Холодный огонь Кунц Дин

Сухой песок впитывал влагу, но там, где почва была каменистой или затвердела за долгие месяцы засухи, вода стекала во все самые мелкие трещины, канавки и превращалась в ручейки. Ручейки превращались в быстрые реки, а реки – в бурлящие потоки, которые быстро заполняли пересохшие русла и увлекали за собой пучки вырванной с корнем пустынной травы, клубки перекати-поля и сломанные ветки деревьев.

Отец Гиэри держал в машине две кассеты с любимыми аудиозаписями: золотую коллекцию рок-н-ролла и лучшие песни Элтона Джона. Он поставил Элтона. Они ехали через грозовые сумерки, а потом и сквозь вечерний ливень под «Funeral for a Friend», «Daniel» и «Benny and the Jets».

Лужи сверкали на черном асфальте, как разлитая ртуть. Водные миражи, которые Джим видел на автостраде всего пару дней назад, стали реальностью, и это было жутковато. Напряжение внутри нарастало с каждой минутой, Бостон звал его. До цели еще далеко, а на свете есть вещи темнее и опаснее, чем автострада под проливным дождем в пустыне. Например, человеческое сердце.

Священник сутулился над рулем, напряженно смотрел вперед и подпевал Элтону Джону.

– Отец, а разве у вас в городе нет доктора?

– Есть.

– Но вы его не вызвали.

– Я сходил к нему и взял рецепт на кортизол.

– Я видел тюбик, святой отец. Рецепт был выписан на ваше имя три месяца назад.

– Ну… Я уже имел дело с солнечными ударами и знал, что сам смогу вам помочь.

– А мне показалось, сначала вы были очень встревожены.

Несколько миль священник ехал молча, а потом сказал:

– Я понятия не имею, кто вы, откуда и зачем на самом деле стремитесь в Бостон. Но я вижу, что вы попали в переделку, причем в очень и очень серьезную. И я знаю, что в душе вы хороший человек. Как бы там ни было, любой, кто попал в переплет, не захочет привлекать к себе лишнее внимание.

– Спасибо. Все так и есть.

Еще через пару миль дождь ливанул с такой силой, что отцу Гиэри пришлось сбросить скорость.

– Это вы спасли женщину с маленькой девочкой, – сказал он.

Джим напрягся, но не ответил.

– По телевизору передавали описание. Вы подходите.

Священник помолчал еще немного и заговорил снова:

– Я не слишком верю в чудеса.

Это признание удивило Джима.

Святой отец выключил кассету с Элтоном Джоном. Тишину нарушали только шорох шин по мокрому асфальту и размеренный стук стеклоочистителей.

– Да, я верю в библейские чудеса и отношусь к ним как к реальным событиям, – говорил святой отец, не отрывая взгляда от дороги. – Но я отказываюсь верить, что после игры в «бинго» в среду вечером где-то в Цинциннати, Пеории или Тинеке в церкви статуя Девы Марии заплакала настоящими слезами, а свидетелями тому были два подростка и приходская уборщица. И я не готов верить, что тень, похожая на силуэт Иисуса, упавшая на стену гаража от желтой лампы, знаменует грядущий апокалипсис. У Господа имеется множество неподвластных нашему пониманию инструментов, и противомоскитная лампа явно не из их числа.

Священник замолчал, а Джим терпеливо ждал продолжения.

– Когда я нашел вас в церкви у алтарной ограды, – было заметно, что каждое слово дается отцу Гиэри с большим трудом, – у вас были стигматы Христа, дыры от гвоздей на ладонях…

Джим посмотрел на свои руки, но ничего подобного не увидел.

– …и ваш лоб был оцарапан, словно терновым венцом.

Обветренное и обожженное солнцем лицо еще не зажило, так что высматривать в зеркале заднего вида царапины, о которых говорил священник, не имело смысла.

– Я испугался… – признался отец Гиэри. – Да, я определенно испугался, но в то же время был потрясен и даже зачарован.

Они подъехали к сорокафутовому бетонному мосту через некогда пересохшее русло реки. Теперь вода вышла из берегов и залила переправу. Гиэри упрямо ехал вперед. Вода, сверкая в свете фар, вздымалась по бокам от машины, словно огромные белые крылья.

