по крайней мере, есть, где посмотреть. Федор осторожно вышел с кухни, убедился, что Ирина все так же в отрубе, даже позы не сменила, и взял с их трюмо со старомодного вида зеркалом — раскладушкой, стоящем в коридоре, Иринину сумку. Порылся, вытащил кошелек, и заглянул в него. Черт, с ума сойти — тридцать рублей! А-а-а!!!! Ну, не пешком же через всю Москву в Ясенево идти! Да и менты остановят, как пить дать, документы проверят, а это — нельзя! Господи, где же денег взять?

Взгляд Федора упал на Куницынскую дубленку. Да, вот откуда деньги берутся! Правда, мама его учила в детстве, что шарить по чужим карманам нехорошо, но уж больно критический сейчас момент. Да и семья покойного не обеднеет, если Федор позаимствует (какое хорошее слово!) у своего начальника пару тысяч рублей. «В счет причитающейся мне зарплаты!» — хохотнул про себя Федор, и взялся за дубленку. Но ничего напоминающего кошелек или лопатник в ее карманах он не обнаружил. Ну, да, болван я, кто же носит деньги в верхней одежде? Кошелек носят в кармане брюк, портмоне — в пиджаке. Федор бросился в спальню. Ужасный запах снова чуть было не приклеил его желудок к позвоночнику. Пересиливая брезгливое отвращение, он обшарил пиджак и брюки Куницына. Фантастика — все было, кошелька не было. Оставалась единственная надежда — кейс. Федор аккуратно вытащил его из щелки и положил на край постели. К счастью, кодовый замок был не закрыт, и Федор поднял крышку.

То, что Федор увидел внутри, потрясло его. В черных шелковых недрах кейса вместе с искомым «лопатником» и еще одной бутылкой «Курвуазье» в коробке лежал короткоствольный револьвер в рыжей наплечной кобуре, портативный карманный компьютер в чехле и… ровные пачки новеньких американских долларов сотенными купюрами. Много. Они были уложены очень аккуратно — в три ряда по пять пачек, и так три слоя. Еще три пачки были торцом всунуты между остальными пачками и коньяком, словно отделяя деньги от прочего внутреннего пространства, и еще две лежали сверху остальных — просто так. Федор быстро пересчитал пачки: трижды пять — пятнадцать, да в три слоя — сорок пять, да плюс три, да плюс две… Выходило ровно пятьдесят пачек. По десять тысяч долларов в каждой. Пятьдесят на десять… Пятьсот тысяч. Полмиллиона долларов.

Неизвестно, сколько Федор так вот сидел на корточках над открытым кейсом, как Кащей над златом, если бы краем глаза он не уловил шевеление в углу комнаты. Он резко повернул голову. В дверях спальни с мертвенно-бледным лицом, еще более белым на фоне алого пеньюара, стояла Ирина. Глаза у нее были совершенно безумные. Наверное, последние слова Федор произнес вслух, потому что Ирина, повторила их, как эхо в горах:

— Да, полмиллиона долларов…

Федор захлопнул крышку кейса и, резко встав, всем телом повернулся к Ирине. Какова! Еще не остыло тело любовника, час назад застреленного у нее, мягко скажем, на глазах; она сейчас наедине с мужем, который то ли разводиться с ней планирует, а то ли и придушить по-простому, по-Шекспировски, а ей — хоть бы хны! Она — про деньги! Феноменально! Боже, какой же, оказывается, монстр жил рядом с ним все это время! И, главное, как искусно этот монстр маскировался под совершеннейшего ангела! Федор почувствовал, как его губы сами собой собираются в злую гузку.

— Выспалась? — вместе с хмурым взглядом бросил он жене.

— Я боялась сойти с ума, — немного нараспев ответила Ирина, бессильно прислоняясь к косяку. — Я запила тазепам коньяком и вырубилась. Мне снились ужасные сны.

— Более ужасные, чем действительность? — усмехнулся Федор.

— Да, гораздо, — слабо улыбнулась Ирина. — Мне снилось, что убили тебя.

У Федора аж дыхание перехватило от такой наглости. Он уже открыл рот, чтобы прямо сейчас высказать жене все, что он о ней думает, и вдруг понял, что ему не хочется. Потому, что Ирина его больше не интересовала.

— Давно это у вас? — только и спросил он, кивая на тело на постели.

— Что — это? — устало переспросила Ирина, непонимающе глядя на Федора. — Ничего не было. Если говорить формально точно, ничего не успело произойти.

— А, ну, да — не было бы счастья, да несчастье помогло! — не удержался от сарказма Федор. — Я уже вижу заголовки завтрашних газет: «Меткая пуля снайпера позволила жене избежать акта супружеской неверности!»

«Метка пуля мужа-снайпера!» — сформулировалась в голове Федора ментовская редакция такого заголовка, и у него снова неприятно засосало под ложечкой.

— Конечно, у тебя есть право на иронию, но, как бы то ни было, я не лгу, — устало произнесла Ирина. — У меня никогда ничего не было ни с ним, ни с кем другим. Меня еще Ольга предупреждала, что ее мужик — беспринципный котяра, и вполне может потребовать платы за услугу. Но сначала он вел себя совершенно корректно. А недавно позвонил, и вроде между прочим намекнул, что неплохо бы рассчитаться. Я опешила, возмутилась, тогда он прямо пригрозил, что уволит тебя. А если я ему уступлю, то — наоборот, повысит тебе зарплату на сто пятьдесят долларов в месяц. И поклялся, что это будет всего один раз. Еще пошутил так цинично, что полторы штуки, если считать в год — это очень хорошая плата за одну ночь любви. И дал сутки на размышление. Это было позавчера. Знаешь, Федь — так достало это безденежье! И тут ты еще машину вчера разбил, мы с тобой так страшно поругались… Я согласилась.

Ирина произнесла эту речь это тихо и совершенно без эмоций, как будто просто информировала Федора о чем-то малозначащем. Ее отсутствующий взгляд словно говорил: «Я знаю, ты все равно будешь считать, что я лгу, но все обстоит именно так, и ни на йоту иначе, хочешь верь, а хочешь нет!». Что самое интересное, Федор на самом деле не знал, верить Ирине, или нет. А ведь только что он не верил ей совершенно. Ведь если разобраться — кто не без греха? Сам-то он — не хорош ли гусь? Час с небольшим назад разве он не был в секунде от того, чтобы залезть в адюльтер по колено, то есть, пардон, слегка повыше?! Застукай его Ирина в тот момент, со спущенными-то штанами, во всеоружии — что бы он объяснял? Что де-факто, мол, ничего не было, хошь верь, родная, хошь режь?! Не успел-с! Ну, и чем он лучше? Да, понять, значит — простить; увидеть себя на месте обвиняемого — полностью оправдать его. Федор почувствовал, как благородно-ветвистая ярость обманутого мужа начинает растворяться в нем без остатка.

— То есть, буквально, имело место быть принуждение к сожительству путем угроз материального характера? — не смог, однако ж, не поерничать он. — Использование работодателем служебного положения с целью получения интимных услуг от жены подчиненного! Не желая поставить благосостояние семьи под угрозу, жена отдается похотливому начальнику мужа!

— Как хочешь назови, все было именно так, — обреченно ответила Ирина и бессильно сползла по косяку двери на корточки.

В этой позе она была сейчас, как нашкодившая маленькая собачонка, которая снизу вверх умоляюще глядит на хозяина. Федору стало жалко Ирину. И, главное — он почти верил ей.

