Нотки кориандра Лебедев Игорь

© Лебедев И.Г., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Глава 1

Обыкновенный адюльтер

Среди самых распространенных преступлений в столице Российской империи значились кражи, мошенничества и присвоения чужой собственности. Таковых за год учитывалось Центральным статистическим комитетом до двенадцати тысяч и даже более, если считать с пригородами. А вот убийств выходило не более пятидесяти. Нет, вообще смертей было порядочно, раньше срока мерли исправно: от неосторожности на фабриках и заводах, от несчастных случайностей, самовольных расчетов с жизнью, от неосторожной езды, обрушившихся построек, падений в пьяном виде или от болезненных припадков, от укушений и ударов животными, при ссорах и драках – словом, возможностей расстаться с жизнью по причинам неестественного свойства в Петербурге имелось предостаточно. Но вот именно чтобы умышленное смертоубийство – таковое считалось явлением чрезвычайным.

Оттого известие о двойном убийстве, совершившемся в шестом часу вечера в меблированных комнатах второго этажа дома 31 на углу Гороховой и Садовой, с которым в третий участок Спасской части ввалился рыжебородый околоточный надзиратель Свинцов, наделало там немало беспокойства. Ничего внятного Свинцов сообщить не мог, поскольку известие получил от старшего дворника Мошкова, который был так потрясен происшествием, что лишился способности делать сколько-нибудь складные умозаключения. «Револьвером, револьвером убил!» – вот все, что можно было разобрать в бессвязном бормотании дворника. Кто? Кого? По какой причине? – все остальные вопросы Мошков игнорировал и вместо ответа делал круглые глаза и изображал выстрелы:

– Бац! Бац!.. Револьвером!

Свинцов велел старшему дворнику возвращаться и сторожить трупы, а сам поспешил в участок.

Пристав Троекрутов решил самолично отправиться на место, понимая, что с утра ему придется докладывать о ходе расследования самому директору департамента. А еще того хуже – как бы этот директор и сам с инспекцией не пожаловал на место, – ему ведь тоже с утра на доклад к министру, дело нешуточное.

Евсей Макарович обратился к зеркалу для проверки основательности собственного вида и невольно засмотрелся на золотой крест с красной эмалью у себя на шее. «Владимира» III степени, а вместе с ним и 150 рублей ежегодной пенсии, начальник третьего участка Спасской части был удостоен полгода назад за разоблачение шайки мошенников, придумавших выманивать деньги у благонамеренной публики за сеансы медиумических бесед с усопшими родственниками. Верховодила бандой одесская аферистка Катя-Дудка, прибывшая в столицу под видом французской прорицательницы. Сами подельники эту мадам в конечном счете и кокнули, но из рук правосудия улизнуть не сумели. Евсей Макарович провел стремительное расследование и схватил виновных. Убийцей оказался некто месье Люк, он же Гришка-Капаи, который хотя и отказывался от исполненного злодейства, был все же признан присяжными виновным и получил семь лет каторги с лишением всех прав состояния. И только немногие знали, что истинной причиной высокой награды Евсея Макаровича явились его заслуги в деле о спасении ни много ни мало судьбы денежной реформы, висевшей весной этого года буквально на волоске. Но об этом секретном деле приставу распространяться было строго-настрого запрещено.

– А где Ардов? – вдруг всполошился он. – Надо бы его тоже… Два трупа – дело нешуточное.

– Уже послали, – успокоительным тоном доложил старший помощник, худой высокий штабс-капитан фон Штайндлер, усердно елозивший щеткой по плечам начальника.

Илья Алексеевич Ардов состоял при участке по сыскному департаменту, и подобного рода происшествия всецело относились до его ведения. После того дела с денежной реформой ходили упорные слухи, будто Ардову приготовили кресло повыше – одни уверяли, что для него уже очистили кабинет при штабе Отдельного корпуса жандармов, другие же настаивали, что со дня на день бывший сыщик займет место начальника личной канцелярии господина обер-полицмейстера. Однако, к немалому удивлению Евсея Макаровича, Ардов продолжил каждое утро являться на службу в участок на углу Фонтанки и Горсткина. Более того, у молодого человека ни на фунт не прибавилось высокомерия и спеси, расцвет которых было бы резонно ожидать после столь успешного дела. Даже как будто напротив – Илья Алексеевич сделался еще более замкнутым и едва ли не испуганным. «Все-таки парень со странностями», – приходил обыкновенно к выводу Троекрутов и этим прерывал изредка набегавшие недоумения.

Сегодня с утра старший помощник пристава отправил Ардова расследовать пропажу нижнего белья отставного прапорщика Горчицына на портомойне в Мучном переулке. Никакого ропота, на который рассчитывал фон Штайндлер, от Ардова получить не удалось – сыщик с готовностью принял поручение и отправился производить расследование.

В гостиной квартиры, куда в сопровождении чинов полиции прибыл участковый пристав, действительно имелось два трупа. В кресле неподвижно сидел мужчина в мундире морского офицера. Капитан-лейтенант опустил голову на грудь, словно решил вздремнуть. Можно было бы предположить, что он вот-вот очнется, если бы не едва заметное на черном сукне отверстие прямо напротив сердца. На ковре рядом с правой его ногой валялся револьвер системы Нагана.

Ближе к распахнутому окну, на ковре, навзничь расположился полноватый господин в креповом пиджачном костюме. На горчичном жилете отчетливо различались два темных пятна.

– Одна пуля в животе, другая – в груди, – сообщил Жарков, осматривая труп.

Письмоводитель участка, розовощекий юнец Андрей Андреевич Спасский, наконец-то привел в рабочее состояние переносной канцелярский прибор, разложил на нем бланк протокола и принялся записывать наблюдения криминалиста.

– Что можете сказать об обстоятельствах происшествия, Петр Павлович? – спросил Троекрутов.

– Можно допустить, что предполагалась приятельская встреча, – Жарков кивнул на круглый стол, где стояла еще не откупоренная пузатенькая бутылка «Эксцельсиора», – да что-то вспыхнуло…

Жарков подобрал револьвер и взглянул в откинутый барабан.

– Господин офицер выпустил три пули, – продолжил криминалист, – две из которых угодили в собеседника.

– А третья где? – удивился пристав.

– Возможно, вылетела в окно, – допустил Жарков и отодвинул тюлевую занавеску, прикрывавшую распахнутые створки.

– А кто же тогда прихлопнул его самого?

– Вероятно, имелся и третий участник, – сделал еще одно предположение Петр Павлович. – Произвел выстрел из своего оружия и сиганул.

Пристав навалился пузом на подоконник и, перевесившись наружу, посмотрел вниз. Под окном имелась крытая дранкой покатая крыша дровяного сарая, пристроенного вплотную к стене дома, так что идея покинуть помещение через окно была не лишена оснований.

Убийство военного на территории вверенного участка весьма раздосадовало Евсея Макаровича – теперь уж точно проверяльщиков не избежать.

– Кто таков, известно? – глухо спросил он, ни к кому прямо не обращаясь.

– Капитан-лейтенант Лундышев Александр Петрович, хозяин квартиры, – доложил Свинцов, уже успевший привести старшего дворника в чувство и выудить нужные сведения. – Служит на Обуховском сталелитейном заводе.

– Обуховском?.. – переспросил Евсей Макарович и посмотрел на старшего помощника, желая получить хоть какие-то объяснения случившемуся.

– Контр-адмирал Шанц, – склонившись к уху, напомнил фон Штайндлер личность председателя правления военного завода.

К ужасу участкового пристава, вытанцовывался целый заговор.

«Пара господ заявилась с шампанским к военному инженеру и попыталась склонить к чему-то неблаговидному… Возможно, имели место и угрозы… В ответ на гнусные подстрекательства герой извлек из кобуры револьвер и шлепнул одного из негодяев. К несчастью, второй оказался проворнее и успел расправиться с капитан-лейтенантом… И сиганул в окошко… – Троекрутов тяжело вздохнул. – Где его теперь искать-то?.. А без убийцы закрыть ведь дело не дадут, будут трепать на каждом совещании – вот, мо, у тебя, Евсей Макарыч, морских офицеров средь бела дня в собственных квартирах жизни лишают, а вы там у себя и в ус не дуете…»

– Почему это не дуем? – обиделся он и тут же сообразил, что сказал это вслух.

Чины полиции с удивлением уставились на начальника.

– Я говорю, у нас тут морского офицера в собственной квартире хлопнули, а вы, господа, и в ус не дуете! – строго сказал он.

Возразить на это было нечем.

– Что мы можем сказать господину контр-адмиралу? – продолжил распаляться Троекрутов, принявшись расхаживать по комнате. – Почему убили этого Лундышева?

С военными, как хорошо знал Евсей Макарович, дела обыкновенно добром не кончались: своих они зачесть в преступники никогда не соглашались, а совсем без виновных закрыть дело в управлении тоже не позволяли – вот и приходилось всякий раз при подобных случаях изобретать злоумышленников из числа беспаспортной рвани, надерганной в беспричинной облаве где-нибудь в «Вяземской лавре». Дело это было хотя и привычное, но малоприятное, да и – чего уж тут греха таить – с законом никак не сообразующееся.

Евсей Макарович все больше закипал, понимая, что размеренное течение жизни, до которого он был большой охотник, в ближайшее время обернется бурлящей стремниной.

– А это кто таков есть? – указал он на второй труп и уже собрался было распечь подчиненных, не умеющих ответить на элементарный вопрос.

– Это репортер Чептокральский, – раздался мягкий голос.

Присутствующие оборотили взоры к двери – в проеме стоял молодой человек лет 25. Это был чиновник сыскного отделения Илья Алексеевич Ардов, которого посыльный разыскал в портомойне в Мучном переулке и известил о приказе срочно явиться по указанному адресу. Он уже некоторое время молча наблюдал за происходящим.

– С чего вы это взяли? – хмыкнул старший помощник фон Штайндлер, которого раздражала манера молодого сыщика делать безапелляционным тоном взятые с потолка утверждения.

– Мы были знакомы, – пояснил Илья Алексеевич. – Он служил в «Санкт-Петербургских ведомостях», вел колонку криминальной хроники.

Как и положено этой братии, Чептокральский был типом энергичным и беспринципным, имел обширные связи среди половых, гостиничных привратников и уличных попрошаек, от которых за умеренную плату получал сведения о происшествиях, способных заинтересовать читателя. Зарабатывал неплохо, но быстро все спускал в кутежах и амурных похождениях, потому вечно пребывал в долгах и, как следствие, в поисках очередной криминальной сенсации. У Ардова с Чептокральским установился род деловых отношений, при которых сыщик время от времени обменивал у репортера несущественные детали какого-нибудь шумного расследования на сведения из глубин петербургской криминальной среды, которые Чептокральский хранил в своей голове без всякой системы в огромных количествах и с легкостью делился со всеми, кто мог посулить за них хоть гривенник. Был он человеком легкого и беспутного нрава, вполне безобидный; несмотря на лишний вес, одышку и вечный запах пота, считал себя неотразимым донжуаном и, как ни странно, пользовался у дам некоторым интересом.

– Очень хорошо, – сказал Троекрутов, и по его тону можно было без труда догадаться, что все совсем нехорошо. – Сидел себе господин капитан-лейтенант дома, никого не трогал, с дорогой женой чай пил… И тут является к нему парочка репортеров из «Санкт-Петербургских ведомостей», всаживают пулю в самое сердце и…

Евсей Макарович не докончил живописание воображаемой картины преступления, поскольку почувствовал, что его отвлекла какая-то деталь в собственном повествовании. Какая-то мысль, которая показалась спасительной… Сидел… пил чай… А, вот: жена!

– Господин капитан-лейтенант женат? – обернулся он к Свинцову, который пока что выглядел наиболее информированным из числа имевшихся на месте чинов полиции.

– Так точно! – бодро отозвался околоточный надзиратель. – Сидит на кухне, соли нюхает. Там с ней старший дворник Мошков, – добавил он, сбавив тон, – следит, как бы руки на себя не наложила – сильно переживает.

– Ну-с, картина, кажется, приобретает ясность… – заметно приободрившись, объявил пристав, прошелся по комнате и у двери развернулся на каблуках. – Жена крутила амуры с репортеришкой, вот и шампанское для этих нужд припасено было… Внезапно вернулся муж, – Троекрутов сделал пару шагов и расставил руки, показывая, в каком недоумении оскорбленный супруг мог застать картину распутства, – увидел прелюбодейство и в порыве страсти расправился с негодяем. Бах, бах! – Евсей Макарович произвел пару «выстрелов» из пальца. – Потом осознал весь ужас совершенного преступления, сел в кресло и – сам.

Подойдя к креслу, где покоилось тело, майор приставил палец к груди и издал звук выстрела, завершив свой нехитрый следственный эксперимент.

– Как мы видим, никакого отношения к военной службе убитого происшествие не имеет – налицо, с позволения сказать, обыкновенный адюльтер.

Евсей Макарович поправил шашку на боку и двинулся к выходу, намереваясь покинуть место преступления.

– А как же третий участник? – не сдержал удивления Жарков.

– Жена? – уточнил пристав, прекрасно понимая, кого имеет в виду криминалист.

– Нет, не жена, – насупившись, стоял на своем Петр Павлович. – Тот, кто стрелял в Лундышева. – Он указал на окно, в которое, как предполагалось, улепетнул убийца.

– Вам же сказали – имело место самоубийство, – скорчив снисходительную улыбочку, вступил в разговор старший помощник. – Добровольный расчет с жизнью в порыве горячего раскаяния. Никакого третьего не было. Дело раскрыто. – Фон Штайндлер подобострастно взглянул на начальника и получил в ответ одобрительный кивок. – Их высокоблагородие распутали преступление по горячим следам, расследовать более нечего. Я правильно говорю, Евсей Макарыч?

– Ваша версия бросает тень на честь супруги убитого, – возразил Ардов и преградил путь приставу.

– Не надо пускать в дом всякую шваль! – гневно парировал Троекрутов и двинул к выходу с таким напором, что Илье Алексеевичу пришлось посторониться, чтобы не быть сбитым.

– Ардов, не забудьте о краже на портомойне, – напомнил фон Штайндлер с ехидной улыбочкой и вышел вслед за начальником.

Глава 2

«Поскоре приходи!»

– Самое невероятное заключается в том, – сказал Жарков, когда начальствующий состав покинул помещение, – что версия господина пристава не лишена оснований. Взгляните!

Он приставил увеличительное стекло к груди Лундышева и посторонился, давая возможность Ардову разглядеть детали. Илья Алексеевич послушно наклонился.

– Следы копоти и пороховых газов в районе входного отверстия, – пояснил криминалист. – Такие следы свидетельствуют в пользу произведения выстрела с близкого расстояния.

– Но ведь преступник мог оказаться рядом! – возразил Ардов. – Достаточно было протянуть руку…

Он показал, с какого места преступник мог совершить выстрел в тело стоящей у кресла жертвы.

– Помогите, – сказал Жарков и взялся за плечо трупа.

Илья Алексеевич ухватил с другой стороны, и вместе они аккуратно отклонили корпус покойника от спинки кресла. В верхней части спины открылась черная дыра с рваными краями и кровавым фаршем внутри; были заметны мелкие осколки костей и похожие на червячков беленькие и синенькие жилки. Ардову показалось, что ему в рот набился мокрый песок, перемешанный с карболкой. Он отвел взгляд в сторону и попытался делать глубокие вдохи, чтобы избавиться от неприятного состояния.

– Прошла навылет и увязла в спинке кресла, – констатировал криминалист, – так что ваша гипотеза несостоятельна, Илья Алексеевич: пострадавший принял пулю уже в сидячем положении. Что, согласитесь, странно.

– Ну, убийца мог выстрелить и в сидящего человека, – заметил Илья Алексеевич, хотя и сам уже сомневался в версии с третьим участником трагедии.

– Верно, – согласился Петр Павлович, – но в таком случае направление раневого канала было бы расположено сверху вниз. В нашем же случае выход пули находится выше входного отверстия примерно на пять с половиной дюймов… То есть стреляли снизу вверх. Спасский!

– Спасский! – подал он сигнал, и юноша тут же изготовился к занесению сведений в протокол. – На пуле имеются индивидуальные особенности рельефа стенок канала ствола… что, безусловно, позволит определить, была ли она выпущена из револьвера, найденного на месте преступления, либо из другого, неизвестного нам оружия.

Вторая часть фразы предназначалась Илье Алексеевичу: криминалист давал понять, что с высокой степенью вероятности пуля, убившая Лундышева, покинула тот же револьвер, из которого был застрелен Чептокральский.

Оставив труп, Ардов принялся осматривать подоконник в поисках следов третьего участника преступления, от которого не желал отказываться – версия адюльтера была ему невыносимо противна.

– Евсей Макарыч здесь изрядно пузом поелозили, – тихо сообщил Спасский, на мгновения оторвавшись от протокола.

Вздохнув, сыщик выглянул в окно. Никаких явных следов на почерневшей дранке не просматривалось. Илья Алексеевич аккуратно выбрался на крышу дровяного сарая и принялся ползать на коленях, высматривая хоть какие-то приметы. На самом краю он обнаружил клочок темного сукна, зацепившийся за ржавый гвоздик. Сам по себе этот лоскут еще ничего не доказывал, но в будущем мог послужить важной уликой.

У подоконника Илью Алексеевича поджидал Жарков с какой-то бумажкой в руке.

– Прошу, – сказал он. – Обнаружена в жилетном кармане у господина репортера.

Илья Алексеевич взял записку и прочитал: «Милый! Поскоре приходи! Будешь обрадованъ. С.»

– Что-нибудь еще? – спросил Ардов.

– Ничего существенного. Платок, несколько монет, обрывок газеты… Щепоть измельченного красного перца…

– Перца? – вскинул брови сыщик.

Петр Павлович пожал плечами:

– Сложно сказать… Может, хотел похудеть… носил, чтобы добавлять в еду: красный перец приглушает чувство голода – меньше ешь. А может, использовал для стимулирования мужской силы.

Это предположение вынудило всех присутствующих оборотить взоры к криминалисту.

– Считается, что эта специя помогает избавиться от половой немощности, – пояснил Жарков.

– Натирать, что ли? – отважился уточнить околоточный надзиратель Свинцов, скучавший до этого у входа.

– Зачем? – удивился Петр Павлович. – Внутрь. Стимулирует кровяные токи.

Илья Алексеевич расправил газетный обрывок. Это был кусочек нижней части последней страницы «Санктъ-Петербургских ведомостей», где обычно размещают рекламные объявления в затейливых рамках над последней строчкой с выходными данными – тираж, адрес редакции и прочие детали. На клочке остались три объявления: реклама страхования жизни от страхового общества «Россiя» на Большой Морской, 13; приглашение размещать заказы от частных лиц и учреждений на производство различных паровых механизмов в мастерских Балтийского судостроительного завода Морского министерства на Васильевском острове; а также предлагался к покупке шведский картон для обивки стен взамен штукатурки от картонно-тольного производства товарищества «А. Науманъ и Ко» с конторой по Гороховой, 20.

– И вот еще, – письмоводитель Спасский протянул букетик цветов, обернутый в розовую папиросную бумагу и перетянутый атласной ленточкой. – Лежал под столом.

Повертев в руках букет, Ардов обернулся к Свинцову:

– Как зовут супругу Лундышева?

– Серафима Сергеевна! – с готовностью отозвался рыжебородый блюститель благочиния.

– Проводите меня к ней, Иван Данилыч, – вздохнув, попросил сыщик.

Глава 3

Какая истина вам нужна?

Увидев сыщика в сопровождении околоточного, старший дворник молча оставил кухню. Серафима Сергеевна Лундышева подняла красные глаза. Илье Алексеевичу она совсем не показалась похожей на ветреную искательницу чувственных утех.

– Примите мои соболезнования, – начал он. – Известные обстоятельства принуждают меня обратить к вам несколько вопросов.

– Я понимаю, – сдерживая слезы, ответила женщина.

Ее голос был похож на гранатового цвета кашемир в тонкую рубиновую полоску.

– Кто эти двое в гостиной?

– Там мой муж…

– А второй?

Вдова замерла и уставилась куда-то в сторону.

– Это репортер Чептокральский… – наконец тихо вымолвила она; губы задрожали.

– Был ли третий?

Лундышева отрицательно качнула головой.

– Вы были знакомы с господином Чептокральским?..

– Да… – сказала она еще тише. – Он приходил несколько раз в библиотеку Общества поощрения женского художественно-ремесленного труда, это на Мойке… Я там работала.

– Почему оставили место?

– Александр Петрович не хотел, чтобы я надолго оставляла дом. Он… беспокоился…

– Ревновал? – прямо спросил Ардов.

Серафима Сергеевна кивнула, и по щекам опять покатились слезы; она приложила платок к глазам.

– Какие книги предпочитал репортер? – поторопился сыщик, опасаясь, что для такой мучительной беседы у несчастной женщины остается все меньше душевных сил.

– Он не брал книг…

– Зачем же он посещал библиотеку? – поднял брови Илья Алексеевич, хотя ответ был очевиден.

– Он оказывал мне знаки внимания…

Илье Алексеевичу было неловко выпытывать детали возможно имевшей место интрижки. Лундышева, как показалось, с большим уважением отозвалась о муже – очевидно, его мнение было для нее важно… Похоже, она его действительно любила, даже несмотря на преувеличенную ревность, которая, надо полагать, доставляла ей много страданий и добавляла в отношения болезненности. Легко представить, что какое-то проявление галантности на стороне могло невольно соблазнить ее измученное супружескими подозрениями сердце. Тем более если это был Чептокральский, который, как хорошо знал Ардов, если выбирал себе объект для соблазнения, становился просто одержимым.

– А что произошло здесь?

– Я никак не ожидала… Он ворвался в квартиру и вел себя как сумасшедший. Нес всякую чушь… Все повторял, что давно ждал этого часа… Я опомнилась, только когда раздался выстрел…

Ардов протянул записку, найденную у Чептокральского:

– Это вы писали?

Взглянув на клочок бумаги, женщина бросила на сыщика какой-то затравленный взгляд.

– Откуда это у вас? – вырвалось у нее.

– Записка найдена в жилете Чептокральского.

Лундышева захлопала глазами, кажется, хотела что-то сказать, но потом отвернулась к окну. По щекам потекли слезы.

– Дело выглядит так, будто вы пригласили любовника в дом, но муж вернулся раньше обычного и застрелил его в порыве страсти, – разъяснил Ардов, как можно описать обстоятельства со стороны. Он рассчитывал, что это побудит женщину привести аргументы в свою пользу.

– Я никого не приглашала, – наконец произнесла вдова.

Ардов с досадой сжал губы – по всей видимости, у собеседницы совершенно не осталось душевных сил для разумного обмена суждениями, и она приготовилась отдаться на волю истерического припадка.

– Я не слала ему никаких записок! – повысила тон Лундышева. – Ваши обвинения отвратительны! Вы слышите? – голос ее окреп и приобрел стальные оттенки. – Не смейте оскорблять меня своими низкими подозрениями.

– Я всего лишь желаю установить истину, – попытался было вернуть беседу в спокойное русло сыщик.

– Какая истина вам нужна? – закричала Серафима Сергеевна. – Я осталась одна! Одна! Без мужа! Моя честь растоптана! Что, что вы хотите здесь расследовать?..

Женщина подскочила и двинулась на Ардова, но вынырнувший из-за спины сыщика околоточный надзиратель Свинцов оттеснил ее обратно и едва не насильно принудил пить воду из стакана.

– Зачем… зачем мучить меня? – всхлипывала Лундышева, стуча зубами о стекло. – Я сама вижу, как… как это выглядит… Я допустила ошибку… неверно себя повела…

Понимая, что ничего полезного выведать более не удстся, Илья Алексеевич оставил квартиру и спустился на улицу.

Глава 4

Черный экипаж

К парадному подъезду уже набежали зеваки – слух об убийстве офицером любовника супруги быстро разлетелся по околотку. Городовой Пампушко лениво отгонял праздную публику, монотонно повторяя: «Разойдись… Не положено…»

Дворники в холщовых передниках уже грузили труп Чептокральского на забранную клеенкой подводу. Старший дворник Мошков руководил погрузкой.

– И часто этот господин к вам захаживал? – подойдя, поинтересовался Ардов, указав взглядом на покойника.

– Дык что уж… – Бросив давать советы работникам, Мошков с готовностью обернулся. – Захаживал…

Старший дворник как-то похабно хмыкнул и нервно подергал плечом.

– И всегда в отсутствие хозяина? – уточнил Илья Алексеевич.

Собеседник невольно бросил взгляд на окна во втором этаже.

– Известное дело. Как же тут при хозяине-то…

Ардов вздохнул и посмотрел на труп Чептокральского, который как раз накрывали замызганной дерюгой.

– Так-то плохого сказать не могу… – поторопился продолжить показания старший дворник. – Обходительный был… Шутил много…

Управившись с первым трупом, дворники отправились за вторым.

– Как вы узнали об убийстве?

– Дык, а как?.. – старший дворник занервничал, вспоминая происшествие. – Я как раз вот тут вот Егорке велел песочком присыпать, чтобы, стало быть, двор в исправности содержать… И тут, стало быть, слышу – бац! Бац! И крик такой, что поджилки затряслись. Матерь божия, думаю.

– Сколько выстрелов было?

– Два. И потом еще один.

– Всего, получается, три?

– Вестимо, три.

– Как вы поняли, где стреляли?

Вопрос ввел дворника в ступор. Он несколько мгновений хлопал глазами.

– Дык, а как… Сам-то Александр Петрович едва не бегом изволили к себе подняться… А там-то его, известное дело, какой гость ждал.

– А приход Чептокральского вы тоже видели?

– Дык, а как же? Для того и службу несем…

– Он был один?

– Репортер-то? Один, – с преувеличенной убежденностью заверил Мошков.

– А Лундышев?

– Лундышев-то? Вестимо, тоже один. Никого не было. Промчался вот так вот, – старший дворник взмахнул рукой перед лицом, – бурей! Я ему: «Здравия желаем, Александр Петрович», стало быть… Куда там!

Илья Алексеевич достал из стеклянной колбочки маленькую пилюльку – он все никак не мог избавиться от вкуса карболки во рту, а белые горошинки в таких случаях помогали успокоить рецепторы.

– Сам-то Александр Петрович, конечно, строгих нравов был… – продолжил дворник, с любопытством глядя на колбочку, которую сыщик привычным движением вправил в гнездо на кожаной наручи, стягивавшей левое запястье. – Горячий человек, да… Тут уж понятно…

– Что увидели наверху?

– Дык, а что?.. Один, стало быть, лежит бездыханно, второй – то же самое в креслах, а Серафима Сергеевна кричит смертным криком, болезная… Ну, я сразу к Ивану Данилычу – доложить, стало быть…

– В котором часу Лундышев обыкновенно возвращался со службы?

– Обыкновенно к ночи уж. Так-то не раньше девяти, но бывало и того больше. Много работал, да. Что уж говорить, военный.

– А сегодня раньше обычного пришел, верно?

Дворник на мгновение задумался и как-то испуганно взглянул на сыщика.

– Раньше, – с удивлением согласился он. – Да, раньше. Сегодня раньше обычного.

Мошков с восхищением уставился на сыщика, пораженный примером столь глубокого проникновения человеческой мысли в самую суть вещей, – ему показалось, будто господин расследователь только что на его глазах раскрыл преступление. Или уж как минимум существенно продвинулся в разгадке причин, приведших к трагедии.

К сожалению, это было не так. Илья Алексеевич пребывал в растерянности. Происшествие никак не складывалось у него в лишенную противоречий картину. По всем внешним приметам версия господина пристава выглядела единственно возможной, но в голове подобно мухам летали какие-то отдельные мысли, не позволявшие принять столь простое объяснение случившемуся.

Чиновника сыскной полиции тронул за плечо Свинцов.

– Илья Алексеевич, тут вот водопроводчик Ермолаев доложить желает, – сообщил он и властной рукой вытряхнул из-за спины щуплого мужичишку в грязном переднике с пуком серых волос на голове. Тот был явно под хмельком, но держался молодцом, не заваливался, только мутный взгляд никак не мог поймать лица собеседника и все норовил занырнуть в облака, откуда ему, возможно, подмигивали ангелы.

– Я, ваше благородие, у Колывановых как раз шаровой кран починял… поломка у них вышла, екстиль…

– Не тяни! – тряхнул подопечного Свинцов.

– Выхожу – и вижу, – продолжил Ермолаев, словно встряска перебросила в нем патефонную иглу на новое место, – стоит тут вот, у сарая… Не наш жилец, екстиль! Это я вам как паче всех человек окаянен есмь… – зачем-то перешел на покаянный канон водопроводчик и принялся горячо креститься.

Свинцов опять встряхнул Ермолаева.

– Вот так вот на меня зыркнул и пошел, убо[1], – завершил он доклад.

– Опять надрался? – счел нужным встрять старший дворник, чтобы господа чины полиции не подумали, будто во вверенном ему домовом хозяйстве отсутствует должный надзор за работниками и обслугой.

– Вот так вот! – повторил водопроводчик и снова выпучил глаза, опасаясь, что в первый раз недостаточно точно передал этот дикий взгляд опасного чужака.

– Как выглядел? – вместо сыщика задал очевидный вопрос околоточный и вновь мотнул свидетеля.

– Ухо! – тут же отозвался Ермолаев. – Повернулся он ко мне вот так вот, убо… Гляжу – мать честная! Уха-то и нет совсем, екстиль! Словно корова языком! Даждь ми, Господи, слезы, да плачуся дел моих горько… – опять принялся молиться пьянчужка.

– Одноухий? – встрепенулся старший дворник, уловив, что наблюдение вызвало интерес сыщика. – Как же, бывал! Пару раз захаживал к Александру Петровичу. В дом не поднимался, здесь ждал.

– Справа или слева? – спросил Илья Алексеевич.

– Виноват? – растерялся Мошков.

– С какой стороны шрам?

– Справа или слева? – словно желая перевести слова сыщика на низкий язык водопроводчиков, громко повторил вопрос Свинцов и в который уже раз тряхнул измученного допросом Ермолаева.

Тот повертел головой, припоминая, в каком ракурсе застал незнакомца, и попытался примерить увечье на себя.

– Слева, стало быть, – наконец сообщил он.

– Точно, слева! – опять влез Мошков, желая и со своей стороны оказать пользу следствию. – Справа, кабы смотреть, есть, а слева – начисто то есть отсутствует.

– Вот так вот! – водопроводчик сделал движение, словно желал пятерней сорвать с собственной головы ухо, после чего опять принялся креститься. – Яко же бо свиния лежит в калу, тако и аз греху служу.

Илья Алексеевич кивнул Свинцову, и тот потащил Ермолаева прочь.

У дровяного сарая, который также решил осмотреть Ардов, был обнаружен полусгнивший сельдевой бочонок, кем-то заботливо приставленный к стенке. Именно над ним находился тот край крыши, где сыщик обнаружил свежий клочок сукна.