В летописях не значится

* * *

1

Хлопковая поверхность простыни еле ощутимо пахла стиральным порошком, но постепенно этот запах угасал, приглушался, пропитываясь липким потом и солеными слезами. Я сползла с подушки и, свернувшись калачиком, уткнулась в мокрую ткань, не в силах держать эмоции в себе, проливая их на безжизненную материю.

Боль не уходила, и я знала, что она не уйдет. Это только начало. Мне придется учиться жить с этой горечью, с этим осознанием собственного абсолютного бессилия.

Истеричные рыдания медленно сходили на нет, но блаженная пустота внутри не появлялась. Я привыкла, что все проблемы можно если не решить слезами, то хотя бы поумерить накал эмоций. Но это был не тот случай, и женская слабость не приносила облегчения.

Когда вся влага из моих глаз полностью пропитала верх ночной рубашки и простыню, я сделала то, к чему зарекалась прибегать, воззвала к тому, кто в моих системе ценностей и мировоззрении не существовал.

– Боженька, – это детское обращение я применяла, когда маленькая подходила с подружкой к иконе и умоляла, чтобы меня оставили в гостях на ночевку, вопреки воле родителей. – Боженька, я давно уже ничего у тебя не просила, но, пожалуйста, пусть она выздоровеет. Я сделаю все, что ты захочешь, абсолютно все. Забери сколько хочешь лет моей жизни, забери всю мою жизнь, но пусть она будет здорова. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Я, словно безумная, раз за разом обращалась к нему, умоляла его, обещала все, что у меня есть, но, как и у миллионов людей, моя мольба оставалась без ответа. Я разом вспомнила, что не ходила в церковь уже лет десять, что не единожды презрительно высказывалась обо всех верующих, что была уверена, что только я хозяйка своей судьбы и никто, абсолютно никто меня не переубедит в моем мнении. Каждый диалог, каждая вздорная фраза камнем падали мне на сердце, придавливая все ближе к земле, заставляя задыхаться от невозможности забрать свои слова назад.

– Ты же знаешь, я не хотела, я не со зла, – я шептала это одними губами, как заклинание, прижимаясь щекой к мокрой ткани и вглядываясь в темноту. – Прости меня, пожалуйста, прости меня, Боженька.

Иногда я замирала и слушала темноту, не надеясь получить ответ от Него, а иногда пытаясь понять, мерещатся ли мне тихие рыдания или нет. Я боялась, что мама тоже плачет, я мечтала, чтобы хоть она чувствовала себя сейчас немногим лучше, но вынужденно признавала, что, пожалуй, моя боль все же должна уступать ее материнской боли.

Сегодняшний день однозначно будет самым худшим днем моей жизни. И едва появилась эта мысль, как пришло осознание – нет, не будет. Каждый день впереди будет мучением, и однажды все же наступит момент, когда все предыдущее просто померкнет, и тогда я узнаю, что же такое настоящая боль. Сегодня же так, первая ступень, день, когда я не смогла сдержать чувств от получения ужасающих результатов анализов моей сестры, дальше же мне придется забыть о своем «я» и полностью сосредоточиться на том, чтобы последние пару недель ее жизни не были омрачены печальными лицами. Я должна поддерживать ее и маму, я должна не давать воли глупым слезам у них на виду, я должна стать настолько сильной, какой никогда не была прежде. Моя боль – это ничто, мои чувства не имеют значения, есть только она, моя дорогая, и я не могу ее спасти. Поэтому я должна полностью забыть о себе и оставить горестные чувства в этой ночи, полной непроглядной тьмы и отчаянной мольбы.

Я искала забытья во сне, но события пережитого дня вначале не давали сомкнуть глаз, а после стали повторяться, изменяться, взывая к памяти и оживляя лица моих родных, особенно Оксаны. Ее бледное лицо после выхода от врача, ее глаза, полные непонимания и невозможности принять такую реальность, ее слезы, застывшие в самых уголках глаз.

Я силилась проснуться, я не хотела проходить через это еще раз, я мечтала стереть это из памяти, но мозг не желал отпускать эти образы.

Под утро псевдореальные события ушли из сна, уступив место настоящему кошмару.

Я возвращалась домой с работы. Входная дверь была распахнута, на месте перед гаражом стояла папина машина. Сумах, росший возле дома уже около десяти лет, приветливо шуршал красно-зелеными листьями, выдавая приближение настоящих осенних холодов.

Толкнув калитку, я пересекла двор, затем вошла в дом, позвала маму, потом папу, потом Оксану. Никто не откликнулся, и я обошла дом, направляясь к небольшому огороду, расположившемуся позади. Но до него дойти не успела, замерев на асфальтированном участке перед ним.

Все мои любимые были там, и все они были мертвы. Откуда-то пришла мысль, как это обычно бывает во снах, без каких-либо объяснений, что на них напали грабители и именно они сделали это с моей семьей. Я не видела крови, пулевых ранений или чего-то подобного, но я знала, что их больше нет и что я осталась одна в этом мире.

Это осознание накатило так резко, словно удар током, и все мои мысли перед сном возвратились сокрушительной волной. Боль, которой не должно быть во сне, отчаяние, которое захватило не только сердце, но и разум. Я поняла, что не хочу оставаться в таком мире и одновременно ощутила полный контроль над этой ситуацией и своим телом. Все было словно подернуто дымкой, оставалось смутным, переменчивым, но разум проснулся, силясь освободить меня от разъедающих душу эмоций. Кажется, это называется «управление сном» или что-то в этом роде, но, несмотря на полное осознание нереальности ситуации и своего присутствия в несуществующем мире, в своем собственном подсознании, мне не хотелось здесь больше оставаться. Боль была настоящей, многократно усиленной от потери близких людей, и она не поддавалась контролю разума.

Я должна была отсюда уйти, любым способом, а мне был известен только один выход, как можно покинуть какой-либо мир, – умереть.

Я вернулась в дом, не чувствуя своих ног, словно скользя над землей, движимая только своим сознанием, вошла на кухню, дотянулась до верхнего шкафчика. Коробка с лекарствами была там же, где и в реальности, но надписи на упаковках не читались, зато сами по себе вспыхивали в голове, стоило мне взять тот или иной пузырек или мерцающую алюминиевым блеском пластинку. Найдя нужное, но не зная его названия, просто каким-то чутьем определив, что этот пузырек – именно то, что я искала, я выложила таблетки на ладонь и разом проглотила.

Ничего не происходило, и я опустилась на пол, прижавшись спиной к твердой дверце кухонного шкафчика. Я интуитивно знала, что нужно подождать, пока таблетки подействуют в этом неожиданно ставшем реальным сне, но терпение было на исходе, и я как заведенная все сыпала и сыпала их на ладонь, отправляя затем в рот. Эти механические действия помогали отвлечься от все нарастающей боли в груди, а комок в горле был практически физически ощутим.

