Веснянка

– Это еще что? – Бортник хлопал глазами. – Опять леший или кикимора? Наши девки как начнут плясать, землю разбудят, всех их растревожат – на кого только не наткнешься. Смотри, что за чудище! И меду вроде не много выпил. Нечисть страшная, но не кикимора, эту я хорошо знаю, вроде и не домовой…

Из толпы танцующих выбежал кто-то диковинный, в шубе, одетой наизнанку, на боках у него торчала солома, на шее и рукавах бренчали колокольчики14.

Бабу ли Ягу,

Старую зиму?

Пели девушки, махая руками и прогоняя чудище.

Как она, лютая,

От весны ушла,

От красной бегла,

В мешке стужу несла.

Оно помчалось вниз, волоча за собой к подножию холма большой громыхающий мешок.

Холод на землю трясла,

Сама оступилась,

Под гору покатилась.

Чудище вправду оступилось и покатилось кубарем, за ним из мешка посыпались разбитые горшки, зернотерки, всякий сор. Внизу оно остановилось, шуба развернулась, и из нее выкатился измазанный сажей Светик. Бортник подхватил его на руки.

– Экой ты у нас стал!

Черепки и хлам, выпавшие из мешка, парни собирали в кучу.

– Сожжем это в первом весеннем костре15!

А девушки тем временем встали в круг около цветка.

– Гляди-ка, как расцветилось!

Теперь стало видно все девицы по-весеннему нарядились. Разноцветный их хоровод казался снизу венком, надетым на холм. Он закрутился, завертелся.

– Красота-то какая!.. Как на подбор!

Чернобровый бортник подмигнул бабе, стоявшей рядом.

– Срамотник, скоро уж в землю, а все туда же, заглядывается.

– А как ты думаешь, отчего у меня мед такой сладкий? То-то и оно, кабы на них не дивовался, давно бы все скисло.

–Словно вьюн водят, словно вьюн!

Но вот девушки остановились на вершине.

– Веснянка, красавица, спой песенку!

Среди пестрой толпы пришедших к Ярилиной горке те, кто впервые попали на этот праздник, увидели, как в круг вышла девушка-подросток с русой косой. Она сначала стояла, опустив голову и держась рукой за горло, как будто силясь преодолеть что-то, а потом подняла просветлевшие глаза и… запела.

Солнышко-ядрышко!

Выгляни, высвети,

Твои дети плачут,

По камушкам скачут.

Танцующие опустили руки. Кто-то задумчиво вышел из хоровода, сел на поваленное дерево, кто-то прикрыл глаза, а один простоватый малый стоял, разинув рот. Где-то высоко-высоко в небе летел жаворонок… И от чистого, светлого голоса лопались первые почки.

Солнышко-ядрышко,

Вылети из-за моря,

Вынеси-ко, солнышко,

Звонкие ключи.

Отомкнуть землицу,

Выпустить травицу,

На травицу росицу.

Выпускай траву зеленую,

Расстилай росу медвяную.

Ой, да выпусти росу,

Девицкую красу,

На раннее лето,

На буйное жито16.

Песня кончилась, и она тихо вышла из круга. И вдруг откуда-то из лесу в хоровод вбежали, закружили всех какие-то молодцы. Первый, стремительный, высокий, подхватил стоявшую рядом с подружкой певицу, и хоровод понесся, натыкаясь на деревья. Кто-то, не выдержав, со смехом покатился кубарем, все разбежались в разные стороны. Незнакомец почти больно сжимал ей руку. Она, наконец, попыталась шевельнуть зажатыми в его большой ладони пальцами и подняла свой тихий взгляд на него. Но тут же… почему-то опустила глаза. Рука горела. Вокруг них закружились девушки.

Что на нашей улице

Девки танки водили,

Ой, рано-рано, танки водили.

Ой, откуль взялся

Молодец с колищем,

Он тех девочек

Да-й разогнал.

Свою ладушку

Да-й за ручки взял.

А все девочки

Да-й заплакали,

Ой, рано-рано,

Да-й заплакали.

Он быстро взглянул на поющих, выпустил ее руку, выбежал из круга и исчез в лесу. Вслед ему послышался девичий смех.

– Что, певунья наша хороша?

Веснянка стояла, запыхавшись, ничего не понимая.

– А он ладный!

– Высок.

Девичий хоровод сомкнулся вокруг нее.

Как разгорелось солнце красное

Над рощею, над сырым бором.

Как раскрылись цветы,

Цветики весенние.

Ой, расцвело у девки красной сердце,

Ой, лило-лило, расцвело.

Веснянка покраснела.

– Ой, как влетел, словно сокол! А наша певунья замолчала…

– Али ей этот молодец полюбился?

– Что вы, девицы, как ей такой заверти-закружи может понравиться? Нос как бревно, глаз как кочан!

– Оттого-то, знать, невесела.

– Да что вы к Веснянке прицепились! – Ярилка вступился. – Парень как парень, покраше многих, мало ли кому наша Веснянка приглянуться может.

– Однако что ж она задумалась?

Но тут Светик потянул за руку самую языкастую и озорную девушку в хоровод, Ярилка – другую, и все снова закружились.

Сходим мы вдоль по ельничку,

Вдоль по ельничку.

Спросим мы

Рощу по рощице:

«Роща ль моя, рощица,

Вот какова!»

– Экой тут молодец появился, как они расплясались! – снова заговорил со стариком бортник.

– Да, славно пошло, аж земля звенит. Еще бы меду. В твоем напитке мудрость солнца, Бортята.

– Меду наварю много! Ты смотрел вчера ночью на небо? Звезды-то как набухли… того гляди, прольются живым соком в землю, на цветы. Пчелы соберут его. Мед будет чудный17.

И пусть людям будет весело, как поющему лебедю.

И протянув руку к обнажившейся земле – туда, где кружился хоровод, бортник пропел свое заклятье:

– Когда мы мед возьмем ложкою, да не будет заметно следа. Когда мы мед возьмем ковшом, да не останется следа. Когда мы его возьмем братиной, да не останется следа18.

И вдруг рассмеялся:

– Вот он где, мед-то, самый сладкий. Смотри,

Добрита! А Малуша-то!

Неповоротливый малый выбрал востроглазую девушку. Она на бегу поцеловала его, но, когда он протянул руку к ней, вырвалась. Он погнался за ней. Она, смеясь, пряталась за Светиком, за Ярилкой, потом побежала вниз к Бортяте и Добрите. Обхватив бортника за плечи, встала за его спиной.

– Загородил бы своей бородищей, Бортята, вишь она у тебя какая! Всех девок запрятать можно.

Наверху хоровод окружил, не отпуская, незадачливого парня, который вертел головой, пытаясь за танцующими высмотреть озорницу.

Кто с нами, кто с нами

Пашенку пахать?

Кто с нами…

– А земля-то гудит, пляски да песни горячат, как солнце, Бортята, от них снег быстрее сойдет.

До позднего вечера кружились хороводы на Ярилиной горке, топча и пробуждая землю.

Веснянка закинула руки за голову.

Большие коричневые стволы сосен высвечивало солнце. Пахло ласково и спокойно хвоей, прилепившимися к ней каплями смолы, прошлогодним сеном. Веснянка зажмурилась.

Если открыть глаза, – небо сине-сине… А ведь на горке она испугалась, но сейчас, когда вспомнила его горячую ладонь, ей чудилось, будто выпила сладкого меду. Кто он? Разные люди приходили на их праздник, но тот, кто так резко схватил ее за руку, не был похож на соседей из ближних сел.

– Боюсь я, Весняночка, растаешь ты у нас, Ярилка присел рядом. Пошли теперь игры, только держись, а еще тот чужой добрый молодец!

– А откуда он?

– Вот уж не знаю, никогда его не видел, хоть я, кажется, со всеми знаком. Как я мог такого не приметить?

– Вот-вот, скоро у вас всех девиц из-под носа умыкнут.

– Ну тебя уж не дадим, ты нам как светлая песня, – он лукаво подмигнул. – А хорош был молодец.

– Все-то ты за другими смотришь. Пора самому завести подружку, травень уж на дворе, скоро росы да цветы пойдут.

– Твоя правда, Веснянка. Всех кругом как заколдовали. Ходота по лесу ходит и вздыхает, как шальной, скоро так надоест лешачихам, что затянут они его в чащу. А все оттого, что его Малуша на празднике сдуру поцеловала.

– Да кто ж знал, что у него от этого ум за разум зайдет?

– Веснянка, – Ярилка вдруг задумался, – я и сам какой-то чудной, право. Хороши наши девицы, и смех у них звонок. А вот у меня будто тревога, к чему-то дальнему тянет… Все кругом такие спокойные, ясные, вот и ты вся насквозь светлая, как солнышко.

– Что ж тут дурного?

– В том-то и дело, что уж очень хорошо. А у меня, может, как у твоего отца. Помнишь, что про твою мать рассказывают? Зовет меня что-то, а куда, зачем – не пойму, хожу по лесу и жду чего-то, все мне дивно: звери воют, в траве цветок блеснет.

Веснянка улыбнулась.

– Вот ты и попроси Ходоту, чтобы тебя с лешачихой познакомил.

– Ну, лешачиха может быть злая, с ней не сладишь, а вот русалочку бы какую-нибудь встретить… Что ты смеешься? Только тебе такое и расскажешь. Другим бы не стал.

– Кому ж еще, сызмальства вместе в лес ходили, а теперь тебя и не дождешься.

– Я сейчас иду охотиться. Хочу шкуру к празднику добыть.

Веснянка нахмурилась.

– Не люблю я, когда ты зверей убиваешь.

Все рассказывают, у нас в лесу страшный зверь появился, то ли леший, то ли оборотень. Волк, волкодлак… да какой-то колдовской. Люди из-за болота говорят, не к добру он в наших краях. Вот если бы его шкуру снять.

– Волка – можно, старики всегда говорили, что он зверь тьмы.

– Вот я и пойду, поищу его.

– За болото далеко не забредай, а то леший начнет водить.

И Веснянка снова запрокинула голову и стала смотреть в светлое небо.

Люди спрашивали, где она научилась петь, – от него. Кто испытает силу неба – оно необозримо, в нем птицы летают. Среди облаков небесные коровы дают людям дождь. Часто, глядючи на него, видела Веснянка неведомые ей села, огромные реки, посреди них острова, прекрасных женщин с распущенными мягкими волосами, сильных воинов, диковинных зверей – они жили в нем далекой и таинственной жизнью. Иногда ей виделся то ли человек, то ли птица, в тревожном порыве раскинувший руки. То возникал корабль, а потом он оказывался не кораблем, а чьим-то странным лицом или прекрасным раскидистым деревом.

Веснянка иногда думала, как скучно было бы жить, если бы всего того не было на небе. Если бы было оно не таким высоким, а низким и простым, как стены в доме. Ей кажется, что и люди были бы тогда глупее, не умели бы петь и любить. Правду говорила бабушка: «Смотри чаще на него в боли и в радости, душа станет чище».

Люди боялись Перуна19. Веснянка и сама часто вздрагивала от его ударов. И все же, каким красивым было небо, если по нему плыли облака. Когда они обволакивают его, оно становится ближе. А иногда облака словно отдалялись и от лучей солнца так причудливо и маняще светились розовато-золотым светом. Наверное, нам тогда и видится чудная страна закатного солнца20.

– Весняночка, ты где? Щука хвостом лед пробила21, да еще как! Слышишь?

Люди сбегались к реке, обступили ее берег. Там -треск, движение. Казалось, что река силится вздохнуть. Тяжело ей вскрываться, трудно. А как вскроется, разольется, по той воде приплывет весна. Река напряглась, будто живой, могучий и сильный человек. До вечера стояли около нее люди.

– Река-матушка! Еще чуть-чуть. Ну, разорви лед! Пусть твои воды всегда быстро текут. Омывают берега, травы. Ты видишь все. Принеси нам добро. На тебе, возьми от нас. – Они бросали крохи хлеба на лед и в уже открывшуюся воду. Льдины, неровно ломаясь, стали наползать друг на друга.

Несколько ночей шел треск, разговор на реке, а потом, будто в благодарность, река одарила их подарком. Когда стаяли последние льдины, река раскинулась и вынесла лодку.

– Смотрите, какая чудная ладья!

К песчаной косе пристала большая однодеревная лодка. Высокий загорелый человек с черной бородой под гомон ребятишек спрыгнул на берег. Он весело и удивленно разглядывал кучку уютных изб, поле, могучие коричневые сосны. Сбоку высокий холм, у подножия его родник, маленькое озерцо, окруженное кустами, а за холмом веселая березовая роща. Все было родным и простым, как будто давно уже снилось в детстве. Какой теплый песок на берегу… Ему неожиданно захотелось по мягкой солнечной пыли на дорожках бежать куда-то беззаботно… Гость22 стоял пораженный, ему вдруг показалось, что он, видевший чудеса всего белого света, потому и мял дороги, что всю свою жизнь только и стремился пробежать по этим тихим тропкам. Вот наваждение… Он ступил на берег и как-то неуверенно потрогал песок под ногами. Странное колдовство от этого незатейливого места.

К реке сбегались люди, они оживленно переговаривались, пока не вышел на берег высокий седой старик с открытым взглядом. Все замолчали. Он поклонился в пояс.

– Здравствуй, гость дорогой. Наш дом – твой дом. Ты устал с дороги. Выпей нашего меда и отведай нашего хлеба. Твой приезд в великую радость нам.

Гость поклонился.

– Спасибо, добрый человек. Счастие этой земле! Весело у вас тут. Красиво ваше село, много я объездил, и за морем был, и дивней дивного чудеса видел, а так светло, как у вас, будто нигде и нет.

Его окружили и под гомон ребятишек повели к селу.

С приездом гостя селяне стали подолгу засиживаться по вечерам. Днем они пахали. Поклонились земле:

– Прости, земля-матушка, что взрыхлили твою грудь. Мы не возьмем лишнего.

Зарыли в жертву хлеб на поле, напоили поле медом23. И днем сохи врезались в ее мягкое тело, переворачивая тяжелые влажные комья. В теплую черную глубину бросали нежные крошечные семена, прятавшие в себе будущие жизни.

А по вечерам, усталые и веселые, люди рассаживались вокруг гостя. Приходили послушать его и из соседних сел, из-за болота.

Гость привез чудные заморские товары24.

– Чего только нет на земле. Какая радость все увидеть!

Девушки вертели в руках ткань, прохладную и гладкую, как вода.

– Что за чудный цвет! Как закатное солнце! – Веснянка разглядывала алую краску. – Этим я выкрашу пряжу.

– Это из далекой страны. Та страна у моря. Оно такое же, как река, только без конца и края, и волны бьются о берег, как большое сердце.

– Наверное, те люди счастливее, и песни у них дивнее, чем у нас, – Веснянка внимательно взглянула на гостя. – Мы ведь им научились у ветра и рек. Я бы хотела их услышать.

Гость задумался. Ему полюбились веселые, добрые люди. Дети брали его за руки и тянули в лес, парни водили на охоту, девушки дарили цветы. Но душа его особо светлела и успокаивалась, когда он слышал голос этой тихой девочки.

– Да, у них прекрасные песни. Но тебе, Веснянушка, и без моря открыто что-то, какая-то тайна.

– А у нее это от весны, – Светик наклонился к гостю. – Никто не знает, кто ее мать. Люди думают, может быть, сама Весна.

Ярилка указал на Светика:

– А он родился на светлой зорьке. Оттого и волосы у него такие золотистые. Имя у него, как у бога: Световит, Световик, а чаще Светик.

– А Ярилка – на Купалу25. Его во всякий праздник от костра не оттянешь.

Гость оглядел их.

– Никак, вы все по рождению от света?

– Апчхи! Ой, что это? – прервал его Ярилка.

– Это ж перец! Положишь в еду – как будто съешь огонь.

– Ты привез нам все это, и в каждом заключен кусочек тех дальних стран, – старик благодарно посмотрел на гостя, – огонь солнца в перце, красота в шелке, яркость в красках. Спасибо тебе. Но самый большой подарок нам – ты сам, добрый человек. Через моря, реки привезти добрые вести, воду испить из всех родников…

Все остальные тоже с благодарностью обернулись к нему, а он, когда смотрел в их ясные, спокойные глаза, как будто понял, почему они так беззаботны. Еще давно, когда он плыл по шумной большой реке, в прибрежных селах ему рассказывали, что где-то на ее притоке живут люди, любимые солнцем. Странно говорили о них – одни с радостью, другие с тайной завистью, третьи будто сомневаясь. Говорили, что не приносят те кровавых жертв богам, а только цветы, плоды. И боги не гневаются на них, и потому они храбры, нет страха в их душах; а кто верил, что все дело в Священном роднике. Последним проезжал гость село за болотом, и ему показалось, что он не туда едет. Люди там были просты, не лучше, не хуже многих других – кричали, торговались. И вдруг за поворотом открылся этот холм.

– Это, наверное, тоже из той дивной страны около моря? – Малуша протягивала цветок, искусно выделанный из серебра.

Гость кивнул.

– Там есть высокие дома – дворцы из камня, из него же делают то ли людей, прекрасных, как боги, то ли богов, похожих на людей.

– Об этом и мы слышали.

– А бывают страны, где бабочки большие, как птицы, и края, где тепло всю зиму и не бывает снега? Скажи, – Веснянка с надеждой взглянула на него, – ведь есть же там страна, где всегда весна, всегда цветы, куда улетают птицы? – и она указала в сторону заходящего солнца.

– Не знаю, девочка, может быть. Много есть чудес на свете. Только вот какая самая большая загадка…

Гость на мгновение замолчал. Он много видывал на своем веку. Не внове была ни девичья краса, ни жестокость. Он наклонился к старейшине:

– Добрита, в чем ваша тайна? Вы тихие. Люди везде бьются друг с другом. Вам же словно ничего не надо. Может, вы вправду дети солнца, оно вас особо любит?

– Ошибаешься, добрый человек, нам много надо, да не нужно злого. Злость сжимает душу, и человек слепнет. Скажи, разве можно понять небо злому человеку? – Старик поднял руку к просвечивающей сквозь черную тучу голубизне.

– Ну, уж видит его всякий, и добрый, и злой.

– Он видит глазами, но не сердцем. Увидит и пройдет мимо. И умрет, не поняв ничего. Можно знать все на свете, но если не чуять, как пахнет земля, как ей холодно и тепло, как родники прорезают ее, словно кровь…

– Да, я слышал, вся ваша сила, все счастье в роднике этом.

– Родничок как родничок. Каждый родник -чудо. Правда, никто не обижал его и ни разу не взмутил.

– Ну куда же ты! – Светик вскочил, пытаясь отогнать бежавшую к людям корову.

– Ой ты, егоза, ну не идет! И вербовым прутом бью, а не идет! Дедушка, пора кликать звезду, пускать их на луга26. Не сидят дома.

Разговор оборвался. Все побежали загонять скотину.

Сев продолжался. Семена ложились в землю, и люди ждали, когда проснется в них их святая сила.

Сумерки пришли на село, опустились на холм, на лес, на дикое и дальнее болото. Лес оживал, оттуда слышались звериные и птичьи голоса.

Вокруг загородки для скота собрались жители из соседних сел. В темноте у многих был диковинный вид: у кого-то торчали длинные уши, как у зайца, у кого-то на голове – колода, среди них бегали страшилища в шкурах, похожие то на волка, то на лису, то на медведя. Гость никого не мог узнать. Ряженые рычали, подражая лесному вою, старались прилепить старикам хвосты, гонялись за девушками и пугали их, те вскрикивали так, что стало казаться, будто весь дикий лес приблизился к дверям хлева. Старики расстелили в воротах шубу вверх мехом, в нее завернули кусок хлеба, яйцо, пастухи стали перегонять через нее скот, стегая вербой:

– Не я бью, верба бьет.

– Верба хлест, бей до слез.

Но только скотина оказалась на лугу, как испуганно замерла, сбиваясь в кучу. Вся зверино-человеческая орава бегала вокруг, улюлюкая, кто-то катался по земле. Один из пастухов поднял с земли шубу, надел ее, взял факел, в другую руку – вербу и обежал три раза вокруг стада. Звери, будто испугавшись огня, отошли в темь. Тогда пастух остановился и требовательно позвал:

– Заяц, заяц!

Невысокий человек с закутанным лицом и длинными ушами вышел на край освещенного факелом круга.

– Горька ли осина?

– Горька.

– Пусть же наша скотина будет так же горька волку.

Пастух ударил его вербой, и тот убежал. Звери выходили на требовательный голос пастуха, стараясь держаться в тени.

– Лиса, лиса, быстро ли ты бежишь от огня?

– Куда уж быстрее!

– Так пусть же волк так же бежит от нашего дома.

– Волк, волк!

Кто-то могучий в шкуре встал около светлого пятна от факела.

– Темен твой лес?

– Темен.