— А интимную стрижку себе, сама знаешь, где, для домогателя зачем тогда было делать? — прищурившись, вывалил он на сукно последнее обвинение. — Пеньюар нацепила… Что, на всякий случай решила оставить среди клиента наилучшие воспоминания?

— Да для тебя, для тебя это я старалась! — простонала, всплескивая руками, Ирина. — Думала, вечером мы с тобой помиримся, и… Прибежала пораньше с работы, час в ванной с пинцетом извивалась! Пеньюар достала, приготовила. Тут ты звонишь, говоришь, что не приедешь, и сразу он перезванивает. Спрашивает, знаешь ты, что твоего сегодня ночью дома не будет? Я говорю — знаю. А он — тогда я приеду…

Губы Ирины задрожали, из глаз потекли слезы.

— Ну, да, не пропадать же красоте! — усмехнулся Федор. — И вообще, во всем виноват-то, оказывается, я! Нерадивый муж, денег зарабатывает мало, машину разбивает, жена вынуждена зарабатывать на прокорм семьи и ремонт авто собственным телом! Класс!

— Я, я во всем виновата, — устало пробормотала Ирина. — Я — тварь, шлюха и б…дь. Один ты — благородный рыцарь. Что с деньгами-то делать будем?

Федор от такого неожиданного возвращения разговора из области морали и этики в сферу сугубо материальную аж вздрогнул.

— Не понимаю, какие у нас могут быть планы по отношению к этим деньгам? — пожал он плечами. — Они чужие…

— Не глупи, Федь! — с невыразимой иронией во взгляде оборвала его Ирина. — Они были чужие, пока их хозяин был жив. Если ты не будешь строить из себя благородного рыцаря, они вполне могут стать нашими.

Федор внимательно посмотрел на жену. Конечно же, Ирина совершено не представляет, о чем говорит. Нельзя просто так взять полмиллиона долларов, принадлежащих покойнику, и сказать, что теперь они мои. Так не бывает. Но интересно, как бы себя повел он сам, если бы вдруг выяснилось, что — бывает? О, этот извечный вопрос — сколько стоит человеческое бескорыстие!

— С эти кейсом Куницын вышел из офиса, — ответил Федор. — О том, что там деньги, знала наша главбухша. Тот, кому эти деньги предназначались, скажет, что эти деньги не были ему переданы. Его сюда привез его водитель Коля. Круг замкнулся. Неизбежно выяснится, что он приехал сюда с деньгами, а потом они исчезли. Ничего не выйдет.

— Он приехал сюда на такси, — убежденно возразила Ирина. — Он сам сказал, что отпустил водителя, чтобы не дискредитировать меня. Так что никто не знает наверняка, были ли деньги у него в кейсе, когда он вошел сюда. Значит, можно рискнуть. Другого такого шанса не будет!

— Мы не будем этого делать! — повысил голос Федор. — Я никогда не брал чужих денег, и не собираюсь начинать!

— Ну, да, пусть лучше они достанутся ментам! — истерично выкрикнула Ирина. — Боже, почему я раньше не знала, что у него при себе такие деньги!

— Чушь, что бы это изменило? — пожал плечами Федор.

Подсознательно в этих Ирининых словах, — даже не в словах, а в интонации, что-то ему очень не понравилось, но разбираться с этим Федор не стал, потому думал он уже совершенно о другом. А ведь Ирина права! Обнаружив деньги, менты, разумеется, начнут выяснять — откуда столько наличных у покойного. Придут в контору, надавят на белую мышь. Эта со страху все расскажет, и чего не было присовокупит. Всем прекрасно известно, что кругом платят налом, но официально — низя-я-я, попался — держи ответ. Вся контора может сгореть на этой наличке, да еще и заводу достанется, ведь ясно, что деньги от заказчика. Ну, а уж для мотивирования своего желания побыстрее смотаться отсюда лучше повода и не придумать.

— Нет, уж ментам-то эти деньги достаться не должны, — твердо сказал Федор.

— Ну, слава Богу! — воспрянула Ирина. — Наконец-то разумные слова!

Это была уже прежняя Ирина, спокойная, целеустремленная, ироничная. Как будто и не было трупа на кровати.

— Это не означает, что мы возьмем эти деньги себе, — четко расставил акценты Федор. — Но сейчас их надо спасать. Ты понимаешь, что для нужно представить дело так, что я сюда не приезжал?

— Ну, конечно! — воскликнула Ирина, поднимаясь на ноги. — Тебя здесь не было. Его застрелили, я от ужаса вырубилась, и поэтому вызвала милицию только, когда пришла в себя.

Ее глаза горели алчным возбуждением.

— Нет, не так, — покачал головой Федор. — Так они сразу вычислят, что ты лжешь. Они проверят звонки с твоего мобильного и установят, что ты звонила мне. Этого скрывать нельзя. Смотри — когда я настраивал в твоем мобильном ускоренный набор, под первым номером я забил домашний телефон, а под вторым — номер своего сотового. Ты ничего не меняла? Так вот, кажешь им, что когда твоего любовника застрелили, тебя всю трясло, ты бросилась звонить ноль-два, но ноль почему-то у тебя на набрался, ты нажала только двойку, и произошло соединение со мной. Но ты не решилась рассказать мне, что случилось на самом деле, и свела суть своего звонка к тому, что тебе плохо. Тебя на самом деле вырвало, но у вас не блестящие взаимоотношения, и муж всего лишь посоветовал тебе завтра провериться, не беременна ли ты. Где муж? Скрывается от каких-то людей, которые хотят его убить, — наверное, за прошлые долги. Тут ты теряешь сознание, и поэтому милицию вызвала, как только пришла в себя. Про тазепам им рассказывать не надо. Тебе все ясно?

— Да, да, да! — закивала головой Ирина. — Я все поняла. Забирай деньги и уходи быстрее!

В который уже раз Федор с изумлением посмотрел на жену. Вот это самообладание — так быстро прийти в себя после такого! Или это — такая любовь к деньгам?

— Не командуй! — огрызнулся он на Ирину. — Лучше принеси с кухни мешок для мусора.

Ирина шеметом вылетела из спальни, а Федор принялся соображать, какие следы именно этого своего пребывания здесь нужно ликвидировать. Так, штору надо отдернуть, а то, у ментов возникнет вопрос, кто ее закрыл? А иначе — как снайпер мог увидеть сквозь нее свою жертву? Дальше — бутылка. Стереть свои отпечатки с горлышка. Разливал, разумеется, мужчина, значит, первыми нужно восстановить его папиллярные линии. Берем бутылку носовым платком и — покойничку в ладошку. Надо же, теплый еще, почти как живой. Черт, противно! Теперь — Ирина, ее отпечатки должны быть поверх. Так, деньги — в черный пластиковый мешок, из лопатника аккуратно, не оставляя отпечатков, возьмем две пятисотенных — на дорогу. Пальцев на его одежде не останется, с кейса — стираем. Что еще? Свежих следов его ботинок нигде нет, — благо, подметки гладкие, не рифленые, да привычка тщательно вытереть ноги, еще когда входишь в подъезд, пришлась на пользу. Вроде, все, можно идти.

— Не отдавай деньги, — вдруг хмуро произнесла Ирина, до того молча наблюдавшая за сборами мужа.

— Будем решать задачи по мере их поступления, — не желая поддерживать эту тему, сказал вместо ответа Федор, и добавил с усмешкой: — Да и некому пока.

— Ты благородный, ты найдешь, — съязвила Ирина и вдруг кинулась в слезы. — А меня не арестуют?

