Незримые Академики Пратчетт Терри

– Поняла?

– Да, Гленда.

– Неважно, что будет, – просто помни, что ты теперь умеешь печь пироги.

– Да, Гленда.

– Пепе пришел, потому что «Куль» хочет написать о тебе статью, – сказала Гленда. – Твоя картинка снова появилась утром в газете и… – Она замолчала. – Пепе, с ней ведь ничего не случится?

Пепе застыл, застигнутый врасплох в ту минуту, когда украдкой вытаскивал бутылку из буфета.

– На нас с мадам ты можешь положиться, – заявил он. – Только те, кто достоин наивысшего доверия, осмеливаются выглядеть так, как будто им совсем нельзя доверять.

– Пообещай, что ей придется только показывать одежду… Не пей, это яблочный уксус!

– В конце концов, сидр тоже делают из яблок, – заметил Пепе. – Да, все, что ей придется делать, – это показывать одежду, но, судя по толпе в магазине, еще заказчики хотят, чтобы она показывала туфли, шляпы, прически…

– И никаких фиглей-миглей, – предупредила Гленда.

– Вряд ли ты найдешь во всем мире более крупного специалиста по фиглям-миглям, чем мадам. Более того, я удивлюсь, если тебе, Гленда, известна хотя бы сотая доля тех фиглей и миглей, которые знает она, особенно в связи с тем, что львиную долю изобрела сама. Иными словами, поскольку мы сразу же распознаем фигли-мигли, как только их увидим, мы сумеем позаботиться о Джульетте.

– И она будет хорошо есть и высыпаться, – продолжала Гленда.

Пепе кивнул, хотя, судя по всему, обе эти идеи были ему совершенно чужды.

– И получать плату, – закончила она.

– Она получит долю с доходов, если останется работать у нас, – сказал Пепе. – Мадам хочет это обсудить.

– Да, а вдруг кто-то заплатит Джульетте больше, чем вы?

– Ох, боги мои, боги, как быстро мы учимся. Не сомневаюсь, мадам побеседует с тобой с огромным удовольствием.

Джульетта перевела взгляд с Гленды на Пепе, все еще не вполне проснувшись.

– Вы хотите, чтобы я вернулась в магазин?

– Я ничего не хочу, – ответила Гленда. – Решать будешь ты сама, слышишь? Вот и решай. Но лично мне кажется, что если ты останешься здесь, то основным твоим занятием будут пироги.

– Ну, не только пироги, – возразила Джульетта.

– Да, да, еще блины, жаркое и разнообразные ночные закуски. Но ты ведь меня поняла. Если ты уйдешь, то сможешь носить красивую одежду, ездить в необыкновенные места, которые далеко-далеко отсюда, знакомиться с новыми людьми. И ты знаешь: если удача решит повернуться к тебе спиной, просто предложи ей пирога.

– Неплохо сказано, – заметил Пепе, который как раз нашел следующую бутылку.

– Я бы правда очень хотела пойти, – сказала Джульетта.

– Тогда иди. Сейчас. Я имею в виду – вот прямо сию секунду. Ну, или, по крайней мере, как только Пепе допьет кетчуп.

– Но я ж не могу бросить вещи!

Гленда сунула руку за вырез и извлекла темно-красную книжечку с анк-морпоркским гербом на обложке.

– Это че такое? – спросила Джульетта.

– Твоя банковская книжка. Пятьдесят долларов лежат в банке, в целости и сохранности, и ты можешь забрать их в любое время.

Джульетта повертела книжечку в руках.

– Ох. В моей семье никто в банк не ходил. Только дядюшка Джеффри, да и то его сцапали, прежде чем он вернулся домой.

– Помалкивай об этом. Не заглядывай к своим. Купи себе побольше новых вещей. Когда все хорошенько обдумаешь, тогда повидайся с отцом и остальными. Даже если ты не уйдешь прямо сейчас, мысленно всегда двигайся вперед. Но лучше уходи прямо сейчас. Не стой на месте. Карабкайся выше. Делай то, что должна была сделать я.

– А Трев? – спросила Джульетта.

Гленда задумалась.

– А как у вас обстоят дела? Вчера вечером я видела, как вы болтали.

– Болтать не запрещено, – обиженно отозвалась Джульетта. – И потом, он просто сказал, что, типа, хочет найти работу получше.

– Что-что найти? – переспросила Гленда. – Я его не первый год знаю и ни разу не видела, чтобы он проработал хотя бы день.

– Он сказал, что подыщет себе хорошую работенку, – продолжала Джульетта. – Ему, типа, Натт велел. Натт сказал, что Трев, типа, должен понять, кто он такой, и тогда он, типа, поймет, что ему дальше делать. Я сказала, что он Тревор Навроде, и он сказал, что, типа, я ему очень помогла.

«Я несправедлива, – подумала Гленда. – Я говорю о переменах и о движении, а потому нужно допустить, что и Трев способен измениться». Вслух она сказала:

– Это твое дело. Решай сама, но смотри, чтобы он не распускал руки.

– Он никогда не распускает руки, – ответила Джульетта. – И меня это, типа, даже слегка тревожит… Мне ни разу не пришлось врезать ему коленом по шарам. Представляешь, ни разу.

Пепе, который только что обнаружил бутылку соуса ухты-ухты, издал сдавленный смех. Бутылка уже почти опустела, и, теоретически, он должен был остаться без желудка.

– Никогда-никогда? – уточнила Гленда, озадаченная столь странным развитием событий.

– Нет, он всегда очень вежливый и немного грустный.

«Значит, что-то замышляет», – подсказал внутренний голос. Гленда повторила:

– Ну… решать тебе. Ничем помочь не могу, но все-таки не забывай про колено.

– А как насчет… – начала Джульетта.

– Слушай, – твердо сказала Гленда, – или ты уходишь сейчас же, чтобы повидать мир, заработать много денег, попасть в газеты, ну и так далее – а я знаю, что тебе этого действительно хочется, – или придется во всем разбираться самой.

– А мы пока побудем здесь, – подхватил Пепе. – Знаешь, соусок был бы ничего себе, если добавить немножко водки, просто для пикантности. Оживить, так сказать. А если водки влить побольше, будет еще лучше, честно говоря.

– Но Трев мне нравится! – жалобно возопила Джульетта.

– Тогда о чем спорить, оставайся на кухне, – произнесла Гленда. – Вы уже целовались?

– Нет! Он никак не раскачается!

– Может, он из тех парней, которым не нравятся женщины, – чопорно заметил Пепе.

– Мы могли бы прекрасно обойтись без твоих замечаний, – огрызнулась Гленда, оборачиваясь.

– Типа, для других, вроде Гнилого Джонни, у меня всегда колено наготове, но Трев всегда такой… милый.

– Детка, я помню, что ты велела мне не лезть, а еще знаю, что в свое время был ужасным грешником и надеюсь им остаться, но я повидал людей больше, чем почтальон, и прекрасно понимаю, в чем тут засада, – вмешался Пепе. – У парня хватило ума допетрить, что она красавица, достойная того, чтобы ее рисовали стоящей на морском берегу без корсажа, в окружении толстых розовых младенцев, как водится. А он всего-навсего пацан с уличными ухватками. То есть зачем вообще стараться? У него нет шансов, и он это знает, хоть пока еще и не знает, что знает.

– Я бы его поцеловала, если бы он захотел, и точно не стала бы бить коленом по шарам, – сказала Джульетта.

– Решай сама, – повторила Гленда. – Потому что я не стану решать за тебя. Если я попытаюсь, то все испорчу.

– Но… – начала Джульетта.

– Нет, – перебила Гленда. – Ну же, ступай и купи побольше красивых вещей. Это твои деньги. И если вы за ней не присмотрите, мистер Пепе, колено будет только началом.

Пепе кивнул и осторожно потянул Джульетту за собой по каменным ступенькам.

«Что бы я сделала теперь, будь я героиней любовного романа?» – подумала Гленда, когда шаги затихли вдали. Прочитав десятки романов, она стала настоящим специалистом в вопросе о том, что делать, будь она героиней любовного романа. Хотя, как признавалась Гленда господину Шатуну, ее страшно раздражало, что в этих книжках никто не готовит. В конце концов, ведь без еды не обойтись. Чем плохо, если бы героиня испекла яблочный пирог? Разве совсем невозможно представить себе роман под названием «Гордость и булочки»? Несколько советов касательно того, как готовить кексы, были бы весьма уместны и смотрелись неплохо. На худой конец, Гленда обрадовалась бы, встретив упоминание о том, что влюбленные герои заварили кашу. По крайней мере, тем самым авторы признали бы, что люди действительно едят.

Гленда знала – чувствовала всем телом, – что сейчас ей следует залиться слезами. И тогда она начала мыть пол. Потом вычистила плиты. Уходя с кухни, она всегда доводила их до блеска, но это не повод не помыть еще раз. Старой зубной щеткой она выскребла мельчайшие частицы грязи из дальних уголков, отдраила каждый горшок песком, опорожнила жаровни, просеяла золу, подмела пол, связала вместе две швабры, чтобы убрать многолетнюю паутину с высокой стены. Гленда трудилась до тех пор, пока мыльная вода не полилась по каменным ступенькам, смывая следы.

Да, и еще кое-что. В леднике лежали анчоусы. Гленда разогрела парочку и подошла к огромному трехногому котлу, на котором вчера вечером написала мелком «НЕ ТРОГАТЬ». Она подняла крышку и заглянула внутрь. Краб, подаренный Верити Колотушкой накануне – как будто сто лет назад, – радостно помахал ей глазами.

– Интересно, что было бы, если бы я оставила крышку открытой? – спросила Гленда. – Как быстро крабы учатся?

Она бросила в котел раскисшие анчоусы, которые были приняты с восторгом, после чего замерла посреди кухни, размышляя, что бы еще сделать. Чугун не способен сиять, но плиты были вымыты и вытерты, а тарелки, образно выражаясь, вылизаны дочиста. Если хочешь, чтобы дело спорилось, возьмись за него сама. Чистота в исполнении Джульетты была сродни божественности – она проявлялась редко, хаотически и превосходила всякое понимание.

Что-то коснулось ее лица. Гленда рассеянно отмахнулась и обнаружила между пальцев черное перо. А, эти жуткие создания в трубах. Пора уже наконец от них избавиться. Гленда взяла самую длинную швабру и застучала по трубе.

– Эй, убирайтесь оттуда! – закричала она.

В темноте что-то зашуршало и послышались слабые птичьи вскрики.

– Звиняйте, мисс, – произнес чей-то голос, и Гленда увидела на лестничной площадке бесформенное лицо… как его, бишь?… Ах да.

– Доброе утро, Бетон, – сказала она троллю и невольно заметила, что из носа у него течет что-то коричневое.

– Нигде нет мистера Трева, – произнес Бетон.

– Я его все утро не видела, – сказала Гленда.

– Нигде нет мистера Трева, – повторил тролль чуть громче.

– Зачем он тебе нужен? – спросила Гленда. Насколько она знала, работа в свечных подвалах шла сама собой. Достаточно сказать Бетону: «Оплавляй свечи», и он не сдвинется с места, пока свечи не закончатся.

– Мистеру Натту плохо, – сказал Бетон. – Нигде нет мистера Трева.

– Отведи меня к мистеру Натту сию же секунду, – велела Гленда.

