Зов пустоты

7

В камине, тихонько потрескивая, горело полено. Этот треск напомнил Лудивине звук, который издает при нагревании трубка для курения крэка. Дурацкая профессиональная деформация. Она отложила книгу, которую взяла полистать для того, чтобы хоть немного отвлечься. Но сделать это явно не получалось.

Лудивина приготовила себе имбирный чай с молоком и включила музыкальный центр. Заиграл оказавшийся внутри диск Боба Дилана. В отличие от всей планеты, она еще не отказалась от материальных носителей информации. Ей нравилось окружать себя любимыми вещами: это ее успокаивало. Шла ли речь о книгах, музыкальных дисках или даже о старых DVD, которые пылились на полках ее гостиной. Ее тревожила непрекращающаяся дематериализация. Наши чувства утрачивают плоть, остается лишь душа, которая хранится в цифровом виде, и скоро нас будут окружать лишь призраки наших страстей, думала она. Постепенно плоти лишается все, что доставляет человеку удовольствие. Но разве это не первый этап на пути к тому, чтобы однажды дематериализовался и сам человек?

Послышалось гитарное вступление к Blowin’ in the Wind, и вот уже комнату заполнил узнаваемый, ни на чей не похожий голос – он ударился о красные кирпичи стен, заглушил пискливый треск полена в камине. Песня играла очень громко, но Лудивине не хотелось ее приглушать. Она пила чай, испытывая на себе власть музыки, меланхолии, которой была наполнена песня, то отвлекаясь на несущую успокоение мелодию, то вновь возвращаясь мыслями к мрачной реальности.

В начале любого расследования Лудивине никогда не удавалось полностью отключиться, отдохнуть.

Она вернулась домой поздно ночью, проспала несколько часов и готовилась выйти на работу на все выходные. Гильем ждал ее к полудню в Отделе расследований, для своих – ОР. На подмогу вызвали Сеньона: за полчаса до полудня тот, как они с Лудивиной и договорились, позвонил ей в дверь. Она едва вышла из душа и не успела даже высушить волосы: еще более непокорные, чем обычно, светлые пряди падали ей на лоб, на большие голубые глаза, словно видевшие весь мир насквозь.

Могучий Сеньон приехал в безразмерных тренировочных штанах, кроссовках и толстовке с капюшоном, под которой проступали его крепкие мышцы. Он убавил громкость музыкального центра, все еще игравшего диск Дилана.

– Да уж, ты принарядился, – усмехнулась Лудивина.

– Ты вытащила меня из койки утром в субботу, к тому же в праздник, и надеялась, что я напялю галстук?

– Летиция расстроилась?

– Да вроде нет.

Лудивине, прекрасно знавшей коллегу, в этом ответе послышался цинизм.

– У вас с ней сейчас все в порядке?

– День на день не приходится.

– Ей все еще снятся кошмары?

– Редко. Хотя бы в этом плане жизнь налаживается. Но у нее до сих пор болят спина и почки. Она перестала ходить к психотерапевту. На мой взгляд, это глупо, но она меня не слушает. Я то герой, спасающий жизни, и потому должен все бросить ради работы, то эгоист, который слишком рискует и совершенно не думает о семье.

– Дай ей время. Ей нелегко, ты же знаешь.

Сеньон широко раскрыл глаза, и они засияли под капюшоном двумя беспокойными лунами.

– Я всегда рядом, но честно скажу: эти ее перепады настроения мне трудно понять и с ними трудно справляться.

– Будь терпелив. Она крепкая и со временем обо всем забудет. Это же просто ужас – что она пережила в том автобусе.

Лудивина знала, о чем говорила. На ее долю тоже выпало достаточно травм, от которых она еще до конца не оправилась.

– А вот по поводу спины ей точно стоит обратиться к врачу, – добавила она.

Сеньон кивнул.

– Так что же, сегодня ночью нам выпал счастливый билет? – спросил он.

– Гильем уже все тебе рассказал?

– Про товар? Вы уверены, что это оно?

– Да, выглядят точно так же. Такие же пакетики с осьминогом в виде черепа. Модифицированные соли для ванны.

Так называемые МСВ появились на рынке в начале года, как раз когда Отдел расследований гонялся за человеком, которого порой называли Дьяволом. МСВ представляли собой жуткую смесь наркотиков. Бензилпиперазин, ЛСД, кетамин и метамфетамин в четко отмеренных дозах, вызывающие подобную длительному оргазму эйфорию, а вместе с ней нарушение системы психологического торможения, нарастающий стресс, полное искажение представлений о нравственности, галлюцинации и усиленную реакцию на ощущения – как реальные, так и воображаемые. МСВ превращали робкого агнца в сатира, способного на худшие в мире поступки, и брали своих потребителей в оборот так крепко, что через некоторое время те начинали походить на медленно передвигающихся, пускающих слюну и совершенно ничего не соображающих зомби. С тех пор как этот наркотик наводнил рынок для любителей острых ощущений, было отмечено несколько вспышек психозов, приведших к невероятному всплеску насилия. Приверженцы МСВ умаляли силу его воздействия, утверждая, что до насилия дело доходит крайне редко и что по соотношению цены и качества этот продукт не имеет себе равных, а потому он просто лучшее, что предлагает рынок кайфа. Под его воздействием ночь длилась вечно, человека наполняла невероятная энергия, сильнейшая радость жизни, он испытывал бесконечное сексуальное наслаждение. Вечеринка могла длиться два дня без остановки, человеку не хотелось ни есть, ни пить. Но и отходняк был совсем неслабым. А между приемом наркотика и отходняком у людей случались провалы в памяти, приступы бреда, а порой и нарушения личности, доходящие до жуткого самокалечения или невиданной по жестокости агрессии. С начала года среди потребителей МСВ уже было зафиксировано несколько самоубийств, несчастных случаев со смертельным исходом, сердечных приступов, актов самокастрации и даже каннибализма.

Подобно тому, как сейсмологи ждут Большого землетрясения, которое однажды сотрет с лица земли Калифорнию, а вирусологи – появления штамма вируса H5N1, который спровоцирует настоящую пандемию, токсикологи уже давно опасались появления наркотика, вызывающего крайне сильное привыкание и при этом оказывающего крайне разрушительное воздействие на личность. Как раз таким наркотиком и стали МСВ. Наркотическая катастрофа мирового масштаба взаправду существовала и все шире распространялась не только среди токсикоманов, но и среди любителей ночных развлечений: случайных клиентов и даже подростков, жаждущих новых ощущений либо испытывающих социальное давление, принуждающее их уходить в разгул.

– Будем работать с Ивом и парнями из Бригады по борьбе с наркотиками, – выдохнул Сеньон. – Если это и правда наркотики, пусть разбираются.

– Естественно. Мы займемся убитым и его убийцей – или убийцами. Если обнаружим сеть наркодельцов, полковник решит, кто будет дальше вести расследование, но я думаю, в таком случае мы передадим это дельце Бригаде по борьбе с наркотиками. Каждый сделает свою часть работы. Наша работа – убийство.

– С чего начнем?

– Пока неясно. Пришлось действовать быстро, чтобы к утру открыть движение поездов, так что криминалисты работали в спешке, хотя местность там сложная, а площадь большая. Собрали по меньшей мере девятьсот образцов ДНК – на окурках, жвачках, разном мусоре: наверняка все это попросту выбросили в окно поезда те, кто там ездит. Но это надо было сделать. Правда, у нас вряд ли найдутся деньги на то, чтобы их все исследовать

С тех пор как Лудивина начала работать в жандармерии, тот факт, что правосудие имеет цену, был для нее главной причиной для расстройства. Правду надо покупать. Каждый анализ ДНК стоит несколько сотен евро, притом что обычно на месте преступления находят порядка тысячи образцов – а иногда и больше. Если прибавить к обычным расходам на работу всех служб, участвующих в расследовании, стоимость дополнительных часов работы следователей и экспертов, расходы на их перемещения, то стоимость каждого, даже самого крошечного уголовного преступления оказывается пяти-, а то и шестизначной: часто расследование обходится в миллион евро, а порой и еще дороже. Судья всякий раз рассматривает стопки запросов, а бюджет, выделенный на правосудие, с каждой неделей тает, так что следователям даже приходится порой отказываться от самых простых проверок: их признают «необязательными» в силу стоимости.

– Деньги на наркомана, который, возможно, покончил с собой? – расхохотался Сеньон. – Забудь о своих анализах ДНК за двести тысяч! Что там еще есть?

– Обстоятельства и место.

– То есть?

– Я говорила с судмедэкспертами, они решили, что дело не срочное. Вскрытие проведут не раньше чем утром в понедельник. Но я уверена, что парень был мертв задолго до того, как его переехал поезд.

– Что сказал врач на месте?

– То же самое. Явное окоченение, слишком явное, пусть даже столкновение с поездом могло привести тело в схожее состояние. Эксперты нам это подтвердят.

– Трупные пятна соответствовали положению тела?

– Ты теперь что, интересуешься трупными пятнами?

– Моя коллега использует термины из криминалистики, я пытаюсь соответствовать.

Лудивина усмехнулась.

– Об этом ничего точно не известно. Его разрезало на части, фрагменты тела утащило под поезд, труп сместился, кровь оказалась повсюду, и из-за этого мы не смогли сделать никаких выводов. Зато машинист предыдущего поезда, прошедшего за десять минут перед нашим, ничего не видел.

– Значит, когда они выбросили труп?

– В период с 22.50 до 23.00. Убийца – или убийцы хотели, чтобы его нашли, иначе не стали бы возиться и тащить его туда.

– Предупреждение для других дилеров? Война банд?

– Мы поймем это, когда узнаем имя убитого. Место там довольно глухое, попасть туда непросто. Есть только одна дорога, по которой мы все и приехали. Не знаю, специально ли так было задумано, но в любом случае это сыграло убийцам на руку. Искать что-либо на дороге не имеет смысла. Я уверена, что место точно выбрали заранее. Там неподалеку есть пара спальных районов, посмотрим, будет ли какая-нибудь связь с личностью убитого.

– Но почему они бросили товар? Это глупо… Что-то тут не сходится.

– Есть несколько деталей, которые никак не вяжутся между собой. В этом деле что-то явно не так, вот почему оно меня зацепило.

Сеньон указал на просторную кухню:

– Сделаешь мне кофе?

Только Лудивина сделала шаг к плите, как у нее зазвонил мобильный телефон. Увидев на экране имя Гильема, она включила громкую связь.

– Здоровяк у тебя? – сразу же спросил Гильем.

– Я тебя слышу, желтый уровень опасности!

– И тебе тоже привет, Сеньон.

– Мы уже едем, – вставила Лудивина.

– И правильно делаете. Я приехал пораньше, и не зря: у нас уже есть имя убитого. Это точно не случайный прохожий.

8

Парижский Отдел расследований располагался в здании XIX века на Порт-де-Баньоле – в казарме, где раньше взимали пошлину за въезд в город. Гигантская казарма, выстроенная в форме буквы U из когда-то белого, но посеревшего от времени камня, нависала над улицей и небольшим внутренним двориком, словно не сводя с города внимательного, всевидящего взгляда своих высоких, узких окон.

Лудивина, Сеньон и Гильем работали на втором этаже, в кабинете, оформленном исключительно по их вкусу, но довольно стереотипно, словно всем следователям в мире непременно нужно было окружить себя символами радости, чтобы оградить себя от ужасов своей профессии. Угол, который занимал Гильем, выглядел наиболее карикатурно: тут висели афиши фильмов «Подозрительные лица» и «Семь», а между ними – вымпел футбольного клуба ПСЖ. Сеньон копил предметы. Он отгородился от всего мира стеной из вскрытых посылок. Из них торчали DVD-диски в нетронутой целлофановой упаковке, комиксы, которые он еще не успел прочесть, – все то, что он с азартом заядлого барахольщика выискивал в интернете и заказывал с доставкой по рабочему адресу. Стол Лудивины долгое время оставался идеально чистым и пустым: ничто на нем не говорило о личности его владелицы. Но недавно она вдруг захотела как-то оформить свое рабочее пространство. Сначала на столе появилась кружка «Нью-йоркских гигантов», принадлежавшая их погибшему коллеге Алексису: она заняла место между компьютером и толстой ароматической свечой с запахом янтаря. Затем Лудивина водрузила у стены за креслом два икеевских стеллажа и заставила их книгами по криминалистике. Единственной нераскрытой тайной для нее оставалась небольшая коллекция, начинавшая постепенно оккупировать полки: пестрые игрушки из киндер-сюрприза. Лудивина не знала, кто именно развлекается тем, что ставит их ей на полки, и каждую неделю испытывала приступ бессильной ярости, обнаруживая новое поступление. Ни Гильем, ни Сеньон никогда не ели при ней шоколад; игрушки мог принести любой сотрудник ОР. Вероятнее всего, этим занимались следователи из группы Магали, сидевшие в кабинете напротив, по другую сторону коридора. Бен и Франк всегда были готовы от души посмеяться. Так или иначе, это шуточное расследование помогало Лудивине каждый понедельник встряхнуться и быстро вернуться к работе после краткого отдыха, напоминало о том, что не стоит всегда воспринимать себя всерьез, что важно сохранять немного легкомыслия в комнате, которую часто заполоняли самые жуткие истории.

В субботу, 11 ноября, на этаже стояла почти пугающая тишина. На работе не было никого, кроме них, по крайней мере по пути в кабинет они не встретили ни души.

Гильем, как обычно одетый в пеструю рубашку, закрепил только что вылезший из принтера лист бумаги на белой доске для маркера магнитом в форме американского полицейского значка.

Лицо под темной шапкой всклокоченных волос казалось сосредоточенным, серьезным; взгляд опущен. Вокруг глаз виднелись темные круги, веки набрякли. Приплюснутый нос и плохо выбритые щеки дополняли портрет человека, повидавшего слишком много плохого за довольно короткую жизнь. Мужчине на фото на вид было около тридцати лет. На подбородке, возле рта и на лбу виднелось несколько небольших шрамов.

– Лоран Брак, – представил Гильем. – Я получил подтверждение его личности по почте сегодня утром. Его отпечатки хранились в АСИОП[8].

Лудивине показалось забавным такое начало. Реальность была далека от работы полицейских, которую люди привыкли видеть в фильмах и сериалах: отпечатки пальцев сменяются на экране со скоростью света и начинают мигать красным, когда обнаруживается совпадение. Они всего-навсего получили письмо по электронной почте, в котором сообщалось, что найденные ими отпечатки совпадают с хранящимися в АСИОП. На мониторах компьютеров не отображались никакие звуковые или световые сигналы, да и нет у них никаких огромных экранов, чтобы полюбоваться крупными оцифрованными снимками отпечатков пальцев. Следователю просто пришло письмо – такое же, как и любое другое.

– Почему их там хранили? – спросила Лудивина.

– Судя по СУС[9], у Брака длинный послужной список. Все началось с мелочей в подростковом возрасте – драки, порча имущества, хранение наркотиков. Потом он докатился до кражи со склада электроприборов, после которой ненадолго отправился в Вильпент, отсидел, затаился на полтора года – по крайней мере, больше его ни на чем таком не поймали. Затем протаранил на машине банкомат и снова оказался за решеткой: на этот раз в тюрьме «Френ», и срок был посолиднее. С тех пор в деле не появилось ни единой новой записи.

– Когда он вышел? – поинтересовался Сеньон.

– Два года назад.

– И ни единой новой записи? – переспросила Лудивина.

– Ни единой. Вы меня знаете, я работаю скрупулезно. Пока вы расслаблялись и пили кофе у Лулу, я шарил в интернете в поисках хоть чего-нибудь связанного с Лораном Браком. Я знаю, что он все время ошивался в районе Корбея, в девяносто первом департаменте. Вы не представляете себе, что можно обнаружить в интернете и в соцсетях, зная дату рождения человека и имея на руках его фотографию!

– Так ты его нашел? – удивился Сеньон.

– Похоже, что да. Я прошерстил «Одноклассников» и «Фейсбук» и отыскал девицу, на странице которой написано, что она замужем за неким Лораном Браком. И одна из ее фотографий развеяла все мои сомнения. К тому же она живет в Корбей-Эсоне, там, где…

– Он женат? Дети есть?

– Судя по фотографии девицы, вполне возможно. На ней она с ребенком на руках.

– Значит, он начал новую жизнь и нашел любовь, – сделала вывод Лудивина. – По крайней мере, для сторонних наблюдателей. Корбей совсем рядом с тем местом, где мы нашли труп. Он живет рядом с железной дорогой?

Гильем кивнул.

– Несколько месяцев назад он зарегистрировал машину в одном из микрорайонов, которые видны от спуска к путям.

– И как все было? – вступил в разговор Сеньон. – Он вышел из тюрьмы, женился, сделал одного-двух ребятишек, понял, что больше не станет творить глупостей или по крайней мере будет вести себя осторожно, но не сумел устоять, продолжил водиться с плохими парнями, влез в местные дела с перевозкой наркотиков, и что-то пошло не так? Нам нужен Ив и его парни! Без Бригады по борьбе с наркотиками мы зря потеряем кучу времени.

– Я ему уже позвонил, – сообщил Гильем. – Он был дома, с семьей, но обещал приехать.

Лудивина погрозила ему пальцем:

– Будь осторожен, если станешь работать так эффективно, того и гляди, заработаешь повышение! Отлично, Гильем. Итак, вот наша жертва. Парень с преступным прошлым, который, похоже, решил завязать после выхода из тюрьмы. Жена, по меньшей мере один ребенок. Интересно узнать, была ли у него работа, источники регулярного дохода.

– Не забывайте, что перед тем, как оказаться здесь, я работал в Версале следователем по финансовым вопросам, – напомнил Гильем. – Я могу проверить БДБС, базу данных банковских счетов. Оттуда мы возьмем номера всех банковских счетов, связанных с именем жертвы. Но потом придется ждать понедельника – только тогда я смогу обзвонить банки и узнать подробности. А пока я взгляну на его налоги: узнаем, что он декларировал.

Лудивина знала, что Гильем способен собрать все возможные данные, которые помогут им понять, кем был Лоран Брак. В жандармерии имелось более трех десятков баз данных, которые нужно было проверить, чтобы составить полный портрет подозреваемого. Поскольку Национальная комиссия по информатике и гражданским свободам зорко следила за тем, чтобы сведения в базах не совпадали, поиски нужно было вести последовательно, проверяя все базы данных одну за другой.

– Продолжай поиски. Надо оповестить его вдову, – печально добавила девушка. – Если только она и правда его вдова и адрес у нас правильный. Если она захочет с нами говорить, я попробую побольше узнать об их уровне жизни. Сравним ее версию с тем, что он декларировал в налоговой. Гильем, можно я дам тебе еще одно задание? Подай заявку на поиск совпадений по САС[10].

– Так скоро? Мы не слишком торопимся? И какие сведения мне вводить?

– Вводи все, что мы знаем. Наркотики, брошенные рядом с жертвой, труп на железнодорожных путях, МСВ, трансвестит, расчленение, и не забудь, тело полностью вымыто с хлоркой. Бери широко, мало ли что.

– Может, хотя бы дождемся результатов вскрытия?

– Их не будет до понедельника, я не хочу так долго ждать. Если потом появятся какие-то уточнения, проведем поиск повторно.

– Вот эксперты обрадуются, когда узнают, что им придется дважды обрабатывать один и тот же запрос.

– Это их работа.

Сеньон, хитро поглядывавший на Лудивину, наклонился к ней:

– Я тебя неплохо знаю и вижу, что ты не случайно все это затеваешь. Что ты задумала?

– У нас необычное место преступления. Есть здесь что-то странное, что я никак не могу уловить. Преступники хотели, чтобы труп нашли, иначе не бросили бы его на путях, но при этом положили его на повороте, чтобы его точно переехал поезд. Это глупо, ведь они знают, что это не помешает нам установить личность жертвы по отпечаткам или анализу ДНК. Тогда зачем прикладывать столько усилий? К тому же перед этим тело полностью продезинфицировали, наклеили чужие ногти… И еще вся эта дурь… Полная бессмыслица, совсем не похоже на обычное дело с наркотиками. Тут что-то другое, не связанное с разборками между дилерами. Я хочу убедиться, что мы не имеем дело с какой-нибудь организованной бандой, которая уже совершала преступления в парижском регионе или где-то еще.

– Хорошо, – кивнул Гильем, – я этим займусь.

Час спустя, когда трое следователей, сидя каждый за своим столом, обедали китайской лапшой, купленной на вынос в забегаловке у Порт-де-Баньоле, в дверь просунул голову Ив. Он работал в той самой Бригаде по борьбе с наркотиками: руководил небольшой ударной группой, которую Лудивина хорошо знала, потому что несколько раз им помогала: полгода назад они вместе перехватили машину, участвовавшую в гоу-фасте, с чего и началось «дело Дьявола», как они его теперь называли. Ив всегда не просто смотрел на собеседника, он пронизывал его резким взглядом, жестким, как его короткие, темные волосы, среди которых виднелись седые пряди. Рот обрамлял черный щетинистый круг из усов и бороды – словно капкан, готовый в любой миг захлопнуться и поймать первую же неосторожную жертву, решившую померяться с Ивом силами. Даже тонкие морщинки, словно растягивавшие его глаза, напоминали скорее шрамы. Казалось, что долгие годы работы в Бригаде по борьбе с наркотиками оставили глубокий след на этом человеке, охотившемся за ними с беспощадностью Немезиды. Но вне работы Ив совершенно преображался: все резкие черты сглаживались, он излучал доброту и тепло. Он трижды постучал в дверь, прежде чем войти, и взмахом руки отмел все извинения коллег, неловко чувствовавших себя из-за того, что они вызвали его на работу в выходной, оторвав от семьи.

Гильем изложил все, что они знали, и Ив вдруг оказался в кольце пристальных взглядов троих жандармов, жадно смотревших на него, словно ожидая, что он даст им ключ к тайне. Ив пожал плечами.

– Cразу говорю, ваш покойник – не наш клиент. Лицо и имя мне ни о чем не говорят. Я проверю, но не ждите от меня ничего интересного. Район, в котором он жил, я знаю, в нем торгует несколько банд, мы там уже вели дела, но об этом надо будет еще поговорить с коллегами из полиции. Я могу заняться этим в выходные, если дело срочное, мы все друг друга хорошо знаем, у меня есть номера их мобильных.

– Детали преступления не напоминают тебе что-то, с чем ты уже сталкивался? – спросила Лудивина.

– Нет. К тому же дилеры не бросают вот так свой товар, уж точно не в ситуации, когда хотят передать какое-то сообщение.

– Может, они его забыли? – предположил Сеньон. – Было темно, они запаниковали, бросили труп и сбежали без товара.

– Думаешь, они идиоты? И потом, партия крупная, никто бы ее так просто не забыл. Поставь себя на их место, это ведь самое дорогое, что у них есть. Они всегда знают, где сейчас их товар, у кого на руках, и уж точно не прогуливаются с ним вдоль железной дороги, когда им нужно избавиться от трупа. Нет, в такую версию я ни за что не поверю.

– Тогда предложи свои варианты! – не отступала Лудивина, собирая свои непокорные светлые локоны в хвост.

– Есть только одна причина, по которой торговцы наркотиками могут бросить большую партию товара. Они так поступают, если другого выхода просто нет. Вероятно, им по какой-то причине пришлось бежать, и они знали, что, если их поймают, товара им лучше при себе не иметь.

Лудивина крутанулась в кресле, повернулась к Гильему и его кричащей рубашке:

– Мы даже не подумали поговорить с местной АКБ[11]. Может, они спугнули наших убийц и погнались за ними, не зная, что те бросили труп на путях.

– Мигалки освещали весь район, по рациям без конца говорили про убийство, – парировал Гильем. – Они уже давно связались бы с нами. Но я, конечно, позвоню им, на всякий случай.

Ив пригладил усы и вновь вступил в разговор:

– Если они бросили товар, убегая, то, возможно, они кого-то отправят в этот район, хотя бы для того, чтобы убедиться, что там уже ничего нет. Наверняка уже поздно, но правильно было бы посадить там кого-нибудь в засаду.

Лудивина разозлилась на себя за то, что не подумала об этом раньше, и тут же схватилась за рабочий телефон. Она позвонила бригаде жандармов, которая предыдущей ночью выезжала на место преступления, и потребовала, чтобы трубку дали лейтенанту Пикару, который знал, где там что находится. Она попросила его срочно выслать на место преступления двух человек.

– Не стоит ничего от них ждать, – сказала она, повесив трубку, – но мы хотя бы попытались.

Сеньон продолжал расспрашивать Ива:

– Может, пакетики с МСВ выведут нас на след конкретной банды?

– Этим летом все изменилось. МСВ теперь везут отовсюду, в основном из Голландии и Германии. Наркотик недорогой и крайне эффективный, спрос на него огромный, так что его стали продавать все дилеры. Что касается района, где обнаружили труп, то, будь уверен, в девяносто первом департаменте почти в каждом спальном районе есть своя небольшая сеть дилеров. Их крышуют дилеры покрупнее, у которых есть деньги и контакты, но ситуация все время меняется, кого-то арестовывают, кто-то погибает, кто-то выходит из игры, и так далее.

Лудивина поднялась с кресла.

– На данный момент мы даже не знаем, имел ли Лоран Брак хоть какое-то отношение к местному обороту наркотиков. Ив, можешь позвонить своим парням, чтобы они в общих чертах рассказали нам о районе, где он жил? И да, я хочу знать, был ли он под наблюдением полиции, и если да, то по какой причине. Гильем, а ты заполни форму для САС и подай запрос.

– А мы с тобой куда поедем? – осведомился Сеньон, увидев, что Лудивина натягивает куртку.

– Проверим адрес Лорана Брака и сообщим печальную новость его вдове, если она и правда существует. Посмотрим, что нам даст этот визит.

Сеньон тяжело вздохнул. Он очень не любил сообщать о смерти.

Всякий раз ему казалось, что он становится ее посланником.

9

Уже в раннем детстве он был так легок, что едва не взлетал, бегая в теплых и колючих порывах хамсина, несшего с собой весну. Он был и сыном земли – весь грязный, одежда в колючках, ногти черные, – потому что вечно карабкался по камням и скалам или рылся в земле в поисках грызунов, с которыми можно было бы поиграть. Но прежде всего он был сыном огня: его зачаровывал сладострастный, ненасытный танец языков пламени. Мать часто рассказывала ему, что еще младенцем он питал к углям и клубам дыма едва ли не мистическую любовь. Когда он рыдал и никак не мог успокоиться, утешить его могло лишь пламя, пожирающее полено до самого основания, превращающее его в пыль и золу. Таким он родился.

Он был сыном воздуха, земли и огня.

И в то же время нежным, отзывчивым мальчиком, что всю ночь сидел без сна, утешая пастушьего сына, которого пугали стенания степной рыси или беспокойное уханье совы, или готов был отдать свой обед голодной девочке, которую наказал отец-тиран. Он был единственным ребенком, сильно привязанным к матери, послушным и верным отцу.

Но порой и ребенком-дьяволом, решительно топившим соседского щенка, потому что сосед оскорбил его семью, или сыпавшим толченое стекло в бутылку с водой, принадлежавшую однокласснику, которого он ненавидел безо всякой причины – просто потому, что тот хорошо учился и это его злило.

Из-за всего этого мать в конце концов прозвала его Джинном.

Дух ветра, песка и огня, то добрый гений, то сам дьявол. Джинн был всем сразу.

«Огонь успокаивает тебя, сын мой, потому что огонь – твоя стихия, – говорила ему мать. – Ты вышел из моего чрева, моя плоть кормила тебя, но сотворил тебя огонь. Бог создал людей нежными и хрупкими, потому что он использовал глину, но ты сделан из пламени, из огня без дыма. Об этом написано в Священной книге: так рождаются джинны. И ты мой маленький джинн».

Мать была холстом, на котором огонь своей кистью нарисовал его рождение, какую же роль играл его отец? Всякий раз, когда Джинн, любивший снова и снова слушать рассказ о своем появлении на свет, задавал матери этот вопрос, она ерошила ему волосы и, весело глядя на него, заговорщицким тоном шептала одни и те же слова: «Твой отец вложил в тебя душу, сын мой, в этом и состоит роль отца».

Джинн вырос со своим тайным именем, которое нежно любил, с этим детским сокровищем, которое он защищал и хранил, пока рос, пока переезжал – сначала на юг страны, в Сайду, потом, уже подростком, в Харет-Хрейк, южный пригород Бейрута. Всякий раз, покидая свой дом, друзей, привычную жизнь – всякий раз, когда нужно было все строить заново, – Джинн знал, что унес с собой главное: свою историю, свою уникальность.

Немного повзрослев, он все четко разложил по полочкам. Да, в действительности он вовсе не был джинном – но он упивался мыслью, что где-то глубоко внутри он иной, что в нем есть особая, волшебная сила, которой нет ни у кого больше.

Пока его мировоззрение только формировалось, он хранил в душе сказку, которую столько раз рассказывала ему мать: он не хотел забыть, откуда пришел. Он был легок, как ветер, крепок, как земля, опасен, как огонь, он был добр к близким и несгибаем с теми, кто заслуживал его гнева.

Джинн повзрослел в то время, Харет-Хрейк заново отстраивали на фундаментах домов, разрушенных Израилем: стену за стеной, крышу за крышей, душу за душой. Этот район стал панцирем, защищавшим его на протяжении многих лет: они росли вместе. Уехать оттуда было нелегко, хотя Джинн и знал, что причина, которая им движет, перевешивает все его чувства. С тех пор он пересек немало границ, побывал во многих странах, научился сживаться с их культурой, растворяться в предместьях их городов, исчезать в них. Научился ждать, пока наступит тот самый день. Его день, день великого отъезда.

Он долгое время вынашивал план путешествия, рассматривал все возможные варианты, начиная с въезда в Шенгенскую зону самым обычным способом – по своему паспорту с визой. Найти причину для въезда не составляло труда – особенно тому, кто стучался в дверь Европы, имея за душой хоть какие-то накопления и будучи готовым еще немного продлить агонию умирающей экономики Старого Света. Но когда ты стучишься в чужую дверь, хозяин, впустивший тебя, чаще всего принимается ходить за тобой по пятам и следить, чтобы ты ничего не украл. А Джинн не мог такого позволить.

Он знал, что мог бы нелегально перейти турецкую границу. Подобраться к ней со стороны Сирии, затем доехать до Газиантепа. Но за этим регионом в последнее время пристально наблюдали самые разные спецслужбы, опасавшиеся возвращения домой блудных детей, чьи мозги промыли так, что они не думали ни о чем, кроме обезглавливания неверных. Пробираться через Турцию – все равно что лезть в змеиное гнездо. Не самая умная идея.

Джинн помнил, что в детстве, когда ему приходилось охотиться на крыс в домишке, где он жил с родителями, охота всегда сводилась к краткому, безжалостному преследованию, в конце которого животное оказывалось в тупике – в углу или под диваном. Как только человек заметил крысу и решил ее убить, ей уже не спастись. И все же однажды Джинн не сумел одолеть крыс. Близилось наводнение. Десятки грызунов проникли в гостиную в их доме. Они бегали из угла в угол, взбирались на стол, прыгали по стульям. Джинн с отцом бросались то туда, то сюда, но не смогли поймать ни одной крысы – потому что рассредоточили свои усилия, потому что животных было слишком много, потому что они не выслеживали их поодиночке, а хотели убить всех разом. В результате они не убили ни одной.

Джинну нравилась такая стратегия рассеивания.

У него оставались хорошие связи на юге. Пересечь Синайский полуостров было проще простого, Египет с каждым днем контролировал его все меньше. Преодолеть Суэцкий канал и добраться до Ливии – и вовсе задачка для школьника. Во владениях покойного Каддафи скапливались бесчисленные толпы жаждущих исхода, добравшихся сюда со всех концов страны, а также из-за ее пределов: из Нигера, Чада, Судана, Эритреи и еще более далеких краев. Каждый день набитые беженцами корабли выходили в море и брали курс на север, на надежду.

Джинн помнил о том, что крыса, оказавшаяся среди тысяч других крыс, остается практически незамеченной, а вероятность того, что ее поймают, стремится к нулю. Европейские СМИ с удовольствием распространяли изображения кораблей, везущих мириады людей на медленную смерть, однако гораздо реже печатали фотографии толп выживших, пересекающих поля Южной Италии, чтобы затем раствориться среди жителей европейских стран. На одну остановленную властями баржу приходился десяток проскользнувших сквозь слишком крупные ячейки сети. Джинн делал ставку на этот вариант. За деньги он мог нанять лучших, самых надежных проводников. Лампедуза, этот святой Грааль рядового беженца, не устраивала Джинна, Сицилия тоже: он не доверял островитянам. Нет, единственной приемлемой целью для него была твердая земля, материковая Италия.

Последняя сложность для нелегального иммигранта, наконец добравшегося до земли обетованной, состояла в том, чтобы там остаться. После первой же проверки иммигранта отправляли в центр временного задержания, где он оставался дожидаться высылки на родину.

Но Джинн все предусмотрел.

Фальшивый паспорт и виза в нем не вызовут подозрений при рядовой проверке. Денег у него достаточно для того, чтобы слиться с фоном – обзавестись машиной, поработать над внешностью, чтобы она не вызывала лишних вопросов: не снимать солнцезащитных очков, приобрести беззаботный вид. Он был почти уверен, что выкрутится, даже если его остановят полицейские. Вероятность того, что у него попросят документы на автостраде, стремилась к нулю, а в то, что кто-то решит проверить подлинность его визы, он и вовсе не верил.

Когда Джинн покинул африканскую землю и вступил на палубу небольшого суденышка под мальтийским флагом, он впервые за долгое время ощутил укол сомнения.

Он покидал землю, столь близкую к праху, из которого он появился на свет, отправлялся завоевывать страны, где был никем.

Но все должно было измениться.

Джинн сделал глубокий вдох, наполняя легкие чистым воздухом, и сомнения тут же рассеялись.

Больше за свою жизнь он ни в чем не сомневался.

10

Дождь медленно затушевывал сад за стеклянной дверью, ткал серую завесу между Лудивиной и внешним миром. Девушка непрерывно меряла шагами свою просторную гостиную. Она заварила себе чай с имбирем и расставила по всей комнате зажженные свечи, чтобы вдохнуть в нее жизнь, противопоставить хоть что-то потокам воды, обрушившимся на ее окна. Неохотно попереключала телеканалы, а затем передумала и включила музыку. Нежный голос Дайаны Кролл согрел ей душу, и Лудивина, сама не зная как, вдруг оказалась перед просторным книжным шкафом. Она рассеянно водила пальцами по корешкам книг, словно надписи на них были сделаны шрифтом Брайля. Поплотнее закутавшись в наброшенный на плечи шерстяной плед, Лудивина склонилась над полкой, где стояла ее коллекция старых комиксов про Тентена – в детстве она ими увлекалась, – и задумалась, не развлечет ли ее небольшое путешествие в прошлое, в детские годы, но тут же поняла, что ей этого совсем не хочется.

Ей было скучно. Она не могла ни на миг забыть о работе, не могла отдаться простым радостям жизни. Никаких срочных дел в рамках расследования у нее было, и потому ей пришлось смириться с тем, что воскресенье она проведет дома – вдали от работы, от своего трупа, от разгадки.

В субботу они с Сеньоном побывали у вдовы Лорана Брака в маленькой трехкомнатной квартирке, расположенной в унылом спальном районе Корбей-Эсона. Лудивина решила, что сама сообщит женщине о смерти мужа, предоставив Сеньону осматриваться в плохо убранной гостиной. Вдова много плакала, даже слишком много, и вслед за ней заплакал и ее сын, годовалый малыш, который до этого носился по комнате, преследуя темнокожего гиганта, пока тот медленно ходил от книжных полок к буфету, рассматривая редкие фотографии. Будь Сеньон хоть трижды жандармом, он все равно казался мальчику подозрительным. Сеньон предложил приглядеть за малышом и под этим предлогом исчез из гостиной, чтобы заглянуть в другие комнаты.

Немного успокоившись, жена погибшего – ее звали Малика, одежда оставляла открытыми только ее глаза и кисти рук – согласилась ответить на вопросы Лудивины. Та тут же предложила женщине позвонить родне, попросить их приехать, побыть с ней, но вдова отказалась. А жаль: работать в присутствии родственников следователю сложнее, поскольку все вокруг пытаются защитить свидетеля, но зато правду о подозреваемом уже не так легко скрыть, потому что все слушают, что говорит главный свидетель, и добавляют к его рассказу что-то свое.

Малика отвечала на вопросы очень медленно. Она подтвердила, что муж не поддерживал никаких преступных связей, что пребывание в тюрьме его изменило, что он стал ответственным отцом семейства. Они познакомились, когда он только вышел на свободу: их представил общий друг, это была любовь с первого взгляда, они сразу поженились, вскоре родился ребенок. Лоран потерял слишком много времени, потратил драгоценные годы, разрушая себя преступной деятельностью, и хотел наверстать упущенное. Малика едва сдерживала слезы в течение всего допроса, который Лудивина постаралась провести с особой деликатностью, которой требовала ситуация.

Лоран Брак работал в фирме, продававшей кондиционеры: он их устанавливал. Он нашел эту работу по знакомству, пройдя соответствующее обучение, на которое он поступил сразу после выхода из тюрьмы. Малика уверяла, что он был трудяга, уходил рано утром, никогда не жаловался на сверхурочную работу, поскольку она приносила лишние деньги – это им было на руку, ведь Малика не работала, занимаясь ребенком.

Она едва не вышла из себя, когда Лудивина спросила, встречался ли ее муж или поддерживал отношения с людьми, связанными с оборотом наркотиков. Нет, Лоран не знал даже тех, кто работал в их пригороде. Он вообще почти ни с кем не общался, понимая, что дурное окружение рано или поздно приведет его обратно в тюрьму. Он разорвал все связи с прежними друзьями, хотя те и сочли его дураком и эгоистом. Он стал хорошим, честным человеком, прекрасным мужем, прекрасным отцом, образцовым мусульманином. Отбывая свой последний срок, Лоран принял ислам. Вера дала ему твердость, которой ему не хватало, рамки, которые не сумели установить для него родители. Но прежде всего она открыла ему истинное значение его существования, истинную суть нравственности, и он уже не мог их игнорировать. Отныне он сам отвечал за свои поступки – не перед обществом, которое презирал за то, что оно никогда ничего для него не делало, но перед самим Богом: а перед Ним он обязан был быть хорошим человеком.

Лудивине непросто было проявлять ожидаемое сочувствие, не теряя при этом необходимой дистанции и успевая набирать на ноутбуке, который она держала на коленях, отчет об услышанном. Вдобавок ко всему, ей приходилось вежливо заполнять паузы в разговоре, возникавшие, когда крошечный портативный принтер выплевывал листы, которые вдова должна была подписывать.

Внимательно вслушиваясь в стенания вдовы, Лудивина размышляла, не ведет ли этот путь в тупик. Лоран Брак действительно изменился, вера – и любовь, правда в меньшей степени, – сделали его другим человеком. И все же, когда они с Сеньоном вышли из квартиры и он спросил, что она обо всем этом думает, Лудивина целых три этажа не знала, что ему ответить. Все было слишком гладко. Весь рассказ Малики – она ни разу не сбилась, все аккуратно описала, несмотря на слезы и переживания, – казался заранее подготовленным, заученным. Сеньон согласился. Квартира показалась ему фасадом, за которым явно что-то пряталось. Слишком много религиозных символов: на книжной полке – Коран, на стенах под стеклом – стихи Корана, записанные каллиграфическим письмом, а каждая подушка, каждый лоскуток окрашен в зеленый цвет Корана. Да, Лоран Брак уверовал в Аллаха, но обстановка в его квартире была слишком навязчивой. Все в его доме походило на декорации к хорошо отрепетированной пьесе, которую готовились сыграть, как только полицейские переступят порог дома.

Лоран Брак что-то скрывал.

Но Лудивина не понимала, была ли его жена соучастницей или же ей просто вешали лапшу на уши. Сеньон рассмеялся и напомнил коллеге, что в этой семье хозяйством занималась как раз жена и что жены довольно часто прикрывают мужей. Если за фасадом мирного, вновь обращенного мусульманина Лоран Брак скрывал какую-то преступную деятельность, его жена не могла об этом не знать – не при наличии таких декораций.

Теперь следователям предстояло изучить доходы семьи Брак, просмотреть распечатки звонков обоих супругов, узнать, где они были в течение всего дня и вечером в пятницу, составить примерный распорядок дня убитого, поговорить с его работодателем, составить список его друзей, проверить, действительно ли он посещал мечеть, опросить персонал тюрьмы, где он сидел, узнать о его поведении в заключении и так далее. Заниматься этим в праздники было непросто, так что Лудивина отправила Сеньона и Гильема домой, к женам, до понедельника. Они заслужили небольшой отдых.

В субботу вечером Лудивина засела в кинозале с ведерком попкорна и посмотрела подряд два фильма, чтобы развеяться.

Но воскресенье тянулось без конца, наполненное скукой, пропитанное раздражением, которое Лудивина испытывала из-за того, что не могла продвинуться в работе. Жаль, но даже у истины и правосудия имелись рабочие и выходные дни.

Когда закончился дождь, девушка натянула спортивную одежду и отправилась на более чем часовую пробежку по промокшему асфальту. Горячая ванна после пробежки помогла ей наконец-то расслабиться. День она завершила, читая в постели роман Алессандро Барикко о человеке, писавшем море… морской водой. Неплохой сюжет.

Утро понедельника Лудивина встретила в конференц-зале ОР, где неоновые лампы пытались дополнить сероватый свет, с трудом пробивавшийся сквозь затянутое облаками небо. Напротив Лудивины сидели Сеньон и Гильем. Вошла Магали Капэль, привлекательная брюнетка с длинной челкой, в обтягивающих джинсах, за ней – ее команда, Бен и Франк: первый – лет сорока, лысый, с вечной сигаретой во рту, второй – лет пятидесяти, с военной выправкой, с коротким ежиком волос и идеально ровной щеткой усов.

Полковник Жиан закрыл дверь, и совещание началось. Изящный, спортивного вида полковник был крайне требователен как к себе, так и к подчиненным. Он потер ладони и предоставил слово Лудивине, предложив ей кратко описать события, произошедшие во время ее дежурства, и рассказать о новом расследовании. Когда она закончила, полковник спросил:

– Что у вас с педофилом из Дравея?

Речь шла об основном деле, которым занималась команда Лудивины до того, как они нашли труп на железнодорожных путях.

– Гильем готовит ловушку. Он притворился двенадцатилетней девочкой и переписывается с ним на форуме, – ответил Сеньон, который вел это дело. – Тип торопится, хочет с ней встретиться, говорит, чтобы она соврала и прогуляла школу, даже научил ее как. Они договорились о встрече утром в пятницу, собираются «развлечься».

– Прекрасно. Капэль, что у вас?

– Все то же групповое изнасилование двух подростков, полковник. И еще поджог склада шмоток в Мо.

– Дело двигается?

– По поджогу есть новый свидетель, его надо допросить, но, если тут дело срочное, я передам свое расследование в Отдел по вопросам причинения вреда имуществу. Людо согласится, мы вместе работаем над этим делом с самого начала, хотя я и взяла его себе из-за нелегальной работницы, которая получила серьезные ожоги. А вот с изнасилованием дело застопорилось, они все отрицают, девочки не сразу пошли в полицию, так что никаких биологических материалов нам не собрать. Иными словами, будет непросто. Мы еще раз опросим всех по кругу, посмотрим, не удастся ли кого-нибудь расколоть.

Жиан выслушал отчет о педофилии, групповом изнасиловании, поджоге и даже убийстве, не шелохнувшись, не поведя и бровью. Он кивнул, явно испытывая гордость за своих ребят:

– Продолжайте работу. Мы снова все обсудим в середине недели. Дабо, поскорее заканчивайте с педофилом и полностью займитесь на убийством на железной дороге. Ванкер, это дело ведете вы.

– Да, полковник, – отозвалась Лудивина.

– Если понадобятся дополнительные силы, я проверю, как идут дела у группы Капэль, а еще попробую освободить для вас Ива и его ребят. Но это может и не получиться.

– Думаю, мы и втроем справимся, полковник, – успокоила его Лудивина. – Ив собирает сведения об обороте наркотиков в районе, где жил Лоран Брак, он нам обо всем доложит. Если мне понадобится помощь, я вам сообщу.

В дверь постучали, в зал заглянула секретарша ОР:

– Полковник, вам звонят из Леваллуа, говорят, дело срочное.

На этом собрание завершилось, и все разошлись.

Войдя в кабинет, Лудивина собралась было сесть на свое место, но заметила новую игрушку из киндер-сюрприза: та стояла ниже остальных на полке книжного шкафа. Лудивина развернулась к Сеньону и Гильему:

– Кто из вас двоих? Я должна знать, мне это страшно бесит!

Сеньон поднял руки перед собой в знак того, что он не при чем.

– Мы все время были с тобой с тех пор, как пришли, – заметил Гильем.

Лудивина направилась было в коридор – она собиралась ворваться в соседний кабинет и наброситься на Магали и ее соратников, – но наткнулась на чье-то крепкое тело и отлетела назад. Сильная ладонь удержала ее за руку, не дала упасть.

В дверях – против света, спиной к окну – стоял мужчина. Сначала Лудивина заметила лишь нависшую над ней тень, потом различила искусно взъерошенные волосы, квадратный подбородок, широкие плечи. И тут же до нее долетел его необузданный запах. Не пошлый одеколон, а сложная смесь ароматов, одновременно сильная и изысканная.

– Вы, должно быть, лейтенант Ванкер, – послышался хрипловатый, но от этого не менее приятный голос.

– Да, да, – пробормотала она, отступая назад и освобождаясь от хватки, не давшей ей упасть, – а вы кто?

Обычно жандармов всегда предупреждали, что в связи с тем или иным делом, которое расследует ОР, в казарму кто-то придет. Никто не разгуливал по этажам вот так, без разрешения и объявления. К тому же, чтобы добраться до их кабинета, нужно было миновать несколько электронных дверей. Этот человек был явно не со стороны.

– Марк Таллек.

Все собравшиеся в замешательстве рассматривали друг друга. Незнакомцу было лет тридцать: темно-каштановые волосы, нарочито небрежная прическа и легкая небритость, тонкий нос, а над ним внимательные глаза. Одет он был в поношенную парку цвета хаки, рубашку со стоячим воротничком и джинсы, которые сидели на нем как влитые. Он напоминал манекенщика, рекламирующего одежду какой-нибудь известной марки, с той лишь разницей, что не был явно красив – но очень харизматичен. От так и разил обаянием. Животным, но тщательно контролируемым обаянием.

– Вас не предупредили? – спросил он.

– Еще нет… Чем мы можем помочь?