Огненный крест Гэблдон Диана

Он осушил бутылку до дна и поставил на стол, удовлетворенно вздохнув.

– Хотя если подумать, – он взглянул на меня украдкой, – из этой затеи и для Роджера вышел толк.

– «Мой сын», – процитировала я, кивая. – Думаешь, он успел осознать свои слова? Успел понять, что действительно любит Джемми как сына?

Муж только неопределенно дернул плечом в ответ.

– Не знаю. Надо бы ему свыкнуться с этой мыслью, прежде чем появится следующий малыш. Тот, в чьем родстве у него не будет сомнений.

Мне на ум пришел утренний разговор с Бри, но я промолчала. В конце концов, это касается только Роджера и Брианны. Я снова кивнула Джейми и принялась убирать припасы со стола.

В животе потеплело, и причина тому заключалась не только в горячем чае. Роджер пообещал, что примет Джемми как родного, кто бы ни был его отцом. Намерение, бесспорно, благородное и искреннее, однако голос сердца порой сильней любых обещаний.

Когда я, отягченная бременем, прошла через каменный круг, Фрэнк поклялся, что я останусь его женой, что он воспитает моего нерожденного ребенка как собственное дитя – и будет любить меня как прежде. Глас разума приказывал Фрэнку сдержать все три клятвы, но сердце выбрало только одну. Брианна стала его дочерью в то мгновенье, когда он впервые взял ее на руки.

Как бы сложилась жизнь, если бы у нас появился еще один ребенок? Тогда я и помыслить не могла о подобном, однако если допустить хоть на минуту, что… Я медленно вытерла чайник и завернула его в полотенце, пытаясь представить малыша, который мог бы родиться у нас с Фрэнком… но не родился – и не родится уже никогда. Бережно, словно спящего младенца, я прижала спеленатый чайник к груди.

Джейми стоял позади и смотрел на меня со странным выражением лица – нежным и полным горького сожаления.

– Я тебя когда-нибудь благодарил, саксоночка? – спросил он с хрипотцой в голосе.

– За что? – изумленно переспросила я.

Джейми взял меня за руку и притянул к себе, окружая запахом эля, мокрой шерсти и сладких, вымоченных в бренди цукатов.

– За детей, – тихо ответил он. – За детей, которых ты мне принесла.

Я медленно уткнулась лбом в надежную теплую грудь. Обхватила Джейми за талию и вздохнула.

– Эта доля была мне в радость.

– Мистер Фрейзер, мистер Фрейзер!

Я подняла голову и увидела летящего вниз по склону мальчонку. Он лихо размахивал руками, чтобы не упасть, и весь раскраснелся от холода и бега.

– Ух! – Последние несколько футов мальчишка пронесся на полных парах, и Джейми едва успел подхватить его на руки. С широкой улыбкой он поднял ребенка перед собой, и я опознала младшего сына Фаркуарда Кэмпбелла.

– Здравствуй, Робби! Что такое? Твой папа хочет, чтобы я забрал мистера Макленнана?

Робби помотал головой, и его непослушные лохмы разлетелись в стороны, как полы пастушьего плаща.

– Нет, сэр! – Он страшно запыхался и говорил, хватая воздух ртом. Горлышко раздувалось от усилий, словно у квакающей лягушки. – Нет! Папа узнал, где священник, и велел отвести вас туда. Пойдемте?

Брови Джейми поползли вверх. Он переглянулся со мной, кивнул и поставил малыша на землю.

– Хорошо, постреленок. Веди!

– Весьма хитрый ход со стороны Фаркуарда, – пробормотала я, и Робби помчался вперед, периодически оглядываясь на нас через плечо – не отстаем ли? Ребенок не мог привлечь излишнего внимания среди других детишек, постоянно сновавших от костра к костру. А вот если бы Фаркуард Кэмпбелл прислал к нам кого-то из своих взрослых сыновей, то его бы заметили сразу.

– Фаркуард отправил ко мне мальчишку – значит, разведал, кто тут замешан, однако хочет остаться в стороне. – Джейми посмотрел на небо и вздохнул с сожалением. – Я, конечно, обещал отыскать священника к заходу солнца… Ох, сдается мне, что свадьбы сегодня не будет, саксоночка.

Робби вел нас все дальше и дальше, лихо петляя по извилистым дорожкам и притоптанной сухой траве. К вечеру солнце выглянуло из облаков; оно уже почти скрылось за горным кряжем, но теплые закатные лучи еще омывали вершины деревьев, прогоняя дневную прохладу. Семьи собирались у костров, предвкушая сытный ужин, и никто не удостоил нас даже взглядом.

Наконец Робби остановился перед широкой тропой, ведущей вверх по склону и сворачивающей вправо. Исходив за прошлую неделю гору вдоль и поперек, я никогда не забиралась так высоко. Кто же арестовал отца Кеннета – и что Джейми будет делать?

– Вон там. – Робби указал на верхушку шатра, виднеющуюся за сосновыми зарослями.

При виде этого шатра Джейми издал странный сдавленный звук.

– Ага, – тихонько пробормотал он. – Вот оно как…

– Ты о чем? Чей это лагерь? – Я с сомнением осмотрела внушительное сооружение из коричневой вощеной парусины, слабо поблескивающей в вечерних сумерках. Шатер явно принадлежал какому-то состоятельному владельцу.

– Мистера Лиллиуайта из Хиллсборо, – сказал Джейми, нахмурившись в глубоком раздумье. Он погладил Робби Кэмпбелла по голове и достал из споррана пенни. – Спасибо, малыш. Беги к маме. Тебя уже, наверное, заждались к ужину.

Робби, довольный тем, что успешно выполнил важное дело, взял монетку и бесшумно скрылся из виду.

– Ясно. – Я настороженно посмотрела в сторону шатра.

Пожалуй, это многое объясняло. Мистер Лиллиуайт был магистратом из Хиллсборо. Во время Сбора он пару раз попадался мне на глаза – высокий сутуловатый мужчина, выделявшийся в толпе благодаря своей бутылочно-зеленой куртке с серебряными пуговицами. Хотя я знала, как он выглядит, мы не были представлены друг другу официально.

Магистрат отвечал за назначение шерифа, что объясняло связь Лиллиуайта с «гадким толстяком», про которого говорила Марсали, а также то, почему отца Кеннета держали под стражей именно здесь. Однако другой вопрос по-прежнему оставался без ответа: по какой причине шериф взял священника под арест – исходя из собственных соображений или по приказу Лиллиуайта?

Джейми взял меня под руку и отвел с тропы к небольшой сосенке.

– Ты знаешь Лиллиуайта, саксоночка?

– Только в лицо. А что?

Он улыбнулся, и, несмотря на беспокойство за священника, в глазах его мелькнуло мальчишеское озорство.

– Что, уже готова к бою?

– Вполне. Только если ты не предлагаешь мне оглушить мистера Лиллиуайта камнем по голове, чтобы выпустить отца Кеннета. Это скорее по твоей части.

Он рассмеялся и посмотрел на шатер со смутным сожалением.

– Эх, будь моя воля… – вздохнул Джейми, подтвердив мои опасения, и смерил шатер оценивающим взглядом, наблюдая, как парусиновые стенки прогибаются на ветру. – Внутри наверняка тесновато. Кроме священника туда поместится не больше двух или трех человек. Можно было бы подождать до ночи, позвать на помощь пару ребят, и…

– А от меня-то что требуется? – перебила я Джейми, решив положить конец преступным рассуждениям.

– Хм. – Он отвлекся от плетения коварных интриг – хотя бы на время – и осмотрел меня с ног до головы. Передник, заляпанный кровью после приема больных, остался в лагере, непослушные кудри я подобрала шпильками и в общем и целом вид имела довольно приличный, хотя подол платья был слегка заляпан грязью.

– Случайно, нет с собой лекарских инструментов? – с сомнением поинтересовался Джейми. – Какого-нибудь флакончика с полосканием или небольшого ножичка?

– Флакончик с полосканием, как же… А, нет, подожди. Вот, есть такой инструмент. Подойдет? – Порывшись в сумке, привязанной к поясу, я отыскала маленькую коробочку из слоновой кости, в которой хранились акупунктурные иглы с позолоченными наконечниками.

Джейми одобрительно кивнул и достал из споррана фляжку с виски.

– Да, подойдет. – Он протянул мне фляжку. – Вот, и ее возьми, хотя бы для виду. Иди к шатру, саксоночка, и скажи тому, кто сторожит священника, что он болен.

– Кто, стражник?

– Нет, священник, – ответил Джейми и одарил меня нетерпеливым взглядом. – Всему Сбору известно, что ты знахарка, и каждый знает тебя в лицо. Скажи, что отец Кеннет тяжко болен и ты должна дать ему лекарство, иначе он быстро зачахнет и умрет под арестом. Возражать они вряд ли станут… да и твой вид не вызовет ни у кого опасений.

– Им и не нужно меня опасаться, – ехидно подтвердила я. – Ты же не просишь, чтобы я воткнула свои иголки в сердце шерифа?

Джейми ухмыльнулся.

– Нет, просто хочу выяснить, зачем они схватили священника и что собираются с ним делать. Если я сам заявлюсь к Лиллиуайту с расспросами, он сразу насторожится.

Понятно. И если добытые мной ответы не понравятся Джейми, то диверсионный налет на крепость противника все-таки состоится. Я покосилась на шатер, глубоко вздохнула и поправила шаль на плечах.

– Хорошо. А чем займешься ты?

– А я приведу детей, – сказал Джейми и, сжав напоследок мою ладонь, зашагал по тропе.

Размышляя над загадочными словами Джейми – каких детей он приведет, зачем? – я приблизилась к откинутому пологу шатра. Все посторонние мысли развеялись, стоило мне увидеть джентльмена, который до того точно попадал под описание Марсали, что у меня даже не возникло никаких сомнений по поводу его персоны. «Гадкий толстяк» – низкорослый, похожий на жабу, с залысинами на лбу и с пузом, распирающим заляпанный жиром льняной жилет, с маленькими выпуклыми глазками, которые следили за мной с пристальным вниманием, будто оценивая на съедобность.

– Доброго дня вам, мэм, – сказал толстяк. Он взирал на меня без особой радости – видимо, счел не слишком аппетитной, – но все-таки отвесил вежливый кивок.

– Доброго дня! – бодро откликнулась я и склонилась в коротком реверансе. Вежливость не повредит, по крайней мере в начале беседы. – Я имею честь говорить с шерифом? Боюсь, нас еще не представили друг другу. Меня зовут миссис Фрейзер. Я жена Джейми Фрейзера из Фрейзер-Риджа.

– Дэвид Анструтер, шериф округа Ориндж. Мое почтение, мэм. – Он снова склонил голову, хотя и без особого пыла. Имя Джейми не произвело на него впечатления. Либо шериф ничего о нем не слышал, что маловероятно, либо ожидал появления посетителей.

Ладно, тогда не имеет смысла ходить вокруг да около.

– До меня дошли вести, что отец Донахью находится у вас, – любезно продолжала я. – Я врач и пришла навестить своего пациента.

Мистер Анструтер не ожидал такого поворота; его челюсть слегка отвисла, демонстрируя сильное нарушение прикуса, запущенное воспаление десен и выбитый зуб. Но прежде чем шериф успел закрыть рот, из шатра вышел высокий джентльмен в бутылочно-зеленой куртке.

– Миссис Фрейзер? – спросил он, приподняв бровь, и церемонно поклонился. – Вы желаете побеседовать со священнослужителем, который находится под арестом?

– Священник, под арестом? – Я изобразила глубокое удивление. – По какой же причине?

Шериф с магистратом переглянулись, и магистрат откашлялся.

– Возможно, вам об этом неизвестно, мэм, но на территории Северной Каролины службу могут проводить только представители государственной церкви – то есть англиканской. Богослужения любой иной церкви запрещены законом.

Такой закон был хорошо мне известен; более того, я знала, что соблюдали его крайне редко, поскольку всех священнослужителей в колонии можно было пересчитать по пальцам, и никто не пытался вести учет странствующим проповедникам, которые путешествовали от поселения к поселению.

– Боже милостивый! – Я пустила в ход весь свой актерский талант. – Нет, я об этом не знала. Надо же, как странно!

Судя по тому, как мистер Лиллиуайт захлопал глазами, мое изумление выглядело вполне натурально. Я откашлялась и достала серебряную фляжку и коробочку с иглами.

– Надеюсь, что это недоразумение прояснится в скорейшем времени. Однако мне бы очень хотелось проведать отца Донахью. Как я говорила, я его врач. Ему в последнее время нездоровится… – Я словно бы невзначай откинула крышку коробочки и показала иглы, позволяя своим зрителям самостоятельно придумать какую-нибудь страшную хворь. – Требуется постоянный уход. С вашего разрешения я бы хотела дать больному лекарство. Пациент не должен страдать из-за неосмотрительности врача.

Я обворожительно улыбнулась.

Шериф втянул шею в воротник куртки, и сходство со злобной жабой стало полным, зато на мистера Лиллиуайта улыбка подействовала должным образом. Поколебавшись, он посмотрел на меня.

– Я не уверен… – начал он, как вдруг со стороны тропы донеслись шаги. Сначала я подумала, что это Джейми решил вернуться, но вместо него из-за поворота вынырнул мой утренний пациент, мистер Гудвин, – рука надежно перевязана, на щеке легкая припухлость.

При виде меня мистер Гудвин тут же рассыпался в сердечных приветствиях, обдавая всех присутствующих облаком алкогольных паров. Кажется, он неукоснительно выполнил все советы о дезинфекции рта.

– Миссис Фрейзер! Что вы здесь делаете? Неужто пришли лечить моего друга Лиллиуайта? Хотя мистеру Анструтеру не помешала бы хорошая чистка организма, чтобы устранить избыток желчи, так сказать. Правда, Дэвид? Ха-ха-ха!

Он дружески хлопнул шерифа по спине; тот перенес такую вольность молча, с едва заметной гримасой, из чего я сделала соответствующий вывод об общественном положении мистера Гудвина в округе Ориндж.

– Джордж, дружище! – душевно поприветствовал его мистер Лиллиуайт. – Вы знакомы с этой милой леди?

– Еще как знаком, сэр! – Мистер Гудвин повернулся ко мне с широченной улыбкой. – Сегодня утром миссис Фрейзер оказала мне огромную услугу! Вот, смотрите!

Он помахал перевязанной рукой, и я с удовлетворением отметила, что движения явно не причиняли ему никакой боли, хотя причина тому крылась, скорее всего, в глубокой алкогольной анестезии, а не в моем врачебном мастерстве.

– Миссис Фрейзер вылечила мне руку всего лишь парой прикосновений и так удачно вырвала сломанный зуб, что я вообще ничего не почувствовал! Гляньте!

Он сунул палец в рот и оттянул щеку, демонстрируя пропитавшуюся кровью вату, торчащую из зубной лунки, и аккуратные черные стежки на десне.

– Поразительно, миссис Фрейзер, просто поразительно! – Лиллиуайт с интересом заглянул мистеру Гудвину в рот, принюхиваясь к запаху гвоздики и виски, и по его надувшейся щеке я заметила, как он трогает языком больной зуб.

– Что вас сюда привело, миссис Фрейзер? – Мистер Гудвин обратил свое дружелюбие на мою скромную персону. – Дело уже к вечеру. Не желаете ли отужинать у моего костра?

– К сожалению, я занята, – ответила я, растягивая губы в слащавой улыбке. – Мне нужно навестить пациента…

– Она хочет повидаться со священником, – перебил Анструтер.

Гудвин удивленно моргнул.

– Со священником? Вы привели сюда священника?

– Паписта, – подчеркнул мистер Лиллиуайт с легким отвращением. – До моего сведения дошли слухи, что на Сборе присутствует католический священник, который намерен свершить мессу во время вечерних празднеств. И я незамедлительно поручил мистеру Анструтеру произвести арест.

– Отец Донахью – мой хороший друг, – решительно сказала я. – Он приехал сюда по приглашению миссис Кэмерон, ни от кого не скрываясь. И ему требуется врачебная помощь. Позвольте мне ее оказать.

– Ваш друг, миссис Фрейзер?.. Вы католичка? – пораженно спросил мистер Гудвин. Он в недоумении потрогал свою щеку: мысль о том, что зуб ему вырвала папистка, не укладывалась у него в голове.

– Совершенно верно, – сказала я, надеясь, что, по мнению мистера Лиллиуайта, это не преступление.

Мистер Гудвин подтолкнул мистер Лиллиуайта локтем.