– Я в жизни не видел стигматов, – признался святой отец, когда они переехали затопленный мост, – но слышал о подобном феномене. Я расстегнул вашу рубашку, осмотрел бок… А там рана, как от копья.

За последние месяцы в жизни Джима произошло столько странностей, что он постепенно терял способность удивляться, но рассказ священника – это было слишком, его даже в дрожь бросило.

Отец Гиэри понизил голос до шепота:

– К тому времени, когда я перетащил вас в дом и уложил в постель, раны и царапины исчезли. Но я знал, что они мне не померещились. Я видел их собственными глазами и понял, что вы – особенный.

Молнии давно перестали сверкать, и небо почернело без их подсветки. Дождь стих, и отец Гиэри уменьшил скорость работы стеклоочистителей и выжал педаль газа своей старушки-«тойоты».

Какое-то время они оба не знали, что сказать.

Наконец священник откашлялся и спросил:

– С вами такое уже случалось? Я про стигматы.

– Нет. Никогда ничего такого не замечал. С другой стороны, если бы не вы, я бы о них так никогда и не узнал.

– А вы заметили раны на ладонях до того, как потеряли сознание у алтаря?

– Нет.

– Но это не первый странный случай, который приключился с вами в последнее время?

Джим тихо рассмеялся, но не потому, что ему было весело.

– Определенно не первый.

– Не хотите со мной поделиться?

Джим подумал немного и ответил:

– Хочу, но не могу.

– Я священник и уважаю тайну исповеди. Даже полиция не в силах принудить меня раскрыть чужую тайну.

– О, я верю вам, святой отец. И полиция меня не особо беспокоит.

– Тогда почему нет?

– Если я вам расскажу… Придет враг.

Джим нахмурился: казалось, эти слова произнес не он сам, а кто-то другой транслировал их через него.

– Что за враг? – попытался уточнить священник.

– Я не знаю, – ответил Джим, глядя на бесконечную, погруженную во мрак пустыню.

– Тот враг, о котором вы твердили во сне прошлой ночью?

– Возможно.

– Вы говорили, что он убьет всех нас.

– Так и будет.

Джиму их разговор был интересен даже больше, чем священнику, потому что он понятия не имел, какие слова произнесет.

– Если он обо мне узнает, если узнает, что я спасаю жизни, жизни особенных людей, он придет, чтобы остановить меня.

Священник мельком глянул на Джима.

– Особенных людей? Что вы хотите этим сказать?

– Не знаю.

– Если расскажете мне о себе, я не передам ваши слова ни одной живой душе. Кем бы ни был этот враг, он не узнает о вас только потому, что вы мне исповедовались.

– Я ничего о нем не знаю.

– Не знаете?

– Именно так.

Священник тяжело вздохнул.

– Святой отец, я не играю с вами и не пытаюсь вас запутать.

Джим заерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее, и поправил ремень безопасности, хотя ощущение дискомфорта на самом деле исходило изнутри, а не извне.

– Вам знаком термин «автоматическое письмо»? – спросил он.

– Да, телепаты и медиумы любят о таком болтать. Дешевые фокусы для суеверных. Дух якобы водит рукой медиума, пока тот в трансе, и пишет сообщения из потустороннего мира. – Отец Гиэри презрительно фыркнул. – Те, кто поднимает на смех саму мысль о том, что Господь может говорить с нами, те, кто саму идею существования бога на смех поднимает, готовы броситься в объятия любому мошеннику, который заявляет, будто может организовать сеанс связи с душами умерших.

– И тем не менее то, что порой происходит со мной, очень похоже на «автоматическое письмо», только в устной форме. Будто кто-то говорит через меня. В такие моменты я сам не знаю, что скажу, пока не услышу собственный голос.

– Но при этом вы не впадаете в транс.

– Нет.

– Хотите сказать, что вы медиум?

– Нет. Я определенно не медиум.

– Думаете, посредством вас говорят умершие?

– Нет. Это не они.

– Тогда кто?

– Я не знаю.

– Господь?

– Возможно.

– Но вы не знаете, – в отчаянии сказал отец Гиэри.

– Не знаю.

– Нет, вы не просто самый странный человек в моей жизни. Вы загоняете меня в тупик.

В международный аэропорт Маккаран они приехали около десяти вечера. На подъезде к терминалу им попалось всего пара такси. Дождь перестал. Пальмы слегка покачивались на ветру, и всё вокруг будто отмыли до блеска.