— Нет, не волнуйся, — ответил Федор, борясь с желанием обнять, успокоить жену. — Тебя им задерживать совершенно не за что. Телефон я выключу, завтра наберу тебе сам. Сейчас сразу же звони в милицию, тянуть больше нельзя. Пока едут, думай, что говорить, вживайся в образ. Плачь, упрашивай, чтобы ничего не дошло до мужа. Они будут заняты тем, как объяснить тебе, что это невозможно. Допей коньяк, там тебе как раз, чтобы опьянение не пришлось разыгрывать. Все, пока, дальше справляйся сама.

— А они скоро приедут? — вскинула на него испуганные глаза Ирина. — Мне страшно оставаться одной.

— Скоро, — успокоил жену Федор. — Но времени надеть трусы тебе хватит.

Он повернулся, вышел из квартиры, и побежал вниз по лестнице. Краем глаза он заметил, как Ирина перекрестила его на дорожку, чего раньше никогда не делала, и ему стало стыдно этих своих последних слов.

Из предосторожности сменив по пути трех частников, Федор добрался до Ясенево только к пяти часам утра. В квартире было темно и тихо, и Федор подумал, что Катя спит. Но едва он, стараясь не шуметь, прикрыл дверь, как Катя появилась в прихожей, зябко кутаясь в халатик и потирая покрасневшие глаза.

— Хотела тебя дождаться, да сморило, — виновато улыбнулась она. — Ну, что там?

Федор небрежно бросил мешок с деньгами на пол, приобнял ее за плечи и как можно более непринужденно ответил:

— Там, Кать, все в порядке, за исключением того, что там полный гобзец!

— Все так плохо? — озабочено нахмурилась Катя. — Расскажешь?

Федор кивнул. Он не стал вдаваться в подробности своего общения с женой, и рассказ получился коротким, но все равно по мере повествования глаза Кати все больше округлялись, пока не превратились в две огромных, плещущихся ужасом, дыры на ее лице.

— Так что разрешите представиться: полумиллионер в поисках ночлега и алиби! — со смешком закончил рассказ Федор.

Он балагурил, на самом деле очень опасаясь, что Катина реакция окажется непредсказуемой. На самом деле, любовь-морковь — это одно, а вот ввязаться в мутное дело с трупом, огромными деньгами и лжесвидетельством на закуску — это совсем другое. Но Катя, на мешок с состоянием даже не взглянув, только просто спросила:

— Значит, ты всю ночь провел у меня? Наверное, будет лучше соврать, что мы трахались, как заводные, так будет правдоподобнее?

— Да, пожалуй, — улыбнулся Федор. — Спасибо тебе, Кать.

— Пожа-алуйста, — совершенно автоматически отозвалась Катя и, нахмурив лоб, спросила: — А ты не допускаешь, что киллер все-таки охотился именно за тем, кого застрелил?

Федор с восхищением посмотрел на Катю. Он и сам думал об этом, но чтобы в одной квартире одна потенциальная жертва заказного убийства была прописана, а другая — ездила в эту же квартиру потрахаться, теоретически, было, конечно, возможно, но в высшей степени маловероятно. Федор открыл было рот, чтобы объяснить это все Кате, но вдруг почувствовал, что плывет. Страшное напряжение двух последних дней давало о себе знать, навалилось свинцовой тяжестью в веках.

— Все, спать, спать! — замахала на него руками Катя, выталкивая с кухни в комнату. — Марш на софу, я лягу в кресле. Не спорить! Я иду в ванную, и чтобы к моему приходу спал.

И выключила свет. Федор быстро разделся до трусов, секунду помедлил, снял их и с наслаждением забрался под одеяло. От подушки пахло Катей, ее легкими духами. С трудом удерживая себя на грани засыпания, Федор с открытыми глазами слушал, как в ванной плещется вода. Но вот она стихла, открылась и снова закрылась дверь. Шлепая босыми ногами, в комнату вошла Катя в длинной белой ночнушке. «Не судьба! — вздохнул про себя Федор. — Ну, и ладно, хоть посплю». Катя подошла к креслу, откинула плед, который приспособила вместо одеяла. Глаза Федора закрылись и он сразу заскользил в сонное небытие. Поэтому он не увидел, как Катя, бросив плед, стянула через голову ночнушку и решительно шагнула к дивану, а только ощутил вдруг рядом с собой ее прохладное голое тело. И сна сразу не стало ни в одном глазу.

Глава 6

Но вот даже встать на очередь на «улучшение жилищных условий» представлялось совершенно нереальным. А ведь увезти Дочу из ядовитого Люблина было едва ли не главным условием ее выздоровления! А, может быть, и выживания. Доча смутно помнила, каким постоянно хмурым был отец в те времена. А меньше, чем через полгода Рюхины переехали в новую кооперативную квартиру на юге Москвы. Мать ушла с работы, и на все лето они с дочерью поехали в Крым. На осенние и весенние каникулы девочку определяли в Морозовскую, в отделение академика — светила детской медицины. Здоровье Дочи быстро пошло на поправку.

Федору снился чудовищный в своей сюрреальной неправдоподобности сон. Будто бы он, Катя, Ирина и живехонький Алексей Куницын здесь, в Катиной квартире, собравшись на что-то ужасно групповое, какое-то подобие свингерской вечеринки, голые, поочередно сменяя друг друга, занимаются совершенно уж черт-знает-чем. Катя взасос целуется с Ириной, а Алексей, пристроившись к Федоровой жене сзади, смачно цокает языком и в восхищении оттопыривает большой палец. Федору такая откровенная оценка Ирининых достоинств претит, ему хочется в ответ средним пальцем послать Куницыну «фак», но, соблюдая правила приличия, он сдерживает себя. А Куницын, закончив с Ириной, круговыми движениями руки показывает Федору, что, мол, пора меняться. Федор на коленках послушно переползает к Ирине, а Куницын набрасывается на Катю. Катя визжит и стонет от удовольствия, а Федора гложет мысль, что и Ирина, и Катя — это ведь его, Федора женщины, и какого черта Алексей Куницын приперся на их свингерские забавы один, без партнерши, на чужое? Федор хочет это все высказать, но Куницын опережает его и взглядом показывает куда-то в угол, где в кресле сидит полускрытая мраком и сигаретным дымом человеческая фигура. Говорит, разрешите представить, моя жена Ольга. Федор вглядывается, разгоняет рукой дым, но вместо женских статей из тьмы начинает проступать до боли знакомый оскал рта с золотой коронкой в ряду белых, острых, как у вампира, зубов. У Федора замирает сердце, а Куницын рукой приглашает его — мол, ну, давай, что ж поделать, что такая, это мой взнос в общее дело, так что все по правилам, бери, владей, имей! Катя с Ириной ластятся к Куницыну, жена томно подмигивает Федору — не тушуйся, дорогой, я не в претензии! Федор в ужасе вскакивает, хочет бежать, но монстр из кресла тянет к нему руки, настигает, хочет задушить, застрелить, сбросить под поезд. Куницын и Ирина хохочут, Катя смотрит серьезно и осуждающе. С чувством неимоверного облегчения Федор проснулся. Катя мирно спала на его плече, на ее волосах, засыпавших подушку, медью с золотом играл солнечный зайчик. За окном было первое в этом году яркое, светлое утро. Он был жив и даже чуть-чуть поспал, а в черном мусорном мешке на кухне валялись пятьсот тысяч долларов. И начальник не сделает выговора за опоздание, ха-ха! Господи, насколько же действительность была счастливее сновидений! Так Федор блаженствовал, наверное целую минуту, прежде чем воспоминания о событиях вчерашнего дня напомнили, что на самом деле все совсем не так безоблачно. Страшным видением всплыл голый труп в их супружеской постели, мешок с деньгами на самом деле представлял собой ба-альшую проблему, а кроме неведомого киллера за ним, возможно, охотилась теперь еще и милиция. Настроение сразу упало и, стараясь не разбудить Катю, Федор выбрался из постели.

