Война чудовищ Афанасьев Роман

Глава 5. ВОЙНА ЧУДОВИЩ

Клинок взвился над головой Сигмона, и зеленое сияние легло на его плечи подобно плащу. Призрачный свет очертил вокруг владельца светлый круг, властно раздвинув липкое варево тьмы. И только прямо перед таном остался клочок темноты – непроницаемый силуэт, похожий на человека. Арли.

Вампирша подняла голову, и зеленый свет клинка лег на лицо, заливая бледные щеки оттенком гнилой плоти. Меч дрогнул, Сигмон вскинул вторую руку и взялся за рукоять, пытаясь удержать непослушное железо.

Арли нахмурилась и покачала головой. Она сердилась: ее глаза пылали алым огнем, губы сжались в узкую полоску, а брови выгнулись сломанной стрелой.

Волшебный клинок бился в руках тана пойманной птицей. Ладони невыносимо жгло зеленым пламенем, но Сигмон лишь крепче стискивал зубы. Он не собирался отпускать руки – пусть сгорят до кости, но он не опустит клинок.

Арли вскинула голову, и волосы темной волной упали на хрупкие плечи. Ее лицо поплыло, потеряло очертания, и тан чуть не вскрикнул – на него смотрел упырь. Красное пламя в глазах, серая шкура вместо кожи, огромные клыки, отражающие зеленое пламя клинка...

Эльфийский меч вопреки воле хозяина рванулся вверх, а потом рухнул вниз топором палача, увлекая за собой ослабевшие руки человека. Тан закричал – он ясно видел, как сквозь обличье вампира проступает лицо черноволосой девчонки с зелеными глазами. Он не смог остановить клинок. Лишь только немного изменил его путь.

Удар вспорол плащ на груди Арли, и она отпрыгнула назад, словно испуганная кошка. Эльфийский меч ударил в камни под ногами, оставил в них проплавленную полосу и снова пошел вверх, выворачивая запястья владельца. Тан боролся с клинком лишь долю секунды – пока не хрустнули суставы. Потом меч рванулся вверх, поднимаясь к заветной цели, и тогда Сигмон с облегчением опустил лицо прямо на пылающее лезвие.

Мир взорвался зеленым огнем, вспыхнул свечой и тотчас сгорел дотла, обрушив на тана волну темноты. Он повис в кромешной тьме – неподвижный, бездыханный, не чувствующий ни боли, ни страха, ни огорчения... Мертвый и холодный.

Свет вернулся не сразу. Едва заметно, исподтишка, он прокрался в личную темноту тана, ступая осторожно, как зверь, что подкрадывается к жертве. Тьма сменилась серым полумраком и сквозь него медленно, как на волшебной картинке, проступили мелкие детали, выплавляя новый мир – мир без Сигмона ла Тойя.

Дом крестьянина, простой и добротный, с соломенной крышей и плетеным забором. В крыше темнеют дыры, забор завалился на бок, у крыльца лежит скелет собаки. Вот и семья – посреди двора стоят темные фигуры. Неподвижные, бесшумные, одинаковые... Мертвые. И одновременно живые. В них нет красок, как и во всем, что их окружает. Только черный и серый – вот и все цвета этого мира. Люди стоят молча, подняв головы к серому небу, и ждут рассвета. Быть может, он вернет им то, что они потеряли навсегда.

Сигмон забеспокоился. Он шевельнулся, потянулся к ним, пытаясь предупредить, что рассвет – это верная смерть для бывших людей. Но картина рассыпалась пеплом, обратилась в серую пыль и осела в темноту. На ее месте проступила другая. Серые дома в сером городе. Из труб идет серый дым. Серые улицы забиты серыми людьми, похожими на дубовые колоды – такими же неподвижными и такими же молчаливыми. Они стоят плечом к плечу, на всех улицах и площадях, как спелые колосья, готовые к жатве – неподвижные и мертвые колосья. Но нет ветерка, что тронет их легкой рукой. Нет движения, нет жизни в этих телах и тусклых глазах. Но все же они стоят и ждут, ждут рассвета, который пылающей волной смоет их тела с улиц, развеет серость, вернет краски и жизнь.

Тан попытался закричать, но не смог. Хотел пошевелиться – и это не удалось. Он давно мертв, у него нет ни голоса, ни рук, ни ног – ничего. Только взгляд, пронзивший могильный холм и упавший на мертвый город. Он лишь дух, беспомощный и бессильный, неспособный выбраться из собственной могилы. Призрак, что не может даже заплакать от отчаянья.

Свет солнца упал на улицы и прошел по ним огненной волной, плавя темные силуэты застывших людей как воск. Поднявшийся ветер взметнул останки фигур серой взвесью, и она окутала дома гарью жженой плоти.

Крик вырвался из груди Сигмона, стер серый город с лица земли, и только тогда тан проснулся.

Он вскинул голову и зажал ладонью рот, удержав крик. Ночь. Костер догорел. Около него на старом одеяле дремлет Рон. Рядом пристроился рыжий маг, не расстающийся с длинным посохом даже во сне. Корда не видно, но он где-то рядом: рыщет по окраине леса, охраняя сон товарищей.