Джим открыл дверь «тойоты» ровно в ту секунду, когда отец Гиэри нажал на тормоза, вышел из машины и обернулся сказать на прощание пару слов:

– Спасибо вам, святой отец. Возможно, вы спасли мне жизнь.

– Не стоит драматизировать.

– Как вы заметили, у меня с собой три тысячи долларов, и я с удовольствием отдал бы их вашей церкви, вот только боюсь, они могут мне понадобиться. Ведь я не знаю, что готовит мне Бостон.

– Я не жду от вас пожертвований, – покачал головой священник.

– По возвращении домой я пришлю вам некую сумму. Наличными и в конверте без обратного адреса. Уверяю вас, эти деньги чистые, можете принять их со спокойной душой.

– Не стоит, Джим. Мне достаточно того, что нас свела судьба… Наверное, не лишним будет признаться, что знакомство с вами привнесло в жизнь скромного священника ощущение божественной тайны… Этот священник уже начал терять веру в свое призвание, но теперь она его никогда не покинет.

В этот момент они почувствовали такое тепло по отношению друг к другу, что обоим стало неловко. Джим наклонился и протянул руку в окно. Они обменялись рукопожатием.

Рука священника была сухой и крепкой.

– Да поможет вам Бог, – сказал он.

– Надеюсь, поможет, – ответил Джим.

Стрелки часов только-только перевалили за полночь. Наступила пятница. Холли сидела за своим столом в отделе новостей «Портленд пресс» и тупо смотрела на темный экран компьютера. Она настолько вымоталась, что хотела лишь одного: вернуться домой, забраться в постель, укрыться с головой одеялом и проспать несколько дней кряду. Холли всегда презирала нытиков и пыталась мысленно пристыдить себя за такой настрой, но вместо этого стала еще больше себя жалеть. Да, забавный поворот, однако Холли даже улыбку не могла из себя выдавить: такой глупой и нелепой она себе казалась.

К счастью, утренний выпуск уже сдали в печать, и в новостном отделе не осталось никого, кто мог бы увидеть ее в столь плачевном состоянии, не считая долговязого уборщика Томми Викса и еще журналиста Джорджа Финтела, который отвечал за связь с городским правительством. Томми вытряхивал корзины с мусором и тер шваброй пол, а Джордж в дальнем конце комнаты спал за своим столом, положив голову на руки. Временами он громко всхрапывал. Когда ближайшие бары закрывались, Джордж порой возвращался не в свою квартиру, а в редакцию, словно старая лошадь, которая, если отпустить поводья, потащит телегу по знакомому маршруту туда, где, по ее разумению, находится дом. Джордж мог проснуться среди ночи и, поняв, где он, потащиться досыпать домой.

«Политики, – часто повторял Джордж, – низшая форма жизни, они деградировали с тех пор, как первая склизкая тварь выползла на сушу».

К пятидесяти семи годам Джордж выгорел, начинать все сначала не видел смысла, поэтому продолжал писать о госслужащих, которых поносил за глаза. Он возненавидел себя и находил утешение в водке с мартини, причем употреблял самыми что ни на есть лошадиными дозами.

Будь у Холли тяга к спиртному, она, может, и побоялась бы скатится на уровень Джорджа, но после первого бокала она чувствовала легкий кайф, после второго хмелела, а после третьего укладывалась спать.

«Ненавижу свою жизнь», – подумала Холли, а вслух произнесла:

– Ты жалкая тварь.

«Ну и что, плевать, жизнь дерьмо».

– Меня тошнит от твоего нытья, – тихо, но с чувством сказала Холли.

– Вы со мной говорите? – спросил уборщик, подметая пол в проходе возле ее стола.

– Нет, Томми, это я сама с собой.

– Да? И что же вас так расстроило?

– Моя жизнь.

Томми остановился, облокотился на швабру и выставил вперед ногу. У него было широкое конопатое лицо, оттопыренные уши и копна рыжих волос. В общем, он казался милым, наивным и добрым.

– Все пошло наперекосяк?

Холли взяла полупустой пакетик «Эм-эн-эмс», вытряхнула несколько драже в рот и откинулась на спинку стула.

– После защиты диплома журналиста в университете Миссури у меня были грандиозные планы. Я верила, что смогу встряхнуть этот мир, буду писать судьбоносные статьи и подпирать Пулицеровскими премиями двери, чтобы не хлопали. А теперь посмотри на меня. Знаешь, чем я занималась сегодня вечером?

– Чем бы вы ни занимались, вам это не слишком понравилось.

– Я ошивалась в «Хилтоне» на ежегодном банкете Ассоциации лесопромышленников Портленда. Брала интервью у производителей модульных домов, торговцев шпоном и дистрибьюторов декора из красного дерева. Вручали «Бревно», как они называют главный приз лучшему торговцу года. У него я тоже интервью взяла. Примчалась сюда вся в мыле, чтобы вовремя написать материал для утреннего выпуска. Еще бы, новость-то горячая, того и гляди ловкачи из «Нью-Йорк таймс» перехватят.

– А я думал, вы пишете об искусстве и досуге.

– Надоело до тошноты и то и другое. Открою тебе секрет, Томми: один бездарный поэт способен отвратить тебя от искусства лет на десять минимум.

Холли закинула в рот еще парочку шоколадных драже. Вообще, она не ела сладости, потому что не хотела таких же проблем с лишним весом, какие были у ее матери, но сейчас глотала конфеты, просто чтобы убедиться в собственном ничтожестве. Жизнь шла под откос.

– В кино и на телевидении журналистику преподносят как нечто гламурное и захватывающее. Ничего подобного, это все вранье.

– Да уж, я в жизни тоже свернул не туда, – признался Томми. – Думаете, я мечтал о славе уборщика «Портленд пресс»?

– Это вряд ли, – сказала Холли.

Она вдруг почувствовала себя конченой эгоисткой из-за того, что жаловалась на жизнь парню, который на деле мог ей позавидовать.

– Черта с два! Мальцом я был уверен, что, когда вырасту, буду водить один из этих огромных мусоровозов. Хотел сидеть в высокой кабине и жать на кнопки, управляя гидравлическим компактором. – Томми с тоской посмотрел в потолок. – Хотел глядеть на мир сверху вниз и рулить всемогущей техникой. Такая была у меня мечта. И я стремился к ней, но не прошел медосмотр. Сказали, у меня с почками непорядок. Ничего серьезного, но городские страховщики меня забраковали.

Томми облокотился на швабру и посмотрел в несуществующую даль. Он улыбался, наверное представляя, как сидит на водительском месте мусоровоза, словно на троне.

Глядя на парня во все глаза, Холли решила, что его широкое лицо не такое уж милое и доброе. Она неверно считала картинку – у него просто глупое лицо.

Ей захотелось сказать: «Ты идиот! Я мечтала получить Пулицеровскую премию, а стала наемной писакой, которая строчит репортажи о вручении долбаного «Бревна»! Вот это настоящая трагедия! А ты метешь пол, вместо того чтобы водить мусоровоз, и думаешь, что мы похожи?»

Но она промолчала, потому что поняла: да, они похожи. Несбывшаяся мечта, возвышенная или скромная, всегда несчастье для потерявшего надежду мечтателя. И Пулицеровская премия, которую ты так и не получил, и мусоровоз, в кабину которого ты так и не сел, в равной степени способны лишить тебя сна и погрузить в отчаяние. Более депрессивная мысль в жизни не приходила ей в голову.

Взгляд Томми снова сфокусировался.

– Не стоит вам нырять во все это с головой, мисс Торн. Жизнь… она как маффин с черникой, который тебе приносят в кофейне вместо заказанного маффина с абрикосом и орехами. В ней нет ни абрикосов, ни орехов. Вы можете психовать из-за того, чего вам не досталось. Но умнее будет просто понять, что маффин с черникой тоже очень даже вкусный.

В другом конце комнаты пернул Джордж Финтел. Причем так громко, что, как говорится, аж стекла зазвенели. Если бы «Портленд пресс» была крупной газетой и в редакции толкались только что вернувшиеся из Бейрута репортеры, они бы под столы попрятались.

«Господи, – подумала Холли, – моя жизнь в точности какой-нибудь рассказ Деймона Раньона. Убогая новостная редакция после полуночи. Недоделанный философ-уборщик. Репортер-пропойца храпит за столом. Только в этот рассказ внесли свои поправки писатель-абсурдист в соавторстве с унылым экзистенциалистом».

– Спасибо, Томми, мне правда полегчало после нашего разговора, – соврала Холли.

– Всегда к вашим услугам, мисс Торн.

Томми стал дальше мести проход между столами, а Холли закинула в рот еще парочку драже и прикинула, получится ли у нее пройти медкомиссию на водителя мусоровоза. У этой работы было одно неоспоримое преимущество – собирать мусор лучше, чем его производить. И потом, всегда приятно сознавать, что хотя бы один человек в Портленде уж точно тебе завидует.

Холли посмотрела на настенные часы: час тридцать, а сна ни в одном глазу. Прийти домой, завалиться в кровать, уставиться в потолок и копаться в себе несчастной совсем не хотелось. Впрочем… На самом деле именно этого Холли и хотелось, потому что она увязла в депрессии. Она понимала, что это нездорово. Выбора особого не было – в будни в Портленде ночная жизнь походила на круглосуточную пышечную.

До отпуска оставался всего день, но Холли казалось, что он никогда не наступит. Она ничего не планировала, просто хотела отдохнуть, потусить и забыть о существовании газет. В кино, может, сходить. Прочитать пару-тройку книг. Или съездить в реабилитационный центр Бетти Форд и пройти курс, очищающий от жалости к себе.

Холли достигла опасной стадии, когда начинаешь размышлять о собственном имени. Холли Торн – колючка остролиста. Красота! Просто красота! Господи, что подвигло родителей так ее наградить? Станет Пулицеровский комитет присуждать премию женщине с таким мультяшным имечком? Нет, конечно! Иногда (естественно, среди ночи) ей хотелось позвонить родителям и спросить: у вас совсем нет вкуса или вы просто неудачно пошутили? Или это была осознанная жестокость по отношению к собственному ребенку?

Но ее родители были, что называется, солью земли, они вкалывали и отказывали себе во всем, лишь бы дать дочери достойное образование. Они хотели для нее только лучшего. Узнай они, что дочь ненавидит собственное имя, которое они считали не просто удачным, но даже не лишенным изящества, это было бы для них настоящим ударом. Холли безумно любила своих стариков и только в состоянии глубочайшей депрессии могла обвинить их в собственных неудачах.

Испугавшись, что все-таки не сдержится и позвонит родителям, Холли быстро повернулась к компьютеру и открыла файл с последним номером. Информационно-поисковая система «Портленд пресс» позволяла штатным репортерам прослеживать все статьи от редактирования и верстки до выпуска. Утренний номер уже сверстали и отослали в печать, так что Холли могла просмотреть каждую страницу на своем компьютере. Читабельны были только заголовки, но любой абзац или картинка увеличивались до размеров экрана. Холли порой баловала себя самыми важными новостями еще до того, как газета попадала к читателю. В такие моменты она чувствовала себя посвященной, именно это зачастую и привлекает молодых людей в журналистику.

Холли просматривала заголовки первых страниц в поисках интересного материала и все больше хмурилась. Серьезный пожар в Сент-Луисе, девять погибших. Предчувствие войны на Ближнем Востоке. Нефтяное пятно у берегов Японии. Ураган и наводнение в Индии, десять тысяч человек остались без крова. Правительство снова повышает налоги.

Она всегда понимала, что новостная индустрия жиреет на негативе, катастрофах, скандалах, бессмысленном насилии и вражде, но сейчас этот бизнес вдруг показался ей омерзительным. Она осознала, что больше не хочет быть посвященной, не хочет первой узнавать о людских несчастьях.

Холли уже собралась закрыть файл и выключить компьютер, и тут ее внимание привлек очередной заголовок: «Таинственный незнакомец спасает мальчика». Эти четыре слова мгновенно напомнили Холли о случае у школы Маколбери, произошедшем около двух недель назад, и разожгли ее любопытство. Холли увеличила сектор с началом статьи.

Судя по ссылке, все произошло в Бостоне. Материал сопровождался размытой фотографией. Снимок был темным, но, увеличив масштаб, можно было разобрать текст. Холли еще больше приблизила нужный сектор и выделила первый столбец статьи.

Вводный абзац заставил Холли напрячься и расправить плечи.

«Отважный прохожий (сообщивший только, что его зовут Джимом) спас Николаса О’Коннера шести лет, который едва не погиб при взрыве подземной трансформаторной будки Энергетической компании Новой Англии. Взрыв произошел под тротуаром в жилом районе Бостона в среду вечером».

– Какого черта? – прошептала Холли и вывела на экран фотографию.

Она увеличивала снимок, пока лицо героя не заняло весь экран.

Джим Айронхарт.

Не веря собственным глазам, Холли застыла перед компьютером. У нее вдруг возникло желание узнать об этом человеке как можно больше. Причем этот позыв было не сравнить с простым любопытством, она ощутила его на физическом уровне, как внезапный приступ голода.

Холли вернулась к тексту, быстро дочитала его, а потом перечитала снова.

Николас О’Коннер сидел на тротуаре перед своим домом, прямо на бетонном люке два на три фута, который закрывал спуск в трансформаторную будку энергетической компании, где легко могли развернуться четверо рабочих. Мальчик играл в машинки. Родители наблюдали за ним с крыльца дома.

– Я видел, как он подскочил и схватил Ники, – рассказывал отец мальчика. – Понимаете, он шел прямиком к Ники, поэтому я подумал, что это какой-то шизанутый педофил решил украсть моего сына.

Незнакомец сгреб мальчика, перепрыгнул через штакетник на лужайку О’Коннеров, и в следующую секунду у него за спиной в подземной трансформаторной будке взорвалась линия напряжением в семнадцать тысяч вольт. Ударная волна подбросила бетонный люк в воздух, как пенни, а следом с ревом взлетел огненный шар. Незнакомец был крайне смущен обрушившимися на него потоками благодарности от родителей мальчика и подоспевших соседей, свидетелей его героического поступка. Он объяснил, что, проходя мимо люка, почувствовал запах расплавленной изоляции и, услышав характерное шипение, сразу понял, в чем дело, потому что «когда-то работал в энергетической компании». Когда кто-то из очевидцев снял незнакомца на телефон, тот, явно раздосадованный, тут же покинул место происшествия. Он не захотел общаться с журналистами, объяснив это тем, что ценит свое право на частную жизнь и не желает привлекать лишнее внимание.

Чудесное спасение Николаса О’Коннера имело место в четверг, в семь сорок вечера в Бостоне. В Портленде в это время было без двадцати пять. Холли посмотрела на настенные часы. Утро пятницы, две минуты третьего. Ники О’Коннер был спасен от неминуемой смерти примерно девять с половиной часов назад.

След еще свежий.

Холли хотела задать пару вопросов репортеру из «Глоб», который написал эту статью, но в Бостоне часовая стрелка только-только перевалила за пять утра, так что застать его на работе было нереально.

Холли закрыла файл с последним выпуском и, когда на экране компьютера появилось стандартное меню, вошла через модем в огромную базу данных, на которую была подписана «Пресс». Она задала команду сервису «Ньюсвеб» просканировать все материалы (сетевые и печатные) за последние три месяца и отобрать те, в которых упоминалось имя Джим в соседстве со словом «спасение» или фразой «спас жизнь», затем распечатать все найденные уникальные статьи.

Пока «Ньюсвеб» выполнял задачу, Холли схватила со своего стола телефонную трубку и принялась обзванивать справочные с кодами 818, 213, 714 и 619. Она надеялась найти номер Джима Айронхарта в списках абонентов округов Лос-Анджелеса, Оринджа, Риверсайда, Сан-Бернардино и Сан-Диего. Ни один из операторов ей не помог. Если Айронхарт действительно жил в Южной Калифорнии, его телефон в справочниках не значился.

Тихо загудел лазерный принтер, который Холли делила еще с тремя коллегами. Первые находки «Ньюсвеба» соскальзывали в поднос после распечатки.

Холли не терпелось забежать в кабинет, где стоял принтер, и прочитать распечатку, но она сдержалась и, усилием воли сосредоточившись на телефоне, искала способ вычислить Джима Айронхарта в той части Калифорнии, которую местные называли «тот самый Саутленд».

Еще несколько лет назад она могла просто связаться через компьютер с Департаментом автомобильного транспорта Калифорнии и за небольшую плату узнать адрес любого владельца действующих прав. Но после того как одержимый фанат именно таким образом выведал адрес актрисы Ребекки Шеффер и убил ее, вышел закон, ограничивающий доступ к информации департамента.