Было без пары минут десять утра. В это время по московскому каналу шел «Криминальный вестник», и Федор, прикрыв за собой дверь кухни, поспешил включить телевизор. Строгая ведущая со скорбным выражением лица рассказывала о случившихся за сутки в столице авариях, пожарах, кражах и кидняках. Сюжет следовал за сюжетом, но того самого не было. «И в заключении об очередном, по видимому, заказном, убийстве», — наконец, произнесла дикторша, и Федор замер. Но вместо интерьера коровинской квартиры на экране возник какой-то припорошенный снежком тротуар, и Федора отпустило — нет, не то. «Около шести часов утра в одном из переулков в районе старого Арбата было обнаружен труп мужчины с огнестрельным ранением в голову», — зазвучало сопровождение к картинке, и камера выхватила лежащее на спине тело хорошо одетого мужчины. «Надо же, и этого в голову!» — подумал Федор и потянулся выключить ящик. «Из документов, найденных при убитом, удалось установить его личность, — вещала дикторша, и Федор инстинктивно придержал палец на уже нажатой клавише. — Им оказался Алексей Дмитриевич Куницын, тридцати четырех лет, проживающий…» От внезапного адреналинового душа сердце Федора взорвалось, руки заходили ходуном, палец сорвался с кнопки, и экран, вспыхнув белым, погас. Федор, не попадая дрожащими пальцами, включил телевизор снова, но сюжет уже закончился, по экрану в сопровождении бравурного саундтрека бежали титры. Федор в изнеможении опустился на табуретку. Мысли в голове носились, как бешеные, натыкаясь одна на другую. Как тело Алексея оказалось в переулках московского центра? Что это значит? Не хитроумный ли это ход ментов, не поверивших Ирининой версии, и теперь на этот сюжет, как на живца, выманивающих Федора из его укрытия? Ладно, у страха велики глаза, это — домыслы, а как там Ирина-то? Вдруг она и вправду не выдержала, сорвалась, наговорила, чего не надо? Если ее все-таки арестовали? После нескольких часов в ментовском обезьяннике неизвестно, в каком обществе, кто хочешь расскажет все, что было и что нет! Надо срочно звонить Ирине! Но ведь по звонку с мобильного менты сразу же засекут его, с Катиного домашнего — тем более. Да к черту! Невозможно вот так сидеть, и сходить с ума от неизвестности! Может быть, Ирине срочно нужна его помощь? И вообще — чему быть, того не миновать. Федор включил мобильный и, едва дождавшись, пока считывается SIM-карта, набрал Иринин номер. «Абонент не отвечает или временно недоступен!» — завел свою извечную бодягу гнусаво-безликий Би-Лайновский голос. Черт с ним, позвоним домой. Тоже не отвечает. Ну, конечно, сегодня же будний день, где же Ирине быть, как не на работе?! Разумеется, никто ее не арестовывал, ночные разборки с ментами прошли гладко, как задумано, и супердисциплинированая Ирина, несмотря на убийственно-бессонную ночь, сейчас добросовестно исполняет свои служебные обязанности. Как же мы можем убедить себя! Набирая Иринин рабочий, Федор был совершенно уверен, что сейчас услышит ее голос. «Ее не было сегодня, мы волнуемся», — сообщил ему кто-то из Ирининых сослуживцев. Сердце Федора упало. Даже и не стоило сводить с ума тещу, спрашивать у нее, не звонила ли ей случайно дочь. Не звонила, это точно, иначе горячо единственная Капитолина Павловна уже сейчас висела бы у зятя на мобильном. И тут материализацией чувственных идей сотовый Федора зазвонил. Федор схватил трубку, даже не взглянув на определившийся номер. Но это была не Ирина и не ее мать, это была Юля.

— Федор Андреевич, Федор Андреевич, где вы? — хлюпал слезами и соплями Юлин голосок. — Какое счастье, что вы живы!

— Почему бы мне не быть живым? — бодрячком ответил Федор, но его голос предательски захрипел.

— Вы, наверное, не знаете, — Алексея Дмитриевича убили-и! — в голос зарыдала Юля. — Роза Анатольевна сказала, что вчера вечером вы вместе с ним оставались вечером в офисе, ну, я и подумала!..

— …что нас — вместе? — хохотнул Федор, и запоздало спохватился: — Как убили?!

— Застрели-и-или! — ничего не заметив, взвыла белугой Юля.

— Успокойся, Юля, успокойся! — начал увещевать девушку Федор, но, видя, что ниагара слез не ослабевает, неожиданно для себя самого вдруг рявкнул: — А ну, тихо!

Команда возымела действие, и всхлипы утихли.

— Значит, так, — взял командование в свои руки Федор. — Спокойно работай, на телефонные звонки отвечай, что ничего не знаешь, понятно? Я скоро появлюсь на заводе, потом в конторе. Тебе все ясно?

— Ясно, Федор Андреевич! — по-армейски отрапортовала Юля и всхлипнула напоследок: — Тут никто не знает, что делать, приезжайте скорее!

Федор положил трубку с чувством выполненного долга. Ах, если бы его собственные проблемы можно было бы решить так же просто! Но где же Ирина? Ненасытный червяк беспокойства, поселившийся внутри Федора два дня назад, и все это время грызший хозяина по поводу его собственной безопасности, сменил блюдо, и теперь настойчиво свербил об Ирине. Блин, ну как можно было оставлять ее один на один с ментами? Наверняка они нашли какие-нибудь следы пребывания Федора в квартире, им не замеченные, и в шесть секунд вывели Ирину на чистую воду. Осел, олух царя небесного! Пинкертон хренов, искатель приключений штопаный! Ну, как было можно додуматься скрываться с места преступления, да с уликой, да с такой?! Ах, да, тебе же надо было бежать, чтобы тебя не обвинили в убийстве Алексея!.. А еще — деньги спасти. Менты, конечно, дураки! Кто угодно, только не дураки! Они не будут инкриминировать тебе убийство Алексея Куницына, они посадят тебя за то, что ты в сговоре со своей женой ограбил его! Интересно, за отъем денег у мертвого дают меньше, чем если у живого? «Ты узнаешь, это, кретин, ты все узнаешь!» — самокритично ответил умному человеку Федор. Вот только толку от такого самобичевания было — ноль, и Федор прекрасно понимал это. Господи, что же делать?!! Федор с трудом удерживал себя от порыва прямо сейчас, не вставая с табуретки, со всего размаху начать биться головой о стол, такое отчаяние царило у него в душе. От неизбежного членовредительства его спас очередной звонок мобильного. Номер был Федору незнаком, и он ответил с некоторой опаской.

— Федор Андреевич? — раздался в трубке очень уверенный женский голос. — Это Тамара, секретарь Евгения Эдуардовича Дерябина. Я соединю вас с ним?

Федор открыл было рот, чтобы сказать: «Да, конечно!», но в трубке и так уже играла музыка и, как всегда, энергичный, но какой-то тусклый голос директора «Конвейера» произнес:

— Здравствуйте, Федор Андреевич! А вы про… своего шефа уже знаете?

— Да, — хмуро ответил Федор. — Знаю.

— Это может весьма негативно отразиться на ходе строительства, — озабоченно сказал Дерябин. — Нужно что-то предпринимать. Вы не на заводе случайно? Мне хотелось бы срочно переговорить с вами.

