13 мертвецов Кожин Олег

Пирс подумал было соврать, но взгляд девушки, прямой и располагающий, заставил сказать правду.

– Я родился в гробу.

Брови Малки вопросительно выгнулись.

– Моя мать была мнимоумершей. Ее похоронили заживо. На седьмом месяце беременности.

В своей голове – короткой вспышкой – Пирс увидел тьму. Ясеневую утробу, «деревянное пальто», которое он никак не мог помнить. Из чрева во чрево. Из матери в червивую почву.

«Пусть кроты и опарыши цацкаются с тобой!»

– Ее закопали неглубоко. Кладбищенский сторож услышал плач и позвал землекопов. Могилу разрыли. Но мама уже испустила дух.

Вспышка: погост под проливным дождем. Ливень заливает прямоугольную яму и открытый гроб, капли барабанят по белому лицу женщины, по распахнутым глазам. Смывают кровь с младенца, лежащего меж раздвинутых – насколько позволяют стенки гроба – ног. Гроб как лодка, плывущая в ад. И ошарашенные могильщики. И нет Бога в грозовых небесах.

– Тебя воспитал отец?

– Когда мне было два года, отец погиб в войне за пастбища. Я жил у бабушки.

Сами мысли о старухе смердели папиросами и кислым запахом изо рта.

– Индейцы бы сказали, что ты – особенный мальчик. Победивший смерть.

«Бабуля была иного мнения».

Крепостная стена выросла из тумана. Пирс обернулся, убеждаясь, что за ними никто не идет, что шорох позади – проделки ветра и мглы. Он отворил дверь и вошел в Ад.

Сумерки окутали форпост, как дым погребальных костров. Принесли белую порошу и стылую вьюгу. Погрузились в тишину искалеченные кирками комнаты. Кладоискатели перелопатили большую часть хибар, но нашли лишь пыль и косточки крыс, человеческие зубы в сарае и ржавые ножницы под шкафом.

Мерфи не унывал. Оставалось полдюжины зданий, дом священника, церковь и дощатый тротуар. И тринадцатифутовые стены крепости, но все надеялись, что до них дело не дойдет.

Поужинав у камина, мужчины занялись кто чем. Мерфи чистил свой кольт. Принявший на грудь Мердок отправился подышать воздухом. Эллисон листал книги. Странная библиотека была у преподобного Девенлопа: обшитый подозрительной светло-красной кожей мистический трактат, средневековые инкунабулы, осыпающиеся прахом компендиумы. Эллисон продемонстрировал похабную иллюстрацию: голая девка совокуплялась со вздыбленным кабаном, а по намалеванному небу носились совы и летучие мыши.

– Чем они тут занимались, эти богомольцы?

– Кушали, – сказал Мерфи, шлифуя тряпочкой рукоять «Патерсона».

Лампы чадили, в гостиной стало трудно дышать. Пирс вышел на крыльцо, закурил, рассматривая притворно безжизненный поселок.

«Твое место в Аду!» – твердила бабушка.

Пирс размял шею. Ветер уносил пепел во мрак. Не помогали горящие факелы на шестах. В окне дома напротив мелькнул огонек. Кто-то зажег внутри свечу. Пирс помедлил и сошел с крыльца. Стараясь не скрипеть настилом, пересек улицу. Впрочем, если бы он даже громыхал сапогами, вьюга скрала бы шум.

Трухлявая ступенька развалилась под подошвами, как печенье. Пирс узнал хибару – ту, где под лежанкой обнаружился лаз. Как и во всех прочих лачугах, здесь было две комнаты и закуток для омовения. Готовили пищу поселенцы либо во дворе, либо в одной из спален. Прижавшись к косяку, Пирс заглянул в проем. Фантазия подкинула образ полуголого индейца в боевой раскраске. Рука потянулась к кобуре, но замерла на полпути.

– Что ты тут делаешь?

Дефт вздрогнул и заслонился восковым огарком. В пламени свечи серебрились две вертикальные полосы на морщинистых щеках: подсыхающие дорожки слез. Белки Дефта покраснели.

Пирс юркнул в дом, притворив дверь.

– Я просто проверял…

– Заткнись.

Пирс утомился от вранья. Нагнувшись, он вынул из сапога нож «Грин-Ривер». Дефт попятился к окну.

– Что ты делаешь в Лост-Лимите?

– Мы бежали от суеверных соседей. – Дефт не сводил с «Грин-Ривера» глаз. – Они считают, раз я травник, значит…

– Хватит, – перебил Пирс. – Я это уже слышал от твоей индианки. Или ты скажешь мне, зачем отправился в Ад, или я отрежу твое чертово ухо.

– Вы не такой, – пробормотал старик, вжимаясь в стену. – Не такой, как Мерфи.

И вновь будто шаровая молния отрикошетила от черепной коробки Пирса изнутри, прошила мозг и разбросала веером картинки. Раненый клерк в филиале «Америкен-банка», кровь и кусочки легочной ткани на полированой стойке. Расстреляный конестогский дилижанс, возница свесился с облучка… Бабка, спящая под одеялом, седые волосы на перине, беззубый причмокивающий рот…

Губы Пирса растянулись в оскале.

– Даю тебе десять секунд, прежде чем ты узнаешь, какой я.

Дефт сглотнул, дернув кадыком.

– Три, четыре, семь…

Пирс поднял к потолку нож.

– Хорошо! Хорошо, постойте!

– Так-то, – Пирс убрал оружие за голенище. – Я весь внимание.

Дефт глубоко вздохнул и повернулся к чернеющей на полу скважине.

– Полвека назад, – сказал старик, – я жил в этом доме. И я выкопал эту яму.

«– Элия Девенлоп не был христианином. Он был одержим бесами задолго до того, как повел заблудшую паству на север. Но именно в Лост-Лимите дьявол вселился в него буквально. Проповедник бредил тайными знаниями и запретными манускриптами. В старых книгах он вычитал о земле за Утесом Забвения, где, как верили индейцы, демоны рыскают во плоти, зримые, в отличие от Бога, в котором разочаровалась мытарствующая душа Девенлопа. Священник говорил о происках Сатаны, о том, что в заброшенном форте община найдет убежище от грехов. Но он был самым отъявленным грешником, и во многом посрамил библейского Люцифера.

Сначала все шло неплохо. Двенадцать семей разбирали казармы, ремонтировали тротуар, строили дома и церковь. Мои родители казались счастливыми, одухотворенными. И я радовался вместе с ними: мне было двенадцать, а Ванессе, мой сестре, – семь. Я помню преподобного: высокий худой человек в черном сюртуке, в рубашке с бумажным воротником, с тонким шнурком вместо галстука. Я помню его шляпу и его голубые глаза, которые утешали и согревали в стужу, и его бархатный голос, звучащий в новой, пахнущей опилками церкви. Ванесса сидела подле меня и спрашивала, будет ли в раю так же холодно.

Я был слишком мал, чтобы понять, когда именно изолированный поселок богомольцев превратился в пекло. Однажды Девенлоп ушел в лес вместе с двенадцатью патриархами – главами семейств. Возвратившись с той роковой прогулки, мой отец был бледен и говорил странные вещи. Об огнях, которые он видел в сосняке, и о рогатом ангеле, идущем по облаку. Встревоженная мать сказала, что у ангелов нет рогов, а он посмотрел на нее так страшно! И перед сном Ванесса сказала мне, что это не отец вернулся из леса, а чужой человек в маске отца, и я засмеялся детской глупости, но волосы встали дыбом у меня на голове.

Потом пошел снег. Много снега. Жена мистера Трейси пропала, собирая хворост. Мы ее не искали.

Спустя неделю Девенлоп собрал патриархов в церкви. Я не знаю, о чем он говорил, быть может о новом рационе, который следует ввести в общине. Да, вы верно догадались, сэр, проповедник требовал, чтобы мы ели друг друга, и голод тут ни при чем, ведь в кладовках было достаточно солонины и прочих запасов. Дело не в голоде и не в христианском Люцифере: то, что видел Девенлоп в лесу, не имело отношения к христианству. Это была первобытная дикость, сэр. Нечто, отличное от зла в нашем привычном понимании.

Четверо патриархов отринули чудовищное предложение. О господи, всего лишь четверо из двенадцати отказались колоть, варить и употреблять в пищу своих жен и детей! И моего отца не было в их числе! Я думаю, тот рогатый ангел свел его с ума. Я надеюсь, он был безумен, преклоняя колени пред Девенлопом.

Сперва мы ели одного человека в неделю. Я говорю „мы“, потому что эти пальцы держали ложку, эти губы высасывали жирную юшку, эти зубы – да буду я проклят – рвали мясо, грызли кости и пили костный мозг! Хотите знать, какова на вкус человечина? Как телятина, сэр. Немного волокнистая, пресная, но вполне съедобная.

Мы не могли отказаться – я убеждаю себя в этом уже пятьдесят лет. Мы трапезничали прямо в оскверненной церкви. Девенлоп благословлял пищу. Мне часто снится эта картина: длинный стол и проповедник, стоящий за кафедрой с прожаренной детской ножкой в руке. Его голубые глаза. Его жирный рот.

Пищу готовили жены четырех еретиков. Их самих Девенлоп отлучил от благодати и запер в блокгаузе. Ими по очереди нас и кормили. Поварихам запретили носить одежду, а по двору они перемещались на четвереньках, как псы. Так впервые я увидел голую женщину.

Судьба тех несчастных была лучшим средством против бунтов. Но дело не только в страхе. Нам понравилось, сэр. Я наблюдал, как жадно моя мама набрасывается на жаркое, даже если она была сыта. Как чавкает и вылизывает миску. Мы утратили все свойства цивилизованных людей; взрослые – быстрее, чем дети.

В январе мы ели человечину ежедневно. Так, по словам Девенлопа, повелел Иисус. Но я не верил, что Иисус сел бы с нами за стол. Я не мог себе представить чавкающего и хрюкающего, забрызганного наваристым супом Христа, пусть его символ и висел за алтарем.

Мы съели еретиков, их жен и детей. Тогда, показав пример, мистер Трейси задавил свою пятнадцатилетнюю дочь, собственноручно расчленил и съел сырой ее матку.

Дома мои родители плакали, но они плакали от радости. Они катались по полу, ползали, как гадюки, и благодарили Творца; еще они срыгивали на пол и снова ели мясную блевоту. Они изменились внешне – мои родители и наши соседи. Их кожа покрылась струпьями, зубы заострились. Изменения затронули их глаза. Иногда мне казалось, что их глазные яблоки – пустотелые шарики, в которых плавают угри. Такие юркие, скользящие мимо зрачков тени.

Нас было пятьдесят три, когда мы переступили порог форта. Двадцать пять взрослых и двадцать восемь детей, от младенцев до подростков. У Девенлопа не было семьи, ему приходилось жрать чужих жен и детей. К февралю осталась едва ли половина от первоначального числа. И папа сказал Ванессе, что скоро настанет ее очередь.

Тогда я начал копать.

Я украл лопату, зная, что за такой проступок мне могут отрубить руку, как маленькому Эдвину. Как только родители уходили в церковь, я приступал к работе. Я сказал Ванессе, что это такая игра. Мама с папой играют в огров, а мы играем в побег от них, и ни в коем случае нельзя проговориться. Вы же в курсе, кто такие огры, сэр? Страшные великаны-людоеды. К тому моменту мой отец вырос где-то на пять дюймов и ударялся головой о притолоку. Все патриархи выросли, но Девенлоп по-прежнему был выше остальных.

Итак, я отодвигал кровать, разбирал настил и копал землю. Сперва казалось, что это просто, ведь дом стоит у внешней стены. Но мне было двенадцать. Почва промерзла. Ее нужно было куда-то девать, и я забрасывал вырытую землю на крышу. Мои ладони покрылись волдырями, приходилось прятать руки от родителей. Я падал навзничь, истощенный. Но у меня получилось. Я думаю, Иисус все-таки слышал мои молитвы. А порой я думаю, что это мясо сделало меня сильным и выносливым. Как оно сделало высоким отца.

Я подхожу к развязке, сэр. Однажды утром, дождавшись, пока родители уйдут, я одел Ванессу потеплее и затолкал ее в дыру. Я собирался спуститься следом, но услышал голос отца. Он цитировал Библию, но не ту Библию, которая известна вам. Девенлоп написал свое Евангелие, всего три страницы. Про ненасытного спасителя, который придет из снежной пустыни.

„Блаженны съеденные, – сказал Девенлоп устами отца, – ибо они прощены“.

Отец посмотрел на меня, как на червя, встал на корточки у дыры и ласково попросил Ванессу вернуться. Он стоял ко мне спиной, и я, не раздумывая, схватил лопату и рубанул ею по отцовскому затылку. Отец обернулся, потрясенный, а я ударил снова и снова. И так, пока его череп не расплющился.

Забрызганный кровью родного отца, я кинулся за Ванессой, и мы вылезли на той стороне крепостной стены. Все, что я рассказал вам до этого, – сущая правда. Но дальнейшие события я сам подвергаю сомнению. Помню, как мы бежали по лесу, а ветки стегали нас нещадно. Помню, как земля ушла из-под ног и по телу разлился жар. Полагаю, я упал в замаскированную охотничью яму. Колья, установленные в ней, проткнули меня. Я лежал на спине, мир двоился. Далеко наверху плакала Ванесса. Я смог сказать, что все хорошо, я отдохну и присоединюсь к ней.

И тут оно пришло.

Я говорю „оно“, потому что это не было человеком. Я не видел его и не слышал, но почувствовал каждой порой истекающего кровью тела. Огромное, как небо. Древнее. Чуждое всему разумному и живому. Это был охотник из канувших в Лету эпох. И он учуял добычу.

Вы когда-нибудь представляли себе космос, сэр? Как там холодно и одиноко. Как ревут звезды. Как вращение планет порождает ветер, и от воя этого ледяного ветра шарахаются кометы. Космос кричит, но мы защищены стратосферой от погребального гула гибнущих галактик.

Вот чем оно было. Криком межзвездных бездн. Космическим хаосом.

Я хотел закричать: „Не смотри!“.

Но Ванесса посмотрела. Тень накрыла мою маленькую сестру, и она задрала голову к верхушкам сосен, к небесам. А я потерял сознание.

Меня подобрали индейцы сиу. Мне повезло. Несколько дней они боролись за мою жизнь и вырвали из лап смерти. Я бредил. Мне мнилось, что преподобный Девенлоп ползает по стенам. Что из похлебки выныривают глазные яблоки. Что глиняное жилище рушится, а вместе с ним рушится небо, открывая пространство, наполненное циклопическими червями, непрестанно копошащимися.

Сестру я больше не видел. На все расспросы о ней или о лесном божестве, на просьбы остановить Девенлопа сиу лишь качали головами и уходили от разговора.

Индейцы спасли меня. Целый год я прожил в их племени. А вернувшись к белым людям, своим собратьям, узнал о трагической судьбе Лост-Лимита.

Трапперы наткнулись на вымерший, заваленный костями поселок. Поднялась шумиха. Солдаты нагрянули в Ад. Я говорил, нас было пятьдесят три. Пятьдесят один – если исключить нас с Ванессой. Но в крепости насчитали сорок два скелета. Сорок третьим поселенцем была пропавшая в метели жена мистера Трейси, но все равно не хватало восьми человек. Восьми взрослых.

Я убил отца, но преподобный и семь патриархов ушли, доев остальных. Тщетно солдаты прочесывали лес. В лесу есть бездонные ямы, способные спрятать демонов.

Тридцать лет спустя группа вулферов наткнулась на громадное существо, терзающее медведя. Они описывали „огромного скелета с черными глазами“. Вулферы открыли огонь. Пули попадали в цель, но чудище продолжало двигаться и атаковало их. „Скелет“ издох, когда свинец пронзил его мозг. Многие посчитали, что останки, выданные вулферами за „труп настоящего сасквоча“ – подделка. Останки к тому же вскоре сгорели вместе с передвижным балаганом, где выставлялись. Но я уверен, это был один из каннибалов Лост-Лимита.

Мистер Трейси или мистер Дюфандер. Или сам Девенлоп.

Шестнадцать лет назад в Арканзасе я подобрал девочку, чьих родителей убили кайова-апачи. Я должен был оплатить долг перед краснокожими, и я воспитывал ее как родную дочь. Но несколько раз, сэр, глядя на спящего в кроватке беззащитного ребенка, я слышал в голове голос проповедника: „Плоть младенца есть путь к спасению“. Мой рот наполнялся слюной, и я истязал себя плетью и раскаленным железом, чтобы не думать об этом. Не думать о том, какими вкусными бывают дети…

Я закончил свою историю, сэр, мистер Пирс.

Теперь спрашивайте».

Восковой столбик стек на половицы, огонек спазматически плясал. Тени ерзали по гнилым стенам хибары, по морщинистому лицу Дефта. Пораженный до глубины души, Пирс молчал. Его детство было адом, но он и представить не мог, через что прошел этот старик. Какие горести выпали на его худые плечи.

Исчезновение сестры, убийство отца, кровавые жертвоприношения в общине садиста. Даже если только треть из услышанного – правда, волосы зашевелятся от ужаса.

Вымотанный страшным откровением, старик тяжело дышал.

Пирса прошиб пот. Он вытер капли со лба и кашлянул, потом спросил:

– Но зачем ты вернулся?

– Из-за снов. Они не оставляли меня, а в последние годы мучают чаще. Кошмары, в которых люди заново заселяют крепость. И что-то смотрит на них из чащи. Подбирается ближе…

Дефт снял бизонью куртку, расстегнул теплую рубаху.

– Кол проткнул меня насквозь в той яме. Два месяца назад рана напомнила о себе. Рубец раскрылся.

Пирс взял с подоконника огарок и поднес к дряблому стариковскому торсу. Рука его дрогнула. Под левой ключицей Дефта зияла овальная дыра, в нее можно было просунуть два пальца. Пирс видел влажное нутро цвета морской раковины. Шрам окантовывал твердый гребешок, и что-то крошечное росло внутри, на слизистом краю, будто…

«Зуб!» – Пирс оцепенел.

Да, под ключицей старика расположилось подобие рта с губами и единственным кариозным резцом. А розоватый комочек внутри… это язык?

– Он разговаривает, – голос Дефта надломился. – Он читает главы из Евангелия Девенлопа. «Бог – это едок. Желудочный сок – елей».

Глядя на тошнотворное отверстие, Пирс поверил каждому слову старика.

– Ты рассказывал падчерице?

– Я делюсь с ней всем. Она приняла решение за нас двоих.

Свеча погасла, словно огонь не желал освещать эту скверну. Тьма в данную минуту была предпочтительнее. Во тьме старик произнес тихо и твердо:

– Я вернулся, чтобы сжечь Ад дотла.

Сердце Пирса пропустило удар. На улице закричала Малка.

Пламя факелов озаряло двор, соперничая с тлетворным сиянием луны. Форт пропитали эманации смерти и горя, аура разложения, миазмы зла. Все эти доски и бревна были выпачканы кровью. И скрывали они не богатства, а гибель души.

Мердок шагал по двору в своем приталенном пальто, с двенадцатизарядной винтовкой в одной руке и смоляной шевелюрой Малки в другой. Он за волосы волок девчонку по тротуару. Холеное лицо Мердока приобрело цвет свеклы, рот кривился от ярости. Плисовые бриджи сползали с узких бедер, не поддерживаемые ремнем.

У Малки была разбита губа. Красный ручеек струился по подбородку. Но не страх, а ярость читалась в ее глазах. Индианка сучила ногами и пыталась вырваться.

На крыльце французского дома Эллисон и Мерфи наблюдали за сценой.

– Не тронь ее! – закричал Дефт.

– С дороги! – Мердок направил винтовку ему в живот.

– Спокойно, – сказал Пирс, оттесняя старика. – Что здесь творится?

– Эта сука, – Мердок дернул Малку за волосы, она невольно ойкнула, – настоящая ведьма. Подсыпает нам в чай какую-то гадость. Траву, от которой не стоит.

Эллисон хохотнул в кулак.

– Что смешного? – вскинулся Мердок.

– Не получилось присунуть сучке, и ты решил убить ее?

– Всегда получалось! Пока она не отравила меня!

Пирс выступил вперед. Детали сложились, картина прояснилась. Мердок намеревался изнасиловать Малку, но потерпел фиаско и был взбешен.

– Отпусти ее, – миролюбиво сказал Пирс.

– Ты слышишь, о чем я талдычу? – Язык Пирса заплетался. – Ведьма поит нас ядом, чтобы мы не поимели ее. У тебя стоит, Гроб? У кого-то из вас стоит?

Эллисон рассмеялся, хлопая себя по бокам. Осклабился Мерфи.

– Ты выпил лишку, – сказал Пирс. – Отдохни. Наутро все заработает.

– К черту! Я повешу суку на колоколе и не сниму, пока не почувствую стояк.

– Хватит, – окликнул Мерфи весело.

– Хватит, – продублировал Пирс.

– А какого хрена ты командуешь, Гроб? – Мердок проигнорировал ту же реплику от Мерфи. Дуло винтовки вдруг повернулось к мрачному Пирсу. – Вспомнил звездочку законника? Кто ты вообще такой?

– Это не по-мужски. – Эллисон перестал смеяться. – Хочешь сцепить рога – сцепи на равных.

– Запросто. – Мердок опустил ствол и оттолкнул Малку. Девушка вскочила, встряхнувшись, как кошка. Старик кинулся к ней.

– Хелл, – крякнул Мерфи.

– Все нормально, Эйб. Какая разница, живой или мертвый?

Мерфи промолчал.

Скорбящий ветер завывал за куртинами, но во дворе воцарилась тишина. Мердок буравил Пирса свирепым взглядом, желваки играли на его скулах. Пирс коснулся озябшими пальцами рукояти кольта. Он не сомневался, что убьет нетрезвого Мердока, но после откровений Дефта он не желал проливать кровь в стенах гнусной крепости.

Мердок облизал губы. Шестеренки скрежетали в его черепушке. Винтовка подрагивала.

«Не нужно этого», – мысленно сигнализировал Пирс, но сам был готов выхватить оружие.

Сигналы дошли до Мердока. Лицо его расслабилось, он хмыкнул.

– Мы здесь ради денег. Отложим ссоры на будущее.

Пирс кивнул.

– Мудрое решение, – сказал Эллисон. – Пойдемте, обмоем его.

За ужином Пирс то и дело ловил на себе прожигающий взор Мердока, но изображал беспечность. Ему было о чем подумать. Лепешка не лезла в горло. Перед глазами маячила рана под ключицей старика, ротик с языком и единственным зубом.

«В январе мы ели человечину ежедневно».

«Девенлоп благословлял пищу».

«Космос кричит».

Пирс помотал головой, словно отгоняя назойливую муху. Прежде чем они разошлись по комнатам, Мерфи отозвал Пирса к лестнице и прошептал:

– Есть дельце, Гроб. Я доверяю только тебе.

– Говори.

– Не здесь. Когда все уснут. В полночь у караулки. Да, захвати с собой девчонку.

– А ее-то зачем?

– Поймешь. – Мерфи стиснул предплечье Пирса и побрел к своей спальне. Пирс проводил его хмурым взглядом.

Без пятнадцати час, издерганный шепотом призраков в голове, он спустился на первый этаж и, не стучась, открыл дверь в конце коридора. Лунный свет пробивался сквозь мутные стекла, лакируя громоздкую мебель. Заслышав шаги, Малка резко села в кровати. Не нож ли сжимала она под одеялом?

– Это я, – шепнул Пирс. – Одевайся.

– В чем дело?

– Одевайся, Мерфи хочет поговорить с нами.

Не вдаваясь в подробности, Малка отбросила одеяло и поднялась. Она была полностью обнажена. Последнее, что ожидал увидеть Пирс в стенах Ада – нагую девушку. Лунное молоко оплескало небольшие холмики грудей с крупными, почти черными в полутьме сосками, бедра и густой треугольник волос меж ног. Ни унции жира на талии, на животе. Дыхание Пирса сбилось, пульс участился, но член не шелохнулся в штанах.

– Отвернись, – сказала Малка без тени смущения.

Пирс повиновался. Стоя к индианке спиной, он спросил:

– Мердок не врал?

– Ты про похотливого борова, который затащил меня в конюшню?

– Ты подмешиваешь нам что-то в чай?

– Я обязана была предостеречься. – Малка подошла к Пирсу уже одетая. Скользнула влажными глазами по его лицу. – Не бойся, через два-три дня действие трав закончится. Твой воин снова будет в строю.

– Я не боюсь, – улыбнулся Пирс, маскируя нахлынувшее волнение. Запах Малки взбудоражил его. Но морозный воздух остудил неуместный пыл.

Факелы погасли. Окуренный зловонной мглой, Лост-Лимит напоминал пристанище демонов. Взломанные полы в хибарах были разграбленными могилами и склепами. Церковь – дьявольская трапезная – накрывала тенью двор и идущих к воротам людей. Бог отдал этот край тем старым существам, что охотились здесь до Него. Молитвы утонут в испарениях, в трясине Ада.

– Я успел продрогнуть. – Мерфи вышел из-за караульной будки. – Поговорим снаружи.

Нехорошее предчувствие обуяло Пирса. Пальцы мазнули по рукояти «Уинтивилл Уокера» сорок четвертого калибра. Мерфи отпер калитку и пропустил Малку вперед.

– После тебя, – сказал Пирс.

– Если настаиваешь.

Лес гомонил на своем наречии. Трещал, мычал, выл. Деревья сливались в сплошной частокол. Пирс отвлекся на хрустнувшую ветку, а когда обернулся…

– Какого черта, Абрахам?

– Тише. – Мерфи зажал предплечьем шею Малки, загородился девушкой, как щитом. Револьверный ствол высунулся из ее подмышки и следил за одураченным Пирсом. Малка испуганно моргала.

Пирс потянулся к кобуре, но холодная сталь ткнулась ему в позвоночник.

– Артиллерию на землю, – пропел Мердок.

«Болван!» – осадил себя Пирс. Мердок поторопил тычком винтовки. Ничего не оставалось, как швырнуть шестизарядник в траву. Мерфи пихнул индианку к Пирсу, не отводя дула, нагнулся и подобрал оружие. Его настороженный взгляд прочесал заросли. Мышцы напружинились.

– Прости, Гроб. Сегодня это должны были быть девчонка с ее папашей.

– Я настоял на твоей кандидатуре, – похвалился Мердок. – Отдай-ка нож.

– Пусть оставит, – смилостивился Мерфи. – Я не зверь. – Он отступил к распахнутым дверям в воротах. Посмотрел на Пирса с жалостью: – Заколи себя, чтобы не страдать.

– Что…

Мерфи исчез в проеме. За ним, пятясь, вошел Мердок. Усмехнулся мстительно. Калитка закрылась. Пирс недоуменно захлопал ресницами. Они их выгнали? Вытолкали за ворота? Но зачем?

– В кустах кто-то есть, – охнула Малка.

Лихорадочно соображая, Пирс вынул нож из сапога. Тьма пульсировала, слепляя в кучу лоснящиеся стволы. Нюх уловил вонь заиленных ям, плесневых саванов, скотобойни.

«Сегодня должны были быть девчонка с папашей».

«Какая разница, живой или мертвый».

– Справа! – вскрикнула Малка.

Во тьме определенно кто-то прятался. Наблюдал. Играл с добычей.

– Дыра под хибарой! – озарило Пирса. – Помнишь, где ты вылезла?

– Да. – Малка не всхлипывала и не визжала, что было бы нормальной реакцией для любой девушки.

– Лети со всех ног. Дождись, пока двор будет пуст, и отопри мне.

– Хорошо, – Малка кинулась вдоль куртины.

Пирс проводил ее взглядом, повернулся к лесу и остолбенел.

Оно стояло там, молочно-белое в свете луны. Не у кромки перешептывающихся сосен, а прямо перед Пирсом. Оно было высоким, не меньше семи футов, и изнуренно худым. Огр, живой скелет, как и сказал старик. Уродливая, ссутулившаяся нечисть, драпированная шкурой цвета рыбьего брюха. Сияние ночного светила образовывало богохульный нимб вокруг бугристой головы. Ветер шевелил редкие седые пряди, паутиной облепившие страшный череп. Парализованный Пирс видел во всех подробностях сохлую морду чудовища. Разодранные ноздри и огромные глаза, похожие на абсолютно черные зеркала.

Края прожорливой пасти поднимались не к спекшимся ушам, а к внутренним уголкам плотоядных глаз, отчего верхняя челюсть с недоразвитым носом казались каким-то откидывающимся клапаном. Длинные желтые клыки налезали друг на друга и торчали практически горизонтально: костяной клюв, а не рот.

Передние лапы чудовища свисали до земли, а задние по-собачьи прогнулись в обратную сторону. Те и другие заканчивались ороговевшими пальцами и пятидюймовыми когтями. Тварь стояла так близко, что облако пара, вырывающееся из трещины рта, окутывало Пирса. Пасть смердела гнилым мясом.

И хотя оно дышало, хотя тощая грудная клетка сжималась и расправлялась, Пирс не сомневался: тварь, явившаяся из холода и мрака, мертва. Это глаза мертвеца глядят на него. Это мертвые пальцы щелкают когтями, как кастаньетами. И тлен изъел узкое рыло.

Пирс приказал себе не зажмуриваться.

Чудище склонилось и посмотрело на человека в упор. Из брюха – пустого кожаного мешка, крепящегося к позвоночному столбу, – донеслось урчание.

Таким средневековый гравер изобразил бы воплощение Голода, если бы мозг гравера горел чумным жаром, а гнев Церкви был ему не страшен.

Плошки глазищ – без проблеска разума – пылали на мумифицированной морде. Какие-то насекомые ползали по запавшим щекам и черному языку.

«Чего ты ждешь?» – спросил Пирс. Он родился в гробу, и одного гроба для него достаточно: Пирс сгинет в утробе лесного дьявола. Так отчего тот медлит?

– Смелей, – прошептал Соломон Пирс с ненавистью.

Скелет отшатнулся. Потеряв интерес к человеку, он плавно двинулся вдоль стены. Он шел на запах Малки, которую посчитал более аппетитной. Клыки скрежетали, когти рыли мох.

«Черта с два!» – Пирс поборол оторопь и страх. Он ринулся за живым – мертвым – чудовищем и вонзил нож между острых лопаток, левее зазубренного хребта. Лезвие провалилось по рукоять. Скелет раскатисто зарычал и ударил противника лапой. Локоть угодил в подбородок Пирса. Челюсть щелкнула. Мир кувыркнулся. Пирс скатился в овраг и увидел луну, а через миг обзор заслонила оскалившаяся морда. Скелет прыгнул на него сверху. Сегментированные пальцы впились в грудь Пирса. Пасть распахнулась клыками наружу: воронка, бездонный зев. И она приближалась, чтобы впиться костяными шипами в лицо человека.

Пирс попробовал оттолкнуть тварь. Уперся ладонями в холодное рыло, захрипел. Выиграл лишь пару дюймов. Он не помнил, куда девался нож, но у него появилась слабая надежда. Пирс перенес давление на правую руку, а левую запустил за шишковатое плечо, словно обнимая чудовище. Пальцы скользнули по ребрам мертвеца и нащупали рукоять. «Грин-Ривер» сидел в спине монстра.

Ужасающие зубы-иглы клацали возле самых глаз. Правая рука сгибалась под весом мертвеца. Вот-вот плечевая кость выйдет из сустава, рука сломается, как хворост, и тогда дьявол навалится и будет пировать. Коротко вскрикнув, Пирс вырвал нож. Приставил его к тощей шее и принялся пилить сухожилия. Плоть разрезалась, словно мерзлая солонина. Ни капли крови не вытекло из раны.

Мертвец, не сознавая того, помог Пирсу. Он сам налегал на нож, не замечая его, а сталь все глубже погружалась в глотку. Заскрежетала по позвоночнику. Неожиданно хватка чудовища ослабла. Что-то хрустнуло, и лезвие прорвало шкуру под лысым затылком. Одним резким ударом Пирс обезглавил чудовище и освободился.

Он вскочил, кашляя и отплевываясь, не веря в то, что спасен.

Но кошмар продолжался.

Окропленная светом волчьей луны, живая мертвая тварь извивалась на земле. Серпы когтей скребли по дерну. Вонь сделалась адской. Из дряблого хоботка в паху твари лилась красная моча, над ней клубился пар.

Пирса осенило.

Он отыскал голову, закатившуюся под рогатину корневища. Мертвяк скрежетал клыками и разевал пасть. Пирс прыгнул; обе ноги приземлились на висок чудовища. Череп лопнул. Мозги, напоминающие клубок червей, вывалились в траву. Они кишели насекомыми. И Пирс с удовольствием растоптал их своими сапогами. Перевел дыхание и оглянулся.