Будь Холли хакершей, она бы, ни секунды не колеблясь, взломала компьютер департамента или проникла в банк данных бюро кредитных историй и выудила досье на Айронхарта. Холли знала репортеров, которые совершенствовали свои компьютерные знания именно в этих целях, но сама всегда добывала информацию исключительно законными способами.

«Потому-то ты и пишешь о таких сенсациях, как вручение призового „бревна“», – кисло подумала Холли.

Ломая голову над решением проблемы, она торопливо прошла в комнату с вендинговыми автоматами и купила себе кофе – горького на вкус, как бычья желчь. Холли все равно его выпила (без кофеина до утра не продержаться), потом взяла еще стаканчик и вернулась в редакцию.

Лазерный принтер затих. Холли схватила распечатки и устроилась за своим столом.

«Ньюсвеб» выдал толстую пачку статей из национальной прессы с заданными параметрами – «Джим», «спасение» или «спас жизнь» в десяти словах по соседству. Холли быстро их пересчитала. Двадцать девять.

Первая – трогательный сюжет из «Чикаго сан-таймс».

Холли прочитала вступительное предложение вслух:

– Джим Фостер из Оук-Парка спас больше сотни бродячих котов, которым грозило…

Она бросила распечатку в корзину для бумаг и взяла следующую.

Статья из «Филадельфия инкуайрер».

«Питчер „Филлис“ Джим Пилсбури спас свой клуб от унизительного поражения…»

Эта тоже полетела в корзину.

Третья оказалась рецензией на кинофильм, и Холли не стала тратить время на поиски упоминаний о Джиме.

Четвертая была посвящена писателю Джиму Харрисону. Пятая – истории о политике из Нью-Джерси, который с помощью приема Хеймлиха спас жизнь боссу мафии, когда они пили пиво в баре и padrone начал задыхаться, подавившись перченой сосиской «Джим-слим».

Холли уже начала подозревать, что к концу стопки останется с пустыми руками, но шестая заметка из «Хьюстон хроникл» сработала покруче горького кофе: Холли вытаращила глаза.

«Женщина спасена от мести бывшего мужа. Четырнадцатого июля Аманда Каттер, выигравшая долгий бракоразводный процесс и опеку над детьми, едва не погибла от рук бывшего мужа Космо, который пытался застрелить ее на пороге особняка в районе Ривер-Оукс. Разъяренный Космо дважды промахнулся и, прежде чем успел выстрелить в третий раз, был скручен и обезоружен мужчиной, который, по словам Аманды Каттер, „появился словно из ниоткуда“. Спаситель Аманды назвался Джимом и растворился в сыром воздухе Хьюстона еще до прибытия полиции. Он явно сильно впечатлил недавно разведенную тридцатитрехлетнюю Аманду Картер. По ее словам, он красив и великолепно сложен, как супергерой из блокбастера, а такие удивительные глаза можно увидеть разве только в мечтах».

Холли не забыла ярко-голубые глаза Джима Айронхарта. Она была не из тех женщин, которые видят в своих мечтах чьи-то глаза, но признавала, что глаза Джима произвели на нее неизгладимое впечатление… Черт, и правда – такие увидишь только в мечтах. Ей совсем не хотелось соглашаться с мыслью, что при встрече с Джимом она вспыхнула, словно девочка-подросток, но она не умела обманывать себя, равно как и других. Холли вспомнила первое впечатление, когда их взгляды встретилась. В голубых глазах Джима Айронхарта был жуткий, какой-то потусторонний холод, но Джим улыбнулся, и этот холод исчез, и больше она его никогда не чувствовала.

Седьмая статья воспевала еще одного благородного и скромного Джима, который отказался принимать благодарности и не стал дожидаться журналистов, после того как пятого июля спас тридцатилетнюю Кармен Диаз из горящего дома в Майами. У этого тоже были голубые глаза.

Просматривая оставшиеся двадцать два материала, Холли нашла еще два об Айронхарте, хотя фамилия нигде не упоминалась.

Двадцать первого июня в Гарлеме четверо подростков из местной молодежной группировки за отказ вступить в братство наркоторговцев едва не сбросили с крыши восьмиэтажного дома Тадеуша Джонсона. Тадеуша спас голубоглазый мужчина, обезвредив четверых отморозков серией ударов тхэквондо. «Он был как Бэтмен, только без дурацкого костюма», – сказал Тадеуш репортеру «Дейли ньюс».

Двумя неделями ранее, седьмого июня, еще один голубоглазый Джим «словно материализовался» в Короне, штат Калифорния, у дома Луиса Андретти двадцати восьми лет в ту самую секунду, когда тот собирался спуститься в подвал, чтобы починить текущую трубу. «Он предупредил меня, что под домом поселилось семейство гремучих змей», – сказал Андретти репортеру. После этого команда из агентства по борьбе с переносчиками опасных болезней обследовала дом по периметру с помощью галогенной лампы. Они обнаружили не обычное змеиное гнездо, а «просто какой-то кошмар». В результате из-под дома Андретти извлекли сорок гремучих змей.

«Одного не могу понять, – признался Андретти, – как этот парень узнал о змеях? Я столько лет жил в своем доме и даже не подозревал, что они там завелись».

Теперь на руках у Холли было четыре эпизода с Джимом, не считая спасения Ники О’Коннера в Бостоне и Билли Дженкинса в Портленде. И все произошли после первого июня.

Она настроила «Ньюсвеб» на поиск подобных происшествий за март, апрель и май.

Без кофе было не обойтись. Холли встала, чтобы пойти в комнату с автоматами, и только тогда заметила, что Джорджа Финтела уже нет в редакции. Значит, он проспался и потащился домой. Томми тоже ушел. Кроме нее, в новостном отделе никого не осталось.

Холли снова купила стаканчик кофе, и он показался уже не так плох. Автомат, ясное дело, не стал варить кофе получше, просто вкус притупился после двух предыдущих порций.

В итоге «Ньюсвеб» нашел одиннадцать подходящих по заданным параметрам публикаций за период с марта по май. Интерес Холли вызвала только одна.

Пятнадцатого мая в Атланте, штат Джорджия, некий голубоглазый Джим вошел в круглосуточный минимаркет как раз во время вооруженного ограбления. Он застрелил Нормана Ринка, который намеревался убить двух посетителей – Сэма Ньюсама двадцати пяти лет и его пятилетнюю дочь Эмили. Грабитель накачался наркотиками и уже успел просто ради забавы убить продавца и двух других покупателей. Покончив с Ринком и убедившись, что Ньюсамам ничего не угрожает, Джим исчез до приезда полиции.

С записи на видеокамере мини-маркета сделали снимок героя. Просмотрев все статьи, Холли нашла только две фотографии, включая эту из магазина. Фото получилось размытым, но она сразу узнала Джима Айронхарта.

Некоторые детали этой истории не давали Холли покоя. Если Айронхарт, обладая некими удивительными способностями типа ясновидения, предвидел фатальные ситуации в жизни случайных людей и всегда умудрялся оказаться на месте, чтобы предотвратить трагедию, почему он не появился в мини-маркете на несколько минут раньше и не спас продавца и двух других покупателей? Почему он выручил Ньюсамов, а другим дал умереть?

Это еще ладно, а вот от того, как именно Джим расправился с Ринком, у нее аж холодок по спине пробежал. Он всадил в обдолбанного грабителя четыре заряда из дробовика двенадцатого калибра, а потом, хотя Ринк уже был мертвее мертвого, пальнул еще четыре раза.

«Он был в дикой ярости, – рассказывал Сэм Ньюсам. – Лицо красное, весь вспотел, вены на лбу и висках аж вздулись. А еще он плакал… Но смотреть на него все равно было страшно».

Когда все было кончено, Джим попросил прощения за то, что так жестоко расправился с Ринком на глазах у маленькой Эмили. Пытаясь оправдаться, он пояснил, что психи типа этого наркомана и его «немного сводят с ума».

«Да, он спас нам жизнь, – сказал репортеру Ньюсам, – но, поверьте, в тот момент он был почти так же страшен, как этот Ринк».

Сообразив, что в некоторых случаях Джим мог и не называть своего имени, Холли запросила ссылки на статьи за последние полгода, в которых попадались фразы типа «спас жизнь» в соседстве с определением «голубые». В результате обнаружилось, что многие очевидцы не могли дать точное описание Джима, но большинство запомнило его поразительно голубые глаза.

Холли сходила в туалет, купила еще кофе и встала возле принтера.

Она выхватывала каждую свежую распечатку, быстро ее просматривала и выбрасывала в корзину для бумаг, если статья не представляла интереса, или читала, если это была очередная история о спасении в последнюю секунду.