Джинн из подземки Горбенко Людмила

– Немного. Лужи в порту не для моей обуви.

– Сморкайся, чего уж там церемониться. Да-а, ситуация… Я чувствовал, что Михаила не найти. По крайней мере, сразу,– задумчиво сказал настоятель, поднимая глаза к перекрестному своду и доставая кошель с монограммой СП.– Ох, до чего не вовремя уехал Хаспер! Он бы мигом… Вот. Держи за усердие.

Монеты посыпались в подставленную руку.

На тыльной стороне ладоней настоятеля вздулись вены, сочувственно заметил Нилс, утираясь рукавом и не забывая попутно считать количество «дзинь». Бедняга. Видно, не один раз сжимал и разжимал кулаки в ожидании посланного на поиски монаха.

Тем временем «бедняга» пригнул голову под низким сводом и шагнул к переходу, что вел из здания приюта прямиком к церкви святого Паллы. Им пользовались, чтобы не одеваться в холодную погоду перед службой, но в данный момент старик преследовал другую цель: тонкие стенки каменного перехода были утеплены деревянными досками, а двери с обеих сторон могли запираться снаружи и изнутри, что делало его незаменимым для обмена секретами.

– Ты отличный сборщик пожертвований,– издалека начал настоятель, поигрывая ключами.

– Стараюсь брать дань со всякого проходящего,– скромно согласился Нилс.

Настоятель криво улыбнулся и повернул ключ в первой двери.

– Брат Апрам, который стоял с ящиком до тебя, тоже так говорил. Правда, до меня дошли слухи, что с некоторых хорошеньких панночек он предпочитал взимать жертву, так сказать, натурой… Пришлось э-э-э… выгнать. А ты молодец, никаких нареканий!

– Все во благо душевно обделенных,– пробормотал Нилс, провожая взглядом поворачивающийся ключ.

– Давно хотел тебя спросить: кем ты был до прихода в приют? Может, счетоводом? Или казначеем? Очень уж ловко с деньгами управляешься.

– Ммм… что-то вроде счетовода,– неуверенно буркнул монах, окончательно стушевавшись.

– Ладно, неважно. Придется тебе, сын мой, до возвращения Хаспера совместить сразу три занятия,– сообщил настоятель, тщательно заперев обе двери.

– Какие именно, святой отец? – Нилс постарался, чтобы в его голосе не слишком звенело напряжение.

– Когда будешь завтра собирать пожертвования и искать ход на станцию, заодно посматривай – не идет ли навстречу брат Михаил.

– Пожертвования? – не веря услышанному, переспросил Нилс. В глубине души он был уверен, что в последний день монашества его освободят от основной обязанности.– Собирать пожертвования? Я же… уезжаю послезавтра!

– Ты обсчитался,– мягко возразил настоятель.– Ты, сын мой, уезжаешь не послезавтра, а сразу после того счастливого дня, когда найдешь либо станцию, либо нашего подопечного. Ни минутой раньше. Ох, какое гневное лицо! Надеюсь, оно не обозначает, что ты против?

На самом деле возмущенное лицо Нилса именно это и обозначало.

– Вы считаете, что можно найти станцию, стоя посреди площади? – грустно спросил монах.

– А кто тебя держит на одном месте? – притворно удивился настоятель.– Ходи по улицам.

– Но горожане уже привыкли, что я стою именно на площади! – взвыл окончательно раздосадованный Нилс.

– Послушай, недогадливый сын мой! – рассердился настоятель.– Не все ли равно, где трясти ящиком? Погуляешь внутри Старого грода, рассмотришь все, что может называться «за». Только незаметно, не привлекая внимания! Вполне возможно, что вход стандартно помечен значками, как и остальные, просто никто не обращает на это внимания. Как там их подписывают?

– FE и цифры. Как правило, красным,– язвительно подсказал Нилс.– Сомневаюсь, что подобная примета осталась незамеченной в течение пятидесяти девяти лет.

– Очнись, сын мой! – криво улыбнулся настоятель.– На городских стенах ближе к порту столько всего понаписано, что скромные красные циферки даже в глаза не бросятся. Иди к себе, выспись как следует, а с утра приступай. Сам понимаешь, мне бродить меж помоек не по чину, тебе же в самый раз.

– А если Михаил успел кому-нибудь рассказать? – набычился Нилс.

– Я перестал молиться святому Палле только перед твоим приходом,– признался настоятель.– И он помог. Вразумил меня. Подумай и ты, Нилс: если к тебе подходит на улице явно больной умом человек и начинает рассказывать о неведомых сокровищах – ты поверишь? То-то и оно. Мы с тобой просто привыкли к своим подопечным, к их странностям. Обычный человек кинется бежать от приставшего к нему полудурка.

– Брат Михаил не столь уж болен,– упрямо напомнил Нилс.– У него речь нормального мужчины, а странность всего одна: стоит произнести при нем слова «добрая женщина», как Михаил начинает стонать, раскачиваться корпусом из стороны в сторону, а потом бросается к стене и тихо бурчит что-то не по-нашему, проковыривая дырку. Как правило, за полчаса приходит в себя. Пришлось вымарать из Михайлова экземпляра сборника канонов пятую, двадцать седьмую и семидесятую литуну – там «добрая женщина» чуть ли не через строчку. Вы видели его келью? Всю стенку дурачок расковырял. Словно песчаный берег с ласточкиными гнездами. Как только пальцы о камень не обломал!

– А вот это хорошая мысль! – оживился настоятель.– Надо еще раз наведаться! Прямо сейчас! Вдруг что наведет на след или хотя бы подскажет, куда он мог подеваться?

В келье брата Михаила было тихо. Догорала забытая сальная свеча, вся во вмятинах – видно, Михаил крутил ее в руках, прежде чем зажечь. Неодобрительно взирали на незваных гостей с икон лики святого Паллы и Чудесника Николы, любимых святых больного. Стены действительно были неровными, а прикроватная так и вовсе испорчена – сплошные ямки.

– Ну прямо крот, роет и роет! – укоризненно пробормотал Нилс, но настоятель не ответил. Подойдя к скромному ложу, он взобрался на соломенный матрас коленями и чуть не лбом уткнулся в стену.

– Вы… вы что? – растерялся монах.

Повернувшегося к нему старика было не узнать: его глаза горели безумным ужасом. Недаром говорят, что умственные болезни тоже заразны, мелькнула мысль у перепугавшегося Нилса. И что теперь прикажете делать? Запирать собственного настоятеля? Никому в приюте ничего не говорить, авось сами не догадаются?

– Сын мой… – прохрипел старик, простирая к Нилсу дрожащие руки.– Ты это видел вблизи?

Если Нилс и собирался делать ноги и звать Мита со смирительной рубахой, то было уже поздно. Настоятель с неожиданной силой прихватил его за шиворот (разодрав капюшон) и ткнул в стену носом.

Тычок получился знатный – мясистые ноздри Нилса с размаху приложились к твердому и заплакали кровавой юшкой. Монах инстинктивно лягнул обидчика пяткой, попытался оттолкнуться от стены руками и… его ногти зацепились за пучки острых волокон. Некогда каменная стена, часть скалы, сейчас была деревянной. По крайней мере в тех местах, где ее ковырял во время припадков брат Михаил.

– Липа! – потрясенно взвыл Нилс, растирая кровь пополам с соплями по горячему лицу.

– Липа,– грустно согласился настоятель, потирая ушибленное колено.– Причем во всех смыслах. А ты, оказывается, горазд ногами махать…

– Простите,– без особого раскаяния буркнул Нилс.

Беглое прочтение бумаг на Михаила, спешно извлеченных из канцелярского ящичка с документами, ничего не дало. Просто очередной несчастный, скитающийся по городам, приведенный в приют добрыми людьми. В приюте год. За это время подремонтировал худую крышу перехода, исправил обручи на старых бочках, отгрузил немеренное количество бутылок крепленого «Мирры от святого Паллы» и… каким-то образом превратил камень в дерево. Ни с кем особо не подружился, был нелюдим. Ни с кем не испортил отношений по причине мягкости и незлобивости характера.

Вернулись в келью.

– Что прикажете? – насупился Нилс.

– Тебе? – Голос настоятеля звучал жестко и спокойно, почти без эмоций.– Все отменяется, Нилс. С завтрашнего утра отправляйся в Старый грод. Никаких денежных сборов, нужно срочно отыскать эту треклятую станцию. Попутно расспрашивай о Михаиле. Болит?