— Я… нет, не на заводе, но…, - забуксовал Федор.

Черт — ехать, не ехать?! С одной стороны, на Конвейере, как на одном из мест наиболее вероятного появления беглеца, его вполне могут ждать, но и, наоборот, завод — место относительно безопасное. Стрелок вряд ли попрется на территорию со своим винторезом, а менты придут в первую очередь не туда, а в офис. Да и не сидеть же ему теперь весь остаток жизни у Кати дома, как раку в норе!

— …скоро буду, — решительно закончил фразу Федор.

— Прекрасно! — воскликнул Дерябин. — Тогда я никуда не поеду и буду ждать вас.

Ну, вот так, лучшее решение — это принятое решение. Теперь надо просто собираться и ехать, а самокритично хлестать себя по щекам можно и в дороге. Федор быстро умылся, использовав вместо зубной щетки, как в дни гулящей молодости, натянутый на палец носовой платок. Хотел было позавтракать, но понял, что в чужом доме на скорую руку ничего сообразить не получится и уже пошел с кухни, но взгляд его упал на черный пластиковый мешок, сиротливо валявшийся под табуреткой. Блин, вот ведь еще проблема! И куда его теперь? Федора ни на секунду не сомневался в Катиной порядочности, но имел ли он право взваливать на нее такую ответственность? Да она с ума сойдет на своей работе, зная, что дома без присмотра валяются поллимона баксов! Но не тащить же их с собой! Да и самое безопасное место для денег сейчас, пожалуй, здесь, — ведь никому и в голову не придет, что за обшарпанной дверью может быть хоть что-то ценное. То есть, оставалось только успокоить на этот счет Катю. Федор взял из пачки на столе салфетку, из кармана куртки — ручку и написал, то и дело надрывая острием мягкую бумагу: «Катя, дорогая! Ты так сладко спала, что я не стал тебя будить. Надеюсь, ты не проспишь на работу? Я уехал по своим делам, буду на связи. Мешок свой Дед Мороз забрал с собой, так что по поводу подарков Снегурочка может не беспокоиться. Оставляю денег на хозяйство, — давай закатим вечером пир, а? Пока. Я…» — «…люблю тебя!» — хотел закончить записку Федор, но его перо застыло над бумагой. Их с Катей ночь, вернее, утро вмиг пронеслось у него в голове. Ему снова было так хорошо, как никогда не бывало с Ириной. Катя была этим просто счастлива, и не скрывала этого. Да и Федор в те секунды любил ее, любил по-настоящему. Но он всегда очень серьезно относился к слову «люблю», ведь телесный восторг и любовь во всем большом смысле этого слова — совсем не одно и то же. Да и Ирина… Конечно, даже понимая и принимая ее версию произошедшего, Федор никогда не смог бы забыть и простить того, что этой ночью он видел у себя дома. Но ведь было еще огромное количества вопросов чисто практического свойства, и — была Полька, в конце концов… В общем, не мог Федор вот так, одним росчерком пера обнадеживать Катю. Потому, что после стольких лет снова подарить ей надежду, и снова отнять ее было бы слишком жестоко. «Я целую тебя!» — решительно вывел на салфетке Федор, и пририсовал снизу веселый смайлик. Потом сунул руку в мешок, выудил первую попавшуюся пачку, аккуратно вытянул из-под перехватывающего ее бумажного пояска шершаво-упирающуюся купюру, и бросил пачку обратно в мешок. Посидел, подумал, что неизвестно, сколько времени придется пользоваться Катиным гостеприимством, снова вытащил пачку — вроде, ту же — и присовокупил к первой купюре еще одну. Вздохнул, и третью переложил себе в кошелек. Прокрался на цыпочках в комнату, записку вместе с деньгами подсунул под будильник у изголовья дивана. Катя, улыбаясь во сне, спала, как ребенок. Однако стрелка будильника показывала, что собирался заработать он ровно через десять минут, а Федор хотел ретироваться до того, как Катя встанет. В прихожей он вынул из-под обувной полки свои ботинки, а в образовавшуюся узкую щель аккуратно засунул мешок и затолкал поглубже, до стены. Не Бог весть, конечно, какая нычка, но это — если знать, что где-то что-то спрятано. А если не знать, то и сойдет. Федор еще раз взглянул на спящую Катю, со счастливой улыбкой досматривающую последний сон, и потихонечку вышел из квартиры.

На заводе милицейской облавы на Федора не наблюдалось, и снайпер, похоже, ниоткуда не пялился на него в оптический прицел. Все же инстинктивно избегая открытых пространств, Федор перебежками преодолел расстояние от проходной до пристройки, где находилась дирекция, и шмыгнул в подъезд.

На пятом «директорском» этаже, как обычно, было немноголюдно. Федор бывал здесь пару раз, когда по поручению покойного Алексея Куницына исполнял роль нарочного при особо важных письмах. Поэтому в длинном полутемном коридоре он без труда нашел дверь со старомодной стеклянной табличкой «Администрация» на ней и потянул на себя высокую узкую створку. Дверь была на удивление тугой, и Федора буквально вбросило в большую квадратную приемную. Хозяйка приемной — не первой молодости, но еще очень симпатичная секретарша Тамара с улыбкой посмотрела на влетевшего Федора поверх изящных очков и не без иронии сказала:

— Вы зря так спешили по зову руководства, Федор Андреевич. У Евгения Эдуардовича Соколов, главный энергетик. Раздевайтесь, придется подождать.

Федор потер рукой бок, куда его больно пнула дурацкая дверь, снял куртку и послушно присел на предложенный Тамарой стул. Но долго созерцать увитые плющом высокие окна приемной, стоящий между ними большой аквариум с одинокой золотой рыбкой и — тайком — изящный профиль сидящей за компьютером Тамары Федору не пришлось. Буквально через пару минут дверь директорского кабинета распахнулась, и оттуда колобком выкатился Соколов. Но жизнерадостного персонажа народной сказки он сейчас напоминал только сложением. Обычно розовое апоплексичное лицо энергетика было бледно и, не замечая Федора, он опрометью кинулся к выходу.

— Виктор Николаич, привет! — окликнул его Федор, вставая со стула.

Соколов затормозил и непонимающе повернул голову в сторону Федора, словно и не узнавая его.

— Что с вами, Виктор Николаевич? — спросила Тамара, обеспокоенно глядя на энергетика. — На вас лица нет. Хотите воды?

Но Соколов в ответ на Тамарино предложение только махнул рукой и вдруг, притянув Федора за лацкан куртки вплотную к себе, задышал ему прямо в ухо:

— Слышь, что он мне говорит, Федь? У тебя, говорит, Соколов, возраст предпенсионный? Так вот, говорит, еще раз услышу, что ты сплетни распускаешь про то, что корпус не выдержит, уволю, говорит, на хрен, сразу же. На пенсию, раньше срока. А я, Федь, тридцать восемь лет на Конвейере! Как после техникума пришел, так вот все на одном месте. Нельзя мне на пенсию, рано еще, внучек надо на ноги ставить, без отца растут. Вот так, а ты говоришь, лица нет…

Соколов отпустил Федора, поправил на нем смятую куртку и, не попрощавшись, пошел к выходу. Федор хотел было еще что-то сказать энергетику, подбодрить, но в эту секунду на столе у Тамары прожужжал зуммер местной связи.

— Евгений Эдуардович ждет вас, — торжественно провозгласила она, коротко поднеся трубку к уху.

Федор еще раз посмотрел на дверь, за которой только что скрылась сутулая спина Соколова, вздохнул и направился на аудиенцию.

