Комиссар, или Как заржавела сталь…

– Василий! Только не гони! Тише едешь – дальше будешь…

– Как поедем-то, Сашок?.. По кольцевой, на Тёплый Стан… через Мосрентген… Или с выездом на Киевское шоссе, с поворотом на деревню Саларьево?.. – рассмотрев дорожную карту, спросил Василий.

– Давай через Мосрентген… Перед Саларьево, на Киевском, пост ГАИ… Не дай бог привяжутся… Это не так, да то не сяк… накладные не понравятся… Не-е, поедем через Мосрентген… Хоть и чуть подальше ехать, но ближе аплодисменты встречи… – с таинственной пафосностью произнёс я и улыбнулся… – Ну чего смотришь на меня, Вася, рот открыв?! Гляди вперёд!.. Заводи бибику, трогай!..

Не доехали мы до части где-то с полкилометра… Сломались… Лопнула правая задняя рессора…

– Дохлопался! – в сердцах завопил я на шофёра…

– Чего дохлопался-то?.. – злой непоняткою спросил он, рассматривая заднюю ось и сильно накренённый борт машины…

– Да всё хлопал по ней, когда ехали! Ласточка, видишь ли, ему нужна! Хорошо хоть, не перевернулись! А то было б как в сказке: головушки кряком, рулончики в ряд, буерак опрокинул коммивояжёрных солдат…

– Всё шутишь?! – огрызнулся Василий и, присев на корточки, стал тупо рассматривать задний мост…

– Нет, Вася… Не до шуток… И, как поётся в шофёрской фронтовой песенке – а помирать нам рановато, есть у нас ещё дома жена…

– А ну тебя, балагур… – И закурил в расстроенных чувствах, сплёвывая горечь на асфальт…

– Ну ты, Вася, тут сиди покамест… Никуда не ходи и никого не подпускай… а я в часть, за помощью… Леденцову доложу о трагедии… Полчаса, не больше… Ты только водку не начинай с горя пить…

Вася жестом отчаяния показал мне, куда торопиться, и обидчиво отвернулся… Сокращая путь, пробежал сайгаком через постоянно открытые ворота «проходного двора» соседнего стройбата, вплотную примыкавшего к нашей части. Влетел в казарму…

– Где ротный?! – крикнул я срывающимся фальцетом ковырявшему в носу постовому дневальному…

Тот, испуганно дёрнувшись, забалаболил на непонятном дурмерском санскрите:

– А… а… а… низном… низном…

Сгоряча махнул рукой: «Всё понятно, сольдатм!..»

Ворвался в старшинскую с ветром тревоги и буйной радости, внеся испуганный переполох в двух денщиков-каптёров, массажирующих Бубенцову спину и пятки…

– Ко-о-ля! Мы сломались! Слышишь?! Хватит балдеть!.. Мы сдулись, как воздушный шарик у Винни-Пуха… почти достигнув цели!.. Целая машина бархата! В полукилометре отседова!.. Нужно быстрее перегрузить! Кабы ушкуйники соседней части не пронюхали про товар!..

Старшина привстал с койки, свесив босые ноги. Цыкнул на каптёров, чтобы те сделали «шляуфон» из комнаты и плотно закрыли дверь…

– Никого ко мне не пускать! – крикнул он им вдогонку… – Ну чего ты, Борисыч, раскудахтался, как молодой индюк… Сопли истеричные по всей казарме развесил… С рассудком, по порядку расскажи всё…

Сдерживаясь от волнения и не сбиваясь на частности и нюансы командировки, я доложил, чего привезли и где стоит сломавшаяся машина… И что рулоны-катки весят по пятьдесят килограмм…

– А в ширину?..

– Чего в ширину?! – на нервах, взбудораженно переспросил я…

– Ну в ширину катки, бл…, эти самые!..

– По шестьдесят сантиметров, Коля, будут… Ты о чём?! Спасать ситуацию надо!

«Сбагрит этот Вася товар налево!..»

– Значит, комнату обклеить лимонным бархатом получится… – смакуя, размышлял вслух в эти тревожные минуты старшина Бубенцов…

– Обклеишь! Обклеишь, Петрович! Ты только скорее машину найди! И персонал грузчиков…

– Ты вот что, Борисыч… Беги обратно к машине и жди… Сейчас должна подъехать рота с объектов… Направим к тебе провинившийся взвод… Надо доложить Леденцову… Поменялся он в графике специально для этого случая, когда ты ему с фабрики позвонил… Вечером дежурство по части принимает… Извёлся, изнервничался, тебя с товаром ожидая… Час назад приходил, тебя вспоминал… Почему-то Борисканом называл… Пинков-пилюлей кособольным солдатикам и дневальным понараздавал… Говорил… если приедет комиссар пьяным и без машины… арестовать и посадить в пристроенную кладовку… где хоронятся старые заплесневелые валенки и такие же крысы… Чу-ует рысью что-то?! На расстоянии…

Я на мгновение опешил, услышав про «чутьё-мутьё» Жоржича… Ведь я про водку и планы Васи-шоферка с видами на ремонтные гаражи его не посвящал… «Надо забежать в штаб и самолично доложить обо всём Леденцову…» Однако тот был лёгок на помине… Раздалась команда дневального на тумбочке:

– Сми-р-на-а! Дежурная по рота – на виход-а-а! – И коверканное приветствие-доклад командиру роты…

Я мигом вылетел из каптёрки ему навстречу:

– Георгий Львович! Георгий Львович!..

– А-а… Борисыч?! С вечерними лошадьми изволили приехать?! А где же самосвал драгоценной рухляди? – с сарказмом, нервно подёргивая коленом и слегка пристукивая тоненько скрученной газетой «Правда» о ладонь руки («А внутри, наверное, арматурка…» – мельком подумал я), архаичным трёп-приветствием встретил меня Леденцов.

– Мы приехали! Приехали, товарищ старший лейтенант! Машина стоит в пятистах метрах от части! На мосрентгеновской дороге! Сломались мы! Лопнула задняя рессора! Зайдёмте в канцелярию, я быстренько всё вам доложу…

Через пять минут я вприпрыжку бежал обратно к бедолажной машине… Василий, как ни в чём не бывало, сидел на бордюрном камне и жевал в зубах нераскуренную сигарету…

– Ну что нос повесил, Уточкин?! – переходя на шаг, окликнул я его и весело пнул ботинком колесо, подойдя к машине…

– Вообще-то, моя фамилия Селезнев… Ну а что насчёт тягача? Помощь будет?.. А то пока здесь камень просиживал, тебя дожидаясь, плохие мысли начали в голову закрадываться… Думал, бросил ты меня… Намеренно… Воспользовался ситуацией… Ну чтоб, значит… и товар заполучить, и уазик мой разобрать до винтика… Смешком, взахлёб глумясь, рассказал всё товарищам-сослуживцам… И теперь зырите на меня сквозь заборные щели и ехидно втихаря смеётесь, дожидаясь темноты… когда я не выдержу ожидания, брошу машину и отправлюсь в город… Или того ещё хуже напрессовывается сюжетец… Лопатой по голове!..

– Недооцениваешь ты нас, Вася… – зло заводясь, перебил я его… – Тут тебя и съесть могут… Да ещё под ящик водочки-то!.. Рассказывают, в прошлом годе нашли тут, недалече от кладбища, в овраге, обглоданные косточки… А рядом следы от кострища и ржавый котелок с солдатскими ложками… И вырезанную ножичком надпись на брёвнышке, на котором, по-видимому, и сидели обедающие: «Вкусный был Гена». И теперь никакие генетики-криминалисты не установят, кто же сожрал Гену! Потому что у него остался только один выход…

– И-и-и… к-к-какой же?..

– Ну ты, Василий, со страху логику совсем в мозгах потерял…

Тут его осенило, и он пукнул…

– Правильно задница тебе подсказывает… Вот так-то, Вася!.. А то зырят за ним! Когда в город он пойдёт! Проще к людям и делам ихним относиться надо, шофёр Селезнев… А с Уточкиным я прям в самую точку попал… Только плюс на минус поменял… Уточка ведь женского рода?..

– Ты это… к чему клонишь?..

– Да бредни накрученные, как баба, распыляешь в душе своей… А Уточкиным тебя назвал в честь известного русского автогонщика в начале двадцатого века… Ну когда эти самые велосипедные машинки бегали… Да и потом… есть в тебе что-то птичье, с молоком, наверное, впиталось… Всю дорогу ласточку хотел из ишака сделать… А сам, оказывается, Селезнев… Не маловата ли попа?!

– Чья?! Да моя!.. По сравнению с твоей!..

– Ласточкина!.. Селезнёв!..

– Селезнев я! Се-ле-знев! Понятно?!

– А ты что подумал, Се-ле-знев?! Панику-то сопливую разводишь, как индюк! Лопатой совковой его по голове огреют! Растащат машину до винтика! А я вот Леденцову доложил о твоей беде… С механиками и гаражом он поможет, разденут и переберут твою колымагу… Стрижом-болидом величать будешь! А сейчас давай-ка переставим ящик водки из кузова к тебе в кабину… Пассажирить больше не придётся, пока взвод тягачей не пришёл…

Василий удивлённо-немым вопросом посмотрел на меня с приоткрывшейся знаком – выпяченной нижней губой…

– О! Блин!.. Про стрижа обмолвился – и челюсть отвисла… – отрядил я балагурный реверанс в его сторону…

– Да я про взвод тягачей не въехал!..

– А-а! – просмеялся я… – Три солдата из стройбата заменяют экскаватор… А тягачами им быть ещё сподручнее… Так что засунут длинную толстую трубу под задний мост полуторки… приподнимут с обеих сторон, а на переднем ты, Вася, в кабине рулить будешь… А тягать, спрашиваешь, кто будет?! Так солдатики на вожжах до гаража и пробурлачат…

– Так надо же здесь, на месте разгрузиться… Чтобы им полегче было!..

– Перекантуемся мы в гараже… Надо, чтоб никто не увидел из других рот… И не растрезвонил по всей военной Хованщине…

– Так жалко же солдат… Тяжело им будет…

– Какой жалостливый, блин, стал!.. Пять минут назад… вопил на восходящую луну: «Разде-е-нут! Кара-у-ул! Карманы вывернут до самой рамы!..» А как спасенье пришло – нравственно-эстетическую мораль иссякать начал… Тогда давай я за руль сяду! А ты… веник-опахало из берёзовых ветвей наломай и обмахивай тягачей-солдатиков… Чтоб им не жарко было… И всякая кровопийная гнусь не кусалась… А то – жалостливый, заботливый стал! Хошь, тебя коренным, по центру, запряжём!..

– Ну ладно! Ладно, Сань!.. Чего ты?! Может, треснем по соточке? А то колбаса с сыром запариваться в бардачке начали…

– Запариваться ща бурлаки будут!.. А мы как всё оформим – тебя в гараж, бархат в кладовую… Сядем чинно в канцелярии или в каптёрке старшинской и хорошо почаёвничаем!.. Потом Леденцов не любит, когда симпозиум без него открывают… Да и знает он о твоей проблеме в коротких, бойких выражениях – совсем мало… А про эликсир – совсем ничего… Так что подождём!..

На темнеющем в сумерках фоне забора появилась строевая группа военнослужащих, которая вытекала из ворот соседней части. Слышались громкие сержантские команды:

– Шире ша-аг! Под-тяни-ись!..

– Наши ли идут?.. Ромбом, свиньёй выползают… – настороженно вопрошал и рассуждал я вслух, чем приводил в беспокойство Селезнева, тоже напряжённо вглядывающегося в вечернюю, тёмно-серую даль…

– Ускорить шаг! Не отставать!.. – всё резче и отчётливее звучали голоса командиров…

«Когорта» приближалась… В смешанном тускловатом свете луны и почти зашедшего солнца поблёскивали ломы и лопаты, которые издалека можно было принять за секиры с копьями…

– Шире шаг! Выровнялись!..

– Ща прикажет на изготовку опустить… Ломы-копья и лопаты-секиры… – иллюзорно поддаваясь мыслям, брякнул я, отягощая нервозную обстановку…

Тревожность передалась Василию.

– Сань… А, Сань!.. Взвод-то чей? Ребят-то узнаёшь?..

– По-моему, не наши…

– А кто же тогда?! – Шофёр заметался в «прострационном» смятении… От меня к машине… от машины ко мне… – Чьи солдаты, Са-ня?! Кто – эта-а?!

– Чего орёшь, бл…?! Бедуины фантомных явлений! Ща растворятся… или душить начнут…

Беспокойство нарастало и во мне…

– Так ты их не узнаёшь?.. Может, убежим, пока не поздно?! А-а?!

– Теперь уже стой, Вася, до последнего… Догонят – затопчут сапогами… Басурмане торговаться любят, в базар играться… Ты им – понравившуюся машину… Они тебе – ремень солдатский… Ты им – бархат… Они тебе – сапоги… Ты – ящик водки, ими же обнаруженный… Они – рикшей со строительными носилками до автобусной остановки в город… С опыхальными почестями бегом донесут… И ты им будешь очень благодарный – «бисера» в поклонах рассыпать… Не любят они барыг в бартере, с серьёзными рожами… Подумают, что ты их наловчил… Тогда рикши с носилками не до остановки понадобятся, а до кладбища…

– И на какой хрен я согласился сюда ехать! Стоял бы себе в ремонте в фабричном гараже… Я просто так не сдамся! Кусаться буду! А машину…

– Нет, Васёк… Иной раз сдаваться надо – воле случая… И случай спасёт тебя от опасности… Шерше ля фам… Ищите женщину по имени Жанна!..

– Какой ля фам?! Какая ещё Жанна?! Не знаю я никаких Жанн! У меня Татьяна есть! И вообще!..

– Жанна, Васёк, – это жадность, алчность, нажива, наглая аморалка… – предварял я философские издёвки развеянным капут-хеппи-эндом… Взвод-то шёл свой!..

В первом ряду поблёскивали стиляжные очки Ермухана. Ротный разрешил ему поносить их неделю от «куриной слепоты»… Позади, чуть сбоку, вышагивал с тросточкой старшина Бубенцов, которая развинчивалась в длинной рукояти, а из пустотелого основания вытаскивалась короткая кожаная плеть. Сделали ему её в подарок, опять же к юбилею свадьбы (Колюне нравился этот вечный праздник «больших плюшевых игрушек с разноцветными лентами»), ижевские мастера-солдаты, которые числились в нашей роте, но службу отрабатывали в механическом спеццеху УНР при Генштабе, на Гоголевском бульваре, и могли даже состряпать презентом легендарный пулемёт «Максим»…

На шутки, на двусмысленные вопросы военнослужащих отвечал горделивой резонностью: «…От прадеда! Платовского казака! В наследство досталась трофейной контрибуцией… от пленённого француза под Малоярославцем!..»

(О плётках в постели тогда ещё и не слыхивали… А вот отпороть свою бабу за кокетство перед сельскими мужиками до соплей, до визгу… чтоб полдеревни к дворовому забору сбежалось да, лузгая и с подъёром сплёвывая семечки, судачило:

«…Никак Микола свою Маланью стыду-разуму учит…» – запросто!.. Всё по-семейному, «заведённому укладу»…

В нашем случае тросточка являлась атрибутом «ваш-бродь-почитания», подгонялой отстающих от строя коротконогих солдат. Не в смысле длинномерности «кирзовых кеглей», а в том, что одна нога у них была короче другой на несколько сантиметров. И таких вот доходяг по здоровью забирала коммунистическая агонизирующая армия в «нестроевые» войска, как блефорно писалось в отчётных документах того времени… Но «строй» в них никто не отменял. Строились в ряды, шеренги, по отделениям, повзводно, по одному!.. И больше того, проводились военные смотры и конкурсы с исполнением походной песни…)

– Взво-о-од! Сто-ой!.. – громким, раскатным эхом в вечерней разряжённой атмосфере прозвучала команда сержанта, ведущего строй…

Передние «бойцы» встали на месте, а задние «чуноходы» ещё продолжали шлёпать истлевшими от цемента и грязи, зашитыми проволокою в подошве и подбитыми фанерными каблуками стройбатовских сапог. В глухой невесомости каторжных мыслей наступали на пятки вставшему впереди походному ряду, из-за чего возникла громогласная перебранка с тычками, оплеухами и колоритными посылами на «ближнее и дальнее зарубежье»…

– С-стый! От-торвы!.. Я кому говорю!.. Смирна!.. Баранбеков! Ослина, бл…! Куда пошёл?!

– Пошля смирна ходиль…

– Вернись в строй!.. Взвод! Слушай мою команду!.. Командирам отделений подойти к старшине! Для получения распоряжений! Остальным – пять минут перекура! Не разбредаться! Во-оль-но! Ра-зой-дись!..

Сержантский состав вместе со старшиной Бубенцовым и командиром взвода, строевым сержантом (в стройбате существовало разделение на «строевых» и строительных войск), подошли к накренённой на бок гружёной машине. Поздоровались со мною и шофёром Селезневым. Бубенцов присвистнул, разглядывая катки-рулоны разноцветного бархата, уложенные выше крыши автомобиля…

– Даёшь, Борисыч!.. Сколько же здесь?! Как тебе удалось?!

Я самодовольно хмыкнул:

– Тридцать два катка… по пятьдесят – шестьдесят килограмм… Больше полутора тонн… А как удалось?! Так это… ласковый телёнок – дипломат, от двух маток-коров молоко сосёт… И с обоих боков греется… Вот так вот, Петрович, дельные помыслы строятся… Ротный-то договорился с гаражными механиками по его ремонту?.. – кивая на Василия, спросил я Бубенцова…

– Да-а, вроде гараж в курсе… И зампотех тоже… Леденцов щас сам подойдёт…

– Старшина… Отойдём-ка в сторонку… Перетереть с глазу на глаз надо…

Коля заинтересованно посмотрел на меня и, лукаво улыбнувшись, прикурил сигарету…

– Ну что же, комиссар… Пойдём, отойдём…

Отдалившись от суетной обстановки метров на десять, я без околоточных вступлений рассказал ему про ящик водки, стоящий в кабине и накрытый рабочей фуфайкой… Что необходимо помочь в качественном авторемонте хорошему парню, шофёру Василию… И главное, чтобы солдаты как можно осторожнее и аккуратнее относились к ценному товару…

– Ну эта… само собою… – поддакнул Коля, уже видевший в яви свою комнату, обклеенную лимонным бархатом…

– Я вот думаю, Петрович… Опасно доверять этим размочаленным домкратам… – Я показал взглядом на мусоливших по кругу бычок папироски солдат. – Кабы не рассыпали груз… Надо бы перегрузить его нежненько на другую машину… И втихаря доставить в казарму… Чтобы не видели соседние роты…

– А им-то чё?!

– Да ни-чё, Коля!.. Базар-вокзал начнётся!.. И поезд с бархатом уедет в никуда! И вокзал тоже… без отпускников на Родину… опустеет…

Старшина почесал тростью затылок:

– Если… двумя ходками…

– Почему двумя?.. Ты о чём?!

– Да-а о санитарной машине… уазике-буханке, что у штаба стоит… И в распоряжении дежурного по части… А-а, вон и Леденцов идёт!..

Вдалеке показался силуэт военного…

– А как ты узнал?..

– Эх! Са-ня-а! Что значит – в армии без году неделя!.. Вон, видишь тёмную повязку на рукаве?! Портупеей перетянут, атрибуты дежурного… Патрули здеся не ходят!.. – И покосился на кладбище. – Да-а и один он!..

Нас окрикнули сержанты:

– Что, старшина, делать будем?..

– Пока курите… А впрочем, вон Леденцов идёт… Постройте-ка взвод…

– Око-он-чен перекур! Взво-о-од! Станови-ись! Построиться в две шеренги по отделениям!..

Шумовой ветерок зашелестел отголосками:

– Ротник идёт… Жорика?.. Вай! Где виделя?.. Тута мотри… Ва-ай! Правду!

– Шайтан-майтан! Злюденцов шагай к нам пишком…

– Разговорчики!.. Равняйсь! Смирно! Товарищ старший лейтенант! Третий взвод второй роты построен! Командир взвода сержант Волчков!..

– Вольно!

– Вольно, взвод!

– Здравия желаем, Георгий Львович… А у вас ниточка на плече торчит… Разрешите сдуть или одёрнуть?.. А разрешите?.. – окружили подхалимажным гомоном сержанты командира роты…

– Да погодите вы со своими пылинками!.. Комиссар! Давай показывай, чего тут у нас в огороде…

– Георгий Львович… Давайте отойдём в сторонку вместе с Бубенцовым… И обсудим некоторые нюансы пришпекта без посторонних ушей…

– Ну пряма… совет в Филях… – беззлобно пробурчал ротный…

– Старшине я вкратце рассказал о фабрике… Мы думаем, что лучше всего перегрузить товар на санитарную машину… И двумя ходками доставить его в казарму… Для этого достаточно двух отделений взвода… Старшина обустроит и проконтролирует разгрузку в кладовую роты… Следующее!.. Отбуксировать сломавшуюся автомашину в гаражи и поставить её на капитальный ремонт…

Леденцов посмотрел на меня нахмуренным вопросительным взглядом, сложив губы в дудочку – «Чо?..»

– Да-да! Георгий Львович! На капи-таль-ный!.. Фабрика оказала нам, вы видите, какую неоценимо большую шефскую помощь! Тридцать два катка бархата! Полторы тонны дефицитнейшего материала! И ещё готова оказать! А были бы машины – я и мебель бы списанную привёз оттуда! И ещё много чего! Но мы опосля вернёмся к этим пирожкам… А сейчас надо также оказать им услугу в ремонте… Вот познакомьтесь с водителем фабрики игрушек Василием Селезневым… Молодым строителем коммунизма! Как он представлен на главной производственной Доске почёта!..

Шофёр «Филинов» (в данный момент хотелось намеренно оговориться, исказив фамилию) вытаращенно смотрел, попеременно двигая зрачками, то на меня, то на Жору, но не влезал в дифирамб его представления нашему командованию…

Привирал я, конечно, здорово! И по поводу досок почёта, и гвардейства в ударниках пятилетки и комсомолии… Глядя на Васю, на его кепочку-панамку с рисунком олимпийского Мишки, на скособоченную, ободранную машину, хотелось пафосно закончить: «…Что это, увы, товарищи, красноречивый, краснобайский комсомольский аванс! А пока он обыкновенный раздолбай… Молодой! Горячий! Специалист и патриот…» Но я продолжал нести «околесную передовицу»…

– Василий, являясь активистом общественной жизни предприятия, внёс предложение от имени коллектива фабрики! Провести по приезду к нам праздничный вечер-семинар! Под лозунгом-девизом «Народ и армия едины!». Короб с письменными посланиями, пожеланиями, напутствиями от трудящихся фабрики стоит у него в кабине… И прочитку, ознакомительный просмотр их нельзя откладывать в долгий ящик!.. В ответ фабрика приглашает нас, военнослужащих, на осенний вечер-бал! Посвящённый годовщине Великой Октябрьской социалистической революции!.. Ура! Товарищи комсомольцы! Ура!..

– Ну-ну, Борисыч!.. Хватит ёрничать над больным войском! Какие балы?! Я в увольнение в кинотеатр Мосрентгена боюсь их отпускать…

А ты – танцы-шманцы… Кина нет! Товарищи солдаты! Так проведём комсомольское собрание! Вот какая должна быть диспозиция комиссара в нашем войске… – с напускной сердитостью, улыбаясь и подсмеиваясь, прервал мой афишный монолог командир роты…

Я, чуть повернув голову, показал глазами мимо него…

Жора стоял спиной и не видел, как незаметно, по сантиметру, подкрадывались любопытные «соглядаи»… (Словно суслики, приложив передние лапки к животику, навострив ушки-антеннки сгибом к эфиру, а губы свернув в трубочку, напряжённо стенографировали под пилотку добытую информацию. А затем писали «по теме» доброжелательные письма, рисовали наглядные рисунки, отсылая их в любимые радиопередачи: «Шаболовка, 37», «Радионяня», «КГБ-дейка» или популярный журнальчик «МУРзилка», что на Петровке, 38…)

Старший лейтенант резко обернулся вместе со старшиной…

– Встать в строй! Ухоеды! Кто разрешил разбредаться?! – заорал Бубенцов. – Командиры! Построить отделения! Взво-о-од! Слушай мою команду!!!

Поздним вечером, после отбоя, старшина, командиры взводов, актив роты «приближённых к императору» собрались в канцелярии на «шефский халявный затрапезник»… В прениях и чтениях засугубили-заслушали-скушали четыре фанфурных фолианта «Экстры»… Обсудили дальнейшие мероприятия… Высказались по поводу Ленкомнаты… Моё мнение было таковым… – «Что ещё рано начинать работы… Через неделю, полторы, максимум две, когда привозимый материал с Генштаба перейдёт из количества в качественную, конструкционную массу, тогда можно будет окончательно сложить художественно-оформительский план… А чтобы материал правильно подбирался, мне завтра придётся вместе с ротой ехать на объект "Арбат"…» На этом мы поставили «сухую гранёную точку» и стали расходиться. Вася Селезнев отправился спать в старшинскую каптёрку…

Утром, после развода рот по объектам, дежурный по части старший лейтенант Леденцов вызвал меня в штаб перед самой посадкой в автомашины… Я не пошёл, а рванул «по вызову», думая, что ещё успею вернуться, и прокричал на ходу взводному сержанту Кузовлёву, чтобы меня подождали.

– Не больше-е десяти мину-ут!.. – резонируя плац-эхом, прозвучал жёсткий ответ… Я обернулся и, чуть подсев в коленях, развёл руки, состроив досадливую гримасу…

– Шкуру не только с роты снимут! Весь батальон раком поставят!.. Не больше десяти минут! Комиссар!.. Не могу!.. Понимаешь?! – вновь прокричал взводный, увидев мольбу и обиду в моих жестах…