Постепенно сознание начало затухать, отправляя меня в легкую дремоту, а после погружая в долгожданное забытье.

Резкое, пронзительное ощущение холода накатило на меня в самом буквальном смысле. Я почувствовала, что задыхаюсь, что легкие наполняются ледяной водой, а меня все тянет и тянет вниз. Мыслей не было, разум передал управление рефлексам, моему внутреннему автопилоту, и я инстинктивно забарахталась, стремясь выплыть из глубины, двигаясь в направлении, противоположном силе тяжести. Холод влиял на меня странно, одновременно парализуя мысли и заставляя действовать единственно верным способом – не открывать глаза, чтобы не вводить в ступор еще один орган чувств, и двигаться вверх.

Мне казалось, что время движется невероятно медленно, но на самом деле хватило нескольких секунд и неожиданно сильных рывков, полных доселе не ощущаемым мной несгибаемым стремлением к жизни, чтобы оказаться на поверхности. Я глотнула воздуха, разрывая легкие, которые саднили от соленой воды, и закашлялась, вновь уйдя под воду. Но вынырнув вновь, все же открыла глаза и увидела вокруг себя бесконечную синюю гладь моря и чистейшее аквамариновое небо. От шока я не могла думать, лишь замерла в ужасе и непонимании и снова скрылась в толще воды, теряя сознание.

Второе пробуждение произошло так же внезапно, как и первое. Я резко дернулась, взмахнула руками в мощном гребке, готовясь вновь что есть силы стремиться вверх, но рука ударилась о спинку кровати, заставив зашипеть от боли, током пробежавшей вдоль плеча, заставляя открыть глаза, чтобы увидеть перед собой лишь глухую тьму. Я снова закашлялась, выплевывая воду, чувствуя, что вместе с ней скоро выплюну и свои легкие. Горло изнутри словно терли наждачкой, давая волю чьим-то садистским наклонностям, а меня скручивало и выворачивало наизнанку.

Неожиданно раздался стук в стену и обеспокоенный голос мамы:

– Саша, что случилось?

Я на автомате выдумала оправдание, даже не осознавая, насколько нелепо оно звучит посреди ночи:

– Ничего страшного, мам, подавилась просто.

Но мама, видимо, сама была не в себе от переживаний и, вместо обычной дотошной заботы о моем здоровье, лишь немного раздраженно прикрикнула:

– Будь осторожней!

Я почувствовала укол вины. Наверное, она спала, а я своим кашлем ее разбудила, вернув из блаженной пустоты.

Отработанным годами движением я протянула правую руку, нащупывая на стене выключатель, чтобы потом, увидев свою комнату в тусклом свете ночника, вновь ощутить приступ шока.

Вокруг меня по кровати расползалось мокрое пятно, которое никак не могло образоваться от одних только слез. И даже мелькнувшая стыдная мысль, что это то же, что со мной нередко приключалось по ночам в раннем детстве, так же быстро и исчезла. Я далеко не слон, что можно было бы ожидать при взгляде на размер пятна. Тихий стук капель оповестил меня о том, что пятно не ограничилось только кроватью и теперь вода стекает на пол.

Вся моя ночная рубашка была насквозь мокрой, волосы свисали холодными противными сосульками, саднящее ощущение в горле никак не проходило.

Все произошедшее совершенно не могло быть реальным, но тем не менее неопровержимые доказательства случившегося были передо мной, подо мной и на мне.

Пару минут назад я была где угодно, только не в своей постели.

Я встала с кровати на трясущихся негнущихся ногах и достала из прикроватного столика легкую пижаму, положив на видное место. Затем тихонько вышла из комнаты и прошмыгнула в ванную, где взяла пару махровых полотенец. Вернувшись, принялась вытирать сначала себя, а затем и пол, словно это самое обыденное действие – прятать соленую морскую воду с теплого ламината в пушистое полотенце, а затем тихонько выжимать его в раковину.

Постельное белье я просто скомкала и закинула в ведро под ванной, отодвинув как можно дальше к стене и решив, что утром обязательно простирну, пока мама не видит. Стоило вспомнить о ней, как внутри снова кольнуло и боль нахлынула с новой силой вместе с воспоминаниями о прошедшем дне.

Но я отогнала эти мысли, благо теперь было чем. Мягкий плед, расстеленный поверх толстого ворса ковра, приютил мое окоченевшее тело. Стоило голове коснуться теплой поверхности, как мысли стали быстро тускнеть, а потом и вовсе пропали. Я наконец-то по-настоящему уснула.

2

Утро встретило меня ломотой во всем теле и больным горлом. Первые слова выходили беззвучными, затем получилось хриплое карканье, но после пары кружек горячего чая мне удалость извлечь из своего горла хоть что-то членораздельное. Получив возможность говорить, я даже не обрадовалась. Атмосфера в доме была похоронная.

Когда муж привез сестру к нам домой, мама отвлеклась, а я получила возможность постирать белье без какого-либо надзора. Оно пахло сыростью и на вкус было горько-соленым, и я вновь осознала, что ночью произошло что-то невероятное.

Я мало говорила, хотя, казалось бы, должна пить эти последние минуты и часы с сестрой как амброзию, захлебываясь и моля о добавке, не отвлекаясь ни на что еще, но вопреки всему мне хотелось отвлечься. Мне опять хотелось быть где угодно, только не в этой комнате, чтобы не видеть несчастных и печальных глаз любимых людей.

Я вновь и вновь возвращалась мысленно к произошедшему. Как так получилось? Я вспомнила сон, который предшествовал тому, как я оказалась тонущей в бескрайнем океане. Он был практически реален, но тем не менее не оставалось сомнений, что мои осознанные действия в нем были всего лишь олицетворенными мыслями. Зато море, или океан, было абсолютно реально. При воспоминании о нем холод вновь пробирал до костей, а спазм сжимал горло.

Получалось, что я, если все еще пребываю в своем уме и не свихнулась от горя, а такой вариант определенно не стоило сбрасывать со счетов, каким-то образом переместилась в другое место. Я не хотела быть в том сне, и мое желание осуществилось. Это телепортация? Или я обменялась телом с кем-то утопающим? Что это вообще было? И как такое возможно?

Мысли двигались по замкнутому кругу, не находя логического объяснения, а нелогических, на грани фантастики, была масса. Не получилось прийти к единому выводу, но зато одно я поняла совершенно точно – это произошло. Чем бы это ни было, это случилось, и мне стоит только смириться с невероятным, даже если я не найду ему объяснения.

Поздней ночью, когда все вновь разошлись по своим комнатам, я достала старый учебник географии, сохранившийся еще со школьных времен, надела джинсы и футболку и уселась на пол, чтобы ничего не замочить в удачном случае (или неудачном, это смотря с какой стороны посмотреть). Затем подумала и перенесла настольную лампу поближе к себе, вытянув шнур на максимальную длину.

