Проблема дня

– Воскресите в памяти наш разговор, сержант, и думаю, вы сумеете разгадать его смысл.

Мы продолжали приближаться к дверям.

– Должен вас предупредить, что, если вы сделаете хотя бы еще один шаг в сторону лестницы, я арестую вас за злоумышленное посягательство на собственность полиции.

Мы остановились и насмешливо переглянулись. Зазвонил телефон, висящий на стене рядом со столом. Сержант взял трубку.

– Дежурный сержант, – сказал он. – Да… Да, сэр… Она уже здесь, сэр… Пару минут назад, сэр… Я как раз собирался… Так точно, сэр… Извините, сэр.

Он повесил трубку на рычаг.

– Инспектор ожидает вас, – сказал он, садясь. – Он говорит, что вы знаете путь в его кабинет.

Мы уже успели пройти за двери и начать подниматься по лестнице.

– Спасибо за помощь, сержант, – крикнула леди Хардкасл, оглянувшись через плечо.

Стандартный полицейский стол инспектора Сандерленда был сплошь завален папками из желтой бумаги и соседствующими с ними пачками бумаг, перевязанных бечевкой или лентой. На особенно толстой стопке документов стояла видавшая виды чашка чая с отбитыми краями, полупустая и грозящая упасть. Надо думать, это была стандартная полицейская чашка.

Инспектор Сандерленд сидел на обшарпанном стуле – наверняка это был стандартный полицейский стул. Покров сего стула состоял из потертой и потрескавшейся кожаной обивки, а покровы инспектора – из аккуратно вычищенного и выглаженного шерстяного костюма. Сжимая в зубах как всегда незажженную вересковую трубку, он как раз дописывал какую-то бумагу, лежащую в папке.

Положив трубку на единственное не заваленное бумагами место на столе, он встал, чтобы поприветствовать нас. Еще один дылда.

– Леди Хардкасл, – с улыбкой сказал он. – И мисс Армстронг. Как чудесно видеть вас обеих.

Он пожал нам руки.

– Как поживаете, мой дорогой инспектор? – осведомилась леди Хардкасл. – Надеюсь, мы не оторвали вас от срочной работы?

– Вовсе нет. Все эти груды бумаг относятся к одному и тому же делу. Вы можете этому поверить? Где-то в этих на первый взгляд непроходимых бумажных джунглях таятся улики, которые необходимы нам для того, чтобы добиться справедливого приговора для одного мерзкого человечка, виновного в мошенничестве, хищении и убийстве. Мне нужно только отыскать все фрагменты головоломки.

– Силы небесные, – проговорила моя хозяйка. – Что ж, мы не станем слишком долго отрывать вас от ваших трудов, но, если вы сможете уделить нам несколько минут, я буду признательна вам за помощь.

– Для вас, миледи, все что угодно. Хотите чаю? Где-то наверняка заваривают чайник как раз сейчас. Полицейские не могут без чая.

– Если это не очень вас затруднит, то чашка чая была бы очень кстати.

– Какое там затруднит – для этого у меня есть подчиненные. Таково одно из преимуществ звания инспектора. Извините, я на секунду. – Подойдя к двери, он крикнул: – Смит! Чаю на троих. Принесите в мой кабинет.

Из коридора до нас донеслось еле слышное: «Да, сэр».

– Вот видите, – подытожил инспектор. – Меня это нисколько не затрудняет.

Он немного посуетился, очищая от бумаг два стула и складывая все на линолеумный пол.

– Прошу вас, садитесь, – сказал он.

– Благодарю вас, – отозвалась леди Хардкасл. – Прежде я еще не была в вашей обители. Тут уютно.

– Пусть кабинет и обстановка и невзрачны, миледи, зато они мои. А если меня повысят до звания старшего инспектора, у меня даже будет ковер.

– Хорошо, что у вас, так сказать, есть к чему стремиться.

Прибыл чай. Похоже, все чашки в участке имеют отбитые края, подумала я.

После того как констебль Смит удалился, унеся полупустую чашку с остывшим чаем и закрыв за собой дверь, инспектор Сандерленд откинулся на спинку стула и снова принялся задумчиво грызть свою трубку.

– Итак, дамы, – начал он, – что я могу для вас сделать?

– Что вам известно о поджоге на Томас-стрит? – спросила леди Хардкасл.

– О нем говорили на инструктажах. Это дело расследовал один из моих коллег, но я знаю его детали. А почему оно вызвало у вас интерес?

– Нас попросили расследовать его.

– В самом деле? – медленно протянул он. – И кто же вас попросил?

– Коллеги Лиззи Уоррел из ЖСПС. Они уверены, что она невиновна.

– Понятно. И вы им верите?

– Да, я склонна толковать сомнения в их пользу. Доказательства того, что она невиновна… если честно, таковые практически отсутствуют, но суфражетки убедили меня в маловероятности ее вины. А обвинение против нее в лучшем случае основано на косвенных уликах.

– В этом я с вами согласен, – сказал инспектор. – Разбросать на улице листовки суфражеток мог кто угодно. Владелец магазина был известен как антисуфражист – в своей витрине он поместил плакат, в котором извещал о проведении собрания Мужской лиги против избирательных прав женщин, – так что любой, кто по какой-то причине имел на него зуб, мог сжечь его магазин, свалить вину на суфражеток, и никто бы и глазом не моргнул. Даже так называемая подписанная записка представляет собой текст, состоящий из печатных заглавных букв и по сути дела не доказывает ничего, ровным счетом ничего. Все вместе это составляет не более чем видимость доказательств вины, и любой мало-мальски приличный барристер мог бы без труда заронить разумное сомнение в виновности своей подзащитной в умы разумной же коллегии присяжных.

– А инспектор, проводивший расследование этого дела, придерживается таких же взглядов, что и вы?

– У него, разумеется, есть свои сомнения – ведь он умный и добросовестный полицейский, но ему сказали не тратить времени на дальнейшее расследование. По мнению начальства, у нас уже есть убийца и надо расследовать другие преступления. Что до меня, то я невысоко оцениваю шансы мисс Уоррел на то, что присяжные, которые будут рассматривать ее дело, окажутся разумными и непредвзятыми. Только не в наше время – ведь страна расколота. Более того, я боюсь, что коллегия, состоящая из антисуфражистов, будет склонна вынести вердикт «виновна» на основании даже самых шатких косвенных улик, а подобрать коллегию присяжных среди антисуфражистов совсем нетрудно.

– Думаю, как раз это и беспокоит членов ЖСПС.

– А что именно они попросили вас предпринять?

– Они хотят, чтобы мы нашли того, кто на самом деле поджег магазин и убил мистера Бейкерсфилда.

– Брукфилда, миледи, – поправила я.

– Вот именно.

– Понятно, – сказал инспектор. – Что ж, вы, конечно же, понимаете, что официально я не могу ничего предпринять. В том, что касается целей суфражеток, полиция настроена, скажем так, критически. К тому же мое начальство уверено, что преступницу мы поймали, а потому мне нужно действовать с умом. Но я не могу не признать, что разделяю ваши сомнения, и у меня есть свои источники, так что в конфиденциальном порядке я готов оказать вам любую помощь – вам будет достаточно просто протелефонировать. Правда, наверное, будет лучше, если вы станете телефонировать мне домой.

Он записал номер своего домашнего телефона на обороте одной из своих официальных визиток и вручил ее леди Хардкасл.

– Вы очень добры, – сказала она и положила визитку в свою сумочку. – Мы вовсе не хотим, чтобы из-за нас у вас возникли проблемы с начальством.

– Чем меньше оно знает, тем лучше спит, – ответствовал на это инспектор. – Многого я сделать не смогу – это бы только причинило нам всем еще большие неприятности, но сделаю все, что в моих силах.

– Спасибо, инспектор. Можете быть уверены, мы будем держать язык за зубами.

Остальная часть нашего визита в Брайдуэлл прошла за более приятной беседой, за которой мы и выпили наш чай. Мы еще раз приняли расплывчатое приглашение инспектора: «Заезжайте к нам на ужин как-нибудь вечерком – миссис Сандерленд будет счастлива с вами познакомиться», после чего распрощались. Сержант Окладистая Борода даже не поднял глаз.

Мы поехали обратно в Клифтон и припарковались на Риджент-стрит, чтобы леди Хардкасл смогла «быстро пройтись по магазинам, прежде чем мы направимся домой».

Это «быстро пройтись по магазинам» продлилось два часа. Мы почтили нашим присутствием ее любимых портниху, шляпницу и сапожника, и она сделала несколько заказов. Но больше всего моя хозяйка ахала в последнем магазинчике, в который мы зашли незадолго до пяти часов. Это была кондитерская, и леди Хардкасл выжала из ее бедного хозяина все соки, прося его снимать с полок все новые и новые банки с конфетами, дабы потешить свою слабость к сластям. Время шло, и, когда «еще один вид конфет, только один» превратился в десять, хозяин кондитерской устремил на меня умоляющий взгляд. Уверена, он был рад заработать побольше, но было яснее ясного, что ему хочется поскорее отправиться домой и отдохнуть после загруженной рабочей недели. Он положил в еще один бумажный пакет – как он надеялся, последний – четверть фунта мятных тянучек, и я с соблюдением мер предосторожности повела леди Хардкасл к двери, не дав ей попросить показать анисовые драже, которые она углядела только сейчас. Хозяин посмотрел на меня со слабым подобием улыбки, и мы оставили его закрывать магазин.

– Хочешь лакричную пастилку? – спросила моя хозяйка, протянув мне один из многочисленных пакетов с конфетами, которые она теперь была вынуждена нести.

Я взяла конфету, и мы продолжили путь.

– Моя матушка была против конфет, – сказала она. – Помню, она говаривала: «Они испортят твои зубы и сделают тебя толстой, Эмили».

– И была права, – заметила я.

– Возможно, но все хорошо в меру.

Я многозначительно посмотрела на большой пакет, полный маленьких пакетов, и подняла брови.

– Должно быть, здесь почти пять фунтов[21] конфет, – сказала я.

– Должно быть, – согласилась она, – и ты предоставила мне нести их все в одиночку.

– После поедания всех этих конфет физическая нагрузка пойдет вам только на пользу.

– Наверняка. Хочешь ячменного сахара?

– Спасибо, миледи, нет.

Дойдя до автомотора, мы принялись надевать нашу дорожную экипировку, готовясь проделать путь домой.

– Я поняла, почему с таким аппетитом уплетаю конфеты, – объявила леди Хардкасл. – Мы с тобой не обедали.

– На это у нас не было времени, – объяснила я. – К тому же я отнюдь не уверена, что смогла бы много съесть после того, как леди Бикл угостила нас таким количеством сэндвичей и пирожных.

– Уверена, что и я бы не смогла. Но с тех пор прошло уже шесть часов, и я умираю с голоду. Может быть, зайдем в какой-нибудь хороший небольшой ресторан?

– Уверена, что нам будет из чего выбрать, – сказала я. – Ведь мы все-таки в Клифтоне.

– Вот именно, вот именно, – задумчиво протянула она. – Кажется, мы проходили мимо магазина, продающего жареную рыбу с хрустящей картошкой[22]?

– Когда? – осведомилась я.

– По дороге в участок. Или на обратном пути. Такое здание в стиле поздней английской готики неподалеку от ратуши.

– Я понимаю, что вы имеете в виду. Стало быть, вам хочется рыбы с картошкой?

– И еще как! – с жаром воскликнула она. – Я не ела их уже целую вечность. Мы можем поесть из бумажных кульков прямо в автомоторе. Знаешь, когда я была девочкой, мы раз или два лакомились этим блюдом. Матушка запрещала мне есть его на улице. По ее настоянию мы относили это домой и выкладывали на фарфоровые тарелки.

– Чем больше я узнаю о вашей матушке, тем больше она мне нравится, – сказала я, вставляя заводную ручку в гнездо. – Никаких конфет и никакой еды на улице. Хорошо бы побольше людей следовали ее примеру.

– Не мели чушь, мелкая ты валлийская ворчунья. Вечно ты со своими пуританскими придирками. Мы полакомимся жареной рыбой с картошкой, сидя в моторе, а на десерт у нас будут ириски и сливочные помадки. Сей же час же вези меня в магазин, продающий рыбу с картошкой.

Мы нашли этот магазин в фахверковой[23] постройке в конце улицы Крисмас-Степс, именно там, где и говорила леди Хардкасл. И по ее требованию съели жареного в кляре хека с картошкой прямо из свернутых из газеты кульков, сидя в авто на улице Льюинз-Мид. И должна признаться, что это была одна из лучших трапез в моей жизни.

К тому времени, когда мы приехали домой, Эдна и мисс Джонс уже ушли. Пока леди Хардкасл припрятывала свою увесистую сладкую добычу у себя в кабинете, я принялась заново затапливать камины и ставить на поднос бренди, крекеры и сыр.

Она позвала меня из своего кабинета.

– Думаю, нам понадобится доска расследований, – сказала она. – Будь душкой и принеси ее, пожалуйста, с чердака. И установи в гостиной.

Я поставила поднос и побрела на чердак за большой аспидной доской и мольбертом, на который ее надо будет установить. Эту конструкцию леди Хардкасл и называла своей «доской расследований». Учась в университете, она привыкла делиться своими наработками с однокашниками, используя аспидные доски, и работа с такой доской стала ее любимым способом разгадывания всяких загадок.

Когда доска была водружена на мольберт и мы устроились в наших удобных креслах с бренди и сыром, леди Хардкасл схематично набросала сгоревший магазин на Томас-стрит, покойного мистера Кристиана Брукфилда и подозреваемую Лиззи Уоррел. Со временем, узнав побольше о пока что не известных нам местах и людях, как-то связанных с этим делом, она заменит эти наброски более точными, но сейчас она приколола их к доске и начала делать заметки.

– Мы не знаем, была ли смерть мистера Брукфилда целью поджигателя или всего лишь трагической случайностью, – заметила я.

– Ты права, – согласилась моя хозяйка, записав это на доске. – Его смерть считается убийством, поскольку она была причинена в процессе совершения другого тяжкого преступления. Поскольку Брукфилд погиб в результате пожара, а причиной пожара стал поджог, это квалифицируется как предумышленное убийство независимо от того, имелся ли у поджигателя умысел лишить его жизни. Из всего слышанного нами на настоящий момент у меня складывается впечатление, что никому и в голову не приходит, что у преступника был умысел кого-то убить. Они все воспринимают как данность версию о том, что дело как-то связано с движением суфражеток, и исходят из предположения о том, что смерть Брукфилда есть трагическая случайность. Но что, если кто-то поджег дом, зная, что он спит наверху?

– А у Лиззи Уоррел был мотив убить его?

– Надо будет копнуть поглубже и выяснить этот момент.

– Возможно, в этом направлении и нужно копать, – предположила я. – Если мы найдем того, кто, и вправду, хотел укокошить его, это и будет наш настоящий поджигатель.

– Наш настоящий убийца, – уточнила она, сделав еще одну запись. – А какие еще вопросы нам нужно задать?

– Поступило ли сообщение о пожаре в пожарную часть? Когда? От кого? Выезжала ли на место пожарная команда? Имеются ли свидетели? Опрашивали ли их? Были ли…

– Не гони лошадей, дорогуша, – сказала леди Хардкасл, торопливо записывая все на доске. – Дай за тобой угнаться.

Я дала ей время закончить делать заметки.

– Нам надо будет задать инспектору Сандерленду немало вопросов, – заключила она. – Вероятно, мне надо будет принять его предложение об оказании нам конфиденциального содействия уже в самое ближайшее время. Как ты думаешь, что они с миссис Сандерленд делают по воскресеньям? Как полагаешь, будет ли невежливостью телефонировать им?

– Дайте им возможность пообедать, – сказала я. – Может быть, отложим этот разговор до второй половины дня? Ведь инспектор все равно не сможет ничего предпринять до понедельника, когда он явится на работу.

– И то. Кстати, ты лучше меня подмечаешь всякие детали, касающиеся газет. Так не помнишь ли ты, о чем именно писал мистер Бедингфилд…

– Брукфилд, миледи, – опять поправила ее я.

– … о чем именно писал мистер Брукфилд? Не появлялась ли его подпись под некоторыми из тех острых статей, которые я, возможно, просто пробежала глазами, не вникая в детали?

– Нет, его имя ничего мне не говорит, – ответила я. – Быть может, нам о нем сможет рассказать мисс Коудл.

– Да, знакомство с нею может оказаться довольно полезным. Право же, жаль, что я нахожу ее столь…

– Заносчивой? – подсказала я. – Беспардонной? Наглой?

Она рассмеялась.

– Я собиралась сказать «невыносимой». Да, к ней применимы все перечисленные тобой эпитеты, но она чертовски хорошо знает свое дело. И думаю, будет лучше, если она будет работать с нами, а не против нас. Полагаю, нам удастся достичь какой-то договоренности.

– Вам, а не мне, – уточнила я.

– Что ж, я собираюсь хотя бы попытаться. Если я не сумею перетянуть ее на нашу сторону с помощью слов, ты можешь отвести ее в какой-нибудь переулок и проделать с ней те самые уму непостижимые вещи, которые проделываешь с нашими противниками в переулках.

– Не искушайте меня, – сказала я.

– Думаю, тебе нужно смягчить свое свирепство, – со смехом предложила она. – А ключ к смягчению души – это музыка. Сходи за своим банджо. Я с удовольствием предвкушаю что-нибудь в стиле рэгтайм[24].

Получив новое дело, которое нужно было распутать, мы ощутили прилив энергии, и утро воскресенья прошло в водовороте дел. Завтрак был приготовлен, подан и съеден за рекордно короткое время, после чего леди Хардкасл сразу же удалилась в кабинет, дабы разобраться с корреспонденцией и приготовить свой разум к предстоящим подвигам и трудам. Я почти уверена, что речь шла о чем-то наподобие «кровь разожгите, напрягите мышцы» и даже о чем-то вроде «трупами своих всю брешь завалим»[25]… должна признаться, что, когда она принимается цитировать «Генриха V», мои мысли начинают блуждать.

Я отчищала с наших дорожных пальто пыль и грязь дорог графства Глостершир, когда около десяти часов зазвонил телефон.

– Алло, – сказала я. – Чиппинг-Бевингтон, двадцать три.

– Алло? – зазвучал в трубке знакомый голос. – Армстронг? Это вы? Готова поспорить, что на сей раз я правильно назвала вашу фамилию.

– Доброе утро, леди Фарли-Страуд, – поздоровалась я. – Да, правильно.

Чета Фарли-Страудов, принадлежавшая к местному «высшему обществу», подружилась с нами с самого нашего приезда. Вернее, после нашего приезда они подружились с леди Хардкасл. Можно сказать, что к тому, чтобы принять в качестве члена нашей «команды» и меня, они пришли не сразу, однако теперь между ними и мной уже царила обоюдная приязнь.

– Мы вызывали телефонного мастера, и он сотворил с нашим аппаратом настоящее чудо. Не знаю, что именно он сделал, но теперь я слышу все так ясно. Интересно, не может ли он проделать то же самое и с моими ушами, а?

– Думаю, нечто в этом духе не помешало бы нам всем, – сказала я. – Иногда бывает нужно что-то подправить то здесь, то там. Хотите, я позову к телефону леди Хардкасл?

– Нет, дорогая, об этом можете не беспокоиться, просто позовите к телефону леди Хардкасл, хорошо?

Я улыбнулась и положила трубку на стол.

– Вас просит к телефону леди Фарли-Страуд, – сообщила я после того, как она передвинула кипу бумаг, которая загораживала проход, и я смогла войти в кабинет.

– О, замечательно. А она сказала, что ей нужно?

– Нет, – ответила я. – Я решила не спрашивать. Мне было нелегко даже просто подвести ее к тому, чтобы она попросила подозвать вас к аппарату, не говоря уже о том, чтобы спрашивать о подробностях.

– Не переживай. Послушай, ты не могла бы… немного прибраться здесь, а? Боюсь, я немного увлеклась, и все это вышло из-под контроля.

У леди Хардкасл самый острый ум, который мне когда-либо доводилось встречать, она очаровательная, веселая, и лучшей компании, чем она, не сыскать. Однако ее можно смело поставить на одно из первых мест в списке самых неаккуратных людей на свете. Она способна создать в комнате беспорядок даже тогда, когда кажется, что она не делает ничего.

– Должна признаться, мало что может доставить мне большее удовольствие, – сказала я. – Я уже несколько месяцев прошу вас дать мне возможность убрать этот бардак.

– Отлично. Ты тут начинай, а я пойду узнаю, что понадобилось Герти.

Я только-только начала разбирать первую кипу разрозненных бумаг, когда она вернулась.

– Извини, что порчу тебе удовольствие, дорогая, но я пригласила их на обед. Мне нужно, чтобы ты объяснила мисс Джонс, что обед следует готовить на четверых, если она может обойтись провизией, имеющейся в доме, а затем мне хотелось бы принарядиться. Мой вишневый костюм в порядке?

– Да, – отвечала я, – но белую блузку надо погладить. Она помялась, лежа в гардеробе.

– Если бы ты согласилась заняться всем этим, пока я быстренько приму ванну, было бы очень мило, – сказала она и удалилась.

– Придется мне похитить у тебя молодую Блодвен Джонс, душечка, – сказала леди Фарли-Страуд, поедая третью порцию запеченной картошки. – Нет, не пойми меня неверно, миссис Браун чрезвычайно умелая кухарка, но эта твоя девушка просто творит чудеса. В ее руках даже скромная печеная картошка превращается в кулинарный шедевр.

– Тебе придется извинить мемсахиб[26], – подмигнув, начал пояснять сэр Гектор. – Доктор посадил ее на новую диету, и она уже целую неделю питается вареной рыбой, бульоном и овощами, приготовленными на пару. Так что стоит ей дорваться до чего-то жареного или запеченного, и она готова часами расточать похвалы в адрес этих яств.

Леди Фарли-Страуд фыркнула.

– Терпеть это было бы куда легче, если бы ко мне присоединился и мой любимый муж.

– Он посадил на диету тебя, моя сладенькая пышка, а вовсе не меня. Не понимаю, с какой стати мне отказываться от сладких пудингов только потому, что к тебе прицепилась какая-то там легкая хворь. Однако, доложу я вам, она права. Я уже целую вечность не едал таких вкусных вещей. Как эта твоя кухарка умудряется придать такой вкус даже самой простой подливе?

– Она и в самом деле что-то вроде кудесницы, – согласилась леди Хардкасл. – Хотя я предпочитаю не вникать в процесс, чтобы, не дай бог, не испортить дело. Впрочем, думаю, даже если бы я и попыталась, то все равно не поняла бы, что к чему. Для меня кухня остается средоточием тайн и чудес. Вот Фло, напротив… Наша Фло вполне могла бы посоревноваться с мисс Джонс. Уверена, что тебе дано постичь ее магические тайны.

– Вы мне льстите, – сказала я. – Но вы правы – я понимаю, что она делает. Должна признаться, что до большей части всего этого я сама не додумалась бы никогда, но стоит ей показать мне, что к чему, как начинает казаться, что только так и можно готовить то или иное блюдо.

Какое-то время все молча жевали, наслаждаясь едой.

– Довольно с нас пустой болтовни, – прервала молчание леди Хардкасл. – По телефону ты сказала мне, что у тебя есть важная новость. Был заклан упитанный телец, стол ломится от яств – и все, дабы я смогла услышать ее. Так что выкладывай, не томи.

– Считай, что тебе повезло, раз она не вывалила на тебя все сразу, – заметил сэр Гектор.

Леди Фарли-Страуд улыбнулась почти детской улыбкой.

– Скоро я стану бабушкой, – сказала она. – Вчера утром я получила письмо от Клариссы.

– Надо же. – Леди Хардкасл подняла свой бокал. – Поздравляю. И тебя тоже, дедуля.

– Да, – присоединилась я. – Поздравляю вас обоих.

Мы чокнулись.

– Вот уж не думал, что это когда-нибудь произойдет, – признался сэр Гектор. – Не был уверен, что нашу дочь привлекут радости материнства. У этой девушки ветер в голове, так что я вообще не представлял, как она будет воспитывать ребенка, но не могу делать вид, будто я не рад.

– Ему бы это не удалось, даже если бы он попытался, – сказала леди Фарли-Страуд. – Мы оба в восторге.

– Разумеется, – подвела итог леди Хардкасл.

В семье Фарли-Страуд Кларисса была единственным ребенком. Мы видели ее только один раз, на праздновании ее помолвки, но, когда эта помолвка закончилась катастрофой, она вернулась в Лондон, и больше мы ее не встречали. От ее родителей мы узнали, что она быстро вышла замуж за более достойного джентльмена – инженера Адама Уитмена.

– Спасибо, душечка, – сказала леди Фарли-Страуд. – Однако к нам она не приедет. Мы бы очень хотели, чтобы она родила своего ребенка дома, но молодой Адам работает сейчас с месье Блерио в окрестностях Бордо. Так что наш внук или внучка родится во Франции.

– Тот самый Луи Блерио? Авиатор? – спросила я. – В прошлом году мы читали о его перелете через Ла-Манш.

– Да, тот самый, – ответил сэр Гектор. – Адам большой спец по всяким там конструкциям и материалам. Он помогает строить аэропланы.

– Как интересно, – сказала я, позабыв, что мы должны обсуждать деторождение, а не аэропланы.

– Когда? – осведомилась леди Хардкасл и тем самым не дала мне попасть в неловкое положение, в котором я бы оказалась, если бы продолжила задавать вопросы про фабрику, выпускающую аэропланы.

– Когда что, дорогая? – не поняла леди Фарли-Страуд. – Ах, да, ребенок. Он должен родиться в июле.

– Как чудесно. Вы поедете ее повидать?

– Само собой. Мы сядем на поезд, согласованный с расписанием пароходов, и отправимся на континент. Устроим себе отдых. Мы не бывали во Франции со времен нашей молодости. Помнишь, Гектор?

– Душа моя, разве я мог это забыть? Прекрасная еда, прекрасное вино и моя прекрасная молодая жена. Как можно не хранить столь драгоценные воспоминания вечно?

– О, Гектор, какую же ты несешь чепуху! Да еще и за столом. – Но в голосе леди Фарли-Страуд звучала улыбка, а глаза ее блестели. – Душечка, ты же не забыла о том, что в следующую субботу у нас запланирована пирушка? – спросила она леди Хардкасл.

– Конечно же, нет, дорогая, – отвечала та. – Я не только записала это в мой ежедневник, но твое приглашение еще и стоит у меня на видном месте на каминной полке как дополнительное напоминание. Мой лучший туалет уже полностью готов, и бальные туфельки начищены.

– Спасибо, душечка. Я собиралась устроить эту гулянку просто так, но теперь мы превратим ее в торжество по поводу радостной вести.

– Я ни за что его не пропущу. Ну, кто распорядится насчет десерта? Фло, дорогая, ты возьмешь на себя обязанности хозяйки? Право же, нам тут нужен звонок.

Я отправилась на кухню, чтобы попросить Эдну помочь убрать со стола грязные тарелки и передать мисс Джонс подать свой знаменитый tarte Tatin aux poires.[27]