Дай мне руку, Тьма Лихэйн Деннис

Джерри выглядел несколько смущенным, как если бы слышал этот вопрос слишком много раз.

— Никогда даже не вытаскивал свою пушку.

— Ну да, — сказал Оскар.

Джерри пожал плечами, его добрые глаза никак не вязались с той работой, которую он выполнял на протяжении двадцати лет. Он рассеянно стал почесывать брюхо Пэттона.

— Тогда были другие времена. Ты помнишь, Дев.

Девин кивнул.

— Совсем другие.

Джерри открыл кран, чтобы наполнить мою пивную кружку.

— Совсем другой мир, правда.

— Совсем другой, — подтвердил Девин.

Он принес свежую выпивку и поставил перед нами.

— Хотел бы помочь вам, ребята, — закончил свою мысль Джерри.

Я посмотрел на Девина.

— Кто-нибудь сообщил матери Кары?

Он кивнул.

— Она напилась до потери сознания и лежала у себя на кухне, но ее разбудили и сообщили. Кто-то сейчас дежурит у нее.

— Кензи, — сказал Оскар, — мы собираемся взять этого Мики Дуга. Был, видимо, кто-то еще, возможно, целая банда, в любом случае, скрутим всех. Через несколько часов, когда все проснутся, мы прочешем каждый дом, может, найдется тот, кто что-нибудь видел. И мы выведем на чистую воду этого подлеца, допросим его как положено, будем долбить по башке, пока он не расколется. Вернуть ее мы не сможем, но хоть отомстим.

— Да, — сказал я, — но…

Девин наклонился ко мне.

— Гад, который это сделал, уже мертвец, Патрик. Верь мне.

Хотелось бы. Очень даже.

Перед нашим уходом, когда Девин и Оскар отлучились в туалет, я оторвал, наконец, свой взгляд от грязной стойки бара и обнаружил, что Джерри и Пэттон внимательно разглядывают меня. Пэттон жил у Джерри последние четыре года, и я считал, что единственное занятие этого пса — лаять, но одна встреча с внимательным взглядом его спокойных унылых глаз убеждала в том, что с ним лучше не иметь никаких дел. Эти собачьи глаза, очевидно, имели для Джерри до сорока различных оттенков — в диапазоне от любви до простой симпатии, но для любого постороннего — только один: открытая угроза.

Джерри чесал Пэттона за ухом.

— Распятие.

Я кивнул.

— Как думаешь, сколько раз подобное случалось в нашем городе, Патрик?

Я пожал плечами, не доверяя своему языку роль посредника.

— Думаю, не так много, — сказал Джерри, глядя на Пэттона, который лизал его руку. В это время вернулся Девин.

* * *

В эту ночь мне приснилась Кара Райдер.

Я шел через поле, усаженное капустой с человеческими лицами, которые я почему-то не мог узнать. Здесь же бродили пятнистые черно-белые коровы. Вдалеке горел город, и я различал силуэт моего отца на вершине пожарной лестницы, с которой он гасил пламя с помощью бензина.

Огонь постепенно распространялся за пределы города, затрагивая уже края капустного поля. Человеческие лица вокруг меня начали переговариваться, вначале это был невнятный лепет, но вскоре я смог различить четкие голоса.

— Пахнет дымом, — сказал один.

— Ты всегда говоришь так, — ответила одна из коров, сплевывая жвачку на капустный лист, в то время как из ее чрева вывалился мертворожденный теленок, которого она тут же затоптала копытами в грязь.

Откуда-то доносились крики Кары, но воздух над полем темнел, запах бензина все сгущался, а дым разъедал мне глаза. Кара продолжала выкрикивать мое имя, я уже перестал отличать человеческие головы от капустных, коровы мычали и шатались от ветра, дым окутывал меня все больше, и вскоре крики Кары прекратились вообще, а я с благодарностью принимал ласки пламени, которое начало лизать мои ноги. Итак, я опустился на землю посреди поля, спиной к ветру, и стал наблюдать за охваченным пламенем миром, а коровы жевали траву и качались взад-вперед, отказываясь убегать.

* * *

Когда я проснулся в своей постели, то задыхался от нехватки воздуха, а запах горящей плоти все еще бил мне в ноздри. Я следил за простыней, прыгающей в такт моему бьющемуся сердцу, и дал себе слово никогда больше не пить с Оскаром и Девином.

Глава 10

Я приполз в свою постель где-то около четырех утра, но сон в стиле Сальвадора Дали разбудил меня около семи, а заснуть мне удалось лишь около восьми.

Однако все это ничего не значило для Лайла Диммика и его другана Уэйлона Дженнингса. Ровно в девять Уэйлон начал вопить о женщине, которая его обломала, и вскоре каскад визгов деревенской скрипки перевалил через мой подоконник и устроил в моем мозгу грохот, сравнимый с битьем фарфоровой посуды.

Лайл Диммик был дочерна загорелый маляр, приехавший сюда из Одессы, штат Техас, «из-за женщины». Он то находил ее, то терял, то возвращал обратно, но снова потерял, так как она убежала обратно в Одессу с парнем, которого встретила в здешнем баре, — это был слесарь-водопроводчик, ирландец, который вдруг понял, что в глубине души всегда был ковбоем.

Эд Доннеган владел почти всеми трехэтажными домами в моем квартале, за исключением моего, и каждые десять лет красил их наново, при этом нанимая одного-единственного маляра, чтобы тот работал, пока не покрасит все — в дождь, снег или солнцепек.

Лайл носил широкополую шляпу и красный платок вокруг шеи, а также большие темные очки в диковинной оправе, заслонявшие почти половину его маленького веснушчатого лица. По его словам, эти очки придавали человеку городской лоск, и это была его единственная уступка позорному миру янки, который был не способен оценить три главных божьих дара человечеству — виски «Джек Дэниэлз», лошадь и, конечно же, Уэйлона.

Я высунулся из окна и увидел, что Лайл стоит ко мне спиной, размалевывая соседний дом. Музыка гремела с такой силой, что он никогда в жизни не услышал бы меня, поэтому я просто закрыл окно, затем подумал и закрыл все остальные. Тем самым я свел рев музыки до одного тоненького голоска, звенящего в моей голове. После этого я вновь забрался в постель и закрыл глаза, молясь только об одном — о тишине.

Однако все это ничего не значило для Энджи.

Она разбудила меня вскоре после десяти, шныряя по квартире, варя кофе, открывая окна навстречу хорошему осеннему деньку и шаря в моем холодильнике. При этом Уэйлон или Мерл или, может, Хэнка вновь ворвались ко мне.

Когда это не возымело желаемого эффекта, она просто открыла дверь в спальню и сказала:

— Вставай.

— Убирайся. — Я натянул одеяло себе на голову.

— Вставай, малыш. Надоело. Давай.

Я швырнул в нее подушку, но она увернулась, и та пролетела дальше, разбив что-то на кухне.

— Надеюсь, тебе не очень нравились эти тарелки, — сказала она.

Я встал и, чтобы скрыть свои флюоресцентные «боксеры» в стиле Марвина-марсианина[6],обернулся простыней до пояса. В таком виде я проковылял на кухню.

Энджи стояла посреди комнаты, держа обеими руками чашку с кофе. Несколько разбитых тарелок валялось на полу и в раковине.

— Кофе? — спросила она.

Я нашел метлу и стал сметать осколки. Энджи поставила свою чашку на стол и наклонилась ко мне, подавая совок.

— Ты, вижу, все еще недооцениваешь пользу сна? — спросил я.

— Чепуха. — Она собрала осколки и бросила их в мусорную корзину.

— Откуда ты знаешь? Ты никогда не пробовала.

— Патрик, — сказала она, сваливая в корзину очередную порцию стекла, — я не виновата, что ты до утра пил со своими дружками.

Надо же, моими дружками.

— Откуда ты знаешь, что я с кем-то пил?

Она выбросила последнюю кучку стекла и выпрямилась.

— Потому что твоя кожа имеет характерный зеленый оттенок, и еще потому, что на моем автоответчике утром раздавался невнятный пьяный лепет.

— А-а… — Я едва вспомнил телефон-автомат и короткие гудки. — И что было в том послании?

Она взяла свою чашку кофе со стола и прислонилась к стиральной машине.

— Что-то вроде: «Где ты, сейчас три часа ночи, случилось что-то страшное, надо поговорить». Остальное не поняла, потому что, мне кажется, ты перешел на суахили.

Я спрятал совок, метлу и корзину для мусора в кладовку и налил себе чашку кофе.

— Итак, — сказал я, — где же ты была в три часа ночи?

— Ты мне что, отец? — Она нахмурила брови и ущипнула меня за талию выше простыни. — А сам вон жирок нарастил.

Я достал сливки.

— Ничего подобного.

— А знаешь, почему? Потому что ты до сих пор пьешь пиво, как студент.

Я пристально посмотрел на нее и добавил в кофе сливок.

— Ты собираешься отвечать на мой первый вопрос?

— Насчет того, где я была прошлой ночью?

— Да.

Она отхлебнула кофе и взглянула на меня поверх чашки.

— И не подумаю. Я проснулась сегодня с теплым, однако смутным ощущением и широкой улыбкой на лице. Очень широкой.

— Такой же, что я вижу в данный момент?

— Шире.

— Гм-м-м… — сказал я.

Энджи уселась на стиральную машину.

— Итак, ты звонишь мне на бровях в три часа ночи, чтобы проконтролировать мою сексуальную жизнь. В чем дело? — Она зажгла сигарету.

— Помнишь Кару Райдер? — спросил я.

— Да.

— Ее убили прошлой ночью.

— Нет. — Глаза ее расширились.

— Да. — Из-за дополнительной порции сливок мой кофе напоминал детское питание. — Распята на Митинг Хаус Хилл. — На мгновение она закрыла глаза, затем открыла. Она посмотрела на свою сигарету так, словно та могла ей что-то объяснить.

— Есть догадки, кто мог это сделать? — спросила она.

— Да нет, никто вроде не маршировал по Митинг Хаус Хилл с окровавленным молотком, выкрикивая: «Кто со мной распять бабенку?», если ты это имела в виду. — Я вылил свой кофе в раковину.

— Ну что, немного отпустило? — тихо спросила она.

Я налил в свою чашку свежий кофе.

— Не знаю. Еще слишком рано. — Я повернулся, а она соскользнула со стиральной машины и стала передо мной.

Я видел худенькое тело Кары, лежащее в холодной ночи, распухшее, выставленное на всеобщее обозрение, ее пустые, невидящие глаза.

— Позавчера я встретил ее возле «Изумруда», — сказал я. — Мне показалось, она в беде, но я не стал ничего выяснять. Одним словом, проморгал.

— И что? — спросила Энджи. — Чувствуешь себя виноватым?

Я пожал плечами.

— Ты не прав, — сказала она, проведя теплой ладонью по моему затылку и заставляя меня взглянуть ей прямо в глаза. — Понятно?

Никто не должен умирать, как Кара.

— Понятно? — переспросила Энджи.

— Да, — сказал я. — Думаю, да.

— Нечего думать, — сказала она и, отняв руку, вытащила из кошелька белый конверт и протянула его мне. — Он был приклеен скотчем к входной двери внизу. — Потом она указала на маленькую коробку на кухонном столе. — А это стояло у двери.

Моя квартира находилась на третьем этаже, и обе ее двери, как парадная, так и задняя, запирались на засов. К тому же дома всегда имелась пара пистолетов. Но все это не могло сравниться с мощью двойных дверей, что охраняли сам дом. Обе были сделаны из тяжелого черного немецкого дуба и отделаны, для усиления боеготовности, пластинами из стали. Стекло внешней было снабжено сигнализацией, плюс на дверях красовалось в общей сложности шесть замков, которые открывались с помощью трех различных ключей. Один набор был у меня. Другой — у Энджи. Еще один у жены хозяина, которая занимала квартиру на первом этаже, так как была не в состоянии выносить общество своего мужа. И наконец, двумя комплектами обладал сам Станис, мой сумасшедший хозяин, который боялся, что к нему вломится ударный отряд большевиков.

Короче говоря, мой дом был суперохраняемый, и меня удивило, как это кто-то смог приклеить конверт к парадной двери и оставить под ней коробку, не тронув сигнализацию, которая бы разбудила каких-то там пять кварталов.

Конверт был простым, белым, иными словами, обычным конвертом для писем, в центре было напечатано два слова: «патрику кензи». Ни адреса, ни марки, ни обратного адреса. Я распечатал его и вытащил лист обычной офисной бумаги. Развернул. Ни заголовка, ни обращения, ни даты, ни приветствия, ни подписи. В центре, в самой середине листка, всего одно напечатанное слово:

ПРИВЕТ!

Остальная поверхность сияла белизной.

Я подал его Энджи. Она посмотрела, перевернула туда-обратно.

— Привет! — вслух прочитала она.

— Привет! — ответил я.

— Нет, — сказала она, — скорее, «Приве-эт!» Попробуй по-девичьи хихикнуть.

Я попробовал.

— Неплохо.

ПРИВЕТ!

— Может, это Грейс? — Она налила себе еще кофе.

Я покачал головой.

— Она говорит «привет» совсем по-другому, поверь мне.

— Тогда кто?

Честно говоря, я не знал. Записка была безобидной, но вместе с тем странной.

— У чувака талант по части краткости.

— Либо крайне ограниченный словарный запас.

Я бросил записку на стол, развязал ленточку на коробке и открыл ее. Энджи наблюдала из-за моего плеча.

— Что за чертовщина? — спросила она.

Коробка была заполнена бамперными наклейками. Я вынул одну горсть, там было еще примерно столько же.

Энджи тоже запустила руку и захватила свою порцию.

— Это… странно, — сказал я.

Энджи подняла одну бровь, а на лице ее появилась забавная ассиметричная гримаса с оттенком любопытства.

— Можно сказать и так, да.

Мы перенесли все в гостиную и разложили на полу в виде коллажа из черных, желтых, красных, синих и переливающихся наклеек. Их было девяносто шесть, и, читая надписи, мы ощущали, что соприкасаемся с миром нетерпимости, скудных эмоций и безнадежных попыток найти адекватное самовыражение:

НЕ НАРКОТА, А КРАСОТА!; Я ЗА ВЫБОР, И Я ГОЛОСУЮ; ЛЮБИ МАТЬ ТВОЮ; ЭТО РЕБЕНОК, А НЕ «ВЫБОР»; ОБОЖАЮ ПРОБКИ, БЛЯ; НЕ НРАВИТСЯ ЕЗДА — ЗВОНИ «000-…ЗДА»; РУКИ — ДЛЯ ОБЪЯТИЙ; ЕСЛИ Я — КОЗЕЛ, ТВОЯ ЖЕНА — СУКА; ГОЛОСУЙ ЗА ТЭДА КЕННЕДИ И БРОСЬ БЛОНДИНКУ В ВОДУ; ХОЧЕШЬ МОЮ ПУШКУ? ТОЛЬКО ЧЕРЕЗ МОЙ ТРУП; Я ПРОЩУ ДЖЕЙН ФОНДУ, КОГДА ЕВРЕИ ПРОСТЯТ ГИТЛЕРА; ЕСЛИ ТЫ ПРОТИВ АБОРТОВ — ТАК НЕ ДЕЛАЙ; МИР НА ЗЕМЛЕ — КЛАССНАЯ ИДЕЯ; СМЕРТЬ МАЖОРАМ; МОЯ КАРМА СИЛЬНЕЕ ТВОЕЙ ДОГМЫ; МОЙ БОСС — ПЛОТНИК-ЕВРЕЙ; ПОЛИТИКИ ЛЮБЯТ БЕЗОРУЖНЫХ ЛОХОВ; ЗАБЫТЬ ВЬЕТНАМ? НИКОГДА; ДУМАЙ ГЛОБАЛЬНО, ДЕЙСТВУЙ ЛОКАЛЬНО; ТЫ БОГАТ И КРАСИВ? Я ТВОЯ!; НЕНАВИСТЬ — НЕ СЕМЕЙНАЯ ЦЕННОСТЬ; ПРОЖИГАЮ ДЕНЬГИ МОЕГО РЕБЕНКА; МЫ — КРУТЫЕ НА ДОРОГЕ; ДЕРЬМО ПОВСЮДУ; СКАЖИ НЕТ; МОЯ ЖЕНА СБЕЖАЛА С МОИМ ДРУГОМ — Я БУДУ ПО НЕМУ СКУЧАТЬ; НЫРЯЛЬЩИКИ ЛЮБЯТ ПОГЛУБЖЕ; Я БЫ ЛУЧШЕ ПОРЫБАЧИЛ; ОБИДЕЛИ В ПОЛИЦИИ? В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ЗВОНИТЕ ДЕПУТАТУ-ЛИБЕРАЛУ!; ЧЕРТ С ТОБОЙ; ЧЕРТ СО МНОЙ; МОЙ РЕБЕНОК — ОТЛИЧНИК-ПОДГОТОВИШКА; МОЙ РЕБЕНОК ПОБИЛ ТВОЕГО ОТЛИЧНИКА; СЧАСТЛИВО, ПРИДУРОК; СВОБОДУ ТИБЕТУ; СВОБОДУ МАНДЕЛЕ; СВОБОДУ ГАИТИ; НАКОРМИТЕ СОМАЛИ; ХРИСТИАНЕ НЕ СВЯТЫЕ, ЛИШЬ ПРОЩЕННЫЕ…

…И еще пятьдесят семь штук.

Стоя и глядя на эту груду, пытаясь постигнуть всю глубину различия пестрых посланий, я обрел лишь пульсирующую головную боль. Это было все равно что изучать томограмму шизофреника, после того как все его личности слились в раздирающее единство.

— Придурок, — сказала Энджи.

— Пожалуй, самое подходящее слово.

— Ты видишь что-нибудь общее?

— Помимо того, что это — бамперные наклейки?

— Думаю, это не подлежит обсуждению, Патрик.

Я покачал головой.

— Тогда не знаю, я пас.

— Я тоже.

— Поразмыслю над этим в душе, — сказал я.

— Хорошая идея, — сказала Энджи. — От тебя пахнет как от мокрой тряпки, которой вытирают столы в баре.

Стоя с закрытыми глазами под душем, я видел Кару, как она стоит на тротуаре, вглядываясь в поток машин на Дорчестер-Авеню, и говорит, что все выглядит так же, как раньше. При этом из бара, что позади нее, прет запах несвежего пива.

— Будь осторожен, — сказала она тогда.

Я вышел из-под душа и, вытираясь, увидел ее бледное распростертое, выставленное напоказ тело, распятое и пригвожденное к грязной земле.

Энджи была права. В этом не было моей вины. Невозможно спасти всех людей. Особенно тогда, когда тебя об этом и не просят. На протяжении жизни чего с нами только ни бывает: мы падаем и отскакиваем, разбиваемся вдребезги и, по большей части, каждый сам за себя. И Каре я ничего не должен.

И все-таки, шептал мне внутренний голос, никто не должен умирать так, как она.

Из кухни я позвонил Ричи Колгэну, старому другу и обозревателю газеты «Трибьюн». Как всегда, он был очень занят, голос его звучал отстраненно и торопливо, а слова сливались воедино: «РадслышатьтебяПат. Чтостряслось?»

— Занят?

— О, да.

— Можешь проверить кое-что для меня?

— Давай, давай.

— Распятие как способ убийства. Сколько раз случалось в этом городе?

— За?

— Что — за?

— За какой период?

— Скажем, за последние двадцать пять лет.

— Библиотека.

— Что?

— Библиотека. Слышал о таком заведении?

— Да.

— Я что, похож на тех, кто сидит в библиотеке?

— Видишь ли, если я достаю информацию в библиотеке, то не покупаю библиотекарю ящик светлого «Мичелоба» в благодарность.

— Лучше «Хайнекена».

— Разумеется.

— Ладно, берусь. Скоро позвоню. — Он повесил трубку.

Когда я вернулся в гостиную, листок со словом «Привет!» лежал на кофейном столике, бамперные наклейки были сложены в две аккуратные стопки под ним, а Энджи смотрела телевизор. Я надел джинсы, легкую рубаху и стал вытирать волосы полотенцем.

— Какой канал смотришь?

— Си-Эн-Эн, — ответила она, глядя в газету, лежащую на коленях.

— Что интересного сегодня в мире?

Энджи пожала плечами.

— Землетрясение в Индии погубило свыше девяти тысяч человек, а парень в Калифорнии расстрелял сотрудников офиса, в котором работал. Уложил автоматом семь человек.

— Почта? — спросил я.

— Финансовая контора.

— Вот что бывает, когда бухгалтеры берут в руки автоматическое оружие.

— Очевидно, да.

— Никаких других приятных новостей?

— В какой-то момент прервали программу, чтобы сообщить нам, что Лиз Тэйлор вновь развелась.

— О, наконец-то, — сказал я.

— Итак, — сказала Энджи, — каков наш план?

— Будем продолжать слежку за Джейсоном, возможно, наведаемся в офис Эрика Голта, посмотрим, сможет ли он что-нибудь рассказать.

— При этом предположение, что ни Джек Рауз, ни Кевин не посылали фото, остается в силе?

— Да.

— В таком случае, сколько у нас подозреваемых?

— Сколько людей живет в нашем городе?

— Не знаю. Непосредственно в центре примерно шестьсот тысяч; включая остальную территорию — около четырех миллионов.

— В таком случае, число подозреваемых колеблется от шестисот тысяч до четырех миллионов, — сказал я, — плюс-минус два человека.

— Спасибо, что прояснил ситуацию, скаут. Ты неотразим.

Глава 11

Второй и третий этажи корпуса, именуемого Мак-Ирвин Холл, занимали офисы факультетов социологии, психологии и криминологии университета Брайс. Среди них был и офис Эрика Голта. На первом этаже находились аудитории, в одной из которых в данный момент и пребывал Джейсон Уоррен. Судя по расписанию, спецсеминар, в котором он принимал участие, именовался «Ад как социологическая конструкция» и призван был исследовать «социальные и политические мотивы, приведшие к созданию людьми Земли Наказания, со времен Шумеров и Аккады до современности, включая христианское право в Америке».

Мы навели справки о всех преподавателях Джейсона и обнаружили, что Ингрид Ювер-Кетт недавно была исключена из местного отделения НАУ[7] за распространение взглядов, согласно которым Андреа Дворкин[8] была современным классиком.

Ее семинар длился три с половиной часа без перерыва и проходил дважды в неделю. Мисс Ювер-Кетт на занятия приезжала из Портленда, штат Мэн, по понедельникам и четвергам, остальное же время, судя по всему, была занята сочинением пасквилей в адрес Раша Лимбо[9].

Мы с Энджи решили, что мисс Ювер-Кетт слишком много времени тратит на создание угрозы для себя, чтобы угрожать еще и Джейсону. Поэтому мы исключили ее из списка подозреваемых.

Мак-Ирвин Холл был белым зданием эпохи кого-то из Георгов, окруженным рощей из берез и рано покрасневших кленов и ведущей к нему вымощенной булыжником дорогой. Мы видели, как Джейсон исчез в толпе студентов, выпорхнувших из парадного входа. Мы слышали их громкое топанье и свист, затем наступила внезапная, почти абсолютная тишина.

Мы позавтракали и вернулись, чтобы увидеть Эрика. Увы, только всеми покинутая ручка у подножья лестницы указывала на то, что хоть единственная душа этим утром прошла через эти двери.

В фойе стоял запах аммиака, скипидара и интеллектуального пота двухсотлетней давности, сопровождавшего поиски и добычу знаний, великих идей, которые рождались под насыщенными пылинками в лучах солнечного света, струящегося сквозь витражные окна.

Справа мы увидели стол секретаря, но сам он отсутствовал. По всему видно было, что здесь каждый сам знает свое предназначение.

Энджи сняла джинсовую рубашку и слегка помахала краем незаправленной футболки, чтобы не липла.

— Сама атмосфера возбуждает во мне желание получить здесь ученую степень.

— Нечего было прогуливать геометрию в школе.

Следующее, что я изрек, было: «У-уф».

Страницы: «« 345678910 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Повесть рассказывает о приключениях крошечного инопланетянина Капа, волею случая заброшенного на Зем...
Увлекательные мемуары знаменитого писателя и публициста Владислава Крапивина. Читая их, погружаешься...
В этой повести Владислава Крапивина рассказывается о первом путешествии автора за пределы родной Тюм...
Васька Снегирев первый раз в жизни отправился в настоящий поход, да еще и с ночевкой! И задание ребя...
«Собрание рассказов и маленьких повестей, разных по жанру и стилистике, но объединенных единым герое...
Увлекательная и забавная повесть-сказка из цикла `Сказки о парусах и крыльях`. Однажды летом брат и ...