– Что? – растерялся Нилс.

– Я спрашиваю про нос. Больно?

– Пустяк…

– Подойди и зажмурься.

Нилс послушно приблизился на шаг. Легкое дуновение прохладного ветерка, неожиданный жар где-то внутри ноздрей и вдруг – короткое онемение и непривычная расслабленность до дрожи в коленях. Монах начал кое о чем догадываться, но боялся себе поверить. И открыть глаза.

Рядом с ухом прошелестел смешок – настоятель тоже догадался о том, что брат Нилс догадался.

– Спасибо, отец. Так вы… вы, оказывается, настоящий врачеватель? – рискнул подать голос Нилс, по-прежнему жмурясь и стараясь удержать равновесие на слабых ногах.

Память услужливо подкинула факты, на которые он прежде не обращал внимания: подозрительно большое число излечившихся в приюте и привычку настоятеля прикрывать лоб повязкой или низко сидящим головным убором. Вот и разгадка: скорее всего на лбу старика клеймо, которым метят владеющих силой. Насколько помнил Нилс, у мануальных врачевателей это ладонь, у провидцев глаз, у бойцов меч, у доноров капля, у словесников буква «ар», у природников ягода, а у травников конопляный лист. С тех пор, как количество магов сократилось до угрожающе ничтожного, правительство Орасса и Каперии начало настоящую охоту за владеющими силой. Бывали случаи, когда даже трехлетним детям прижигали лоб тавром и ставили на государственный учет.

На этом озарение не остановилось. Нилс с ужасом вспомнил рассказы завсегдатаев пивнушки о том, что, лишенные возможности уехать за рубеж, владеющие силой отомстили родным пенатам, причем очень хитро. Они стали сбиваться в «семьи» – восьмерки из дополняющих друг друга членов – и постепенно подмяли под себя не только мелкие бандитские группы, но и серьезные государственные структуры.

Последней в памяти застывшего Нилса всплыла сплетня, которая заставила его вздрогнуть всем телом и перестать дышать, как от контрольного выстрела из арбалета в висок. Ведра! Даже последний скотник в их деревне знал, как именно расправляются мафиозные семьи с нежелательными свидетелями. По ведру бетона на каждую ногу – и в ближайший водоем.

– Кое-какие способности имеются.– Голос настоятеля над ухом звучал с легкой иронией.– Сам видишь. Точнее, не видишь, но наверняка чувствуешь. Уже не больно, правда? И насморк заодно прошел. Держи платок, утри кровь. Да-а, плохи дела, Нилс. Михаил-то у нас, оказывается, владеющий силой, словесник. А мы, дураки, и не знали. Непростительный прокол.

– Неужели такое возможно? – дерзнул открыть глаза монах. К его облегчению, настоятель выглядел вполне обыденно: над его головой не светился огненный шар, а руки выглядели нормальными руками, ни когтей, ни лучей из пальцев.– А тавро? Его лоб чист, я сам видел!

Настоятель посмотрел на монаха как на наивного младенца.

– И что? Владеющих силой клеймят только на территории Орасса и Каперии, чтобы не удрали за границу, в других вотчинах до подобной хитрости пока не дошли. Михаил, как и большинство приютских, человек пришлый. Да ладно клеймо– ума не приложу, как его силу не унюхал брат Хаспер!

Нилс припомнил неприметного щуплого коллегу с вечно сальными волосами, приклеенными ко лбу, отлынивающего от работы на приютском винограднике и постоянно потирающего платком длинный искривленный нос. Его слезящиеся глазки типичного ябеды смотрели на всех так пристально, что казалось: он все про тебя знает. Теперь понятно отчего – действительно знал. Заодно ясно, почему настоятель так сокрушался об его отсутствии. Вот это совсем плохая новость. Если с настоятелем Нилс был в добрых отношениях, то Хаспера терпеть не мог. Буквально вчера они поцапались из-за какой-то мелочи, и Нилс в горячке пообещал «оторвать доходяге его крючок и прибить в уличном нужнике вместо щеколды». Смелое заявление.

– Хаспер нюхач? – обреченно спросил он.

– Слабенький,– вздохнул настоятель.– По-хорошему способен работать в полноздри, не более. Удостоился клейма в возрасте двадцати с гаком – поздно для нюхача. Но как постановщик диагноза вполне пригоден. О! Слышишь? Никак наша повозка?

Окончательно добитый новостями, Нилс забрался на лавку и выглянул в узкое окошко, прорезанное почти под потолком. Действительно, у ворот тормозило приютское средство передвижения, узнаваемое не только по своеобразному внешнему виду, но и по звуку. Каждое колесо колымаги скрипело на особый лад, вместе же они составляли вполне приличный квартет, на малой скорости исполняющий нечто вроде похоронного поминания, а на большой – развеселую полечку-каперочку.

– Брат Хаспер прибыл,– угрюмо доложил Нилс.– Поклажи нет, значит, все распродал.

– Зови его! – обрадовался настоятель.– Прямо от ворот веди сюда! О нашем деле при стороже ни слова – просто скажешь Хасперу, что я приказал. Ситуация усложнилась, но я все же надеюсь, что с поисками Михаила приют справится своими силами, без привлечения помощи со стороны.

Вызванный Нилсом брат Хаспер послушно явился в келью Михаила. Зыркнув на настоятеля и прочтя в его глазах разрешение не таиться от Нилса, он внимательно осмотрел одеревеневшую стену и опустил голову, признавая свой недогляд.

– Чего уж теперь,– вздохнул старик.– Ищи. Лучше поздно, чем никогда.

– А ну, подай ту веревку,– неприветливо велел Хаспер Нилсу.

Протянув брату обрывок шнура, которым был подвязан подрясник Михаила, сушившийся в углу, Нилс еле успел отдернуть руку – костлявые пальцы вцепились в пеньковое плетение с такой поспешностью, что оцарапали ему кожу. Обнюхав веревку, Хаспер коротко, разочарованно взвыл и содрал подрясник целиком. Погрузившись в еще влажную ткань лицом, он замер. До слуха Нилса донеслись слабые свистящие шмыганья, как у принюхивающегося пса.

Видно, одежда Михаила пахла как-то особенно. Упав на колени, Хаспер задрал рясу, опустил нос и пополз по полу, не переставая втягивать воздух. Упершись в ноги сжавшегося в комок Нилса, обогнул его словно неодушевленный пень и уже у двери встал, отряхивая одежду, как ни в чем не бывало.

– Михаил жив,– уверенно заявил он.– И не ушел чересчур далеко, его следы еще сохраняют связь со ступнями, но запах уже слабеет; он выходит из припадочного состояния, возвращаясь к примитивной человеческой сущности. Простите, что не разнюхал в нем владеющего силой ранее. Заболевание Михаила столь редкого свойства, что способности словесника просыпаются лишь эпизодически, в моменты потрясений.

– Ты все это узнал по запаху? – не удержался Нилс, впервые ставший свидетелем работы нюхача.

– А как же иначе? – сверкнул глазами Хаспер, оскаливаясь и явно радуясь возможности похвастаться не таясь.– Слышал выражение «деньги не пахнут»? Врут, брат мой! Пахнут, да еще как! И страх пахнет, и любовь, и ложь, и предательство! А пуще всего пахнет магия. Даже трехдневный след источает сладковатую горечь, оседая во рту на нёбе… Знаешь, почему от полыняка шарахаются волки? Силы боятся. Поэтому же полыняк обожают ослабевшие до полной пустоты владеющие силой. Своим запахом он напоминает им об утерянном могуществе. Стимулятор.

– М-да,– вздохнул настоятель.– Выходит, не будь Михаил душевнобольным, мы бы распознали в нем коллегу сразу, а так… Иди к себе, Нилс. Поспи перед завтрашними поисками. Столкнешься в городе с Михаилом, все бросай и тащи недоумка в приют, как бы он ни сопротивлялся.

– Я? – вздрогнул Нилс.– А если он меня…

Хаспер, не удержавшись, рассмеялся, демонстрируя неприятно бледные десны. Нилс с неприязнью покосился на миниатюрное клеймо, выглядывающее из-под неопрятных волос на лбу нюхача.

– Вряд ли Михаил помнит что-то еще, кроме превращающего в дерево заклинания,– пожал плечами настоятель, равнодушно изучая потолок.– Чего застыл? Хочешь о чем-то спросить? Так спрашивай.

Нилс набрал полную грудь воздуха и решился:

– Святой отец, вы член мафиозной восьмерки?

– Я ее глава,– просто ответил приор без всякого позерства.

Это была не та простота, что хуже воровства. Это была та простота, что хуже убийства. Под бременем нового знания Нилс зашатался, а настоятель дружелюбно подхватил его под руку и пояснил:

– Если уж Господь дал способности, то грех ими не пользоваться. Ты не думай, мы не за всякую работу беремся. Опять же десятину на приют отсчитываем – это святое. Ребятишки талантливые, один к одному, донор и боец так вообще лучшие в Каперии. В некоторых вопросах наша группа даст фору даже столичному городскому магу. Хаспер вот только слабое звено.

– Я стараюсь! – оскорбился нюхач.– Хотите докажу?

Хаспер еще не успел развернуться, а Нилс уже почувствовал: доказывать будет за его счет. И не ошибся.

– Вчера после нашего разговора я сунул свой «длинный крючок» в твою келью и обнаружил… секретные сбережения!– мстительно начал нюхач, сверкая глазами.

– Какие сбережения? – попятился Нилс.– Да я не посмел бы даже…

– Битие в грудь оставь на потом! – развеселился настоятель.– Говорю же, у святого Паллы нет от меня секретов! Хаспер!

– Мой «длинный крючок» унюхал кое-что за иконой,– злорадно продолжил нюхач.– Отодвигаю ее – а там монеты. Пахнут неведомыми прошлыми грешками, врожденной хитростью, легким самодовольством, трудолюбием, более-менее искренней преданностью приюту. А также потрошками из «Обжорки», ромом, «Торским светлым». Далее запах двоится…

Нюхач сделал паузу, во время которой Нилс облился потом.

Чем ближе было возвращение домой, тем смелее он предавался мечтам. Причем аскетичными эти мечты нельзя было назвать даже с большой натяжкой. Сейчас этот проклятый нюхач-стукач с крючком вместо носа откроет свой рот и… прощайте обещанная лошадь, благодарность от города и родная деревня. За грешные помыслы – годовая епитимья, за укрывательство денег от мафии – ноги в бетон. И это будет вполне по-божески. Учитывая тот факт, что в приюте святого Паллы воля Бога и воля мафии вещают одними и теми же устами.

Хаспер внимательно уставился в красное лицо Нилса. Видимо, удовлетворившись ужасом своего обидчика, он вдруг вполне миролюбиво подмигнул ему и бодро продолжил:

– С одной стороны попахивает намерением вернуться домой, жениться на полной беловолосой женщине и завести пяток ребятишек. С другой… – Хаспер подмигнул еще раз,– ему противоречит желание непременно прославиться, заслужив иконописное изображение собственного лика с пятью цир-тонурами на голове и строку в святцах: святитель Нилс Торский, раскаявшийся грешник, покровитель экономных и бережливых.

Нилс замер. Грустно проводил застывшим взглядом Хаспера, который лукаво сверкнул ему глазами, поклонился настоятелю и ушел к себе.

– Значит, святитель Нилс Торский? – ласково осведомился настоятель.– Пять цир-тонур и нимб вокруг благостного лица? И одновременно супруг белокурой толстухи? Недурственное сочетание. Пятеро детишек, вероятно, родятся от святого духа. Ты случайно не страдаешь раздвоением личности, сын мой? Если нет, то пора бы и определиться.

Неожиданно для себя Нилс почувствовал, как страх и слабость отступают. Ведра с бетоном в разговоре пока не фигурировали, самые сокровенные мысли его были преданы огласке, других секретов он не имел, и терять ему было уже нечего. Оттолкнувшись от дна собственного унижения, Нилс стремительно понесся вверх, по пути обретая прежнюю уверенность в себе.

– Какого лешего? – коротко рыкнул он.– Пан приор, ваш нюхач просто-напросто врет! Сами говорите, он не особый специалист! Мало ли что брякнет – не верить же всему подряд. Мне бы только домой попасть. А там уж…

– Развернешь просветительскую деятельность,– любезно подсказал настоятель.– С белокурыми толстушками. Нехорошо, сын мой. Чем же тебе темноволосые худышки не угодили?

– Опять насмешничаете? – Нилс задрал голову к потолку кельи и укоризненно обратился к грубо намалеванному лику:– За что мне такое наказание, Господи? Какая нечистая сила дернула меня год назад залезть именно в эту повозку?

Хрупкий кусочек побелки мягко спланировал с потолка на лицо Нилса.

– Думаю, Господь таким образом сообщает, что год назад выбор у тебя был невелик, сын мой,– с плохо скрытой издевкой сказал настоятель.– Насколько я помню доклад своих подчиненных, в момент твоего забега по Крабской дороге, кроме нашей повозки ехал только катафалк. Но он, по очевидным причинам, не устроил тебя чересчур медленной скоростью. Вероятно, насчет монет за иконой в твоей келье Хаспер тоже ошибся?

– На сто процентов! – сухо отчеканил Нилс.– Не мое это, и чужого мне не надо, наверняка от предыдущего бедолаги осталось! Отслужившим по контракту при церкви ведь от города положено полпаунда в дорогу? Вот ими и обойдусь. Так я пошел?

– Скромен! – похвалил настоятель.– Только тороплив сверх меры. Тпру, сын мой! А станция?

– Вы издеваетесь? – заорал Нилс.– Сами ищите! У вас ведь здесь, оказывается, целая банда: и словесник, и врачеватель, и донор силы лучший в Каперии!

– Вот это темперамент! – развеселился настоятель.– Никто не издевается, сын мой! Невинные мечты свойственны каждому нормальному человеку. Твои еще вполне достойны, поверь опыту. Бог с ней, со строкой в Святцах. Лично я бы на твоем месте выбрал толстую белую женщину и ребятишек. Такие ценные гены, как у тебя, не должны погибнуть впустую. Без тебя, Нилс, нам не обойтись. Ни один из моей восьмерки не рискнет войти в подземку. Ты слышал про ворота, что пропускают всех, а выпускают только чистых, не прячущих на себе ценный металл или редкий камень?

– Допустим, слышал! И что? – запальчиво согласился Нилс, все еще не догадываясь, к чему клонит настоятель.

– Не все знают, что наравне с ценными металлами они чувствуют магию. Нюхач, боец или врачеватель – для ворот едино. Владеющий силой, кем бы он ни был, легко сможет войти в подземку – и остаться в ней навечно. Гномы всегда больше доверяли всяким разумным устройствам, чем живым охранникам, и не ошиблись – клейменным тавром нет ходу под землю.

– Стальная гильотина? – со знанием дела и неприкрытым злорадством уточнил монах, в данный момент полностью одобряя гномов.

– Если бы только она. Еще и удушающий газ. Теперь понимаешь, насколько мне важна твоя помощь?

Нилс набычился:

– Пан приор! Еще неизвестно, существует ли на самом деле эта станция! А если даже и существует, то сколько дней, недель или месяцев мне придется ее искать! Не губите, отпустите на волю! Домой хочу!

– Да иди! – разозлился настоятель.– Кто тебя держит? Я все понимаю, Верхние Кожемяки такое чудесное место, что даже две сотни паундов, пачка отпущений грехов с подписью кардинала и конь-трехлеток не сравнятся со счастьем вернуться туда на несколько дней раньше! Подумаешь – ерунда! И вправду иди!

Повисла тишина, во время которой стук собственного сердца показался монаху оглушительным. Приор ждал, нетерпеливо ковыряя изголовье Михайловой кровати. Светлый паучок несмело спустился из угла и, раскачиваясь на паутине, повис над его плечом.

– Ну да,– наконец недоверчиво буркнул Нилс, рассеянно отщелкивая паучка в сторону.– Пообещать-то легко! А потом, как станцию найду, окружите меня вашей бандитской командой и отберете все! Или просто сердце взглядом остановите. Я слышал, врачеватели это могут.

– А я слышал, что одна баба медведя родила,– ядовито сказал настоятель.

– Значит, ноги в бетон,– обреченно кивнул монах.– И концы в воду…

– Нет, надо же! – вскипел настоятель.– Дались всем эти ноги в бетон! Какой-то идиот глупость придумал, а остальные за ним, как попугаи, повторяют! К чему с бетоном возиться, сын мой наивный, не проще ли «каменный кулон» на шею? Эффект тот же!

– Пан приор!

– Ладно, Нилс,– вздохнул настоятель.– Уговорил, тебя не переупрямишь. Последняя уступка с моей стороны: перед ликами Господа и святого Паллы даю тебе свое самое крепкое и надежное слово, что не обману с наградой. И удерживать в приюте против воли не стану. Пошли-ка в мою комнату. До рассвета еще два часа, а у нас осталось еще одно немаловажное дело.

Оказавшись в келье настоятеля, Нилс впервые отметил мелочи, на которые совершенно не обращал внимания раньше. Скромные хоромы приора таили в себе отчетливое несоответствие формы и содержания, словно драгоценный заморский плод манго, крашенный под обычную картошку.

Изысканная резьба вьется по фасаду шкафа; скромное на вид, но поразительно мягкое и нежное на ощупь покрывало небрежно свисает с кровати; на полке стоят книги, обернутые в стандартные приютские бланки, сквозь прорехи которых блестит золотое тиснение; забытая на столе у окна чашка прозрачно светится тончайшим восточным фарфором.

– И что мне теперь… – осторожно начал Нилс, стараясь не слишком пялиться по сторонам.

– Держи.

– Что это? – Бумага с сургучной печатью, протянутая настоятелем, казалась такой хрупкой, что Нилс поторопился переложить ее на колени.

– Да ты раскрой.

– «В связи с тем, что податель сего владеет силой врачевать, оказывать ему всяческое содействие оружием, имуществом, а при особой необходимости и…»

– Теперь ты врачеватель! – торжественно заявил старик и хмыкнул.– Да не пучь глаза, всего лишь по документу! Сам понимаешь, монаху, собирающему пожертвования, не каждый отворит дверь. Особенно такому настырному, как ты. Углядишь богатую обстановку и, чего доброго, выклянчишь дополнительный сентаво.

– Я никого не неволю! – обиженно выпятил грудь Нилс.

– Наслышан, наслышан. Говорят, тебе легче дать лишнюю монету, чем отделаться. Документ зря не трепи и абы кому под нос не суй. Только если хозяин дома засомневается. Стучись во все двери подряд. Предлог придумай сам, врачевателю охотно дозволят войти. Осматривая дом, особый упор делай на подвалы, вряд ли ход на станцию будет располагаться выше.

События приобретали такой оборот, к которому Нилс явно не был готов. Ни морально, ни физически. Стоило представить, как он, вчерашний сборщик, обивает пороги домов и предлагает… а что он, кстати, может предложить?

«Здравствуйте. Я владеющий силой, врачеватель. Не хотите ли вы…» Бог мой, какой еще врачеватель?! Да в Старом гроде каждая собака знает его по запаху!

– Нет! – запротестовал Нилс, отпихивая от себя настоятельский документ.– Ничего не получится! Я уже год стою на площади каждый день, и под дождем, и под солнцем. Я так же привычен для горожан, как Главный собор! Меня все знают в лицо!

– Ты переоцениваешь людскую внимательность. Попроси рядового торца описать собор, и он затруднится даже с цветом черепицы на куполе. Вот ты, например, помнишь?

– Кажется, зеленая,– напрягся Нилс.– Нет, морской волны!

– А еще точнее, синяя,– с язвительным смешком сообщил настоятель.– С описанием монаха, стоящего под собором, будет еще хуже, поверь. Максимум, что помнит большинство: ряса до земли, требовательные голубые глаза и ящик. Убираем ящик, убираем…

– Глаза? – с тихим ужасом пискнул Нилс.

– Глаза пока оставим. Отправлять на поиски слепого слишком эксцентрично даже для настоятеля приюта душевнобольных,– рассмеялся старик.– Надевай рясу покороче и смотри в оба!

– А клеймо? – взвыл новоявленный врачеватель.– У меня же нет клейма!

– Нарисуем! – пожал плечами старик.– Тащи пробку…

Рассвет Нилс встретил уже в новой ипостаси. Критически оглядев свою работу, настоятель удовлетворенно кивнул.

– Из меня мог получиться неплохой иконописец, как думаешь?

Нилс счел за лучшее промолчать. По его мнению, из настоятеля и так получилось слишком много: и святой отец, и крестный отец мафиозной восьмерки, и владеющий силой, и авантюрист.

– Надеюсь, мы поладим,– подвел итог старик.– Очень надеюсь также, что ты не сбежишь с секретом. В противном случае, сам понимаешь…

– Понимаю,– каменным тоном согласился Нилс, мучительно стараясь нашарить в собственных мыслях что-то нейтральное, чтобы сменить скользкую тему.– Э-э-э… чуть не забыл: а если меня попросят кого-нибудь полечить?

– Лечи,– с явным облегчением откликнулся настоятель.– Врачеватели тоже не всесильны. По счастью, половина болезней проходит сама собой, что значительно упрочает нашу шаткую репутацию. Ладно, иди к себе. Хоть часок поспишь. Рожу особо подушкой не три, а то клеймо размажется. Постарайся к ночи вернуться – не дай бог, разденут или побьют в темноте. Ты ведь драться не умеешь?

– Нет,– сказал Нилс, ничуть не покривив душой.

Умением отмахиваться и наносить удары руками и ногами, что в общепринятом деревенском понятии обозначало драку, он действительно не обладал. Оружием владел еще хуже – меч или сабля так и норовили выскочить из рук и самостоятельно покарать неловкого нахала, дерзнувшего их коснуться. Единственный пригодный для самообороны навык, полученный помощником пивоторговца, заключался в легкости ворочания бочек, фляг и других крупных предметов округлой формы, заполненных жидкостью.

Хотя в принципе… что есть человек, как не крупный округлый предмет, наполненный жидкостью?

– Но если нападут – отобьюсь! – твердо закончил Нилс.

– Иди,– вздохнул настоятель.– И не забудь помолиться Палле!

Соорудив на лице нечто вроде скорби и судорожно пытаясь припомнить хоть одну молитву, брат Нилс мелко перекрестился и, пятясь, покинул келью в полном смятении.

Оставшийся в одиночестве настоятель устало зевнул и, подойдя к подвешенному у стены шнуру, резко дернул за него. На звон колокольчика прибежал запыхавшийся дежурный.

– Хаспера ко мне. Срочно.

Явившийся на зов Хаспер был не переодет и держал в руках чернильницу с воткнутым пером и стопку приютских бланков.

– Молодец, догадался,– похвалил настоятель.– А сам что же, не справишься?

– Не по мне задача,– честно признался нюхач.– Это Нилсу легко выдумками пыль в глаза пускать, он всему верит. Будь Михаил постоянно в силе, я бы его учуял, а так…

– Ладно, давай бумагу. Деньги возьмешь в гильдии жестянщиков, они остались должны за прошлый месяц.

– Они отдали.

– Ведрами? Я вернул назад. На кой нам столько ведер, Хаспер! Ладно. Если у жестянщиков опять денег не будет, бери у пекарей. Адрес поставщика помнишь? Второй дом от края Ключа. Кажется, он заказывал еще одного щенка вервольфа.

– Был щенок, я сам присутствовал. Только он, как бы поделикатней сказать, не совсем э-э-э… мальчик.

– Большой волк, что ли? – удивился настоятель.

– Да нет, по размеру-то как раз нормальный. А вот по возрасту… и полу… Словом, девушка это. Почти совершеннолетняя, но небольшого роста и худенькая. Охотники сразу под хвост заглянуть не додумались, а потом мы нацепили ошейник повиновения и было уже поздно. Визгу было…

– Но работать может?

– Думаю, да.

– Привезешь в приют, подберешь одежду, активируешь ошейник повиновения, натаскаешь на запах одежды Михаила и отправишь по нашему делу. Думаю, за пару дней умопомешанный отыщется и вервольфиху можно будет отпустить. Да, еще одно – там у нас на заднем дворе сухая бетонная смесь в котле осталась… убери ее с глаз долой.

– Чего вдруг? – удивился Хаспер.

– Временно, чтобы Нилса не нервировать. Не дай бог, углядит нечаянно и сбежит с перепугу. И вообще за ним… присматривай мимоходом.