Они идут в Дарелен. Идут скрытно, тихо, через леса, стараясь держаться подальше от людей. Вся надежда только на Рона – он знает эти места как свои пять пальцев и способен учуять любую ловушку за целую лигу. Благодаря ему отряд счастливо избежал встречи с ожившими деревьями, с красивой поляной, полной ядовитой травы, и разминулся с выводком ос, что были размером с кулак молотобойца. Все тихо. Лес спит. До столицы Дарелена уже недалеко – день, два, и они выйдут на окраины Дара. А сейчас еще можно поспать.

Сигмон опустил голову на заплечный мешок, заменявший ему подушку, и уставился в звездное небо. Сон не шел – и слава небесам. Перед глазами стояли картинки из кошмара: лицо Арли, пылающий клинок, серый город, полный не упокоенных душ... Тан всхлипнул. Раньше он этого не видел – все кончалось со смертью Арли, и он в ужасе просыпался. Но сегодня он заглянул немного дальше – за грань своей смерти. Он знал, что видел: будущее, где он погиб, а вампиры захватили земли людей и обратили всех жителей в жалкие подобия ночного народа. От них остались только тени, пустые оболочки, что по ночам вылезают из укромных местечек. Это не жизнь. Это не смерть. Это ни то и ни другое, и потому хуже этого представить нельзя. Такого не должно случиться – ни за что и никогда.

Сигмон закрыл глаза и почувствовал, как по щекам текут горячие слезы. Здесь у него есть тело и оно может плакать. Он все еще здесь, на земле, он жив и способен чувствовать, ощущать... действовать.

На этот раз сон пришел сразу и милосердно лишил Сигмона видений.

Королевская купальня утопала в клубах горячего пара. Два масляных фонаря светили тускло – они казались большими желтыми подсолнухами, что запутались в утреннем тумане. Громадная бадья из душистого дерева, стоявшая на мокром дощатом полу, была пуста. В ней плавали только скомканная простыня и лепестки первоцветов, доставленных нарочным с северных гор. Король же, чистый и распаренный, исходящий благородным потом, мирно сидел на деревянной лавочке, остывая после горячей воды. Верный купальщик короля, грузный северянин с огромными волосатыми руками, вытирал Геордора чистой простыней. Он не торопился, зная, что нежная кожа монарха не терпит резких движений. Он мягко промокал своего повелителя льняной материей, споро и умело. Плешь королевского купальщика поблескивала от усердия.

Стук в толстую дубовую дверь выдернул Геордора из сладкой дремы. Он вскинулся, открыл глаза, и купальщик тут же встал между королем и дверью, прикрывая монарха от опасности обильным чревом.

– Кто? – рявкнул Геордор, заворачиваясь в простыню.

– Это я, милорд, – раздалось из-за двери. – Граф де Грилл. Велите страже пропустить меня.

– Проклятье, – буркнул король, – я мог бы догадаться. Нигде от тебя покоя нет.

– Дела, ваше величество, – извиняющимся тоном произнес граф, – и весьма спешные.

– У тебя других не бывает, – сердито отозвался Геордор. – Он поднялся, завернулся целиком в простыню и обернулся к купальщику. – Выйди, – велел он. – Скажи караулу, чтобы пропустили графа. Сам останься снаружи. И не забудь прикрыть дверь.

Толстяк закивал и послушно поплелся к двери, пытаясь натянуть скромное полотенце на объемные телеса. Король посмотрел ему вслед и снова сел на лавку. Теперь она казалось ему неуютной – мокрой и холодной. А облака пара – удушливыми. В соседней комнате его ждал камердинер с чистым платьем, но Геордор решил, что срочные дела графа не нуждаются в свидетелях. Он знал, что Эрмин приносит вести, которые должен знать лишь король. И все же именно это ему не нравилось в де Грилле – он появлялся в самый неподходящий момент, обрушивал на королевскую голову ворох проблем и исчезал, оставляя монарха в глубокой задумчивости. Эрмин мог испортить своими срочными и тайными делами любой праздник. Иногда Геордор даже думал, что истинное призвание графа – портить ему настроение, потому как с этими обязанностями он справлялся на редкость удачно.

– Добрый день, милорд, – поздоровался граф, распахивая тяжелую дверь.

– Входи, – велел монарх. – И прикрой дверь поплотнее. Уши надует.

Де Грилл тщательно притворил дверь, уловив намек короля – снаружи слишком много чужих ушей.

Геордор поманил графа к себе. Тот молча подошел, и король указал ему на лавку, приглашая присесть рядом. Де Грилл с сомнением глянул на мокрое дерево и перевел взгляд на свои бархатные штаны. Король злорадно ухмыльнулся. Граф вздохнул и присел, решив, что сырость в штанах – справедливая месть короля за испорченное омовение.

– Что случилось? – тихо спросил король.

– Они вышли к замку, – так же тихо отозвался Эрмин. – Я получил весточку. Завтра к вечеру все должно свершиться.

– Это все? – удивился король.

– Вестей не было целую седмицу, – напомнил граф. – Вы, милорд, повелели срочно оповестить вас, когда появятся новости о наших... наших гонцах.

– Эрмин, – прошипел Геордор, чувствуя, как кровь приливает к распаренным щекам, – эта весть могла немного подождать. Не смей больше врываться ко мне в купальню с такими пустяками!

– Это не пустяки, – возразил граф. – Сир, все идет по плану. Но я получил и весточку из замка Дарелен. От нашего знакомого.

– И? – нахмурился король.

– Кажется, возникли непредвиденные осложнения.

– Прах и пепел! Что случилось?

– Я готовлю ответное послание. Его надо срочно отправить, иначе оно доберется до Дара слишком поздно. Мне необходимо ваше повеление, и срочно.

– Говори.

– Искомой книги в замке нет.

– Нет? – переспросил Геордор. – И где же она?

– Мираль сообщает, что лаборатории нет в замке. Простым вампирам увеличивают силы не в Даре.

– Плохие вести, – Геордор нахмурился. – Как считаешь, этому упырю можно верить? Быть может, он пытается занять место Риго и собрать собственную армию кровососов?

– Мне кажется, он честен с нами, сир, – отозвался граф. – По крайней мере пока честен.

– Он узнал, где находится лаборатория?

– Где-то в лесах за Даром, милорд. Мираль говорит, что не знает, где точно она располагается, но обещает, что выяснит это на днях. Кажется, это одна из башен древних магов, сохранившаяся со времен войны рас.

– Нехорошо, – сказал Геордор и покачал головой. – Мне это не нравится. И Мираль не нравится, и башня, и вся эта история целиком. Чего же ты хочешь от меня, Эр? Что я должен тебе повелеть?

– Вот в чем вопрос, сир, – жарко зашептал граф, – быть может, стоит изменить план? Может быть, нашим гонцам не заходить в замок Дарелен, а отправиться сразу к башне? Ведь главное – это вернуть книгу и уничтожить лабораторию.

Король резко поднялся и прошелся по купальне, звонко шлепая босыми ногами по кедровым доскам. Эрмин молчал. Он знал: сейчас король просчитывает все варианты развития событий. Только глупцы думали, что король во всем полагается на советников и служит лишь подставкой для короны. Такие люди сильно ошибались. Но понимали это, как правило, уже на плахе, наблюдая за молодецким размахом палача. Геордор умел безошибочно находить нужные решения. Его природное чутье, доставшееся в наследство от славного рода повелителей Ривастана, не раз спасало и его самого, и все королевство от великих бед. Королю нужны были только факты, а выводы он делал сам – четкие, точные и безошибочные. И Эрмин гордился тем, что самые значимые факты для короля добывает он.

– Нет, – бросил король, резко остановившись у остывающей бадьи. – Пусть идут в замок и сделают все по плану. Это обеспечит нам поддержку Мираля. Сейчас мы не можем оставить в тылу целый замок упырей. Уничтожение лаборатории ничего не даст, если сохранится голова. Мы потеряем преимущество внезапного удара, и Риго успеет нанести удар сам или приготовиться к отпору...

– Но без книги... – начал Эрмин.

– Ерунда, – бросил король. – Книгу могли переписать, и не один раз. Мы должны вытравить каленым железом всю эту заразу и заручиться поддержкой нового графа Дарелена. Только так мы можем получить передышку и на время забыть о западных границах. Если он начнет преследовать своих братьев, то упыри займутся друг другом, и у нас будет достаточно времени, чтобы приготовиться к новым неприятностям. Но наш удар должен быть быстрым и смертельным. Сейчас у нас нет времени и сил затевать новую войну, пусть и маленькую.

Геордор резко повернулся к советнику. Край простыни упал с плеча, обнажив огромный шрам, тянувшийся через всю грудь – след от кинжала наемного убийцы.

– Ты веришь в Сигмона? – спросил Геордор.

– Он не станет обманывать, – отозвался Эрмин, – он всей душой поддерживает наш план.

– Нет, – бросил король. – Я не о том. Веришь ли ты в то, что это задание ему по силам?

– Да, сир, – отозвался граф, стараясь удушить в себе даже намек на сомнение. – Если кто-то и справится с этим делом, так это ла Тойя.

– Слишком многое от него зависит, – король взглянул на советника. – Если он не сможет довести дело до конца... Боюсь, что тогда Волдеру просто нечего будет захватывать. Ривастан исчезнет с лица земли. Превратится в страну оживших мертвецов.

– Он справится, сир, – твердо ответил граф, чувствуя, как спина покрывается холодным потом. – Обязательно.

– И все же, – задумчиво произнес Геордор, – один человек. Всего один...

– С ним идут алхимик, маг и опытный наемный убийца, – напомнил Эрмин. – Да и Мираль обещал помощь.

– Нет, – отозвался Геордор. – Все зависит от него, от тана Сигмона Ла Тойя. Это ключевая фигура, он, словно ось в колесе – держит на себе весь груз. Сломается – и в пропасть рухнет все.

– Да, сир, – согласился граф, которого колотила мелкая дрожь, – но он справится.

Король задумчиво окунул руку в бадью, поймал лепесток первоцвета и размял пальцами. В остывшей купальне запахло весной.

– Потому что он не человек, – произнес король. – Вампиры – чудовища, и мы натравили на них более страшное и более опасное чудовище.

– Почему – страшное? – вырвалось у графа.

– Потому что он умеет сомневаться, – отозвался король. – И поступать так, как того требует разум, а не естество. Он умеет управлять своей силой – в отличие от вампиров, которым жажда крови застит глаза, – и не хочет ничего лично для себя. Это делает его страшным противником, почти неуязвимым. Если он выдержит... Кровососы будут истреблены. Не его рукой, но его решением.

– Страшилище против страшилищ, – глухо произнес де Грилл, стараясь хоть на мгновение забыть о том, что и он не человек.

– Это война, – сказал король. – Война чудовищ. Руками одного из них мы повергнем в прах других. И у нас нет иного выхода. Этот шанс мы должны использовать, чего бы нам это ни стоило. От этого зависит слишком многое, Эр.

– Да, сир, – покорно согласился граф, понимая, что сейчас лучше удержать сомнения при себе.

Король бросил измятый лепесток в бадью и резко повернулся к советнику.

– Не говори им, что книги нет в Даре, – велел он. – Пусть узнают об этом на месте, от Мираля. Я не сомневаюсь, что тан сможет вытрясти из него всю правду, там, на месте. И он узнает все то, что вампир утаил от нас. Так будет лучше всего.

– Да, сир, – отозвался граф и поднялся со скамьи.

Он взглянул на Геордора, что задумчиво разглядывал лепестки в остывшей воде, и прикрыл глаза. Эрмин не чувствовал себя чудовищем. Он всегда был и по сию пору оставался человеком – пусть немного не таким как все. Но иногда его посещали сомнения: а так ли это на самом деле? Порой его приводило в трепет то, что он слышал. Как люди могут быть такими жестокими, когда речь заходит о жизнях других? Быть может оттого, что им самим не приходилось страдать? Быть может, именно поэтому они не стесняются причинять страдания ближним? И, может быть, поэтому Геордор, что никогда не лежал на столе под ножами магов, так просто распоряжается судьбами других? Но он – король. Он монарх, правитель, и действует не из собственной прихоти, а только заботясь о королевстве, обо всех тех людях, что не могут постоять за себя. Защищает тех, кто рискует оказаться на железном столе магов под лезвием острого ножа. И пока он так поступает, Эрмин де Грилл будет предан ему телом и душой, до самого конца. Чего бы это ни стоило.

– Да, сир, – повторил граф, не открывая глаз.

На этот раз путь к столице вольного графства оказался долгим. Маленький отряд блуждал в лесах, вместо того чтобы идти напрямую, но Сигмон был этому даже рад. Его прошлый визит в Дарелен – стремительный и безоглядный – кончился весьма плачевно, и теперь тан старался держаться подальше от городов.

Так они и шли: не торопясь, но и не задерживаясь попусту, пробираясь лесными чащами и звериными тропами, ночуя прямо у подножья огромных деревьев. День и ночь, шаг за шагом по одинаковым лесным тропам, сводящим с ума своим однообразием.

У них было много времени, и Сигмон старался потратить его с толком. Он хотел знать все о спутниках, знать, на что они способны, чем живут и дышат. Отряд должен сражаться бок о бок, доверяя друг другу жизнь. А как довериться человеку, если совсем его не знаешь?

Сначала тан попытался разговорить Дара и Корда – осторожно, не торопясь, задавая безобидные вопросы. Отвечали они скупо и не стеснялись спрашивать сами – оказалось, что тоже были не прочь узнать правду о легендарном Узнике Дарелена. Ведь им предстояло доверить жизни человеку, больше походившему на чудовище из сказок. Вскоре Сигмон с превеликим неудовольствием обнаружил, что и рыжий маг слышал балладу. Судя по всему, правды в ней было мало. Но сколько именно, тан не знал. Несмотря на все уговоры, никто так и не спел ему эту песню. Корд и Дар не знали слов, а Рон клялся и божился, что ни в чем не виноват, а балладу сочинил бродячий менестрель, которому он что-то сболтнул. Сигмон подозревал, что алхимик «сбалтывал» менестрелю его историю часа три подряд, но поделать ничего не мог. И потому начал первым.

Они шли по тропе под мирный шорох лесных великанов, средь зеленого весеннего леса. Купались в лучах жаркого солнца, что сочились сквозь листву подобно золотому дождю, и казалось – никакой войны нет, есть только друзья, лес, дружеская прогулка... И если закрыть глаза, то можно представить, что это всего лишь парк. Парк около имения ла Тойя.

Он рассказал им все. Ну, почти все. И как остался сиротой, и как мечтал стать военным, и как стал курсантом. И как отправился на южную заставу с донесением, а оказался в плену у сумасшедшего колдуна. И о том, как его чуть не убили крестьяне. И о встрече с Риго. И о знакомстве с Роном. Он рассказал все – в том числе и о мертвом Сагеме. Не стал только говорить об Арли. Дар пытался выспросить о таинственной принцессе упырей из баллады, но Корд так на него глянул, что маг сразу умолк и до самой темноты не проронил ни слова. А вечером настал его черед.

Найдя уютную поляну, путники устроились на ночлег и разожгли костер. Глядя на рыжие языки пламени, они слушали историю мага. Она оказалась не слишком длинной – то ли парень о многом умолчал, то ли и впрямь с ним не случалось ничего особо интересного. Родился он в Гернии, в семье крестьян, и первые десять лет жизни провел в оливковых садах, ухаживая за деревьями и собирая урожай. Когда ему исполнилось десять, отец взял его с собой в город. Городской маг встретился им на рынке. И усмотрел в мальчонке талант к волшебству. Это не было редкостью – Герния всегда славилась магами. Самая обычная история – такие таланты бывали почти в каждой семье. Но не все становились магами – у одних не хватало умения, у других денег на обучение.

Дариону повезло. Отец согласился отпустить его к магу в ученики. А тот в свою очередь, позанимавшись с пареньком всего год, отправил его в Гернийский университет с наилучшими рекомендациями. Там Дар и проснулся. Из деревенского паренька он превратился в лихого школяра, талантливого, самоуверенного и заносчивого. За пять лет он выжал из университета все что мог, надоев учителям хуже горькой редьки, что в обилии произрастала в окрестностях цитадели магических наук. Дар мнил себя великим магом – не безосновательно, но все же во многом выдавая желаемое за действительное. Ему еще многому предстояло научиться, его путь к вершинам мастерства только начинался, но... Ссора с деканом одного из факультетов, потом дуэль, которую Дар по глупости выиграл, вспышка гнева, обида... И вот закономерный итог – он вынужден бежать из Гернии, где за его голову объявлена награда.

Год он слонялся по дорогам Ривастана, зарабатывая на жизнь магией и нигде не задерживаясь из-за беспокойного характера. А потом его нашел Эрмин де Грилл, советник короля Ривастана. Не сам, конечно. Однажды к пареньку подошел невзрачный серенький человечек и сделал предложение, от которого Дар не смог отказаться – если хотел остаться в Ривастане. Так он попал на службу в Ташам. И к великому своему удивлению понял, что устал от скитаний, а место помощника начальника городской стражи вполне соответствует его амбициям. Так он и жил, пока в городе не появились вампиры.

Сигмону мальчишка понравился. Сам тан был ненамного старше рыжего мага, но относился к нему как к мальчишке. Быть может, потому что Дарион относился к Сигмону как к человеку хлебнувшему бед полной мерой, ставшему легендой еще при жизни. Конечно, рыжий был магом, но Сигмон сумел побороть неприязнь к волшебникам. Этому помог и сам Дарион – после того как он услышал настоящую историю Сигмона, он, пылая веснушчатыми щеками, принес ему извинения от лица всех настоящих магов. Слово «настоящие» он выделил голосом так, что, услышь его кто из ривастанских магов, скончался бы от стыда, не сходя с места.

Ночью, когда измученные дневным переходом спутники заснули, Сигмон долго лежал без сна. Он размышлял, можно ли верить Дару. Припомнил ночь, когда они вместе сражались с упырями на стенах Ташама – тогда паренек бился наравне со всеми, не прячась за чужие спины и клинки. Можно сказать не кривя душой, он спас город от кровососов. Ведь если бы не маг, Сигмон не справился бы с двумя вампирами-колдунами. Конечно, и сам тан не бездельничал, должок рыжему он вернул быстро. Но сейчас было главным то, что Сигмон поверил Дариону. Поверил, что тот пойдет до конца. И решил, что доверит ему свою жизнь еще раз.

Утром настал черед Корда. Его никто ни о чем не просил, никто не требовал, чтобы он тоже открылся. И все же он решил рассказать свою историю. Сам. Поглядывая на Сигмона, которому он еще в Ташаме обещал рассказать про дела минувших дней, капитан начал рассказ.

Родился Корд на палубе пиратского корабля, недалеко от берегов баронских земель. В южном море много капитанов промышляют морским разбоем: каботажные суда, что ходят из Гернии к баронским берегам и дальше, в Волдер, лакомый кусочек. Пираты поселились на мелких островах архипелага и успешно сопротивлялись военным операциям Волдера и Гернии. Они захватывали суда с фиронскими пряностями, с гернийскими шелками, с драгоценностями Волдера... Не брезговали и работорговлей, предпочитая брать в плен молодых девиц и крепких юношей. На черном рынке Волдера их можно было без труда перепродать кому-нибудь из колдунов, не брезгующих жертвоприношениями, или продать на рудники. Но на этот раз все вышло по-иному.

Пленница, разрешившаяся от бремени на борту пиратского судна, приглянулась капитану. Он давно хотел завести на берегу дом, где можно отдохнуть после набега, а эта гернийка сразу ему понравилась. Не из благородных, крепкая и работящая, смелая, даже чуть нахальная, она до самых родов не чуралась работы. Капитан Демистон, по прозвищу Седой, сделал ей предложение – кров, еда, деньги и относительная свобода в одном из пиратских поселений, где жили семьи моряков. А так же пообещал, что его мерзкую харю она будет видеть не чаще двух раз в год. Женщина по имени Мерина, бывшая в прошлой жизни служанкой, думала не слишком долго. Ей не хотелось попасть в лапы колдунов Волдера, а Седой обращался с ней не как с прислугой, а как с подругой. Впереди ее ждала неизвестность, а на руках – новорожденный малыш, которому нужен уход. Она согласилась.

На третий год Демистон не вернулся из похода. К пятому году Мерина, сменившая двух мужей и построившая крепкий дом, умерла от лихорадки. А когда ее сыну исполнилось десять, он бросил рыбную ловлю, взошел на борт пиратского брига и не ступал на землю следующие пять лет.

Его звали Кейор, что на одном из южных наречий значило «безумный». Его настоящее имя знала только мать, а сам паренек не спешил им делиться. Ему нравилось прозвище. Оно подходило ему как сшитая на заказ перчатка.

К шестнадцати годам он обзавелся собственным кораблем и преданной командой, видевшей в юном капитане талисман удачи. За следующие пять лет он успел заработать репутацию самого отчаянного пирата южного моря. О нем шептались в Гернии, его проклинали бароны, а Волдер назначил за его голову награду – тысячу золотых. Его имя было у всех на устах, и многие пираты завидовали его положению. Самые горячие и самые глупые быстро нашли последнее пристанище в зеленых волнах. Поговаривали, что Кейор может стать капитаном целого пиратского флота, если захочет. Но он не хотел.

Когда ему исполнилось двадцать, он просто сошел с корабля и на утлой шлюпке уплыл в Гернию – искать родных. Он знал – его мать родом из теплой страны, что славится магами, вином и оливками. Знал даже из какого города. Но она никогда не рассказывала ему об отце. И Кейор отправился на его поиски.

На берегу он освоился не сразу, слишком уж разнились законы вольных людей моря и законы правителей Гернии. Он так и нашел работы – ремесел и грамоты не знал, а прислуживать не хотел. Только одно он умел делать хорошо: убивать. Этим и занялся.

Вскоре он превратился в самого дорого наемного убийцу Гернии, что не боялся ни колдовства, ни стали. О нем снова говорили – теперь уже в Ривастане и в соседнем с Гернией Фироне. Даже до земель эльфов дошли слухи о Черном Кейоре, бывшем пирате, получившем прозвище Сотник за число своих жертв. Именно эльфы и прозвали его Гернийским Чудовищем. Кейор купался в золоте, снова вознесясь на вершину славы. А еще через два года он нашел отца.

Беззубый старик, как и прежде, работал садовником у купца средней руки из Гаррена. Он много пил, часто болел и сменил трех жен. Первую, по имени Мерина, он почти не помнил. Кейор хорошенько угостил садовника дорогим вином, чтобы освежить его память. И у старика развязался язык. Не зная, кто перед ним, он крыл бывшую жену последними словами. Называл гулящей девкой, что таскалась по всем подворотням Гаррена, хвалился тем, что поколачивал ее и, как оказалось, даже не знал о том, что она была беременна. Мерина просто сбежала от буйного мужа, отправившись с дочкой хозяина в плаванье к баронским берегам в качестве служанки. Дочка должна была выйти замуж за одного из бесчисленных отпрысков барона Пирта, и Мерина думала, что начнет новую жизнь – рядом с юной хозяйкой. Но нападение пиратов перевернуло всю ее жизнь.

Отец Кейора об этом не знал. Да и знать не хотел. Он снова женился, и снова жена от него сбежала. Потом и следующая. А он все пьянствовал и буйствовал, держась на месте садовника только тем, что умело управлялся с эльфийскими цветами, которые обожала купчиха.

Выслушав отца, Кейор молча поднялся и ушел. Он искал совсем не это. Не ради этой беседы он оставил свой корабль. Не ради этого он пять лет брал золото за чужие жизни. Он нашел то, что искал, но оказалось, что его поиски были напрасными.

Черный Кеойр, Чудовище Гернии, исчез так же внезапно, как и пират Кейор. Он просто пропал, и поговаривали, что один из верховных жрецов Фирона нынче пьет из его черепа красное вино. И никому не было дела до бродяги Корда Демистона, что устроился простым солдатом в один из пограничных гарнизонов Ривастана.

Там он пробыл недолго. Ровно столько, сколько потребовалось, чтобы получить отличные рекомендации и уйти на север – подальше от южного моря, что по ночам все еще звало к себе бывшего пирата, соблазняя запахом зеленых волн и свежей крови. Так Корд Демистон оказался в Ташаме. Решительный, отважный, умелый в бою, отличный командир, он быстро продвинулся по службе и вскоре снова стал капитаном, на этот раз городской стражи. Он верно служил городу, пока в нем не появился Сигмон ла Тойя.

Никто не сказал Корду ни слова. Его история не требовала обсуждения. Ему не нужна была жалость спутников, их сочувствие или неодобрение. Он рассказал то, что было необходимо знать тем, кто собирался идти вместе с ним на смерть. Они просто выслушали его. И все.

Следующим на очереди был Рон. Но словоохотливый алхимик, как ни странно, заупрямился и сразу заявил, что ничего не станет рассказывать. Сигмон удивился: обычно болтливый как сорока Рон был не прочь помолоть языком. Но на этот раз его словно подменили. Он сделался мрачен и задумчив. Тан знал кое-какие вехи его бродячей жизни и решил, что ему хватит и этого. Остальные, по обыкновению, не настаивали. Не хочет человек рассказывать – его право.

Вечером, раскинувшись на спелой траве, нагретой за день весенним солнышком, Сигмон думал о том, что все они встретились не просто так. Одиночки, привыкшие к скитаниям и к боям. Без дома, без семьи... Судьба свела их вместе или слепой случай? Тан не верил в судьбу. Но и назвать такую встречу простым совпадением он тоже не мог. Они просто притянулись друг к другу, как волшебные железяки алхимиков. Встали со щелчком на законные места и сразу приняли друг друга, словно они – одной крови. Может, так оно и было на самом деле – они ведь родственники, если не по крови, то по духу. Выслушав истории Дара и Корда, тан еще раз убедился: их место рядом друг с другом. И впервые за последний месяц он поверил – все будет хорошо. Как бы там ни повернулось, все будет хорошо.

Впервые за месяц он спал тихо и покойно – без кошмаров и вообще без сновидений. А утром они вышли к Дару.

Сигмон помнил этот город совсем другим: шумным, озорным, готовым в любой момент сыграть с гостем шутку, порой веселую, а порой и злую. Говорят, что все столицы похожи друг на друга – суетой, деловитостью и страшным цинизмом. Дар не был исключением. Но сейчас от него осталась лишь бледная тень того города, что прежде полнился ежедневной суетой. Людей на улицах было немного, и все они торопились скрыться с глаз – с оглядкой перебегали дороги, прятались в тени домов. Измученные лица, худые, бледные, с синяками под глазами, говорили о том, что по ночам горожанам плохо спится. Или не спится вообще. Над городом витал страх – плотный, как ватное одеяло, осязаемый. Казалось, что его можно коснуться рукой и заразиться страхом, что проступал на бледных лицах прохожих.

Столица графства донельзя напоминала те маленькие городки, где уже побывал Сигмон. Здесь правили упыри. Больше того, тут, в Даре, расположилось самое сердце их темной страны. И прохожие, что семенили по деревянным тротуарам, кинутым поверх весенних ручьев на брусчатке, знали об этом лучше других. На их лицах тан без труда читал один единственный вопрос, что их волновал сейчас – кто? Кто следующим исчезнет ночью? Ты сам, сват, брат, жена, дети... Кто переживет очередную ночь, кто нет? Кто вернется домой ночью с серым лицом и горящими глазами, кто сгинет навсегда? Кто?..

Ответа на этот вопрос никто не знал. В том числе четверо путников, пришедших в Дар с мечами у пояса и с мешками за плечами. Они тоже гадали, доживут ли до следующего утра, и потому не слишком выделялись среди горожан.

Утром они вошли в город, не таясь, как самые обычные путешественники. Плащи с капюшонами были заботливо свернуты и спрятаны в сумки – ничто так не притягивает взгляд, как человек, что пытается спрятаться от чужих взглядов. Шли налегке, с открытыми лицами, весело улыбаясь всем встречным. Глуповатая улыбка не сходила с их губ и была несколько натянутой, что делало гостей похожими на работяг, приехавших на ярмарку в большой город и, по случаю неспокойных времен, обзаведшихся мечами. Во всяком случае, они старались выглядеть именно так. Но едва они прошли пару улиц, улыбки исчезли. Друзьям казалось, что они попали в город, где пирует чума – чума с острыми клыками и горящими алым огнем глазами. И жители, предчувствуя скорую кончину, заранее готовятся к ней, пытаясь обреченно и вяло завершить незаконченые дела.

На гостей не обращали внимания – горожане были слишком заняты собственными бедами. Сначала Сигмон боялся, что его узнают на улице, но потом понял: если его и помнят, то только в замке. Кое-кто из вампиров вспомнит его лицо, но горожане – вряд ли. Оставалось опасаться лишь того, что кровососы почуют в нем чудовище. Охотника, что явился по их души. Но на этот случай у них был Дарион. Рыжий маг пустил в ход свои умения и накрыл путешественников заклинанием, что скрывало их от магических взоров. Теперь для всех они были просто людьми, приехавшими в большой город. Рон предлагал загримироваться, изменить внешность, но маг уверил, что этого не понадобится. Кровососы днем спали, на улицах оставались лишь обычные люди, а Младшие, в чьих жилах было достаточно человеческой крови, чтобы не бояться солнечного света, увидели бы в отряде только людей.

По-настоящему следовало опасаться лишь обитателей самого замка. Но в него нужно еще было пробраться, и тут друзьям оставалось полагаться только на обещанную помощь.

Завидев мощные стены и башни замка, возносящиеся над черепичными крышами столицы, Сигмон придвинулся поближе к Рону.

– Что теперь? – тихо сказал он. – Как мы найдем Мираля?

– Он должен ждать нас у ворот замка, – отозвался алхимик, еще в Ташаме получивший с голубем письмо от де Грилла.

– Когда?

– Всегда. Граф не назвал точное время.

– Он что, дежурит у ворот день и ночь?

Алхимик пожал плечами.

– Меня больше интересует, как кровосос может появиться днем на свету, – сказал он.

– Может, он не упырь? – предположил Корд.

– Кто-то из Младших? – Рон покачал головой. – Вряд ли ему доверили тайну переворота.

– Значит, нас будет ждать человек, которому поручили встретить гостей, – подвел итог Сигмон.

Дарион обернулся, мельком глянул на шепчущихся друзей и сделал им знак рукой, призывая к молчанию. Шептаться посреди улицы – лучший способ привлечь к себе внимание стражи. Горланить во всю глотку – можно, а вот шептаться...

Остаток пути до ворот замка они проделали в полном молчании.

К воротам в огромной стене, сложенной из черных камней, вела широкая улица, застроенная домами. Но перед самыми воротами улица раздавалась в стороны, открывая широкую площадь. Через нее нельзя было незаметно подойти к воротам. За площадью следили стражники – два кирасира из людской охраны замка стояли у створок с мечами наголо. Сигмон не сомневался, что за площадью наблюдают и с крепостных стен, но главным препятствием окажутся эти два стражника, что внимательно осматривали всех, кто заходил в замок.

Да, огромные створки распахнуты настежь, и в них вливается поток людей. Замок живет обычной жизнью, несмотря на то, что большинство его обитателей днем спят. В ворота заезжают повозки с сеном, бакалейщики несут свой товар на прикрытых тканью лотках, зеленщики катят тележки, груженые овощами. В замок доставляется все, что горожане успели собрать или сделать за день. Беда в том, что четверых праздных зевак не пропустят за ворота.

Друзья остановились у крайнего дома и стали наблюдать за людским потоком, оставаясь в тени.

– У кого-нибудь найдется хоть пучок зелени? – спросил Рон.

– Ужасно смешно, – огрызнулся Дар. – Может, прикинешься шутом, а мы твоей свитой?

– Ага, – отозвался алхимик, – думаю, у тебя в запасе есть пара фокусов. Осталось найти для тебя колпак со звездами.

– Тихо, – шепнул Корд и коснулся плеча тана.

Сигмон обернулся и увидел, что к ним мелкими шажками подбирается маленький человечек с белым, как простыня, лицом. По его высокому лбу катились большие капли пота, а руки дрожали, словно у завзятого выпивохи. Он не сводил глаз с отряда Сигмона, а дрожащие губы шевелились, шепча что-то под нос. Он остановился рядом, в двух шагах, и замер, боясь подойти ближе.

Корд положил руку на меч, но Дарион покачал головой.

– Вы гости Мираля? – выдохнул человечек так, словно собрался броситься в ледяную воду.

– Да, – отозвался Рон. – А где он сам?

– Ждет вас в замке, – человек вытер вспотевший лоб и попытался выдавить из себя приветственную улыбку.

– Как нам к нему попасть? – спросил Корд.

– Тюки, – отозвался встречающий и ткнул пальцем через плечо. – Там. Тюки. Берите их и идите к воротам. Скажите, что на конюшню к Таргу. Мираль встретит вас там.

– А вы? – осведомился Сигмон. – С нами?

Человечек замотал головой так, что она едва не оторвалась от тонкой шеи.

– Нет, – прошептал он. – Вы сами.

Он отступил в сторону, открывая проход в маленький переулок, и друзья увидели четыре больших мешка, лежавших прямо на камнях.

Без лишних слов они разобрали мешки и двинулись к воротам. Уходя, Сигмон обернулся.

Человек прижимался к стене дома и плакал навзрыд.

Попасть в замок оказалось довольно просто, даже слишком просто, на взгляд Сигмона. Стражники не стали ощупывать тюки и сумки отряда, в ответ на слова Рона разом кивнули – мол, ждали, предупреждены. На вопрос, где конюшни, один из них махнул во двор замка. Рон не стал переспрашивать, поторопился войти. И не просто так – Сигмон, прекрасно помнивший, где в замке держат лошадей, пихнул его локтем.

Очутившись за воротами, тан вышел вперед, а остальные побрели следом. Сигмон без труда отыскал нужную дорогу и вывел отряд к конюшням – огромным пристройкам к жилому крылу, что могли соперничать с домом иного купца.

У широко распахнутых ворот было пусто. Лишь в темной глубине, у стойл, что-то гремело и брякало.

– Ловушка? – шепнул Корд.

– Не думаю, – отозвался алхимик. – Почему?

– Слишком все гладко прошло, – посетовал капитан. – Как по маслу.

– Просто хорошо продуманный план, – возразил Рон. – Нас ведь ждали.

– Вот только те ли, что надо? – отозвался Корд.

Алхимик повернул голову к магу. Тот, задрав веснушчатый нос, принюхивался к сомнительным ароматам замка.

– Дар? – тихо позвал Рон.

– Много кровососов, – тихо отозвался тот. – Очень много. Но на нас никто не смотрит. Не чувствую взоров обращенных к нам, ни простых, ни магических.

Корд нахмурился и повернулся к Сигмону.

– Что скажешь?

Тан пожал плечами.

– Нам нужно с чего-то начать, – сказал он. – Если там засада, то начнем с конюшен. А дальше – как получится.

Корд улыбнулся уголками губ, но тан этого не видел – решительным шагом он направился к распахнутым воротам. Остальные двинулись следом.

В конюшнях было темно и душновато. Большинство стойл пустовали, но запах лошадиного навоза перебивал все прочие запахи. Тан чуял и другие – и пот, и кожу, и горячий метал и запах человеческого страха.

– Эгей, – позвал он. – Тарг?

Из темноты ему навстречу вынырнул старик в замызганном фартуке. Его седые до серебра волосы стояли дыбом, а растрепанная борода разлеглась на груди белой взъерошенной дворнягой. Глаза у старика сверкали злобой.

– Что? – хрипло каркнул он. – Опять?

– Нам нужен Мираль, – бросил тан.

Старик злобно ощерился и ткнул пальцем себе за спину, в самую темноту конюшни.

– Там, – кашлянул он.

Потом наклонил голову, проскользнул мимо Рона и выбежал на улицу.

– Не нравится мне это, – сказал Корд.

– Тише, – отозвался тан. – Доверься мне.

И осторожно вошел в темноту, пахнущую навозом.

Он все прекрасно видел – в отличие от спутников, дышавших в затылок. Пустые стойла тянулись темными рядами до самой стены. В дальнем углу конюшни тан заметил большую дверь, распахнутую настежь. Судя по всему, она связывала конюшню и жилое крыло замка. В проеме кто-то стоял – в длинном плаще и большом капюшоне, скрывавшем лицо. Сигмон направился прямо к этой темной фигуре. Она не шевелилась, и тан остановился в пяти шагах от нее.

– Что там? – тихо спросил капитан и его глаза, привыкшие к темноте, уловили темный силуэт.

Зашуршала перевязь меча, а маг хрустнул костяшками пальцев. Но Сигмон поднял руку, призывая спутников к молчанию.

– Мираль? – позвал он.

Темная фигура вышла ему навстречу. Следом, из темного проема двери, вышли трое – в таких же плащах и капюшонах, скрывающих лица. Тот, что вышел первым, вскинул руки и открыл лицо – бледное, худое, с глубоко запавшими глазами. Лицо старика, перенесшего тяжелую болезнь. Лицо вампира.