– Да бросьте, Рэндалл. Позвольте миссис Фрейзер взглянуть на святошу, вреда не будет. И если его вправду пригласила Иокаста Кэмерон…

На мгновение мистер Лиллиуайт задумчиво поджал губы, а потом шагнул в сторону, открывая передо мной полог шатра.

– Полагаю, вреда действительно не будет. Проходите, мадам, навестите своего… друга.

Солнце почти скрылось из виду, и внутри шатра было темно, хотя последние вечерние лучи еще освещали одну из парусиновых стенок. Я на секунду прикрыла глаза, чтобы немного привыкнуть полумраку, а потом моргнула и огляделась по сторонам.

Несмотря на тесноту, походная кровать и прочая полезная утварь намекали на определенную роскошь. В воздухе пахло не только влажной парусиной и шерстью, но и цейлонским чаем, дорогим вином и миндальным печеньем.

На фоне освещенной солнцем стенки виднелся силуэт отца Донахью; он сидел на скамье перед маленьким складным столом, на котором были разложены несколько листков бумаги, чернильница и перо. Напряженно-прямая спина и мученическое выражение лица священника красноречиво говорили о том, что с таким же успехом там могли лежать тиски, клешни и раскаленная кочерга.

У меня за спиной раздалось пощелкивание огнива, и по шатру разлился слабый свет. Чернокожий мальчишка – видимо, слуга Лиллиуайта – молча поставил на стол маленькую масляную лампу.

При свете лампы образ великомученика стал еще красочней. Священник выглядел как святой Стефан после избиения камнями: на подбородке красовался синяк, от надбровной дуги до скулы расплывался огромный лиловый кровоподтек. Веки припухли так сильно, что глаз превратился в узкую щелочку.

Заметив меня, Донахью широко распахнул уцелевший глаз и подскочил на ноги.

– Отец Кеннет! – Я крепко стиснула его руку, залихватски улыбнулась и начала представление для зрителей, стоявших перед входом в шатер. – Я принесла вам лекарство. Как вы себя чувствуете?

Я выразительно пошевелила бровями: подыграйте мне, святой отец! Священник пару секунд зачарованно смотрел на мои гримасы, потом все-таки сообразил, чего я от него хочу. Он громко кашлянул и, воодушевленный моим кивком, зашелся в кашле с удвоенным пылом.

– Ох… вы так добры… миссис Фрейзер, – прохрипел он.

Я открыла фляжку и налила ему щедрую порцию виски.

– Что случилось, святой отец? – шепотом спросила я, протягивая ему «лекарство». – Что у вас с лицом?

– Ничего страшного, миссис Фрейзер, уверяю вас. Сущие пустяки. – От волнения в его голосе проявился легкий ирландский акцент. – Не следовало сопротивляться шерифу во время ареста. Во всей этой суматохе я едва не заехал ему промеж ног, а ведь бедняга просто выполнял приказ. Да простит меня Господь!

Отец Кеннет благочестиво возвел здоровый глаз к небу, но в ухмылке, изгибавшей его губы, не было ни капли раскаяния.

Невысокий и жилистый, священник выглядел старше своих лет из-за долгих изнурительных дней, проведенных в седле. И все же ему было не больше тридцати пяти, а под черным плащом и поношенной сорочкой скрывалось сильное и гибкое, словно хлыст, тело. Я начала понимать, почему шериф держался настолько воинственно.

– Кроме того, – добавил он, осторожно притронувшись к подбитому глазу, – мистер Лиллиуайт принес мне свои искренние извинения.

Священник кивнул в сторону столика, и я заметила, что рядом с письменными принадлежностями стояла откупоренная бутылка вина и оловянный кубок. Бутылка была едва почата, а вино в кубке оставалось нетронутым.

Отец Кеннет взял предложенный мной виски и выпил залпом, мечтательно зажмурившись.

– Лучшее лекарство из всех, что мне доводилось принимать, – сказал он. – Благодарю, госпожа Фрейзер, вы вернули мне силы. Теперь и по воде пройти сумею.

Спохватившись, священник покашлял в кулак – на этот раз совсем тихонько.

– С вином что-то не так? – спросила я, покосившись на вход в шатер.

– Нет-нет. Просто я счел, что в текущих обстоятельствах мне не стоит принимать угощение магистрата. Считайте, совесть не позволила.

Он снова улыбнулся мне, не пряча иронии.

– За что вас арестовали? – прошептала я. Снаружи доносились голоса. Видимо, Джейми оказался прав: я не вызывала ни у кого подозрений.

– За проведение священной мессы. – Отец Кеннет тоже понизил голос. – Но это злейшая ложь. Я не проводил мессы с прошлого воскресенья, да и та была в Вирджинии.

Он окинул фляжку печальным взглядом, и я снова плеснула ему виски.

Пока священник неторопливо смаковал лекарство, я крепко задумалась. Что замышлял мистер Лиллиуайт со своими соратниками? Не могли же они и вправду судить священнослужителя за проведение мессы! Разумеется, найти лжесвидетелей не составит труда, но какой с этого прок?

И хотя в Северной Каролине католиков недолюбливали, я все равно не могла понять, зачем было арестовывать священника, который собирался покинуть колонию следующим же утром. Отец Кеннет приехал на Сбор из Балтимора – и только потому, что Иокаста Кэмерон попросила его об одолжении.

– Хм! – фыркнула я.

Отец Кеннет вопросительно посмотрел на меня поверх кружки с виски.

– Нет, не обращайте внимания. – Я махнула, предлагая ему продолжить свой рассказ. – Вы, случайно, не знаете, знаком ли мистер Лиллиуайт с миссис Кэмерон?

Иокаста Кэмерон была известной состоятельной женщиной с упрямым характером и не без врагов. Неясно, почему мистер Лиллиуайт решил досадить ей таким необычным образом, но…

– Я знаком с миссис Кэмерон, – сказал мистер Лиллиуайт из-за моей спины. – Хотя и не являюсь ее близким другом.

Я развернулась и обнаружила, что магистрат стоит на пороге, а следом за ним толпятся шериф Анструтер, мистер Гудвин и Джейми. Последний посмотрел на меня и приподнял бровь, сохраняя выражение сосредоточенного интереса.

Мистер Лиллиуайт поклонился мне.

– Я только что объяснил вашему мужу, мадам, что я действую исходя из лучших интересов миссис Кэмерон и пытаюсь узаконить положение мистера Донахью, чтобы он мог остаться в колонии. – Мистер Лиллиуайт холодно кивнул священнику. – Однако мое предложение было решительно отвергнуто.

Отец Кеннет поставил кружку на стол и расправил плечи, сверкая неподбитым глазом.

– Мне предложили подписать клятву, сэр, – обратился он к Джейми, указывая на бумагу и перо, лежащие на столе. – Согласно этой клятве, я должен отвергнуть учение о пресуществлении.

– Вот как? – переспросил Джейми с вежливым любопытством, а я наконец поняла, что священник имел в виду, когда говорил о совести.

– Он ведь не может ее подписать, разве нет? – спросила я, окинув взглядом собравшихся здесь мужчин. – Католики… то есть мы, – подчеркнула я, поглядывая на мистера Гудвина, – верим в пресуществление. Так ведь?

Я обернулась к священнику; тот улыбнулся и кивнул в ответ.

Мистер Гудвин бросил на меня грустный взгляд; вызванное алкоголем веселье заметно поубавилось из-за неловкости.

– К сожалению, миссис Фрейзер, таковы правила. Чтобы остаться в колонии на законных основаниях, священник, не принадлежащий англиканской церкви, должен подписать подобную клятву. Иначе нельзя. Многие так и делают. Вы знаете преподобного Урмстона, священника-методиста? Он ее подписал, как и мистер Калверт из баптистской церкви, который живет рядом с Уэйдсборо.

Шериф самодовольно ухмыльнулся. Я подавила желание хорошенько наступить ему на ногу и повернулась к Лиллиуайту:

– Отец Донахью не может подписать эту клятву. Что вы намерены делать? Бросить его за решетку? Но это бесчеловечно… он болен!

Отец Кеннет послушно закашлялся.

Мистер Лиллиуайт покосился на меня с подозрением и предпочел вести разговор с Джейми.

– Я имею полное право заключить этого человека в тюрьму, но не стану так поступать из уважения к вам, мистер Фрейзер, и к вашей тете. Однако завтра утром ему придется покинуть колонию. Мистера Донахью доставят в Вирджинию и освободят из-под стражи. Вы можете не волноваться о его судьбе – мы сделаем все возможное, чтобы дорожные тяготы не сказались на здоровье вашего друга.

Он устремил на шерифа холодные серые глаза; тот резко выпрямился, всем своим видом излучая благонадежность, однако выглядело это не очень убедительно.

– Что ж, ясно, – учтиво ответил Джейми. Он перевел взгляд с одного собеседника на другого, потом посмотрел на шерифа в упор. – Надеюсь, вы сдержите свое обещание, сэр. Если святой отец попадет в беду, я буду склонен принять это… весьма близко к сердцу.

Шериф выдержал его взгляд с невозмутимым выражением лица и не отводил глаз, пока мистер Лиллиуайт не откашлялся.

– Даю вам слово, мистер Фрейзер.

Джейми повернулся к нему с легким поклоном.

– Большего я и не прошу, сэр. Однако же не будете ли вы столь любезны отпустить святого отца, чтобы он мог провести вечер в кругу друзей и сердечно с ними попрощаться? Моя жена осмотрит и вылечит его раны, а утром мы снова доставим его к вам. Я за это ручаюсь.

Мистер Лиллиуайт поджал губы и притворился, будто обдумывает слова Джейми, но актер из магистрата был никудышный. Я с удивлением поняла, что он ожидал услышать подобное предложение и заранее собирался ответить отказом.

– Увы, сэр, – начал он, изображая глубокое сожаление. – Боюсь, я не могу удовлетворить вашу просьбу. Если святой отец пожелает отправить кому-нибудь весточку, – он указал на стопку бумаги, – то я непременно прослежу за тем, чтобы письма были доставлены адресатам.

Джейми откашлялся и расправил плечи.

– Что ж, смею ли я попросить… – И смущенно умолк.

– О чем же, сэр? – Лиллиуайт с любопытством посмотрел на Джейми.

– Не позволите ли вы мне исповедаться перед святым отцом?

Джейми разглядывал опору шатра, не желая встречаться со мной глазами.

– Исповедаться? – пораженно переспросил Лиллиуайт, а шериф злорадно прихрюкнул.

– Совесть покоя не дает? – грубо поинтересовался Анструтер. – Или скорую смерть почуяли?

Шериф ухмыльнулся, а мистер Гудвин разразился возмущенными протестами в его адрес. Джейми не обратил на них обоих внимания.

– Да, сэр. Понимаете ли, я давненько не был на исповеди и не знаю, когда такая возможность появится снова… – Он наконец посмотрел мне в глаза и быстро кивнул в сторону выхода. – Простите, господа, нам с женой нужно на минуточку отлучиться…

Не дожидаясь ответа, он подхватил меня под локоть и вывел наружу.

– Брианна и Марсали спрятались с детьми у тропы, – прошипел Джейми, когда мы выбрались из шатра. – Проследи, чтобы Лиллиуайт с этим уродцем шерифом отошли подальше, и заводи всех внутрь.

Глубоко пораженная, я осталась стоять на месте, а он нырнул обратно.

– Прошу прощения, джентльмены, – донеслось оттуда. – Не обо всех грехах можно рассказывать в присутствии жены…

Раздалось согласное бормотание; слово «исповедь» прозвучало несколько раз – кажется, это был исполненный сомнения голос Лиллиуайта. Джейми ответил ему раскатистым шепотом. Шериф громко переспросил «Вы… что?», но мистер Гудвин яростно на него шикнул.

После долгих невнятных переговоров послышались шаги; едва я успела спрятаться за сосновыми зарослями, как из шатра вышли три протестанта. День совсем угас, на небе мерцали закатные угли облаков, подсвеченных последними лучами солнца, но мужчины стояли совсем рядом, и я видела, что их обуревает смущение.

Сгрудившись поближе друг к другу, джентльмены погрузились в горячее обсуждение, то и дело бросая взгляды в сторону шатра, откуда доносился голос отца Кеннета, который произносил благословение на латыни. Лампа, бросавшая тени на парусиновые стенки, погасла; силуэты Джейми и священника растворились в исповедальном сумраке.

Анструтер придвинулся к мистеру Гудвину.

– Пресуществление? Что за чертовщина такая? – пробормотал он.

Мистер Гудвин выпрямился и пожал плечами.

– По чести сказать, сэр, я не очень хорошо понимаю значение этого слова, – чопорно объявил он. – Какая-то вредоносная доктрина папистской церкви. Возможно, мистер Лиллиуайт даст более точное определение… Рэндалл?

– Конечно. Это понятие означает, что, когда во время мессы священник произносит молитву, хлеб и вино превращаются в сущность тела и крови Христовых.

– Что? – Анструтер ничего не понял. – Как такое может быть?

– Превратить хлеб и вино в плоть и кровь? – ошарашенно переспросил мистер Гудвин. – Это же самое настоящее колдовство!

– Не беспокойтесь, это все выдумки. – В голосе мистера Лиллиуайта появились обычные человеческие интонации. – Наша церковь утверждает, что подобное превращение категорически невозможно.

– А вы уверены? – подозрительно спросил Анструтер. – Вы видели, как они это делают?

– Доводилось ли мне посещать католическую мессу? Разумеется, нет! – Лиллиуайт выпрямился во весь рост, грозно нависая над шерифом в сгущающейся темноте. – За кого вы меня принимаете, сэр!

– Тише, Рэндалл, шериф не хотел вас обидеть. – Мистер Гудвин положил руку на плечо друга. – По долгу службы ему приходится проявлять практичность.

– Что вы, сэр, не обижайтесь, – торопливо добавил Анструтер. – Я не это имел в виду. Просто… вдруг найдутся добропорядочные свидетели, которые смогут рассказать о подобных злодеяниях перед судом?

Мистер Лиллиуайт держался весьма прохладно.

– Этой ереси не требуются свидетели, шериф. Священники признаются в ней добровольно.

– Нет-нет, конечно же! – Анструтер согнулся в подобострастном поклоне. – Но получается, сэр, что паписты… э-э… участвуют в этом, как его, пресуче…

– Да, все верно.

– Тогда… это же людоедство, чтоб мне провалиться! – Шериф снова выпрямился и воодушевленно продолжил: – А людоедство запрещено законом! Давайте отпустим святошу, пусть идет разводить свои папистские шуры-муры с католиками – тут-то мы их всех и накроем! Упечем за решетку целую толпу, одним махом!

Мистер Гудвин испустил тихий стон, потирая щеку, – видимо, вырванный зуб давал о себе знать.

Мистер Лиллиуайт шумно выдохнул через нос.

– Нет, – сказал он ровным голосом. – Боюсь, ничего не выйдет, шериф. Мне было велено проследить за священником. Он не должен проводить никаких обрядов, и к нему нельзя пускать посетителей.

– А зачем же вы впустили туда Фрейзера? – возмущенно спросил Анструтер, махнув рукой в сторону шатра, откуда доносился неуверенный, едва слышный голос Джейми. Я решила, что он говорит на латыни.

– Это совсем другое дело! – запальчиво ответил Лиллиуайт. – Мистер Фрейзер настоящий джентльмен. Посетители не допускаются, чтобы священник не провел с ними тайный обряд венчания. Согласитесь, сейчас нет никаких поводов для беспокойства.

– Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил! – громко сказал Джейми по-английски, и мистер Лиллиуайт вздрогнул от неожиданности. В ответ раздалось вопросительное бормотание отца Кеннета.

– Грехи мои – похоть и нечестивость. И в делах, и в мыслях, – пылко объявил Джейми. Я удивилась: он хочет, чтобы его услышала вся округа?

– Понимаю, сын мой. – Голос отца Кеннета тоже вдруг зазвучал гораздо громче. Говорил он крайне заинтересованно. – В чем же заключался грех нечестивости? И сколько раз ты согрешил?

– Во-первых, я смотрел на женщин с вожделением. А вот сколько раз, я вам сразу и не скажу. С последней исповеди прошло немало времени… пусть будет сто. Надо ли мне перечислить всех женщин и рассказать, что я о них думал, святой отец?

Плечи мистера Лиллиуайта застыли.

– Пожалуй, у нас не хватит на это времени, Джейми, – ответил священник. – Не мог бы ты привести какой-нибудь пример, чтобы я понял… э-э… насколько тяжек твой грех?

– Хорошо, постараюсь, святой отец. Самый тяжкий грех был с маслобойкой.

– С маслобойкой? О, понимаю. Такая высокая и ручка торчком? – Слова отца Кеннета были преисполнены глубочайшего сострадания ввиду чудовищных перспектив для разврата.