Любимая мартышка дома Тан Чэнь Мастер

ГЛАВА 24

НА ВОСТОЧНЫЕ ОСТРОВА, БРАТЕЦ

Я видел многих властителей, в том числе в самые тяжелые для них минуты. Вблизи они редко напоминали самих себя на дворцовых церемониях, где нашим глазам являлись живые статуи, сверкающие золотом и разноцветным шелком. Вблизи же, по моему опыту, то были несчастные, раздраженные люди с помятыми лицами и загнанными глазами.

Человек, возникший передо мной на пороге, был не просто красив. Светлый император был великолепен.

Лицо седого льва в расцвете сил было свежим, губы чуть улыбались, а устремленные на меня молодые умные глаза сияли искренним уважением и сочувствием: я не мог бы и на мгновение усомниться, что встреча со мной для него — радость, что я ему приятен и интересен.

Этот человек нес свой немалый, как у всех принцев Ли, живот легко и с удовольствием. Он излучал веселую энергию и несокрушимое здоровье. Простые одежды пурпурного цвета были чистыми и сидели на нем ловко и аккуратно, как будто он не провел ночь в экипаже, а утро — среди собственной взбунтовавшейся гвардии.

Язамер в своем углу, боясь пошевельнуться.

Потом начал бормотать извинения «простого офицера-варвара, который не знает дворцового этикета». Гао, возвышаясь чуть сзади над плечом своего продолжавшего стоять властелина, молчал бесстрастно, но с явным одобрением.

— А ведь вам нелегко пришлось, офицер, — тихо и очень отчетливо сказал Светлый император, подходя совсем близко и всматриваясь в мое лицо. — Знаете что, вот вам мой первый приказ. Как только мы сейчас поговорим, зайдите-ка вы на здешнюю кухню и передайте им мое распоряжение, чтобы вам немедленно дали поесть. Там с этим большие проблемы, — тут он иронично улыбнулся, — но, например… — Последовала красивая пауза, длившаяся ни на мгновение больше или меньше, чем нужно, — например, кунжутную лепешку…

Снова пауза, но совсем маленькая.

— Прошлой ночью, в дороге, — снова раскатился этот невероятный баритон,-один… друг… принес мне такую лепешку вместо ужина. И знаете ли что? — Он повернул тяжелую львиную голову к Гао и просиял почти детской улыбкой. — Я никогда не забуду, как она была хороша.

Я чувствовал, что от близости этого человека, легко пахнувшего чем-то свежим и лимонным, по моим щекам сейчас польются слезы. Я хотел сказать ему, что и сам навсегда запомню вкус этой лепешки под звездами на теплом летнем небе. И еще — что я знаю то, о чем он молчит: голова того друга, который принес ему этот дар, торчит сейчас на острие копья над воротами.

Я хотел упасть к его ногам и, захлебываясь словами, успеть высказать все — как я спешил сюда, как боялся не успеть. И что сейчас, когда я увидел его, наступили самые важные и прекрасные минуты всей моей жизни, о которых я, если останусь жив, расскажу только самым дорогим и близким.

— Вот это и будет весь наш с вами дворцовый этикет, — совсем тихо закончил властитель половины мира, чуть улыбнувшись мне глазами.

Затем он легко повернулся и уверенно пошел к подушке у стены. Гао показал мне рукой на рогожу напротив, а сам, поддержав садящегося властителя под локоть, с кряхтеньем начал устраиваться на подушке сбоку от него.

— Так что там от Чжоу? — снова зазвучал этот баритон, но теперь уже в нем чувствовалась тревога.

С усилием я проглотил комок в горле, пытаясь напомнить себе, что этому невероятно красивому и сильному человеку — семьдесят два года, что он сидит в кольце мятежников и заговорщиков, которые требуют от него послать на казнь самую любимую женщину всей его жизни, что он борется как лев уже не только за свою власть, но и за жизнь.

— Господин Чжоу убит, — сдавленно сказал я. — Конный туань мятежников, возможно тот же, что обстрелял дворец, напал на его ведомство и сжег дотла. В Чжоу попали две стрелы. Я видел, я стоял рядом.

Император молчал, глаза его расширились. Он медленно повернул голову к Гао Лиши, чуть склонил ее, потом снова устремил взгляд в мои глаза.

— Я спешил сюда, государь, потому что господин Чжоу как раз накануне закончил тайные переговоры с посланцами халифата, а также с уйгурским каганом. Он мог не успеть передать вам новости. Круглый город объявляет о союзе с Поднебесной империей в борьбе с мятежом. Он готов еще до церемонии скрепления договора о союзе и границе печатью послать вам на помощь небольшой отряд воинов, чтобы ни у кого не было сомнений, на чьей стороне халиф. Уйгурский каган тоже объявляет о поддержке империи и тоже предложит свои войска. А также — коней, в обмен на шелк.

— Уйгуры… — медленно, с непередаваемым выражением выговорил Светлый император, бросая взгляд на Гао.

— Государь, конечно, прав: таким образом империи почти перекрывается путь на Запад, — заметил я. — Если она ослабнет еще больше, то уйгуры смогут практически независимо царить между империей и халифатом, беспрестанно интригуя, а главное — блокируя любую торговлю или же облагая ее налогом. Но без этой прокладки между двумя нашими империями и халифат не был бы так расположен к союзу. Это — их гарантия безопасности. Пока. Ну, а когда мятеж будет подавлен… что ж, государь, тогда можно будет заново посмотреть, кто в каких землях хозяин. Не впервые.

Император сидел с прищуренными глазами буквально мгновение, а потом мрачно кивнул. Он понял все с удивительной быстротой. Это была хорошая сделка. А главное — она укрепляла его позиции перед лицом заговорщиков: если император оказывался единственным, кто держал в руках бесценную информацию о двух договорах, — информацию, которой у наследника, возможно, не было…

Для властителя, которого ждала, похоже, та же судьба, что и его возлюбленную Ян, это была очень своевременная помощь.

— Отряд воинов халифа уже в пути, — завершил я доклад. — Им очень нравится сейчас этот договор, если не союз: они получают твердый контроль над Согдом, ослабленная империя ничем не грозит им на востоке, тем более что есть еще уйгуры… С уйгурами вел переговоры генерал Пугу Хуайэнь, — тут император еле заметно кивнул, — он готов вновь отправиться в путь, как только получит приказ государя. Мятежники могут попытаться перекрыть часть путей на Запад, но маленькая группа всадников всегда пройдет, дорог слишком много, у мятежников не хватит сил, чтобы заблокировать их все.

— Я вижу, что и вы сами, уважаемый воин, немало поработали для этого, — заметил государь, с интересом склонив голову набок. — Вы принесли нам надежду. С закрытой дорогой на Запад мятежник долго не продержится.

Тут он чуть задумался, подняв глаза к потолку. Было абсолютно тихо. Я взглянул на Гао, и тот, как мне показалось, чуть кивнул.

— Государь,- сказал я почти шепотом. — Кроме тайных переговоров, есть много других вещей, которые люди господина Чжоу умеют делать даже в одиночку. Сейчас вы в беде, и долг каждого солдата — помочь своему государю. Даже если это опасно.

Светлый император сделался вдруг очень внимательным.

— Государь, вы сразу поняли, что здесь происходит и почему происходит — продолжал я. — Вас хотят вынудить потерять лицо. Если вы поддадитесь им, значит, вы слабы. А не поддаться им нельзя. Но — их можно переиграть. Они провалятся. А поэтому… не мне судить, в чем виновна гуйфэй или был виновен ее брат…

— Их вина велика… — как эхо почти прошептал властитель. Глаза его не выражали ничего. Я понял, что император готов прорываться в южную столицу, к верным войскам — любой ценой, что он уже начал готовить себя к неизбежному, и задача моя в предстоящие мгновения будет нелегкой.

— Если позволите, государь, — мне только нужно, чтобы вы отдали приказ о том, что перед казнью — во дворе, на виду у всех — гуйфэй дозволяется провести краткое время одной у алтаря Учителя Фо, на противоположной стороне двора, напротив шеренги солдат…

Дальше я говорил чрезвычайно быстро, рублеными фразами, чертя план двора пальцем на грязном полу. Лицо императора было неописуемо — помню только, что он был абсолютно неподвижен и глаза его казались огромными.

А дальше, как только эта неприятная история разрешится, мы, на Восточных островах, получим ваш приказ — и исполним его. Можем вернуться или остаться там навсегда. Или — что пожелает государь.

— А что ты мне скажешь, Лиши, — тихо и почти саркастически прозвучал, наконец, этот прекрасный голос. — Ведь без тебя тут, как я вижу, не обойтись…

Если можно себе представить чуть раскачивающуюся обезьяну, улыбающуюся с закрытыми глазами, то это и было лицо Гао Лиши во время моего рассказа. Голос императора как будто разбудил его, но улыбка не исчезла.

— Очень дерзкий план, государь, — ответил этот замечательный человек, в котором пропал, наверное, настоящий шелкоторговец. — Рискованный. Рискованный вот для этого офицера. — «Не для вас», мог бы сказать он. — Ну, а я… Я тут сейчас подумал, государь, что уже давно живу на этом свете и видел от вас много добра. — Тут он, как и его друг и повелитель, сделал маленькую эффектную паузу… — Очень давно живу, и вот какая штука — глаза уже не те, часто ошибаюсь.

Я перевел дыхание. И тут наступил момент, о котором я до сих пор вспоминаю с ужасом. Я чуть не совершил страшную ошибку. Потому что государь в этот момент смотрел прямо на меня без всякого выражения, чуть выпятив вперед подбородок с небольшой седой бородкой, и как будто чего-то ждал — а я не имел понятия, чего же именно.

Император почти незаметно выдвинул подбородок еще дальше вперед. «Меня побуждают сказать еще что-то важное», — подумал я в панике.

— Шелк, государь, — извиняющимся голосом сказал, наконец, я. — Когда кончатся нынешние бедствия… а я уже давно в строю и немолод… моя семья в Согде торгует шелком… Я бы хотел монополию на три года на закупку шелка из одного маленького уезда под Сучжоу.

Я, видимо, угадал. До сих пор не знаю, что сделал бы император, если бы я не высказал этой, столь уместной и очевидной в такой ситуации, просьбы. Но теперь плечи его опустились, он чуть вздохнул. Я понял, что прошел испытание.

Властитель повернулся к Гао Лиши, энергично кивнул, потом обратил ко мне свое умное лицо и поклонился чуть глубже. Согнулся в поклоне и я.

Только императоры умеют давать согласие на подобные авантюры так, что при желании всегда можно потом утверждать, что на самом деле никакого согласия и не было.

И только позже я вспомнил буквально искру, мелькнувшую в его глазах, когда он уже поворачивался и вставал, как бы в виде милости опираясь на руку евнуха.

Это был не тот человек, которого можно обмануть. Он сидел на троне уже сорок четыре года. Он выиграл несколько войн и еще больше проиграл, он казнил минимум трех сыновей и пережил множество заговоров. Он все знал или чувствовал кожей. Он знал, кто я такой (а иначе — еще неизвестно, стал ли бы он говорить еще с одним человеком в ненавистном красном мундире). Он отлично понимал, что я всего лишь предлагал ему выбор — отдать единственную любимую женщину на убой заговорщикам и полностью унизиться в их глазах или отдать ее более молодому любовнику.

Это был очень плохой выбор. Но заговорщики не предлагали ему никакого выбора вообще.

В любом случае мне не следовало встречаться с ним еще раз или даже оказываться близко.

Оставляя за собой аромат лимонной свежести, владыка рушащейся империи скрылся во тьме коридора.

А я пошел выполнять императорский приказ — посетить кухню, которая на этой станции была расположена так, что ее и без приказа почти нельзя было не посетить,- на самом коротком пути, на прямой линии между внутренним двором и внешними воротами.

Особенно коротким этот путь получался, если зайти сзади храма Учителя Фо.

Но сначала я, как будто летя на крыльях, быстрым шагом пронесся по коридору под навесом обратно, в женскую комнату.

Ян все так же стояла, чуть изогнувшись, прислоняясь к дверной притолоке. Стояла абсолютная тишина. Жуткий, оскорбительный запах исчез. Женщины неподвижно сидели над вытянувшейся на полу Лю.

— Она умерла, — без выражения сказала Ян. — Ты знал, да?

— Знал, — вздохнул я. — Конечно, знал. А сейчас она должна сделать для тебя еще одно, последнее… Слушай меня, и очень внимательно. Отдай приказ сейчас — прямо сейчас, немедленно — завернуть ее и отнести к алтарю Учителя Фо, по ту сторону двора. Дальше — слушай и не пугайся. Я говорил с императором. Он сейчас объявит о твоей казни.

Она даже не вздрогнула, пробормотав что-то вроде «да, конечно».

— А ты, — продолжал я, — ты попросишь немножко времени — помолиться у алтаря Учителя Фо. И тебе это немедленно будет разрешено. Там мы с тобой встретимся. Конь ждет.

— Ну какой там может быть конь? Что тебе еще нужно? И почему ты мне отдаешь приказы? — так же, без выражения, спросила она.

Я не успел даже испугаться: не было, не было времени ни на что. Оглушить несчастную кулаком по голове, швырнуть ее через плечо и понести к Варзу? Но я никак не мог этого сделать: между нами и конем был двор, полный гвардейцев.

— Приказ императора, — рявкнул я солдатским голосом.

Ян вздрогнула, махнула рукой, произнесла несколько слов, женщины разом зашуршали одеждой, нагибаясь над телом Лю.

— У алтаря, — сказал я ей, бегом направляясь к выходу.

Солнечный свет заливал красный от мундиров двор. Черные мухи, мошки и прочая живность металась в этих лучах и роилась у злых солдатских лиц.

Некоторые из сидевших кружками на земле и оглядывавшихся в поисках тени встретили меня как родного. Я сделал знакомому уже офицеру успокаивающий жест: все в порядке. И сказал так, чтобы слышали и часовые:

— Сейчас будут новости.

Кажется, меня услышало несколько человек. В любом случае я стал уже частью местного пейзажа, и заговорщики вряд ли сомневались, что я делаю то же дело, что и они.

— Так, а вот где тут кухня? Я бы что-нибудь… — не очень уверенно спросил я у ближайшего солдата.

— А вот к кухне генерал Яо нам запретил подходить даже близко, — злорадно сообщил мне гвардеец. — Потому что нечего там делать: еды на всех нет, а хватает вот только на тех. — И он без всякого почтения кивнул в сторону галереи, где в полутьме таились император и прочие.

Милый ты мой генерал Яо, я бы тебя сейчас обнял крепко-крепко. Значит, в самой кухне и возле нее гвардейцев нет и не будет. Да это же просто именины сердца.

Ну, а в остальном, дорогой генерал, все было задумано отлично: окружить императора и семью Ян не просто стеной гвардейцев, а очень голодных и злых гвардейцев.

— Да мне бы чуть-чуть, или что-нибудь попить, — промямлил я. — А генералу Яо я ведь не подчиняюсь, так что, может, и ничего…

Гвардеец посмотрел на меня с глубокой жалостью.

Я шел через двор, слыша в своей голове пока что тихие и медленные щелчки пальцев. Император мог огласить свой приказ в любое мгновение, а мне еще очень многое предстояло сделать.

Я только на миг задержался, увидев в дальнем конце двора группу людей, в которых было нечто особенное.

Ян, конечно, была права, рассказывая мне, что вокруг определенных людей возникают «линии силы», потому что за этими людьми всегда наблюдают десятки пар глаз, пусть самым краешком. Отчего и стоят все в зале (или во дворе) так, чтобы «первое лицо» было видно или почти видно в каждое мгновение.

За высоким человеком в военной одежде, окруженным кольцом красномундирных личностей, без всякого сомнения, наблюдало сейчас множество глаз. И эти взгляды как будто приподнимали его над землей, а он беззаботно смеялся, закидывая голову.

На наследного принца Ли Хэна у меня времени было не больше одного щелчка пальцами, но я на ходу успел все же заметить его немалый живот — наследственное проклятие дома Тан, при худом и невеселом лице. Лысины, конечно, не было видно под шапкой-шлемом, но пересекавшие его лоб глубокие морщины виднелись издалека. Нет, этому далеко до его великого отца, думал я, быстро проходя через главный вход в раскаленный от солнца внешний двор и направляясь к воротам. Проклятые домашние штаны, видневшиеся под не совсем достававшими до земли полами мундира, к счастью, никого тут не волновали: офицер понесся куда-то, не успев одеться, война… И вообще человек, тем более военный, идущий куда-то решительным и уверенным шагом, ни на кого особо не глядя, нигде не вызывает больших подозрений: раз идет, значит, надо.

Часовые на воротах были прежними.

— Когда меняемся, ребята? — с озабоченным лицом обратился я к ним.

— Полстражи осталось, и дальше неизвестно, — ответствовал чернобровый, а товарищ его все так же молчал.

— Ну, тогда прозеваете самое интересное, — кивнул я. — Значит, так: тут может начаться маленькая заварушка, шум, крики, и прочее. Генерал Яо приказывает: ворота держать открытыми, но снаружи, как и раньше, никого не впускать. Теперь: когда начнется, я могу вылететь из вон той двери очень быстро, и на рысях — туда, на дорогу. Тем, кто вылетит за мной, загородите путь до дальнейших приказаний. Ясно?

— Ясно только, что скоро наконец начнется, — улыбнулся мой новый друг.

Я кивнул и двинулся обратно.

В такой момент настоящий тюрок обязательно пойдет и «посоветуется с конем», то есть постоит, уткнувшись лицом в жесткую пыльную гриву: не подведи, братец. Но сейчас я просто не мог этого сделать, я только удостоверился на ходу, что Варз стоит на месте и узел на его уздечке никто не перевязывал. Щелчки пальцев матери звучали в моей голове все громче и быстрее.

В кухне меня встретила немая сцена: женщины, тащившие тело Лю, и совершенно обалдевший хозяин кухни. Что пришло ему в голову при виде мертвого тела, которое придворные дамы тащат на кухню, к печам и разделочным доскам, сказать не могу.

— Сюда, сюда, проход здесь! — командирским голосом повелел я ничего не понимающим дамам.- Ну, вот же — через кухню, там выход из нее — и сразу задний вход в храм. А ты, — повернулся я к хозяину,- ты вот что. Мне нужны вот эти тряпки,-я ткнул рукой в сторону посудомойки, обмотанной одной тряпкой подмышками и вокруг плеч, второй — вокруг головы, и еще одной — снизу, так, что не очень чистый конец полотна был пропущен между ее попросту грязных голых ног и завязан узлом на поясе.

Хозяин остолбенел в очередной раз.

— Быстро, быстро! — повысил я голос. — За все платит Верховный цензор. Да снимай же ты ее…

Я буквально рванул серое полотно с бедер смущенно хихикавшей тетки неопределенного возраста. Хозяин отвернулся, подруги суетливо понесли посудомойке какие-то новые тряпки, так что от вида ее голого тела я оказался избавлен.

Оказавшиеся у меня в руках тряпки кисло пахли углями очага, несвежей едой и подгоревшим маслом.

— Масло, — сказал я. — Ну, конечно же, масло. Где у тебя, братец, стоит масло?

Вот тут уже хозяину стало по-настоящему нехорошо. С дрожащими губами наблюдал он, как гвардейский офицер в полном вооружении плещет из бамбуковых ведер масло на стены, потолок, на разделочные столы, минуя только полукруглые дыры очагов, где еще дымились угли. Потом попытался меня остановить.

— Ты что, не понимаешь, что сейчас вот ТАМ происходит??? — рявкнул я на него.

Мы оба повернули головы туда, где сиял солнцем двор. Там нарастал гул голосов и слышался другой характерный звук — негромкий лязг металла. Солдаты с проклятьями поднимались с земли и строились там же, где сидели. Я еще раз прикинул расстояние от них до меня: далеко. Пока все хорошо.

Хозяин обреченно кивнул. Он и без того давно уже понимал, что ТАМ происходит что-то страшное.

Скользя по маслу мягкими сапожками, я выбрался из кухни и через три шага по земле оказался уже у алтаря, сжимая в кулаке сорванное с кухарки тряпье.

В пахнущем ароматным дымом храме никого не было. Каменный Учитель Фо, с ниспадающим жирными складками белым животом, блаженно улыбался, глядя куда-то поверх уложенного перед ним тела женщины, которую я когда-то лечил от головной боли, судорог ног и попутно — от любовного томления. Руки его, ладонями вверх, безвольно лежали на каменных коленях.

Во дворе, заполненном людьми, было очень тихо. Неподвижной фигурой под навесом застыл император. В противоположном углу такими же статуями высились наследник Ли Хэн, кто-то еще — кажется, его сыновья, толстопузый военачальник — видимо, генерал Яо.

Вышагивающий как страус евнух Гао Лиши медленно вел сквозь солдатский строй, под руку, ослепительно красивую женщину в зелено-белом шелке. Бабочка с коричневыми крыльями пронеслась над ее головой, летя к большому персиковому дереву.

Драгоценная наложница Ян шла, неуверенно покачивая бедрами. Она смотрела под ноги полуприкрытыми глазами и чуть улыбалась. Она была сказочно хороша, так хороша, что мое сердце сдавила сладкая тоска. Я хотел бы, чтобы эта прогулка к дереву не кончалась никогда, чтобы даже бабочка замерла в воздухе над этой странной парой.

Ян чуть погладила ладонью руку евнуха, снимая ее со своего локтя, и с очередным неповторимым изгибом тела повернула к храму — и ко мне. Мои ноги начали напрягаться, как перед прыжком. Да, этот прыжок все еще оставался выходом, хотя и наихудшим. Пока что те, кто видел мою голову над кромкой стены в темноте храма, могли подумать, что «один из наших» отрезает преступнице и этот путь. Но если бы я схватил ее и бросился бежать во тьму кухонного выхода, за нами погналась бы целая толпа, и буквально сразу.

Ян переступила из света во тьму и остановилась перед телом Лю. Меня она увидела, но как бы не заметила.

— Твое платье, — сказал я ей. — Быстро снимай платье. Отдай его ей, как она отдала тебе свою жизнь.

В ответ на меня посмотрели абсолютно отрешенные глаза. Ян молчала и не шевелилась. Ужас начал сдавливать мне грудь.

— Быстро, быстро,- бормотал я, дергая на ней пояс. — Ворота открыты, часовые ждут, конь стоит за этим выходом — только быстро!

Тут Ян вцепилась своими руками в мои, а взгляд ее зафиксировался на желтом луче солнечного света, упиравшемся в утоптанную бурую землю между храмом и кухней. В этом луче вились мухи над отрубленной куриной головой.

— Земля, — сказала она. И чуть пошевелила губами. С этого мгновения ее движения стали четкими, а лицо — осмысленным. Она мгновенно распустила широкий шелковый пояс, вывернулась из платья одним кошачьим движением и осталась в нижней юбке и такой же полупрозрачной блузке. Я начал буквально срывать с нее длинные серьги и ожерелье из розового нефрита, но она, чуть оттолкнув мои руки, и это сделала сама и мгновенно. Также быстро надела свои любимые камни на шею Лю, успев погладить при этом подругу по щеке. На пояс ей не забыла прицепить соскользнувшие было с него ароматические мешочки. Обернула непослушное тело Лю в свое платье. С брезгливостью взяла у меня грязные серые тряпки, поднесла к носу.

Я обнял тело Лю, положив ее голову себе на плечо, с громадным трудом поднял, оторвав ее ноги от земли, и сделал шаг из храма в пятна света, к ждущим десяткам гвардейцев по ту сторону двора.

Вздох прошел по солдатским рядам. «Все нормально, — уговаривал себя я, делая на подгибающихся ногах шаги к ждавшему меня под персиковым деревом бесстрастному Гао. — Всем все понятно: несчастная лишилась сознания, но эти штуки у нее не пройдут, „малиновый барс" доставляет ее к месту казни».

Я бережно переложил страшно тяжелое и неподвижное тело на чуть выставленный вперед живот старика и приготовился отпустить руки, он, не глядя на меня, накинул Лю на шею петлю, которую все это время держал в руке. Затем ее тело начало сползать по этому животу вниз, а петля в выставленной вперед, напоказ, руке — натягиваться, а я на неожиданно легких ногах тронулся в обратный путь — шагов двадцать — тридцать — обратно к храму.

Никто не смотрел на меня, все как завороженные наблюдали за сползающим на землю телом в зелено-белом шелке со знаменитыми на всю империю украшениями розового нефрита.

Ян у алтаря так и держала в руке три тряпки, немигающие ее глаза были прикованы к двум почти неподвижным фигурам под деревом.

С проклятиями я намотал тряпье на ее голову, плечи, пытаясь засунуть под него чистую белую ткань блузки, потом начал оборачивать другую тряпку вокруг талии, засунув кончик набедренной повязки между ее ног (она послушно чуть раздвинула их).

Сердце мое дико застучало — никто в мире, увидев эти молочно-лимонные мягкие бедра, не подумал бы, что это ноги посудомойки. Я зачерпнул рукой храмовую пыль и мазнул по этим ногам раз, другой. Оглянулся.

Ряды гвардейцев пришли в движение, несколько человек двинулись к месту казни. И — кто-то из них показывал рукой прямо на меня, видимо, уловив какое-то шевеление во тьме у храмовой статуи. Наши с ним глаза встретились через пустоту двора.

Всё; выяснять, что он при этом думает, времени не было. Я рванул Ян за руку — вон из храма, втащил ее в черноту заднего выхода из кухни, в запахи масла и пережаренных корочек. Вытащил меч и наклонился с ним к тихо тлеющему очагу.

Вот теперь помогай мне, бог Огня, бог моей матери!

От брошенных веером углей стены, пол и потолок кухни заполыхали золотисто-голубоватым пламенем все сразу, с жирным треском. Мы с Ян рванулись через стену этого огня, разом отделившую нас от десятков гвардейцев во дворе.

Из кухни во внешний двор мы вылетели в толпе таких же растрепанных мужчин и женщин (отлично! великолепно!), и теперь в Ян, упавшей раз на скользкий от масла кухонный пол, уже никто не узнал бы самую прекрасную женщину империи.

Люди метались у коновязи, от которой я за полщелчка пальцев отвязал ржущего Варза; некоторые уже бежали к воротам. С Ян, буквально переброшенной через седло, я на рысях двинулся через весь этот хаос, к округлившимся глазам двух знакомых мне часовых, замерших у — повезло, повезло! — все еще распахнутых ворот. Они уже никак не успели бы их закрыть к тому моменту, когда вдруг в глазах молчавшего до той поры гвардейца справа начало появляться изумление, а потом страх: он все внимательнее всматривался в лицо Ян. «Т-т-т…» — «тин», то есть «стой», пытались выговорить его губы.

С лицом чернобрового тоже что-то происходило: оно прыгало и дергалось, раздираемое самыми противоречивыми мыслями.

— Куда это ты собрался, офицер? — прошипел он наконец, в то время как рука его тянулась к рукояти меча.

Но я уже нависал над ним, Варз яростно крутил головой, а у меня с лицом тоже кое-что творилось — губы сами по себе расплывались в улыбку, счастливую-счастливую.

— На Восточные острова, братец, — ответил я, глядя в его напуганные глаза. — В гости к императору Сёму…

Я тронул Варза вперед, он оттолкнул гвардейца грудью, тот отскочил, на лице его была полная паника.

— …и к императрице Мичико.

— Тин!!! — наконец выговорил второй гвардеец.

— А обеда точно не будет, я сжег кухню,- обернувшись, любезно сообщил ему я и врезал коню ногами по бокам.

Варз злобно оскалился и рванул в галоп. Я прижимал к себе Ян все крепче, ощущая сквозь мундир нижнюю часть ее тяжелой груди, судорожно дышащую грудную клетку, сгиб бедра.

— Тин, тин! — неслись удаляющиеся крики сзади.