Дневник студента-медика Березин Дмитрий
– О! А что это такое? – обступили меня пацаны.
– Ну, короче, был такой ученый, Абрахам Маслоу. Он придумал пирамиду человеческих потребностей…
<>– Нафига?И тут меня понесло. Я как умел, своими словами принялся рассказывать друзьям о иерархической системе человеческих потребностей.
– Для того, чтоб можно было строить свое будущее, для того, чтоб можно было понимать, на каком этапе твоих потребностей у тебя проблемы, и ты топчешься на месте. Первая ступень, например, называется «Физиологические потребности» – это потребность пожрать, поспать и поср@ть. Вторая ступень – потребность в безопасности, то есть тебе, после того, как ты пожрал и захотелось спать, надо лечь не здесь на улице, а в теплом уютном доме. Третья ступень называется социальные потребности – это потребность в общении, причислении себя к определенной группе людей. Вот, например, мы, – я указал рукой на всех нас, – мы друзья. Мы сами себя считаем друзьями. И, если первые две ступени потребностей присущи не только людям, но и животным тоже, согласитесь, что собаки тоже хотят есть, пить, размножаться, и чувствовать себя в безопасности, то именно с удовлетворения потребностей третьей ступени люди считаются людьми, а не животными…
Пацаны молчали.
– Четвертая ступень называется потребность в уважении и признании, а пятая как называется, я забыл.
Я замолчал и посмотрел на пацанов.
По их удивлённым лицам было видно, что услышанной от меня информацией они были дико ошеломлены. Они смотрели на меня уже не как обычно, а с каким-то уважением и интересом. Наконец, один из них прервал молчание, обратившись ко мне:
– Слышь, Димон? Расскажи что-нибудь ещё, а?
Я, сам того не ожидая, вдруг ясно ощутил: «Вот, что значит потребность в уважении! Вот она – четвертая ступень пирамиды потребностей! Я ОСТАЮСЬ! Я БУДУ УЧИТЬСЯ ДАЛЬШЕ!!!».
– Скоро нас на вскрытие в морг поведут! Я вам про вскрытие расскажу! – ответил я друзьям.
То ли от пельменей, которые я ел немытыми руками (ЖРАЛ!) накануне, то ли от браги, которую мы пили вечером с пацанами, но утром в воскресенье у меня началась аллергия по типу крапивницы. Сначала появился дикий зуд кожи по всему телу, потом, в расчёсываемых мною местах появлялись бледно-розовые пятна-волдыри. Но я же теперь почти фельдшер! Надо лечиться. Дома нашел таблетку диазолина (правильно будет драже!). Выпил. Стало немного легче. Разговор, о том, что я еще вчера хотел бросить учебу, я так и не начал. Стыдно было, что я вообще думал об этом. Уже сегодня надо было ехать обратно, потому что завтра в 8.00 начинаются занятия. Китайский баул я набил картошкой, хлебом, еще кое-какими продуктами и вещами. Сестра подарила мне фаянсовый заварочный чайник.
– Так мы в кружке завариваем чай! – сказал я.
– Во-первых, в чайнике удобнее, – ответила сестра, – а во-вторых, так заварки меньше уходит. Учись не только лечить, но и экономить! Ты же студент! Вот, смотри, я крышечку ниткой к ручке привязала, чтоб не потерялась.
Отец увез меня на мотоцикле до соседнего села. Видимо, он предвидел не начатый мной разговор, поэтому, пока мы ждали автобус, он сказал:
– Учись, сынок. Я вижу, что тебе тяжело. Но без образования еще тяжелее. Когда закончишь, то ты нигде не пропадешь. Люди всегда болели, болеют и будут болеть, будут рождаться и умирать – ничего не поделать, так устроена жизнь. Именно поэтому, имея медицинское образование, ты всегда сможешь прокормить себя и семью, куда бы тебя не забросила судьба.
Его слова я тогда не особо воспринимал. Я больше думал о том, как мне продержаться еще одну неделю в общежитии и снова приехать домой.
– Там наркоманы, пап. Они прямо в нашей комнате колются… В ложку высыпают наркотик, кипятят его зажигалкой и колются. Друг другу уколы делают…
Отец нахмурился, задумался. Потом сказал:
– Когда я учился, тоже жил в общежитии. У нас на первом этаже была аптека. Так вот, однажды ночью в неё залезли воры и украли морфин. Было это еще в 1968 году. Так что, наркоманы были всегда. Не обращай внимания.
Я уехал на учебу.
Из шести человек, что проживали в нашей комнате, я приехал первым. В комнате было пусто, холодно, неуютно. Уезжая, кто-то выключил холодильник, который разморозился и теперь вонял. Я открыл дверцу холодильника. Почему-то в нем оказались только чьи-то ботинки сорок пятого размера.
«Наверное, холодильник выключили, чтоб ботинки тёплые были!» – с сарказмом подумал я и принялся его отмывать. На столе тоже стояла незнакомая мне сковородка.
В дверь постучали.
На пороге была девушка из соседней комнаты, которая училась на год старше.
– Здравствуйте, пацаны еще в пятницу у нас сковородку брали, картошку жарить. Я её заберу, потому что она нам нужна. Где она?
– Я не знаю. Может быть, это ваша сковородка? – я указал на стол.
– Да, наша. Она мытая?
– Не знаю. Вряд ли…
Девушка подошла к столу и открыла крышку сковородки. Подгоревший лук и картошка, что застилали её дно, уже покрылись плесенью.
– Блин! Капец! Ва-аще уже…! – ругнулась девушка, взяла сковородку и, обиженно сморщив носик, вышла из комнаты. Потом вернулась, посмотрела на меня, увидев мою крапивницу на лице, спросила:
– А ты почему такой красный?
– Стыдно мне за грязную сковородку…
По одному начали приезжать пацаны, которые везли огромные баулы продуктов, вещей. Кто-то привез шторы, кто-то коврик, тарелки, ложки, постеры и прочую атрибутику студенческой жизни.
Оказалось, что однокурсник Ромка снял квартиру и переехал в неё ещё в субботу вечером. Мне же такое удовольствие было сильно не по карману, поэтому, стиснув зубы, я остался терпеть общагу со всеми её «прелестями».
Фарма
«Non est medicina, sine linqua latina» – гласила надпись над доской в аудитории фармакологии и латинского языка.
– А как эту фразу прочитать?
– Нон эст медицина, синэ лингва латина! – ответила преподаватель. – Нет медицины без латыни!
Началась Фармакология и Латынь. Вообще эти две дисциплины сильно связаны, не просто же так эту поговорку придумали всё-таки. Все названия препаратов дублировались на латинском языке. Даже сейчас, спустя уже двадцать лет после окончания медучилища, когда появляются новые препараты, я могу с определенной долей уверенности предположить, к какой группе этот препарат относится, услышав только его международное непатентованное название.
Не знаю почему, но мне сразу очень даже понравилась эти предметы, хотя большинство студентов сильно невзлюбили их. Я даже записался на кружок, который вела преподаватель фармакологии. Странная она была немного.
– Как назовем наш кружок? – спросила она.
– Конваллярия майалис! (ландыш майский) – выкрикнул я.
– Ой… Как приятно! – отреагировала преподаватель. – «Пять» на семинаре поставлю! Как ваша фамилия?
– Березин, – смущаясь, ответил я.
Вообще, на этот кружок со всего курса записалось примерно семь-восемь человек. С параллельной группы на него стал ходить парень, которому в тот момент было уже двадцать два года. Вид он имел хмурый, суровый, ростом был под два метра, весом около сотни килограмм. Для нас, шестнадцати-семнадцатилетних он был просто жутко взрослым и страшным.
Работа в кружке по фармакологии была построена следующим образом.
Например, сегодня тема: витамины.
Нас разделили на три группы:
– пациенты;
– врачи;
– аптекари.
«Пациентам» выдали карточки в которых были описаны жалобы, возникающие у людей при недостатке того или иного витамина. Вот эти жалобы и должны были «пациенты» предъявить «врачу».
«Врач», учитывая эти жалобы, должен был определить, что это за патология такая у пациента, выписать рецепт (на латыни естественно!), и отправить больного в аптеку. Ещё «врачам» выдали инструкции от различных препаратов и поливитаминов, которые можно было изучать, назначая то или иное лечение.
«Аптекарям» выдали пустые коробочки из-под всяких лекарств, таблеток, ампул.
Аптекарь, должен взять рецепт, проверить его и, если всё правильно, выдать лекарство-коробочку пациенту.
Я попал в группу «врачи». Хотя какая группа? Один я и стал «врачом».
Хмурый парень и его худой лысый одногруппник попали в «Аптекари». Девушки согласились бть пациентками. Все так здорово вжились в роли, и создалась такая дружеская атмосфера, что я реально впервые в жизни почувствовал на себе какую-то ответственность за чужое здоровье.
– Вы знаете, доктор, – говорила мне «пациентка», – что-то я в последнее время нервничаю сильно, да и слабость какая-то у меня, всё меня раздражает, все не нравится, ничем мне не угодить… Бесит всё, в общем.
Это сейчас, я, матёрый фельдшер, сразу же предположил бы «Синдром обнаглевшей бабы», а тогда я даже слово «анамнез» не знал. Надо как-то выяснять что-то подробнее, вопросы, наверное, какие-то задавать надо.
– Что-то ещё, может быть…, вас беспокоит? – как-то нелепо спросил я.
И вдруг, как-то само по себе, у меня выскочило:
– Может быть, вы беременны?
Вся аудитория, услышав мой вопрос, затихла.
Девушка тут же покраснела, опустила глаза в «карточку с жалобами», что-то прочитала в ней, потом, не поднимая глаз так робко-робко и испуганно прошептала:
– Да-а…
Мне, блин, самому стало не по себе от такого прямого вопроса и откровения на него. А девушка, так вообще, как будто отцу родному призналась в порочной беременности! Потом она взяла себя в руки:
– А ещё у меня «заеды» появились! («Заеды» – трещинки в уголках рта, возникающие при недостатке витаминов группы «В»).
Я уставился на её губы. Естественно никаких «заездов» я там не обнаружил, но сделал вид, что обнаружил.
– А! Так у вас недостаток витаминов группы «В»! – сказал я. – И вообще, учитывая ваше положение, да ещё и недостаток витаминов, плюс учёба в медучилище, плохое питание в общежитии, я назначу вам комплекс витаминов под названием…
Я перебирал инструкции от препаратов. Из всех мне попалась только инструкция от поливитаминного комплекса под названием «Олиговит».
«Вот его-то я и назначу! – подумал я. – А что? И рецепт проще писать. Никаких дозировок, смешиваний и прочего.
Recipe: Dragee «Oligovit»
Da tales doses N 30
Signa: по 1 драже 1 раз в день».
«Recipe» – возьми, «Da tales doses» – выдай таких доз, «Signa» – обозначь, отметь.
Мне осталось только узнать, есть ли «Олиговит» в «аптеке», поэтому я, обернувшись крикнул «аптекарям», сидевшим на задней парте:
– У вас в аптеке «Олиговит» есть?
Хмурый парень, просмотрев все коробочки из-под лекарств, Олиговита видимо, не нашёл. В это время, его лысый худой одногруппник сидел рядом с ним, с отсутствующим видом и нелепой физиономией. Хмурый, глянув на лысого ответил мне:
– Олиговита нет, есть олигофрен! Рядом сидит!
Кроме самого лысого, все, кто были в аудитории грохнули смехом. Смеялась даже преподаватель.
После кружка, хмурый парень подошёл ко мне и протянул руку:
– Родион. Можно просто – Родя!
– Дима, – ответил я, пожимая ему руку, – можно просто – Березин.
Чайник
Кружок по фармакологии под названием «Convallaria majalis» закончился поздно.
– Пошли покурим? – предложил Родион.
– Пойдем! – ответил я.
Разговорились. Оказалось, что Родион не такой уж и страшный, а вполне себе адекватный и здравомыслящий человек. Он поступил в медучилище ещё в прошлом году, но у него что-то случилось, и он ушёл в «академ», а теперь вот снова пришёл учиться. Живёт он в 313-ой комнате, которая находилась как раз под нашей комнатой. На тот момент ему было двадцать два года. Родом он был из одной знаменитой деревни, которая находилась в районе ВУРСа (Восточно-Уральский радиоактивный след).
– А ты откуда, Березин?
– Из глухой деревни. Даже в соседнем селе не все знают о её существовании.
– Бывает, – просто ответил он и затушил окурок. – Пошли, что ли, в общагу? Жрать хочется! Ты готовить умеешь?
– Не-а…
– Пойдем. Научу тебя суп варить, только сначала надо продуктов найти.
Я принёс картошку, морковку и лук, Родион принес мясо и лапшу, где-то нашли немного растительного масла и каких-то специй.
«Кубовуха» на этаже была одна, имела две с половиной электрических плиты на десять конфорок. После занятий все толпились в кубовухе, пытаясь приготовить покушать или вскипятить кипятка, для того чтобы заварить быструю лапшу или просто попить чаю. Протолкнуться в ней было почти невозможно.
– Режешь мясо кусочками, кидаешь в кастрюлю, заливаешь на две трети водой, ставишь вариться, – говорил Родион, орудуя ножом. – Пока мясо закипает, чистишь картошку и нарезаешь кубиками. Мясо закипело, кидаешь туда картошку, снова ждешь, когда закипит. Морковь прогоняешь через тёрку, обжариваешь её с луком до золотистой корочки на сковороде. За это время мясо с картошкой закипело. Помешивая, на медленном огне варишь мясо с картошкой примерно полчаса, потом кидаешь туда горсть лапши и помешивая доводишь до кипения. Посолить не забудь. Покипело пять-семь минут, лапша разварилась – можно выключать плиту и добавлять нашу обжарку лука с морковкой. Специи по вкусу.
– И как называется такой суп?
– Этот суп называется «Холостяцкий» – сказал Родион, когда мы сели ужинать.
– Почему «Холостяцкий»? – спросил я.
– Подрастешь, поймёшь.
В тот вечер я впервые за весь срок обучения почувствовал себя сытым.
Я думал, почему, проживая с родителями семнадцать лет, я не научился готовить такой простой и вкусный суп, а здесь, в общежитии, я научился за один день? Наверное, потому, что голод – самая эффективная мотивация к действию.
…
В холле общежития мы услышали звуки гитары.
– В общаге гитара есть? – удивился я.
– А ты умеешь играть?
– Ну так, чуть-чуть..
– Пошли!
Если честно, то играл на гитаре я не очень хорошо. Сносно умел сыграть пару-тройку песен, которые подбирались пятью стандартными аккордами шестиструнной гитары. Но одна песня у меня все же получалась нормально. Я по сей день не знаю кто её автор и её настоящее название. Называл я её по первым строчкам первого куплета «На карте в белом платье едешь ты…».
Слезливая такая песня о том, как девушка, бросив парня вышла замуж за другого, и теперь этот парень, страдая, поёт о том, что «рады за тебя все твои друзья, только в этот вечер грустен я… На карете в белом платье едешь ты…»
– Сыграешь? – спросил меня Родион.
Я взял гитару, присел в холле и запел эту песню. Не знаю почему, но так душевно, как в тот раз, я не пел никогда (пятая ступень пирамиды Маслоу?). В холле собралось человек двадцать. Парни молча слушали, некоторые девушки всхлипывали и вытирали слёзы. Когда я закончил играть, мне стали аплодировать.
Обстановка в общежитии стала для меня более или менее сносной.
…
Из четырёх этажей общежития заселены были только третий и четвертый. Второй этаж занимала доклиника, где на манекенах мы учились делать те или иные манипуляции, а на первом этаже находилась библиотека, актовый зал, кастелянша и единственный на всё общежитие туалет, в котором были два места, представленные чашами Генуя. Вечером перед отбоем, в туалет была дикая очередь. В кабинку входили по два однополых студента и делали свои дела. Выглядело это забавно. Сначала, из всей толпы надо было найти себе пару одного с тобой пола, потом выяснить у него цель посещения туалета: «по-большому» он туда собрался или «по-маленькому»?
Если вдруг, в образовавшейся паре поставленные цели не совпадали, то приходилось расставаться и искать себе пару по предстоящему интересу. На деле же всё выглядело до безобразия ужасно.
– Пацаны! Кто ср@ть идёт? – кричал кто-то из парней в толпу, стоящую в коридоре перед туалетом.
– Я! – отвечал ему кто-нибудь из толпы.
– Меня с собой возьмёшь?
– Не. Со мной уже Серёга серет!
– Блин! – сокрушался не нашедший себе пару. – Мне что, одному что ли ср@ть идти?
– Да не переживай ты! – успокаивали его. – Пока твоя очередь подойдёт, по-любому ещё кто-нибудь надумает!
Или, чтоб не кричать, кто-то из студентов подходил к другому и молча показывал ему небольшое расстояние между большим и указательным пальцем: «По-маленькому?» – читался вопрос в его глазах.
– Во! – отвечал другой и показывал жест ладонью от пола доживота, обозначая, что он идет в туалет «по-большому».
А потом, мы действительно задаёмся вопросом: «куда девается чувство стыда у медиков?» Да уж. Все проблемы реализации физиологических потребностей нам пришлось испытать на собственной шкуре.
…
Наступил ноябрь. В нашей комнате было очень холодно. Чугунные батареи были чуть тёплыми, окна имели щели, через которые в комнату тянуло холодом. Проклейка щелей скотчем, бумагой или тряпками не помогала – от окна все равно тянуло холодом, поэтому одно окно мы полностью затянули покрывалом. Спать приходилось в одежде. Зато утром, можно было не умываться холодной водой – скинул с себя одеяло и уже бодрый!
…
– 413-я подъём! Услышал я среди ночи знакомый голос и громкий стук в дверь. Били ногой так, что дверь того и гляди могла вылететь.
Я поднялся и открыл дверь. Это был снова Фаза со своими шестёрками. Лицо его было искажено гримасой боли, на лбу проступили мелкие капельки пота, руки тряслись – у Фазы был абстинентный синдром.
– Денег дай! – прошипел он. – Видишь, «кумарит» меня!
– У меня нет.
– Да-ай! – отчаянно крикнул он и махнул рукой, целясь мне в шею.
Я увернулся.
Его рука, не попав по шее, скользнула мне по левой половине грудной клетки. Я почувствовал какую-то резкую, жгучую боль и посмотрел в то место. Моя фланелевая клетчатая рубашка в области левого нагрудного кармана была разрезана и уже окрашивалась темной кровью. Оказалось, что Фаза замахнулся на меня лезвием.
– Алик! Брось лезвие! Ты что, гонишь?! – сказал его дружок Тимур и схватил Фазу за руку, пытаясь отобрать у него лезвие.
Лезвие от бритвенного станка выскочило из руки, звякнуло об пол. Тимур отпустил Фазу и потянулся за лезвием.
– Дай! – снова крикнул Фаза и ударил меня в лицо кулаком.
Удар я пропустил, потому что следил за лезвием. Во рту появился привкус соленой крови от разбитой губы. Я сделал шаг назад. Фаза, надвигаясь на меня, смотрел каким-то звериным взглядом.
Даже сейчас, я не помню, как мне в руку попался керамический заварочный чайник, подаренный мне сестрой. Видимо, он стоял на столе, слева от меня.
Удар этим чайником пришелся в область правого виска Фазы. Чайник разлетелся в дребезги, забрызгав стены и висевший на вешалке медицинский халат остатками заварки. Фаза, как подкошенный, с грохотом упал на пол. Он тут же попытался подняться, но снова упал. Я отступил ещё на шаг, ожидая нападения его шестёрок, но увидел, что в дверях появился кто-то еще.
В дверях стоял Родион.
Увидев мой взгляд, обращённый в сторону двери, шестёрки резко испуганно обернулись. Родион каким-то спокойным, изучающим взглядом осматривал произошедшее. Самый высокий из шестерок-старшекурсников был Родиону ростом по плечо.
– Родя…,тут это…, короче…, Димон Фазу вырубил! – бессовестно, по-шакальи «заблеял» Тимур. – Вот, видишь?
Фаза сидел на полу и стонал, держась за голову. Родион также спокойно посмотрел на Фазу.
– Вы его приберите, куда-нибудь, – уверенным спокойным голосом сказал он.
Шестёрки засуетились, как по команде:
– Алик вставай! Пойдем. Пойдем-пойдем! Тебе холод к голове приложить надо. Пойдем!
Они подхватили Фазу под руки и вывели его из комнаты.
Родион прошёлся взглядом по пятнам заварки на стене и халате, посмотрел на пол, по которому разлетелись куски керамики от чайника, потом посмотрел на меня.
– Снимай рубашку. Надо рану осмотреть. И положи уже ручку.
Я посмотрел на свою левую руку так, как будто она была чужая. В кулаке была зажата ручка от разбитого чайника. Я бросил её на пол.
На груди слева была небольшая резаная рана, с ровными краями и длиной примерно три-четыре сантиметра.
– Он ему шею лезвием хотел порезать! – наперебой начали говорить пацаны, до этого сидевшие молча.
В соседней комнате у девчонок нашлась перекись водорода, зелёнка, лейкопластырь.
Когда Родион обработал и залепил мне рану, то почему-то засмеялся.
– Что, Родя? – спросил я. – Что тебе тут смешным кажется?
– Да так, – улыбаясь, ответил он. – Просто получилось «чайником по чайнику…»
Упал
– Чайником по чайнику! – засмеялись пацаны.
Родион тоже улыбался. Глядя на них, и я стал смеяться, держась за разбитую губу.
– Ты где научился раны-то обрабатывать? – смеясь, спросил я у Родиона. – Неотложка только на следующий год будет.
Родион тут же снова стал хмурым:
– На войне…
Пацаны, что смеялись, сразу же заткнулись, а меня даже дыхание остановилось.
– На… войне? – не своим голосом спросил я и, не моргая, уставился на Родика.
– Такие вот дела…, брат, – сказал он.
Мы все молчали.
– Так, всё! Отбой! – резко скомандовал он, встал и направился в сторону выхода. – Утром подъём в семь О-О!
– Родя, а он не умрёт? – спросил я ему в след, имея ввиду травмированного Фазу.
Родион остановился, повернул голову в сторону моего испачканного халата.
– Умрёт, – ответил он абсолютно серьезно. – И я умру, и ты. Все мы умрём… Но не сегодня!
…
Мне не спалось почти всю ночь. Мало того, что губа разбитая болела и голова гудела, так ещё и мысли в неё лезли всякие.
«А что, если он действительно умрёт? – думал я. – Ему ведь в область височной кости прилетело, а кость эта хрупкая, мы же по анатомии проходили. Os temporle она на латыни называется».
Терзаемый своими мыслями я думал, что сейчас подъедет к общаге скорая, потом милиция, меня увезут начнут допрашивать и тому подобное. Потом я подумал: наверное, Родион уже проведал подбитого Фазу, а если до сих пор он не пришел сообщить мне дурную весть, то значит, что с Фазой все относительно нормально.
А ещё, ко мне пришло понимание, что детство моё кончилось. Сурово, страшно и одномоментно. Всё. Началась суровая взрослая жизнь. Теперь только от меня зависит, как сложится моя дальнейшая судьба. Теперь я сам за себя. Пацаны, что проживали со мной в комнате и были очевидцами произошедшего конфликта, мне ясно дали понять, что надеяться надо только на себя. От осознания этого факта, мне стало ещё горестнее, чем от мыслей про раненого в голову, и во всю голову, Фазу.
Наконец, я заснул.
…
– Димон! Димон! Димон! – кто-то толкал меня за плечо.
Сердце моё бешено заколотилось, кровь ударила в голову, по телу поползли мурашки, появилась неприятная дрожь. Я, ещё не открыв глаза, подумал, что Фаза преставился и теперь мне конец.
– Димон, вставай! Мы на анатомию проспали! Через десять минут звонок! – Меня будил однокурсник по имени Вадим.
«Тьфу, блин! – облегчённо подумал я, открывая глаза и вставая с постели. – Анатомию проспали! Подумаешь, пустяк какой!»
– Йо-о-о ма-йо-о…, – протянул Вадим, глядя на меня. – Иди в зеркало посмотри на себя.
Если честно, то я уже сам ощущал, что с лицом моим что-то не так. Я подошёл к зеркалу. Под обоими глазами были синяки, один глаз почти полностью заплыл, губа опухла.
В комнату зашёл Родион. Посмотрел на меня.
– Ну что, братуха? Хреново на белый свет одним глазом смотреть? – спросил он и засмеялся. – Ты сейчас на молодого Тамерлана похож!
Стало немного веселее.
– Да не такой уж он и белый, этот свет! – ответил я, вспоминая свои ночные рассуждения. – Не пойду на занятия! Морда разбита, халат грязный. Не пойду.
– Вот халат, – протянул он мне чей-то халат. – Надевай и дуй на занятия, пропускать нельзя. «Отработки» платные. Или у тебя денег не меряно?
Это была правда. Все пропущенные темы и двойки необходимо было закрыть, сдать. Это даже не обсуждалось. Как это так, если фельдшер не будет знать чего-то из преподаваемой программы? Поэтому отрабатывались все темы без исключения. Единственное отличие было в том, что если пропуск был по уважительной причине, то «отработка» была бесплатной, а если пропустил по неуважительной причине, то, соответственно, надо было идти в бухгалтерию, платить пять рублей за каждую «эНку», и с квитанцией идти к преподавателю, но не в любое время, а когда преподаватель назначит. К слову, на пять рублей в 1999 году можно было купить булку хлеба или пачу сигарет под названием «Балканская звезда» или просто «Балканка»
Перспектива вырисовывалась не очень радужной, поэтому, горестно вздохнув, я взял халат.
– Чей? – спросил я, надевая его.
– Шестерки Фазы любезно предоставили. Пошли!
…
Преподаватель анатомии в прошлом была судмедэкспертом. По крайней мере такие слухи ходили про неё. Перед её лекцией она всегда сидела за столом и провожала взглядом каждого входящего студента.
Зашёл подбитый я.
Ни один мускул на её лице не дрогнул, но она остановила меня жестом руки. Все присутствующие уже знали о моем ночном происшествии, а теперь, увидев, что меня остановила преподаватель, затихли.
Читать бесплатно другие книги:
