Дети Луны Резанова Наталья

Странник подумал еще мгновение, потом вытащил кинжал, который уже не прятал, из ножен и решительно подошел к камину.

— Вот Лесная лощина. Вот Эйлерт. Вот Большие болота. А отсюда начинается ущелье Бек, — он царапал острием по беленой поверхности. — Раньше там была река, теперь она ушла под камни. А по дну ущелья — вот так, как я показываю…

— …к Святому перевалу! — воскликнул Лонгин. -Верно.

— Откуда ты узнал про эту дорогу? — впервые подал голос Раймунд.

— От одного охотника, в прошлом году, весной. А если ты спросишь, где сейчас этот охотник, — отвечу тебе просто: не знаю.

С пронзительной ясностью он ощутил сейчас свою отчужденность от всех этих людей. Он не верил ни старому шутнику в короне, ни его слугам, какими бы титулами они ни назывались, — никому. Он был так душевно далек от них, что не смог бы ни оскорбиться, ни испугаться, и потому голос его убеждал, и речь казалась неопровержимой.

— Значит, ты сам проходил этим путем, или нет?

— Если бы я там не был, то не стал бы и говорить.

— На коне или пешим?

— Пешим, конечно. Тебя, вероятно, интересует, сможет ли там пройти конница. Да, сможет, но придется — если вы решитесь — быть крайне осторожными. Я снова повторю — дорога очень плохая. У нее только одно достоинство.

— Какое же?

— Она безлюдна. Я не встретил никого до самого перевала.

— Чем ты можешь подтвердить свои слова?

— Ничем. Разве что со мной пошлют отряд всадников, которые осмотрят ущелье, чтоб, вернувшись, удостоверить мой рассказ.

— А ты по пути удерешь, — сказал король.

— Ну, пусть едут без меня, а меня посадят под замок. — Странник понимал, что король говорит не серьезно, а так, развлекается.

— А они без тебя завязнут в болотах… Ты сказал все, что знаешь?

— Могу повторить подробнее. Только это займет много времени.

— Надеюсь, не до октябрьских холодов? Хорошо, места вокруг Эйлерта я и сам знаю… Что скажешь ты, граф?

— Не знаю. То, что он предлагает, — выгодно. Но чтобы рыцари ползали по горным щелям… Я предпочитаю победу, принесенную честным сражением, а не разными там хитростями и уловками.

— А ты, Раймунд?

— Прямая атака опасна. Но и неизвестность тоже опасна. А победа есть победа…

— Настоящий ответ законника. У тебя есть что воз разить, Странник?

— Против предателей и орденцев любая хитрость честна.

— Смотри-ка, нашелся! Чем же тебе орденцы так не угодили?

Об этом он многое мог рассказать, но ограничился одним замечанием:

— Лезут на чужое место, государь. Тот осклабился.

— Ты очень верно определил их политику, хотя и кратко… Чем вознаградить твою находчивость?

— Не было ли каких известий от Вельфа?

— Нет. И какие могут быть известия — ведь Странник у него только один. Теперь ступай. — И, как в прошлый раз, добавил: — Пока ты свободен.

Странник шел по коридору, прищелкивая пальцами. Пусть решают, что хотят и как хотят. Главное, хоть что-то сдвинется. Ему ничего не сообщат. И не надо. Он и так знает — скоро.

Ночь перед выступлением он не спал, да и трудно было спать из-за шума, доносившегося снаружи. По двору с руганью моталась обслуга. Мелькали проносимые факелы, на мгновение выхватывая из тьмы чье-то искаженное лицо с вытаращенными глазами и вновь погружая его во тьму. Скрипели тяжело груженные телеги — их перевозили за ворота, чтобы не мешать построению войска. Перегоняли лошадей. Монахи, подстрекаемые греховным любопытством, повылезли из своих нор, и конюхи пихали их с проклятьями, на что святые отцы, много навидавшиеся и наслушавшиеся за минувший месяц, отвечали не менее забористо. Посреди этого хаоса Странник чувствовал себя превосходно, подобно умелому пловцу, которого волны несут сами собой. Внезапно его окликнули. Он обернулся. Перед ним был Себастьян, один из королевских приближенных.

— Вот ты где! Король так и предполагал, что ты будешь здесь!

— Мне идти к нему?

— Не надо. Он лег спать. А тебя велел разыскать. Пошли.

Странник направился вслед за Себастьяном.

— Пресвятая Мария! И Раймунд здесь! Тебе-то что не спится?

Тот только махнул рукой. «Видно, надзирает за чем-нибудь».

— А ты, выходит, отправляешься с нами? — спросил Себастьян.

— Такова королевская воля.

— Верно. А так как его величество желает, чтоб его свита выглядела достойно… Ага! Вот он, ведут. Эй, ребята, огня сюда!

Слуги подбежали с факелами, и конюх подвел Страннику невысокого коня, рыжего от гривы до хвоста, уже оседланного и взнузданного.

— Он принадлежит тебе. Кличка его — Кречет, потому что он легок как птица. И еще он рыжий, как его хозяин.

— Хорошо, что не седой, — пробормотал Странник. Впрочем, хотя королевский подарок не полагалось оценивать, он, бросив взгляд на ноги, голову и грудь коня, остался удовлетворен. Ему хотелось также посмотреть на зубы и копыта, но сейчас это было невозможно, и он низко поклонился, приложив руку к сердцу.

— Кроме коня, король жалует тебе вот это, — Себастьян принял что-то из рук пажа и протянул Страннику. Это оказался длинный тяжелый плащ из темно-синей ткани. На левом плече серебром был вышит крест. Странник прикоснулся к нему губами.

— Я счастлив, что удостоился милости его величе ства.

— Он не посылает тебе меча, так как ты не имеешь права его носить, но добавил, что уверен — ты заслужишь это право. Прощай, Странник, увидимся завтра, а может быть, уже и сегодня.

Странник, набросив плащ, принял повод у конюха, заглянул в темные глаза коня, погладил по шее. «Жаль, покормить нечем».

— Ну что, Кречет? Тот, кто стреляет наугад, часто попадает в цель, а? — сказал он и внезапно почувствовал, что рядом кто-то есть. Продолжая оглаживать коня, он несколько передвинулся.

Раймунд не ушел с остальными. Он стоял на прежнем месте и внимательно смотрел на Странника. Потом повернулся и зашагал в темноту.

Они выступили в сырое, пронизывающее, подлинно осеннее утро. Все колокола аббатства звонили. Таков был обычай, но невольно казалось, что бенедиктинцы дружно радуются их уходу. Не скоро предстояло оправиться аббатству от великого разорения.

Армия растянулась по равнине. После неразберихи, неизменно сопровождающей всякое начало, установился какой-то порядок. Лонгин со своими людьми двигался в авангарде. За ним везли королевское знамя. Дальше двумя колоннами шла рыцарская конница — сеньоры из Лауды, Эйлерта, Тремиссы, Черного леса со своими вассалами, латники, оруженосцы, пажи. Здесь же был и пастырь воинства, Гельфрид Эйлертский, в шлеме, с золотым крестом на груди и усаженной медными шипами булавой у седла, на белоснежном коне — истое воплощение воинствующей церкви, в отличие от лжепастырей, с которыми ему предстояло сразиться. Пехота, не державшая никакого строя, частью окружала рыцарей, частью шла вместе с обозом, на телегах которого уже успели примоститься женщины, которых в аббатстве никто не видел.

Поля были уже убраны, луга скошены, ничто не препятствовало движению и позволяло не искать дороги. В первый же день миновали Абернак и двинулись дальше в сторону Эйлерта. Во время ночевки король допускал к себе только высланных вперед разведчиков. С рассветом снова двинулись. Покуда никто не роптал. Понимали, что горы нужно перейти до дождей. Король еще в аббатстве приказал свезти в распоряжение армии реквизированные запасы продовольствия из захваченных замков разгромленных мятежных баронов, так что тратить время на поиски еды пока тоже не приходилось. По ночам жгли костры, дули пиво. Находились охотнички в обход охраны сбегать в соседнюю деревню. Правда, когда к концу недели они продолжали идти все в том же направлении, не сворачивая ни в горы, ни к Эйлерту, начались разговоры, которые приходилось прекращать зуботычинами и плетьми. Перестраивались, так как здесь Черный лес подступал почти вплотную к горам. Правда, сейчас он выглядел не черным, а рыжим. Странник, проезжая мимо, часто поворачивал голову в ту сторону, так что шея заболела. Он не мог сейчас скрыться, хотя это было нетрудно, — слишком явное бегство, и потом он дал зарок не покидать армию до сражения, но его, как волка, тянуло в лес. Если бы он был так уж уверен в победе, то сбежал бы непременно. Но он не был в ней уверен. Сомнения не оставляли его, когда он смотрел на этих сытых, хорошо вооруженных, упоенных недавними удачами людей. Однако свои соображения он держал при себе. Кто сказал, что побеждают лишь отчаявшиеся? И, как бы то ни было, если уж он здесь, он должен видеть все до конца. Странник вернется к Вельфу, а там — будь что будет.

Странник ехал в королевском окружении. Никто не знал, что он тут делает, но так как к нему привыкли еще в аббатстве, удивления его присутствие не вызывало. На марше он скакал в стороне от остальных или вырывался вперед. На нем не было брони, все вооружение его составляли кинжал, лук и стрелы, и он легко обгонял рыцарей. Свою печать он больше не скрывал: примотал на ремешке к запястью, стоило ему на скаку поднять руку — и все расступались, пропуская его. Но то, что он видел, было однообразно: тяжелые фигуры всадников, копья пехотинцев, зубчатая полоса леса за ними, и он возвращался назад. Плащ сносило ветром. Раздобыл он и шляпу и стал теперь совсем непохож на себя, как рыжий Кречет не похож на старую клячу, на которой Странник тащился по лесу той далекой зимой… Будь у него на душе полегче, он посмеялся бы над этим превращением. Короля он видел ежедневно, а тот и не вспоминал о нем, словно бы вовсе забыл о его существовании. Однако это было бы слишком большой удачей, и Странник в это не верил. Придет время — вспомнит.

Во время привалов разрешалось поохотиться — на сухарях много ли навоюешь? Тут бы и исчезнуть — легче легкого! Но он упорно возвращался к кострам, жевал солонину и слушал солдатское вранье. И что его тут держало? Не слежка же. И что сказать Вельфу при встрече? И он снова забывал о своей душе и обращал взгляд на то, что творилось вокруг.

Такое состояние не могло продолжаться долго. Пока они на своей земле, и скоро все забудут о порядке, начнется разброд, и армия станет просто скопищем вооруженных людей. А если держать их все время в напряжении, то они, не встречая противника, начнут бросаться друг на друга. Интересно, как король выпутается из этого положения? Что старик как-то выпутается, он был уверен. Скрытный старый негодяй!

Однажды на марше Странник ехал, как обычно, в стороне, высчитывая в уме расстояние до ущелья, и увидел вдалеке всадника, быстро приближавшегося со стороны гор. Независимо от того, кто это был, гонец или воин, разведывающий дорогу, следовало все разузнать. Странник дал шпоры коню и рванулся вперед. Другие тоже заметили всадника, спешившего к королевскому знамени, и повернули туда. Когда Странник, спешившись, пробрался между лошадьми, прибывший уже стоял перед королем и что-то говорил.

— …в двух часах езды отсюда, — докончил он фразу. Обильный пот стекал по его лицу.

Король оглянулся.

— Эй, Себастьян! Возьмешь два десятка воинов и доскачешь с этим человеком. Пусть ему дадут свежего коня и, — усмехнулся, — чего-нибудь выпить. И всем стать лагерем! Всех военачальников — ко мне! Найти моего сына и Раймунда.

Себастьян и другие помчались выполнять приказания. Странник тем временем решил расседлать и поводить Кречета. Что их ждет? Уж верно не сражение. Король явно сказал: «Стать лагерем», а не «Занять оборону». И эта предгорная равнина для сражения не лучшее место. Ничего, на два-три часа он найдет себе занятие, а там все станет известно. Все прочие не хотели ждать так долго, и только боязнь наказания заставляла людей заниматься делом — ставить палатки, стреноживать коней, водружать потемневшие котлы над кострами, приниматься за стряпню. Странник не был голоден, но Кречета накормил — в обозе у него были приятели, там к нему относились хорошо — вроде из королевской свиты малый, а все делает сам. На вопросы о том, что же все-таки случилось, он пожимал плечами, а если спрашивали, что будет, отвечал: «Я не гадалка».

Действительно, ничего не происходило, замешательство улеглось само собой, пообедали спокойно, и уже вечерело, когда заорали и забили по щитам часовые. Через мгновение все уже были на ногах и, хотя такого приказа никто не слыхал, похватались за оружие. Из-за леса черным комом выкатились всадники и рассыпались по полю. Приближались они не слишком быстро, и немного погодя стало видно, почему. Перед конями, спотыкаясь, бежали какие-то люди — было еще трудно сосчитать, сколько их, но уже понятно, что они связаны, и всадники со свистом и гиканьем подгоняли их, подкалывая копьями в спину. Те, кто не мог дотянуться до пленников, махали шапками и орали: «Слава!»

Странник не стал тянуться за чужими спинами. Пытаясь разглядеть приближающихся, а направился прямо к королевскому шатру. Он знал — тут все и произойдет.

Ждал он недолго. Из шатра, сопровождаемый принцем и Раймундом, появился король Генрих, в накинутом на плечи том же меховом плаще, защищавшем от вечернего холода, с прицепленным к поясу длинным мечом в украшенных рубинами ножнах, со знакомым Страннику золотым обручем на непокрытой голове. Раймунд отступил в сторону, и его место по левую руку от короля занял епископ. За его плечом воздвиглась торчащая борода Лонгина. Несколько минут спустя все, кого носили ноги, стеклись сюда, однако перед королем и придворными оставалось свободное пространство.

В глубине толпы перекликались:

— Уже! Тащат!

— Где?

— Да вот же — ослеп?

— Дай взглянуть!

Народ, давя друг друга, раздвинулся, и по образовавшемуся проходу рослые молодцы проволокли связанных пленников. Первого из них бросили ничком к ногам короля, остальных поставили на колени и выстроились вокруг, широко расставив ноги и держась за рукояти мечей. За ними, в лиловом плаще поверх панциря и со шлемом на согнутой руке, проследовал не кто иной, как Даниель Арнсбат. Темные волосы его были взъерошены, глаза прищурены. Немного дальше, безразлично улыбаясь, шел Себастьян.

— Приветствую моего короля, — сказал Даниель, подойдя на положенное расстояние и опустившись на одно колено.

— Встань, мой храбрый Арнсбат. Ты превосходно исполнил то, что я тебе велел.

— Честь и хвала мудрости нашего повелителя! — Даниель вскочил на ноги. Человек, копошившийся на земле, успел за это время приподняться и стоял на коленях. Ему было немного за тридцать, длинные волосы и борода слиплись от грязи и пота, от переносицы к подбородку тянулась припухшая красная полоса, на одежде, когда-то богатой, а теперь висевшей клочьями, запеклась кровь.

— О король, — хрипло сказал он. — Вина моя ужасна. Но я благороден по рождению и не заслужил, чтобы со мной обращались, как с рабом.

— Тебе не разрешали говорить! — Даниель схватился за меч, король движением остановил его.

— Верный раб лучше рыцаря-изменника… Рассказывай, храбрый Арнсбат, о своей удаче.

— Все было так, как ты предусмотрел, государь. С малым количеством воинов я прибыл в замок. Этот, — он кивнул на пленника, — не сразу поверил, что я послан к нему орденом, ибо видел меня при твоем дворе. Но я показал ему договор, подписанный его рукой и скрепленный его печатью, тот, что ты, государь, дал мне, и он согласился отправиться со мной на встречу с комтуром Визе. Ночью мои воины, стоявшие в засаде в лесу, напали на его людей, большей частью перебили, иных же взяли в плен. И, не задерживаясь, направились по указанному мне твоим гонцом пути.

— Истинно доблестным назову того, кто побеждает врага с малыми потерями.

— Слава! Слава! — закричали воины, бросая вверх Шапки. Даниель, беззвучно смеясь, оглядывался по сторонам.

— Ты получишь достойную награду, Арнсбат. Не будут забыты и твои отважные спутники. А пока нынешним вечером они будут пить и есть вволю. — Он помолчал немного, сжав тонкие губы, глядя на небо, на садящееся солнце, краями задевавшее зубцы гор, и неожиданно добавил: — Но помни о том, кто доставил нам письмо, сослужившее тебе столь полезную службу.

Мало кто расслышал эти слова, потому что произнес он их негромко, а вокруг галдели, предвкушая ночное пиршество, однако тот, к кому они были обращены, расслышал. Даниель рассеянно обвел взглядом окружение Короля и впервые заметил среди придворных узкую фигуру и жестко усмехающееся лицо Странника. Румянец довольства на щеках победителя мгновенно сменился бледностью, и, отступив назад, он пошатнулся.

— Что с тобой, герой, уж не ранен ли ты? Эй, проводите его! Отдых — лучшее лекарство.

И, потеряв интерес к Даниелю, король обратился к пленному, который слушал предыдущий разговор, прикусив губу так, что на ней выступила кровь.

— Чем тебя прельстил орден, Лотар? Землями? Богатством? Властью? Ты мог бы заполучить все это честным путем, но предпочел предательство, забыв об участи Иуды…

— Это было дьявольское наваждение… Я не помнил себя…

— Они приказали тебе напасть на нас на перевале?

— Да. Прости меня, государь, прости! — Повалившись, он стал целовать землю у ног короля. И другие пленники, до сих пор молчавшие, застонали, заголосили:

— Милосердия! Сжалься, король! — поползли ближе.

— И это — рыцарь? — сказал Лонгин. — Умей хоть умереть достойно… мразь, глаза б не глядели!

Грязное лицо Лотара оторвалось от земли.

— Они били меня плетьми… — тихо проговорил он, — и плевали мне в лицо… меня, связанного… это мужичье… Кто бы из вас вынес такое?

— Наш Спаситель это снес! — раздельно произнес епископ.

Из груди Лотара вырвалось что-то похожее на громкий всхлип. Небольшое морщинистое лицо короля казалось сейчас тяжелым и надменным.

«Сейчас прикажет посадить его на кол, — подумал Странник, — или что-нибудь еще в этом роде. Везде одно и то же. Конечно, барон Лотар — не конокрад, а король Генрих — не Генрих Визе. Все равно. Одно и то же».

— У тебя еще будет попытка оправдаться. На суде. Потому что сейчас мы будем тебя судить. Отвести его в мой шатер! Ты, сын мой, его преосвященство, сеньор Тремисский и барон Рамбаут будут судьями. Приставить стражу к прочим пленным! После того как решится судьба Лотара, узнают свою и они.

Кровавый диск провалился под землю. Толпа медленно расходилась. Остались только сбившиеся в кучу пленники, окруженные стражей. Странник тоже не ушел, присоединившись к той части королевской охраны, которая расположилась рядом у костра.

Суд продолжался недолго. Как и предполагал Странник, судьи единодушно высказались за смертную казнь, которая была назначена на утро. Встреча с комтуром Визе… что ж, такого рода шутки тоже существуют, хотя Странник никогда не был их любителем. Отпрыска высокого рода, разумеется, не могли посадить на кол, его приговорили к четвертованию. Всех остальных, общим числом двадцать семь человек, король помиловал, приказав, однако, распределить по разным сотням, дабы они не встречались и не творили заговоров. После этого разошлись для сна.

Странник не спал, он обдумывал увиденное. Даниель-то, а? Герой! Легко быть героем, когда за тебя думают другие. И с пятьюстами головорезами под рукой. Нет, Даниелю он не завидовал, любая слава его отталкивала. И Лотара не было жалко, он — предатель. Но на душе что-то было нехорошо. И на язык лезли ругательства. Неужели близость смерти делает человека омерзительным, всякого человека, даже стоящего рядом со смертью другого? Но Николас Арнсбат умер хоть и жалкой смертью, но достойно, и Хайнц, и многие другие… А, чушь все это. Просто Даниель вернулся, и снова надо думать, как от него избавиться, и вспомнился Книз… Не было никакого Книза! Странник не имеет родины.

Согласно установленному от века обычаю, казни совершались на рассвете. Так должно было поступить и сегодня. Странник видел, как вывели осужденного. Он молчал, голова его свесилась на грудь. Епископ сам отказался напутствовать Лотара, но, обрекая на смерть его тело, вовсе не желал губить душу и прислал одного босоногого монаха из своей свиты. Издалека Страннику не было слышно, о чем они говорят, а в темноте трудно разобрать выражение лиц. Все же ему показалось, что Лотар сложил ладони и молится. Может быть, благодарит Бога за то, что сейчас осень и поздно светает?

Осень осенью, а день пришел не позже положенного. Солнце еще не встало, но край неба был освещен, и над лесом плыло розовое облачко. Народ начал собираться в стороне от лагеря, там, где трое подручных палача вбивали в землю, покрытую жухлой редкой травой, короткие деревянные колышки, четыре: два и два. Один остался доделывать, а двое отправились за Лотаром. Он еще стоял на коленях, и они поволокли его, подхватив под мышки. Монах поспешил за ними.

Король и судьи заняли свои места. Глашатай хрипло проорал в пространство:

— За злокозненные замыслы против короля, своего законного господина, и ради блага государства и всех добрых христиан изменник Эгон Дит, барон Лотар приговаривается к позорной смерти!

Лотара снова поставили на колени, и монах приложил крест к его губам. Потом его начали раздевать. Однако Лотар, до этого мгновения безмолвно подчинявшийся, вдруг начал вырываться с такой силой, что подручным пришлось навалиться на него. Как ни сопротивлялся он, с него сорвали все, что на нем было — кафтан, рубаху, штаны, сапоги… и стал он наг, как в день своего появления на свет. В рот ему забили кляп и, продолжавшего биться, бросили навзничь и растянули на земле, прикрутив руки и ноги сыромятными ремнями к деревянным кольям. Тело его было напряжено, как струна, единственно свободной оставалась голова, мотавшаяся не то от ярости, не то от ужаса. Подручные закончили свою работу, и появился мастер — высокий мужчина в куртке из буйволовой кожи с тяжелым двуручным мечом.

Меч был остер, руки привычны, и все кончилось быстро.

— Половина дела сделана, — сказал король, — только половина. Мы отправимся дальше, но с пути отклоняться не будем. Сын мой, — он коснулся рукой плеча Филиппа, — тебе пора показать себя. С тысячью воинов ты захватишь замок Лотара, благо, по словам Арнсбата, гарнизона там почти не осталось, и посадишь там надежных людей. Да, пора отправляться. Подать носилки. Я не поеду сегодня верхом. Что-то сильно знобит…

— Я распоряжусь, — сказал Раймунд. Он лучше многих понимал чувства Генриха, когда-то верившего Лотару настолько, насколько старик был в состоянии верить кому-либо. Действия короля он одобрял. Красавец, силач и весельчак может так же легко стать предателем, как тонкогубый хитрец или трясущийся скряга.

Возвращаясь к шатру, король увидел сидящую на земле фигуру с запрокинутой к небу головой.

— Странник, эй! Что ты там высматриваешь?

— Солнце, государь. Похоже, сегодня будет ясный день.

— Да? Что-то незаметно, мне, по крайней мере… А ты не боишься ослепнуть, глядя на солнце?

— Придворные же глядят на тебя и не слепнут.

— Значит, ты всегда где-то скрываешься из боязни слепоты?

— В лучах сияния твое величество не видит, что я всегда нахожусь поблизости от его особы.

— Я предпочел бы, чтобы ты при этом и сам оставался в поле зрения.

— Желания короля — больше приказа.

— Ты умелый льстец, юноша. Но я прощаю тебя, потому что ты предпочитаешь восход солнца зрелищу казни. — Любивший, чтобы последнее слово в разговоре оставалось за ним, Генрих направился дальше.

«Если бы ты знал причины этого, добрый мой король», — подумал Странник, подымаясь на ноги. И еще: «Пожалуй, если сегодня ничего не случится, к вечеру войдем в ущелье».

Следовало бы окликнуть короля и сообщить об этом. Только так не годится. Вот все снимутся с места, тогда Странник попросит разрешения через кого-нибудь, скажем, Раймунда, и доложит, как полагается.

Новая забота отодвинула казнь в сторону. Забыли о ней, торопясь в путь, и другие. Лотара не хоронили. Разрубленные останки его были брошены, на радость воронью, на разрытой, истоптанной, загаженной, опаленной, изуродованной земле, когда армия растянулась по предгорью. А мысль уже летела, обгоняя всех, туда, где черной тенью среди скал начинается ущелье Бек.

Странника послали с передовым отрядом Лонгина, На разведку пожелал отправиться сам граф. Они миновали лес, за огненной кромкой которого лежали Большие болота — ненавистное место, ему Странник был обязан своей лихорадкой. Свернули ближе к горам — без дороги, между возникающими там и тут зарослями колючего кустарника к сплошной гранитной стене. Лонгин скучал. Хорошую схватку он предпочел бы сейчас этим крысиным бегам, как он называл нынешнее предприятие. Странник ехал рядом, настороженный и деловитый. Остановиться передохнуть Лонгин не разрешал, хотя ему самому все порядком надоело.

— Долго еще, а?

— Недолго. Уже видно.

— Где? Ничего не вижу.

— Вон за той скалой.

Лонгин осмотрелся. Впереди было много скал, коричневых, серых, голых и — никакого прохода. Лицо Странника сделалось тоскливым.

— Поехали за мной, — сказал он.

Проход был, но узкий, проехать по нему могли трое-пятеро всадников, соприкасаясь боками.

— Вот так щель! Мы тут застрянем.

— Дальше будет посвободнее.

Странник спешился и повел коня в поводу. Ему казалось, что края скал в вышине соприкасаются — на дне ущелья всегда лежала тень. Они продвигались дальше.

— Много камней. Лошади могут побить ноги.

— Здесь была река, я говорил…

Лонгин продолжал вглядываться.

— Отличное место для засады. Лучше не придумаешь.

— Истинная правда. Слушай, благородный господин мой на случай, если бы здесь в самом деле ждала засада, что тебе король приказал сделать со мной?

— Что, что ты мелешь?

— Ну, я ведь вправду мог бы заманить вас…

— Чушь! Я тебя столько лет знаю, с какой стати ты стал бы обманывать?

— Король Лотару тоже верил.

— А, ты из-за этого… Оставь. Это не по-нашему — если бы… Возвращаться пора. Эй, Гимар, выводи своих! Остальные пусть ищут место для лагеря! Тайк, тебе говорю, башка деревянная!

Его гулкий голос гремел по ущелью, как обвал, ослушаться его было невозможно.

Странник снова поднялся в седло. «Кругом все огорожено. Теперь не удерешь. Сам себя сюда притащил. Теперь не удерешь, не удерешь, не удерешь».

— А все-таки прямая дорога была вернее, что бы ты ни доказывал! — крикнул Лонгин.

Странник ничего не ответил.

К ночи армия вползла в ущелье. Посланные Лонгина за это время продвинулись дальше, туда, где проход несколько расширялся, и запалили с десяток костров из сухой травы. На этот раз Странник въехал сюда одним из последних, вместе с обозом. Нужно было дать отдых Кречету, и вообще он не спешил. Поэтому, когда он прибыл, большая часть людей уже расположилась, как могла. Привязывая Кречета к телеге, Странник услыхал, как переговариваются два пехотинца:

— Эй, Клаус, а куда бабы подевались?

— Какие еще тебе бабы здесь понадобились?

— Да которые возле Абернака к нам пристроились. Известно какие. Дня два ни одной не вижу. Неужели все к господам перебрались?

— Эх ты… Да будь она самая распоследняя, разве она в здравом уме в горы сунется? Погоди, перейдем, будут тебе и бабы, и прочее… если, конечно, жив останешься…

Странник отстегнул флягу, сделал глоток. Пожалуй, теперь не лишнее было бы пойти к королю. Присмотреться к обстоятельствам. Так и сделаем.

Перешагивая через распластанные на земле усталые тела, он направился туда, где белел королевский шатер. В нескольких шагах от него трещал огромный костер, вокруг плотным кольцом стояли люди.

Часовые с безразличными лицами возвышались у входа.

— Что это там? — спросил Странник.

— Слушают какого-то, — сказал один.

— Песни поет, — добавил другой.

— Ага. И хорошо поет?

Полог над входом быстро откинулся, вышел принц Филипп. Странник низко поклонился, но тот прошел, даже не повернув головы в его сторону. Откуда-то из темноты вывернулся коренастый человек в коротком плаще с капюшоном и зашагал вслед за принцем. Странник прислушался. Изнутри можно было разобрать несколько голосов. Он поднял руку, показав печать на запястье, и, не встречая сопротивления, прошел внутрь. Где те времена, когда стража копьем гнала его от входа? Теперь Странника свободно пропустят и к королю!

В первое мгновение он различил только королевское лицо над пламенем светильника. Голос Себастьяна сказал: «А вот и Странник пришел».

Странник приложил руку к груди.

— Я пришел узнать, не будет ли в новых обстоятельствах новых распоряжений.

— Не будет, Странник. Я рад, что ты пришел сам и не пришлось тебя звать. Садись.

В первый раз он предложил Страннику сесть в его присутствии. А ведь не сделал этого, когда тот падал от усталости. Или он намекает на утро, когда застал Странника сидящим на земле? Нет, пожалуй, сказано без всякой задней мысли.

Сам король сидел в кресле, за столом с остатками ужина. За его спиной свисала тяжелая красная занавесь, делящая шатер пополам. Напротив поместился Раймунд, а сзади, у самого входа, — Себастьян на расстеленной медвежьей шкуре. Странник уселся рядом с ним, а Себастьян, продолжая разговор, спросил:

— И все-таки, что будет с баронетом? К чему-то надо прийти?

— У него, кажется, осталась семья, — заметил Раймунд.

— Семья изменника, — сказал король, — уйдет в изгнание.

— Значит, Арнсбат? Недурной кусок для выскочки из купцов.

— А кем были наши предки при Кнере Старом?

— Как можно сравнивать? Пусть благодарит судьбу, что родился в нашем королевстве. Во Франции, к примеру, черта с два увидел бы он рыцарское звание!

— А Странник что скажет? — вмешался король. Он не любил, когда обсуждали новую знать.

— Лен Сегиртов, кажется, граничит с землями Лотара?

— Так.

— Как я слышал, род Сегиртов после разгрома мятежа лишен прав?

— Да, они перебежали к ордену.

— При объединении то был бы действительно не дурной кусок… Но для этого нужна фигура покрупнее Даниеля Арнсбата.

— Кого ты имеешь в виду?

— Хотя бы графа Лонгина.

— Не о Лонгине ты думаешь, Странник… Кстати, Почему Страннику до сих пор не налили вина?

Румяный оруженосец, появившись из дальней половины, наклонил чеканный кувшин над серебряным кубком. Сквозь багровую струю был виден язычок пламени. Подал кубок Страннику и тихо отступил.

— Слава королю! — он выпил стоя.

— И Странник против Арнсбата. Только ты, Раймунд, продолжаешь его защищать.

— Нужно быть справедливым, Себастьян. Он сделал то, что сделал. И не хвастается. Что-то его не видно.

— Да я его видел совсем недавно! Наш герой бродил по лагерю и был похож на опоенную лошадь.

— Почему?

— Откуда мне знать? И, по совести, его потери гораздо больше, чем он говорит. Я подсчитал. А ведь они напали внезапно и на сонных.

— Так ты, Раймунд, стоишь за передачу владений Лотара Арнсбату?

— Я этого не говорил, государь.

— Не понимаю. Себастьян против Арнсбата из-за того, что он незнатного происхождения, Странник — потому что он недостаточно заметная фигура, а ты-то почему?

— Дело не в Арнсбате. Si beneficeris scito cui fueris[1], — полуобернувшись, он поймал быстрый насмешливый взгляд Странника, ясно говоривший, что он не нуждается в переводе.

— Слова beneficere и бенефиций весьма сходны, не так ли? — спросил он.

— Следовательно, фразу можно перевести: «Соображай, кому раздаешь бенефиции». Благодарю, мой легист, за дельное применение текста Писания!

Себастьян сдавленно рассмеялся. Что до Странника, он был вдвойне доволен — тем, что, как сумел, скрыл свою неприязнь к Даниелю, и тем, что понял — Даниеля в королевском окружении не любят, даже защищающий его Раймунд. Намеренно навлекать на него беду он не хотел, он хотел, чтобы никто никаким образом не мог связать имена Странника и Даниеля ни при каких обстоятельствах.

— Но самым простым решением было бы вернуть земли короне.

— Слишком простым, Странник. Король живет не для себя.

«Что мне за польза в столь удаленных от столицы владениях? Вот если бы посадить там преданного человека…» — перевел про себя разведчик королевские слова. Почему бы не оставить там принца? — решил было он спросить, однако передумал. Милость милостью, а Странник задавать такие вопросы королю не может.

— Себастьян, ты не забыл передать мое распоряжение насчет охраны?

— Как можно, государь!

— Никак, а все-таки пойди проверь.

Что-то было в его тоне, заставившее подняться с места не только Себастьяна, но Раймунда и Странника.

— Легист! Если отец Август еще не спит, пришли его ко мне. Пусть захватит свою хронику, я хочу послушать. Доброй ночи, Странник, — добрых снов не желаю, ибо не уверен, что ты спишь когда-нибудь… До завтра, верные мои.