Норными обычно бывают только животные, но те, кто жил и работал в свечных подвалах, ежедневно расставляли в этом слове все точки над «ё». В подвалы они прятались, как в нору. Если стекальщики и макальщики попадались кому-нибудь на глаза выше подвального уровня, то неизменно очень спешили, а большую часть времени они просто работали, спали и пытались выжить.

Натт лежал на старом матрасе, крепко обхватив себя руками. Гленда взглянула на него и обернулась к троллю.

– Ступай и найди мистера Трева, – велела она.

– Мистера Трева нигде нет, – повторил тролль.

– Так иди и ищи!

Гленда опустилась на колени рядом с Наттом. Он лежал, закатив глаза.

– Мистер Натт, вы меня слышите?

Он как будто проснулся.

– Уходите, – сказал он. – Это может быть очень опасно. Дверь вот-вот откроется.

– Какая дверь? – спросила Гленда, стараясь сохранять спокойствие, и посмотрела на аборигенов, которые наблюдали за ней с легким ужасом. – Принесите что-нибудь, чтобы его накрыть.

При этих простых словах обитатели подвала в панике разбежались.

– Я видел дверь. Она опять откроется, – повторил Натт.

– Нет никакой двери, мистер Натт, – сказала Гленда, оглядываясь.

Глаза Натта широко распахнулись.

– Она в моей голове.

В подвале невозможно было уединиться, он представлял собой лишь ответвление в бесконечно длинном коридоре. Мимо все время кто-нибудь проходил.

– По-моему, вы перетрудились, мистер Натт, – заметила Гленда. – Вы бегаете по университету круглые сутки, вот и добегались до болезни. Вам нужно отдохнуть.

К ее удивлению, один из аборигенов принес одеяло, которое местами еще гнулось. Она укрыла им Натта в ту самую секунду, когда появился Трев. Выбора у молодого человека не было, потому что Бетон волок его за воротник. Трев посмотрел на Натта, перевел взгляд на Гленду…

– Что с ним такое?

– Не знаю, – Гленда поднесла палец к голове и слегка им покрутила в универсальном жесте, означающем «спятил».

– Уходите. Вам грозит опасность, – простонал Натт.

– В чем дело? – спросила Гленда. – Пожалуйста, скажи мне.

– Не могу, – ответил Натт. – Не могу сказать.

– Что именно? – уточнил Трев.

– Слова, которые не хотят быть сказанными. Могучие слова.

– Чем тебе помочь? – настаивала Гленда.

– Тебе плохо? – спросил Трев.

– Нет, мистер Трев. Перистальтика у меня с утра была в полном порядке.

Они увидели проблеск знакомого Натта – очень аккуратного, но немного странного.

– Ты что, болен головой? – спросила Гленда. Эти слова вырвались у нее от отчаяния.

– Да. Головой, – ответил Натт. – Тени. Двери. Не могу сказать…

– Кто-нибудь вообще умеет лечить такие болезни?

Натт некоторое время молчал.

– Да. Найдите какого-нибудь философа, получившего образование в Убервальде. Они умеют направлять мысли в нужное русло.

– То самое, что ты сделал для Трева? – уточнила Гленда. – Ты растолковал ему, что именно он думал про своего отца, и все такое, и Трев стал намного счастливее, да, Трев?

– Да, – ответил тот. – И не нужно тыкать меня локтем в ребра, мне правда полегчало. Может, тебя надо, это, загипнотизировать? – спросил он у Натта. – Однажды в мюзик-холле я видел одного типа, так он просто покачал блестящими часами, и люди стали делать всякие странные штуки. Даже лаяли, как собаки.

– Да, гипноз – важная часть философии, – подтвердил Натт. – Он помогает пациенту расслабиться, чтобы у мыслей появился шанс быть услышанными.

– Вот видишь, – сказала Гленда. – Почему бы тебе не попытаться усыпить самого себя? Сейчас я найду что-нибудь блестящее, чтобы покачать.

Трев вытащил из кармана свою любимую жестянку.

– Вуаля! И где-то, кажется, у меня была веревочка…

– Все это, конечно, очень хорошо, но я не смогу задавать нужные вопросы, потому что буду находиться под гипнозом, – заявил Натт. – Очень важно правильно задать вопрос!

– Я кое-что придумал, – сказал Трев. – Я велю тебе, чтоб ты сам себе задавал правильные вопросы. Ты бы знал, о чем спрашивать, если б тут лежал кто-нибудь другой?

– Да, мистер Трев.

– Но Трева тебе гипнотизировать не пришлось, – напомнила Гленда.

– Его мысли очень близко к поверхности. Боюсь, к моим так легко не подступиться.

– Тебя действительно можно будет загипнотизировать и сделать так, чтоб ты сам себе задавал правильные вопросы?

– В «Дверях обмана» Фуссбиндер действительно описывает способ самогипноза, – сказал Натт. – По-видимому, это вполне возможно… – Его голос оборвался.

– Ну, так давайте рискнем, – предложил Трев. – Лучше пукнуть, чем терпеть, как говорила моя бабуля.

– По-моему, не такая уж хорошая идея.

– Лично мне никогда не вредило.

– То, что я не знаю… то, что я не знаю… – забормотал Натт.

– Что такое? – спросила Гленда.

– То, что я не знаю… – повторил Натт. – Наверное, оно за дверью, потому что я убрал его туда… потому что, наверное, я не хочу об этом знать.

– Тогда, видимо, ты сам в курсе, чего именно ты не хочешь знать, – предположила Гленда.

– Да.

– Ну и насколько всё плохо? – поинтересовался Трев.

– Не исключено, что очень.

– А что бы ты сказал, будь я на твоем месте? – спросила Гленда. – Только не ври.

– Ну… – произнес Натт, слегка запинаясь, – наверное, я бы посоветовал вам заглянуть за дверь и лицом к лицу встретиться с тем, что вы не желаете знать, чтобы мы могли бороться с ним вместе. Именно такой совет, разумеется, дает фон Кладполл в своей книге «Doppelte Beruhrungssempfindung», потому что этот поступок лежит в основе анализа скрытых мыслей.

– Тогда ладно, – сказала Гленда, отступая.

– Но какого же рода неприятные вещи могут таиться в вашей голове, мисс Гленда? – спросил Натт, умудряясь быть галантным даже в зловонном свечном подвале.

– Есть кое-что, – ответила та. – Нельзя прожить жизнь, не подцепив гадость-другую.

– Ночью мне снились сны.

– Ну, всем снятся дурные сны, – сказала Гленда.

– Это были не просто сны, – ответил Натт, распрямился и протянул им руку.

Трев присвистнул.

Гленда охнула, а потом спросила:

– У гоблинов так и должно быть?

– Понятия не имею.

– Тебе больно?

– Нет.

– Ну, мож, они отрастают, когда гоблин, типа, становится старше, – предположил Трев.

– Да, наверное, им зачем-то нужны когти, – подхватила Гленда.

– Вчера был такой чудесный день, – пожаловался Натт. – Я был частью команды, а команда была вокруг меня. Я радовался жизни. А сейчас…

Трев привязал к побитой, но сверкающей банке замызганную бечевку.

– Так, мож, выясним, в чем проблема?

– Поправь меня, если я ошибаюсь, – заявила Гленда, – но если ты не хочешь знать, что именно ты не хочешь знать, то рано или поздно вещей, которые ты не хочешь знать, станет еще больше, и, если так и будет продолжаться, в твоей голове появится дыра.

– В том, что вы оба говорите, есть разумное зерно, – неохотно признал Натт.

– Помоги перенести его на кушетку, – попросил Трев. – Он, типа, должен так потеть?

– Сомневаюсь.

– Будет гораздо лучше, если вы меня прикуете, – сказал Натт.

– Зачем? С какой стати?

– Я думаю, осторожность не повредит. Некоторые вещи подползают под дверь. Они могут быть очень опасны.

Гленда взглянула на когти – черные, блестящие и, на свой лад, довольно аккуратные. Но трудно было представить, чтобы ими, например, рисовали картину или готовили омлет. Когти есть когти, они нужны, чтобы… когтить, не так ли? Но это же мистер Натт. Даже с когтями он оставался мистером Наттом.

– Ну что, начнем? – спросил Трев.

– Я настаиваю, чтобы меня приковали, – повторил Натт. – В старой кладовой, четырьмя дверьми дальше, лежит всякий металлический хлам. Я видел там цепи. Пожалуйста, поторопитесь.

Гленда машинально взглянула на когти и увидела, что они удлиняются.

– Да, Трев, пожалуйста, поторопись.

Трев проследил ее взгляд и бодро ответил:

– Я живо обернусь, ты и моргнуть не успеешь.

Меньше чем через две минуты Гленда услышала лязг – Трев тащил цепи по коридору.

Она боролась со слезами. Все это было так странно. Они перенесли Натта на кушетку и осторожно обмотали цепями, и там он лежал, глядя в потолок.

– К замкам нет ключей. Если я их закрою, то не сумею открыть.

– Закройте, – попросил Натт.

Гленда очень редко плакала и сейчас старалась удержаться.

– Мы зря это затеяли, – сказала она. – Только не здесь, в подвале. На нас же смотрят.

– Пожалуйста, покачайте маятником, мистер Трев, – сказал Натт.

Трев пожал плечами и подчинился.

– А теперь скажите, что я засыпаю, мистер Трев.

Тот откашлялся, продолжая качать жестянкой туда-сюда.

– Ты, типа, засыпаешь. Ты очень хочешь спать.

– Вот так, хорошо. Я невероятно хочу спать, – устало произнес Натт. – А теперь попросите, чтобы я занялся самоанализом.

– Что это такое? – быстро спросила Гленда, всегда настороже, когда дело касалось опасных слов.

– Прошу прощения. Я имею в виду: помогите мне исследовать в подробностях работу моего собственного ума при помощи вопросов и ответов.

– Но я ж не знаю, какие вопросы задавать! – воскликнул Трев.

– Зато я знаю, – терпеливо произнес Натт, – но вы должны приказать мне сделать это.

Трев пожал плечами.

– Мистер Натт, вы, типа, должны выяснить, какие проблемы у мистера Натта.

– Да, – сказал Натт, и его интонации слегка изменились. – Удобно ли вам, мистер Натт? Да, спасибо. Цепи почти не давят. Ошень карашо. А теперь рассказайт мне про вашу маму, мистер Натт. Это понятие мне знакомо, но у меня никогда не было матери, насколько я помню. В любом случае спасибо, что спросили.

То ли монолог, то ли диалог продолжался. Трев и Гленда сидели на ступеньках, пока тихий голос не произнес:

– О, та, библиотека. Что-нибудь такое есть в этой библиотека, мистер Натт?

– В библиотеке много книг.

– А что еще в библиотека, мистер Натт?

– В библиотеке много кресел и лестниц.

– А что еще есть в библиотека, о чем вы не желайт мне рассказывайт, мистер Натт?

Трев и Гленда подождали. Наконец послышался ответ:

– В библиотеке стоит шкаф.

– Этот шкаф какой-то особенный шкаф, мистер Натт?

Снова пауза, снова слабый тонкий голосок:

– Я не должен туда заглядывать.

– Почему он наполовину говорит как убервальдец? – спросила Гленда у Трева, забыв, какой у Натта примечательно тонкий слух.

– В исследованиях подобного рода вопросы задаются с легким убервальдским акцентом, чтобы пациент чувствовайт себя карашо и спокойно, – ответил Натт. – Я буду ошень благодарен, если вы больше не станете перебивайт.

– Извините, – сказала Гленда.