Дарий Поротников Виктор

Глава третья

Воцарение Бардии

В тронном зале древнего дворца мидийских царей сегодня было многолюдно.

Из узких окон под самым потолком между массивными каменными колоннами лились яркие потоки солнечных лучей. Под этим ослепительным дождём полуденного света вспыхивали и переливались россыпи драгоценных каменьев на богатых одеждах множества знатных гостей, толпившихся в ожидании выхода царя. Здесь были представители родовой знати из всех двенадцати персидских племён и из шести племён мидийского народа.

Персы были немного смущены тем, что дворцовая стража сплошь состоит из мидян и кадусиев, а конные телохранители Бардии, встречавшие всех приглашённых на широкой дворцовой площади, были в основном бактрийцами. Жрецы, освящавшие молитвами и жертвоприношениями столь торжественное собрание, опять-таки были из мидийского племени магов.

– Одно лишь утешает, что хотя бы часть евнухов в этом дворце – персы, – усмехнулся Гистасп, переглянувшись со своим другом Интаферном.

– Слишком слабое утешение, – негромко обронил Интаферн.

Наконец глашатай возвестил о выходе царя.

По огромному залу будто прокатилась волна, это многие сотни вельмож все как один опустились на колени, коснувшись лбом гладких мраморных плит, которыми был вымощен пол.

Бардия вступил в тронный зал, облачённый в длинный царский кандий[20] пурпурного цвета с вышитым на груди золотыми нитками изображением солнца. Высокий стоячий воротник кандия и широкие рукава были обшиты жемчугом. На ногах царя были сафьяновые башмаки красного цвета, на голове – высокая тиара из белого мягкого войлока. Тиара была повязана фиолетовой лентой, длинные концы которой свешивались на спину.

Царя сопровождала свита из гладколицых евнухов, дворцовых служителей и мальчиков-слуг. Всё это шествие замыкали плечистые телохранители с короткими копьями в руках.

Только в этот миг, глядя на раболепное приветствие знатнейших людей Персидского царства, Бардия окончательно уверовал в то, что стал повелителем гигантского наследия, созданного его воинственным отцом и жестоким братом.

Когда царь уселся на трон, к которому вели устланные коврами ступени, огромная толпа, блистающая золотом украшений, поднялась с колен. Наступила самая торжественная минута.

Сейчас Бардия должен объявить о новом распределении государственных должностей и о составе своей ближайшей свиты.

Глашатай зычным голосом повторял сказанное царём, выкликая имена персидских и мидийских вельмож. Кто-то назначался сатрапом, кто-то – царским судьёй, кто-то – хранителем царских сокровищ… Рядом с царским троном стоял писец с папирусным свитком в руках, на котором был составленный вчера вечером список людей, облечённых царским доверием. Поскольку Бардия читать не умел, поэтому писец тихо, но внятно говорил царю имена и должности по списку. Бардия же повторял за ним – уже специально для глашатая, который стоял у подножия трона.

Каждый удостоившийся назначения или оставленный царём в прежней должности, услышав своё имя, приближался к трону, отвешивал низкий поклон, получал царский поцелуй и возвращался в зал на своё место. Эта процедура длилась около двух часов, покуда глашатай не закончил выкрикивать все имена и назначения.

Затем царь, опять-таки устами глашатая, объявил, как он намерен управлять царством, чем несказанно изумил большинство людей, собравшихся в тронном зале. Столь необычное царское обращение к своим подданным в этих стенах ещё не звучало.

Бардия заявил, что намерен распустить половину войска, поскольку в ближайшие несколько лет он не собирается ни с кем воевать. Также Бардия объявил, что прощает должникам недоимки за все прошлые годы, а те несчастные, что угодили в долговое рабство, вновь обретают свободу. Произвольные поборы сатрапов и царских сборщиков налогов отныне заменялись упорядоченной системой выплат в царскую казну каждым городом и селением. Бардией были перечислены льготы для тех, кто получил телесное увечье на войне или на общественных работах, для женщин, потерявших мужей, и для земледельцев, проживающих на засушливых землях.

Сатрапы и чиновники, обвинённые в вымогательствах, подлежали царскому суду в присутствии обвинителей.

На этом торжественный церемониал был закончен.

Вечером того же дня был устроен пир, на который было приглашено более трёхсот гостей. Однако особого веселья не получилось, несмотря на все старания музыкантов, танцовщиц и акробатов. Вино пьянило, но не радовало душу многих пирующих, пребывавших в удручённом состоянии духа после тронной речи Бардии. Одни осушали заздравные чаши лишь из вежливости, другие и вовсе не притрагивались к вину.

Гости недовольно перешёптывались:

– Ты слышал, Отана, в ближайшие годы не будет ни войн, ни походов. Так что можешь колоть дрова своей боевой секирой…

– С таким «добреньким» царём персы вообще разучатся владеть оружием!

– Клянусь Митрой, не ожидал я услышать такое из уст Бардии.

– О, если бы Кир мог услышать речь своего сына!..

– Вот и подумаешь теперь, стоило ли убивать Камбиза…

– Тише, Интаферн. Придержи-ка язык!

Находившийся неподалеку Каргуш расслышал реплику подвыпившего Интаферна и сразу узнал того, кто старался заткнуть ему рот. Это был знатный перс Мегабиз. До самого окончания шумного застолья внимание Каргуша было приковано к этим двоим вельможам.

Арсам хоть и был в числе приглашённых, но не пришёл на пир, предпочтя дворцовому пиршеству скромный ужин в доме своего друга, у которого он остановился, приехав в Экбатаны. Гистасп же счёл неблагоразумным пренебрегать царским приглашением, тем более что милостью Бардии он был назначен сатрапом Парфии и Гиркании. Стало быть, Бардия доверяет ему. Парфия и Гиркания граничат с Мидией и землями кадусиев.

На пиру Гистасп сидел за одним столом с Отаной и Гобрием.

Гобрия Бардия оставил наместником Вавилонии. Отана из начальника конницы возвысился до сатрапа, ему Бардия доверил богатую провинцию – Сузиану.

Гистасп даже пошутил по этому поводу:

– Полагаю, друг Отана, своим назначением ты обязан красивым очам Фейдимы, которая досталась Бардии вместе с гаремом Камбиза. Всем ведомо, что твоя дочь – самый прекрасный цветок в царском гареме.

– Я не видел бактрианку, жену Бардии, но, говорят, её красота не может сравниться с красотой Фейдимы, – вставил Гобрий. – Кто знает, может, ты и прав, Гистасп.

– Я буду только рад, если моей дочери удастся завладеть сердцем Бардии, – сказал Отана. – Надеюсь, через Фейдиму мы сможем как-то воздействовать на Бардию. После сегодняшней тронной речи мне кажется, что Бардия немного повредился рассудком или же он находится под чьим-то очень сильным влиянием.

– Молчи, Отана! – тихо предостерёг Гобрий. – Рядом могут быть «уши» царя.

За столами и впрямь сидело немало мидян, кадусиев и бактрийцев.

Всё это были сторонники Бардии, с восторгом принявшие щедрые посулы царя. Бактрийцы и их соседи маргианцы из года в год страдали от алчных сборщиков налогов. Теперь, после царского указа о нормированных податях, злоупотребления чиновников резко снизятся. Мидяне, живущие в плодородных долинах, тоже задыхались от налогового бремени. Вдобавок мидяне были обязаны наравне с персами участвовать во всех военных походах, выставляя пехоту и конницу. Их потери на войне были гораздо ощутимее, нежели у тех же бактрийцев, которые выставляли только конницу, да и то не во всех случаях. Несколько лет мира, обещанные Бардией, были для мидян подобны дару богов!

Радовались обещанной мирной передышке и кадусии, ещё не оправившиеся от огромных потерь в Египте и Куше. Никогда ещё воины этого горного племени не уходили так далеко от своей страны. Вождям кадусиев казалось бессмысленным завоёвывать столь неплодородные земли – сплошные пески и камни. Ещё более бессмысленным занятием считали кадусии попытки удерживать в повиновении многочисленных вольнолюбивых египтян, находящихся под покровительством грозных богов с птичьими и звериными головами, но с фигурами людей.

– Будет лучше, если Бардия выведет своих воинов из Египта, покуда египтяне не истребили все персидские гарнизоны, – молвил один из военачальников кадусиев, весь увешанный золотыми амулетами. – Держава Ахеменидов достаточно велика и без Египта. Не лучше ли персам отправиться на завоевание Индии? Там живут племена, родственные нам, и нет такой жары, как в Египте.

– Ты ничего не знаешь! – возразил кадусию какой-то знатный перс. – За рекой Инд тоже простирается большая пустыня, и жара там ничуть не слабее, чем в Египте.

– Зато в Инде наверняка не водятся зубастые твари, которых так много в Ниле, – сказал кадусий. – Одному из моих воинов это чудовище откусило ногу, когда тот забрёл на мелководье.

– Ты имеешь в виду крокодилов, друг мой, – заметил Гистасп. – Уверяю тебя, крокодилы водятся и в Инде. Тамошние племена делают панцири из крокодиловой кожи.

– Если инды убивают крокодилов, значит, они не поклоняются им, как это делают египтяне, – усмехнулся кадусий. – И то хорошо. Зато Индия ближе к нам, нежели этот проклятый Египет!

– Оставьте эти разговоры, друзья, – громко обратился к гостям Прексасп, назначенный «оком царя». – В ближайшие три-четыре года все народы Персидской державы будут наслаждаться миром и покоем по воле мудрого Бардии. Мечи и копья будут спать. У всех нас появится больше времени для охоты, воспитания молодёжи и приятного досуга с любимыми женщинами. Давайте лучше поговорим о женской красоте. Право, это более интересная тема, чем дальние страны с их непонятными обычаями и ужасными крокодилами…

Среди гостей раздался смех.

– Отлично сказано, Прексасп! – воскликнул Гаумата, сидящий за одним столом с царём, как и полагалось сидеть на пирах хазарапату[21].

Гаумата находился в приподнятом настроении, зная, что в отведённых для него покоях дворца его дожидается Атосса. Она сама пожелала ещё до свадьбы разделить с ним ложе. Этому не стал противиться и Бардия, переселив сестру из гарема в покои своего друга. Гаумата был благодарен Бардии не только за самую высокую должность в государстве после царя, но и за желание породниться с ним.

Бардия полагал, что Гаумата и его брат Смердис происходят из древнего рода мидийских царей, хотя на самом деле это было не так. Предки Гауматы состояли в свите последнего мидийского царя Астиага[22], который в знак особого расположения подарил одному из них красавицу из своего гарема. Впоследствии распространился слух, будто эта красивая наложница являлась внебрачной дочерью Астиага.

Гаумата не верил в эту легенду, однако и не опровергал её на людях, ибо она возвышала их с братом над всей мидийской знатью, давно утратившей свои царственные корни.

Гаумата шёл глухими коридорами дворца, следуя за рабом, который нёс в руке масляный светильник. Чёрный мрак, наползая из всех углов, заполнял огромные помещения. Робкий огонёк светильника под мрачными сводами казался мотыльком, затерявшимся в тёмной зловещей безбрежности. Если на пути встречался очередной поворот или попадались ступени, тогда раб замедлял шаг, дабы захмелевший Гаумата мог опереться на его плечо.

Пир между тем всё ещё продолжался. Бардия отпустил Гаумату, понимая, что тому не терпится уединиться с Атоссой.

Впрочем, пустота и мрак царских чертогов были обманчивы. Вот впереди обозначился жёлтый свет, осветив часть глухой стены. Ещё один поворот – и взору Гауматы предстал широкий проём высоких резных дверей, массивные створы которых были гостеприимно распахнуты. У дверей стояли два вооружённых стражника и два евнуха в длинных одеждах. Два факела, вставленные в медные кольца, закреплённые на стенах, ярко озаряли широкий коридор.

Завидев Гаумату, евнухи низко поклонились. Стражники, наоборот, вытянулись в струнку, приставив копьё к носку правой ноги.

Гаумата позволил рабу удалиться: далее он доберётся сам.

…Флюоритовые кадильницы на высоких изящных подставках озаряли спальный покой неверным подрагивающим сиянием, в воздухе расползалась тончайшая благовонная дымка, рождавшаяся в небольшой бронзовой курильнице. Посреди комнаты стоял низкий овальный стол, уставленный яствами. В глубине, за кисейными занавесками виднелось широкое ложе, ножки которого в виде львиных лап утопали в густом ворсе пушистого ковра с жёлто-красными узорами. Стены тоже были увешаны коврами.

Из-за ширмы, украшенной гирляндами цветов, вышла молодая женщина, лёгкая, как видение. Это была Атосса.

Гаумата слегка поклонился.

Он впервые видел Атоссу так близко, да ещё с распущенными волосами и в прозрачном одеянии, сквозь которое просвечивало её прекрасное обнажённое тело. То, что дочь великого Кира отныне будет принадлежать ему, вдруг наполнило Гаумату непонятной робостью, словно дух грозного царя витал в ароматном полумраке, пристально наблюдая за ним.

От волнения Гаумата даже не расслышал, что сказала ему Атосса. Лишь по жесту её обнажённой руки Гаумата догадался, что она приглашает его к столу.

Гаумата опустился на мягкие подушки, поджав под себя ноги.

Атосса устроилась напротив него на низкой скамеечке.

Стоявший сбоку светильник освещал благородное лицо Атоссы, полное созерцательной задумчивости. Взгляд её серо-зелёных глаз таил в себе скрытую надменность. Светлые дугообразные брови, золото пышных волос, ниспадающих на грудь и плечи, прямой нос и красиво очерченные уста – всё лишь подчёркивало её царственную породу.

Неяркое пламя светильника придавало матовый блеск её коже. Сквозь тонкую ткань лёгкого одеяния проступала высокая грудь Атоссы с упругими сосками.

У Гауматы участилось сердцебиение, кровь зашумела у него в ушах.

Тем временем Атосса принялась расспрашивать Гаумату о том, кому из известных ей вельмож повезло больше на милости нового царя, кому – меньше, а кто вообще остался ни с чем. Гаумата сбивчиво отвечал на вопросы Атоссы, его мысли путались в голове, полной хмеля и сладострастного томления. Атосса, как и любая красивая женщина, догадывалась, сколь возбуждающе действуют на Гаумату её откровенный наряд и ленивые движения обнажённых рук. Порой Атоссе приходилось проявлять настойчивость, чтобы добиться от Гауматы нужного ей ответа. Страстное возбуждение переполняло Гаумату, но Атосса делала вид, что не замечает этого.

– Так, ты говоришь, что Арсам, отец Гистаспа, не получил сатрапию. Почему? Ведь он же Ахеменид, как и Бардия. Ты слышишь меня, Гаумата? – Атосса отщипнула от грозди винограда крупную ягоду и бросила её в мидийца. – Ответь же мне! Или ты уже засыпаешь?

– Как я могу заснуть, если предо мной сидит такая красавица! – Гаумата похотливо улыбнулся. – Я был наслышан о твоей красоте, Атосса, но, увидев тебя воочию…

– Мы говорим об Арсаме, – мягко перебила Атосса. – Почему мой брат не доверил ему провинцию?

– Арсам слишком стар, чтобы управлять сатрапией, – промолвил Гаумата, слегка нахмурив брови. – Вдобавок Арсам недолюбливает Бардию. Арсам пользуется уважением в народе, поэтому судейское кресло подходит ему больше. По-моему, это справедливо.

– А почему Бардия отдал Карманию в управление Интаферну? – вновь спросила Атосса, взяв с блюда с фруктами спелый персик.

– Интаферн сам захотел этого, – ответил Гаумата, – ведь он из рода Артахеев, который когда-то царствовал над племенем карманиев.

– Вот и я о том же, – заметила Атосса, надкусив персик. – Боюсь, что Интаферну захочется возродить величие своего рода. Ведь он обладает безмерным честолюбием.

– Бардия ценит честолюбивых мужей, – сказал Гаумата. И многозначительно добавил: – У него есть все основания доверять Интаферну.

Атосса посмотрела на Гаумату так, словно хотела прочесть его потаённые мысли.

– Ещё будут вопросы, о прекраснейшая? – поинтересовался Гаумата, которому уже изрядно надоел этот разговор.

– Будут, – ответила Атосса, жуя персик. Она надменно сощурила свои миндалевидные глаза. – Это правда, что ты из рода мидийских царей?

Гаумата позволил себе небрежную ухмылку: гордая дочь Кира желает дарить свои ласки лишь человеку царской крови!

Однако ухмылка мигом слетела с уст Гауматы, едва Атосса пронзила его своим прямым требовательным взглядом.

– Да или нет? – Атосса повысила голос.

– Да, – кивнул Гаумата.

Атосса поощрительно улыбнулась.

Гаумате показалось, что её надменный взгляд как будто потеплел. Он торопливо вскочил с подушек, увидев, что Атосса встала из-за стола.

– Уже поздно, пора спать, – как бы извиняясь, проговорила Атосса. – Продолжим нашу беседу завтра.

Атосса направилась к ложу, покачивая бёдрами.

Гаумата догнал её, довольно грубо схватил за руку, унизанную золотыми браслетами.

Атосса обернулась и брезгливо поморщилась. С ловким проворством высвободив руку из цепких пальцев Гауматы, она надменным тоном произнесла:

– Сначала протрезвей после пира, Гаумата, а там посмотрим, захочу ли я тебя как мужчину. Покойной ночи!

У Гауматы вспыхнуло лицо. Он не нашёлся, что сказать на это, застыв столбом.

Сделав ещё два шага к постели, Атосса вновь обернулась и насмешливо бросила Гаумате:

– Можешь воспользоваться одной из моих рабынь, если тебе невтерпёж. Любая из них будет рада провести ночь с пьяным потомком мидийских царей.

Атосса небрежным жестом указала рукой на двери, ведущие в комнаты служанок.

Гаумата оскорблённо вскинул голову и, резко повернувшись, удалился.

Глава четвёртая

Атосса

Последующие несколько дней Гаумата приглядывался к Атоссе, приноравливаясь к её манере поведения, заметив, что и она занята тем же самым. Их покои разделяла трапезная, где они неизменно встречались каждое утро за завтраком и каждый вечер за ужином. Обедал же Гаумата чаще всего вместе с Бардией в царских покоях.

Кушанья готовили служанки Атоссы, они же прислуживали ей за столом.

Гаумата обратил внимание, что Атосса милостива ко всем своим рабыням, но полностью доверяет лишь одной, по имени Атута.

Атута была родом из племени коссеев, которое обитало в гористой части Элама и с которым безуспешно воевал Камбиз. Коссеи отличались необыкновенной воинственностью: по их обычаям, молодые девушки перед тем, как выйти замуж, обучались владеть оружием наравне с юношами. Атута была не просто служанкой, но прежде всего телохранительницей Атоссы. Ей, единственной из всех рабынь, дозволялось носить на поясе небольшой кинжал с костяной рукояткой в виде змеи, свившейся в кольца.

В беседах с Гауматой Атосса любила задавать ему каверзные вопросы. Один из этих вопросов был такой: что бы он сделал, если бы мидяне предложили ему стать их царём?

Гаумата ответил на это, что его воцарение в Мидии невозможно, ибо он не может предать Бардию.

– Ну а если Бардию постигнет внезапная смерть, смог бы ты тогда возглавить Персидское царство? – вопрошала Атосса.

Причём по её глазам невозможно было понять, говорит она всерьёз или шутит.

Гаумата попытался увильнуть от прямого ответа. Мол, при столь отменном здоровье Бардии внезапная смерть не грозит.

– Камбиз тоже обладал завидной крепостью тела, а где он теперь? – парировала Атосса.

Подобные беседы, более похожие на допросы, очень смущали Гаумату. Впервые ему встретилась женщина с мужским складом ума и сильнейшим интересом к политике. Атосса не пыталась кокетничать с Гауматой. Свою природную женственность и сексапильность она неизменно подавляла строгостью своего нрава и рассуждениями о том, как измельчали персидские цари. Дескать, её отец – Кир Великий – сумел завоевать полмира, её брат Камбиз с трудом захватил Египет, а другой брат ныне и вовсе отказывается от всяких войн.

Все попытки Гауматы оправдать действия Бардии наталкивались на неизменную язвительность Атоссы.

– Ты говоришь так, поскольку сам такой же нерешительный, как и мой брат, – молвила Атосса с презрительной усмешкой. – Ты возвысился благодаря Бардии, а случись ему умереть, тебя тут же оттеснят в сторону такие, как Интаферн и Гистасп. Поэтому ты тоже против всяческих войн, боишься, что Бардия может погибнуть от копья или меча.

Гаумата открыл было рот, чтобы возразить Атоссе. Но она не дала ему возможности вымолвить хоть слово:

– Бардия ныне упивается царским величием после череды лет неопределённости и страха впасть в немилость Камбиза. Боязнь потерять жизнь в одном из походов, а вместе с нею и трон, заслонила перед ним всё. Персы прозвали Камбиза деспотом за его жестокость. А для Бардии, по-моему, подойдёт прозвище Счетовод, ведь он проводит больше времени с писцами в канцелярии, нежели верхом на коне.

Как-то раз Бардия поинтересовался у Гауматы, дошло ли у него с Атоссой дело до постельных утех. Гаумате пришлось признаться, что на все его попытки сблизиться Атосса отвечает ему холодностью или язвительными насмешками. Мол, после близости с нею самооценка Гауматы, конечно, возрастёт, а вот её гордость очень сильно пострадает.

– Поэтому Атосса постоянно предлагает мне своих рабынь вместо себя, – печально вздохнул Гаумата.

– Этому издевательству нужно положить конец! – заявил Бардия. – Друг мой, действуй решительно и бесцеремонно. Хватай Атоссу за волосы и тащи в постель! Можешь даже связать её, чтобы она не сопротивлялась. Дай ей почувствовать свою силу. Именно так действовал Камбиз, когда почувствовал вожделение к Атоссе.

– Но это же прямое насилие, царь, – неуверенно промолвил Гаумата. – Атосса возненавидит меня после этого.

– Что тебе её ненависть? – сказал Бардия. – По-твоему, лучше терпеть её издёвки? Женщины уважают силу. Атосса позабыла, что она такая же женщина, как и её рабыни. Пора ей напомнить об этом!

– Одна из рабынь Атоссы постоянно ходит с кинжалом, – опасливо заметил Гаумата. – Эта рабыня может запросто нанести мне смертельный удар в спину, когда я попытаюсь силой овладеть Атоссой.

– Не беспокойся, – заверил друга Бардия, – на эту ночь я распоряжусь удалить всех рабынь из покоев Атоссы. Этой ночью, Гаумата, Атосса станет твоей наложницей. Делай с ней всё, что захочешь.

– О царь! Как ты великодушен! – растроганно произнёс Гаумата.

Мстительная душа его наполнилась жестокой радостью. Этой ночью он отплатит сполна неприступной дочери Кира за все её насмешки и намёки.

Гонцы, разосланные во все концы Персидского царства, возвращались в Экбатаны, неся одновременно радостные и тревожные вести. Народ в городах и селениях повсеместно с бурным восторгом воспринял царские указы. Особенно людей порадовало прощение недоимок и упорядочение взимания податей. Однако родоплеменная знать, купечество и ростовщики в крупных городах Сирии и Месопотамии[23] остались недовольны таким положением дел. Судебные процессы над проворовавшимися чиновниками и наместниками провинций также вызвали озлобление знати.

В царском окружении царила тревога. Царское войско невелико, ведь Бардия отпустил по домам множество воинов. Если хотя бы некоторые из влиятельных персидских племенных князей поднимут восстание, одолеть их будет непросто. Многие царские приближённые полагали, что самое лучшее – это не дразнить сатрапов, закрыть глаза на их вымогательства и прекратить суды над вороватыми чиновниками. Мол, вместо осуждённых за алчность и стяжательство придут другие чиновники – и тоже будут воровать, ибо такова людская порода…

Этому решительно воспротивился Прексасп, как главный надзиратель за соблюдением законности в державе Ахеменидов.

– Даже если вся персидская знать поднимется против Бардии, нельзя отступать от начатых реформ, – заявил Прексасп. – Разве постыдно быть справедливым царём? Кир был справедлив не только к персам, но и ко всем прочим завоёванным им народам. За это Кира по сию пору поминают добрым словом в Иудее, Мидии, Ионии и в других землях.

Те, кто был не согласен с мнением Прексаспа, говорили так:

– Прежде чем стать справедливым царём, Кир с беспощадной жестокостью истребил тех племенных вождей, которые не желали склонять перед ним голову. При Кире персы всё время воевали и обогащались на войне. Бардия воевать не собирается, запрещает взимать долги и преследует за стяжательство всякого, невзирая на знатность. У племенной знати не остаётся никаких средств для обогащения. Это чревато заговорами и восстаниями.

– Народ повсеместно на стороне Бардии, – стоял на своём Прексасп. – Племенные князья не смогут заставить простых общинников выступить против справедливого царя. Никто не осмелится подняться против любимого сына Кира!

– Даже в самой благополучной стране всегда есть недовольные властью, – возражали Прексаспу осторожные и трусливые из числа царских советников. – Вельможи, недовольные указами Бардии, могут опереться не на своих соплеменников, а, скажем, на уксиев или саков, с которыми когда-то воевал Бардия. Эти недовольные могут подбить на восстание тех же египтян, коим персидское господство явно не в радость.

– Вы забываете, что и у Бардии немало сторонников, – не сдавался Прексасп. – Причём не только среди персидских племён. В случае восстания за Бардию горой встанут бактрийцы, мидяне, кадусии…

Зная об этих спорах среди своих приближённых, Бардия хранил невозмутимое спокойствие. Казалось, он только и ждал, чтобы где-нибудь возник заговор или вооружённое восстание знатных князей.

Гаумата, как и Прексасп, твердил, что царю не следует идти на поводу у знатных вельмож – ни у тех, кто не одобряет царские указы, ни у тех, кто одобряет, но страшится, как бы чего не вышло…

На другой день после того, как Бардия дал Гаумате совет взять Атоссу силой, тот долго не появлялся в царских покоях. Гаумата пришёл туда, лишь когда Бардия послал за ним слугу.

– Что случилось, друг мой? – воскликнул Бардия, увидев кровавые царапины на лице у Гауматы. – Рассказывай всё без утайки.

– Царь, я пришёл не с жалобами, а чтобы выслушать, как обычно, твои распоряжения, – сказал Гаумата, почтительно склонив голову.

– О чём ты говоришь? Какие распоряжения? – Бардия вплотную приблизился к Гаумате, чтобы рассмотреть царапины у него на щеке и лбу. – Это сделала Атосса?

Гаумата молча кивнул.

– У меня не сестра, а дикая кошка! – рассердился Бардия. – Она же тебя чуть без глаз не оставила. Вот злодейка! Ну, я ей покажу!

– Царь, не нужно наказывать Атоссу, – промолвил Гаумата. – В случившемся больше моей вины. Женщины ведь тоже бывают не в духе.

– И ты её ещё защищаешь?! – возмущению Бардии не было предела. – Умолкни, Гаумата! Молчи!.. О, я знаю, как надлежит проучить Атоссу. Клянусь всеми творениями Ахурамазды, она получит то, чего так страстно желает!

В этот же день евнухи известили Атоссу, что по воле царя она опять будет жить в гареме. Атоссе вернули всех её рабынь. Ещё Атоссе было позволено трапезничать вместе с её младшей сестрой Артистоной.

Артистона не могла усидеть на месте и тотчас примчалась к Атоссе, едва узнала, что та снова поселилась в гареме.

Атосса была старше Артистоны на семь лет. Артистоне недавно исполнилось семнадцать. Рядом с Атоссой Артистона выглядела сущим ребёнком. Она была добра и наивна, в ней не было проницательности, надменности и твёрдости характера, присущих её старшей сестре. Привыкшая к опеке и наставлениям Атоссы, Артистона тяжело переживала краткую разлуку с ней.

В царском гареме Артистона очутилась по прихоти Камбиза, который лишил её девственности, едва ей исполнилось тринадцать лет. Перед этим Камбиз взял в жёны старших сестёр, Роксану и Атоссу. Уходя в египетский поход, Камбиз взял с собой Роксану, которая была беременной к тому времени. Во время тяжёлых родов в военном стане Роксана умерла. Не вернулся из египетского похода и Камбиз.

Обладавшая покорным нравом Артистона воспринимала, как должное, желание Камбиза совокупляться с нею и была готова в будущем стать его женой. Воля царя, которому было позволено всё, была для Артистоны законом. О кровосмесительной сущности брака с родным братом Артистона не задумывалась, поскольку у неё перед глазами был пример её старших сестёр.

Оказавшись в гареме Бардии, Артистона ожидала, что в скором времени станет законной женой своего брата. Она была очень удивлена, когда этого не случилось. Сначала Артистона решила, что Бардия положил глаз на Атоссу. Но когда было объявлено, что Атосса просватана за Гаумату, приближённого Бардии, это повергло Артистону в растерянность. До неё дошёл слух, что Бардия собирается и её выдать замуж за какого-то знатного мидийца.

Артистона не раз слышала из уст Атоссы, что им, дочерям Кира, более пристало делить ложе с царём, нежели с человеком знатным, но не царского рода. Поэтому в душе Артистона противилась браку с любым человеком не царского рода. Артистона сочувствовала Атоссе, когда ту поселили рядом с покоями Гауматы, дабы она привыкала к своему будущему супругу.

И вдруг Атосса неожиданно возвращается в гарем, да ещё с таким победным видом!

Любопытная Артистона забросала сестру вопросами, желая выяснить, как той удалось переломить волю Бардии и почему, собственно, она отвергла Гаумату, который, по слухам, происходит из рода мидийских царей.

– Для тебя, сестра, Бардия подыскал в мужья хоть и мидийца, зато царского рода, – сетовала Артистона, – а каков окажется по знатности мой жених – ещё неизвестно. Я хочу знать, как мне нужно действовать, если жених мне совсем не понравится и я захочу его отвергнуть, как и ты.

– О, малышка! – задумчивость на лице Атоссы сменилась гримасой отвращения, которую тут же сменила некая потаённая грусть в её глазах. – Лучше тебе не знать об этом. Ты совсем не готова к грубой форме защиты, моя милая. Да и мужское скотство в своём неприкрытом виде, скорее всего, лишит тебя способности сопротивляться. Я постараюсь оградить тебя от этой мерзости, сестричка.

Беседа двух сестёр происходила в небольшой комнате с бассейном.

Видя, что Атосса снимает с себя одежды, собираясь погрузиться в тёплую воду бассейна, Артистона стала помогать ей, как она привыкла это делать, часто живя с сестрой под одной крышей.

Наконец, Атосса полностью обнажилась и шагнула к бассейну.

Глядя на неё, Артистона невольно ахнула. На плечах и бёдрах Атоссы темнели синяки, явно оставленные грубой хваткой сильных мужских рук. Особенно явственно мужские пальцы отпечатались на нежной белой шее Атоссы.

– Милая Атосса, что это такое?! – поражённая Артистона осторожно прикоснулась кончиками пальцев к сине-багровым пятнам на теле сестры.

– Это поцелуи Гауматы, – криво усмехнулась Атосса. – Видишь, малышка, как сильно он меня любит! Жаль, что у меня не нашлось взаимного чувства к нему. Мне пришлось отвергнуть его домогательства, хотя, признаюсь, это было очень непросто. Но, поверь мне, Гаумата пострадал не меньше моего.

Артистона взирала на сестру широко раскрытыми от изумления глазами.

– Так, ты… ты дралась с ним?

Атосса кивнула, тряхнув гривой своих распущенных волос.

– Пришлось, сестрёнка.

– И тебе никто не помог?

– Как назло, рядом не оказалось ни рабынь, ни евнухов… Я подозреваю в этом происки Бардии, ведь это он толкает меня в объятия Гауматы.

– Что же теперь будет, Атосса? – прошептала Артистона.

– Не знаю. – Наклонившись, Атосса побултыхала рукой в воде.

– Ты виделась с Бардией после… этого?

– Нет.

– Но ведь в гарем тебя вернули по распоряжению Бардии. Так мне сказали евнухи.

– Видимо, у Бардии состоялся разговор с Гауматой, – промолвила Атосса, сворачивая волосы в длинный хвост и закрепляя их на макушке головы серебряными заколками, чтобы не замочить в воде. – Полагаю, Гаумата, рассудив здраво, наотрез отказался взять меня в жёны. Вот Бардия и спровадил меня сюда.

– Как это ужасно! – простонала Артистона, у неё на глазах появились слёзы. – Милая Атосса, как несправедлив к тебе Бардия! Как он безжалостен и бессердечен!

Однако Атосса была иного мнения.

– Всё не так ужасно, малышка, – бодро сказала она, усевшись на дно бассейна и положив голову на его закруглённый край. Из воды торчали лишь её округлые колени, белые плечи и голова в ореоле небрежно заколотых золотистых волос. – Я избавилась от Гауматы, это большая удача для меня. Теперь Бардия хоть в какой-то мере будет считаться с моими желаниями.

Артистона присела на скамью рядом с бассейном. В её больших синих глазах светилось неподдельное восхищение смелостью Атоссы. Всё-таки у неё необыкновенная старшая сестра!

Прошло совсем немного времени, и однажды вечером, когда Атосса пребывала в состоянии грустной меланхолии, слушая тягучую песню рабыни-дрангианки под мелодичный рокот струн, перед ней вдруг предстал евнух.

Рабыня оборвала песню на полуслове, трёхструнный музыкальный инструмент умолк у неё в руках.

Евнух склонился в низком поклоне, его лысина заблестела в свете масляных светильников.

– Я слушаю тебя, – промолвила Атосса, лёжа на подушках у стены, завешанной большим цветастым ковром.

– Мне велено передать тебе, о госпожа, что сегодняшнюю ночь ты проведёшь в царской опочивальне, – сказал евнух, медленно распрямившись. – Твой брат желает сделать тебя своей супругой.

Атосса приподнялась, взгляд её больших глаз так и впился в невозмутимое безбородое лицо евнуха.

– Царь сам сказал тебе об этом? – спросила Атосса.

– Нет, об этом мне сказал царский постельничий, – ответил евнух.

– Хорошо, ступай. – Атосса сделала повелительный жест.