За директорскими дверями Федор был впервые, не будучи в предыдущие разы «допущен к телу» и неизменно оставляя бумаги на секретарском кордоне. Кабинет был высок и просторен, но поражал отнюдь не только размерами. На мгновение Федор ощутил, что из начала двадцать первого века он перенесся в сороковые-пятидесятые годы века прошлого. Стены кабинета, как в фильмах про товарища Сталина, на высоту человеческого роста были облицованы темными деревянными панелями, паркет на полу лежал ветхозаветной елочкой, а огромный стол в форме тавра, за которым могло уместиться, наверное, десятка четыре совещающихся, был затянут зеленым бильярдным сукном. На венчавшей эту гигантскую букву «Т» короткой перекладине директорского стола красовалась — подумать только! — знаменитая «лампа под зеленым абажуром», какую последний раз Федор видел еще в детстве на экскурсии в дом-музей Чуковского в Переделкине. Правда, кожаное кресло за директорским столом было вполне современным, а на стене прямо напротив него висела огромная панель плазменного телевизора. Но все равно ассоциации с той эпохой были так явственны, что Федору представился вдруг этот кабинет, полный народу в темно-синих двубортных костюмах и защитных френчах без погон, громко и оживленно обсуждающих итоги какого-нибудь восемнадцатого съезда партии. Свежий номер газеты «Правда» развернут на столе, под потолком плывут пласты папиросного дыма, на одежде собравшихся скромно поблескивают в неярком зеленоватом свете правительственные награды.

— Тоже нравятся старые вещи? — вывел Федора из созерцательного состояния немного насмешливый голос человека, стоявшего в дальнем углу кабинета и до этого глядевшего в окно. — Мне говорят: сделай ремонт, купи современную мебель, а я не хочу. Весь этот модерн и хай-тек есть у всех, а такое — только у меня, да еще, пожалуй, в Кремле. Да не толпитесь вы у порога, Федор Андреевич, проходите, располагайтесь!

И хозяин кабинета, сделав широкий приглашающий жест рукой, снова вернулся к изучению вида из окна. Федор проследовал в направлении, указанном директорской дланью, и, выдвинув из-под столешницы один из многочисленных стульев, скромно пристроился на нем. Как-то само собой получилось, что уселся Федор примерно посередине длиннющего стола, — притулиться в самом его конце было бы самоунижающе-глупо, а «располагаться» ближе к директорскому месту Федору не давала реальная оценка собственной персоны в контексте окружающей действительности.

— Да, раньше из этого окна открывался совсем другой вид! — с нотками сожаления в голосе задумчиво произнес Дерябин. — Панорама Ленинградского проспекта, стадион Динамо — как на ладони! Но в семидесятых в преддверии Олимпиады посчитали, что заводской фасад испортит центральную магистраль, по которой в столицу из Шереметьева будут прибывать иностранные гости, и построили этот длинный дурацкий жилой дом, который перекрыл всю перспективу. Да, в шестидесятые и еще раньше, когда «Конвейер» был головным предприятием отрасли, и в этом кабинете проходили выездные коллегии министерства, о таком не могло быть и речи! Представляете, что бы сказал тогдашний министр, член ЦеКа, если бы вместо башен Петровского замка его взгляду было бы предложено уткнуться в дворовой фасад этого жуткого монстра? Да он поувольнял бы всех на хрен!

И явно в ожидании одобрительной реакции на свою сентенцию Дерябин со смехом повернулся к посетителю.

Директор завода «Конвейер» Евгений Эдуардович Дерябин всем своим видом производил впечатление человека столь же радушного, сколь и преуспевающего. Ему можно было дать и пятьдесят, и шестьдесят пять, и только обширная лысина на полголовы и дряблые складки кожи под подбородком говорили в пользу верхней границы этой возрастной вилки. Несмотря на это, он был спортивен и подтянут, его фирменная от уха до уха улыбка обнажала безупречные зубы, а на фоне легкого зимнего загара его очень светлые глаза выглядели совершенно прозрачными. В одежде Дерябина преобладал стиль неброского, но дорогого изящества. Антрацитовый костюм на нем был явно от Бриони или Зеньи, а скромные с виду часы на кожаном ремешке, думается, стоили с приличный импортный автомобиль. В общем, Дерябин выглядел так, как, наверное, выглядеть и стремился — преуспевающий бизнесмен, располагающий к себе собеседника любого уровня, при этом подчеркивая жирной чертой уровень свой и не допуская в общении с собой ни грана фамильярности. И так неотразимо было обаяние этого человека, что Федор, которому последние слова Дерябина напомнили мертвенно-бледное лицо Соколова пять минут назад, не смог в ответ на шутку не улыбнуться, хоть и несколько натянуто.

— Да что же это вы там сели? — воскликнул Дерябин, увидев, где устроился Федор. — Как неродной, право! Извольте-ка вот сюда, поближе ко мне, так нам беседовать будет не в пример удобнее.

И бодрым шагом пройдя полкабинета быстрее, чем Федор встал со своего места, Дерябин гостеприимно выдвинул ему навстречу первый по счету от своего стала стул. От таких совершенно неожиданных проявлений высокого благорасположения Федору стало даже немного неловко, и он поспешил перехватить спинку стула из директорских рук. Однако Дерябин пальцев не разжал, но чтобы не уступить в этой игре в «тяни-толкай» Федору, ему пришлось взяться за спинку второй рукой. И тут Федор с удивлением обнаружил, что на правой кисти директора, оказывается, не хватает указательного пальца! Пораженный скорее не этим фактом, а тем, что никогда этого не замечал, Федор отпустил стул. Выигравший схватку Дерябин, с силой надавливая на плечо, усадил Федора вниз, да еще и так энергично подоткнул тяжелый стул под Федора по зад, что тот оказался буквально зажат между спинкой и ребром столешницы. Убедившись, что клиент на месте и никуда не денется, Дерябин обогнул стол и уселся в свое кресло, удобно вытянув ноги.

— Ну-с, Федор Андреевич, что делать будем? — задумчиво спросил Дерябин, барабаня пальцами здоровой руки по столу.

Вопрос был риторическим по форме и в высшей степени неконкретным по содержанию. «Зря я сюда приехал», — подумал Федор и, прокашлявшись, ответил вполне соответствующе:

— Ну… Работать будем, Евгений Эдуардович!

— Содержательно! — саркастически усмехнулся Дерябин и добавил укоризненно: — А ведь мне не лозунги от вас нужны, Федор Андреевич, а программа действий в кризисной ситуации.

Федору стало стыдно. Хотя, знал бы Дерябин, в какой кризисной ситуации находится сам Федор!

— Евгений Эдуардович, все, что от меня зависит, я буду делать также, как и при Алексее Дмитриевиче, — собравшись с мыслями, сказал Федор. — Другое дело, что зависело от меня немногое, по сути, только работа с подрядчиком.

— А «Салямспецстрой» не подведет? — быстро поинтересовался Дерябин. — Как у них настроение? Закончат они к маю?

«Ого, уже «к маю»! — удивился Федор. — Прямо как когда-то в стенах этого кабинета — пятилетку в четыре года!»

— Если поставят еще один кран и добавят людей, то вполне могут успеть, — вслух ответил он, быстро прикинув в уме объем поставленной задачи. — И — хотя это не мой вопрос, — это потребует дополнительного финансирования, конечно.

При слове «финансирование» по светлому директорскому челу пробежала явная тень.

— Да, да, я пронимаю, — хмуро произнес он. — А вы, Федор Андреевич, не могли бы прикинуть, в какую сумму и за какой период времени могло бы вылиться такое дополнительное финансирование, а?

— Наверное, мог бы, — пожал плечами Федор. — Хотя для этого мне как минимум нужно знать с сумму всего контракта, и сколько из него уже оплачено.

— Как, а вы этого разве не знаете?! — встрепенулся Дерябин.

— Нет, взаиморасчетами Куницын всегда занимался сам, — покачал головой Федор.

— Феноменально! — вскричал Дерябин, вскакивая с кресла. — Как можно требовать от вас управления подрядчиком, если вы даже не знаете, насколько коротки финансовые вожжи! Ах, Алексей Дмитриевич! А ведь сколько раз я ему говорил, что нельзя складывать все яйца в одну корзину, что свои функции надо перераспределять! Вот как теперь узнать, сколько помимо безнала заплачено этим таджикам?!

Произнося эту страстную тираду, Дерябин, как маятник, носился от своего кресла к окну и обратно. Никогда Федор не только не видел директора завода в таком возбуждении, но даже и предположить не мог, что такое в принципе возможно.

— Ну, наверное, можно спросить у самого подрядчика…, - начал было Федор, но Дерябин замахал на него рукой.

— Да подрядчик скажет, что ему вообще ничего не плачено, да еще и расписку от покойного в этом принесет! — с неподражаемым сарказмом возразил Федору он. — Вы видели их главного, этого Бахтияра? Нет? Это же жулик, наркоман и басмач!

«И ба-альшой бабник в придачу!» — ухмыльнулся про себя Федор, вспомнив вчерашний разговор Куницына по мобильному.

— Еще можно поинтересоваться у нашей главбухши Розы Анатольевны, — вслух продолжил он свои размышления. — Я думаю, что у нее могут расписки.

— Вы полагаете? — с надеждой спросил Дерябин. — Пусть она составит подробный реестр, а вы передадите его мне.

— Вряд ли Роза Анатольевна станет делать то, что я ей скажу, — поправил директора Федор, представив белую мышь мысленным взором.

— Я позвоню ей! — отмахнулся от возражения Дерябин. — Пусть только попробует не сделать того, что вы ей от моего имени прикажете! И вообще, Федор Андреевич, что бы вы сказали, если бы у вас стало больше полномочий? Ну, и ответственности, разумеется. Мне кажется, что если вас соответствующим образом заинтересовать… Вот какую вам Куницын платил зарплату, если не секрет?

— Восемьсот долларов, — честно признался Федор.

«Но собирался прибавить», — хотел было он набить себе цену, но осекся, вспомнив, откуда им эта информация была почерпнута.

— Класс, что можно ожидать от человека за восемьсот долларов в месяц? — пробормотал себе под нос Дерябин и уже в голос сказал: — Предположим, что с сегодняшнего дня ваша зарплата удвоится. Я мог бы рассчитывать, что за это вы взяли бы на себя не только, как сейчас, технические вопросы строительства и работу с подрядчиком, но и финансы с точки зрения их учета и планирования расходов?

«Нет, все таки, не зря я сюда приехал!» — возликовал внутренне Федор и сразу же опустил себя на землю: — Вот только бы дожить до этой большой зарплаты!»

— Конечно, могли бы, — просто ответил он нервно ожидающему его решения Дерябину.

— Ну, вот и отлично! — снова заулыбался директор. — Тогда так и договоримся: сегодня пятница, работайте по своему плану, но обязательно пообщайтесь с вашей главбухшей. За выходные обдумайте программу действий, а в понедельник мы с вами встречаемся и обсуждаем все, что нужно, чтобы безусловно закончить стройку к маю или раньше, окей?

И он выразительно посмотрел на часы. Федор, восприняв этот жест как сигнал к завершению аудиенции, выехал вместе со стулом из-под стола, встал и двинулся было к выходу, но оказалось, Дерябин имел в виду совершенно другое.

— Куда же вы? — остановил он Федора. — Время — обед. Не перекусите со мной, Федор Андреевич?

У не успевшего позавтракать Федора под ложечкой давно творилось нечто невообразимое, и директорское предложение было весьма кстати. Из субординации, конечно, следовало бы вежливо отказаться, но, с другой стороны, за последние полчаса самооценка Федора существенно выросла. Недолго думая, он согласился. «Тамара, мы с господином Ионычевым перекусываем в моей рест-рум!» — бросил Дерябин, нажав кнопку переговорного устройства. После этого он стремительно подошел к задней стене кабинета, словно собираясь пройти сквозь нее, и толкнул рукой одну из панелей. Панель оказалась потайной дверью и от толчка бесшумно открылась. Следуя приглашающему жесту Дерябина, Федор вошел первым, для чего ему пришлось немного наклонить голову, чтобы не удариться о низкую притолоку. Директор вошел следом, и дверь за ним закрылась, как показалось Федору, автоматически.

В маленькой рест-рум, как на английский манер назвал свою комнату отдыха Дерябин, для этого самого отдыха было абсолютно все, что нужно — от просторного кожаного дивана до телевизора с DVD-плеером. За одной из двух дверей в углу вообще оказалась самая настоящая туалетная комната с душем! Перекусон, причем на две персоны, оказался уже большей частью накрыт на низеньком журнальном столике между двух кожаных, в стиль дивана, кресел. Постучавшаяся в дверь буквально вслед за мужчинами Тамара только принесла на подносе вкусно дымящийся кофейник с чашками, сняла салфетки с блюд и тарелок, заблаговременно расставленных на столике, и застыла в ожидании указаний. «Нас не беспокоить», — бросил ей Дерябин, и она исчезла.

Под салфетками оказались аккуратно нарезанные салями, ветчина и сыр, белый и черный хлеб, галеты и даже фрукты, — в общем, все, чтобы полноценно утолить голод. Однако наличие на столе рюмок недвусмысленно свидетельствовало о том, что весь этот харч должен был быть употреблен не сам по себе, а сыграть почетную роль закуски. «Неужели и выпить предложат?» — уже вконец ошалев от оказанному ему приема, предположил Федор, проваливаясь в мягкое, как кокон, кресло. И словно материализацией мысли Дерябин извлек из узкого настенного ящичка бутылку французского коньяка, ловко открыл ее и водрузил между приборами. Аромат напитка заструился над столом, но Федора внезапно передернуло — это оказался «Курвуазье», точно такой же, какой пили все трое участников ночной драмы в Коровино.

— Вы не за рулем? — поинтересовался Дерябин, разливая коньяк в рюмки.

— С некоторых пор нет, — отозвался Федор, представив себе мерзнущие в заснеженном дворе останки своей «шахи».

— Вот и прекрасно, а то употребление алкоголя за рулем может дорого обойтись! — назидательным тоном произнес Дерябин, накладывая в тарелку Федора закуски.

У Федора была пара печальных случаев из собственной практики, безусловно подтверждающих эту сентенцию, и он открыл уже было рот, чтобы поддержать предложенную директором тему трезвости за рулем, но Дерябин неожиданно продолжил:

— ГАИшники совершенно оборзели, соткой баксов дело уже не обходится, просят, суки драные, и две, и три!

Федор даже рот забыл закрыть, столь неожиданными были смысл и лексикон фразы из уст такого джентльмена, как Евгений Эдуардович! А тот, явно забавляясь произведенным эффектом, весело засмеялся, поднял рюмку и вдруг стал серьезным.

— Ну, помянем вашего шефа и моего партнера Алексея Дмитриевича Куницына, пусть земля ему будет пухом! — безо всякой патетики, тепло и просто сказал Дерябин.

Федора почему-то очень обрадовало, что у неожиданного выпивона с директором завода вдруг оказался такой бронебойный повод. И хотя на знаменитый вопрос Остапа Бендера «А был ли покойный нравственным человеком?» в случае с Алексеем Куницыным Федор имел все основания не особо задумываться над ответом, сейчас он выпил почти искренне. Потому, что смерть — это почти всегда полный расчет за грехи… Да и коньяк, черт побери, несмотря на страшные ассоциации, был хорош! Федора сразу очень приятно хлобыстнуло в затылок, он налег на бутербродики, а Дерябин тут же налил по второй. Выпили — уже без поминальных слов, но еще не чокаясь. Федору совсем прихорошело.

— М-да, сколько раз я говорил ему, что нельзя пренебрегать собственной безопасностью, — с досадой в голосе произнес Дерябин, задумчиво отщипывая виноградину. — Ах, Алексей, Алексей!..

И в прозрачных глазах директора заблестели слезы. «Да ни при чем тут его безопасность была!» — так и подмывало сказать Федора, совершенно растроганного таким проявлением человеческих чувств, но он благоразумно сдержался и только согласно покивал головой.

— А вы, Евгений Эдуардович, я теперь вижу, знали Алексея Дмитриевича гораздо ближе, чем мне казалось, — перевел он от греха подальше разговор на более индифферентную тему. — У вас-то нет никаких мыслей, кто и за что мог его убить?

— Господи, да кто угодно! — фыркнул, взмахнув рукой, Дерябин. — Любой, кто мог знать, что у него с собой была крупная сумма денег.

«Ха, вот так — маленький секрет для большой компании! — подумал Федор. — Это только Ирина своим бабским умишком могла серьезно считать, что о деньгах в кейсе покойного никто не знал!»

— И… что теперь с этими деньгами? — осторожно спросил он, следя за реакцией Дерябина.

— Как говорится, ответ знает только ветер! — невесело усмехнулся Дерябин, снова разливая коньяк. — Вернее, тот, кто у кого эти деньги теперь.

Федора мягко, но весьма ощутимо толкнуло в сердце. Вот оно! Сейчас Дерябин с хитрым ленинскими прищуром посмотрит на него, и скажет: «А ведь денежки-то у вас, Федор Андреевич! Нехорошо, батенька, нехорошо!» Но Дерябин и не думал разыгрывать дедушку Ленина, а сделал рюмкой в воздухе «прозит» и залпом выпил. Федор тоже проглотил свою порцию. Коньяк прошел, как вода, но сердце отпустило. Ионычев понимал, что надо бы увести разговор в сторону, но как преступника тянет на место преступления, так и он не в силах был сейчас уйти от этой опасной, но такой манящей темы.

— А на теле денег не было? — полуутвердительно спросил он Дерябина, умышленно применив предлог «на».

— При теле, — тут же поправил Федора директор. — На себе такую сумму унести было бы проблематично. Я созвонился кое с кем в ЭмВэДэ, там сказали, что в протоколе, составленном нарядом милиции, ничего похожего на портфель или дипломат не значится.

— Коричневый кожаный кейс, — поправил теперь уже Дерябина Федор. — Я вчера оставался в офисе позже Алексея Дмитриевича. Когда он уходил, у него в руках был коричневый кожаный кейс.

— Да, его водитель Николай сказал мне, — совершенно безразлично отреагировал на эту информацию Дерябин.

«О чем рассказал Дерябину Николай — о кейсе, или обо мне?» — задал себе вопрос Федор и с облегчением подумал, что в любом случае обмолвиться о том, что он был вчера вечером в офисе, было правильным решением.

— А не могли деньги забрать сами милиционеры, которые обнаружили тело? — словно бы перебирая все возможные варианты, предположил Федор.

— Похоже, нет, — отрицательно покачал головой Дерябин. — Я навел справки, — наряд вызвала какая-то бабка из соседнего дома, которой не спалось, и она пошла гулять с собакой на час раньше обычного времени. Она и протокол подписала. Не было ничего рядом с телом. А сама бабка кейс ни за что не осмелилась бы взять, ее кондратий на месте хватил бы от страха!

Посмеялись, и Федор снова покосился на бутылку. От коньяка ему стало легко и комфортно, да и для эксплуатируемого им сейчас образа святой простоты имидж пьяненького был весьма кстати. Дерябин взгляд перехватил, показал бровями: мол, не стесняйся, наливай! Черт, не переборщить бы с погружением в образ!

— Я вот чего не могу понять: зачем вообще надо было брать с собой деньги? — продолжал разыгрывать спектакль Федор. — Неужели нельзя было оставить их в офисе, в сейфе?

— А-а, это вообще полный идиотизм, — безнадежно махнул рукой Дерябин. — Как вы понимаете, деньги предназначались вашим таджикам. Я вручил ему их вчера в обед, до конца дня за ними к вам в офис должен был приехать их главарь Бахтияр. Уже вечером звонит мне Куницын и говорит, что этот чертов Бахтияр, как он сказал, «где-то завис», за деньгами не приехал, а ключи от сейфа кто-то там увез, и что теперь ему деньги оставить негде! Ну, я с казал ему, все, что о нем думаю, велел не отпускать водителя, садиться с ним в машину и прямиком без остановок дуть к себе домой, на Рублевку.

— Так ведь я сам слышал, как Алексей Дмитриевич сказал Николаю: «Едем домой»! — как ему показалось, весьма к месту встрял Федор.

— Они и ехали, — поморщился Дерябин. — Только не доехали. Часа через полтора я позвонил ему домой, спрашиваю у его жены, приехал ли Алексей? Она говорит — нет, он позвонил и сказал, что планы, мол, у него изменились, и он приедет поздно, а, может быть, совсем не приедет. Рыдает, сопли пускает, — мол, наверное, Леша бабу на стороне завел. Я ей говорю — дура, надо переживать, что мужик с огромными деньжищщами в чемодане незнамо где, и незнамо, что с ним! Да если он у бабы какой, я Богу свечку поставлю! Как знал, что беда будет, э-эх!

Дерябин сокрушенно уронил голову и замолчал.

— Так удалось в результате выяснить, куда Алексей Дмитриевич поехал, когда у него «планы изменились»? — продолжил осторожные расспросы Федор. — Вы ведь, я так понял, вы разговаривали с водителем? Он-то что-нибудь внятное рассказывает?

Дерябин глубоко вздохнул, и Федор почувствовал, что директор с трудом сдерживается, чтобы не выругаться матом.

— Он рассказывает, что сразу, как они отъехали от офиса, Куницын кому-то позвонил, и довольно долго разговаривал, — все же удержав себя в руках, ответил Дерябин. — А потом, как им было поворачивать с Цветного бульвара на Садовое, приказал Николаю остановиться, сказал, что завтра доберется до офиса сам, и перешел пешком на Олимпийский проспект. Николай успел заметить, что там он поймал такси, которое уехало в направлении от центра.

«Ну, да, с Олимпийского они, наверное, свернули налево к театру Советской Армии, потом через Палиху на Дмитровку, и дальше на Коровинское шоссе, — представил себе последний маршрут живого Куницына Федор. — Все сходится!»

— Как он тогда на старом Арбате-то оказался? — в продолжение, скорее, собственных мыслей, чем следуя логике разговора, повесил в воздухе вопрос Федор.

Дерябин внимательно, как бы оценивающе, посмотрел на него, и медленно произнес:

— Дело в том, что пулю, пробившую голову Куницына, не нашли. Значит, его убили не на Арбате, тело туда привезли.

«Вот только кто же, если не менты, это сделал?!» — снова со всей прямотой встал перед Федором вопрос, и в сердце сразу вернулась тревога за Ирину.