Доминанты Горюнова Ирина
Я по-прежнему мечтала вырасти, вылупиться из своей скорлупы, превратиться в бабочку, выпорхнув из тесного кокона, сдерживающего мои возможности и мешающего.
Иногда сны были страшными. Я знала, что есть несколько снов, снящихся мне регулярно, и боялась их, но ничего не могла изменить. И мне хотелось хоть капельку любви и тепла, отсутствовавших в моей жизни.
Мама с бабушкой часто ругались, сплачиваясь только при необходимости дать мне «втык» за какую-либо провинность. Приходилось придумывать проступки, чтобы хоть так помирить их. Когда бабушка выдавала мне пятнадцать-двадцать копеек на булочки, я часто прятала их в мамины карманы, потому что помнила, как мама жаловалась на то, что бабушка не дает ей денег. Мне было жалко мать. Ей в то время исполнился тридцать один год. Мне – одиннадцать.
Приблизительно в это время я случайно заглянула в мамин паспорт, валявшийся на столе. Не знаю, зачем я это сделала. Просто так. Мой взгляд упал на дату свадьбы моих родителей, это было через два года после моего рождения! И что это значит? Наверное, мой отец мне все-таки неродной! Мама подтвердила мои подозрения. Не помню, чтобы у меня был шок. Кажется, я это подозревала еще с детства, после той истории с фамилией. Впрочем, меня всегда больше интересовала мама. Именно она являлась моим божеством, моим ангелом, моей главной любовью. Кроме того, маме надо было помогать. Она иногда становилась рассеянной и могла почистить зубы, а зубную щетку спустить в унитаз, или, вместо того чтобы опустить пятачок за проезд в метро в прорезь автомата, проходила мимо контролера и показывала ему монетку… С ней постоянно случались смешные и забавные истории и нелепые ситуации, казалось, она притягивала их к себе как магнит.
Я не виню мать за то, что она рассталась с моим родным отцом. Они были молоды, глупы и совершили ошибку. Так бывает. И она хотела как лучше, когда запретила ему со мной видеться, а через несколько лет Стоян удочерил меня и воспитывал, как мог и как умел. Он оказался неплохим отцом, по большому счету. К сожалению, его уже нет на этом свете. Зато через тридцать с лишним лет после своего рождения я нашла родного отца. Но я забегаю вперед.
Итак, когда мне становилось плохо или грустно, я произносила фразу «Я подумаю об этом завтра». Усилия стали приносить свои плоды. Истерик, обид, трагедий стало меньше. Я научилась их отодвигать во времени и прятать в глубине подсознания. Жить стало проще.
К тому времени Стоян вернулся в Москву, и бабушка уехала на свою квартиру. Я переехала к ней. Там мне было комфортнее. Впрочем, отец через некоторое время отправился работать в Пермь – очевидно, семейная жизнь не заладилась снова. Мама оказалась предоставлена сама себе. Думаю, ее это устраивало.
Взросление
В институт я не поступила, пошла работать в свою же школу: преподавателем кружка «Умелые руки» и по совместительству сидела с малышами на продленке, порой заменяя заболевших педагогов. Через год я опять не поступила в институт и перевелась работать в библиотеку МГУ. Именно там я встретила свою первую любовь – Андрея. Между нами ничего не было, просто он мне очень нравился. Он часто забегал к нам в библиотеку и звал меня на перекур. Вернее не только меня, там была еще одна девушка – Анна, которая хорошо его знала. В общем, мы дружили как-то втроем. Но Андрей был мягок, деликатен и не собирался иметь со мной каких-то романтических отношений. Зато муж Анны, тоже Андрей, стал за мной ухаживать. Потом оказалось, что он приходил просить моей руки к маме, но почему-то сделал предложение ей самой. Не знаю уж, что творилось в голове у этого человека. Думаю, мама бессознательно кокетничала с ним, а ему просто хотелось устроиться в Москве покомфортнее, поэтому он и решил охмурить не дочь, так мать.
Без памяти влюбленная в одного Андрея, я страдала и ревновала его к Анне, с которой он дружил. Я невыносимо мучилась, ожидая его прихода с лекций в библиотеку, чтобы пойти вместе на перекур. Он снисходительно принимал мое робкое чувство, а один раз даже нежно коснулся моих губ своими, когда мы танцевали у меня дома под Джо Дассена. У меня перехватило дыхание. Я никогда не испытывала ничего подобного. Но дальше он не заходил и даже не пытался. Я недоумевала, подозревала, что между ним и Анной что-то есть, раз он так часто заглядывает к нам. Во мне нарастало раздражение, желание одержать над Анной верх, уколоть, унизить, возвыситься, победить счастливую соперницу. Муж Анны оказывал мне знаки внимания и явно меня хотел. Мне это льстило. От отчаяния, желания быть ближе к другому Андрею, созвучия имен я поддалась на его заигрывания.
Он пришел, когда я была одна дома. Мы пили вино, танцевали, Андрей шептал мне на ухо, какая я красивая и что он уже давно сходит с ума. Он долго и умело целовал мои губы и шею, и мое тело пронзала сладкая дрожь, отдававшаяся в паху, набухшем и изнывавшем в ожидании ласк. Он залез под мою блузку и стал перекатывать под пальцами бусину соска, а потом решительно припал к нему губами, снимая с меня одежду. Я не сопротивлялась. До этого я была девственницей, и никому еще не удавалось подойти ко мне настолько близко, но тут меня захлестнула волна вожделения, с которой я не могла да и не хотела справиться. Он медленно и долго прорывался в искомое пространство, преодолевая естественную преграду. Я почувствовала боль, и мое возбуждение исчезло, уступая место желанию убежать, отпихнуть Андрея, расплакаться из-за непоправимой ошибки, но я лежала, окаменевшая, покорно расставившая ноги и принимавшая его в себя. Он быстро кончил, удивленный своим первопроходством, и сочувственно произнес: «В следующий раз будет лучше, приятнее», после чего неторопливо оделся и ушел, пообещав позвонить. Но я не хотела продолжения. Смывая с бедер кровь и сперму, я раскаивалась в глупости и дурости. Мне надо было дарить себя не ему, не так пошло и обыденно должно было это произойти. Мой возлюбленный почему-то исчез с горизонта, я не могла смотреть Анне в глаза и ушла с работы, раздавленная, запачканная, оскверненная и виноватая, понимающая, что потеряла двух дорогих мне людей…
В те времена, за год до истории с Андреями, мы с матерью стали понемногу сближаться. Если раньше, в детстве, наше общение сводилось к «подай-принеси», то постепенно перешло на «давай ты уберешь квартиру, постираешь, погладишь, а я тебе заплачу три рубля?» Вполне себе такие европейские отношения. Я даже гордилась тем, что у меня такая мама. Помню, во времена дефицита она разрешала мне покупать на мои талоны сигареты и заранее рассказала мне о контрацепции, предложив, если что, вести мальчика в квартиру, а не заниматься с ним сексом неизвестно где. Я была потрясена ее великодушием. Впрочем, я до восемнадцати с лишним лет ее предложением не пользовалась.
Конечно, я всегда хотела походить на нее. Красивая, обаятельная, талантливая, умеющая хорошо одеваться и краситься, мама вызывала восхищение. Именно она привила мне вкус к элегантной одежде, дорогим кремам для лица, изящным украшениям, а также к шедеврам мирового кинематографа и классической литературы. Я боготворила ее, и моего чувства хватало на нас обеих, главное, она позволяла себя любить. Когда я поступила на подготовительное отделение в школу-студию МХАТ, то иногда поздно возвращалась домой. Мама разрешала мне ночевать у нее и не ехать к бабушке.
Мы вели задушевные беседы, пили чай, ужинали, и это было прекрасное время, почти такое же, как и в Софии, когда мы четыре месяца жили вместе. Мама рассказывала, что в принципе всегда хотела мальчика и именно поэтому меня всегда стригли так, что было непонятно, кто я: мальчик или девочка. Смеясь, она повествовала о том, как хотела назвать меня Розой, но потом ее все-таки уговорили на более нейтральное – Катя. Помню, изначально мне мое имя не нравилось, но потом я все-таки подумала, что Роза гораздо хуже.
Я не была желанным ребенком, скорее ошибкой беззаботной молодости, не пользующейся презервативами. Родить ребенка маму уговорила бабушка, боявшаяся, что аборт приведет к многочисленным осложнениям. Оказалось, что к осложнениям привели роды. Теперешним тоже. Думаю, мама раскаивается в том, что когда-то все же согласилась произвести меня на свет.
С моим отцом они расстались по разным причинам. Одна из них та, что мама в это время была отчаянно влюблена в поляка Мирэка, с которым познакомилась (кажется) в Ливадии. Другая – в том, что бабушка сильно наседала на молодого супруга и пыталась учить его жизни, тогда как у него были собственные взгляды на жизнь и на то, что он хочет в ней делать. Третья в том, что обоим брак еще не был нужен, нести ответственность, ни за самих себя, ни тем более за ребенка они не могли.
Мама поступила в институт в Уфе, потому что в Гнесинку не прошла по конкурсу, и стала ездить туда на сессии. Мне в итоге пришлось жить с бабушками в однокомнатной квартире. Приемный отец в то время получил работу в УпДК, поэтому молодая семья вела вполне комфортное существование и в плане продовольственных заказов, и в плане одежды. Когда папа ездил в Софию, иногда привозил мне какие-то сарафанчики, колечки, тапочки… И еще его мать Стания передавала нам варенье из айвы с грецкими орехами и из вишни с сельдереем. Вкус был странный, но я его ела. Стоян научил меня любить острую пищу: жгучий перец и разные приправы. Сначала мне это не нравилось, но я так хотела быть на него похожей, так хотела ни в чем не отставать, что давилась, но упрямо ела.
Я всегда хотела братика или сестричку, но папа с мамой не спешили ими обзаводиться, так что мои мечты так и остались мечтами.
Когда мы вечерничали с мамой, она рассказывала мне о том, что папа не смог соответствовать ее требованиям. Мама хотела иметь рядом человека, который бы интересовался искусством, был начитан и имел хорошие манеры; папа этими качествами не обладал. Простой болгарский парень, которого уже мама с бабушкой заставили закончить юрфак, буквально вынуждая учиться и помогая писать контрольные, рефераты, дипломы. Он старался, но был не слишком умен и больше всего любил смотреть со мной мультики «Ну, погоди!». Тем не менее, они прожили вместе очень долго, примерно четырнадцать лет (правда, в последние годы это не было полноценной супружеской жизнью). Потом папа уехал в Софию. Он понял, что тут ему больше делать нечего. Его никто не ждет дома, да и теплых слов ни у жены, ни у тещи не осталось. Любила ли я его? По-своему – да. Но тогда он меня интересовал в меньшей степени, чем мама. Ведь именно на нее я всегда хотела равняться, именно ею гордилась. Несмотря на то что они расстались, мама с папой не разводились еще несколько лет, а расторгли брак только тогда, когда у мамы на горизонте появился новый потенциальный муж. Впрочем, об этом чуть позже.
В последний раз, когда я видела папу, он приехал (откуда уже не помню, кажется, из Тюмени) и мама предложила нам сходить по чужим пропускам в Большой театр. Там были гастроли итальянской оперы «Ла Скала». Один пропуск был женский – на переводчика, другой – мужской, на итальянского певца. Сделав морду «кирпичом», мы пробивались через служебный вход, и я нагло (как мне тогда казалось) говорила: «Пропустите, я переводчик, со мной певец из «Ла Скалы». Нас пропустили. Не зная, куда и как податься, я спросила какую-то женщину, куда нам. Она впопыхах перепутала и отправила нас в гримерную, так что мы еле отбились от желающих напялить на папу средневековый костюм, чтобы потом выпихнуть его на сцену. Но наконец мы выбрались и даже нашли нужную раздевалку. Я отловила билетершу и спросила, куда нам можно будет сесть. Она ответила, что после третьего звонка поможет с местами, и попросила меня перевести это «певцу». Тут у меня практически отсох язык, и я в растерянности буркнула: «Все о’кей», на что мой папа важно ответил: «Йа-йа!». На диалог на итальянском это тянуло слабо, но тетка, усмехнувшись, отошла прочь. Наверное, именно с этих пор я не люблю непрофессионализм. Как говорится, если уж врешь, так хотя бы умей это делать. После первого же отделения мы сбежали, потому что поняли, что ни я, ни папа не являемся истинными ценителями оперного искусства. Нам бы лучше в ресторан и вкусно поесть… Что мы и сделали.
Когда папа уехал в Болгарию мы, перестали поддерживать отношения. Помню, что я посылала ему свои свадебные фотографии, он, по моей просьбе, прислал мне приглашение в Софию, но я им, к сожалению, так и не воспользовалась. Потом как-то раз, у меня тогда уже родилась дочь, он позвонил, чтобы узнать новый телефон мамы (она тогда переехала). Разговор получился странным.
– Катя, это Стоян, – и молчание.
Я тоже молчу, потом произношу неуверенно:
– Папа?
В ответ он долго молчит тоже и нерешительно отвечает:
– Да.
Так мы с ним выяснили наши родственные отношения. Стояна уже нет в живых, но я до сих пор считаю его своим папой, так же, как и родного отца. Можно считать, что у меня было два родных отца, но, как теперь выходит, ни одной матери. Но это выяснилось гораздо позже. Несмотря ни на что детство мое виделось счастливым, потому что я была одухотворена великой любовью к самому совершенному человеку на земле.
Мама иногда баловалась стихами и рассказами, правда, писала она немного. Из всего ее творчества помню философский рассказ про черта и пару стихотворений. Одно из них посвящено мне, другое – ослу.
Про меня:
- Утром встает, зевая,
- И в ванну идет босая,
- Там, восседая на «троне»,
- Утро проводит в короне.
Про осла:
- Жил осел и не тужил,
- Воблу ел и пиво пил,
- Но однажды оживился,
- Вымыл уши и побрился.
Я их до сих пор помню, правда, не целиком. Зачем я это рассказываю? Наверное, чтобы показать, что мама могла быть разной, очень разной. Доброй, злой, смешной, нетерпимой. Кстати, она совершенно не выносила, когда не считались с ее мнением. Это было табу. Проще согласиться, чем переспорить и что-то доказать. Доказательств, кроме ее мнения, просто не существует.
Американская мечта
За пару месяцев до моего девятнадцатилетия мама уехала сначала в Италию, познакомившись в Москве на улице с богатым итальянцем, а потом, когда вернулась, начала оформлять визу в США, гостевую. Ее пригласили очередные новые знакомые. Выехать тогда было сложно, и она уезжала через Болгарию. Помню, что сначала она какое-то время провела в Софии, а уже потом улетела в Нью-Йорк. И неожиданно для всех – не вернулась. Я тосковала, плакала ночами в подушку, ждала. Конечно, мне было чем заняться: работа, друзья, влюбленности, но мне нужна была мама. Так хотелось поделиться с ней подробностями из жизни, спросить совета, поболтать. Но она не возвращалась.
Из своего теперешнего состояния я понимаю, что мама всегда хотела жить за границей и упорно шла к этому годами. Сначала Мирэк из Польши, потом Стоян из Болгарии, случайный итальянец и наконец – Америка, венец мечтаний. Иногда мама писала мне длинные письма. Очень редко звонила. Еще реже передавала надиктованные ею на кассеты записи о своей жизни в Нью-Йорке. Иногда она пересылала нам какие-то вещи из секонд-хенда, чему мы очень радовались, а несколько раз организовывала посылки с морожеными куриными «ножками Буша». В то время с едой было не слишком хорошо, поэтому посылки приходились кстати, несмотря на то что ездили мы за ними на другой конец города с хозяйственной сумкой-тележкой. Я знаю, что маме тогда приходилось нелегко, но она пыталась о нас заботиться.
Сначала мама жила у того знакомого, который ее пригласил, Роберта, потом у подруги Нэнси, зарабатывающей ради проживания древнейшим ремеслом на земле, затем нашла себе жилье у еще одних дальних знакомых в пригороде Нью-Йорка. Ее всегда привечали и более или менее заботились. Мама умела притвориться несчастной, неприспособленной к жизни, глупенькой, так что у всех возникало только одно желание – защитить и обогреть. Весьма полезное качество для женщины. Жаль, что я его полностью лишена. Мне проще добиться чего-то самой, чем выступать в качестве просителя или обиженной и жалкой бездомной собачонки. Впрочем, у нее не оставалось выхода, кроме как вернуться, но именно этого она избегала изо всех сил. Россия казалась ей тюрьмой, местом заключения настолько мрачным и страшным, что хуже представить себе просто невозможно. Через некоторое время она познакомилась в Музее Рериха со своим нынешним мужем Аркадием, который сразу же сделал ей предложение. Она согласилась.
Аркадий – добрый, похожий на Денни Девито, еврей. Физиотерапевт. И он сразу полюбил маму, на всю жизнь. Любит и сейчас. И терпеливо сносит ее выходки. Впрочем, как и она – его. Помню, когда они приехали на мою свадьбу, Аркадий пытался придумать для нас какой-то бизнес. Первоначальных идей было две: торговать в дождь зонтиками и возить морем автомобили «кадиллак» на продажу. На самом деле Аркадий оказался заботливым и щедрым, и, хотя жили они не слишком богато, им на всё хватало. Мама перестала преподавать в музыкальной школе и давать частные уроки, как это делала раньше, начала писать музыку и все больше увлекалась духовными практиками: Будда, Николай Рерих, Елена Блаватская, Сатья Саи Баба, Ошо, Далай Лама, потом и американские популярные книги подобной тематики и внезапно появляющиеся в ее жизни «колдуны». Она стала интересоваться вопросами кармы и перерождений и говорила мне, что беседует со своими небесными учителями, которые и помогают ей выбирать путь. Постепенно она перестала носить юбки и платья, предпочитая джинсы, растянутые свитера и мужские костюмы. Она никогда не была полной, но в Америке похудела до сорокового размера, и всю одежду приходилось либо перешивать, либо покупать в магазинах для детей. Учитывая ее хрупкую конституцию, плоские бедра и грудь нулевого размера, это выглядело, по меньшей мере, странно. Нет, она не стремилась похудеть, любила сладкое, не болела… Просто она забывала есть, когда в ней звучала музыка. И хотя она очень ревниво относилась к своей внешности и не хотела стареть, прекратила красить волосы, отчего-то боялась, что они выпадут, хотя предпосылок к этому не было совершенно.
Но до этого случились еще две истории. Одна больше моя, другая – ее.
После того как маму попросили съехать очередные ее друзья, она нашла себе комнату в большой квартире, которую занимал афроамериканец Джесси, не слишком известный джазовый композитор. Квартира была просторной, в деньгах Джесси не нуждался, но желал помощи в выгуливании собак, особенно в те моменты, когда отлучался в командировки. За стеной располагалась другая половина квартиры, если можно так выразиться. Когда-то десятикомнатную квартиру разделили на две и так продали – после гибели семьи владельцев на «Титанике». Но осталась одна общая дверь, закрытая на ключ, который почему-то хранился у Джесси. Соседом его оказался некий востребованный голливудский актер, практически не появлявшийся на той жилплощади. Джесси приноровился открывать заветным ключиком дверь и купать собак в ванной того актера, благо что никто его за шкирку не хватал, пальчиком не грозил и штрафов не выписывал. Как-то раз Джесси притащил откуда-то комод и поставил его к маме в спальню. Она, естественно, обрадовалась. На вопрос – откуда такое чудо, Джесси невнятно отшутился, а через несколько дней к ним в квартиру позвонила полиция, с вопросом: не видели ли они, кто мог обокрасть соседа. Джесси ответствовал, что не видели. После ухода полиции бедняга изменился в лице и признался маме, что комодик стащил у актера, и, если его найдут – им обоим не миновать крупных неприятностей. А надо вам сказать, что из квартиры Джесси существовал ход на крышу. Так что маме вместе с Джесси пришлось тащить эту вещь по лестнице наверх и надеяться, что там ее никто не найдет. Откуда у мамы взялись силы при ее хрупкой конституции и весе в сорок пять килограммов – непонятно. Но взялись. И когда полиция попросила осмотреть квартиру Джесси, то вполне себе удостоверилась, что никаких следов преступления не имеется. Пораскинув мозгами, Джесси решил, что комодик надо опять тащить вниз, чтобы полиция не вздумала заглянуть на крышу и не обнаружила сей скорбный предмет преступления именно там, ведь выход на крышу был только со стороны их квартиры! Затащив старинную вещь обратно, они с трудом впихнули ее в ванную комнату, и великий джазмен весь остаток ночи рубил топором антикварное изделие и выносил кусочки в хозяйственной сумочке на помойку мелкими порциями. Разумеется, мама кинулась искать новое место жительства. Сразу после той незабываемой ночи.
Она искала возможность остаться в Америке, потому что Россию ненавидела. Зарабатывать она не умела ни в Москве, ни в Нью-Йорке, поэтому просто надеялась на чудо. И чудеса периодически случались. Она стала писать музыку: симфонии. Кропотливо и упорно изучала, как это делается, училась буквально «на коленке», «вслепую». Немного ей помогал ее друг Армен. Еще в Москве он стал постоянным гостем нашего дома. Когда я поступала на подготовительное отделение школы-студии, и он, и мама помогали мне: слушали мою декламацию, правили ударения, интонации, учили раскрепощаться. В период пребывания мамы в Италии Армен приходил и учил меня петь. Оказалось, что слух у меня все-таки есть, а кроме того очень красивый голос: меццо-сопрано. Потихоньку мои комплексы по поводу слуха стали исчезать. После отъезда мамы мы с Арменом время от времени разговаривали по телефону: он иногда звонил ей и передавал от нее сообщения. Звонки тогда обходились недешево. Я помню, что бабушка иногда заказывала переговоры на центральном телеграфе, и мы часами ждали своей очереди.
Как-то раз он позвонил мне, чтобы передать очередной привет от мамы и по моему голосу понял, что я расстроена. Мне и правда было одиноко и грустно, и когда он предложил прийти и сварить кофе и поболтать, я согласилась, ведь я воспринимала его как маминого друга и моего учителя и мне в голову не могло прийти, что он может смотреть на меня несколько иначе. Несмотря на потерю девственности я по-прежнему оставалась наивной девушкой, а может быть, просто непроходимой дурой.
Я остановилась и посмотрела на Максима.
– Я не могу, – прошептала я. – Не могу рассказывать об этом. – Слишком личное.
– Вам стыдно? – спросил он, внимательно глядя мне в глаза.
– Да.
– Он вас изнасиловал, судя по всему?
– Д-да.
– Но вы же не виноваты, чего стыдиться? Это он несет ответственность за свой поступок. Вы рассказали матери о случившемся?
– Да, но… она мне не поверила. Поговорила с ним, и он сказал, что я сама… завлекла его… А она решила, что правду говорит он. Ей оказалось так проще, ведь он так много делал для нее всего нужного по работе… Это меня убило, – я заплакала…
Максим встал, присел на диван и обнял меня. Я оказалась в тесном кольце сильных рук, уткнулась ему в плечо и зарыдала, выплакивая всю свою боль и обиду. Он дал мне несколько бумажных салфеток, моментально промокших от такого количества влаги. Ухватив за подбородок, он поднял мое лицо и посмотрел в глаза. Провел большим пальцем по моим губам. Я задрожала и подалась к нему. Он помедлил, словно не решаясь ко мне прикоснуться, прошептал: «Хорошо, что ты не моя пациентка», – и впился в мои губы. Мне показалось, что мир перевернулся, голова закружилась и низ живота запульсировал болью, требуя снять напряжение. Я взъерошила его волосы и снова потянулась к его губам. Они такие мягкие и чувственные, а его поцелуи одновременно грубы и нежны, и это просто сводило с ума. Максим медленно просунул руку под мою блузку, выпустил из чашечек бюстгальтера ноющую от желания грудь и больно ущипнул за сосок. Я ахнула ему в губы, но только еще плотнее прижалась к его телу. Руки Максима заскользили по моему позвоночнику, погладили ягодицы и стали трогать внутреннюю сторону бедер.
Его язык медленно ласкает мой сосок, после чего он резко прикусывает его зубами и опять начинает сосать его. Мне уже не терпится, я хочу, чтобы он вошел в меня, жар внутри становится нестерпимым.
– Хочу чувствовать тебя всем телом, – прошептал он. – Ты потрясающая!
Схватив обе мои руки в стальной зажим, он опрокинул меня на диван. Туфли слетели, юбка задралась, открывая ноги и кружевные трусики. «Как хорошо, что я подумала о красивом белье», – мелькнула у меня мысль, но тут же исчезла, потому что другая рука Максима отодвинула край кружев и проникла внутрь, раскрывая мое постыдное мучительное желание. Мое тело жаждет его, но я не могу произнести ни слова, только прерывисто дышу. Мои губы пересыхают, и я облизываю их. От Максима исходит такой разряд тестостерона, что кружится голова. Он дразнит меня, то вводя пальцы в мое лоно и вращая ими, то замирая в неподвижности, медленно вытаскивая их и обводя вокруг моего клитора. Я поднимаю бедра выше и подаюсь к нему, сигнализируя о нестерпимом желании.
– Какая ты мокрая, – хрипло проговорил он. – Моя девочка. Я знал с первой минуты, что ты пришла ко мне неслучайно. Это судьба. Я помогу тебе.
Он стащил с меня юбку, расстегнул брюки, надел вытащенный из кармана презерватив, после чего рывком поднял меня и заставил нагнуться так, чтобы я стояла спиной к нему, опираясь руками о спинку дивана. Одной рукой он придерживал меня за спину, другой обмотал мои волосы и сильно оттянул их на себя. Быстрые и сильные движения его таза отдавались внутри. Казалось, он проникал во все ранее недоступные места, и моя чувствительность усилилась в десятки раз. Внезапно он шлепнул меня ладонью по ягодице и тут же погладил ее, словно извиняясь. Я закричала. Казалось, я разлетаюсь на мириады частиц от самого мощного когда-либо взрыва. Он усилил движения и через несколько секунд замер, высвобождая семя.
Я упала на диван и поняла, что слез больше нет, а на душе такое облегчение, какого я не испытывала ранее так же, как и того мощного по силе оргазма, случившегося со мной в первый раз за долгое время. Сознание плыло, тело казалось воздушным и легким.
– Как ты? – спросил Максим, присаживаясь рядом и гладя меня по голой попе.
– Хорошо, – почему-то меня совсем не смущало то, что едва знакомый мне человек, гладит меня по заднице после бурного и внезапного секса.
– Тебе было приятно?
– Это было… невообразимо… – запинаясь, выдавила я, начиная приходить в себя.
– Тебе нужна другая терапия, моя дорогая, – с насмешкой произнес он.
– Вы считаете, господин Фастовский, что выброс моих эндорфинов будет больше, если вы будете прикладывать ладонь к моему мягкому месту? – ехидно поинтересовалась я, пытаясь собраться с силами.
– Вижу, ты окончательно пришла в норму, – он помолчал и через минуту скомандовал: – Одевайся. Тебе надо подумать. Я дам тебе кое-что прочитать. Это будет информация к размышлению.
– А как же интервью?
– Ты подготовила новые вопросы?
– Да.
– Оставь на столе. Я прочитаю и напишу ответы. При следующей встрече ты их получишь. Завтра я занят, так что предлагаю встретиться через день. Позвони послезавтра с утра, часов в десять. И помни, твои душевные шрамы великолепны: именно благодаря им, ты какая как есть: тонкая, ранимая, чувственная. Одна индийская пословица гласит: «У души бы не было радуги, если бы у глаз не было слез». Это как раз о тебе.
Он протянул мне книгу, на обложке которой я увидела название и автора: «Маркиз и Жюстина» Олега Волховского.
– Если появятся какие-то вопросы, запиши, чтобы не забыть. Неважно, будут ли они относиться к книге или к другим тревожащим тебя темам. Пойдем, подвезу.
Мы вышли на улицу, он махнул рукой, и тут же остановилась машина. Доехали молча, не желая разговаривать в присутствии водителя. На прощание он сжал мне руку почти до боли, медленно поцеловал кончики пальцев и напомнил: «Послезавтра. В десять. Звони». Я кивнула, выбралась из автомобиля и нырнула в подъезд. Состояние мое было заторможенным, я все никак не могла прийти в себя от случившегося.
Зайдя в квартиру, расшвыряла по углам туфли, прошла на кухню, поставила чайник и направилась в ванную – смывать остатки греха. Греха… Осознания того, что это грех, – не было совершенно. Казалось, мне должно стать стыдно за случайную связь с почти незнакомым человеком, но нет, ничего, кроме облегчения и спокойствия, я не чувствовала. Сделав себе чаю, завалилась в постель и открыла книгу. Очнулась только под утро, закрыв последнюю страницу. Внутри бушевало вулканическое желание, которое я оказалась бессильна утолить даже несколькими ночными мастурбациями. «Кто ты такой, мать твою, Максим Фастовский? – вертелось в голове. – Я знаю, чего ты от меня хочешь, но я не понимаю, насколько готова к развлечениям в стиле Маркиза и Жюстины, плеткам и прочим садомазохистским играм. Мне страшно. Хотя… Почему бы и нет? Такого со мной раньше не случалось. Вернее, я никогда не заходила за ту грань, где это могло оказаться серьезным. Так, ванильные игры, как сказали бы герои Маркиза и Жюстины. Неужели боль может оказаться такой сладкой, как это описывают? А может, он хочет, чтобы я его… порола? Нет, вряд ли. Он доминант по натуре. И надо признать, что в моих фантазиях эта тема присутствовала, так или иначе, хотя я и боялась в себе это открыть. Ах, Катя, Катя… опять тебя тянет к самцам, которые будут творить сумасшедшие обряды на алтаре своего члена, превращая секс в привычный ритуал…»
Мысли путались, и я совершенно не заметила, как уснула.
Личный дневник Максима
Я подозревал ее чувственность, такую еще нераскрытую, нуждающуюся в твердой и уверенной руке мастера. Погрузить ее в пучину сладострастия будет весьма любопытно и приятно. Ее дрожь передается мне, и наслаждение от этого возрастает тысячекратно. Сочетание желания и пугливости, боязни боли и привычки ее испытывать, пусть и в душевных проявлениях, распаляют мою фантазию. Я не хочу торопиться. Искушать, наблюдать, пробовать, играть – что может быть лучше! Сдерживать нетерпение, возрастающее с каждой минутой… Сладкая пытка для меня, о которой она и не подозревает. Жаль мне ее? С одной стороны да, с другой – нет. Взрослая женщина с душой обиженного ребенка. Владеть, властвовать, развивать – будет моим хобби, в котором я нуждался, сам того не понимая. Готовые на все сабочки уже давно прискучили, это изученный и доступный материал моей лаборатории. Предложив ей вполне безобидную книжку, я хочу изучить ее реакцию. Пожалуй, это лучший роман для пропаганды БДСМ, в отличие от того же маркиза де Сада, слишком откровенного и пошлого на взгляд привыкших к ванили женщин. Они не любят, когда все называют своими словами, грубыми неромантичными терминами. Что ж… Будем искуснее в этом вопросе. Не употреблять ненормативной лексики, привязывать к себе постепенно, не пугать раньше времени… В данный момент я чувствую себя ювелиром, осторожно и бережно пытающимся огранить алмаз и превратить его в чистейший бриллиант со множеством сверкающих граней. Я подсадил ее на несколько крючков, которые будут держать до той поры, пока она не войдет во вкус, и тогда вместо них появятся уже крючья. К тому времени она радостно предоставит им свою плоть для погружения. Жизнь становится все более возбуждающей, и это не может не радовать. Выдержка, Макс, тебе понадобится вся твоя выдержка, чтобы она не испугалась и не соскочила, или будешь кусать себе локти!
Глава 4. Женская линия
Пробудившись уже за полдень, я неохотно встала и пошла варить кофе, попутно взглянув на себя в зеркало. Ужас! Опухшие от вчерашних рыданий красные веки срочно требовали длительного умывания холодной водой. На душе было неуютно. Я чувствовала, что в моей жизни начинается новый этап. Что он принесет? Если бы можно было хоть одним глазком заглянуть в будущее! Я подумала о своих записках, которые стала вести не так давно, чтобы разобраться в том, что все же произошло между мной и мамой. Взяв чашку с горячим напитком, я села за компьютер и открыла файл.
Я думала, что сейчас нахожусь в коконе, из которого со временем может появиться бабочка. Но для этого требуется время. Нам всем нужно время, чтобы осознать свои ошибки, принять данные уроки и расправить крылья. Просто нужны терпение и мудрость, умение прислушиваться к себе, биению жизни, видеть в людях лучшее из того, что в них есть, и быть добрее.
В июле моя бабушка упала и сломала ногу. Учитывая то, что ей скоро должно было исполниться восемьдесят пять, я за нее волновалась. Выглядела она плохо, я даже думала, что она окончательно потеряла волю к жизни. Я пыталась ее подбодрить в перерывах нескончаемой беготни между врачами, аптеками, домом. Слава Богу, что Петя в это время находился со свекровью в деревне и мне не нужно было заботиться и о нем тоже. Я готовила бабушке еду, стирала вещи, а ночью не могла спать от удушающей экстремальной жары и боязни, что она не выдержит, сломается и уйдет… Плакать нельзя. Кроме меня, никто не мог быть сильным и сделать все как надо и, наконец, настоять, чтобы ее прооперировали. Врачи непозволительно тянули с решением, бабушка все меньше верила в шансы на то, что она снова будет ходить. Она стала раздражительной, ругалась с соседями по палате, санитарками, и часто я сама выбегала из палаты в слезах. Надо держаться, пусть и из последних сил. Я звонила в собес, Комитет ветеранов ВОВ, написала письмо президенту, пытаясь найти поддержку и заставить врачей сделать ей операцию на бедре. Я говорила ей о том, что она прошла войну и вынесла на своих плечах такое, что не каждому под силу, и она не имеет права сдаваться. Я не верю в это, в саму возможность подобного упадка духа для нее. Я вспоминала все места, где мы бывали, все дела, которые делали вместе, все, что могло ее хоть как-то подбодрить. Так мы и держались. С переменным успехом. Я наняла ей сиделку, потому что санитарки не хотели выносить за ней судно даже за деньги, так она обижала их. Она читала лекции врачам и заведующему отделением, контролировала, какие таблетки ей принимать, а от каких следует воздержаться, кричала, что врачи ничего не понимают и их квалификация недостаточна для того, чтобы ее лечить, припечатала физиотерапевта словом «фашист», после чего отвернулась к стене и не реагировала на уговоры попробовать встать и походить, чтобы не атрофировались мышцы.
А потом приехала мама – самый любимый человек в жизни бабушки. Приехала получать наследство, думая, что ее матери недолго осталось существовать на этой земле. Она много лет жила в другой стране, имела двойное гражданство и поставила своей целью получить причитающееся имущество, не особо заботясь о нынешнем бытии своей родительницы. Ее приезд не облегчил моей жизни, скорее усложнил, потому что кроме хлопот о бабушке мне пришлось взять на себя и заботу о маме, которая много лет весьма успешно играла в рассеянную и ни к чему непригодную барышню. Где купить хлеб и туалетную бумагу, как открыть входную дверь в квартиру, каким боком прикладывать карточки для проезда в метро… Ее постоянно раздражало все вокруг: яйца пахнут хлоркой и у них другой цвет желтка, люди на улицах хмурые и не умеют одеваться, в магазинах нет нужной марки японских водорослей, которые она привыкла употреблять в пищу… Меня это раздражало. Мама не хотела сидеть с бабушкой, не желала делать для нее хоть что-либо, а требовала всего от меня.
После операции бабушка боялась начинать ходить – ей было больно. Но я понимала: если она сейчас не встанет, она не встанет никогда, и всеми правдами и неправдами уговаривала ее сделать хоть несколько шагов по палате на ходунках. Когда я, измученная, уходила, появлялась мама со словами: «Мамочка, тебе больно, конечно, лежи. Не вставай». Она перечеркивала мои усилия одним легким движением, потому что ее целью было любым путем овладеть наследством. Что я могла поделать?
Есть много вещей, которые я не прощу ей никогда, потому что я и так простила слишком многое на протяжении всей моей жизни. Я уже не испытываю ненависти, но больше не питаю любви. Я вычеркнула этого человека из моей жизни, словно его не существовало вовсе. Но пережить такое не пожелаю никому.
Мама настраивала бабушку против меня, говорила ей всякие глупости, а та верила, потому что дочь не может врать, не может оказаться плохой – иначе для кого тогда бабушка прожила эту жизнь?.. Я страдала.
Когда мы с мужем забирали бабушку из больницы, она чуть не умерла у меня на руках в лифте своего дома. В узкий проем кабины инвалидная коляска не проходила, бабушке надо было встать и сделать с ходунками один шаг в лифт, чтобы доехать до восьмого этажа. Она долго отказывалась, но потом согласилась, ведь мы не могли нести ее вместе с коляской на руках столько лестничных пролетов. Она шагнула в лифт, мы сложили коляску и поехали, а мой муж помчался наверх пешком. Когда двери открылись, она внезапно обмякла, теряя сознание, ватным кулем повалилась на меня, закатив глаза, захрипела, а по ее ногам стала стекать моча. Одной рукой я держала бабушку, другой выпихивала коляску из лифта, пытаясь ее разложить. В голове билась страшная мысль: «Неужели это конец?», и паника нарастала. Подбежавший муж помог усадить бабушку в кресло, хлопал ее по щекам, пытаясь привести в чувство. Я трясущимися руками доставала и роняла телефон и ключи, не зная, то ли звонить в «скорую», то ли открывать дверь в квартиру, и не могла сделать ни того ни другого. Такого страха я не испытывала никогда, ведь я выросла с ней, она – все, что у меня было, постоянного и неизменного с детства. С трудом я открыла дверь, начала набирать номер «скорой», но тут бабушка пришла в себя и сказала, что ей лучше.
В день выписки моя мать ходила по личным делам, ей нужно было забрать новый загранпаспорт. Важное дело, учитывая то, что обратный билет она не брала, не зная, когда сможет вернуться. Я позвонила ей в истерике и наорала на нее за то, что она не находилась вместе с нами, со мной, в тот критический момент. В квартиру бабушки мать пришла через несколько часов… с нарядом полиции и заявлением, что я угрожала ее жизни… Конечно, служители закона этому не поверили, и она, рассердившись, ушла в отделение, чтобы накропать письменный лживый донос на родную дочь.
Потом посыпались и другие заявления… Она старалась убедить бабушку, что та должна тут же оформить на нее генеральную доверенность, дарственную на квартиру и завещание, чтобы алчная внучка и ее подлый муж не обманули их обеих. Мать не понимала ничего. Ни того, что я не претендую на ее наследство, ни того, что, кроме меня и моего сына, у нее больше нет никого из близких… Ей нужны были только деньги. Мы ее не интересовали никогда. Принять такое откровение трудно, даже если ты уже взрослый человек. Я пыталась ее оправдать. Говорила себе, что она небогата и ей непросто живется, но эти доводы не помогали.
Мама уверила бабушку в том, что мы с мужем украли ее ветеранскую книжку и медали. Та позвонила мне и начала кричать, обвиняя в воровстве. Я тщетно старалась объяснить ей, что медали и книжка мне ни к чему: чтобы я стала с ними делать? Ходить без очереди в поликлинику? Продать за гроши ее медали? Но я всегда знала, где лежат ее сбережения, где она хранит свои золотые колечки, но мне и в голову не могло прийти что-либо взять без спроса. Наоборот, за время пребывания ее в больнице, платила за все я… В отчаянии я бросила трубку, ведь она не хотела слышать мои доводы. А мать заказала новую железную дверь и поставила квартиру на охрану, чтобы я в ее отсутствие точно не смогла навестить бабушку. Начался такой абсурд зла, недоверия и подлости, который просто невозможен. Но – был. Нам с сыном даже не разрешили приехать поздравить бабушку с днем рождения: мама на следующий день (как оказалось потом) увозила ее в Америку, а я могла бы увидеть эти сборы и как-то им воспрепятствовать…
В нашей семье все женщины упрямые: если что решили, потом ни за что не признаются, что поступили неправильно. Надеюсь, я стараюсь учиться и допускать меньше оплошностей, но насколько хорошо у меня получается, не знаю. Мне не хочется оказаться такой же – со стороны это выглядит ужасно. Я переосмысливаю случившееся, вижу ошибки. И мне больно, что для бабушки уже ничего не изменится. Мама тайно от меня, не дав попрощаться, увезла ее с собой и определила в какой-то хоспис. Бабушка не может ходить. Связи у нас нет – мама не допускает. Я понимаю, что бабушка сама сделала выбор, но мне все равно больно за нее. За то, что она уже ничего не может изменить. И не позволит себе это сделать. Она отдала маме все, и вернуться ко мне ей не позволит гордыня. Человек в ее возрасте не признает ошибки. И мама свои не признает никогда.
Я сижу и чувствую биение жизни в каждой проходящей секунде. Радуюсь, что могу в любой момент пойти и прижать к себе своего сына, послушать, как он тихо сопит в подушку, погладить по голове… Я разговариваю с ним откровенно, потому что иначе нельзя. Он должен знать и знание не всегда бывает приятным. Реальность разная, иногда больная и жуткая, похожая на разверстые раны. Мой сын добрый и светлый. Он гораздо лучше нас всех. Может быть, он избежит всей этой мути, которая нас сопровождает уже несколько поколений… Я хочу подарить ему мир красивый и справедливый, мир, где исполняются мечты и есть сказочные принцессы… Я верю, что он существует, надо только зажмуриться и очень сильно верить. И не бояться. И быть сильной. И отметать все, что мешает. И, слава богу, что он не девочка, значит, трагедий женской линии нашего семейства больше не будет, пусть они закончатся на мне…
Глава 5. Сонины демоны. Вектор
- Бесконечны, безобразны,
- В мутной месяца игре
- Закружились бесы разны,
- Будто листья в ноябре…
Закончив чтение, я занялась обыденными делами, стараясь не рефлексировать по поводу прошлого. Засунула белье в стирку, протерла полы, отутюжила пару платьев и позвонила по мобильному Петруше. Получила массу инструкций от свекрови на тему «полить цветы», «посмотреть почтовый ящик» и «обязательно обработать кухню от тараканов». «Какие могут быть тараканы, когда там второй месяц мышь в холодильнике повесилась», – подумала я, но возражать не стала. Возражать Марье Кузьминичне себе дороже, проще согласиться, иначе она разведет такую бодягу, что мало не покажется. Кукование аськи сообщило, что моя подруга Соня намеревается сегодня завалиться в гости с бутылкой вина и новыми историями о своих приключениях. Ответила согласием, потому что сидеть одной в четырех стенах оказалось невозможным – это грозило мне планомерным самовыносом мозга: Максим внезапно стал занимать все мои мысли.
Соня, я зову ее Сонишна, человек она чудный и безбашенный, с ней постоянно случаются безумные истории на грани фола. Она выбирает мужчин с внешностью врубелевского демона и душой испорченного ребенка. Они не умеют зарабатывать деньги, но хорошо играют на нервах. Через некоторое время жития с очередным мелкотравчатым паскудником оказывается, что он параллельно вскружил головы еще нескольким девицам, готовым ради него на бесчисленные и бессмысленные подвиги. Их детские игры в садо-мазо заключаются в минете в углу полуночного вагона метрополитена или в прогулках очередной самочки обнаженной (в одной только шубе и сапогах) посреди зимы. Иногда нарциссы просят секса втроем и страшно обижаются на отказ. Они инфантильны, но мнят себя непризнанными гениями, страдая множеством всевозможных комплексов, что у нормальной бабы может вызвать только отвращение, но шалую Соню это странно возбуждает. Она считает, что они ее привораживают, творя по ночам заклинания вуду над восковыми фигурками. Новые откровения Сонишны меня не удивляют, поскольку ничем не отличаются от старых, но, пожалуй, я не перестаю ей удивляться – она каждый раз верит тому, что после примирения что-то может пойти по-другому. За последнего демона она даже выскочила замуж, заигравшись в очередную нелепую сказку. Она работает в парикмахерской, приводя в порядок женские головы, но со своей никак разобраться не в силах, несмотря на пройденные курсы НЛП. Я люблю ее, потому что знаю: если позвонить ей ночью и сказать, что мне плохо, она ответит – приезжай, и будет до утра пить со мной коньяк, не задумываясь о том, что утром ей необходимо отводить дочь в школу и бежать на очередную трудовую смену. Самое главное то, что она живая в полном смысле этого слова, она проживает и переживает полно и сладострастно каждый данный ей Богом день, а это немало.
Мягкое имя Соня совсем не подходит моей подруге, так же как и полное мудрости – София. Скорее она Настасья из «Идиота» Достоевского – нервная, мятущаяся, бросающаяся в омут с головой, заливающая алкоголем нереализованные мечты, но не имеющая при себе мышкинского князя, готового любить и сострадать. Впрочем, он ей и не нужен, подобный субъект был бы для нее скорее губителен, как и для книжной героини. Соня прожила чуть меньше года с первым мужем, выйдя за него девственницей, со вторым просуществовала около пятнадцати лет, а потом разочаровалась в браке и стала погуливать на сторону. Накачанный спортсмен с видом альфа-самца оказался маменькиным сынком, не способным ни достойно обеспечивать семью, ни удовлетворять жену в постели, так же как и первый законный супруг.
Впрочем, хотя очередной развод и принес Соне долгожданную свободу, грезящегося в мечтах счастья не дал. Налетевшие демоны каждый раз отрывали от Сониной души по кусочку, проглатывали его, урча, и уступали место следующим двойникам с рогами и копытами. Кроме того, хрупкое телосложение моей подруги и грудь первого размера притягивают к ней престарелых Гумбертов, облизывающихся на долгожданную добычу и готовых платить за удовольствия, но Соня, потрясывая многослойными цветастыми юбками и бренча фенечками, хохоча, ускользает к своим ночным искусителям.
Соня вваливается ко мне с двумя бутылками шампанского, набором фруктов и сыров, расшвыривает обувь по коридору и с порога кричит:
– Я тебе сейчас такое расскажу! Эта скотина опять переписывалась с той блядью, о которой я говорила! Я выкинула его вещи в окно, и они все повисли на ветвях дерева. На этот раз я прогнала его навсегда!
– Навсегда – это на пару дней?
– Мну… – задумывается она и машет рукой на бутылку. – Открывай! Что у тебя нового?
Соня знает обо мне все, поэтому я могу рассказать ей то, что со мной произошло, без стеснения.
– Ни фига себе, – комментирует она мой рассказ, лохматя свою художественную стрижку цвета темного шоколада. – Очень сексуально. Я люблю мужиков с длинными волосами. Светлый демон. Но это не твой типаж.
– Не мой, Сонишна, – подтверждаю я. – Так получилось.
– И на старуху бывает свой демон, – заключает она и радостно ржет. – Привет, сестра! Что будешь делать?
– Плыть по течению. Больше ничего не остается. У меня трясутся руки и подгибаются колени, когда его вижу. И ведь не девочка же, чтобы так крышу сносило…
– А кто он по гороскопу?
– Коза.
– А ты вроде Змея?
– Ага.
– Ну, ты попала, подруга. Это же вектор!
– Какой вектор?
– В астрологии есть такое понятие: векторная пара. Они выстраиваются по типу хозяин – слуга.
– Как в БДСМ?
– Типа того. Векторность не определяется никакими математическими закономерностями, к примеру, разница в возрасте – это чисто энергетическое явление, выявленное эмпирически. Объясняют векторную связь тем, что каждому году соответствует определенный тип энергетики, и в векторных парах обмен энергией происходит несколько странным, неповторимым образом. Векторная связь работает неосознанно, помимо воли человека, и почти не поддается контролю. Сила векторного воздействия зависит от времени, которое Хозяин и Слуга проводят вместе и в течение которого вступают в контакт на энергетическом уровне. В векторной паре сразу начинается активное взаимодействие; «векторы» чувствуют друг друга, вычленяют в толпе – наши векторы сразу становятся для нас «особенными» и притягивают много внимания. Это взаимный процесс, не зависящий от того, кто Хозяин, а кто Слуга. Короче, если говорить простым языком, это полный крышеснос для обоих векторов. Одна из самых известных векторных пар Альфред Мюссе и Жорж Санд. Векторы друг для друга как электрические провода, прикасающиеся даже не к обнаженной коже, а прямо к мясу. Эти отношения бывают дико болезненны и опустошающи, но прервать их бывает невыносимо больно, так же как и существовать в них. Так что ты влетела, подруга, – резюмирует она.
– Надо будет почитать про это, – задумчиво выдаю я.
– Читай, конечно, – хмыкает Соня, – только тебя это не спасет. С другой стороны, тебе можно позавидовать. Столько ощущений, виртуозная яркость переживаний – это просто сказочное состояние, которое останется с тобой на всю жизнь.
– Ты что, у меня же сын?! – пугаюсь я. – Надо сваливать, блин. Только вот интервью…
– Отползай, пока можешь, – сочувствует Соня. – Какое на хрен интервью?
– Не могу. Шеф убьет, а работа нужна, – оправдываюсь я, понимая, что кривлю душой.
– Ну смотри, я предупредила, – подруга пожимает плечами.
– Векторы… А может, это все неправда и просто красивая история для оправдания всего происходящего? – с надеждой я вопрошаю пространство, но ответом мне служит тишина.
Соня ускользает домой, а я залезаю в интернет и погружаюсь в изучение векторных колец, открытых астрологом Квашой, испытавшим подобные отношения на своей шкуре.
Он утверждает, что есть двенадцать векторных пар, отношения между которыми можно назвать роковыми. Векторы словно касаются друг друга самой чувствительной зоной, точкой наименьшего сопротивления. Это имеет свои плюсы и минусы, но чаще минусы, потому что защититься от этого влияния невозможно – соответственно человек не может проконтролировать этот процесс. Считается, что векторные союзы не слишком благоприятны: они изматывают и обмен энергией в них неравноценный. Когда Хозяин отдает энергию Слуге, Слугой из этой энергии воспринимается немного, остальное отметается. Но то немногое Слуге очень нужно, поэтому он все время требует от Хозяина, чтоб тот дал больше. У Хозяина зеркальная ситуация, но с поправкой на то, что предлагает Слуга, Хозяин готов согласиться на пятнадцать-двадцать процентов, а остальное его раздражает. Таким образом, отношения «выматывают» обоих, но Слугу в гораздо большей степени, потому что ему этот контакт «нужнее» и в нем он готов отдать последнее, лишь бы Хозяин обратил на него внимание. Конечно, не все векторные отношения одинаково интенсивны, потому что на людей влияет бесчисленное количество факторов. Иногда «векторность» проявляется очень ярко, а в других случаях носит более сглаженный характер и ее можно отследить только в определенных ситуациях. Векторные отношения истончают, если можно так сказать, собственное защитное поле человека или находят его уязвимые места. Он становится намного чувствительнее.
«И тут Хозяин и Слуга, – удивляюсь я, – сплошной астрологический БДСМ и никуда от него не деться, ни в каком мире», – и продолжаю читать.
«Самые глубокие векторные союзы начинаются с того, что Хозяин „обхаживает” Слугу (кольцо как бы идет в обратную сторону). Но дальнейшее движение пойдет в одном направлении, все более ускоряясь, ко все большему равнодушию хозяина и все большему пылу слуги. Не нужно обманываться и строить ожидания. Стоит иметь в виду, что ощущение глубокого взаимопонимания, которое обычно складывается в начале, не приносит позже ожидаемых плодов, – и ситуация, как правило, начинает резко ухудшаться, а организм партнеров – изнашиваться. Общение должно быть дозированным с самого начала. Безусловно, ситуацию не стоит драматизировать, от „векторов” не нужно шарахаться, тем более что они не виноваты в этом. Ничего страшного или неприятного не происходит – просто нужно соблюдать определенную „технику безопасности” – тогда все сложится максимально гладко».
– Ага-ага, безопасность, разумность, садизм, мазохизм… – подковыриваю я и себя, и астролога Квашу. Ладно бы на физическом уровне, но и на астральном от БДСМ никуда не уйти. Если Бог есть, то он главный Садист и Доминант мира, устроивший развлечение на свой вкус. Впрочем, чему тут удивляться? Стоит вспомнить самобичевание монахов, их власяницы и вериги, испанскую инквизицию и прочая, как тут же становится понятно, что эта реальность – матрица БДСМ, рабочая модель в действии. Начинается все с того, что мы доминируем над собственными детьми, психологически и физически, ставим их в угол, шлепаем, бьем ремнем, наказываем, лишаем, угрожаем и прививаем желание доминировать или подчиняться. Потом за нас это частично делает детский сад, школа, институт, начальники на работе… И это становится образом жизни, привычным ядом, который необходимо впрыскивать в кровь, чтобы поддерживать необходимый уровень адреналина. Запах ладана мертвящ так же, как железистый кисловатый запах свежей крови, появляющийся на располосованной спине.
Подумав о плети, касающейся моей обнаженной кожи, я вздрагиваю и чувствую, как набухают створки моей плоти, исходя соками. Не могу больше сдерживать себя и срываю одежду, запуская внутрь нетерпеливые пальцы. Нащупываю кнопку «пуск» и лихорадочно давлю, не стремясь даже добраться до точки G, спеша сбросить напряжение. Бурный оргазм оставляет чувство неудовлетворенности, и я шлепаю по квартире в поисках свечи. Хватаю, зажигаю и смотрю, как восковые капли падают на мое тело, соски, промежность, превращаясь в застывшие слезы бога, плачущего от наслаждения. Мало. Мне чудовищно этого мало, нужно гораздо больше! Наедине с Богом, но без Хозяина, я чувствую себя бездомной шавкой, недостойной даже пинка любимой ноги. «Подчини меня себе», – мысленно прошу я, и моя рука тянется к телефону, но я отдергиваю ее. Он сказал «завтра в десять». Это приказ. Его нельзя ослушаться. Я хочу большего. Мне нужны девайсы. Наконец я могу посмотреть правде в глаза и признаться себе в том, что пыталась утаить столь долгое время – я мазохистка, саба, нижняя, рабыня, нуждающаяся в твердой и сильной руке.
Залезаю в интернет, набираю в поисковике «Магазин товаров для БДСМ» и, кликнув на одну из ссылок, начинаю изучать ассортимент плеток и прочих девайсов для услаждения. Моя фантазия разыгрывается.
Плуг с кристаллом Сваровски «Fuchsia»
Анатомический анальный плуг в первую очередь является украшением ануса. Эта небольших размеров анальная пробка напоминает своей формой каплю. Идеально гладкий, он кажется совершенством среди аналогов. Небольшие размеры плуга позволяют наслаждаться девайсом тем, кто ранее не практиковал анальный секс. Авторы учли ваше желание не расставаться с украшением долгое время и разработали его таким образом, что он не доставит дискомфорта при постоянном ношении. Кристал играет светом, дразня и будоража фантазию…
Стильный, роскошный, сексуальный – перед ним невозможно устоять!
Я уже хочу его! Я мысленно примеряю его на себя (в себя) и думаю, как пойду на встречу с Максимом, причем, не надевая под легкий шелковый сарафан никакого нижнего белья. Только плуг…
Электростимулятор E-STIM Sensa Vox
Двухканальный электростимулятор нового поколения ElectraStim SensaVox Em140 (ES 140) E-stim является абсолютно безопасным в пользовании и очень простым в управлении. ES 140 обладает высокой мощностью, высокими техническими характеристиками и широким спектром цифровых программ. Выходная мощность каждого канала управляется при помощи регулятора по шкале от 0 до 99. Выбранный пользователем результат отражается на дисплее над регулятором. Данный вид управления аналогичен регулировке громкости на музыкальном центре. Отличие Estim ES 140 от других электростимуляторов заключается в том, что абсолютный максимум мощности достигается за 4 полных оборота (в аналогичных моделях всего за 3/4 оборота). Это говорит о том, что калибровка данного электростимулятора в 5 раз точнее аналогов. Благодаря таким возможностям неопытный пользователь, допустив возможную ошибку, не причинит себе даже малейшего дискомфорта, а «продвинутый» получит возможность максимально точного контроля. Электростимулятор Estim ES 140 имеет встроенный микропроцессор, в памяти которого содержатся программы изменения сигнала. Пользователь может менять и корректировать программы с помощью соответствующего регулятора. Перечень встроенных программ приведен на задней стенке прибора. При подключении микрофона к ES 140 данный электроприбор автоматически переходит в режим «микрофон», не требуя смены настроек и других действий. Этот режим позволяет голосом управлять уровнем стимуляции. При подключении к стимулятору любого аудионосителя программа стимуляции меняется в соответствии с выходным сигналом аудионосителя. Например, подключив аудиоплеер и включив выбранную Вами музыку или песню, электрические импульсы будут проходит по телу синхронно с темпом и громкостью данной композиции. Такая функция делает возможным неограниченное количество программ стимуляции.
В аудиорежиме можно выбрать следующие функции:
управление 1 каналом;
управление 2 каналом;
управление двумя каналами одновременно.
При новом включении, уровень подачи электродов равен нулю, независимо от того, на какой мощности было завершено предыдущее использование. Эта функция помогает избежать неприятных сюрпризов, когда электростимулятор снова войдет в режим активности. Если стимулятор не выключался при смене программы или при использовании нового аудиорежима, стимуляцию рекомендуется начинать с режима минимальной интенсивности. Ощущения, которые возможно испытать при электростимуляции, богаты разнообразием и многогранностью. Например, один электрод выполняет функцию покалывания, в то время как второй электрод выполняет функцию накатывающей волны. Или эффект нежного скольжения одного электрода дополняется эффектом внезапного «взрыва» второго электрода. Ротация всевозможных эффектов делает попеременно одно ощущение основным, дополняющее – фоновым, что дарит поистине новые, незабываемые ощущения. Также наличие двух каналов дает возможность стимулировать сразу две эрогенные области тела. Например, если расположить одну пару биполярных насадок в районе сосков, а другую пару в области гениталий, можно получить восхитительный «объемный» эффект ощущений. Сочетание высочайшего качества, стильного интерфейса и несложного управления позволяет считать E-stim ElectraStim SensaVox Em140 одним из лучших на рынке современного электросекса. Меняя биполярные насадки и их расположение на теле можно исследовать свой сексуальный потенциал (или потенциал своего партнера) и находить всё новые возможности для получения наслаждения. По разнообразию ощущений электростимуляция не сравнится, пожалуй, ни с каким другим видом стимуляции. Яркие, красочные варианты нескончаемого удовольствия дополнят Вашу сексуальную жизнь и наполнят ее фантастической палитрой наслаждения. Благодаря Estim ElectraStim SensaVox Em140 Вы подарите себе и своему партнеру неповторимые впечатления и массу удовольствий, открыв для себя яркий мир своих желаний и фантазий.
Я боюсь игр с электричеством, но сейчас я хочу попробовать и это. Описание прибора убаюкивает своей надежностью, простотой использования и тем, что их производство поставлено на поток. Это же не кустарщина, а профессиональный аппарат, значит, все предусмотрено. А вдруг это и впрямь, так восхитительно, как обещает мне сайт продавца?
Зажимы на соски с грузиками 50 г
Зажимы на соски с грузиками и металлической цепочкой. Возможно регулировать степень зажима с помощью специального болтика. Вес каждого грузика – 100 г.
Примериваю их мысленно, и мои соски набухают вожделением, я до боли сжимаю их длинными ногтями, выкручивая и оттягивая их, мечтая, что зажимы постоянно будут прятаться под моей одеждой.
Наручники CLEJUSO 11A с цепью (12A)
Официальные наручники немецкой полиции, сделаны из стали. Двойной замок активизируется кнопкой и может быть открыт только при помощи ключа, что делает эти наручники еще более секретными. Модель аналогична наручникам Clejuso No. 11, только с длинной цепью.
Ммм… Он прикует меня ими к батарее (кровать это слишком банально). Я буду стоять голыми коленками на жестком полу, в покорной позе и, дрожа, ждать его милостивых прикосновений…
Плеть однохвостая универсальная (собака)
Собака – очень удобный девайс с широким спектром применения и регулируемой силой воздействия. Собака представляет собой короткую плеть из мягкой кожи КРС с жесткой оплетенной рукояткой. Тело плети сплетено конусом, имеет внутри сердечник и оканчивается петлей. В эту петлю можно вставлять разные (ременной фал, веревка, венгерка и пр.) концевики. Поставляется плеть в наборе с концевиком из толстой ременной кожи. В таком виде собака является очень серьезным девайсом. Собака может использоваться для самостоятельной работы, но лучше применять ее для работы с двух рук – вместе с флогером или кошкой. Применяется кратковременно для прямых ударов и режущих протяжек. Без перебивки многохвостой плетью или при применении на неразогретое тело может оставлять значительные ссадины и гематомы. Если же ременной фал заменить на расплетенную хлопчатобумажную веревку – собака превращается в совершенно безобидный девайс. В таком виде ею можно работать практически без ограничений (за исключением опасных зон воздействия)
Материал – Натуральная кожа
Цвет – Черный
Производитель – «Шорох»
Страна – Россия
Мне страшно. Я не люблю боль и не могу представить себе, что мою кожу будет яростно целовать плеть, оставляя на ней набухающие кровью полосы. И вместе с тем я хочу отведать ее. Испуганное ожидание, первый удар, погружение в боль, осознанное, а потому сладкое до головокружения…
Кнут
Кнут имеет стандартную для наших девайсов жесткую рукоять и длинное тело (до двух метров длиной) с конусным силиконовым сердечником внутри. Сплетен данный кнут из мягкой телячьей кожи. Ременного фала он не имеет, для обеспечения большей безопасности. На конце этого кнута расположена мягкая хлопушка из хвостов кожи, использованной при плетении. Узел хлопушки мягкий, длина свободных хвостов кожи – не менее 120 мм. Этот кнут можно отнести к тяжёлым кнутам. Он предназначен для точечного воздействия, накатов, охватов.
Материал – Натуральная кожа
Цвет – Черный
Производитель – «Шорох»
Страна – Россия
Этот кнут как ласкающий дождь, лижущий тело страстными неуемными языками. Он может нежить и наказывать, охватывая кожу своими хвостами, жалить поцелуями… Кто ты, мастер Шорох, делающий инструменты боли и счастья? Подручный верховного Доминанта?..
Ошейник Р 28
Ошейник средний подшитый
Классический ошейник с тремя кольцами, профурнитуренный заклепками. Подкладка изготовлена из синтетической пены, обтянутой мягкой кожей.
Материал – Натуральная кожа
Цвет – Черный
Страна – Россия
Ошейник. Знак принадлежности раба. Нет, для постоянного ношения мне это не подходит. Свобода дороже всего. Его можно надеть временно, для игры. Я не готова, к тому, что мое горло будет сжимать кольцо, сдавливающее трахею. Если потянуть за него помудренее, воздуха будет не хватать и ощущение рыбы, вытянутой из воды на смерть, заставит покрыться мурашками от непередаваемого страха. Только не это…
Колодка деревянная
Деревянная колодка «Коромысло». Фиксирует шею и руки.
Моя обнаженная фигура в колодке посреди пустого и гулкого каменного подвала. Кричи не кричи – никто не услышит. В стену воткнут чадящий копотью факел. Господин с флогером в руке, неторопливо охаживающий им изнывающее тело, корчащееся в судороге страсти. На его белоснежной рубахе капли моей крови. «Еще, – молю я, – еще, пожалуйста…» Он отбрасывает флогер и входит в меня сзади, проникая в тесное горячее пространство, сжимающее его так сильно, что он тут же высвобождается и гортанно кричит. Пространство резонирует, усиливая звук, и он медленно-медленно затихает…
Андреевский крест
Андреевский крест. В комплекте цепи-фиксаторы для подвеса.
Производитель – «Шорох»
Страна – Россия
Чем больше я рассматриваю девайсы, тем безумнее и ярче разгорается мое вожделение. Я готова звонить в интернет-магазин и умолять, чтобы они доставили мне заказ тут же, сию минуту, но разум шепчет: остановись, дурочка, и я усилием воли закрываю сайт, не забыв занести его в «Избранное». В мыслях я уже примеряю на себя колодки и вишу на Андреевском кресте, связанная и закованная. «Остановись, – продолжает попытки вклиниться в мое сознание разум. – Одно дело мысли и фантазии, но реальность может оказаться совершенно иной, жесткой и непредсказуемой. Вокруг полно маньяков, готовых лишить тебя жизни, выпив ее до донышка по капле, наслаждаясь твоими мучениями». Я спорю с собой, доказывая, что Максим человек известный и осторожный, не рискующий репутацией. Мне нечего бояться, я в любое время могу произнести стоп-слово, и все прекратится. Не испепеляющая боль, но наслаждение ею, сабспейс, уносящий в иные миры, к улыбке придумавшего всю эту историю Бога. Иначе зачем? Зачем все эти детские мучения, комплексы, скелеты в шкафу? К какой такой духовности они должны были меня привести? К медитациям, аскетизму, ограничениям? Зачем? Достичь просветления? Но я обычный человек, мне не суметь этого, я не готова к самоотречению и монашеству, я люблю плотские удовольствия и хочу наслаждений. Я порочна по сути, по происхождению и генам, вылепленная по образу и подобию из ребра Адама. Я его часть, его подчиненная часть тела, поворачивающаяся туда, куда поворачивается голова. Пока я не умерла, хочу чувствовать себя живой, как давно уже не чувствовала. Возможно, боль поможет это ощутить. Тогда все изменится, в крови забурлит адреналин, я позволю ощущениям захватить меня, нести на своих волнах и не буду больше монотонно жить по часам, отмеряя их от чистки зубов до написания статьи, от приготовления пищи до уборки по дому, от дежурного похода на очередную выставку до тупого бухания в ночном клубе…
Измученная, раздираемая страстями, я доползаю до постели и валюсь спать, не забыв поставить будильник, чтобы позвонить новоявленному господину. Мой сон тревожен и странен, хаотичен и полон ускользающими образами, которые я не могу удержать в памяти. Это обрывки прошлых жизней, открывающиеся истины, которые тут же теряются снова, принося досаду и разочарование. Вот только вдруг приотворилась какая-то дверь, но кто-то с другой стороны прищемляет мои пальцы и раскатисто хохочет над неудовлетворенным любопытством ребенка, опять не получившего сладкий подарок и в горьких слезах лелеющего покалеченную руку.
Личный дневник Максима
Я чудовищно провел этот день, все время думал о ней. Желание обладать Катей сводит меня с ума. Ее запах, химическая реакция наших тел… Чуть было не позвонил ей, чтобы перенести встречу на сегодня. Охренеть! С моим опытом, хладнокровностью и пресыщенностью! К тому же, как ни странно, Катя заставила меня задуматься о себе самом и своей жизни. Ранее я не представлял, что смогу захотеть иметь ванильную семью, детей… Дети – необходимы только как факт личного бессмертия, факт продолжения рода, а зачем может быть нужна жена, кроме как ради этого да еще бесплатной рабсилы, обслуживающего персонала? Повсюду достаточно телок, ждущих только слова или знака, чтобы удовлетворить любые мои потребности. Привязываться же к кому-то – означает потерять свою силу, стать зависимым, отчасти беспомощным. Я заботился о сабах, но эта забота сродни опеке над домашним животным, обычной тупой болонкой или морской свинкой. Тут же я начинаю опасаться, что ситуация может выйти из-под моего контроля и изменить устоявшийся ход событий, привычный издавна, – слишком ярко я на нее реагирую и делаю стойку. И я не уверен, что так уж хочу причинять ей боль. Меня начинает это настораживать. Впрочем, до этого пока далеко, главное, не заморачиваться. Когда она станет полностью моей, все войдет в свою колею, а потом довольно быстро надоест, как случалось и раньше. Лови момент новизны ощущений, дорогой Макс, когда он еще повторится! И поменьше забивай себе голову всякой херней, лучше спать будешь.
Глава 6. «Ave, Maria, gratia plena; Dominus tecum»
Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь…
Лк.6:21
Будем любить друг друга, потому что любовь от Бога,
и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога.
Кто не любит, тот не познал Бога,
потому что Бог есть любовь.
Ин.1.4:7,8
«Ave, Maria, gratia plena; Dominus tecum» – врывается в мой сон сигнал будильника, звучащий ныне насмешкой над моим состоянием. Благодати во мне нет и в помине, со мной лишь верховный доминант, искушающий мой разум и мою плоть. Я смотрю на стрелки часов, чтобы точно в десять набрать заветный номер и услышать его голос. Я нервничаю. Руки дрожат, попадают мимо клавиш, и мне приходится призвать всю силу воли, чтобы набрать его номер.
– Приезжай через полтора часа в мой офис, – слышу вкрадчивый баритон и – короткие гудки.
Вешаю трубку.
Бегу в душ, потом натягиваю на влажное тело шелк любимого темно-синего сарафана и обвиваю лодыжки шнурками недавно купленных босоножек. Спрыскиваю тело томным ароматом Amouage Epic, созданным оманским султаном и выскакиваю за дверь квартиры.
На этот раз в предбаннике важно восседает секретарша Фастовского: деловая статуэтка в брендовом мышино-сером костюме с прической-пучком прилизанных белокурых волос и фарфоровым лицом.
– Проходите, господин Фастовский вас ожидает, – четко артикулирует она заученную фразу в ответ на мою фамилию. – Чай, кофе?
– Кофе, – нагло прошу я и исчезаю да дверью уже знакомого кабинета.
Максим встает и протягивает руку через стол.
– Рад вас видеть, – произносит он официально, специально для чутких розовых ушек за дверью. – Я приготовил для вас статьи. Вот флешка. Интервью отдам чуть позже с вашего позволения.
– Конечно, – так же официально отвечаю я. – Благодарю вас за сотрудничество. Вы очень любезны.
Элегантная фигурка вносит в кабинет ажурный серебряный поднос с двумя чашками, сахарницей, печеньем и сливками в пластиковых коробочках и умело расставляет всё на журнальном столике, после чего замирает в ожидании.
– Вы можете пойти пообедать, Элеонора, – приказывает ей хозяин. – У нас будут деловые переговоры, и вы пока не понадобитесь.
Она молча кивает и практически неслышно растворяется в воздухе, так хорошо обучена офисному повиновению.
Максим пересаживается на кресло у столика, с наслаждением вдыхает запах божественно сваренного напитка и как ни в чем не бывало произносит:
– А теперь я хочу услышать, когда ты впервые задумалась о сексе и обо всем, что с ним связано.
Мне кажется, внутренне я уже была готова к этому вопросу, поэтому, не ломаясь, начинаю размышлять вслух.
Сексуальность
Я вспоминаю, с чего началось мое понимание о сексе и собственном теле. Многое я, скорее всего, забыла. Кажется, моя память избирательна и тщательно прячет ненужные воспоминания в своих тайниках.
Яркое и болезненное: бабушка с детства подмывала меня марганцовкой и зачем-то мазала нежные складки плоти синтомициновой эмульсией, от которой внутри начинало жечь и становилось больно до мучительных спазмов. Уйти от ежевечерней пытки не представлялось возможным, как я ни старалась, ведь она всегда знала, как лучше, ведь она врач…
Абсолютным табу считалась езда на велосипеде, предполагалось, что это будет натирать промежность и плохо скажется на моем будущем. Очевидно, бабушка боялась возможного пробуждения ранней сексуальности внучки, не учитывая того, что медицинские наклонности убивали это лучше, чем что-либо другое. Хотя в детском саду во время тихого часа мы с одним мальчиком (не помню его имени) исследовали тела друг друга с познавательным интересом, хладнокровным, анатомическим и лишенным даже небольшого намека на возможное удовольствие.
Читать бесплатно другие книги:
