Абсолютная власть Болдаччи Дэвид
Варни по-прежнему находился впереди и чуть левее. Ему было сподручнее стрелять, но откроет ли он огонь? Что-то подсказывало им, что нет: он этому не обучен – стрелять в убегающего человека, больше не представляющего опасность для того, кого он поклялся охранять. Однако Варни не подозревал о том, что на карту было поставлено нечто большее, чем колотящееся сердце. Последствия будут серьезными для многих, и в первую очередь для двух агентов Секретной службы, которые были уверены в том, что все сделали правильно, но в то же время сознавали, что вся вина ляжет на их плечи.
Бёртон всегда бегал неважно, но когда эти мысли промелькнули у него в голове, он ускорил бег, и более молодой Коллин был вынужден поднажать, чтобы не отставать от него. Однако Бёртон понимал, что они не успеют. Его ноги замедлили бег, когда машина рванула с места прочь от преследователей. Через считаные мгновения она была уже в двухстах ярдах.
Остановившись, Бёртон припал на колено и навел пистолет, однако он видел лишь облако пыли, поднятое уносящейся машиной. Затем погасли габаритные огни, и он полностью потерял цель из виду.
Бёртон повернулся к стоящему рядом Коллину. Постепенно до него дошел весь ужас случившегося. Бёртон медленно встал и убрал пистолет, затем снял очки ночного видения. Коллин последовал его примеру.
Они переглянулись.
Бёртон втянул полной грудью воздух, у него дрожали конечности. Тело, после того как перестал поступать адреналин, наконец откликнулось на запредельные физические нагрузки. Все кончено, ведь так?
К ним подбежал Варни. Даже в таком состоянии Бёртон не мог не отметить с завистью, к которой примешивалась некоторая доля гордости, что парень даже не запыхался. Надо будет позаботиться о том, чтобы Варни и Джонсон не пострадали вместе с ними. Они этого не заслужили. Он сам и Коллин получат по полной, но и только. Бёртону было жаль Коллина; однако тут ничего нельзя было поделать.
Однако когда Варни заговорил, в беспросветно мрачных мыслях Бёртона о будущем сверкнула крохотная искорка надежды.
– Я запомнил номер машины.
– Черт побери, где он был? – Потрясенная Рассел обвела взглядом спальню. – Он что, прятался под кроватью?
Напрасно она с вызовом посмотрела на Бёртона. Этот тип не прятался ни под кроватью, ни в шкафу. Наводя в комнате порядок, агент проверил все эти места. О чем со всей определенностью и заявил Рассел.
Бёртон посмотрел на веревку, затем выглянул в окно.
– Господи, похоже, этот тип все время наблюдал за нами, знал, когда мы покинули дом…
Он огляделся вокруг в поисках еще одного затаившегося призрака. Его взгляд задержался на зеркале, двинулся дальше, остановился и вернулся назад.
Бёртон посмотрел на ковер перед зеркалом.
Он несколько раз прошелся по этому месту пылесосом, до тех пор пока ковер не стал гладким; ворс, и без того дорогой и густой, стал на целый дюйм пышнее к тому моменту, как Бёртон закончил. Никто не ходил по нему после того, как они вернулись в спальню.
Однако сейчас, наклонившись, Бёртон различил отчетливые следы. Он не заметил их раньше, потому что целый участок ковра был примят, словно по нему что-то протащили. Натянув перчатки, Бёртон подскочил к зеркалу и стал дергать и ощупывать его края. Он крикнул Коллину, чтобы тот принес инструмент. Оглушенная Рассел молча взирала на них.
Бёртон просунул гвоздодер под зеркало, и они с Коллином навалились на него всем своим весом. Запор оказался непрочным; его умение хранить тайну заключалось в обмане, а не в грубой физической силе.
Раздался скрежет, хруст, хлопок – и дверь распахнулась.
Бёртон нырнул внутрь, Коллин не отставал от него. На стене нашелся выключатель. Комната озарилась светом, и агенты огляделись по сторонам.
Заглянув в комнату, Рассел первым делом увидела кресло. Она обернулась, ее взгляд упал на внутреннюю поверхность зеркальной двери, и она застыла на месте. Прямо перед собой она увидела кровать. Ту самую кровать, на которой незадолго до этого… Глория потерла виски, пытаясь прогнать обжигающую боль, разлившуюся по голове.
Двухстороннее зеркало.
Обернувшись, Рассел увидела, что Бёртон тоже смотрит в зеркало. Его недавнее замечание насчет того, что кто-то наблюдал за ними, оказалось пророческим.
Агент беспомощно посмотрел на Рассел.
– Похоже, он находился здесь с самого начала. С самого начала, черт побери! Я не могу в это поверить, мать твою! – Он окинул взглядом пустые полки хранилища. – Судя по всему, он собрал неплохой урожай. Наличные и то, что нельзя отследить.
– Кому какое до этого дело! – взорвалась Рассел, тыча в зеркало. – Этот тип видел и слышал все, а вы его упустили!
– У нас есть номер его машины. – Коллин рассчитывал еще на одну улыбку благодарности, но не получил ее.
– И что с того? Вы полагаете, он собирается сидеть и ждать, когда мы пробьем его по базе данных и постучимся к нему в дверь?
Рассел опустилась на кровать. Голова у нее шла кругом. Если этот тип находился здесь, он все видел. Она покачала головой. Плохая, но управляемая ситуация внезапно превратилась в катастрофически непредсказуемую, и от нее, Глории, уже ничего не зависело. Особенно если учесть то, о чем ей сообщил Коллин, когда она вошла в спальню.
Этот сукин сын забрал нож для вскрытия конвертов! С отпечатками пальцев, кровью и всем остальным, ведущим прямиком в Белый дом.
Рассел посмотрела на зеркало, затем – на кровать, где совсем недавно восседала верхом на президенте, и непроизвольно крепче запахнула пиджак. Внезапно у нее стали подкашиваться ноги. Она вынуждена была прислониться к спинке кровати.
Коллин вышел из хранилища.
– Не забывайте, этот человек совершил здесь преступление. Если он обратится в полицию, его будут ждать очень крупные неприятности.
Эта мысль пришла в голову молодому агенту, когда он осматривал потайную комнату.
Ему следовало бы подумать получше.
Рассел подавила сильное желание исторгнуть содержимое желудка.
– Ему не нужно никуда идти и ни о чем заявлять, чтобы сорвать свой куш. Вы никогда не слышали о такой штуке, как телефон, черт возьми? Вероятно, в настоящий момент этот тип уже звонит в «Вашингтон пост». Проклятье! Далее последует бульварная пресса, а к концу недели он появится на всех основных новостных каналах, с размытым лицом и измененным голосом, по телемосту с какого-нибудь далекого маленького острова, где найдет себе убежище. А потом будет книга, а после нее документальный фильм… Твою мать!
Рассел мысленно представила себе, как одна небольшая посылка попадает в редакцию «Вашингтон пост», или в здание Эдгара Гувера, или в Генеральную прокуратуру Соединенных Штатов, или к лидеру оппозиционной партии. Если это случится, будет нанесен максимальный политический ущерб, не говоря про уголовное преследование.
В сопровождающей записке будет вежливо предложено сравнить отпечатки пальцев и кровь с образцами, взятыми у президента Соединенных Штатов. Внешне это будет похоже на розыгрыш, но такая просьба будет выполнена. Вне всякого сомнения, она будет выполнена. Отпечатки пальцев Ричмонда уже есть в картотеке. Его ДНК совпадет. Труп Кристи Салливан обнаружат, ее кровь возьмут для анализа, после чего главе президентской администрации зададут множество вопросов, на которые у нее не будет ответов.
Они не жильцы на этом свете – все они не жильцы на этом свете. А этот мерзавец просто сидел здесь, дожидаясь своего шанса. Не подозревая о том, что эта ночь принесет ему самый крупный выигрыш за всю жизнь. И речь идет не о чем-то примитивном, вроде долларов. Он завалит самого президента, и тот с грохотом рухнет на землю, объятый пламенем, без какой-либо надежды на спасение. Как часто кому-то удавалось что-либо подобное? Вудворд и Бернстайн[7] совершили сверхподвиг, однако такое им даже не снилось. Это дело многократно переплюнет Уотергейт. Проблема настолько грандиозная, твою мать, что с ней не справиться.
Рассел едва успела добежать до туалета. Бёртон бросил взгляд на труп, затем посмотрел на Коллина. Оба агента молчали; сердца у них колотились с возрастающей частотой по мере того, как осознание абсолютной исключительности ситуации опускалось на них подобно каменной крышке гробницы. Поскольку ничего другого они придумать не могли, Бёртон и Коллин принялись прилежно снова наводить порядок в комнате, пока Рассел исторгала содержимое своего желудка. Через час они собрались и уехали.
Дверь бесшумно закрылась за ним.
Лютер прикинул, что у него в лучшем случае есть всего пара дней, а то и меньше. Рискнув, он зажег свет и быстро прошелся взглядом по внутреннему убранству гостиной.
Его жизнь от нормальной – или почти нормальной – шагнула прямиком в страну ужаса.
Сняв рюкзак, Уитни погасил свет и прокрался к окну.
Ничего – вокруг царила полная тишина. Бегство из особняка явилось самым выматывающим нервы событием в его жизни; это было даже хуже, чем иметь дело с оравой орущих северокорейских солдат. У него до сих пор тряслись руки. Всю дорогу назад ему казалось, что все встречные машины направляют свет фар прямо ему в лицо, стараясь выведать его страшную тайну. Дважды Лютеру попадались полицейские машины, и тогда его прошибала холодная испарина и становилось трудно дышать.
Уитни вернул машину на штрафстоянку, откуда «позаимствовал» ее вчера вечером, так что ее номера никуда не приведут. А вот кое-что другое могло привести.
Лютер сомневался в том, что его успели рассмотреть. Но даже если и успели, это даст лишь самые общие приметы: рост и телосложение. Его возраст, цвет кожи и черты лица по-прежнему останутся загадкой, а без этого все остальное – ничто. А поскольку бежал он быстро, его, скорее всего, сочтут молодым. Пока что оставался открытым лишь один путь, и всю дорогу обратно Лютер размышлял над тем, как с этим быть. Пока что он собрал в два чемодана столько из своих последних тридцати лет, сколько смог; сюда он больше не вернется.
Завтра утром он подчистит все свои банковские счета; это даст ему достаточно средств, чтобы бежать отсюда как можно дальше. За свою долгую жизнь Уитни уже с лихвой насмотрелся опасности в лицо. Но для того, чтобы сделать выбор между выступлением против президента Соединенных Штатов и простым исчезновением, не нужно было иметь семь пядей во лбу.
Добыча сегодняшней ночи была надежно спрятана. Три месяца работы ради награды, которая в конечном счете может обернуться для него гибелью. Лютер запер дверь и скрылся в ночи.
Глава 4
В семь часов утра позолоченные двери лифта открылись, и Джек шагнул в изысканную приемную компании «Паттон, Шоу и Лорд». Люсинда еще не пришла, поэтому ее стол – массив тикового дерева, вес около тысячи фунтов, стоимость примерно по двадцать долларов за каждый из этих фунтов – оставался незанятым.
Джек прошел по широким коридорам, залитым мягким светом настенных бра в неоклассическом стиле, повернул направо, затем налево и через минуту открыл дубовую дверь в свой кабинет. Где-то слышался трезвон телефонов: город пробуждался к новому деловому дню.
Шесть этажей, свыше ста тысяч квадратных футов по одному из самых престижных адресов в центре города вмещали больше двухсот высокооплачиваемых юристов, а также двухэтажную библиотеку, полностью оснащенный тренажерный зал, сауну, мужскую и женскую раздевалки с душевыми кабинками, десять конференц-залов, обслуживающий персонал численностью несколько сот человек и, что самое главное, список клиентов, внушающий зависть всем юридическим фирмам страны, – это была империя «Паттон, Шоу и Лорд».
Фирма пережила жалкую эпоху конца восьмидесятых, а затем, когда спад наконец закончился, быстро набрала скорость. Теперь она неслась на полных парах, в то время как многие ее конкуренты заметно съежились. В ней собрались лучшие юристы буквально из всех областей права – или, по крайней мере, тех областей, где платили лучше всего. Многих переманили из других ведущих фирм, соблазнив щедрыми премиями и обещаниями не жалеть долларов в погоне за новыми выгодными делами.
Администрация нынешнего президента пригласила трех старших партнеров фирмы на высшие должности. Фирма выплатила им выходное пособие в размере свыше двух миллионов долларов каждому; при этом само собой подразумевалось, что как только срок их службы в правительстве истечет, они вернутся обратно в упряжь, принеся с собой заказы на десятки миллионов долларов от своих новых знакомых.
Неписаный закон фирмы, который тем не менее строжайше соблюдался, гласил, что за дело нового клиента возьмутся только в том случае, если гонорар будет не меньше ста тысяч долларов. Управляющая комиссия уже давно решила, что меньшая сумма обернется для фирмы лишь напрасной тратой времени. И не возникало никаких проблем с тем, чтобы строго придерживаться этого правила – и процветать. В столице люди приходили за лучшим и ничего не имели против, чтобы платить за эту привилегию.
Фирма сделала лишь одно исключение из этого правила – и, по иронии судьбы, для единственного клиента, который был у Джека, помимо «Болдуин энтерпрайзез». Грэм мысленно взял себе на заметку почаще проверять это правило. Если у него выгорит, он сможет сам диктовать свои условия. Джек понимал, что вначале его победы будут маленькими, но ничего не имел против этого.
Сев за стол, Грэм развернул свежую «Вашингтон пост» и открыл стаканчик с кофе. В «Паттон, Шоу и Лорд» имелись целых пять кухонь и три официантки со своими собственными компьютерами. Вероятно ежедневно фирма потребляла пятьсот кофейников, но Джек покупал свой утренний напиток в маленькой забегаловке на углу, потому что на дух не переваривал то пойло, которое подавали здесь. Этот особый импортный сорт стоил целое состояние, но на вкус напоминал опилки, смешанные с водорослями.
Откинувшись на спинку кресла, Джек обвел взглядом свой кабинет. По меркам кандидата в партнеры фирмы, большой, четырнадцать на четырнадцать футов, с хорошим видом на Коннектикут-авеню.
Работая в службе государственных защитников, Джек делил кабинет еще с одним юристом, и окна в нем не было – лишь огромный плакат с пляжем на Гавайях, который Грэм приколол к стене в одно особенно отвратительное промозглое утро. Однако тамошний кофе ему нравился гораздо больше.
Когда он станет партнером, ему выделят новый кабинет, размерами вдвое больше – возможно, пока что еще не угловой, но и это также со временем можно было ожидать. Ведя счета Болдуина, Джек был четвертым по значимости «чудотворцем» фирмы, а всем членам ведущей тройки было уже за шестьдесят, и они предпочитали проводить время на поле для гольфа, а не в рабочем кабинете. Джек взглянул на часы. Пора включать счетчик.
Обыкновенно он приходил на работу одним из первых, но уже очень скоро здесь будет бурлить кипучая деятельность. По размерам окладов «Паттон, Шоу и Лорд» стояла в одном ряду с крупнейшими нью-йоркскими фирмами, и от сотрудников за большие деньги ожидали усердных трудов. Все до одного клиенты были архизначимыми, и их юридические запросы не имели границ. Одна-единственная ошибка в такой игре могла привести к тому, что оборонный контракт стоимостью четыре миллиарда долларов отправится в трубу, а фирма, входящая в сотню ведущих компаний Соединенных Штатов, объявит себя банкротом.
У всех кандидатов и младших партнеров, кого знал Джек, имелись проблемы с желудком; четверть лечилась от тех или иных хронических заболеваний. Грэм изо дня в день наблюдал их бледные лица и рыхлые тела, когда они сновали по девственно-чистым коридорам «П., Ш. и Л.», совершая очередной подвиг Геракла в юриспруденции. Это была обратная сторона столь высоких окладов, которые помещали этих людей в пять процентов самых высокооплачиваемых работников в стране.
Один только Джек мог не опасаться за свою карьеру. В юриспруденции умение находить общий язык с клиентами – великий уравнитель. Грэм проработал в «Паттон, Шоу и Лорд» около года, но уже заслужил уважение самых влиятельных и опытных сотрудников фирмы.
Все это должно было вызывать у него стыд, и так оно и было бы, если б не удручающее состояние всех остальных составляющих его жизни.
Отправив в рот последний крошечный пончик, Джек подался вперед и открыл папку. Юридическая работа нередко оказывается монотонной, а уровень его профессионального опыта был еще не таким, чтобы поручать ему самые захватывающие дела. Изучение контрактов на аренду недвижимости, подготовка данных для соглашений о защите авторских прав, учреждение компаний с ограниченной ответственностью, составление проектов меморандумов о взаимопонимании – вот чем Джек занимался день за днем, а дни становились все более продолжительными; но он быстро учился – это было необходимо для выживания, поскольку здесь от его опыта работы в суде не было практически никакого толка.
Традиционно фирма не занималась судебными процессами, предпочитая вместо этого решать более прибыльные и более постоянные корпоративные и налоговые вопросы. Когда же все-таки возникала необходимость участвовать в судебных тяжбах, эти дела передавались избранным элитным фирмам, специализирующимся как раз на работе такого рода, а те, в свою очередь, переправляли в «Паттон, Шоу и Лорд» все попадающие к ним заказы, не связанные с судебными разбирательствами. Это негласное соглашение успешно действовало на протяжении уже многих лет.
К обеденному перерыву Джек уже переложил две папки с документами из корзины «Входящие» в корзину «Исходящие», продиктовал три перечня и два письма и четырежды выслушал по телефону от Дженнифер напоминание о званом ужине в Белом доме, на который они приглашены сегодня вечером.
Ее отец был провозглашен какой-то организацией «Деловым человеком года». И то, что это событие удостоилось приема в Белом доме, красноречиво говорило о тесной связи президента с крупным бизнесом. Но, по крайней мере, Джек получит возможность взглянуть на президента вблизи. О том, чтобы познакомиться с ним лично, вероятно, речи не идет, однако, как знать, всякое может случиться…
– У тебя есть минутка? – В дверь просунул свою лысеющую голову Барри Алвис.
Он был самым возрастным кандидатом в штате фирмы, что означало, что его уже трижды обошли в гонке за партнерство и у него не оставалось никаких надежд успешно совершить следующий шаг. Толковый и трудолюбивый, Барри пришелся бы к месту в любой юридической фирме. Однако его желание сплетничать и, следовательно, перспективы привлекать новых клиентов равнялись нулю. Барри зарабатывал сто шестьдесят тысяч в год и еще двадцать тысяч получал в качестве премиальных. Жена его не работала, дети учились в частных школах, он ездил на «бумере» последней модели, не ставил перед собой непосильных задач и был вполне доволен жизнью.
Очень опытный юрист, имеющий за плечами десять лет напряженной работы, Барри Алвис должен был чертовски завидовать Джеку Грэму – и он ему завидовал.
Джек махнул рукой, приглашая его к себе в кабинет. Он знал, что Алвис его недолюбливает, понимал почему и не пытался это исправить. Грэм был готов многое сносить от своих коллег, однако и у его терпения имелись свои пределы.
– Джек, нам нужно срочно ускорить дело Бишопа.
Джек вытаращил глаза. Эта сделка, вымотавшая столько сил и нервов, умерла; по крайней мере, он так считал. Дрожащими руками он достал блокнот.
– Я полагал, что Рэймонд Бишоп не захотел идти на сделку с Комитетом по технической координации.
Усевшись, Алвис положил Джеку на стол толстенную папку и откинулся назад.
– Сделки умирают, затем воскресают, чтобы мучить нас. Завтра к вечеру нам нужны твои комментарии относительно вторичных финансовых документов.
Джек едва не выронил ручку.
– Это же четырнадцать соглашений, Барри, всего больше пятисот страниц! Когда ты об этом узнал?
Алвис встал, и Джек уловил у него на лице тень усмешки.
– Пятнадцать соглашений, шестьсот тринадцать страниц, через один интервал, не считая приложений. Спасибо, Джек. «Паттон, Шоу и Лорд» оценит твой труд. – Он повернулся к двери. – Да, желаю сегодня вечером приятно провести время вместе с президентом, и передай привет мисс Болдуин.
Алвис вышел.
Посмотрев на лежащую перед ним пухлую папку, Джек потер виски, гадая, когда этому сукину сыну на самом деле стало известно о воскрешении дела Бишопа. Что-то подсказывало ему, что отнюдь не сегодня утром.
Взглянув на часы, Джек позвонил своей секретарше, кое-как скорректировал свой рабочий план на сегодняшний день, прихватил папку весом добрых восемь фунтов и направился в конференц-зал номер девять, самый маленький и самый уединенный, где можно будет спрятаться и спокойно поработать. Шесть часов напряженного труда, затем отправиться на ужин, вернуться обратно, проработать всю ночь напролет, сходить в парилку, принять душ и побриться, закончить комментарии и положить их Алвису на стол в три, самое позднее четыре часа дня. Подлый стервец!
Шесть соглашений спустя Джек доел чипсы, допил «Кока-колу», надел пиджак и сбежал по лестнице с десятого этажа в фойе.
Такси отвезло его домой. Выйдя из машины, он застыл на месте.
Перед домом стоял «Ягуар». Блатной номер «УДАЧА» сообщил Джеку о том, что его будущая спутница жизни уже ждет его. Похоже, она злится на него. Дженнифер снисходит до того, чтобы приезжать к нему домой, только когда злится на него за что-то и хочет это показать.
Джек взглянул на часы. Да, он немного задержался, но все будет в порядке. Отпирая входную дверь, он потер подбородок: может быть, удастся обойтись без бритья. Дженнифер сидела на диване, предусмотрительно накрытом простыней. Грэм вынужден был признать, что выглядела она просто потрясающе: настоящая голубая кровь, что бы там ни понимали под этим в наши дни. Не улыбнувшись, Дженнифер встала и посмотрела на него.
– Ты опоздал.
– Ты сама знаешь, я не сам себе хозяин.
– Это не оправдание. Я тоже работаю.
– Точно. Но только разница в том, что у твоего босса такая же фамилия, как и у тебя, и его хорошенькая доченька крутит им как хочет.
– Мама и папа уже уехали. Лимузин будет здесь через двадцать минут.
– Времени полно. – Раздевшись, Джек заскочил в душ и отодвинул занавеску. – Дженн, будь добра, достань мой синий двубортный.
Пройдя в спальню, Дженнифер огляделась вокруг с плохо скрываемым отвращением.
– В приглашении сказано: черный галстук.
– Желательно черный, – поправил ее Джек, смывая мыло с лица.
– Джек, прекрати! Это же Белый дом, ради всего святого, это же президент!
– Мне предлагают выбор – черный галстук или нет, и я использую свое право отказаться от черного галстука. К тому же смокинга у меня нет. – Улыбнувшись, он задернул занавеску.
– А ты должен был его завести.
– Я забыл. Ну же, Дженн, успокойся! Никто не будет на меня смотреть; никому нет дела до того, во что я одет.
– Спасибо, Джек Грэм, огромное тебе спасибо. Я попросила тебя сделать одну маленькую вещь.
– Ты знаешь, сколько стоит это барахло?
Мыло жгло Джеку глаза. Он подумал про Барри Алвиса, про то, что ему предстоит работать всю ночь напролет и объяснять это Дженнифер, а затем ее отцу, и его голос наполнился сердитыми нотками.
– И сколько раз мне придется надевать эту проклятую тряпку? Один-два раза в год?
– После того как мы поженимся, нам предстоит часто бывать на мероприятиях, где черный галстук не просто желателен, а обязателен. Так что это будет хорошим вложением денег.
– Да я скорее вложу свои пенсионные накопления в бейсбольные карточки.
Джек снова высунул голову из-за занавески, показывая, что он шутит, но Дженнифер в комнате не было.
Вытерев полотенцем волосы, он обмотался им и прошел в крохотную спальню, где обнаружил висящий на плечиках на двери новенький смокинг. Появилась улыбающаяся Дженнифер.
– Принимай поздравления от «Болдуин энтерпрайзез». Это настоящий Армани. На тебе он будет смотреться просто превосходно.
– Откуда ты узнала мой размер?
– У тебя идеальный сорок второй, большой рост. Ты мог бы работать моделью. Личной моделью Дженнифер Болдуин…
Обвив Джека своими надушенными руками, она крепко прижалась к нему. Почувствовав, как ее внушительная грудь вжалась в его спину, Грэм мысленно обругал последними словами то, что сейчас у него нет времени этим воспользоваться. Хотя бы один раз без этих проклятых фресок, без херувимов и колесниц – и, может быть, все будет по-другому…
Джек с тоской посмотрел на маленькую незаправленную кровать. Ему придется работать всю ночь… Будь прокляты Барри Алвис и этот недоношенный Рэймонд Бишоп!
Ну почему всякий раз, когда он видит Дженнифер Болдуин, ему хочется надеяться, что у них все будет по-другому? По-другому – то есть лучше. Что она изменится, или он изменится, или они встретятся где-нибудь посредине… Она такая красивая, у нее есть все, о чем только можно мечтать. Господи, что с ним не так?
Лимузин без труда преодолевал заторы, оставшиеся после часа пик. Семь с лишним часов вечера буднего дня – улицы в центральной части Вашингтона были пустынными.
Джек бросил взгляд на свою невесту. Ее легкое, но необычайно дорогое пальто не скрывало глубокий вырез платья. Идеально выточенные черты лица, безукоризненная кожа; время от времени сверкает безупречная улыбка… Густые золотисто-каштановые волосы уложены в высокую прическу; обыкновенно Дженнифер носила их распущенными. Она была похожа на супермодель.
Джек придвинулся ближе. Улыбнувшись, Дженнифер проверила свой макияж – разумеется, идеальный – и потрепала его по руке.
Грэм погладил ее по ноге, затем задрал платье. Дженнифер оттолкнула его руку.
– Потом, может быть, – шепнула она так, чтобы не услышал водитель.
Улыбнувшись, Джек беззвучно прошевелил губами, что потом у него, возможно, будет болеть голова. Дженнифер рассмеялась, а он вспомнил, что сегодня вечером никакого «потом» не будет.
Откинувшись на мягкую спинку сиденья, Грэм уставился в окно. Ему еще никогда не приходилось бывать в Белом доме; Дженнифер там уже бывала, дважды. Судя по ее внешнему виду, она нисколько не нервничала; Джек же очень волновался. Когда лимузин свернул на Экзекьютив-драйв, он поправил галстук-бабочку и пригладил волосы.
Охрана Белого дома тщательно осмотрела лимузин и тех, кто в нем находился; как обычно, все присутствующие мужчины и даже женщины подолгу задерживали взгляд на Дженнифер. Наклоняясь, чтобы поправить туфли на шпильках, она едва не вывалилась из платья стоимостью пять тысяч долларов, чем несказанно порадовала нескольких мужчин из числа обслуживающего персонала Белого дома. Затем они вошли в само здание и предъявили тисненные золотом приглашения сержанту морской пехоты, который проводил их по коридору и вверх по лестнице в Восточный зал.
– О черт! – Президент наклонился, чтобы взять текст своей сегодняшней речи, и плечо ему прострелила острая боль. – Глория, кажется, у меня задето сухожилие.
Глория Рассел сидела в одном из просторных кресел, обитых плюшем, которыми супруга президента обставила Овальный кабинет.
Вкус у первой леди определенно был – хотя и мало что помимо него. На нее было приятно смотреть, но по части интеллекта она особо не блистала. Никакой угрозы власти президента и солидный плюс при опросах общественного мнения.
Родословная у нее была безупречная: старые деньги, старые связи. Однако связи президента с консервативной аристократией, обладающей финансовым и политическим влиянием, ни в коей мере не повредили его популярности среди либерального контингента, в первую очередь благодаря его харизме и умению достигать консенсуса. А также привлекательной внешности, имевшей очень большое значение, хотя никому не хотелось в этом признаваться.
У успешного президента должен быть хорошо подвешен язык, а Алан Ричмонд числом точных ударов мог поспорить с Тедом Уильямсом[8].
– Думаю, мне нужно показаться врачу.
Президент пребывал не в лучшем настроении, впрочем, как и Рассел.
– Алан, и как ты объяснишь ножевое ранение журналистам?
– Черт возьми, а куда же делась врачебная тайна?
Рассел только закатила глаза. Воистину он порой бывает просто непроходимо туп.
– Алан, ты подобен компании из списка «Форчун-пятьсот»[9] – любая информация о тебе тотчас же становится общественным достоянием.
– Ну не вся…
– Это мы еще посмотрим, хорошо? Дело далеко не закончено, Алан.
С прошлой ночи Рассел уже выкурила три пачки сигарет и выпила два кофейника крепкого кофе. В любой момент ее карьера, весь их мир могли обрушиться. Стук полицейских в дверь… Рассел приходилось прилагать все силы, чтобы с криком не выбежать из комнаты. Тошнота постоянно волнами накатывалась на нее. Стиснув зубы, она вцепилась в подлокотники кресла. В сознании прочно засел образ полной катастрофы.
Президент пробежал взглядом текст, что-то запомнив, в остальном полагаясь на импровизацию; память у него была феноменальная, и он в полной мере использовал это качество.
– Вот почему ты у меня есть, Глория, ведь так? Чтобы все было хорошо.
Алан посмотрел на нее.
У Рассел мелькнула мысль, что он все знает. Знает, что она с ним сделала. Глория напряглась, но тотчас же расслабилась. Он ничего не знает, это просто невозможно. Она вспомнила пьяные разглагольствования президента: о, как способна изменить человека всего одна бутылка виски!
– Разумеется, Алан, однако необходимо принять кое-какие решения. Нужно выработать различные стратегии, которые будут зависеть от того, с чем мы столкнемся.
– Я не могу отменить намеченные дела. К тому же этот тип все равно ничего не сможет предпринять.
– Нельзя на это рассчитывать. – Рассел покачала головой.
– Сама подумай! Чтобы объяснить свое присутствие там, ему придется признаться в краже со взломом. Ты можешь себе представить, чтобы он заявился с этим на какой-либо новостной канал? Да его тотчас же отправят в психушку. – Президент покачал головой. – Я в полной безопасности. Этот тип не посмеет и пальцем меня тронуть, Глория. Тут не может быть никаких вопросов.
По дороге обратно в Вашингтон они выработали стратегию действий. Их позиция будет простой: категорическое отрицание. Если дело дойдет до того, пусть за них всю работу выполнит абсурдность обвинений. А история эта действительно абсурдная, несмотря на то, что она абсолютно правдивая. Белый дом сочувствует бедному неуравновешенному преступнику с буйной фантазией и его опозоренным родственникам.
Конечно, существовала и другая возможность, но Рассел решила пока не доводить это до президента. Больше того, она пришла к выводу, что это наиболее вероятный сценарий. И тогда ей придется действовать.
– Случалось и не такое. – Она выразительно посмотрела на президента.
– Там ведь навели полный порядок, правильно? Не оставили ничего, кроме нее? – В его голосе прозвучала тень тревоги.
– Верно.
Рассел облизнула губы. Президент не знает, что нож для бумаги с его отпечатками пальцев и кровью теперь в руках у этого преступника-свидетеля.
Встав, она принялась расхаживать взад и вперед.
– Конечно, я не могу утверждать про определенные свидетельства сексуальной близости. Но это в любом случае не смогут привязать к тебе.
– Господи, да я даже не помню, было ли между нами хоть что-то! Мне кажется, было…
Услышав это замечание, Рассел не сдержала улыбку.
Обернувшись, президент посмотрел на нее.
– Что насчет Бёртона и Коллина?
– А что насчет них?
– Ты с ними говорила? – Смысл его слов не вызывал сомнения.
– Алан, им есть что терять – не меньше, чем тебе, разве не так?
– Чем нам, Глория, чем нам. – Он поправил перед зеркалом галстук. – Есть какие-нибудь указания на то, кто был этот любопытный зритель?
– Пока что нет; ребята пробивают номера его машины.
– Как ты думаешь, когда ее хватятся?
– Если погода будет стоять такая же теплая, думаю, скоро.
– Очень смешно, Глория.
– Кристи хватятся. Начнут выяснять, где она, свяжутся с ее мужем, заглянут к ней домой. На следующий день, может быть, через два дня, максимум через три.
– И полиция займется расследованием.
– Тут мы ничего не можем поделать.
– Но ты будешь держать руку на пульсе, ведь так?
Президент озабоченно наморщил лоб, быстро перебирая различные сценарии. Трахнул ли он Кристи Салливан? Хотелось надеяться, что трахнул. Тогда в той ночи будет, по крайней мере, хоть что-то хорошее.
– Насколько это будет возможно, не вызывая особых подозрений.
– Тут как раз все просто. Ты сможешь использовать то, что Уолтер Салливан – мой близкий друг и политический соратник. И для меня совершенно естественна личная заинтересованность в ходе расследования. Тщательно все продумай, Глория, ведь именно за это я плачу тебе деньги.
«И ты спал с его женой, – подумала Рассел. – Хорош друг, нечего сказать!»
– Это обоснование уже приходило мне в голову, Алан.
Закурив сигарету, Глория медленно выпустила дым. Ей стало лучше. В этом деле она должна постоянно быть впереди президента. Всего на один маленький шажок, и тогда все будет в порядке. Добиться этого будет нелегко; Алан Ричмонд проницателен, но он также очень самонадеян. Как правило, самонадеянные люди переоценивают свои способности и недооценивают всех остальных.
– И никто не знал, что она встречалась с тобой?
– Полагаю, мы можем рассчитывать на то, что Кристи держала язык за зубами. Голова у нее была пустая, все ее достоинства находились чуточку пониже, но даже их ей хватало, чтобы разбираться в экономике. – Президент подмигнул главе своей администрации. – Она потеряла бы где-то восемьсот миллионов долларов, если б ее муж узнал, что она трахается на стороне, пусть даже с президентом.
Увидев двухстороннее зеркало и кресло, Рассел догадалась о необычных предпочтениях Уолтера Салливана по части зрелищ; но опять же, если взять связь, о которой он ничего не знал, за которой он не наблюдал, как знать, какой была бы его реакция? Слава богу, это не сам Салливан сидел там в темноте.
– Я тебя предупреждала, Алан, что рано или поздно твои любовные похождения обернутся большими неприятностями.
Ричмонд посмотрел на нее, всем своим видом выражая разочарование.
– Послушай, ты думаешь, что я первый из тех, кто занимает эту должность, у кого были связи на стороне? Не будь такой наивной, Глория, черт побери. По крайней мере, я гораздо осторожнее кое-кого из своих предшественников. Я принимаю на себя все тяготы своей работы… и все вытекающие из нее преимущества. Понятно?
Рассел нервно потерла шею.
– Понятно, господин президент.
– Итак, это одиночка, который ничего не сможет предпринять.
– Всего один человек способен разрушить карточный домик.
– Вот как? Ну а в этом домике живет много народу. Хорошенько помни об этом.
– Помню, шеф, каждый божий день.
Раздался стук в дверь. В кабинет заглянул помощник Рассел.
– Осталось пять минут, сэр.
Кивнув, президент махнул рукой, отпуская его.
– Лучшего времени для этой презентации нельзя было выбрать.
– Рэнсом Болдуин делал щедрые пожертвования на твою кампанию, как и все его друзья.
– Милочка, можешь не объяснять мне, что такое платить по политическим долгам.
Встав, Рассел подошла к нему, взяла его здоровую руку и пристально всмотрелась ему в лицо. На левой щеке у президента был маленький шрам – память об осколке, оставшаяся со времени недолгой службы в армии в самом конце войны во Вьетнаме. Когда политическая карьера Алана Ричмонда пошла в гору, все женщины сошлись в том, что этот маленький изъян здорово повышает его привлекательность. Вот и сейчас Рассел поймала себя на том, что не может оторвать взгляд от шрама.
– Алан, я сделаю все возможное, чтобы защитить твои интересы. Ты пройдешь через все это, но нам необходимо работать сообща. Мы команда, Алан, и чертовски хорошая. Нас никто не свалит, если мы будем действовать вместе.
Президент мельком взглянул на Глорию, после чего вознаградил ее той улыбкой, которая обыкновенно сопровождала заголовки на первых полосах газет. Чмокнув Рассел в щеку, он привлек ее к себе; та прильнула к нему.
– Я люблю тебя, Глория. Ты – настоящий боец. – Президент взял текст речи. – Пора выходить на сцену.
Развернувшись, он вышел. Какое-то время Рассел смотрела на его широкую спину, затем осторожно потерла щеку и поспешила следом за ним.
