Лабиринт. Войти в ту же реку

Только решился прошмыгнуть мимо двери бюро пропусков, когда услышал звук хлопнувшей двери и приближающиеся со стороны «зоны» шаркающие шаги. Оба вохровца встрепенулись, как по команде развернулись к нему спиной. Один из них произнес:

– Гляди-ка, Федорыч, Пантыкин со своим выводком на три минуты припозднился!

– Сейчас первым делом в крыло заводской столовой потащит. А нас…

Именно в этот временной промежуток Михаил очень осторожно, совершенно бесшумно, но в то же время достаточно быстро прошмыгнул опасное, хорошо просматривающееся пространство. Свернув за угол, оказался перед ступенями лестницы, ведущей на второй этаж. Остановился. Перевел дыхание. Выходит, как раз успел совершить передвижение перед обходом «караула». Спешить и подниматься наверх не стал. Прислушался. Самое интересное, что пресловутый Пантыкин обнаружил не запертой входную дверь, теперь распекал обоих контролеров и в хвост и в гриву. Ставя им в вину разгильдяйство, забывчивость и старческий маразм.

Практически на ощупь, придерживаясь перил, поднялся на второй этаж. Можно включить фонарик. Узкий, строго направленный луч взрезал темноту, воткнулся в светлого цвета доску, прямо напротив лестничного пролета «пристегнутую» к стене в коридоре. Стенд с броским названием – «Вестник профсоюзной организации заводоуправления». Шагнув вперед, услышал снизу звуки обхода территории. Судя по всему, Пантыкин дело знал туго и действовал строго по инструкции.

Легким бегом преодолел коридор. В торце стеновой панели, через оконное стекло проникал свет луны. Вот и та дверь, с которой возиться не нужно, замок можно ногтем отпереть. Архив запёрли в самый угол левого крыла второго этажа. По опыту знал, в такие места даже охрана без особой нужды не суется. Оказавшись внутри помещения, ухом приник к дверному полотну, слушал, что происходит снаружи. Спустя какое-то время охрана при обходе осмотрела этаж, отправилась восвояси. Вроде бы тишина. Значит, можно приступать к «прогулке».

Прошел в другое крыло здания. Плакатный дедушка Ленин в напяленной на лоб кепке улыбался со стенда, щурился, казалось готовый подмигнуть Каретникову. Ф-фу! Адский папа! Только тебя здесь и не хватало. Однако за стендом дверь кадровиков. Глаза помимо воли послали информацию в мозг. Социалистические обязательства отдела кадров завода. Раньше на стенд даже внимания не обратил, а тут луч фонаря высветил давно забытое понятие. И в чем же, и с кем кадровики соревноваться могут, о чем обязательства берут? Хмыкнул. Социализм это, конечно, дело хорошее. Ни бомжей тебе, ни безработных нет, но вот такого маразма, как обязательства людей, ничего кроме собственного дерьма не производящих, это что-то…

Идиот! Отвлекся! Дело делай давай!

С сейфами, как и ожидалось, долго возиться не пришлось. Как открывал, так тут же и запирал обратно. Деятели! В отличие от военных, металлические ящики не опечатывали и не пломбировали. Взрослые дети. Хотя по-своему они правы. Кому нужна вся эта макулатура? Наконец-то нашел, что искал. Тонкие папки личных дел работников «шерстил» профессионально.

Год рождения, личные данные… В сторону. Дальше! Дальше! Этот подходит… Изъял фото. На обратной стороне чиркнул адрес. Папку в общую стопку. Дальше!.. Один за другим «проверил» все сейфы. После себя оставил порядок и запертые, как было до него, железные коробки хранилищ бумажных носителей людской биографии. Вот и все, он снова в общем коридоре второго этажа. Мельком глянул на циферблат наручных часов. Ого! Не заметил, как два часа промелькнули…

Уже усевшись на диван переднего сиденья «Волги», освободившись от перчаток и надоевшей маски, включил потолочный плафон, более спокойно рассмотрел «ночной улов».

…Утро красит нежным светом стены древнего… О-о! Как же неохота вставать! И утро вовсе не такое уж и ясное, а совсем наоборот, по-осеннему пасмурное. Скрипинка в голосе деда заставила собраться и, открыв заспанные глаза, сделать над своим организмом усилие.

– Мишаня! Подъем! В школу опоздаешь!

Будто в отместку за него, голос бабаньки встал на защиту:

– Чего раскричался, старый? Пусть дытына еще поспит! Ничего, успеет! Тут до школы-то два шага.

Линейки гаражных строений тянулись от окраины городского квартала до самых посадок шелковицы и жердели. Этими посадками город поставил границу между собой и сетью заводов, вечно загрязняющих атмосферу своими «выбросами». Лет пятнадцать назад городское начальство, не поскупившись, выделило населению «гуляющую» площадь, и с тех пор в этом месте города появились целые фавелы. Постройки для ремонта и хранения личного транспорта варганили из чего придется. Любой добытый материал шел в дело. В отличие от бразильских трущоб, порядок на территории гаражей все же имел место быть. Автомобилей у граждан СССР было не много, но мотоциклы и мотороллеры советские люди позволить себе уже могли. Ко всему прочему, большая часть гаражей использовалась в качестве сараев с подвалами, что для жителей многоэтажек предполагало удобства хранения накопившегося «хлама» и летних заготовок. А еще в летнее время в гаражах собирались целые «клубы по интересам». Кто-то приходил сюда пообщаться с товарищами, кто-то распить спиртные напитки, поиграть в картишки. На самой окраине собирались «фанаты» футбола, как ни странно – шахмат. Имелся и «автомобильный клан» – умельцы-ремонтники. Но самое главное, это была свободная территория от руководящей и направляющей роли партии… С поздней осени жизнь в гаражах замирала до весны…

Голос Ободзинского плакал из радиоприемника. Аккуратно обминая лужи и выбоины, маневрируя на поворотах в «шхерах» проездов и свалках автомобильного мусора, добрался до искомой точки спланированной поездки.

Оставив «Жигуль» на улице, войдя под крышу старой постройки, закрыл за собой дверь, задвинул щеколду, всунув металлический шкворень в паз. Облегченно выдохнул воздух из легких. Задышал ровней, успокаивая повышенное сердцебиение. Вот он наконец-то в своем логове, где все привычно создает иллюзию защищенности от внешнего мира. Этот гараж он прикупил всего лишь год назад, и о его приобретении среди знакомых и приятелей мало кто знал. Даже жена понятия не имела, в каком месте хранится их машина. Что с нее взять, молодая глупая баба! Интеллектом родители не наградили, а ему и не нужно. Так проще, быть как все.

Сгреб на пол с верстака ненужный хлам, раздвинул шторки на стене. На деревянном щите глазу открылась галерея фотографий. Каретников-младший предстал на них во всех ракурсах. Вот он у школы. В коридоре заводоуправления. У ворот дома. Вот в компании сверстников… Лакомый кусочек низменной потребности молодого садиста. Сегодня! Да, именно сегодня! Механизм уже запущен, яд должен подействовать не быстро, набирая обороты к вечеру, а там нужно вовремя оказаться в нужном месте. Он сможет.

Последний штрих. В саквояж собрал нужный инструмент, любовно прикасаясь к хромированной поверхности металла. Уже ощущал в себе возникший трепет, но не было той удовлетворенности, без вида мук и крови жертвы. Ничего, он потерпит, он выдержит до вожделенного мига экстаза…

Каретников продолжал удивляться метаморфозам, произошедшим с ним. Да, он по внутреннему содержанию так и остался взрослым, но при этом замечал то, что происходило рядом с ним, с его сверстниками и детьми помладше. Слово «гулять» понималось по-своему. Гулять, значит – бегать. Позвали домой поесть – «меня загнали», а самый смак, суметь пулей слетать домой и пулей вылететь обратно с куском черного хлеба, намазанным маслом и посыпанным сахаром. Никакого Интернета, лишь подвижные игры, что в школе, что во дворах. Давно забытые названия ласкали слух. Горелки, царь горы, уголки, лапта, городки, нагонялы, вышибалы, ножички, казаки-разбойники, войнушка, чехарда, футбол. Велосипед! Да-а! Было бы совсем неплохо пожить обычной жизнью «рядового» десятиклассника. Почитать художественную литературу, пригласить в кино подружку, посидеть в тесном кругу сверстников. Только это все нереально. Он – другой! В смысле нынешнего Каретникова, с грузом полтинника лет за плечами, это не торкало, не могло дать выхода эмоций и морального удовлетворения.

Между тем среди четырех фигурантов, по ряду признаков подходивших на роль потенциального маньяка, путем размышлений, общения с их соседями, сопоставлений временного ограничения и поведения в привычной для них среде – отмел троих. Те либо никак «не тянули» примеряемую на них роль, либо находились на глазах у кого-то из свидетелей. Только один подпадал под «выставленные» Михаилом рамки. Теперь следовало еще раз перепроверить полученную информацию и собственные выводы, а затем… Затем кардинально решить проблему съехавшего с катушек человека.

Вернувшийся с работы отец выглядел не лучшим образом. Бледность на лице не добавляла оптимизма в понимании о состоянии здоровья родителя.

– Что-то желудок подводит. Наверное, рыба в столовке не совсем свежей была. Ведь чувствовал, не стоило есть…

Увидав сына, бабуля засуетилась, озабоченно «кудахтая», выразила неудовольствие задержкой с работы невестки.

– Витенька, может, старого позвать? – предложила сыну.

– Не нужно, мама.

К занятиям отца, к приходам болящих людей к старому знахарю коммунист и просто гражданин Союза Виктор Каретников относился отрицательно, но поделать с этим ничего не мог, а потому «отворачивался от проблемы и молчал в тряпочку», терпел.

– Тогда давай «скорую» вызову.

– Не бери в голову, мать. Отлежусь, само пройдет.

– О-хо-хо!

Михаил не стал дожидаться продолжения причитаний старушки, двинулся в зал, где в это время дед смотрел телевизор. Еще в прихожей услышал веселый дедов смех и смутно знакомые голоса из динамика цветного «Горизонта». Войдя в комнату, хмыкнул. Точно! «Кабачок “ стульев”», старая как мир передача. Ольга Аросева – совсем еще не в преклонном возрасте. Сейчас вспомнишь, советский народ вечно интриговала странная дружба пани Моники с паном Профессором. Что-то между ними было?! Не зря же он ее так слушался.

– Слышь, дед! Там батя прихворнул.

– Чего случилось?

– Кажись, в столовке рыбой траванулся.

– Жрут все что ни попадя! Пускай бабка марганцовки разведет и желудок своему чадушке промоет. А-ха-ха! Смотри, как ловко Гималайский пана Спортсмена поддел! Ха-ха!

Не! Дед по поводу батиной болячки палец о палец не ударит. Придется самому идти промывать «предку» желудок, бабулька в этом плане не справится…

«Скорая» приехала еще до прихода матери. Батяню увозили с подозрением на аппендицит. Уже у открытой задней двери самой «таблетки» отец протянул Михаилу связку ключей.

– Миша, сгоняй на завод. Полчаса назад позвонили, из-за проклятой боли толком не понял, но зачем-то они потребовались. Странно, скоро ночь… Может, комиссия из главка ожидается? Ой! Больно-то как!

– Больной, не задерживайте! Себе ведь плохо делаете! – поторопила врач в белом халате, приехавшая на вызов.

Крикнул из-за спины санитара, почти в закрытую дверь:

– Батя! Не волнуйся, ключи передам!

Погода мерзопакостная, на дворе считай ночь, а отцову машину не возьмешь, появившаяся мать не поймет. Придется на трамвайчике добираться, а потом еще и ножками пройтись.

Что за время? Ни тебе «сотовых», ни вызова такси на дом! Можно, конечно, «забить на все» и отнести ключи завтра, так ведь обещал… Мать помчалась в больницу к отцу и тоже «своим ходом», так что контроля над ним никакого. Дед и бабка не в счет! Они всегда на его стороне. Поставил деда в известность:

– Сгоняю, ключи отдам.

В ответ услышал:

– Сходи.

В частном секторе никакого освещения. Вышел к пустырю, издали в смазанной легким туманом дымке увидел сияние проспекта. Вон и кинотеатр освещен, как новогодняя елка. Миновав ограду школьного парка, уже хотел пересечь дорогу. Скрип тормозов заставил приставить занесенную над дорожным полотном ногу. Как черт из коробочки, прямо перед ним затормозил «Жигуленок». Из темени открытого окошка мужской голос окликнул:

– Михаил!

И кто это у нас нарисовался? Склонился к окну, пытаясь рассмотреть водителя. Потолочный плафон салона зажегся. Ба-а! Знакомое лицо. Вот уж кого не ожидал увидеть! Чего это ради? Ты ведь, насколько известно, «специализируешься» на девочках. Или?..

– На завод?

– Да.

– Садись, подвезу. Я туда же. Утром комиссия из Киева приезжает, директор собирает всех начальников и их замов.

Чего ж не воспользоваться, коль предлагают. Тем более пришла нужда познакомиться поближе. Плюхнулся на сиденье рядом с водителем. Пока не выключил освещение, провел банальное прощупывание фигуранта. Не лишнее.

Визуальный мониторинг о человеке «рассказывает» многое. Одежда и ее стиль, морщины на лице, аксессуары, манера поведения, диалект, употребляемый жаргон. Да еще много нюансов, которым учился когда-то. Свет в салоне погас. О-о-о! Мила-ай! А ведь ты в спортивный костюм облачился. Так в советское время на совещание приходить моветон! Ни директор, ни коллеги не поймут такого разгильдяйского вида. А почему при маске улыбки на лице такая несдержанность дрожи нижней губы? Нетерпеливое предвкушение. Чего?

– Сейчас! – тронул машину с места. – Только в одно место по-быстрому заскочим и махнем на завод. Успеем!

«Та-ак! Значит, все же убивать меня собрался», – сделал вывод Каретников.

– Извините, а вы кто?

– Ха-ха!

Если бы не знал всей подноготной, не распознал бы нервического смеха.

– Забыл? Мы же в заводоуправлении виделись. Я Николай Скрипкин, зам нача транспортного цеха.

Машина вильнула, ушла в поворот, противоположный огням проспекта.

– А мы куда едем?

– Потерпи. Скоро узнаешь.

Пошел поток слов, отвлекающих от ненужных мыслей, пассажира:

– А знаешь, мы с твоим батькой…

…с потоком слов почувствовал взмах руки перед носом, потом сладковатый, легкий, но приятный запах, напоминавший… напоминавший что-то узнаваемое, но подзабытое… Что? Зачем? А еще звук приемника в машине, водитель сделал погромче.

– А-а-чхи! Ап-чхи! – будто пыльцу вдохнул, и она, осев, разбередила рецепторы обоняния.

Как через пелену в ушах услышал:

– Что? Плохо тебе? Сейчас полегчает. А то, что мысли путаются, в голову не бери. Это не больно, даже некоторым образом приятно. Забирает! – Похвастался: – Действие коктейля на себе испробовал. Сам его изобрел. Опий на травках. Вещь! Да ты не бойся, не врежемся. Я-то в норме. Ватные тампоны в нос вставил. У-у! Сладкий! Вот мы почти и на месте.

Повело. Мысли в голове стали вялыми и тягучими, как патока, но противодействию «химии» его в прошлой жизни обучали. Пересиливая свое состояние, еще надеялся освободиться от воздействия «наваждения». Уже путаясь и коверкая слова, пошел в наступление, стараясь спровоцировать, нарушить тем самым план маньяка. Маньяка ли?

– Вы, Николай, довольно самокритичны. Вы чувствуете, что обладаете огромным неиспользованным потенциалом. У вас есть слабые стороны, но в целом вы способны их компенсировать. Вам нравятся периодические перемены и разнообразие. Ограничения угнетают вас. Вы гордитесь своей способностью к нестандартному мышлению и независимому рассуждению…

– Чего-о?!

Перевел дыхание, в своем состоянии понимая, что прервал собеседника, сорвав с вожделенной мысли. Теперь не прерываться, параллельно стараясь подчинить себе свое же, вдруг одеревеневшее тело.

– …Временами вы открыты и общительны, а иногда скрытны и скептически ко всему настроены. Временами вы всерьез сомневаетесь в правильности выбранного вами пути. Уверенность в будущем – это одна из ключевых целей в вашей жизни. А ведь этой уверенности у вас как раз-то и нет… Я стекло опущу…

– Н-нет!

Водитель ударил по тормозам. Машина резко встала, словно скаковая лошадь напоролась на препятствие. Скрипкин руками замолотил по «баранке» руля.

– Замолкни! Ублюдок!

– …В последнее время вам кажется, что вы совершаете ошибку, и не знаете, что решить. Поверьте, именно в вашем случае самым верным будет отступить… Иначе с вами произойдет непоправимое. Ваша тайна секрет Полишинеля…

Незаметное движение руки в темном салоне, и дверь снята со стопора замка. Удар локтем, нацеленный в висок, в таком ограниченном пространстве Михаил не просчитал, но к чему-то подобному даже в таком состоянии был готов. Разум толком не прояснился, и все же полегчало. Удар он смягчил плечом, при этом сам толчок использовал как возможность вывалиться из машины. Поднялся. Пока сам водитель выскочил из авто, Каретников, спотыкаясь, почти на четвереньках рванул в темноту.

Осень. Ночь. Дождливая морось. Людей никого. Где это он? Что ж так неповоротливо путаются мысли в голове. Бежал, спотыкаясь, как бегают роботы в фантастических фильмах у американских киношников.

Вражина, судя всему, по топоту ног догнал его у чернеющего высокими стенами заброшенного, двухэтажного здания барачного типа. Крючковый удар по ногам, и Михаил падает в грязь.

– Мразь! С-сука! С-сука!

Удары ногами сыплются куда придется. Закрылся. Тело приняло позу эмбриона. Руки, как могли, прикрыли лицо и голову. Скрипкин отпрянул, затравленно прислушался к тарахтению мотора со стороны дороги, на которой бросил свой «Жигуль». Мотоциклист. Как же не вовремя-то! Что подумает? Что предпримет? Двери в машине нараспашку… Кажется, мимо проехал.

Наклонившись, сгреб в охапку тяжелое, податливое тело жертвы. Шлепая по лужам, потащил парня к пустому проему входа в здание…

– Очухался?

Все тело ныло и болело от полученных травм и тумаков, но, несмотря на это, в голове явно просветлело, в мыслях не было недавней заторможенности. Каретников приподнял голову от груди, осмотрелся. Не слишком большая комната с высоким потолком, частично захламленная бытовым мусором. Оконные проемы зияют пустотой, ныряющей в темноту ночи. В комнате светло от горящих свечей, расставленных на полу. Его совершенно голое тело подвешено и веревками жестко приторочено к подобию крестовины. Обидчик, ухмыляясь, встал в дверном проеме, ведущем из соседней комнаты.

– Оклема-ался-а! Хи-хи! Не поверишь! Думал, с тобой повозиться придется, а оно вон как просто все вышло. Ты подыши! Подыши, Миша! Недолго осталось. Я бы и рад побыстрей позабавиться, только всему свое время. Ты и представить себе не можешь, как приятно ощущать твой страх. Ничего, скоро действие наркотика совсем исчезнет, тогда свое и возьму. Ты лучше посмотри, какие цацки я для тебя приготовил. Хи-хи!

Развернутая прямо на полу сумка для инструмента из плотной ткани своим наполнением предстала во всей красе. Ножи, скальпели, щипцы и ножницы, способные перерезать хрящи, в отблесках пламени свечек сверкали никелированным железом. Не набор, а мечта для работника морга. Скрипкин действительно сумасшедший маньяк. От увиденного бросило в жар, Михаил задергался на своей «Голгофе». Замычал, пытаясь через кляп вытолкнуть наружу хоть какие-то звуки, способные призвать на помощь.

– Тихо! Тихо! – ладонью потрепал Каретникова по щеке. – Скоро уже.

– Что за шум, а драки нету?

И палач, и жертва одновременно повернули голову на голос. В том же проеме, из которого совсем недавно вышел Скрипкин, стоял человек. Так тихо подобрался, что никто и не услышал. При скудном освещении Михаил все же подметил его молодость, невысокий рост и совсем не богатырские габариты. Н-да! Если вступится, может с таким ломтем и не справиться. Правда, в руке у него не то дрын, не то толстая трость имеется.

Новый персонаж наметившегося действа шагнул вперед. Носком сапога буцнул свечу, стоящую как раз перед ним, и ею же сваливая еще одну, в противоположном углу комнаты.

– Я так понимаю, дядя садист?

– Т-ты! Ты…

Скрипкин уже «оклемался» от страха, понял, что это вовсе не милиция повязала его «на горячем». С одним-то худым дрищом он справиться сможет, как справился с младшим Каретниковым. Уже сам с непонятно как вдруг появившимся в руке ножом диким кабаном метнулся на незнакомца. Парень явно дураком не был. Отступил в темноту, и Михаил смог лишь распознать звук пары ударов за стеной. Судя по этому звуку, парнишка работал жестко, можно сказать бил от души. Громкое падение без крика боли, даже без всхлипа, на замусоренный пол чего-то тяжелого довершило дело.

От прошедших разборок в комнате явно потемнело. Помещение освещали всего лишь пара горевших свечей. Неизвестный спаситель, войдя в него, приставив орудие победы к стенке, первым делом расшатав, вытащил кляп изо рта страдальца.

– Ну, ты как?

– Н-нормально… – ответил Каретников. – З-замерз!

– Это ничего, поправимо.

– Вовремя ты появился.

Освобожденный от пут Каретников смог наконец-то одеться, в то время как его спаситель заволок в комнату связанного маньяка. Покидать место событий никто не торопился.

– Меня Михаилом зовут.

– Антон, – представился парень.

– Как ты здесь оказался?

Михаил выглянул в черноту оконного проема. Не далеко же Скрипкин увез его. Это выходит, они пустырь по периметру объехали. Огни проспекта отсюда отчетливо выделяли кинотеатр «Шахтер», широкий проезд на главную магистраль и угол магазина «Буратино». Но даже не это подняло настроение, кругом было все белым бело, и в свете звезд и ночного светила кристалликами искрилось по снежной целине. Красиво! За спиной расслышал слова парня:

– Если скажу, что случайно, поверишь?

– Ну… не очень.

– Правильно.

– Тогда объясни.

– Можно, времени у нас вагон и маленькая тележка. Для тебя секретов в этом нет. Присядь вот сюда.

Указал на колченогий табурет, одной из своих сторон упертый в стену, а потому и стоявший устойчиво. Сам встал напротив, выставив перед собой трость, с которой заявился на ночное «рандеву». Интересная вещица. Действительно необычная трость, можно сказать своеобразное оружие. Отполированное дерево коричневого цвета, с набалдашником в виде оскаленной морды волка на отростке корней пня.

– Обеими руками возьмись за посох. Правильно, так. В глаза мне смотри…

– Освещение хреновое. Я твоих глаз толком не вижу.

– Ничего! Расслабься.

Антон ладонями обхватил запястья Каретникова.

– Расслабься! Тепло от дерева ощущаешь?

– Да.

– Значит, признал в тебе русколана… – Будто гипнотизируя, парень что-то шептал Михаилу, но тот толком ничего не понимал.

Наркотик давно перестал действовать, видно доза его минимальной была. Сознание чистое, но по мере «общения» со спасителем будто под чужой контроль встало. И этот туда же! Э-хе-хе! Дать бы по мозгам, так ведь из лап маньяка вытащил. Ладно, потерпит! Пусть развлекается.

Что-то изменилось! Что? Трудно понять, невозможно въехать в происходящее. Поначалу было даже прикольно, комната потеряла свои очертания, и вот уже Каретников находится непонятно где. Наиболее близкое понимание ощущения – завис между небом и землей. Только чувствует, как невидимые руки держат его запястья. Волшебство! Еще миг, и пропало даже это чувство, но ему на смену тут же пришло другое. Он уже не он. То, что было ним, как бы растворилось в другом человеке, сделав их одним целым. Даже мысли у них стали едиными, и помыслы, и физика тела. В душе навернулась тоска…

Повернулся Небесный Круг, и настала Ночь Сварога. Лютая эпоха Рыб начала свой путь по землям планеты. И вот уже на Русь волна за волной идут иноземцы – готы, гунны, герулы, языги, эллины, римляне. Настала Ночь Сварога, и власть в начале эпохи переходит к Чернобогу. Что поделать? Варна такая!

С последними лучами заходящего Ярилы неумолимо утекало время. Его время! Он знал, что следующий день станет для него и его людей последним в этой реальности. Всем своим естеством почувствовал, остановилось старое и начало вращаться Новое Коло Сварога. Стоял на вершине утеса над текущей рекой, вглядывался в лагерь врага на противоположном берегу реки. Мог ли он сейчас что-либо сделать?

…Германарих, король готов, привел орды покорных ему народов. И была повержена Русколань. И взял чужак жену из его рода, Лебедь Сва. Считал, что сестра снимет со сложившейся обстановки груз проблем. Но тщетно! Германарих, словно посмеяться хотел, убил ее. И тогда вожди, схитрив, внезапно напали на захватчиков. Войско готов разбили, а он лично заколол самого Германариха. Прошло немного лет, и потомок Германариха – Амал Винитарий – снова вторгся в страну Русколань. В первой же битве он был повержен, но потом, перегруппировав силы, решительно повел их в бой. Врагов было слишком много, и готы разбили русколан. Завтра…

Сзади послышался шорох шагов по камням. Оглянулся. Одетый в бронь воин встал рядом.

– Что?

– Все готово, князь.

– Тогда пойдем, мой верный Китоврас. Пора нам с тобой сделать еще одно дело.

У подножия утеса в молчании встали ровной стеной семь десятков озброенных витязей, все, кто остался в живых после прошлой битвы с иноземцами. Воины были умелы и закалены в боях, от стара до млада, все понимали, что завтра битва и к ее началу никак не поспеть им в помощь войскам, шедшим из града Кияра Антского. Оставалось вывести свои малочисленные дружины и спокойно принять как должное свою участь ярого бойца.

– Бояре! – обращаясь к ближникам, чуть повысил голос. – Из завтрашней карусели войны из стоящих здесь никто живым не выйдет. Наше дело придержать противника у сей реки. Придержать как можно дольше. Я верю, мой брат, князь Златогор сможет победить пришлое воинство, но зачин этой победы лежит на наших плечах.

Оглянулся.

– Китоврас, передай боярам мой последний им дар!

По рядам воинов заскользили волхв и его подручные, вкладывая каждому в ладонь науз. Кругляш светлого металла на тесьме. Рунное письмо на нем преображалось в слова. Первый получивший оберег, боярин Авсень, прочитал вслух:

– Побуд! Сар! Верьте! Сар Ярь Бус – Богов Бус!

Услышав его, он перевел текст письма на наузе на привычный всем язык:

– Пробудись, Народ Великий! Вспомни заветы предков!

– Да будет так всегда! – откликнулся Китоврас, встав у правого плеча князя.

Строй в один голос подвел черту, казалось, возгласом вспугнул сгустившиеся сумерки:

– Слава Бусу Белояру![2] Слава нашему князю!

Он поднял руку, заставив замолчать воев.

– Теперь слушайте все меня и постарайтесь запомнить в моих словах каждую мелочь. Подаренный науз имеет волшебную силу. Он не защитит вас в бою и не даст легкую смерть. Сей предмет создан для иного. Отныне каждый из моих бояр после своей гибели на бранном поле получит возможность переродиться заново, вернувшись в свое же тело, но на десятки лет назад… Кроме того, отныне вы получаете право передать такую же возможность своим потомкам. А те, в свою очередь, передадут дальше.

По рядам прошел шепоток.

– Вы спросите, зачем все это нужно? Отвечу! Впереди русколан ждет тысяча лет Ночи Сварога. Чернобог будет править по всей земле. Вы и ваши потомки обязаны будете во все времена противостоять пришлым завоевателям. Обязаны хранить Русь от чужого вмешательства. Хорошо запомните, как выглядит ваш науз. Смешение вашей крови с кровью ваших потомков на будущих кругляшах обеспечит передачу «наследной» способности переродиться…

Видение или явь?

…Рано утром волхвы покинули маленький лагерь русколан. С первыми лучами солнца противник попытался форсировать водный рубеж… Страшная сеча длилась почти до полудня и закончилась с гибелью последнего из бояр. Каретников, или тот, кем он был в эти часы, изнемогая от усталости, орудовал мечом. Щита он давно лишился, кольчуга зияла прорехами, а лоскуты железных звеньев, свисая, только мешали. Многочисленные раны и большая потеря крови все больше и больше угнетали… Взор отметил нависший над головой чужой клинок. Он не успел. Мгновение боли и… Все разом померкло. Самое интересное, что после своей смерти он какое-то время продолжал наблюдать за развивавшимися в Яви событиями…

Враг понес колоссальные потери и двинуться в глубь чужого государства сразу не смог. Злопамятен оказался вождь готов, Амал Венд. Не по-людски поступил! Велел собрать с поля брани все тела погибших русколан и распять их на крестах. Закончился Великий День Сварога, наступила Ночь. Природа, словно протестуя против такого отношения к павшим героям, отметилась и сама. В ту же ночь, когда был распят Бус, произошло полное лунное затмение. Также землю потрясло чудовищное землетрясение. Трясло все побережье Черного моря, разрушения были в Константинополе и Никее…

Видение отпустило. Оказалось, парень и сам выпустил из рук запястья Каретникова, сидел напротив и ждал, когда тот придет в себя.

– Ну? – задал вопрос, который можно было трактовать по-разному.

– Что это было?

– Дал тебе кусочек родовой памяти просмотреть.

Михаил потряс головой, будто сбрасывая с себя остатки видения. Что тут скажешь? Надо же. Как в этом мире все непросто! А мы-то жи-и-вем! Ничего толком не знаем и считаем себя пупом земли. Высказался:

– Силен мужик! Так, я не понял. Он что, волшебником был?

Антон хмыкнул, видно подозревая собеседника в тупизне. Однако как школьнику на уроке истории дал, кажется, наиболее развернутый ответ:

– Знаменитым предком Буса Белояра был сак Бус Бактрийский, который в четвертом веке еще до нашей эры правил Бактрией и Согдианой, провинциями Персии. Сама династия связана кровно со многими царскими домами мира. В кельтской Европе с царским домом короля Артура, у франков с Меровингами, у скандинавов с Инглингами. В Малой Азии с потомками царя Давида. В Индии с царями солнечной династии, в том числе с Рамой и Буддой Шакьямуни. Были в родстве князья из династии Бусов и с Заратуштрой. Представляешь, какая гремучая смесь текла в его жилах? Он был правителем, волхвом и воином.

– Ты историк, что ли?

– Кхе! – Чуть не подавился подступившей вдруг слюной, ну и тупой же «перевертыш» ему попался. Справился. – Волшебником был Китоврас. Кстати, по семейному преданию, я один из его потомков, – похвалился молодой парень. – Между прочим, кельтам Китоврас был известен под именем Мерлин.

– Гм!..

– Да-да! Тот самый Мерлин. Это у нас память о нем англичане, как и многое другое, слямзили.

– Ничего святого у лаймов нет, – согласился с собеседником Каретников. – Эти сквалыги во все времена перли все, что под руку попадалось. По своему опыту знаю. Извини за то, что прервал! Так, что там еще про Буса известно?

– Триста шестьдесят восьмой год, год распятия князя Буса и его бояр, имеет астрологический смысл. Это рубеж. Конец эпохи Овна и начало эпохи Рыб. Тысяча лет.

– Сколько-о?

– Тысяча.

– Очешуеть!

– Слушай, ты так удивляешься, будто не знаешь, что эпоха Рыб уже почти закончилась.

– Ф-фух! Слава яйцам! А то уж я думал…

– Короче, Бус заложил основание русского национального духа. Он оставил нам в наследство Русь – земную и небесную. Кстати, если хочешь знать, сам символ креста вошел в христианскую традицию после распятия Буса. Канон Евангелий был установлен после четвертого века и основывался в том числе и на устных преданиях, ходивших тогда по христианским общинам. В тех преданиях образы Христа и Буса Белояра были уже смешаны…

– Слышь, дружище, ты часом головкой ни обо что не треснулся? Сравниваешь!

Антон пропустил нелицеприятный вопрос мимо ушей. Как ни в чем не бывало продолжил:

– Спустя много лет Бус вновь явился в Русколани. Он прилетел на прекрасной птице, на кою взошла и жена Буса – Эвлисия. И после этого Бус и Эвлисия улетели вместе к Алатырской горе. И ныне они в Ирии, в небесном царстве у трона Всевышнего.

– Что-то я в нынешней школе не заметил хотя бы упоминания о Бусе Белояре? Про церковь так и вообще молчу.

– Каретников, ну ты же, как мне сказали, в прошлом разведчик! Мозгами раскинуть слабо? Правдивая история или просто былины и легенды о том языческом времени не нужны власть предержащим, как в прошлом, так и ныне. Им всем, начиная с иуды Володи Солнечного и заканчивая нынешними правителями, приходилось и приходится скрывать любыми способами, что Русью, а позже Россией правили не русские. Поэтому история у нас начинается с Романовых. Все советские вожди – инородцы с русскими фамилиями. Даже чужеродную Византийскую кефалическую правоверную религию назвали русской православной. Так зачем напоминать порабощенному народу об их великом прошлом?

– Эх! Убедил, речистый. А от кого Каретниковы свой род ведут, скажешь? Или в Лету канули все «источники»?

– Ну почему же? Я о своих подопечных многое знаю.

– Подопечных?

– Мы – корректоры реальности. У нас, как и у вас, все знания по наследству передаются. Ты свой род от боярина Будая ведешь, то есть пробужденного благовестника воли Богов.

– Это мне, как говорится, ни о чем! Но все же приятно знать, что не от простого дровосека.

Беседу прервала возня по соседству. Коля Скрипкин уже битый час пытался развязать конечности. Старался делать это тихо и незаметно, только вот не получалось, поэтому от потуг все же «спалился». Каретников на корточки присел возле него, «поймал» ненавидящий взгляд Николая. Вступать в полемику с маньяком считал делом ненужным.

– Его бы как-то «органам» сдать? – предложил новый приятель.

Пошутил:

– Лучше на органы. Вон, рожа какая упитанная. От хорошей кормежки скоро треснет.

Заслышав предложение, Скрипкин тихо заскулил. После того, как его «стреножили», он вообще ни слова не произнес. Ведь понимает, зараза, звиздец ему настал. Шутник, Антон! Ментам сдашь, кто поручится за то, что дело не передадут ретивому следаку, пожелавшему размотать клубок событий до конца? А на конце они оба. Зачем светиться? Вариант с умным, разворотливым адвокатом отмел сразу. Время не то, основной состав будущих демократов нынче либо в детский сад ходят, либо на теплых партийных местах присели. Сегодня такие дела решаются быстро – лоб зеленкой помазали и будьте любезны несколько минут у стеночки постоять. Да! Так вот.

Ухватив за плечи, кантонул гаденыша в сидячее положение. Отработанным еще в той жизни движением с усилием потянул ему голову к плечу и тут же на попытку сопротивления поддался, добавив силенок упырю, мотнул в обратную сторону. Противный сухой щелчок отчетливо прозвучал в холодном воздухе помещения. Сноровисто отбросил от себя голову покойника, отскочил от тела. Ф-фух! Кажется, не запачкался. Запах фекалий ударил в нос.

– Ты что утворил, ирод?

Разволновавшийся Антон не мог успокоиться.

– Спокойно! Как там в таких случаях говорится? Приговор окончательный, обжалованию не подлежит! Нам здесь оставаться не стоит, а вот прибраться нужно.

– К-хак?

– Не знаешь, куда он тачку поставил? Или она все еще на дороге стоит?

– Какую тачку?

– Тьфу т-ты! Ну, «жигуль»?

– На дороге.

Без брезгливости ощупал карманы покойного, нашел ключи.

– Погодь здесь. Я сейчас.

Народ не слишком жаловал такие места, как это, а особенно ночью. Стараясь сильно не наследить на снежном покрове, сходил к машине. В багажнике нашел две металлические канистры.

Запасливый гад. На такую удачу даже не рассчитывал.

Ту емкость, что была наполнена маслом, притаранил на место преступления и под тяжелым взглядом своего спасителя, экономно, но стараясь ничего не пропустить, плескал тягучую, темную жижу на все, к чему он и Антон могли прикасаться. Кажется, всё!

– Идем. Чего ты?

– Михаил, а ты вообще кто?

Осклабился. Дело ясное. Антон хоть и корректор чего-то там мудреного, но в реалиях спецслужб смыслит мало. Это-то и хорошо, пусть так и остается.

– Потом расскажу. Идем, только как из дома выйдем, ты по следам шагай.

Шагая за «напарником», сломанной веткой приводил след в состояние «нечитаемости». Облитая бензином машина, вспыхнув факелом, скорей всего издали обращала на себя внимание, но по-другому оставлять ее было нельзя.