Небольшой кружок света охватывал только меня и раскрытый на коленях учебник, погружая окружающее пространство во тьму. Я открыла страницу с фотографией Парижа и уставилась на нее, пытаясь вспомнить те самые ощущения из сна. Я представляла себя там, воображала неровные камни мостовой под ногами, ночной прохладный воздух, огоньки Эйфелевой башни вдали.

Спустя долгое время гипнотизирования страницы, я поискала другое изображение. А потом еще. И еще.

Мои попытки оказаться в любом месте из изображенных на страницах не увенчались успехом. Я даже попыталась представить себя на своей собственной кухне, но все равно не сдвинулась с места.

В конце концов мне это надоело. Либо у меня получается перемещаться лишь во сне или исключительно после особо жутких кошмаров. Либо – а такую возможность все же не следовало так быстро отметать – мне все же померещилось произошедшее, а у воды, неожиданно оказавшейся в моей комнате, есть иное объяснение, недоступное моей, казалось бы, весьма богатой фантазии.

Переодевшись в пижаму, я легла спать, запретив себе маяться глупостями. Сон все никак не шел, я перебирала в голове странные события прошлой ночи, и какая-то трусливая часть меня радовалась, что есть что-то еще, способное увлечь мои мысли от реальности.

Я закрыла глаза, вспоминая тот сон. Ощущение, что все самое худшее, что я только могла придумать, произошло. Ощущение, что я не хочу быть здесь. Ощущение, что я не хочу иметь вообще никакого отношения к своей жизни в этом самом месте. Ощущение, что жизнь по капле уходит из тела, погружая в какое-то странное забвение, сродни обескровливанию, только в моем случае – отсутствию жизни.

Это ощущение было настолько реальным, настолько естественным, что я позволила ему повториться вновь.

Вдох – и я лежу на чем-то жестком, больно впивающимся в оголенные лопатки.

Я открыла глаза, увидела над собой голубое небо и ошарашенно замерла. У меня получилось!

Ликование затопило сознание, и я даже некоторое время не чувствовала боли от камней под спиной. Затем ощущения вернулись, и я недовольно поежилась, скосив глаза вбок. И правда камни. Крупные, покатые, они покрывали весь морской берег, упираясь в небольшой пологий холм, практически полностью каменистый с редкими вкраплениями желто-зеленой травы.

Было неожиданно тепло, и я рискнула опустить с камня ноги в воду. А вот она оказалась холодной. Мурашки пробежали по всему телу воспоминанием о ледяном сердце моря, и я резко отдернула ногу. Не знаю, как меня опять занесло к воде, но мне жутко повезло, что та сверхъестественная сила, которая вновь помогла мне убежать из дома, не окунула меня в глубину для бодрости духа.

Я вытянула ноги. Вроде обычные. Вроде мои. Затем взгляд переместился выше, на бело-голубые клетчатые шортики от летней пижамы, а потом я и вовсе догадалась зацепить рукой прядь волос, которые так же, как и на протяжении всей моей жизни, были русо-золотистыми. Жаль, рядом не оказалось зеркала, но что-то подсказывало, что я – это я и теория про обмен телами останется без доказательств. Ну и ладно, я не в обиде.

Поднявшись на ноги и расправив руки, словно крылья, я что есть мочи крикнула «э-ге-гей!», то ли пытаясь найти кого живого, то ли, напротив, желая удостовериться, что я здесь совершенно одна. Все-таки мой внешний вид не располагал к общению с аборигенами.

Послышался плеск. Я сразу же пожалела о своем желании с кем-либо пообщаться, потому что если я и ожидала общения, то определенно с суши, а не с моря.

В ответ на мои опасения в паре десятков метров от меня вода пошла рябью, затем мелкими волнами, которые становились все больше и больше. А потом из глубины стало появляться нечто большое, серо-зеленое и шарообразное. Вначале это нечто внушало страх лишь размерами, а затем из воды показалась гигантская, в два моих роста, усеянная мелкими зубами пасть.

Не успела я даже сообразить спрыгнуть с камня и попытаться убежать вглубь суши, как чудовище в мгновение ока оказалось передо мной, раззявив рот еще сильнее, хотя, казалось бы, это было невозможно. Я не могла пошевелиться, остолбенело наблюдая за приближающимися смертоносными клинками-зубами, но в последний момент инстинктивно вскинула руки вверх, пытаясь оттолкнуть это существо, вознамерившееся меня заглотнуть вместе с парой гигантских камней поблизости.

Зажмурив глаза и внутренне сжавшись, я уже приготовилась к самому страшному, как вдруг раздался громкий щелчок, а затем противный скрежет. И одновременно пришло осознание – я еще жива.

Я все же решилась поднять голову и уперлась взглядом в дивное зрелище – чудовище раз за разом кусало воздух, скользило зубами по невидимой преграде, но дальше нее, располагавшейся немного выше моих вытянутых рук, продвинуться не могло. Оно попробовало зайти ко мне сбоку, но я панически выставила перед собой руку, и снова эта жуткая рыбина осталась ни с чем.

Присмотревшись, я поняла, что преграда не такая уж и невидимая. Она словно включала в себя в некоторых местах какие-то тонкие нити, заставляющие свет иначе преломляться, так что я все же смогла обозначить ее контур.

Чудище не унималось, и я наконец спрыгнула с камня и убежала вглубь пляжа. Преграда сначала осталась на том же месте, мешая сомкнуть челюсти негостеприимному хозяину этой небольшой бухты, а затем я попыталась мысленно ее растворить. И как бы это странно ни звучало, преграда действительно растворилась в воздухе, возвращая рыбине простор для маневров. Но когда меня не сказалось рядом, она пару раз проплыла рядом с камнями, а затем вновь ушла под воду.

Я посмотрела на свои руки, зачем-то растопырив пальцы. Они были самыми обычными, и щит создавать не могли. Затем вспомнилось, как я его рассеяла мысленно, и это дало какое-то объяснение. Значит, дело не в жестах, а в мыслях.

Я села на очередной камень, но уже как можно дальше от воды, и стала представлять в метре от себя стену. Вот она слегка мерцает, немного проглядывают те самые нити… и у меня снова получилось. Я подобрала несколько камней с земли и попробовала кидать в нее. Они все отскакивали, но уже без звука, словно врезались во что-то, незнакомое с силой трения.

Ответ у меня был один – магия. Это место явно не из моего мира, и тут есть волшебство. И хотя я не чувствую каких-либо силовых потоков или там покалывания в кончиках пальцев, у меня получилось сделать что-то, совершенно невозможное там, откуда я родом.

Я убрала стену и попробовала представить, как один из камней, самый маленький, поднимается ввысь. Но он отказывался подчиняться мыслям. И второй тоже. И третий.

Я подняла руку ладонью вверх и мысленно заставила тонкие огненные потоки сплестись в один, образовав фэнтезийный фаербол. В моей голове вышло очень красиво, а на практике – не очень. Вернее, не вышло вообще ничего.

Мысли о собственном всемогуществе, только успевшие поселиться в голове от слишком легкого образования стены, стали ее быстро покидать.

Я вздохнула и поднялась с камня. Надо бы все же осмотреться.

Мой взор привлек холм, вот откуда вид должен быть обширным, и весь путь на него я то и дело создавала маленькие стены, затем кубы, затем шары, но они, как бы мне того ни хотелось, не двигались, застыв на одном месте пространства, так что приходилось их развеивать.

Путь на вершину был хоть и недалек, но труден. Несмотря на то что камни в основном были крупные и плоские, гладко обточены морем, шла я все-таки босиком, и спустя какое-то время стопы ожидаемо покрылись небольшими мозолями и ссадинами. Однажды я даже остановилась и присела на камни, закрыв глаза, стала вызывать ощущение того, как покидаю это место и перемещаюсь на маячившее перед глазами возвышение. Но попытки опять же не увенчались успехом.

Когда же я, ощутимо прихрамывая, добралась до верхушки холма и, окинув взглядом окрестности, обнаружила, что нахожусь на маленьком необитаемом острове с этой недоделанной горой в центре, я даже не удивилась. Проделать трудный, хоть и не особо длинный, путь и обнаружить, что я одна на всем этом крошечном участке суши, – это не самое страшное, что могло произойти с неудачником вроде меня.

Полюбовавшись с полчаса этим пустынным каменистым пейзажем, я все же нашла камень поудобнее, легла на спину и приготовилась к мгновенному путешествию домой. Стоило мне лишь подцепить краешком сознания знакомое ощущение уходящей жизни, или, как мне теперь казалось, души с ее материальной оболочкой, как оно полностью меня поглотило, а затем выплюнуло на родную кровать с мягким матрасом и простыней, знакомо пахнущей стиральным порошком с ароматом весенних цветов.

3

Я замерла, прислушиваясь к своим ощущениям. Одеяло так же укрывает меня сверху, и оно все еще хранит тепло моего тела. Я скосила глаза на прикроватный столик и посмотрела на тусклые цифры, светящиеся на темном экране мобильного телефона. По моему внутреннему времени, на том острове я пробыла недолго, около часа. Но спать я легла немного злая и расстроенная, поэтому мне не было дела до времени. Но, кажется, было около часа или двух ночи. Сейчас же часы показывали 01:47, и либо я вернулась в то же время, что и уснула, либо все же пропала на час. Благо день был тот же.

Эта загадка не давала мне покоя, а что-то внутри подзуживало, тянуло на подвиги. Я отчетливо поняла, что не смогу сомкнуть глаз этой ночью от такого количества впечатлений и невероятных открытий, как уже произошедших, так и ждавших меня впереди. Это новое для меня чувство – азарт – перекрыло все остальные эмоции, оставив глухую боль и отчаяние где-то на задворках сознания. Сейчас у меня была цель, нетерпение первопроходца звало вперед, запрещало останавливаться и даже не давало страху хоть на мгновение завладеть мной. Я чувствовала себя новым Гагариным, Армстронгом или Куком, и тяга к знаниям не позволяла оформиться хоть сколько-нибудь разумным доводам против этой затеи.

Мысли побежали вперед моего тела, подчиняясь одной задаче – не повторить совершенных ошибок. А они были, и самая явная – моя одежда. Мне повезло, что я не встретила никого разумного и никто не стал свидетелем того, как я щеголяла в крайне коротких пижамных шортиках. Но такое не должно больше случиться.

Что же надеть? Что-то удобное и комфортное, способное помочь мне в сложной ситуации, если вдруг придется уносить ноги или пробираться через джунгли? Но удобное в наше время означает спортивные штаны или джинсы, а это, как мне казалось, довольно спорная одежда. А вдруг там женщины не носят брюки? Или, если носят, женщина в мужской одежде равна по статусу воину? Какой же из меня воин с моим метром шестьдесят и худощавым телосложением? В бою я могу только бегать, да и то с такой скоростью, что исход не вызывал никаких сомнений. Интересно, если я умру там, то умру ли я и здесь? Что-то мне подсказывало, что да, и я вполне могла остаться тогда на морском дне или же переместиться на кровать, а с утра бы родители обнаружили на мокрой постели хладный труп утопленницы.

Так, решено, никаких брюк. И, на всякий случай, никаких коротких юбок, потому что не факт, что тогда я не пожалею о том, что не выглядела, как воин. Выглядеть, как девушка легкого поведения, – тоже то еще удовольствие.

Я порылась в шкафу и достала платье, которое надевала на свадьбу сестры год назад. Я была подневестницей, и мне предстояло облачиться в бледно-желтые тона, как и еще четырем подругам Оксаны. Мое платье было длинным, с кружевным верхом, на тонких лямках и с неглубоким вырезом, слегка приоткрывавшим грудь. Юбка из легкого летящего материала, который приятно холодил ноги в тот жаркий июньский день, не стесняла движений при танце. К наряду прилагались туфли на высоком каблуке, но, вспоминая сегодняшний подъем на каменистую вершину острова и опасения, что бегать все же придется, я остановилась на простых белых балетках, которых все равно не будет видно под платьем. Главное, чтобы я снова не попала в воду, вот это будет действительно неудачно, не в последнюю очередь из-за испорченного платья.

Я встала перед зеркалом и окинула себя взглядом. Платье было красивым, но, если там меня встретит эпоха Ренессанса или чего-то подобного, оно, естественно, окажется излишне простым. Но ничего лучше и, что не менее важно, длиннее у меня просто нет. Русые волосы под светом электрической лампы отливали золотом, но я не стала их собирать в прическу, оставив свободно спускаться ниже лопаток. Зеленые глаза с расширившимися зрачками возбужденно поблескивали в отражении, и рука тянулась их подкрасить, привести себя в вид, более подобающий такому выходному платью. Но образ моря и ледяной воды стоял перед глазами, и я не была уверена, что наведение красоты не окажется напрасным. Я знаю, что я симпатичная, а ямочки на щеках делали меня милой и придавали более юный вид, который вкупе с моим невысоким ростом превращал в кого-то более легкого и воздушного. Внешность была обманчива, скрывая под собой серьезную девушку двадцати двух лет с непростым характером и непроходящей болью в сердце.

Я посмотрела на свое отражение, потом на экран мобильного телефона, запоминая время. В этот раз решено было не ложиться на кровать, чтобы не оказаться случайно у кого-то под ногами или копытами. Я замерла, закрывая глаза. Теперь то ощущение приходило легче, стоило лишь сосредоточиться, вспомнить его, как оно мгновенно поглотило меня, растворяя без остатка.

Шум оглушил меня. Чей-то грубый и резкий голос зло матерился, другой кричал, срывая свой мощный командный тон на нечеловеческий рык: «Не отступа-а-ать!» Лязг оружия, пыхтение, отвратительный смрад, вбирающий в себя вонь немытых тел, пота, навоза и терпкий запах крови. Меня грубо толкнули, вынуждая распахнуть глаза.

Маленькое ущелье посреди высоких и острых шпилей гор было практически полностью забито народом. Живая баррикада из тел, закованных в грязные металлические доспехи, ходила волной, еле сдерживая превосходящий удар противника. Именно оттуда слышался лязг и крики, я же оказалась немного позади, среди хаотичного скопления раненых, больше напоминающих груды покореженного металла.

Приглядевшись, я поняла, что окружена вовсе не людьми, как мне показалось вначале. Издали было не разобрать, кто же внутри доспехов, но немало раненых мужчин с опущенными забралами лежали прямо на каменистой пустоши, ожидая, когда же им окажут помощь, чтобы вновь рвануть в бой. Их лица были в брызгах крови, но общие черты все же определялись: крючковатый и крупный нос, маленькие шустрые глазки, рот с то ли просто крупными зубами, то ли вообще с клыками. Но главным отличием от людей был их рост – все пробегающие мимо, в направлении ущелья, существа доходили мне до плеч или, в редких случаях, до мочек ушей.

Я растерянно озиралась по сторонам и даже начала думать, что невидима, так как никто не обращал на меня хоть сколько-нибудь пристального внимания. Пару раз меня снова задели плечом, на этом доказательства моей материальности закончились.

Из ступора меня вывел тот же командный полурык-полукрик:

– Эй, ты что тут забыла?

Я обернулась, практически безошибочно определяя обладателя громкого голоса. Его шлем был снят, и я смогла детально рассмотреть грубое лицо, покрытое то ли оспинами, то ли мелкими шрамами, мясистый нос, черные пронзительные глаза под кустистыми бровями и гриву сальных, давно не мытых волос, собранную в растрепанную косу. Он сидел прямо на земле, облокотившись спиной о деревянное колесо сломанной повозки, в то время как такая же грязная и неухоженная лекарка накрепко перевязывала его руку какой-то серой тряпкой.

– Я… – я запнулась, ругая на себя, что не удосужилась придумать хоть какое-то оправдание своему внезапному появлению на поле боя. – Я… случайно… тут появилась. Я не хотела, не знала, что тут такое…

– Колдунья, что ль? – Он недобро прищурился, а у меня перед внутренним взором пронеслись образы инквизиции и пылающих костров.

– Нет-нет, что вы, – затараторила я, так и не придумав объяснения, но решив переменить тему. – Я – Александра.

– Добро пожаловать, Лесандра, – процедил он, коверкая мое имя и не выглядя при этом радушным хозяином. – Мое имя Гронд, я тут главный. Не знаю, откуда ты появилась, но убирайся поскорее. Скоро будет жарко, как только они прорвутся.

Гронд кивнул в сторону ущелья, где живая волна теряла силу под мощью атаки противоположной стороны, грозясь обрушиться очередной лавиной покалеченных тел и еще больше ослабить тыл.

– Темная мать, держите оборону! Вы воины или соплюшки малолетние?! – гаркнул главный что есть мочи, заставляя меня подпрыгнуть на месте. Не знаю, что там насчет его боевых качеств, но силища в голосе определенно достойна звания командира. И тут же, противореча себе, намного тише добавил: – Не удержат.

– Что происходит? – Я могла уйти в любой момент, поэтому решила пока не следовать совету раненого существа.

– Беги, девка, совсем дурная, что ль? Неужто тебя Брор протащил тайком в телеге? Не смог в таверне расстаться? Или не доплатил, так ты сама за ним сюда притащилась? – грубо хохотнул Гронд и тут же скривился, когда лекарка особо туго затянула повязку. – Так он вон где, ему сейчас некогда с тобой миловаться, а всех твоих еще за мостом оставили. Таких дураков больше нет, баб в бой брать.

Несмотря на нелестное предположение о роде моей деятельности, мне все же хотелось выяснить у единственного разговорчивого чужеземца о том, что же здесь творится.

– Брор тут ни при чем. Так что здесь случилось? Кто прорывается?

– Ты блаженная, что ль? – сквозь зубы ответил Гронд, поднимаясь при помощи лекарки и облокачиваясь на телегу. – Тролли ломятся, а мы никак не можем ущелье потерять. Тут главные ландовые рудники, при них три деревни большие с оружейными, за нами – столица. Пустим ломак – перережут всех, не говоря уже о том, что торговать нам будет нечем.

Он поковылял вперед, еле передвигая ноги. Несмотря на то что лечили ему только руку, ногам, видимо, тоже досталось. Я отправилась следом за ним, лавируя между встречаемыми по пути ранеными или убитыми. Было совсем не страшно, все напоминало какое-то представление с неоригинальной батальной сценой, и лишь резкие запахи и крики, больно бьющие по барабанным перепонкам, убеждали в реальности происходящего.

Я словно со стороны оценивала ситуацию. Много раненых и убитых. Скорее всего, они не удержат ущелье. Будет еще больше смертей. Будет так же страшно, как в Средние века со всеми их грабежами и насилием. И при этом они на своей земле, в своем праве, но терпят поражение.

Быстрый взгляд на узкую долину между горами. Она не шире двадцати или тридцати метров, а вокруг горы, больше напоминающие частокол, чем место для жизни. Через них не пройти.

– Может, вам помочь? – Мысль оформилась в предложение действия. Я ведь могу, почему бы и нет?

– Ты вообще меч-то держать умеешь? – хмыкнул Гронд. – Удача хоть и отвернулась от нас, но не настолько, чтобы девок в войско брать.

– Считайте, что она к вам повернулась. Я. Правда. Могу. Помочь, – чеканя каждое слово, как можно убедительней сказала я, забегая вперед и преграждая ему дорогу.

Командир вперил в меня пронзительный взгляд, цепко осматривая с ног до головы. Первоначально скептическое выражение лица постепенно сменялось слегка удивленным. Уж не знаю, что в моем облике его убедило, что я все же не девка для развлечений, которых так любил загадочный Брор, но Гронд остановился и спросил:

– И что же ты можешь сделать?

Задумчиво посмотрев на ущелье, я прикинула, что, пожалуй, ту стену смогу поставить без проблем. Единственное, что вызывало опасение, – куча мала в том месте, где мне предстояло совершить чудо. А вдруг кто из «наших» останется по ту сторону? Или, еще хуже, кого-то разрежет пополам в лучших традициях фильмов ужасов?

– Вы можете приказать им отступить?

Гронд задохнулся от возмущения, грубое лицо покраснело, а сжатые кулаки явно свидетельствовали о том, что мое предложение не пришлось ему по душе.

– Я тебе не Брор, ты меня так просто не облапошишь! Тебя тролли подослали, ведьма? Думаешь, будешь мне тут в уши мед заливать, а я свое войско на гибель отправлю? Не дождешься! – Он грозно рыкнул и даже начал на меня слегка наступать, вынуждая попятиться.

Но я не теряла надежды совершить сегодня подвиг. Мне ли не знать, как порой хочется чуда? И вот я здесь, готова приступить к его исполнению, а заказчик сопротивляется! Никогда не обладала даром красноречия, фокусов эффектных у меня тоже в запасе нет, чтобы доказать всю серьезность намерений, но убивать кого-то случайно я определенно не собираюсь.

– Гронд, поверь мне. Тебе нечего терять. Ты сам знаешь, что твое войско не сдержит ломак. Либо ты рискнешь и доверишься мне, либо упустишь шанс их остановить. Я не знаю, сколько еще смогу тут пробыть.

Он замер, недоверчиво глядя на меня, и я съежилась под этим пронзительным взглядом сильного и опытного воина.

Кто я такая, чтобы указывать ему? А вдруг у меня не получится? Вдруг тут какие-то другие условия? Вдруг атмосфера или близость тех самых рудников не дадут мне осуществить задуманное? Но я должна рискнуть вместе с ним. Только вот у меня на кону ничего не стоит, кроме возможных угрызений совести.

Что-то в моем облике все же смущало его, заставляя прислушиваться. Гронд хмурился и никак не мог определиться, как же ему поступить.

А затем рука его медленно потянулась за спину, и я отпрянула, ожидая, что он вытащит оттуда меч. Но, вопреки моим опасением, командир достал грязно-серый витой рог, покрытый засохшими каплями крови, скорее всего, попавшими на него в пылу битвы. Он еще раз коротко взглянул на меня, а потом повернулся в сторону ущелья и что есть мочи подул. Гулкий низкий звук заполнил поле брани, отчего мне показалось, что горы содрогнулись, а земля под ногами слегка завибрировала. Я растерянно взирала на воина, не понимая, что же это означает, когда он оторвался и коротко приказал:

– Действуй.

Его отряд застыл на мгновение, воспринимая призыв к отступлению, а потом довольно шустро начал рассыпаться. Кто бежал в нашу сторону со всех ног, кто отступал спиной вперед, вытягивая меч в сторону врага, который не преминул воспользоваться неожиданно возникшей брешью. Я, выждав совсем немного, представила на том месте образ стены, ее мерцание, вспоминая, как она защищала меня и ничего не пропускала внутрь себя. Она, движимая всего лишь мыслью, тонкой и невероятно прочной пленкой растянулась от одного края ущелья к другому. Я видела, как несколько огромных фигур, вполовину превосходящих размерами отступающих, с размаху врезались в стену и отскочили. На всякий случай мысленно продлила ее метров на двадцать вверх, чтобы уж точно никто не смог пересечь это препятствие.

Часть воинов Гронда быстро сориентировалась в ситуации, хотя удивленные возгласы все же звучали повсеместно, и принялась вновь наступать на ту горстку вражеского войска, которая все же прорвалась вслед за отступившими и оказалась по эту сторону стены. Я насчитала около десятка возвышающихся надо всеми фигур, но, по всей видимости, это не было большой проблемой. На моих глазах их количество стало резко сокращаться. Я отвернулась. Пусть они и далеко, пусть ощущение нереальности происходящего до сих пор меня не покидает, наблюдать за чужой смертью не хотелось.

Гронд взирал на меня с каким-то детским восторгом, слишком странно смотревшимся на его огрубелом лице.

– Никогда не стоит терять надежды, Гронд, – я улыбнулась, хотя эти слова болью отозвались в моем сердце. – Удача любит храбрых.

Я облегченно вздохнула про себя. Доброе дело удалось. Я спасла много жизней сегодня, совершенно случайно оказавшись в нужное время в нужном месте. Этому войску повезло, удача сегодня и правда была на их стороне.

И тут я почувствовала знакомое ощущение. Я его не призывала, но меня словно выдернуло из этого места. Не успев ничего сообразить, я выдохнула.

А вдох сделала уже в своей комнате.

4

Сердце замерло, не в силах поверить в случившееся.

– Черт, черт, черт, – закрыв руками лицо, я бессильно рухнула на кровать, не сдерживая слезы. Они полились, иссушая и без того измученные глаза, и я даже не стала предпринимать попытки их остановить.

Я виновата. Как, как это могло произойти? Почему я оказалась дома? Неужели все-таки какая-то мысль мелькнула на краю моего подсознания, и именно это и выбросило меня оттуда? Хотя какое это теперь имеет значение?

Благое дело совершила, да? В чудотворца решила поиграть? Сжав руками голову, словно это могло остановить обрушившуюся лавину отчаянных мыслей, я взвыла, осознавая содеянное. Люди доверились мне. Я им помогла, дав надежду, краткую надежду, а через несколько минут пропала. Каковы шансы, что стена не пропала вслед за мной? Я же ее создала, а теперь меня там нет. И сотни людей, не верящие своему счастью и отступившие со сложенным оружием, все же потеряют ущелье и не смогут сдержать троллей.

Легкая дымка нереалистичности развеялась, я поняла, что заигралась. Нельзя было принимать такое решение. Нельзя шутить в таких ситуациях. Нужно думать головой. Нужно было предусмотреть такую возможность, но я возгордилась от приобретенного дара и в результате накликала смерть на множество живых существ.

Может, еще можно все исправить? Я ведь не пробовала перемещаться в знакомое место, вдруг получится? Вдруг я успею хоть что-то исправить? Если надо, я сколько угодно времени буду сидеть рядом с этой стеной, чтобы никого внутрь не пропустить.

Отчаянная надежда искупить свою вину вернула мне решительность действий. Я быстро отправилась в ванную, умылась, прихватила из кухонного шкафа пару булочек и стеклянную бутылку с молоком из холодильника, так как времени налить обычную воду не было, и в расчете на долгое пребывание у ущелья шагнула в свою комнату, одновременно представляя уже привычное ощущение переноса и знакомое поле.

На меня дохнуло жаром, и, даже не успев еще открыть глаза, я поняла, что ошиблась. Остатки слез мгновенно высохли, резкий обжигающий ветер опалил щеки, бросив в едва открывшиеся глаза горсть песка, словно говоря, что так мне и надо.

Я оказалась посреди пустыни, и повсюду, куда хватало взгляда, простиралось белое сухое море под нависающим глубоким синим небом. Я подняла глаза, всматриваясь в бескрайнюю даль, от которой веяло спокойствием и незыблемостью.

«Простите меня», – вот единственное, что звучало в моей голове.

Я не смогла исправить содеянного и никогда об этом не забуду. Я недостойна этого чистого неба. Я недостойна этой красоты.

На миг мелькнула мысль остаться здесь. Наверняка я не выдержу этой изнуряющей жары, и долгожданное освобождение от горечи и отчаяния, с которыми я уже сроднилась, не заставит себя долго ждать. Это было бы лучшим выходом. Самым легким выходом. Не так давно я произнесла пафосную фразу об удаче и храбрых, но для трусов вроде меня удачи не предусмотрено. Так почему бы не сбежать от этих чувств?

Нет, я так не могу. У меня есть семья. Я должна быть с ними, мама не перенесет две потери сразу. Я должна ее поддерживать, я должна поддерживать Оксану и забыть о себе. Меня нет. Все, что я чувствую, не имеет значения перед тем, что я обязана делать.

Я повернулась на месте, окидывая пустыню последним взглядом, прощаясь с мыслью об освобождении. И замерла. Вдали я отчетливо видела что-то темное, выделявшееся на фоне бескрайних песков и чуждое этому месту.

Не медля ни секунды, я направилась туда, сама не зная зачем. Солнце нещадно палило непокрытую голову, и я прикрыла лоб рукой, создавая хоть какую-то тень. В этом переходе было что-то мазохистское, я практически наслаждалась обжигающими лучами, которые виделись мне неким наказанием. Мелькнула мысль бросить пакет с провизией, но я тут же себя одернула. Незачем засорять чужой мир, и так натворила дел.

Песок противно шуршал в балетках, надетых на босу ногу, от этого трения появлялись мозоли, приносящие боль. Но я не останавливалась. Моя боль вообще не имеет никакого значения.

Когда я достигла цели, мне показалось, что передо мной груда мусора, какой-то ком одежды, непонятно как здесь оказавшийся. Но неожиданно он пошевелился, повернулся, и на меня взглянули два серых глаза на покрасневшей шелушащейся коже. Лицо этого человека было ничем не скрыто, но изначально я видела только эти сверкающие зеркала в обрамлении дрожащих ресниц. Я загородила ему солнце, и стоило мне отойти в сторону, как он прищурил глаза от яркого света, при этом не сводя их с меня.

Я ахнула. Теперь, не будучи в тени моего тела, его сгорбленная фигура предстала во всей красе, и я поняла, что это ребенок. Маленький мальчик лет семи-восьми, непонятно как оказавшийся в этом гиблом месте. Если я до этого думала, что жизнь просто ужасна, то теперь чувство отчаяния углубилось в тысячу раз. Передо мной умирающий ребенок, оставленный здесь непонятно кем, и я не в силах его спасти.

– Пить… – еле слышно прошелестели его губы, и я, не мешкая, достала молоко и поднесла к его губам. Сначала он никак не реагировал, потом облизнул обожженные губы и вцепился стальной хваткой в мою руку, не давая ее отвести. Мальчик судорожно глотал живительную влагу, кашлял, давился, но, судя по цепким пальцам, его состояние было уже не таким плачевным.

Сделав еще пару глотков, он нехотя отодвинул мою руку, оставив на запястье красный след от своих пальцев. Сел на землю, не сводя с меня немигающего настороженного взгляда. Черный ежик волос делал его похожим на нахохлившегося воробья, и все внутри сжалось от жалости к этому ребенку. Как его могли здесь бросить, он ведь еще такой маленький?

Но вместо слов, проклинающих неизвестно кого, я спросила:

– Ты хочешь есть?

Он кивнул, и я под его пристальным взглядом вытащила две булочки. Как хорошо, что я додумалась их взять!

Мальчишка вгрызся в булку, словно не ел в жизни ничего вкуснее. Я с сомнением и беспокойством смотрела на него, так как помнила советы из школьного курса по основам безопасности жизнедеятельности, что нельзя голодающим давать тяжелую пищу. Но ничего другого у меня с собой не было.

Резкий порыв обжигающего ветра снова кинул в меня горсть песка, заставляя отвернуться. Я ему была благодарна за то, что отвлек. Песок снова попал в глаза, и теперь слезы как будто появились только из-за него. Если бы не тяжелый комок в горле, даже я могла бы в это поверить.

Мальчик закончил есть первую булочку, но ко второй приступать не стал, запасливо пряча в сумку на плече. Помимо сумки, из-за нее выглядывали еще две рукоятки, и у меня в очередной раз сжалось сердце. Оружие?

Поднимаясь на ноги, он слегка пошатнулся, и я незамедлительно придержала его за плечо. Он хмуро зыркнул на меня из-под темных бровей, но не отстранился. Оказалось, что он совсем не намного ниже меня. Наверное, вырастет высоким. Если вырастет.

И тут я это вновь почувствовала. На этот раз ощущение, что меня тянет назад, не было неожиданностью, наверное, в глубине души я его ожидала, поэтому успела уловить мгновение, когда мое сознание помимо воли начало отдаляться.

– Береги себя, – сказала я и порывисто обняла незнакомого мальчишку, попытавшись вложить в это объятие все свои добрые пожелания ему и все душевное тепло, которое я только могла дать. Потому что больше дать мне было нечего.

Оказавшись на пороге родной комнаты с вытянутыми руками, я поняла еще одну вещь об этой своей странной особенности. Людей я с собой захватить не могу.

5

Оставленный ребенок, настороженно взирающий на меня, так и стоял перед глазами. Кажется, за эту ночь я испытала столько эмоций, что их хватит на всю мою будущую жизнь.

Теперь, оказавшись посреди ночной летней прохлады, тело дало о себе знать. Горло, и без того больное от купания в ледяной воде, требовало жидкости, грозясь ссохнуться и лишить меня дара речи на неопределенное время.

Я налила себе кипяченой воды из графина, потом вышла на улицу. Легкий ветерок закружил ткань юбки, заигрывая с ней, и принес телу долгожданную прохладу. Кожа под его умелыми прикосновениями переставала болеть, и воспоминание об опаляющих лучах постепенно улетучивалось. Я разулась на вымощенном плиткой крыльце, давая свободу ногам, и принялась вытряхивать из балеток песок. Его сразу подхватывал ветер и уносил без следа.

Неожиданная мысль заставила меня броситься назад в комнату. Я ведь засекала время! И в своих переживаниях забыла на него посмотреть. Экран мобильника мне сообщил, что прошло всего лишь тридцать минут. И все они, думается мне, я провела носясь по дому в перерывах между перемещениями. Это что же, получается, я возвращаюсь в тот же самый момент времени, когда пропала? Но при этом со мной все же происходят изменения: горло раздирает от морской воды, кожа горит от жаркого солнца. Наверное, если бы я там провела лет пять, то вернулась бы домой немного постаревшая и изменившаяся. Значит, мое собственное время жизни идет, как и положено, отмеряя секунды до ее логического завершения.

Но новое открытие меня не расстроило. Не хватало еще прожить жизнь удвоенной длины, осознавая, что мои близкие этого лишены.

Сна по-прежнему не было ни в одном глазу. Я вновь надела балетки и упрямо принялась представлять ущелье. Надежды на возращение практически нет, но это не значит, что я не должна попробовать вновь.

Перемещение, как и всегда, далось легко. Лишь ночные звуки за окном моей комнаты сменились тишиной. Не было ни воды, ни жара, ни лязга железа.

– Ну наконец-то! – взволнованно произнес чей-то голос.

Обернувшись на звук, я увидела мужчину, сидящего за монументальным деревянным столом красного дерева. Он был немного полным, и его и без того круглое лицо казалось похожим на румяный блин. Лысина уже вступила в борьбу с его волосами и одерживала победу. Серые глаза пристально наблюдали за мной, а на губах замерла странная улыбка, то ли предвкушающая, то ли просто радостная.

Я оглянулась по сторонам, ожидая увидеть здесь кого-то еще, ведь он же обращался к кому-то. Но мы были вдвоем в этом кабинете, густо уставленным стеллажами с каким-то свитками, книгами, фигурками и странными приспособлениями.

– Вы это мне?

– Тебе, моя долгожданная, тебе, – говоря это, он широко улыбнулся, и весь его вид выражал радостное нетерпение. – Присаживайся.

Мужчина протянул руку, приглашая меня устроиться в кресле напротив. Меня даже заинтриговала эта ситуация. К тому же вокруг действительно не было никого, кто мог бы нести угрозу. А руки хозяина кабинета покоились на лаковой поверхности стола, на котором, кроме странной деревянной свистульки, не лежало ни единого предмета. Я неторопливо приблизилась к креслу, все еще ожидая подвоха, но поза мужчины была спокойна и расслаблена, так что в конечном итоге я присела, раз уж меня ждали.

– Не беспокойся, я не причиню вреда. У меня есть для тебя только деловое предложение, не более того. – Он решил меня успокоить, видя не сходящую с лица настороженность.

– Не знаю, чем я могу быть вам полезна. Вы понятия не имеете, кто я и что умею делать.

– Ты – пространственный маг, и мне этого достаточно. – Он усмехнулся, словно говорил очевидные вещи. Наверное, для него они такими и были. Но не для меня.

– С чего вы взяли?

– Ты откликнулась на зов манка. – Он протянул руку, указывая на единственный лежавший на столе предмет. – А на его зов мог явиться только пространственный маг, да и к тому же твое появление далеко не похоже на выход из портала. Я уж думал, мне Гарреш подделку подсунул, когда ты после первого зова не явилась. Но во второй раз я дунул сильнее. Правда, все равно пришлось подождать.

Его лицо приняло обиженное выражение, словно я действительно была обязана явиться в срок. Не знаю, как там насчет зова, я ничего не почувствовала. Или… почувствовала? Что-то же меня выдернуло оба раза из тех мест, куда я отправлялась? И это определенно не подчинялось моим желаниям.

– И как он действует? – попыталась как можно спокойнее произнести я, сжимая до боли кулаки. Эта злость ни к чему, вряд позвавший меня мужчина знал, чем я там занимаюсь и как сильно была нужна моя помощь.

– Ну… я не маг, а лишь коллекционер, – он виновато развел руками, – поэтому знаю только принцип действия. Я должен дунуть в него, призывая тебя, и ты через какое-то время появишься. Когда еще неопытный пространственный маг пытается переместиться, его можно сбить с пути и призвать к себе. Но придется подождать, так как он может быть в нашем мире, и тогда его выдернет из него, чтобы он оказался в своем родном, а уже в следующий раз, когда он захочет вновь переместиться, его притянет в нужную точку. В первый раз я дунул слишком легко, боялся, что он может грубо подействовать, а мне не хотелось с тобой ссориться. Но пришлось повторить зов по всем правилам. Извини. Я не знаю, что вы чувствуете при этом.

Теперь все встало на свои места. Меня выдернуло с поля боя, но зов был слишком слаб, и я смогла снова произвольно переместиться, оказавшись в итоге в пустыне. Но затем меня выкинуло и оттуда, и теперь я оказалась, наконец, у зовущего. Интересно, он теперь всегда меня призывать будет, как джинна? Хотя вроде бы в своем мире я не чувствовала никакого постороннего влияния, видимо, манок действителен, только когда я нахожусь в некоем межмировом пространстве.

– И что же теперь? Вы меня будете призывать, когда вам заблагорассудится? – Злость в моем голосе все же прорвалась наружу, но особенно испуганным мужчина не выглядел. Скорее, просто обеспокоенным.

– Нет-нет, что ты! – воскликнул он. – Если мы договоримся, я деактивирую манок, и он больше не будет звать тебя. Могу отдать его тебе, если так тебе будет спокойнее, но тогда он лишится магии.

– А если не договоримся? – Этот вопрос меня волновал намного больше. – Вы будете меня призывать раз за разом?

Видимо, такой вариант мужчина не рассматривал, поэтому выглядел слегка растерянным.

– Я все же надеюсь, что договоримся. Я честный… хм… почти честный торговец, но известный коллекционер. У меня есть деньги, сколько нужно, я тебе заплачу. Мне необходимо всего лишь обезопасить свою коллекцию, вот и все. Просто вынь ее из нашего пространства и замкни на мне, я знаю, что вы легко работаете с материей других миров.

А вот это новость. Он про стену, что ли? Но разве ее можно замкнуть? Разве она не исчезнет, когда уйду и я? Слабая надежда возникла в моей душе, и его ответа я ждала уже с замиранием сердца.

– А разве пространственная стена не пропадет, когда я уйду?

– Если ты захочешь, то нет. Я не знаю, как это работает. Ты должна подумать, что она принадлежит мне, что только я и мой сын можем войти в этот зал и что она останется там и после моей смерти. У вас же нет никаких плетений и заклинаний, все на одних мыслях.

Надежда рассыпалась в прах. Ни о чем подобном я не думала тогда точно.

– Хорошо, я сделаю это. Мне не нужны деньги. Только ответы на вопросы… – я замерла, не давая своему сердцу вновь обмануться ложной надеждой, но продолжила: – и совет.

Мужчина улыбнулся и поднялся из-за стола. Он тоже оказался невысок, с меня ростом, но лицо у него было вполне человеческое, так что я постеснялась спрашивать, к какой расе он принадлежит.

– Отлично. Пойдем, нам нужно в другой зал. – Хозяин дома замер в дверях, пропуская меня вперед. – Кстати, я так и не представился, где мои манеры? Меня зовут Гидеон из рода Брор.

Мы вышли в просторный коридор, отделанный светлым мрамором с оранжевыми крапинками. Яркий свет проникал сквозь высокие окна, играя на статуях из светлого камня и отражаясь от гладкой поверхности кадок для цветов. Мне эта обстановка напоминала зал музея, и это лишний раз подтверждало, что Гидеон не соврал о том, что коллекционер.

Страницы: