Робинзоны космоса. Бегство Земли

Еще более трагичным представляется мне призрачное присутствие Ареля, нашего единственного сына. В последний раз я видел его перед тем, как отправиться в лабораторию и приступить к опыту, который плохо закончился: он играл с друзьями в тельбирийских пиратов в антигравитационном парке. Странная штука, но единственное, что мало изменилось и кажется мне почти таким же в далеком прошлом, куда меня закинуло, – это игры детей. Представляю, как около примитивных пещер маленькие кроманьонцы играли в те игры, смысл которых легко уловили бы, наверное, и нынешние дети, и дети эпохи Великих Сумерек.

Но раз уж я решил, сам не знаю почему, приподнять завесу тайны, которая скрывает от глаз моих теперешних современников будущее Земли, самое время начать. Сначала – немного истории, все то, что я знаю, а это не так уж много, ведь мне все время было некогда изучать то прошлое, которое для вас является будущим. Как я уже говорил своему другу Перизаку, эти откровения едва ли смогут изменить ход вещей, да к тому же, как мне кажется, вряд ли что-нибудь вообще может его изменить.

С геологической точки зрения вы живете в конце вашей эры. Я не знаю, угрожает ли вам новая война и разрушит ли она, как вы того опасаетесь, вашу цивилизацию. Эти подробности до нас не дошли. Зато я могу сказать, что, помимо Луны, где уже высадились какие-то люди, вы завоюете еще несколько планет. Мы действительно обнаружили ваши следы на Марсе и Венере. Я сильно сомневаюсь, однако, что вы укрепились там надолго, потому что таких следов мало – я знаю это, так как лично видел их на Венере. Вы оставили Венеру в первозданном состоянии, даже не попытавшись приспособить эту планету для проживания человека.

Вероятно, ваши путешествия были прерваны войной или же пятым оледенением, которое уже подступало и началось внезапно. Могу легко представить себе, что произошло. Ваша техника была слишком слабой, чтобы бороться с наступлением льдов, хотя вы уже овладели ядерной энергией, а посеянные мною идеи тоже скоро принесут свои плоды. Должен предупредить вас: использование ядерной энергии против льдов без эффективного метеорологического контроля лишь ускорит оледенение. Это вызовет ожесточенные войны за свободные ото льда южные территории и в конечном итоге приведет к краху цивилизации. И тогда начнутся первые сумерки человечества, предшественники тех, которые известны нашим историкам.

Пятый, шестой и седьмой ледниковые периоды, должно быть, будут следовать один за другим с короткими интервалами, если верить тому, что сказал мне когда-то властитель земли, и я сильно сомневаюсь, что за эти небольшие промежутки человечество хотя бы раз достигнет уровня вашей цивилизации. Во всяком случае, мы не нашли этому подтверждений. Зато после седьмого оледенения – по причине, которую знают наши геологи, но которая неизвестна мне самому, – начнется длительный цикл, который продолжался бы миллионы лет, если бы… Но не будем забегать вперед.

После седьмого оледенения человечество начало практически с нуля, с цивилизации, подобной вашему верхнему палеолиту, разве что с незначительными отличиями. Наши геологи полагают, что все эти ледниковые периоды с промежуточными оттепелями продолжались примерно двести тысяч лет, и еще около десяти тысяч лет понадобилось людям для того, чтобы перейти от пещерного существования к озерным поселениям и, наконец, к настоящей цивилизации. Начавшаяся тогда эра подошла уже к своему 4575 году, когда я родился. Таким образом, я, должно быть, живу примерно через двести десять тысяч лет после вас.

Кто же мы такие, ваши далекие потомки? Рискуя разочаровать многих ваших пророков, скажу, что мы – всего лишь люди, почти такие же, как и вы. Наш череп не развился чудовищным образом, мы не потеряли ни волос, ни ногтей, ни зубов – все это у нас куда лучше вашего! Мы не превратились ни в невзрачных карликов, ни в полубогов, – правда, наш средний рост гораздо выше, чем у вас. У нас по-прежнему по пять пальцев на руках и ногах, хотя мизинец на ноге сделался более атрофированным. Мы не стали ни телепатами, ни телекинетиками, ни ясновидящими. Кое-какие изменения, однако же, произошли: все ваши расы слились в одну, так что у нас, как правило, более темная (но скорее смуглая, нежели коричневая) кожа, черные волосы и карие глаза. Тем не менее среди нас встречаются, пусть и редко, блондины, да и люди со светлыми глазами порой попадаются: у меня, например, серые глаза. Но основные изменения все же были внутренними: количество и плотность мозговых извилин увеличились, и в среднем мы, должно быть, умнее вас, пусть и не превратились в гениев. Просто индивидуумы с низким уровнем интеллекта исчезли, а что касается настоящих гениев, то их у нас не больше, чем в ваше время.

Если мои воспоминания точны, наша цивилизация в своем развитии прошла через следующие периоды: после нового палеолита (в конце седьмого оледенения) и нового неолита мы, как и вы, ступили в эпоху металла, но, оказавшись более удачливыми, быстро миновали (во времена, эквивалентные вашей классической древности) националистическую стадию, если можно применить это слово к соперничеству городов. Человечество сохранилось лишь на одном огромном острове, Киобу, где долго существовало единое государство. Затем люди вновь расселились по всей Земле, но у нас всегда сохранялась единая великая цивилизация, с небольшими локальными вариантами. Поэтому нам удалось избежать многих конфликтных ситуаций.

В то же время однообразие этой цивилизации замедляло прогресс, что приводило к продолжительным периодам застоя, иногда даже с рецидивами варварства, которые наши историки называют «сумерками».

Примерно в 1810 году со дня объединения земель на Киобу начался первый период великих научных открытий.

Мы изобрели паровую машину, затем электричество и, наконец, примерно в 1923 году (совпадение дат нашей и вашей эры наводит меня на мысль, что, должно быть, существует обычный, естественный ритм человеческого прогресса), начали использовать ядерную энергию. Менее чем через двадцать лет – у нас не было военных тайн, которые так мешают науке! – первая экспедиция отправилась на Луну, и члены ее обнаружили там, к величайшему своему удивлению, следы человеческого пребывания. Но могу заверить, вы были там первыми! Немного позднее, в 1950 году, мы высадились на Марсе, где тоже нашли свидетельства вашего присутствия, а затем, в 1956 году, достигли Венеры и долгое время – по правде сказать, до моего собственного открытия – полагали, что, кроме нас, на этой планете никто не бывал.

Луна, как вам известно, бесплодна, не имеет атмосферы, и жизни на ней никогда не было. На Марсе ранее существовала раса разумных существ, однако не удавалось обнаружить даже следов их цивилизации – до тех пор пока наш археолог Клобор не обнаружил подземный город. Что касается Венеры, то она оказалась окруженной плотным облаком формальдегида, непригодной для жизни и необитаемой.

Впрочем, нас это не смутило. Наука двигалась вперед гигантскими шагами, и вскоре нам удалось полностью видоизменить атмосферу этой планеты. Так уж вышло, что я и сейчас помню имя человека, который руководил этими работами.

Так как он принадлежит к нашему времени, а не к вашему, не вижу никаких препятствий к тому, чтобы упомянуть его здесь. Когда он будет жить, об этой рукописи давно уже забудут. Его звали Похл Андр’сон, и он оставил подробный отчет о важнейшем труде своей жизни, назвав его «Сильный Дождь».

Став пригодной для жизни, Венера была колонизирована. А Марс служил главным образом для исследований, рудных разработок и полетов к дальним планетам. Но обо всем этом я расскажу позднее.

Сильный Дождь продолжался с 1988 по 2225 год, но колонизация – под сводами – началась задолго до его окончания.

С 2245 по 3295 год длилось то, что мы долгое время называли «Великими Сумерками», а сейчас известно как «Темное Тысячелетие».

Внезапно – ничто этого не предвещало – на Землю напали пришельцы. Располагавшие ужасным оружием существа вынырнули из космоса, за несколько страшных недель сломили всяческое сопротивление и воцарились на нашей планете более чем на тысячу лет, превратив людей в рабов. Мы не знаем, откуда они явились, и не знаем, куда делись последние из выживших. Возможно, когда-нибудь мы снова с ними повстречаемся, но теперь мы уже достаточно сильны для того, чтобы дать отпор. В них не было ничего человеческого: они походили на бочонки, стоявшие на восьми лапах, с семью длинными щупальцами сверху. Долгое время люди страдали молча, в жалких подземных лабораториях несколько человек поддерживали мерцающее пламя нашей науки, день и ночь ища оружие, которое принесло бы освобождение. Наконец оно было найдено – штамм вируса, смертельного для захватчиков, но безвредного для человека. Враг так никогда и не узнал, что уничтожившая его эпидемия была делом наших рук. В конце концов он сдался, и в одно прекрасное утро все его звездолеты покинули Землю, унося уцелевших – примерно миллион особей, всего одну тысячную от общего числа! Перед отлетом они разрушили все, что успели построить, и можно было бы сказать, что в течение тысячи лет человечество жило напрасно, если бы пришельцы не оставили после себя одну неоценимую вещь: представление о космомагнетизме, том самом, который стал основой нашего могущества. Позднее я скажу, что это такое.

Между датой отлета драмов (я не без удивления узнал, что на вашем английском языке это означает «барабан» – довольно точное слово для описания внешности пришельцев) и 3600 годом идет период восстановления. Во времена господства драмов человечество понесло значительные потери; люди были по большей части безграмотными, ученых, как и источников энергии, почти не осталось. Однако при помощи колонистов с Венеры, на которых драмы никогда не нападали, наша цивилизация снова устремилась вперед, и в 4102 году мы совершили открытие, которое, как мы полагали, должно было дать нам выход во всю вселенную, – мы открыли гиперпространство.

Сначала с помощью реактивных, а затем – космомагнетических кораблей мы исследовали всю Солнечную систему, от Меркурия до… как же мне назвать планету, которая соседствует с Плутоном и которую вы пока еще не знаете?

Пусть будет Гадес. Впрочем, это крошечная планетка, примечательная разве что тем, что за ней проходит граница Солнечной системы. Но даже космомагнетические корабли не могут достичь скорости света, тем более – превысить ее. И хотя существуют более быстрые излучения, нежели свет, скорость света действительно является непревзойденным рубежом – тут ваши физики правы – для любого материального предмета электромагнитной природы. Эти более быстрые излучения не являются электромагнитными, и если соответствующая материя существует, нам она пока неизвестна. К тому же мы можем использовать эти волны только в чрезвычайно сложных аппаратах, через взаимодействие типа «пространство – время – материя», с помощью космомагнетизма и так далее. Я не вправе рассказывать больше. У вас тоже есть выдающиеся физики, а мне не хотелось бы рисковать изменением будущего. Довольно уже и того, что пару месяцев тому назад я позволил себе продемонстрировать теоретические возможности этих излучений…

Уже решено было послать на ближайшую звезду космомагнетический корабль с экспедицией, когда Сникал открыл эффект гиперпространства. Это было как гром среди ясного неба.

Даже драмы не использовали гиперпространство, хотя их научные познания, вероятно, были гораздо обширнее наших. Сначала Сникал доказал сам факт существования гиперпространства, затем – возможность его использования. Все физические лаборатории занялись этой проблемой, и спустя три года мы приступили к строительству первого гиперпространственного звездолета.

Аппарат покинул Землю на тридцатый день 4107 года, с экипажем из одиннадцати мужчин и тридцати трех женщин. Этот звездолет так никогда и не вернулся. Второй улетел в 4109 году, третий – в 4112-м, а затем ежегодно, до 4125 года, отбывало по одному звездолету. Лишь тот из кораблей, который покинул Землю в 4113 году, вернулся в 4132-м.

И тогда мы узнали печальную истину: через гиперпространство можно достичь любой точки галактики и даже выйти за ее пределы, но мы не знали, куда следует направляться, и фактически не имели ни единого шанса вернуться на Землю!

Одиссея «Тхиусса», звездолета, который вернулся, продолжалась двадцать лет. Он вынырнул из гиперпространства вблизи солнечной системы, которая так и осталась неизвестной. Одиннадцать ее планет вращались вокруг звезды класса G2; две из них оказались пригодны для проживания человека, но были населены одними животными. Небо, совсем не похожее на то, которое мы видим с Земли, по ночам озаряли огромные звезды. Пять лет разведчики исследовали эту систему, затем задумались о возвращении. Тщательно перепроверив все расчеты, они ушли в гиперпространство.

Вынырнули они почти в абсолютной тьме, между двумя галактиками, нашей и галактикой Андромеды. Судя по всему, что-то пошло не так. Они направились к нашей Галактике, совершили новый «скачок». На сей раз они вынырнули так близко от некой гигантской звезды, что были вынуждены тотчас же вернуться в гиперпространство. И так продолжалось в течение многих лет, с короткими остановками на гостеприимных планетах, попадавшихся то тут, то там. Лишь по чистой случайности экипажу, сильно сократившемуся вследствие неведомых болезней и незнакомой пищи с чуждых планет, удалось вернуться на Землю. Собранные ими данные были проанализированы, и ученые пришли к выводу, что в гиперпространстве нарушается причинно-следственная связь, что понятие направления, по существу, теряет там смысл. Так на долгое время была похоронена, пожалуй, самая древняя мечта человечества – добраться до звезд! О, мы не оставляли надежды, и поиски были продолжены. Но мы все еще не нашли решения, когда наступили Великие Сумерки.

Что касается остальных звездолетов, то о них мы ничего не знали. Погибли ли они в каком-нибудь неведомом мире? Или же их экипажи, изнуренные годами блужданий среди звезд, в конце концов поселились на какой-нибудь планете? Лишь гораздо позднее мы получили ответ на эти вопросы, но и то неполный.

Не желая признавать себя побежденными, мы вновь сосредоточили все усилия на космомагнетических двигателях. Они были изобретены – вернее, вновь открыты людьми, потому что драмы пользовались ими, – в 3910 году. Источником энергии стало то, что, за неимением лучшего термина, мы назвали космомагнетизмом, так как некоторые эффекты отдаленно напоминали магнетизм. Именно космомагнетизм является основной силой, связывающей все, от вселенных до атомов. Наша вселенная изборождена силовыми линиями этого типа, и, используя их, можно развивать скорость порядка восьми десятых световой. Это, если хотите, равносильно созданию однополюсного космомагнита (пример очень грубый, но и его достаточно), с помощью которого…[11]

В общем, мы вернулись к старому проекту Брамуга. В 4153 году космомагнетический корабль начал разгон в пределах Солнечной системы и, пройдя орбиту Гадеса, достиг половины световой скорости. Он направлялся к ближайшей звезде, которой в мою эпоху является не Проксима Центавра, как в ваши дни. Учитывая время, необходимое для разгона и торможения, корабль должен был вернуться через двенадцать лет, но вернулся менее чем через пять, в начале 4158 года.

Мы быстро нашли объяснение для новой неудачи. Каждая звезда окружена мощным космомагнетическим полем, которое простирается вплоть до такого же поля соседней звезды. В месте соприкосновения двух полей возникает нечто вроде барьера потенциалов, который, нисколько не влияя на различные излучения, совершенно непреодолим для материальных тел, не обладающих определенной критической массой. Наш звездолет начал постепенно терять скорость, затем и вовсе остановился, и все усилия прорваться вперед оказались тщетными.

Тем не менее было очевидно, что какой-то способ преодолеть препятствие все же существует – ведь справились же с этим звездолеты драмов! Но когда наступили Великие Сумерки, мы все еще не нашли этот способ, – над этой проблемой я и работал, когда случилось происшествие, забросившее меня к вам.

Расчеты показывали, что для преодоления барьера звездолет должен обладать разве что чуть меньшей массой, чем масса Луны! Тем самым мы полностью решили одну старую проблему: кометы отнюдь не являются «вечными странницами в бесконечности» – так думали о некоторых из них – и никогда не покидают солнечного космомагнетического поля.

Стало быть, до обнаружения способа драмов или какого-нибудь иного мы не могли вырваться из нашей космической тюрьмы. Если бы смогли подойти вплотную к скорости света, звездолет набрал бы достаточную массу, но при достигаемых нами скоростях масса его увеличивалась крайне незначительно. С другой стороны, массы, равной хотя бы массе Луны, пусть даже при минимальном ускорении, оказалось бы вполне достаточно для прохода. Но построить подобный аппарат и придать ему нужное ускорение в ту эпоху, когда мы еще не знали всех свойств космомагнетизма, нам было не под силу. Пришлось на какое-то время отказаться от планов по завоеванию Вселенной. В решении этой проблемы мы преуспели лишь в 4602 году.

Теперь я должен сообщить кое-что о нашей жизни, так непохожей на вашу. В общем и целом с географической точки зрения поверхность Земли не особенно изменилась. По-прежнему существовало два больших континентальных массива, Евразия-Африка с одной стороны, разве что с немного видоизмененными контурами, и обе Америки – с другой, только более крупные, чем сегодня, так как Мексиканский залив исчез и стал сушей. Но в центре Атлантики существовал – будет существовать – еще один большой остров, сильно вытянутый с севера на юг, с невысоким хребтом во всю длину. Очевидно, он появился неожиданно во время шестого ледникового периода, на месте подводного хребта вашего Атлантического океана, и именно обитатели этого острова выжили в катастрофе. Общее население Земли в наше время достигало пяти миллиардов человек, но распределены они были совершенно иначе, нежели сегодня.

Большая его часть была сосредоточена в ста семидесяти двух гигантских городах, крупнейший из которых, Хури-Хольдэ, расположенный примерно на месте теперешней Касабланки, насчитывал девяносто миллионов жителей. Таким образом, обширные пространства оставались почти необитаемыми, и на них в изобилии размножались дикие животные, выжившие во время катаклизмов или избежавшие гибели в эпоху доледниковых цивилизаций от рук человека – ваших рук! Мы действительно получали продукты питания частично со своих полей, частично из океанов, но в основном – за счет искусственного фотосинтеза.

Дома в Хури-Хольдэ вздымались на тысячу метров в высоту и уходили на четыреста пятьдесят метров под землю. В городе было пятьсот восемьдесят уровней – вы бы сказали «этажей», – он имел вид неровного круга диаметром до семидесяти пяти километров. Здания не стояли вплотную друг к другу, а большие парки, разбитые на разных уровнях, позволяли жителям дышать свежим воздухом. На северном краю города, у берега моря, располагался Дворец Совета, где заседали Совет властителей и правительство, в то время как на нижних уровнях находились университеты. Между дворцом и морем простирался обширный парк длиной в несколько километров, с многочисленными стадионами и Музеем искусства.

Наша общественная структура показалась бы вам занятной и даже немыслимой. Дело в том, что на Земле тогда жило два различных народа: текны и триллы.

Текнами, составлявшими ничтожное меньшинство населения, были ученые, исследователи, инженеры, врачи больниц и некоторые категории писателей. Я часто спрашиваю себя, не происходит ли это название от вашего слова «техник». Они вовсе не представляли собой наследственную или закрытую касту. Каждого ребенка, в зависимости от его способностей и наклонностей, к шестнадцати годам относили к текнам или триллам. Любой трилл, который позднее проявлял способности к изучению наук, мог ходатайствовать о переводе его в категорию текнов, однако случалось такое редко.

Базовым принципом нашей цивилизации было представление о науке как о могучем, идущем на пользу обществу и… опасном инструменте! Уж лучше пребывать в неведении, чем быть наполовину ученым, и тайны науки ни в коем случае нельзя доверять людям сомнительной нравственности. Любой юноша или девушка, отнесенные к текнам, должны были торжественно поклясться перед Советом властителей, что они никогда и никому не откроют никаких научных знаний, кроме тех, которые разрешалось распространять. Правда, внутри этого класса никаких ограничений не существовало, и между собой текны могли свободно обсуждать любую проблему, даже если работали в разных областях. Наказание за малейшее нарушение закона было ужасным: пожизненная ссылка на Плутон без надежды на возвращение. Любой текн отчитывался – разумеется, если не совершал преступления (впрочем, мы тогда практически не знали их) – лишь перед Советом властителей в последней инстанции и гораздо чаще – перед властителем людей.

Что касается триллов, то они практиковали все прочие профессии – были механиками, которые довольно часто переходили в разряд текнов, кормильцами (к этой категории вы бы отнесли ваших пекарей, мясников, бакалейщиков и многих других), актерами, художниками, писателями и так далее. Между двумя классами не существовало ни ненависти, ни соперничества: помимо того факта, что текн зависел лишь от властителей, этот статус в обычное время не давал ему никаких социальных преимуществ. Редко случалось так, чтобы в семье вовсе не было текнов, и сын пекаря, к примеру, мог занимать пост властителя неба, а его сын, в свою очередь, мог снова стать пекарем. Каждый ребенок от рождения имел одинаковые возможности, и в этом смысле у нас была настоящая демократия – гораздо более последовательной, чем все ваши!

У триллов было свое правительство, располагавшее собственным техническим персоналом, в который могли входить в том числе и текны. В случае конфликта между текном и правительством дело разбирал Большой Совет, образованный Советом властителей и представителями правительства триллов. Если же дело заходило в тупик, Большой Совет обращался к третьему социальному классу, самому немногочисленному, так как он состоял всего из двухсот пятидесяти человек, – членам Верховного суда.

Наши обычаи довольно-таки сильно отличались от ваших, хотя, в общем, наша нравственность была примерно такой же. С тех пор как я очутился в вашей эпохе, я имел возможность проштудировать немало текстов, которые до нас уже не дошли, в частности буддистских, и пришел к заключению: учитывая человеческую природу, есть лишь одна возможная нравственность для цивилизованных государств, неоднократно утрачиваемая и вновь обретаемая, пусть она и варьируется в деталях. К примеру, в сексуальных вопросах мы были гораздо либеральнее вас и допускали полигамию, позволяя человеку самому привести себя в стабильное душевное состояние… если он это мог! У нас существовали различные религии, одна из которых была сродни вашему христианству и, быть может, даже отчасти происходила от него; но большинство наших сограждан были агностиками – их хватало как среди текнов, так и среди триллов. Мы с давних времен осуществляли контроль над рождаемостью, но он не носил тиранического характера. Правительство триллов, как и Совет властителей, в обычное время действовало скорее методами воспитания и убеждения, нежели принуждения. И – вероятно, вас, живущих в эпоху злобного прозелитизма, это удивит – самым большим пороком, самым дурным тоном, как среди текнов, так и среди триллов, считалась претензия на обладание истиной, единственной Истиной! За исключением, разумеется, научных дискуссий!

А теперь – моя история, которая является одновременно и историей Великих Сумерек.

Глава 3. Солнце скоро взорвется!

Я родился в Хури-Хольдэ, в доме семь тысяч шестьсот восемьдесят два по улице Станатин – или Зеленой, как сказали бы вы, – в сто двенадцатый день 4575 года. У меня был старший брат, Сарк, который, хотя он и был отнесен к текнам, предпочел стать триллом и вскоре сделался одним из самых прославленных художников Хури-Хольдэ. Мой отец, Раху, также трилл, был пусть и не гениальным, но довольно-таки известным драматургом. Моя мать, Афия, была текном, астрофизиком обсерватории Тефантиор, что в Южном полушарии.

Детство мое было счастливым и прошло без особых приключений. В школе я очень быстро проявил себя благодаря способности с ходу и жадно усваивать любые научные знания, и к двенадцати годам стало ясно, что я буду текном.

В пятнадцать лет, на год раньше срока, я прошел психотехническое обследование и был распределен в класс текнов. После этого я ушел из общей школы и до восемнадцати лет учился на подготовительных курсах университета, по окончании которых мне предстояло принести клятву текна.

Тот день я буду помнить всегда. Накануне я прошел трудный, невероятно трудный экзамен. Вместе с тем это был, хотя я не знал этого, еще и заключительный, решающий тест – тест на честность. Я сидел совершенно один в аудитории, ломая голову над задачами, которые, как мне стало известно позднее, специально были подобраны для гораздо более высокого, чем мой, уровня знаний, а рядом на столе небрежно лежал учебник с решениями, якобы случайно забытый. Я провел в этой аудитории несколько ужасных часов. Мне сказали, что, если я не решу задач, мое распределение в класс текнов может быть пересмотрено. Я подозревал, что забытый учебник – ловушка, и в то же время твердо знал (мне позволили удостовериться в этом лично), что проследить за мной нет ни малейшей возможности. Я преодолел искушение и сдал экзаменатору практически чистый листок, решив лишь одну задачу из шести, да и то, как сказал позднее властитель чисел, совершенно необычным способом. И хорошо, что я не стал жульничать – в противном случае меня бы тотчас же безжалостно выгнали!

Утром перед клятвой я в последний раз облачился в свою обычную светлую одежду. С тех пор и до конца жизни мне предстояло носить темно-серое одеяние текнов. Меня провели на самый верхний уровень Дворца Совета, Солабака, как называли его мы, и я предстал перед Советом властителей. Они все были там, даже марсианские и венерианские властители, восседая за большим, в форме полумесяца, столом из никеля. Зал был огромным, и я чувствовал себя каким-то потерянным – ведь я был совсем один перед собранием величайших умов нашего времени.

Тракх, властитель-координатор, встал и медленно произнес:

– Хорк Акеран, вы были сочтены достойным называться текном. Сейчас вы принесете клятву. Тем не менее, прежде чем вы это сделаете, я хочу в последний раз предупредить вас, что это не даст вам никаких преимуществ – ни общественных, ни личных. Подумайте как следует, в последний раз. Закон текнов гораздо более суров и требователен, чем закон триллов, и отныне вам придется ему подчиняться. Из курса специальной истории вы уже знаете, какие ужасные беды обрушились на наших предков, слишком легкомысленно относившихся к науке. Став текном, вы будете нести ответственность перед всем человечеством, нынешним и будущим. Итак, вы решились?

– Да, властитель.

– Хорошо. Произносите клятву!

– Перед памятью тех, кого уже нет с нами, перед всеми ныне живущими, перед теми, кто еще не родился, я, Хорк Акеран, текн, клянусь никогда не разглашать без разрешения Совета властителей никаких научных открытий, которые могу сделать в своей или в иной области. Я клянусь никогда – из гордости, из тщеславия, из алчности, по недосмотру, по неосторожности или же по политическим мотивам – не сообщать никому, кроме текнов, ни единого слова, ни единого имени, разглашение которых не будет одобрено Советом властителей. Точно так же я клянусь не разглашать открытий других текнов и, если, на беду, я нарушу свою клятву, клянусь без возражений принять справедливую кару. Единственным возможным исключением из этого закона станет тот случай, если сообщенные мной сведения могут спасти человеческую жизнь, но и тогда я всецело отдамся на суд властителей, и только они решат, правильно ли я поступил.

На этом все и закончилось. Я получил серую одежду текнов и вернулся в университет. Через два года я уже специализировался в области астрофизики. После этого мне четыре года пришлось проработать в лунной обсерватории Теленкор, расположенной в месте, которое вы называете цирком Платона. Наконец, опубликовав в специальных изданиях для текнов несколько статей, которые сочли интересными, я попросил перевести меня в астрофизическую обсерваторию Герукои, что на Меркурии, откуда велись наблюдения за Солнцем. Моя страсть к науке была главной причиной этого, но, по правде сказать, не единственной. Будучи студентом, а затем молодым текном, я вел скучную жизнь, не зная приключений. Как и у любого текна, у меня имелся небольшой космомагнетический корабль, способный осуществить перелет с Земли на Луну. То была не привилегия, но необходимость. Таким образом, я возвращался в Хури-Хольдэ довольно часто. Во время одного из таких перелетов я познакомился с прелестной девушкой Альтией, из триллов, актрисой Большого театра. На первых порах у нас все шло как нельзя лучше, но затем она предпочла мне другого, и, чтобы забыть ее поскорее, я решил улететь на Меркурий.

В Герукои я провел два года. Мы располагали там целым научным городком, раскинувшимся у подножия горы Теней, на терминаторе, на десятом градусе северной широты. Над поверхностью выступали лишь четыре купола с антитермическим покрытием. Два из них находились в зоне вечных сумерек, почти на границе жаркого пояса; другие два – в зоне вечной ночи. Субструктуры, напротив, простирались под знойным полушарием, где там и сям, рядом с зеркалами, улавливающими солнечную энергию, высились автоматические обсерватории.

На Меркурии постоянно находилось не более трехсот человек, мужчин и женщин, и все они были текнами. Я прибыл туда в день своего двадцатипятилетия. Космолет доставил меня в астропорт темного полушария. Я едва успел разглядеть голую замороженную почву, поблескивавшую в свете прожекторов, прежде чем спустился в подземелье.

Никогда не забуду свою первую вылазку, случившуюся несколькими днями позднее. Наша небольшая группа выбралась на поверхность через шлюз четвертого блока. Нас окружала ледяная ночь. В небе сверкали неподвижные звезды, ослепительный свет Венеры отбрасывал на почву наши тени. Мы сели в некое массивное транспортное средство, специально сконструированное для малых планет со слабым притяжением. За рулем находился Сни, прибывший в Герукои на полгода раньше меня, а впоследствии ставший моим ассистентом.

Мы двинулись к терминатору. По мере нашего к нему приближения сумерки медленно рассеивались. Вершина горы Теней, расположенной у границы темной зоны, сверкала на фоне черного неба, освещенная косыми лучами солнца и казавшаяся нереальной, словно висела в пустоте над странно переливающимися тенями – благодаря им гора и получила свое название. Мы проехали мимо первого и второго блоков и оказались в знойном полушарии. Фильтрующие экраны мгновенно оградили нас от слепящего света. Я услышал, как потрескивает от жара кузов машины.

– Расширение, – пояснил Сни. – Внешняя антитермическая броня состоит из подвижных пластин, вот они и ходят туда-сюда.

Наша машина не позволяла углубиться в освещенную зону. Без скафандров или специальных транспортных средств, сберегавших полученную энергию, удаляться более чем на двести метров от терминатора не рекомендовалось.

В центре освещенного полушария температура превышала семьсот градусов, считая от абсолютного нуля. Я побывал там лишь однажды, воспользовавшись подземным туннелем, когда понадобилось осмотреть главную солнечную энергоцентраль, расположенную в глубине долины. Ее мощные генераторы приводились в движение турбинами, работавшими на перегретом ртутном паре.

В тот раз мы добрались только до тридцатого градуса долготы.

Но впоследствии я часто выходил на поверхность. Крайне сухая почва Меркурия представляет собой сплошное нагромождение глыб, растрескавшихся от резких колебаний еще в те далекие времена, когда планета вращалась вокруг собственной оси, – хотя как знать: может, они растрескались и по другой, неизвестной мне причине? Иногда передо мной вздымались мрачные голые скалы, порой попадались долины, заполненные тончайшим сыпучим пеплом, в котором можно было утонуть, как в воде. Люди погибали в них, засыпанные грудами песка неведомой высоты. Никакими словами не описать мертвящий ужас этих равнин, над которыми на фоне безумного неба, озаренного заревом солнца, вздымаются черные вулканы!

В подземных городах жизнь чем-то напоминала ту, которую ведут ваши полярники. Нас было достаточно много, чтобы вид одних и тех же, слишком знакомых лиц не вызывал неприязни; напротив, всех, или почти всех, связывала тесная дружба. Нас объединял «меркурианский» дух, как мы говорили, дух, который сохранялся даже после возвращения на Землю, возрождаясь на «дружеских встречах бывших меркурианцев». Все меркурианцы были добровольцами, и лишь немногие просили сократить им обычный срок в три земных года. Большинство рано или поздно возвращалось на Меркурий. Некоторые даже родились на нем, например старина Хорам, единственный человек, который действительно знал всю планету. Он говорил с безмерной любовью о ее ледяных или раскаленных пустынях.

Проведя на Меркурии год, я написал служебную записку о солнечных пятнах, которая принесла мне должность директора обсерватории, и назначил Сни своим ассистентом.

Это был молчаливый, но не унылый парень, великолепный, хотя и не гениальный физик, но главное – абсолютно надежный человек. Он был старше меня на год, мы познакомились еще в университете. Я весьма ценил серьезность и солидность его рассуждений, пусть они и не были блестящими. Тогда мне казалось, что он заслуживал своей должности уже благодаря одним этим достоинствам, но теперь, смотря со стороны, я задаюсь вопросом: не сыграл ли в моем выборе определенную роль тот факт, что он был кузеном Альтии? Так или иначе, сожалеть о своем решении мне не пришлось.

Исследования вынуждали меня проводить почти все свое время в подземной лаборатории, чуть поодаль от третьего блока, глубоко под поверхностью. Я обрабатывал данные об активности Солнца, собираемые семью автоматическими обсерваториями знойного полушария, и под моим начальством, помимо Сни, трудились еще пять молодых физиков.

Каждые два месяца прибывавший с Земли космолет доставлял оборудование, продукты, которые вносили приятное разнообразие в наше меню, состоявшее в основном из плодов, выращенных в гидропонных теплицах, и последние новости. Близость Солнца мешала применению электромагнитных волн, а пользоваться волнами Хека, теоретическое существование которых я доказал в вашу эпоху и которые распространяются гораздо быстрее света, мы тогда еще не умели.

Я уже полгода работал над развитием своей теории о солнечных пятнах и вдруг заметил, что, если мои расчеты верны, скоро наступит конец света. Я и сейчас помню, как впал тогда в оцепенение, усомнился в самом себе, раз двадцать все перепроверил – и пришел в ужас! Словно безумный, я выбежал из лаборатории, поднялся на поверхность в освещенном полушарии и уставился на низко висевшее светило. Оно пылало в небе и было таким, каким его всегда видели люди. И однако, если я не ошибался, когда-нибудь в будущем, лет через сто, через десять, на следующий день, а может, и через секунду, этот чудовищный шар должен был взорваться, уничтожив огненной волной Меркурий, Землю и всю Солнечную систему!

Я стоял так, словно зачарованный, до тех пор, пока скафандр не нагрелся настолько, что я вынужден был вернуться. Я уже запрыгнул в антигравитационную трубу, когда в голове появилась новая мысль, и, скрутив кнопку контроля на своей грудной клетке, я ушел почти в свободное падение. Оказавшись внизу, я бросился в лабораторию и, никому ничего не сказав, работал более шестидесяти часов – без еды, без сна, поддерживая себя одними лишь психостимуляторами. Человек – забавное существо! Когда я наконец обнаружил, что взрыв Солнца неизбежен, но произойдет лишь через десять-пятнадцать лет, я расхохотался и, несмотря на усталость, бросился в пляс, танцуя со стульями и даже со столами. Затем я успокоился. Следовало незамедлительно предупредить Совет властителей. Я попросил директора обсерватории, пожилого текна по имени Брир, сейчас же отправить на Землю вспомогательный космолет с моим докладом. Сначала он ответил отказом, и я вынужден был сказать ему правду. Через несколько дней космолет вернулся, доставив на Меркурий властителя неба собственной персоной.

За исключением моего старого университетского преподавателя, Керта, властителя атомов, я никогда прежде не общался близко со столь могущественными персонами.

Хани, властитель неба, был высоким широкоплечим старцем с холодными голубыми глазами, тщательно ухаживавшим за длинной седой бородой старомодного вида. Он прошел прямиком в мою лабораторию в сопровождении другого старомодного явления, просто восхитительного – молодой блондинки, которой оказалась его внучка Рения, геолог и геофизик, ученица Снэ, властителя планет. Но в тот момент, должен признать, я не обратил на нее особого внимания. Я ознакомил Хани со своими новыми методами расчета и с результатами, к которым они меня привели. Он неспешно перепроверил мою работу, но ошибок не обнаружил. Подняв глаза, он прошелся взглядом по тихой и пустынной лаборатории, меланхолично посмотрел на внучку, потом на меня:

– Жаль, Хорк, что ваши расчеты верны. В свое время вы, несомненно, стали бы властителем…

Мы долго сидели молча. Я взглянул на Рению. Она и бровью не повела, когда я изложил результаты моих трудов. Ее зеленые глаза затуманились, но тонкие, правильные черты лица сохранили выражение спокойной решимости. Она заговорила первой:

– Неужели мы действительно ничего не можем сделать? Неужели человек жил напрасно? И не будет ли лучше отправить в гиперпространство звездолеты, пусть даже только один из тысячи долетит… хоть куда-то?

– Я думал о другой возможности, – сказал я. – Похоже – во всяком случае, так мне представляется, – взрыв достигнет только орбиты Урана или, на худой конец, Нептуна. Мы имеем дело не с какой-то новой или сверхновой звездой, но с чем-то иным. И если мы сможем отвести Землю на достаточное расстояние…

– Именно это и нужно сделать, – поддержал меня Хани. – Вот только успеем ли мы? Десять лет – слишком маленький срок для подобного предприятия! Я останусь здесь на месяц. В конце концов, все ваши экстраполяции основаны только на наблюдениях, сделанных в последнее полугодие. Я согласен с вами: Солнце не превратится в классическую новую или сверхновую, но общие черты все же просматриваются. Я затребую копии всех докладов, которые касаются Солнца и новых звезд. Мы вместе продолжим вашу работу, а там уже посмотрим.

За исключением Брира, Хани, Рении, моих непосредственных помощников и меня самого, никто на Меркурии, даже астрономы, не догадывался о жестокой правде. Своих результатов я добился благодаря новой методике расчетов.

Все полагали, что Хани совершает инспекционную поездку – факт редкий, но не беспрецедентный. Теперь, когда я уже не нес всей ответственности за исследования и бремя тяжкой тайны со мной делили другие, на меня навалилась невероятная усталость, и я был вынужден взять несколько дней отгулов – серые клеточки требовали небольшой передышки. Я воспользовался вынужденным отпуском для того, чтобы показать Рении Меркурий. В космолете Хани мы облетели планету со всех сторон, на предельно низкой высоте. Последний день мы провели на вершине горы Теней, где располагалась небольшая станция отдыха. Рения оказалась чудесной спутницей, веселой и неунывающей. На Меркурий она прилетела впервые, но вместе с дедушкой уже бывала на Марсе, спутниках Юпитера и Сатурна, даже на Нептуне. Что до Венеры, то она там родилась – Хани был венерианином по происхождению, – но покинула эту планету в юном возрасте.

Когда-то, за сколько-то тысячелетий или даже миллионов лет до появления на Земле человека, на Марсе – пусть он и был в наше время, как и в ваши дни, голой планетой, почти такой же бесплодной, как и Меркурий, покрытой лимонитными песками и чахлыми лишайниками, – проживали марсиане. Их следы были крошечными, едва заметными, но неоспоримыми: несколько полуобвалившихся, порой засыпанных песком туннелей. В одном из них недавно обнаружили обломки веретенообразного летательного аппарата: он испытал разрушительное действие коррозии, но когда-то, похоже, работал на основе космомагнетизма. Но вот ваши следы, следы вашей будущей колонии, оставленные незадолго до пятого оледенения, были отчетливыми: заброшенные города без сводов, где все, кроме книг, осталось целым и невредимым.

Я снова принялся за работу вместе с Хани и почти ежедневно виделся с Ренией. Казалось, старик и часа не мог обойтись без своей внучки. Только она могла его успокоить, когда он был на взводе. Хани, крайне приятному и умному человеку, была присуща ярко выраженная маниакальность. Пришлось научиться представлять ему свои расчеты так, чтобы не слышать, как он скрежещет зубами, перепроверяя их. Мы проанализировали архивные данные о Солнце и все каждодневные наблюдения последних лет.

На Земле целая армия астрофизиков изучала все, что было известно о начальных стадиях развития новых и сверхновых, и пересылала нам результаты на космолетах особого назначения. Чтобы не привлекать чрезмерного внимания астрономов, Хани распространил слух, будто он проверяет одну из моих теорий, согласно которой ближайшая к нам звезда, Этанор, рискует вскоре превратиться в сверхновую.

Совет властителей – под довольно туманными предлогами – снова провел через правительство триллов закон Алькитта, который позволял в случае необходимости мобилизовать все земные энергоресурсы. Незаметно начались первые приготовления.

Наши расчеты позволили наконец уточнить срок солнечного взрыва: при сохранении нынешнего ритма солнечных ядерных реакций у нас оставалось двенадцать лет и шестьдесят четыре дня. Но следовало учитывать возможное ускорение, так что «запас прочности» не превышал восьми лет.

Стало быть, через восемь лет Земля и Венера должны были удалиться от Солнца, причем на максимально возможное расстояние, зайдя за орбиту Урана. О спасении других планет не могло идти и речи, и одно время мы всерьез рассматривали план, согласно которому предполагалось переселить на Землю всех колонистов с Венеры. Но выяснилось, что данная операция, вкупе с сооружением герметичных подземных убежищ еще для семисот миллионов человек, а также сельскохозяйственных ферм, которые должны были обеспечить этих людей питанием, оказалась бы более затратной во всех отношениях, чем перемещение с орбиты самой Венеры.

Хани улетел вместе с Ренией, и их отсутствие подействовало на меня удручающе. Я уже привык к старику, к его вспышкам гнева и грубому юмору, к неоценимой помощи, которую он мне оказывал. Должен признаться, я привык также и к умиротворяющему присутствию Рении и теперь не без грусти поднимался на вершину горы Теней.

Спустя полгода после их возвращения на Землю новость о взрыве Солнца была объявлена всему человечеству, но говорилось, что это лишь один из возможных исходов. С согласия Совета правительство триллов приступило к строительству гигантских космомагнетических двигателей, которые, будучи расположенными на полюсах Земли и Венеры, должны были вывести обе планеты в открытый космос. Чуть позднее заработал и закон Алькитта, и с этого момента все на обеих планетах было подчинено одной великой цели. Затем, совершенно неожиданно, меня отозвали на Землю. Я в последний раз обошел знакомую лабораторию, которую мне больше не довелось увидеть, и улетел, взвалив на Сни всю ответственность за продолжение исследований.

О причине срочного вызова я совершенно ничего не знал, – и, наверное, поэтому удивился больше всех, когда приказом Совета властителей меня вдруг поставили во главе Солодины, организации, только что созданной для контроля над подготовкой к великому путешествию наших планет сквозь космос. Я стал верховным координатором. Этой тяжелой, но восхитительной ответственностью я был обязан тому докладу, с которым Хани выступил по возвращении на Землю, рассказав обо мне. Так в свои двадцать семь лет я возглавил организацию, которая в той или иной степени контролировала всю жизнедеятельность двух планет!

Я думал, что мне удастся насладиться несколькими днями отдыха и навестить брата, проживавшего с семьей в Экнеборе, в Южном полушарии. Не тут-то было! Едва я вышел из межпланетного космолета, как вынужден был предстать перед Советом. После принесения клятвы текна мне больше не доводилось бывать в этом зале. На сей раз атмосфера была менее торжественной, но более напряженной. Присутствовали все властители до единого, в том числе властитель машин и властитель людей – последний выступал в роли посредника между Советом и правительством триллов. На собрание явились даже три члена этого самого правительства, чего не было с незапамятных времен!

Я сел, и Тхар, властитель машин, начал свой доклад. Гигантские космомагнетические двигатели, сказал он, будут готовы через три года и еще через год – смонтированы и установлены. Раньше с этим никак не справиться, потому что колоссальные размеры космомагнитов ставят множество совершенно новых проблем. Так, например, первым делом необходимо построить станки, способные обрабатывать огромные детали.

Затем слово взял Снэ, властитель планет: установка гигантских космомагнитов на полюсах требует решения сложнейших вопросов из области геологии и геофизики. Можно сравнительно легко растопить ледяной панцирь на Южном полюсе, но это вызовет значительный подъем уровня моря, целые страны будут затоплены. Поэтому лучше всего избавиться ото льда лишь на отдельном участке, ровно таком, какой необходим для космомагнита, – не больше и не меньше. Что же касается Северного полюса, то при почти километровой глубине океана нечего и думать об установке надежного фундамента в такой короткий срок. Подводный космомагнит слишком сложен, и на постройку его также уйдет немало времени. В общем, Снэ предлагал вместо одного космомагнита на Северном полюсе разместить целую серию менее мощных космомагнитов на суше, в как можно более высоких широтах, опоясав ими всю Землю.

Псил, властитель энергии, ответил на это, что такой проект кажется ему единственно приемлемым, но малейшее нарушение синхронной работы малых космомагнитов вызовет избыточные напряжения земной коры, чреватые подземными толчками.

Один за другим властители высказывали свои соображения. Я уже начинал понимать, насколько трудная задача ждет меня. Необходимо было предусмотреть эвакуацию всего населения с поверхности в подземные города с герметичной изоляцией и автономным снабжением, законсервировать значительную часть атмосферного воздуха, создать подземные поля и гидропонные фермы, способные на протяжении долгих лет снабжать всех этих людей продуктами питания.

Разумеется, можно было бы оставить часть автоматических заводов фотосинтеза на поверхности, чтобы они использовали энергию сверхновой, но я надеялся, что к тому времени, когда она вспыхнет, мы будем уже далеко. И все это касалось не только Земли, но и Венеры. Разумеется, я был бы не один.

Я получил бы столько помощников, сколько сам пожелал бы, и в придачу – полную поддержку Совета. Однако груз ответственности уже начинал давить на мои плечи.

Глава 4. Величайшее из дел человеческих

После собрания Хани провел меня в свою лабораторию, где около сотни астрофизиков анализировали всю имевшуюся у нас информацию о новых и сверхновых звездах, накопленную за более чем полторы тысячи лет.

Совпадение характеристик первичной стадии новой звезды с моими расчетами было поразительным, хотя обнаружились и отличия, лишь укрепившие меня во мнении, что наше Солнце – звезда совершенно особого типа. Я снова повидался с Ренией, возвратившейся с Южного полюса, куда она вместе с другими геологами летала осмотреть первую установку геокосмоса. Она была со мной мила, но показалась мне немного отстраненной, озабоченной. На следующий день ей предстояло вернуться к работе, и я пообещал себе воспользоваться своим новым положением, чтобы заскочить к ней во время своей инспекционной поездки.

Как выяснилось впоследствии, на реализацию этого плана у меня ушел почти год! Едва приступив к своим обязанностям, я с головой погрузился в тяжелейшую работу по координации действий, которая вынудила меня полностью забросить собственные исследования. Я перепоручил их Сни, вернувшемуся на Землю по моей просьбе. Впрочем, основная часть работы была уже сделана Хани и мной самим, а остальные изыскания, не имевшие прямого отношения к великому путешествию, были приостановлены.

Здание, в котором располагался директорат Солодины, находилось на южной окраине Хури-Хольдэ, и из окна, в редкие минуты отдыха, я мог любоваться красивой долиной Хур с ее полями зерновых культур, лесами и спокойной рекой. Природа, навсегда избавленная от проволочных ограждений, телеграфных столбов и опор электролиний, которые так уродуют ее в вашу эпоху, была как никогда прекрасна!

Огромная метрополия с девяноста миллионами жителей заканчивалась резко, без всех этих ваших пригородов – язвы на теле города, – и уже в полусотне метров от городских утесов начинался кедровый бор. Всего несколько месяцев назад небо было заполнено легкими планерами, так как планеризм являлся у нас самым популярным видом спорта. Теперь же планеры оставались в ангарах, и только быстрые космолеты земных линий, черными точками возникавшие на горизонте, со свистом зависали над взлетными площадками, причем пассажиры даже не чувствовали перегрузок благодаря антигравитационным и внутренним антиинерционным полям. И нигде ни одного наземного транспортного средства! Для осмотра полей агрономы, все до единого, располагали личными небольшими космолетами, которые роем вылетали часов в семь утра, чтобы вернуться поздно вечером.

Мой кабинет находился в башенке на куполе, этаком «фонаре», и, расхаживая по нему из одного конца в другой, я мог видеть – на севере – убегавшие за горизонт висячие сады и небоскребы Хури-Хольдэ. Ни один из них, правда, не поднимался так высоко, как тысячедвухсотметровый корпус Солодины. На востоке возвышался курган Героль, воздвигнутый более двух тысяч лет тому назад, во время постройки города, из отвалов породы, вынутой из подземных этажей. Всего полгода назад он был высотой в тысячу пятьсот метров, теперь же стал еще на триста метров выше, так как люди и машины денно и нощно работали над углублением и расширением подземного города, рыли огромные пещеры, где под искусственным солнцем предстояло вызревать хлебам, строили огромные резервуары для сжиженного воздуха и воды. Свежие отвалы светло-коричневого цвета резко выделялись на склонах, буйно поросших лесами. По подземным путям, связывавшим нас с Уром и Лизором, крупными городами-заводами, поступал беспрерывный поток металлов, цемента и всевозможных материалов. Подземелье беспрестанно вибрировало от грохота экскаваторов, бурильных машин, всего того мощного инструментария, которым мы располагали. То же самое происходило во всех земных городах, то же самое было и на Венере, столица которой, Афрои, насчитывала восемьдесят миллионов жителей.

И именно на мне лежала ответственность за эту титаническую работу человечества, восставшего против своей судьбы.

Проблема океанов прибавила мне и моим сотрудникам немало седых волос. Хотя поверхность океанов в наше время, по сравнению с вашей эпохой, уменьшилась, они все еще покрывали большую часть Земли. Сами по себе океаны нас не волновали: они либо замерзнут, либо испарятся, чтобы затем выпасть в виде дождя или снега, только и всего. Но они представляли собой неисчерпаемый резервуар жизни, и эта жизнь была для нас бесценным сокровищем, которое мы хотели попытаться спасти. Очевидным выходом было сооружение подземных водоемов. Но мы столкнулись с серьезными экологическими проблемами, равномерным распределением видов. В конечном счете мы так и не нашли оптимального решения, и какие именно виды следовало спасти любой ценой – определила команда биологов.

Наконц-то я смог отправиться в инспекционный полет для осмотра геокосмосов. Начал я с Южного полюса. По правде сказать, я и так был в курсе того, как проходят работы, благодаря поступавшим каждую неделю докладам, а также телевидению и многочисленным беседам, которые проводил в Хури-Хольдэ с Ренией и другими техническими работниками. Но мне хотелось собственными глазами увидеть эту гигантскую площадку, поэтому я взял свой космолет, постоянно находившийся в моем распоряжении и стоявший на платформе рядом с «фонарем».

Вылетел я один. Я не пилотировал космолет со дня возвращения с Меркурия и потому сел за пульт управления с удовольствием. Проверив регулировку – аппараты, не использовавшиеся на протяжении долгого времени, имели склонность разлаживаться, и, хотя мой поддерживали в хорошем состоянии, я предпочитал не рисковать, – я быстро поднялся на высоту в тридцать тысяч метров.

На этой высоте я мог не опасаться, что столкнусь с грузовым космолетом, а межпланетные корабли следовали по строго определенным маршрутам, ни один из которых не пересекался с моим. В общем, я смог немного ускориться и в среднем летел на скорости десять тысяч километров в час. Пролетая над заповедниками Центральной Африки, я решил на пару минут задержаться и спикировал вниз, чтобы полюбоваться дикими животными. Нам удалось сохранить все виды, которые упорно выживали после тех или иных катаклизмов, а также безжалостных отстрелов ваших охотников, – в том числе слонов и хищников.

Примерно в тысяче километров от места назначения мне пришлось сбросить скорость. Небо было забито тяжелыми транспортными кораблями, доставлявшими материал на стройку. Когда я приземлился, стояла чудесная погода, сияло Солнце, и ледниковая шапка ослепительно сверкала в его лучах. Из котлована диаметром около двухсот километров удалили лед, и почва Антарктиды впервые за миллионы лет предстала глазам человека. По периферии котлована располагались рабочие лагеря, небольшие дома из изолекса.

Я спустился прямо к первому лагерю, где рассчитывал найти Рению и главного инженера Дилка.

Несколько часов я уделил инженерам, затем вместе с Ренией облетел на небольшой высоте всю стройку. Самая тяжелая работа была уже сделана, и Рения, занимавшаяся ею с первого дня, по праву гордилась этим. Теперь лед поддерживали стены из прозрачного резилита, более чем пятидесятиметровой толщины, но в первые недели происходили несчастные случаи. Как-то ночью миллионы кубических метров льда сошли в шахту, уничтожив два лагеря и убив более шести тысяч человек. Когда вся эта глыба устремилась к самой оси, одному молодому инженеру, Мору, пришла в голову мысль – сосредоточить на пути прохождения льда все радиаторы, которые поддерживали в шахте температуру в двадцать градусов. За несколько секунд он разрядил всю солнечную теплоту, собравшуюся в радиаторах за долгие экваториальные месяцы. Эффект оказался просто невероятным: лед испарился, почти не успев перейти в жидкое состояние. Расплата пришла в виде установившихся на две недели туманов и проливных дождей, затопивших стройку, несмотря на помпы и вспомогательные радиаторы.

Как я сказал, ось геокосмоса была уже поставлена. Она уходила под землю на двенадцать километров. Грунт из котлована был извлечен весьма элегантным способом: начиная с верхушки ледниковой шапки были пробиты во льду широченные пандусы, и земля, насыпаемая в огромные сани, сползала снаружи вниз, иногда до самого моря, от собственного веса.

В отличие от северных геокосмосов, которые должны были быть неподвижными, но с импульсным действием, варьирующимся в зависимости от вращения Земли, геокосмос, установленный на Южном полюсе, один-единственный, должен был крутиться на своей оси. Энергию, необходимую для его функционирования, предстояло подавать мощной атомной станции, рядом с которой мы собирались постоянно держать обслуживающий персонал – тысячу двести человек.

Если с механикой все обстояло более или менее нормально, то к монтажу гигантского геокосмомагнетического двигателя, который должен был придать скорость звездолету «Земля», едва приступили. Первые части лишь начали выходить с заводов, и сборка должна была занять еще несколько лет. Затем, как предполагалось, последует критический период испытаний. И наконец, когда все будет готово, человечество спрячется в свои подземные города, и начнется великий путь. Мы переместим нашу планету далеко за орбиту Плутона, а после взрыва вернемся на подходящие орбиты возле Солнца. В тот момент мы не думали ни о чем другом, хотя у меня уже зарождались сомнения.

Я рассчитывал провести на Южном полюсе лишь несколько часов, но в итоге пробыл там два дня. В Хури-Хольдэ вполне могли обойтись без меня, и я не был прочь побыть в обществе Рении, а также ненадолго погрузиться в работу, которая не была бы чисто административной. Я взял Рению в проводники, и мы объехали всю стройку в небольшой машине. То был настоящий муравейник, но муравейник, оснащенный средствами, о которых вы не можете даже и мечтать. Тяжелейшие детали, выхваченные из антигравитационных полей, казалось, сами по себе летали над головами, мягко приземлялись в нужное место, управляемые человеком с вершины металлической башни – ни дать ни взять мальчик с пальчик. Затем молекулярные сварочные машины вытягивали свои длинные руки, и блок намертво приставал к конструкции.

Эти два дня мы с Ренией жили жизнью обычных строителей, рабочих и инженеров. Рискую вас разочаровать, но атмосфера на стройках нашего и вашего времени почти одинакова. Сами здания, домики строителей, столовые и так далее, могли бы показаться чрезвычайно роскошными нынешнему директору предприятия, а для рабочих были бы недостижимой мечтой, но, как и сегодня, среди нас были люди спокойные и вспыльчивые, энтузиасты труда и откровенные лодыри, сторонники и противники профсоюзов, вечно недовольные. Закон Алькитта не применялся с незапамятных времен, так что многие текны или триллы внезапно получали на руки проездное свидетельство и отправлялись за тысячи километров от своих семей.

Но в тот момент люди лишь проявляли недовольство из-за расстройства привычного ритма жизни, мятежа не было.

Я с сожалением покинул Южный полюс, направил свой космолет на север и приземлился в Гренландии, на северном побережье, где строился третий геокосмос – гораздо меньшего размера, чем его южный собрат. Он был уже почти готов.

Нужно было смонтировать десять таких же вдоль Северного полярного круга. Вернувшись в Хури-Хольдэ, я погрузился в повседневную рутину. Так продолжалось до того дня, когда у меня попросил аудиенции властитель людей – Тираи.

Он руководил всеми социологическими исследованиями, был посредником между Советом и правительством триллов, но одновременно – эту тайну знали только члены Совета и я – возглавлял нашу секретную разведывательную службу. Это был мужчина мощного телосложения (в студенческие годы он неоднократно выигрывал соревнования по борьбе), физиологически все еще молодой (ему только-только исполнилось восемьдесят семь), чрезвычайно гордившийся своей темной бородой и жестким ежиком на голове, что у нас встречалось крайне редко – наши волосы, как правило, тонкие и ломкие. До того дня я общался с ним мало, но относился к нему с глубокой симпатией. Он не стал ходить вокруг да около:

– Хорк, вы никогда не сталкивались в своей работе с чем-либо, хотя бы отдаленно напоминающим саботаж?

– Нет. – Я даже слегка удивился. – Разумеется, недовольных хватает, особенно среди триллов, однако иначе быть не могло, и мы это предвидели. Но что касается злого умысла, этого нет. И уж тем более случаев саботажа – иначе я бы непременно поставил Совет в известность!

– Ну да – если бы у вас имелись на руках доказательства. Но сделали бы вы это на основании одних лишь подозрений? Впрочем, это не важно, раз уж вы ничего не заметили. Вероятно, их движение еще не решилось приступить к активным действиям…

– Какое еще движение?

– Фаталистов. Это шайка придурков, которые утверждают, что если Солнце взорвется, значит такова судьба, фатум, рок, и Земля должна погибнуть. Похоже, они полагают, что, спасая свои тела, мы губим души и что огонь Солнца должн нас очистить. В основе их веры лежат вздорные пророчества, сохранившиеся в священных книгах киристинян, религиозной секты, которая, если верить некоторым историкам, восходит, быть может, к эпохе первой, еще доледниковой цивилизации.

– Я думал, что киристиняне были людьми разумными, хотя и не разделял их убеждений, – мне они тоже знакомы… Да что там говорить, моя бабушка была одной из них!

– Эти совсем не такие. Если мои данные верны, это новая, но уже влиятельная среди триллов секта. Как назло, один из их проповедников анонсировал конец света ровно за два месяца до того дня, когда Совет намеревался во всеуслышание объявить о нестабильном состоянии Солнца.

– И за счет кого эта секта пополняется?

– Пока что исключительно за счет триллов. Но, боюсь, вскоре в нее станут вступать и некоторые текны из тех, что стоят на низших ступенях служебной лестницы, или тех, кому легко задурить голову… Возможно, среди них уже есть и высокопоставленные особы – к примеру, из руководства полиции триллов.

Я смачно выругался. При условии, что все пойдет хорошо, мы еле-еле успеем закончить. Но если начнутся волнения…

– Что мы можем сделать?

– Пока ничего. Я надеялся, что вы представите мне какие-нибудь подозрительные факты, которые позволят мне действовать. Но в данной ситуации, даже если мы арестуем кого-нибудь из их вожаков – а мы наверняка знаем далеко не всех! – мы рискуем вступить в конфликт с правительством триллов, потому что с юридической точки зрения наши действия будут чистейшим произволом. Наш закон гарантирует свободу мысли и культа. Мы не можем арестовать кого-то только за то, что он верит, будто мы поступаем неправильно, не желая покориться судьбе!

– Понимаю, – сказал я. – Полагаю, у вас уже есть агенты на всех стройках.

– Конечно! Но если один из ваших инженеров сообщит вам о каких-то неполадках…

– Договорились! Но и вы тоже, если вдруг что-либо обнаружите…

Тираи ушел, оставив меня в замешательстве… Как всякий текн, я был воспитан на мысли, что человек может и должен бороться с враждебными силами природы, и мне трудно было поверить в то, что можно думать иначе. Я пытался принять эту мысль на уровне разума, так как нес ответственность за великое начинание и не мог пренебрегать никакой угрозой, сколь бы отдаленной или маловероятной она ни казалась.

Однако подозрения Тираи оправдались лишь много позднее, и, поскольку все было спокойно и шло своим чередом, я отправился в инспекционное турне на Венеру.

Часть вторая. Катаклизм

Глава 1. Венерианские джунгли

Раньше я не бывал на Венере. Наши отношения с венерианами были довольно щекотливыми. Венеру колонизировали еще до нашествия драмов. Обнаружилось, что планета окружена толстым слоем формальдегида, и, прежде чем начать заселение, необходимо сделать ее пригодной для жизни. Под руководством выдающегося ученого Похла Андр’сона началась физико-химическая обработка Венеры, известная под названием «Сильный Дождь», которая полностью изменила всю атмосферу планеты. По окончании этой операции Венера снова оказалась окружена облаками, но на сей раз они состояли из водяных паров. Затем был ускорен слишком медленный цикл вращения, который мы довели с семидесяти двух до двадцати восьми земных часов. В ту далекую эпоху космомагнетизм еще не был известен нам, и необходимую энергию поставляли атомные станции, отличавшиеся от ваших тем, что мы использовали не распад тяжелых или легких атомов, а гораздо более мощную реакцию аннигиляции материи.

И гораздо более опасную! В 2244 году случилась катастрофа. По неизвестной причине семь из одиннадцати атомных станций одновременно взорвались, и почти над всей Венерой повисло облако радиоактивного газа, – к счастью, период его распада оказался весьма коротким! С Земли уже начала прибывать помощь, когда на нас обрушились драмы.

Всяческие отношения между двумя планетами прервались более чем на тысячу лет. Все документы, которые могли подсказать драмам, что у нас есть колония на Венере, были спрятаны или уничтожены. Марс уже находился в их руках, если так можно назвать пальчатые щупальца.

На Венере человечество, обитавшее в городах под куполами, выжило с огромным трудом. Произошла целая серия дегенеративных мутаций – к счастью, не слишком долгих. Словом, не рассчитывайте, что атомная война создаст новую расу сверхлюдей! Впрочем, фауна Венеры изменилась довольно занятным образом.

До прихода людей на Венере не было вообще никакой жизни, поэтому мы завезли туда земную флору и фауну. В основном это были различные виды из африканских и американских заповедников: крупные и мелкие млекопитающие, травоядные и хищные, насекомые и так далее. За сто лет, сначала под куполами, а затем под открытым небом, нам удалось создать почти устойчивое экологическое равновесие, аналогичное тому, которое за миллионы лет эволюции установилось на нашей собственной планете. Большая часть земных животных погибла в результате атомной катастрофы.

Из выживших лишь немногие не претерпели изменений, тогда как остальные, менее удачливые, стали жертвами странных мутаций. Но, в отличие от того, что произошло с людьми, у животных эти мутации не всегда приводили к вырождению или смерти. И с тех пор Венера, по большей части необитаемая, так как на территориях, расположенных между сорока и пятьюдесятью градусами северной и южной широты, стоит просто-таки невыносимая жара, располагала кошмарной фауной, о которой у меня еще будет возможность рассказать.

За неимением больших практических возможностей, сильно поредевшее население Венеры тем не менее сохранило почти все теоретические знания, забытые на Земле за время владычества драмов, и, когда после отлета последних к нам прибыл первый венерианский звездолет, мы быстро наверстали потерянное время. Затем на Земле расцвела новая цивилизация, и, когда мы снова вырвались вперед, венериане вынуждены были, во многом из-за нашего возросшего могущества, признать наше превосходство в знаниях, пусть и скрепя сердце. Их цивилизация в некоторых отношениях была более развитой, особенно если брать искусство, а деление на текнов и триллов – гораздо менее четким. Столица, Афрои, насчитывала немногим меньше жителей, чем Хури-Хольдэ, хотя все население планеты составляло лишь ничтожную часть земного.

На Венере монтаж гигантских космомагнитов шел не так успешно – крупных городов-заводов у венериан просто-напросто не было. Тем не менее мы хотели во что бы то ни стало спасти эту планету, весьма плодородную и чрезвычайно богатую минералами. Я отбыл туда в сопровождении Хани, Рении и целого штаба технических работников.

Окружавшие планету облака лишь изредка позволяли видеть Солнце, поэтому там царил смутный полумрак, не слишком приятный для только что прибывших землян. Рельеф казался каким-то нечетким, размытым. И здесь по-прежнему было невыносимо жарко, поэтому венериане носили минимум одежды. Их приспособленные к полумраку глаза были заметно больше по размеру, чем у землян, и гораздо более светлыми, обычно бледно-серыми. Но эта особенность, впрочем, была рецессивной, и дети от смешанных браков между землянами и венерианами в первом поколении всегда имели обычные глаза.

Рения происходила из древнего венерианского рода. Глаза ее тоже были большими, но, по какому-то капризу наследственности, не серыми, но светло-зелеными, и она не страдала от яркого света земного дня. Большинство же венериан, прибывавших на нашу планету, вынуждены были носить фильтрующие линзы. Рения покинула Венеру еще в детстве, но хорошо помнила все ее обычаи и стала для меня бесценным гидом: благодаря ей я не так часто попадал впросак.

Как описать необычную красоту этой планеты? На Венере имелось пять материков: три северных, из которых самым населенным был полярный, и два южных, простиравшихся от тропиков до Южного полюса. В Северном полушарии, по соседству с экватором, по океану была разбросана цепочка необитаемых островов, где средняя температура равнялась пятидесяти пяти градусам. Там, под почти непрекращающимися проливными дождями, среди заняных желтых деревьев, обитали невероятные создания: лхерми, огромное насекомое, способное своими клешнями надвое перерубить человека; фория, далекий потомок земного крокодила, одетая в броню рептилия двадцатипятиметровой длины, медлительная и тяжелая, но способная на расстоянии убить любого зверя ядовитым плевком; и наконец, происходившая, как полагали, от гориллы гери-куба, странное обезьяноподобное существо, несшее смерть каждому, кто видел его вблизи.

На северных континентах фауна была менее устрашающей: здесь встречались слоны – крупные, с раздвоенным хоботом, чрезвычайно умные и жившие организованными общинами; триги – хищники, по внешности нечто среднее между львом и тигром, а по сообразительности превосходившие ваших шимпанзе (на передних лапах даже начал появляться хватательный палец!); и конечно, флеи – летучие ящерицы неизвестного происхождения (размах крыльев – до шести метров!), которых молодые венериане использовали в качестве верховых животных.

Венерианский пейзаж под низким сводом облаков, залитых рассеянным сумеречным светом, вызывал у землян щемящую грусть. По серой поверхности неглубоких океанов, пенившихся от постоянных ветров, без конца хлестали дожди. Берега почти всюду были скалистыми и крутыми, но в разветвленных дельтах широких мутных рек вызревал необычайно крупный и вкусный венерианский рис.

Молодые горы, уже тронутые эрозией, вытягивали к облакам иглы черных и красных вершин. Впрочем, горы были невысокими, за исключением хребта Акатчеван на севере, достигавшего в высшей своей точке шести тысяч шестисот метров. Экваториальные материки сплошь были покрыты лесами гигантских деревьев, которые более чем на триста метров вздымали вверх душистые кружевные кроны.

По контрасту с бледностью, свойственной планете, венерианские города поражали своим блеском и красочностью. Построенная из мрамора Афрои, с ее широченными проспектами, огромными ступенчатыми террасами и роскошными памятниками, привольно раскинулась на берегу Казомирского залива Теплого моря – в сравнении с ней даже Хури-Хольдэ казался захолустьем.

Я был принят членами венерианского правительства. В отличие от Земли, на Венере – как, впрочем, и на Марсе – не было Совета властителей. Разумеется, некоторые властители являлись венерианами или марсианами по происхождению, но они состояли в земном Совете, который и правил всеми планетами. Так сделали, чтобы не допустить появления сепаратистских движений.

Хотя такое появление со временем стало крайне маловероятным, законов это не отменяло. На космомагнетических кораблях можно было добраться до Марса или Венеры всего за несколько дней, и неудобств практически не возникало. Планетарные правительства почти ничего не значили для Совета, когда речь шла о судьбе человечества, и посланников Совета на данных планетах видели довольно редко. Но на сей раз общая опасность приглушила старые обиды, и все сотрудничали со мной без единого возражения.

Как ранее на Земле, я посещал стройки. Оба космомагнита были того же типа, что и у нас, на Южном полюсе: на Венере нет ни полярных океанов, ни льдов, зато здесь пришлось вырубать девственные леса, а на Южном полюсе – еще и истреблять опасных животных. Для станций релейной связи, расположенных близ экватора, предусмотрели охлаждающие установки.

Эти станции оказались необходимыми, потому что на Венере не было такой густой сети электроцентралей, как на Земле. Работы шли полным ходом. Уже начали прибывать компоненты космомагнитов, и на полюсах приступили к их монтажу. Отставали от графика лишь несколько экваториальных релейных станций.

Во время многочисленных обедов и ужинов нам доводилось общаться с венерианскими текнами – инженерами, физиками, натуралистами, – и я слышал много историй о таинственной гери-кубе, которую никто толком не видел. Очень давно, когда на Земле начали подходить к концу «сумерки драмов», здесь, на Венере, была организована экспедиция на остров Зен. Исследователи успели сообщить, что обнаружили гигантскую обезьяну, и это их послание стало последним: они исчезли все до единого. С тех пор десятки экспедиций безуспешно пытались разгадать эту тайну. Джунгли на острове Зен были поистине непроходимыми. Даже небольшие частные космолеты с трудом могли проникнуть под свод экваториальных деревьев, а о том, чтобы пробраться туда пешком, и вовсе не могло быть речи: смельчаков подстерегало слишком много опасностей, не говоря уже об убийственной жаре, и за сомнительные результаты пришлось бы расплачиваться человеческими жизнями. Немало венериан и землян уже исчезло бесследно. И поскольку экваториальные земли не представляли особого интереса для все еще малонаселенной Венеры, поиски были не то чтобы запрещены, но отложены на неопределенное время.

Тем не менее меня снедало любопытство. Вскоре фауна этих островов исчезнет навсегда. Какие необычные формы могли здесь встречаться, какие важные биологические открытия можно было сделать? Нужно было еще установить экваториальный ретранслятор, а для него подходили лишь два места: остров Арк, небольшой угрюмый утес, и крупный остров Зен. Я поделился своими планами с Советом властителей, и на его заседании было решено установить ретранслятор на острове Зен. На сей раз, учитывая, что стояло на кону, были мобилизованы все необходимые силы.

Такое решение сначала ошеломило венериан, а затем вызвало у них взрыв энтузиазма. Впервые в истории Венеры посланнику Совета устроили овацию, и даже студенты явились под мои окна, выражая свою радость. Венериане, беспокойные и энергичные, страдали от мысли о том, что какой-то уголок их планеты может остаться неисследованным вследствие решения, принятого на Земле, даже если, как на этот раз, в принятии решения участвовали властители-венериане. Всеобщая восторженность еще более возросла, когда на обеде у президента венерианского правительства я объявил, что сам возглавлю экспедицию. Я спокойно мог уделить ей несколько недель, так как работы шли с опережением графика, да и с Земли поступали обнадеживающие новости. Фаталисты вели себя тихо, и я уже начинал полагать, что Тираи просто-напросто захотел поважничать. Словом, я рассматривал эту экспедицию как небольшой отдых. Фактически же мое присутствие в ней вовсе не являлось необходимым.

Оставив за собой общее руководство, я позволил венерианам, гораздо лучше меня знакомым с их планетой, проработать детали. На организацию экспедиции ушло две недели.

В ней предстояло принять участие пятидесяти одному человеку, из которых лишь восемь должны были углубиться в лес.

Мы задействовали три межпланетных корабля, каждый из которых нес на борту два маленьких космолета-спутника. Вылетали мы на рассвете из астропорта Афрои, стоящего на берегу Теплого моря; тяжелые корабли поблескивали в свете прожекторов. Вслед за пилотами мы с Ренией поднялись на борт первого космолета, называвшегося «Слик эффреи» – «Сверкающая молния».

Вопреки земной привычке, мы летели низко, под сплошным облачным сводом. Венерианские космолеты были обустроены с роскошью, до которой нашим было еще далеко: даже полы в салонах были инкрустированы дорогим деревом.

Впрочем, в салонах я задерживаться не стал, воспользовавшись своими привилегиями, чтобы пройти вместе с Ренией в кабину пилота. На экранах катились длинные серо-свинцовые волны венерианского моря, иногда вспарываемые черными телами чудовищно изменившихся потомков земных китов или акул. Наша скорость была невелика, и лишь часам к десяти мы заметили вдали, прямо перед нами, завесу тропической дымки. Два других космолета подлетели к ней раньше нас, и я увидел, как они растворились в тумане.

Плотность тумана – наши радары спокойно его пробивали – была неравномерной, так что иногда мы воочию видели поверхность моря через колодцы, образованные потоками теплого воздуха. Мы заметили остроконечную вершину на небольшом островке Арк, затем на экране возник расщепленный силуэт гор Зериф, что на острове Зен. Километрах в двадцати от острова просветы в тумане стали учащаться, и над Зеном он рассеялся окончательно.

Мы вошли в зону экваториальных воздушных потоков, толь мощных, что они порой разрывали завесу облаков; остров Зен оставался одним из немногих мест на Венере, где по ночам иногда можно было видеть звезды.

Остров простирался на добрую сотню километров в длину и километров на сорок в ширину. Сверху он походил на огромное животное с двумя длинными лапами-мысами и узкой пастью залива. За исключением хребта Зериф, достигавшего в верхней своей точке четырех тысяч метров, весь остров был покрыт лесом. Мы начали спускаться на плато между двумя безымянными вершинами, примерно на полкилометра выше границы джунглей. Огромные космолеты приземлились с легкостью, недоступной даже вашим самолетам. Ветер доносил до нас дыхание джунглей – тяжелый, пряный аромат крупных белых цветов, смешанный с терпким запахом перегноя. Внизу, за пологим склоном, колыхалось темно-зеленое море сомкнутых крон. Позади нас поднимались на штурм неба контрфорсы хребта Зериф, которые будто дефилировали среди низко висящих облаков.

Мы разбили лагерь под сенью космолетов. Их внушительная масса защищала нас от ветра, иначе долго мы бы не выдержали. Ветер дул на плато беспрестанно, извлекая из высокой травы и отдельных кустов странную, монотонную и волнующую мелодию. Техники быстро собрали металлические дома-убежища и укрепили их стальными крючьями, вбитыми в каменистую почву. К концу второго дня все было готово.

На следующий день мы спустились к лесу в небольшом космолете-спутнике. Нас было пятеро: Рения, венерианский биолог Собокол, лет тридцати от роду, два его ассистента, Реум и Тулл, и я. Мы долго маневрировали вдоль границы джунглей примерно на десятиметровой высоте, прежде чем смогли углубиться под своды леса. Между гигантских стволов рос подлесок, высокий и мощный, как земная дубрава, но сплошь окутанный лианами, изъеденный мхами и лишайниками. В развилках ветвей гнездились пышные цветы – эпифиты. Мы с черепашьей скоростью двигались по узкому просвету между деревьями, то и дело останавливаясь перед неожиданными завалами из мертвых ветвей или завесами лиан, которые наш слабый космолет не мог прорвать. Однажды на нас обрушилась настоящая сеть из лиан, и мы с Собоколом были вынуждены выйти наружу, чтобы освободить аппарат, орудуя электропилами. Из донесений экспедиции Клена, той самой, что обнаружила гери-кубу и исчезла, мы знали, что после дебрей на опушке лес должен был поредеть. И действительно, ближе к вечеру мы выбрались к реке – лететь вдоль нее было гораздо легче. Вскоре пришлось на время включить прожекторы. Уже в полной темноте мы добрались до какого-то озера, казавшегося черным кратером среди нависших над его берегами ветвей.

Мы посадили космолет на один из берегов: небольшой пляж был отличной посадочной площадкой.

Здесь мы чувствовали себя в безопасности. Космолет, отлитый целиком из самого прочного сплава, перед которым, уж поверьте мне, ваши особые стали – просто мягкий свинец, казался неприступным убежищем. И все же нам было немного не по себе: заросли подступали со всех сторон, надвигались, давили, вызывая клаустрофобию. Это чувство исчезло после сытного ужина, и, погасив прожектор, мы затаились в ожидании обитателей джунглей, если они там вообще водились.

О! Эту ночь в венерианском лесу мне не забыть никогда!

Едва прожектор погас, мы увидели, как в озере появилось фиолетовое сияние: сначала слабое, оно быстро разгоралось и вскоре достигло яркости тропической луны на Земле. Оно словно всплывало из глубины озера, на котором, как на горящей сере, переливались огни. У самой поверхности замелькали стремительные змееподобные тени. Сидя перед левым экраном, между Ренией и Собоколом, я смотрел на это завораживающее зрелище. Реум и Тулл дежурили у правого экрана, наблюдая за джунглями. Волны озера отбрасывали танцующие блики на черные как уголь стволы, и молодые венериане несколько раз подзывали нас, когда им казалось, что они видят между деревьями какие-то смутные фигуры.

Это случилось около полуночи. Более чуткая, чем все мы, Рения ощутила это первой. Внезапно побледнев, она сказала, что ей кажется, будто некое чудовище смотрит на нее в упор из темноты. Чтобы ее успокоить, я включил прожектора, но потом снова их погасил, чтобы не привлекать внимания представителей местной фауны. Через несколько секунд мы все тоже почувствовали, что за нами кто-то наблюдает. Это было странное ощущение, оно то усиливалось, то ослабевало, словно кто-то бродил вокруг, то приближаясь, то удаляясь. Скрывая нарастающее беспокойство, я сел на место пилота, готовясь при необходимости поднять аппарат в воздух, и положил левую руку на спусковой механизм фульгуратора.

Мы получили лишь несколько секунд передышки. Затем вернулась угроза – неясная, сопровождаемая все тем же тревожным сердцебиением. Внезапно Рения прокричала:

– Там, Хорк, там!

Она указывала на озеро. Фиолетовое сияние пульсировало в том же ритме, в каком бились наши сердца, полные боли и отчаяния, и мы увидели на отмели продолговатое существо, которое ритмично то уменьшалось, то увеличивалось.

Сделавшись мертвенно-бледным, Тулл пробормотал:

– Гери-куба!

– Говори, – резко бросил ему я. – Что тебе об этом известно?

– О! Ничего… Это наша древняя легенда. Во времена ваших сумерек гери-кубы, как поговаривают, захватили весь континент Тхора.

И, прислонившись к переборке, он монотонно забормотал:

  • Если на сердце вдруг стало тревожно,
  • Вскоре придет за тобой гери-куба
  • И высосет жизнь из тебя, хуба-буба…
  • И потерял ли ты голову иль начеку,
  • Ничто уж тебя не спасет – слишком поздно!
  • Если на сердце вдруг стало тревожно…

Он умолк, и в наступившей тишине я слышал лишь наше хриплое дыхание да приглушенные рыдания Рении. Ужас неотвратимо нарастал, и одновременно я чувствовал, как жизнь покидает меня, как с каждым мгновением уходят силы.

Непередаваемое, невероятное ощущение! Фиолетовый свет в глубине озера быстро угасал, лежавшее на отмели извилистое создание замерло. Все эти детали я отмечал машинально. Рядом со мной Рения едва слышно шептала все те же слова, долетавшие до меня словно из далеких далей:

  • И высосет жизнь из тебя, хуба-буба…
  • И потерял ли ты голову иль начеку,
  • Ничто уж тебя не спасет – слишком поздно!
  • Если на сердце вдруг стало тревожно…

Я чувствовал, что лечу в бесконечно глубокую дыру. Собокол медленно осел на пол, согнувшись пополам, за ним рухнули Реум и Тулл. Рения мягко упала у моих ног. Сам я все еще находился в сознании, но перед глазами уже стояла пелена, в ушах звенело. Последним усилием воли я нажал кнопку старта, а в следующий миг задействовал фульгуратор. Ослепительная вспышка в миллиарды вольт на миг озарила гигантское обезьяноподобное чудовище, которое грузно повалилось на песок, а затем и вовсе исчезло в огненном вихре. Космолет с ходу врезался в зеленый купол леса, я ощутил удар и потерял сознание.

Очнулся я на своей кушетке в «Слик эффреи», вокруг меня хлопотали три врача. Я чувствовал себя безмерно слабым и как только узнал, что Рения вне опасности, тут же погрузился в глубокий сон.

Спустя двое суток Кель, которому я поручил командовать лагерем, рассказал мне, что произошло. Сначала его внимание привлекла вспышка фульгуратора, затем он увидел наш унесшийся ввысь космолет, отследил его с помощью радара, последовал за нами и, когда мы уже достигли высоты в сто километров, сумел-таки установить телеконтроль над нашим управлением. Всех нас нашли в бессознательном состоянии, но если меня и Рению удалось вернуть к жизни, то все попытки реанимировать трех венериан оказались тщетными. Они скончались от мгновенной анемии, остановить которую наши врачи не смогли. Думаю, сам я выжил лишь потому, что был землянином, но вот как спаслась венерианка Рения, не смог толком объяснить ни один биолог.

Как бы то ни было, я наконец увидел гери-кубу и, если бы это зависело только от меня, оставил бы весь их дьявольский род подыхать от холода, когда Венера удалится от Солнца.

Впрочем, мое внимание отвлекло новое загадочное открытие. Я быстро шелна поправку и чувствовал себя уже вполне сносно, когда Кель сообщил мне, что в котловане одной из релейных станций экскаватор наткнулся на «нечто, похожее на бетон». Оставив в лагере Рению, еще слишком слабую, я немедленно отправился на стройку и спустился в котлован.

По образованию я не геолог, но один мой друг, безвременно погибший в результате несчастного случая – которые хоть и редко, но все же случались и в наше время, – часто брал меня с собой в геологические экспедиции, так что я неплохо разбирался в петрографии. Материя, на которую наткнулся ковш экскаватора, была явно искусственного происхождения. Я приказал расширить и углубить раскоп. Спустя пару часов нашим взорам предстал бетонный купол – действительно низкий купол с круглыми, помутневшими от времени иллюминаторами! У его основания мы обнаружили запертую дверь шлюзовой камеры. Нам удалось ее вскрыть, не причинив конструкции особого вреда, и мы с Келем, надев респираторы, вошли внутрь.

Я быстро осознал все значение этой находки. На Венере никогда не было автохтонной жизни, и, поскольку купол напоминал некоторые купола, обнаруженные на Марсе, напрашивался вывод, что обе планеты посетили одни и те же пришельцы. Но что за пришельцы? Предположение о существах неведомой расы выглядело малоправдоподобным. Нет, здесь, как и на Красной планете, побывали земляне, жившие на герметичной станции, окруженной непригодной для дыхания атмосферой. И так же, как и на Марсе, эта первая колония погибла, когда рухнула породившая ее цивилизация.

Купол был небольшим и, возможно, представлял собой обычный аванпост. В нем сохранились следы борьбы. Металлическая мебель, выполненная в том же стиле, что и мебель позднейших поселенцев на Марсе, была вся искорежена и даже оплавлена. Внезапно мне показалось, что я стал жертвой какой-то галлюцинации: за толстой стеклянной дверью, на диване, лежало превосходно сохранившееся тело молодой женщины или девушки. Глаза ее были закрыты, на губах играла легкая улыбка, длинные белокурые волосы свешивались до пола. В руке она сжимала маленький зеленый флакон.

Мы просто смотрели, не в силах вымолвить ни слова. Я жестом запретил Келю разбивать стекло: это тело сохранилось лишь чудом, и малейшая вибрация могла разрушить его навсегда.

И действительно, когда позднее ученые проникли в это помещение, анализ показал, что оно было заполнено инертными газами. На столе они нашли полуистлевшую записку, позволившую пролить свет на загадку. Записка была написана на языке, напоминавшем свенский – древний язык эпохи, предшествовавшей объединению. Молодая женщина, которую звали Хильда Свенсон, по какой-то, так и не выясненной причине считалась крупной политической фигурой.

Она предпочла покончить с собой, нежели попасть в руки врагов. Ее приверженцы, подоспевшие слишком поздно, превратили купол в погребальную камеру. Затем они вернулись на Землю, где бушевала война за обладание все еще свободными ото льдов территориями «Европы».

Мы решили не тревожить покой гробницы, и тело осталось лежать на диване, вдали от всеобщего любопытства, в том положении, какое ему придали друзья умершей.

Один из наших лингвистов, Нилк, прославился благодаря переводу найденной записки. С ее помощью он доказал, что древние диалекты эпохи, предшествовавшей объединению, несмотря на прошедшие тысячелетия, происходят непосредственно от языков первой цивилизации. Никто, повторю, не тревожил уединение усыпальницы, один лишь я иногда приходил туда и подолгу простаивал перед стеклянной дверью, так как спавшая вечным сном молодая женщина была точной копией Рении!

Страницы: «« ... 678910111213 »»

Читать бесплатно другие книги: