Вика в электрическом мире Буркин Юлий

Из дневника Летова.

Этим вечером мы втроем сидели у камина и отдыхали. Годи в халате с блуждающей на лице иронической усмешкой читал «Сказки о силе» Карлоса Кастанеды и попивал кофе, держа чашку в забинтованной левой руке (кормил Джино). Джино висел над хозяином, зацепившись лапками за рукоять каминной заслонки, и то сыто жмурился, то вдруг неожиданно голодно зыркал в мою сторону. А я курил и проглядывал свои записи, поправляя неточности и стилистические погрешности.

Годи отвлекся:

– Этот его Карлитос – форменный болван, вы не находите?

Годи отлично знает, что Кастанеду я не читал (а точнее – до сегодняшнего вечера даже и не ведал о существовании такового), но его особенно радует возможность хотя бы иногда подчеркнуть, что мое филологическое образование для него – пустой звук. Не дождавшись от меня ответа, он продолжил:

– По его мнению, стоит подвергнуть себя воздействию психотропнных галлюциногенных веществ, к примеру – сока кактуса пейота (индейцы племени яки называют его «мескалито»), и вы оказываетесь в некоем параллельном пространстве; а ваши галлюцинации – суть явь. Как вам это нравится?

– А не вы ли рассказывали мне о параллельных мирах? Я знаю одного человека, который уверяет, что владеет и научными данными подтверждающими их существование (по-видимому, Андрей имеет в виду меня (прим. составителя)).

– О да, они, естественно, существуют. Но число их все же не может подчиняться прихоти наркоманов. Ведь миры, в которые они попадают, никогда не повторяются. Представьте, если бы все жители Земли испробовали бы на себе мескалито. А если бы они повторяли эту процедуру ежедневно? Миры множились бы с астрономической скоростью. В конце-концов, не мешает порою вспомнить афоризм старика-Эйнштейна: «Господь хитроумен, но не злонамерен». Вряд ли он стал бы создавать ежедневно по миру на каждого несчастного.

Но не успел я что-либо возразить (а логика его мне показалась сомнительной), как Годи неожиданно вскочил с кресла:

– Так. Мне нужно срочно переодеться. Сейчас у нас будут интересные гости. Пожалуйста, встретьте их.

Через несколько минут в дверь действительно позвонили. Я провел в гостиную посетителей – мужчину моего, примерно, возраста и его юную спутницу. Они настороженно озирались, а при виде Джино глаза девушки округлились от удивления. Очень красивые глаза.

Годи вошел в гостиную. Не для каждого вновь прибывшего надевает он этот свой роскошный восточный халат.

– Чем могу служить?

Молодой человек поднялся с дивана, на который я усадил гостей и, назвавшись Виктором, поведал свою историю, суть которой состоит в том, что он адвокат и на днях выиграл сложное дело, а вот теперь подозревает, что помог оправдаться преступнику и негодяю.

Годи внимательно выслушал его, затем попросил извинения и на пять-шесть минут удалился в лабораторию.

Терпеть не могу, когда, видя на телеэкране, например, эстрадного певца в сопровождении молоденькой девушки, обыватель начинает гадать, спит ли он с ней. Или даже более того – не имея на то никаких объективных данных, кроме собственной похоти, с пеной у рта готов доказывать, что, мол, обязательно спит. Но, глядя на Виктора и его девушку, я не мог отделаться от назойливого интереса в этом роде. Извиняет меня, пожалуй, лишь то, что девушка мне очень понравилась, и мне захотелось познакомиться с ней поближе. Но стоило ли?

Они же почти не обращали на меня внимания, и я услышал отрывок их разговора – несколько, произнесенных вполголоса, фраз (они ведь понятия не имели, что слышимое присутствующим тут Джино, может быть услышано и Годи).

– Чувствую отчетливый запах шарлатанства, – заявил мужчина.

– Может, смоемся, пока не поздно? – предложила девушка.

– Да ладно. Послушаем, что скажет.

– А платить?

– Сначала послушаем, а там посмотрим, стоит или нет.

– И если не стоит, ты так и скажешь: «Извините, но мы вам не верим»?

– Там посмотрим. Вообще-то мне говорили, что сам он…

Он не договорил (догадываюсь, он хотел сказать о том, что сам Годи не называет цену и не настаивает на оплате; однако, это – заблуждение), так как хозяин вновь вышел к ним. Я сразу заметил перемену в нем. Прошло каких-то несколько минут, а он словно бы осунулся и даже постарел. Исчезла его вечная манежная улыбочка.

– Итак, сударь, – начал он, – предвижу, что вы не послушаетесь моего совета. И все же советую, очень советую вам выбросить из головы все, что связано с вашим давешним подзащитным. Будущее вероятностно, и вы имеете реальный шанс уйти от крупных неприятностей…

Мужчина и девушка еле заметно переглянулись. Но Годи заметил это и отреагировал:

– Я не собираюсь уклоняться от ответа. Более того, я не возьму с вас денег, даже если вы попытаетесь всучить их силой.

Я был поражен: всегда считал, что Годи и бескорыстие – понятия несовместные. Услышав последнюю его фразу, мужчина сделал протестующий жест, но Павел Игнатович остановил его, говоря:

– Не надо. Это не благотворительность. У меня есть целый ряд причин. Во-первых, вы не преследуете личных корыстных интересов. Во-вторых, ничего хорошего вам мои сведения не сулят. А, в-третьих, этот ваш визит ко мне – не последний.

Ох уж эти его пространные вступления. Я-то к ним привык, у посетителей же лица становились все более и более недоверчивыми. Но я видел, что он не блефует, а напротив, чем-то серьезно взволнован. Мужчина вновь попытался что-то сказать, но Годи опять остановил его взмахом руки.

– Ладно, к делу. Хочу дать вам время подумать, и потому не объясняю вам всего, открою лишь одно ключевое слово: «фотолаборатория». И еще. Не ввязывайте в это хотя бы девушку.

Провожая гостей к выходу, я, схитрив, заявил им, что мне необходимо занести в картотеку (мифическую, естественно) их координаты. Они, не колеблясь продиктовали свои адреса и телефоны. То, что говорил мужчина я, конечно же, пропустил мимо ушей, только делая вид, что записываю, адрес же и телефон девушки занес себе в записную книжку. Когда я вернулся в комнату, Годи сказал мне, иронически улыбаясь:

– Да не бойтесь, не бойтесь вы. В этот раз ничего с вашей Викой не случится.

Проклятый телепат.

Дневник Вики.

Меня до сих пор трясет, хотя все уже и позади. Великий маг и волшебник, к которому привел меня Виктор, вел себя довольно странно, все ходил вокруг да около, а под конец, не взяв денег, назвал «ключевое», как он выразился, слово – «фотолаборатория». Ни мне, ни Виктору оно ничего не говорило, и ушли мы с ощущением, что нас просто одурачили. И только, когда мы уже прощались с ним возле моего подъезда, до меня вдруг дошло:

– Подожди-ка, – воскликнула я, – а ведь Мережко ведет школьный фотокружок!

По тому, как отреагировал Виктор, мне стало ясно, что об этой связи он догадался еще раньше меня, но специально ничего мне не говорил, послушался совета «не вмешивать девушку».

– Вот что, Вика, – начал он, – давай договоримся…

– Ну уж нет! – перебила я его, – с какой это стати!? Мало ли что сказал этот тип. Тоже мне «Годи Великий и Ужасный». Почему мы должны верить ему? И вообще, ты мной командовать никакого права не имеешь.

– Насчет того, почему мы должны ему верить. Мы ему про фотокружок не рассказывали. Откуда он тогда взял это слово – «фотолаборатория»? Совпадение? Вряд ли. Значит, он умеет что-то такое угадывать. Ну а насчет «командовать» – я не командую, а забочусь о тебе…

– Но ты-то будешь этим заниматься?

– Ну и что?

– Значит, ты этого Годи не собираешься слушаться, а почему я должна?

– Ты не должна. Но так будет лучше для меня. Я ведь за тебя отвечаю.

– А я за тебя, – сказала я с вызовом, хотя уже и перестала сердиться.

– Ладно, – улыбнулся он, давай все это решим завтра.

Но я уже успела кое-что придумать и соврала ему:

– Давай уж тогда послезавтра. А то мы утром сдаем кросс по физкультуре.

– То есть, мы завтра вообще не встретимся?

– Выходит, что так.

– Жалко. Ладно, тогда позвони мне вечером. Только обязательно.

Я не стала спрашивать, «зачем», потому что он на такие вопросы обижается. Скажет: «А что, тебе лишний раз со мной поговорить – неприятно?» и насупится. Как ребенок. Как будто не понимает, как мне бывает плохо, когда к телефону подходит не он, а его жена, и мне приходится бросать трубку, потом перезванивать?.. Но я не собираюсь это ему объяснять. К тому же у меня почему-то было такое ощущение, будто он даже обрадовался тому, что мы завтра не встречаемся. Уж не знаю почему.

А на самом деле утром я, как задумала, отправилась в школу Наташи Одинцовой. Я без труда выяснила в каком классе она учится и по расписанию узнала, что сейчас у нее урок геометрии в кабинете №12. Я стояла у подоконника напротив двери кабинета и почему-то ужасно боялась, что по коридору пройдет Мережко, он ведь видел меня на суде и мог узнать. Точнее, не боялась, а стеснялась. Чего бояться-то? Что он мне сделает? Это я тогда так думала.

Мне понравилось, что Наташа после всей этой истории не ушла из своей школы (другая могла бы вообще в другой город уехать), и что, выходя из класса, она гордо держала голову, болтала с мальчиками и смеялась.

Она сразу узнала меня, что-то сказала своим, отделилась от толпы и подошла. Лицо у нее сразу стало напряженным и неприязненным:

– Ну?

– Есть разговор.

– А кто ты такая?

– Я учусь на юрфаке. Практикантка.

– А! Ну-ну. Видела я ваш суд.

– Наташа, в том-то и дело, что мне показалось, процесс шел неверно. Но, чтобы обжаловать решение, мне нужна твоя помощь.

– Ну уж нет. Все. Больше я в эти игры не играю.

– Подумай.

– И думать тут нечего. Делай что хочешь, но меня не трогай. Хватит.

Я поняла, что уговаривать ее бесполезно и спросила:

– Но ты можешь хотя бы ответить на несколько моих вопросов?

Она глянула на часы.

– Ну давай. Сейчас у нас информатика. На нее можно и не ходить.

– Где мы можем спокойно поговорить?

– Пошли.

Она провела меня по лестнице на верхний этаж, потом – выше, и мы очутились перед дверью, закрытой на висячий замок. Но оказалось, замок этот – чисто декоративный. Наташа легко сняла его, и мы прошли на школьный чердак. Она достала сигареты и закурила.

– Ну, – обратилась она ко мне, – давай свои вопросы.

– Ты после суда Мережко видела?

– Нет. Он уволился и тут не появлялся.

– Так. Где находится его фотолаборатория?

Она вздрогнула и посмотрела мне в лицо своими зелеными кошачьими глазами:

– А это зачем?

– Ты обещала отвечать.

Она помолчала. Потом объяснила свое волнение:

– Я следователю не говорила. Он меня не только одетой снимал. Голой – тоже. По-разному. Я сейчас этих фотографий больше всего боюсь.

– Тем более. Я постараюсь забрать их. Вместе с негативами. И тебе отдам.

– Хорошо. А тебе-то они зачем?

– Мне они не нужны. Но у него в лаборатории есть что-то еще…

Наташа снова испуганно глянула на меня:

– Что? – спросила она и, поперхнувшись дымом, закашлялась. Я поднялась и распахнула у нас над головой чердачное окно. При этом ощутила почему-то сильное удовлетворение, как будто сделала что-то очень важное и нужное. Просто удивительной силы самодовольство.

– Что там у него? – переспросила Наташа, прокашлявшись.

Я честно ответила:

– Пока не знаю.

– Как тебя звать?

– Вика.

– Слушай, Вика, не связывайся с ним.

– Почему? Ты что-то знаешь?

– Ничего я не знаю! – она нервно передернула плечами. – Не связывайся, и все.

– Ну, это мое дело.

Она молча разглядывала меня, потом затянулась в последний раз и, потушив недокуренную и до половины сигарету, сказала:

– Ты мне вообще-то нравишься… А он – страшный человек. Ты что, думаешь, я такая трусиха, что все это столько времени терпела и молчала? Совсем нет. Но ЕГО я боюсь до смерти. Он не совсем нормальный, что ли… Он вообще не человек…

– С чего ты взяла?

– Понимаешь, когда он… Когда мы… Короче, когда он меня трахал, у меня было такое ощущение, будто ему нужно что-то совсем другое. Что-то большее. А он никак не мог этого получить и злился на меня…

– Так чего он хотел?

– Я сама не понимаю.

– Может, он просто не кончает? Может, он больной?

– Да нет, тут у него все в порядке. Но ему этого было мало. Знаешь, как если мороженное ешь в стаканчике, но самый кайф это когда потом стаканчик об асфальт хлопаешь…

Мне надоел этот бестолковый, как я тогда посчитала, разговор, и я вернулась к прежнему:

– Где фотолаборатория, и как в нее попасть?

– На первом этаже, возле раздевалки. Попасть в нее просто: ключ у гардеробщицы.

– А она даст?

– Мне – даст. Я же в кружок записана. Там у нее на столе список под стеклом.

– Пойдем сейчас.

– Пошли.

Мы уже спускались по лестнице, когда я вдруг снова ощутила это странное чувство – острое удовлетворение, и тут же поняла не менее странную его причину: отчего-то так обрадовало меня то, что Наташа забыла запереть дверь на чердак и даже не прикрыла ее. Но заморачиваться этим я не стала.

Оказалось, в лаборатории работают сейчас какие-то мальчишки-кружковцы. Тогда, по моей просьбе, Наташа сказала тете Наде (гардеробщице), что придет туда заниматься часов в восемь, и та пообещала дать ей ключ, но не больше, чем на час: в девять она запирает пустую школу.

Я решила остаться в лаборатории до утра – искать разгадку к тайне лысого влюбленного Мережко, которую, если верить Годи, там можно было найти. Тем паче, больших неудобств я там ощутить не должна: Наташа на мои вопросы ответила, что там есть диван и есть телефон. Все, что мне нужно.

Ну, а дальше все шло как по маслу: я двинула на занятия, а к восьми подошла к школе, где меня ждала Наташа. Она взяла ключ, отперла лабораторию и, выждав момент, когда тетя Надя отлучилась на уборку верхних этажей (по совместительству та еще и техничка), выскочила на улицу и провела туда меня.

Я сразу позвонила маме и сказала, что остаюсь ночевать у Инки. Потом позвонила Инке и попросила, чтобы она, если мама позвонит, сказала, что я у нее, но уже сплю. После этого позвонила Виктору (чтобы не беспокоился) и минут десять мы проворковали с ним. Я рассказывала ему, что сильно сегодня устала, что решила пораньше лечь спать, что уже лежу в постели. Потом по его нескромной просьбе подробно описала ночную рубашку, якобы на мне надетую, а так же и ее содержимое, переглядываясь и перемигиваясь с Наташей.

Тщательно обследовать лабораторию я решила ночью, когда тетя Надя уже ляжет баиньки. Хорошо, что тут все изолировано от света, и если включить электричество, это невозможно заметить ни с улицы, ни из коридора. А пока что я устроилась поспать на диванчик («Меня мутит от одного его вида», – призналась Наташа). Она погасила свет, пообещав зайти за мной рано утром, заперла дверь снаружи и пошла отдавать ключ.

А я, свернувшись калачиком, сладко уснула. Обожаю спать на новом месте.

Проснулась я от противного громкого скрежета. Вокруг стояла такая темнотища, что я даже не сразу въехала, открыла я глаза или нет. Потом я сообразила, где нахожусь и тут же похолодела от охватившего меня ужаса. Я поняла, что означает этот скрежет: кто-то пытается взломать дверь.

И вот на этом страшном месте я остановлюсь, потому что очень устала писать. По-моему, я еще не делала в дневнике такой длинной записи, а про то, что было дальше еще писать и писать. Самое жуткое еще впереди. Так что сейчас я ложусь спать, а завтра с утра сразу сяду и продолжу.

Из дневника Летова.

Годи озадачил меня странным вопросом:

– Андрей, вы в детстве, когда мороженное ели, любили стаканчиком об асфальт хлопать?

– В детстве это все любят.

– Мне, понимаете ли, трудно судить. Детство я провел в деревне, а там нас мороженным особо не баловали. А вот скажите, если вам мороженное не нравилось, вы стаканчиком хлопали с тем же удовольствием или с меньшим? Или с большим?

Я не нашелся, что ответить, да он и не ждал моего ответа. Вообще сегодня он был как-то по-особому возбужден и суетлив, словно в предвкушении большого приключения. Ни с того, ни с сего начал вдруг объяснять принцип предвидения, употребляя заведомо непонятные мне термины, типа «хроновекторная сумма сил», «точка сборки» или «базовый факт отсутствия»… В конце концов я не выдержал и довольно желчно заявил ему, что его поведение меня раздражает. «Ладно, не горячитесь, юноша, – ответил он, ничуть не обидевшись. – Я вовсе не склонен с вами ссориться. Сегодня вы особенно нужны мне». Эти слова слегка польстили мне, и я уже не мог злиться на него с той же силой.

– Значит, так, – продолжил он. – Ваша задача сегодня крайне проста, но без вас мне не обойтись. Сегодня вы пробудете у меня как можно дольше, и даже, если понадобится, останетесь ночевать. Наступит такой момент, когда я неожиданно потеряю сознание. Тогда вы обязаны будете срочно распахнуть двери кабинета и входные двери. А после – последите за моим телом, чтобы оно покоилось в безопасной и удобной позе. Двери не закрывайте. Вот, собственно, и все.

– Невеликая роль.

– Зато очень ответственная.

– А смысл?

– Покорнейше прошу пока не расспрашивать меня ни о чем, обещаю вам объяснить все в ближайшее время. Скажу только, что делается это на благо последней вашей симпатии.

Господи ты боже мой! Ни слова в простоте. Все чаще испытываю я раздражение в отношении моего необычного товарища. Ну, да нечасто он обращается ко мне с просьбами.

– Хотя, может быть, все и обойдется, – добавил он, – и мне не придется утруждать себя и вас. Но все же будьте наготове.

Мы бодрствовали часов до двух ночи, сидя у камина, попивая кофе с коньяком и играя в шахматы с неизменным моим неуспехом. В ходе игры Годи завел очередную свою космическую байку. На этот раз – о расе разумных человекоподобных практически бессмертных существ, способных в экстремальной ситуации концентрировать свой разум в небольшом объеме, напоминающем семечко растения, и выстреливать его из специального органа на несколько сот метров.

Семечко это имеет тонюсенькие ножки и ползает в поисках плодородной почвы (если сразу не попало на таковую). В подходящем месте оно прорастает, и через два-два с половиной месяца погибшее существо возрождается. «Кстати, – пояснил Годи, – существо-матрица вовсе не обязательно погибает, но если оно ухитряется выкрутиться, оно уже не настаивает на своих правах (таков инстинкт): новый, только что проросший, индивид, считается истинным, старый же становится его рабом.

Годи не успел ответить на мой праздный вопрос, не плодят ли они таким образом рабов специально, так как с ним случилось то, чего мы и ждали (не обошлось): закатив глаза, он обмяк и, уронив кресло, повалился на бок. Я еле успел ухватить его за рукав и изменить направление падения тела, иначе он неминуемо угодил бы головой в камин. На лице его блуждала идиотская улыбка.

Распластав тело на ковре, я, как было велено, кинулся к дверям, распахнул их, сбежал по ступенькам вниз и открыл входную дверь. Темная тень у меня над головой с шелестом вырвалась на улицу в сырую тьму. Я не сразу сообразил, кто это.

Дневник Вики.

Ну вот. Сегодня происшедшее мне кажется даже страшнее, чем вчера. Вчера я была как бы слегка отупевшая. Ладно. Поехали по порядку.

Когда я услышала, что кто-то пытается взломать дверь, я перепугалась до смерти. Единственный выход – куда-то спрятаться. Но куда тут спрячешься, если вокруг – тьма, хоть глаз выколи.

А взломщик в этот момент, судя по звуку, что-то перепиливал.

Я слезла на пол и на четвереньках отползла вбок, пытаясь забраться за диван. Но там, вплотную к дивану, стоял еще какой-то предмет. На ощупь его поверхность показалась мне знакомой. На ощупь и… на звук: он еле слышно гудел и слегка вибрировал. Холодильник. Мамочка! В холодильниках – подсветка. Хоть бы работала!

Я нащупала ручку дверцы и осторожно потянула на себя. Она подалась и загорелся страшный кроваво-красный свет. Но я быстро сообразила, что лампочку покрасили, чтобы можно было открывать холодильник во время печати снимки – красный свет не засвечивает фотобумагу. Свет был тусклым и в его лучах комната была еле видна. И все же я смогла найти место, где можно было рассчитывать остаться незамеченной: под специальным столом со сливом.

Прикрыв дверцу холодильника, я вслепую проползла к столу, забралась под него и, втиснувшись между стенкой и трубой слива, замерла. В этот миг наступила тишина, а потом под сильным ударом дверь лаборатории распахнулась. Щелкнул выключатель и, мигнув, загорелись люминесцентные лампы.

Я видела человека только чуть выше колен. Было впечатление, что он что-то ищет, мечась из угла в угол, а у меня от страха так молотило сердце, и в висках бился пульс, что, казалось, я сейчас лопну.

Прошло не больше двух минут с того момента, как я заползла под стол, но я уже поняла, что более неудобную позу я, пожалуй, не могла бы придумать и специально – боком, зажатая стеной и трубой, перегнутая как не знаю что. Терпеть я смогла еще секунд двадцать, но потом, несмотря на страх, попыталась хоть как-то изменить положение. И, конечно же, задела ногой какую-то чертову склянку. Их тут было расставлено по полу видимо-невидимо.

Склянка с диким, как мне показалось, грохотом упала на бок. Я чуть не закричала с перепугу. Человек отпрыгнул к противоположной стене и резко присел на корточки, заглядывая под стол, где я корячилась.

Сначала внимание мое привлекли огромные острые ножницы в его правой руке, которые он, наверное, только что схватил со стола. Но потом я перевела взгляд на его лицо…

Это был Виктор.

– Какого дьявола?! – заорал он. – Что ты тут делаешь?!

– А ты? – пискнула я, а затем с кряхтением выползла на середину комнаты.

– Ясно, – сразу успокоился он, – я должен был это предвидеть. Хорошо. Давай искать вместе.

– Что искать-то?

– А я откуда знаю.

– Класс, – иронизировала я, хотя и понимала, что это нечестно: сама-то я точно так же приперлась сюда неизвестно зачем. Но уж больно я неприглядно выглядела, когда он меня нашел, и это меня злило. А он уже потрошил лабораторию, и я присоединилась к нему.

Но ничего хоть мало-мальски похожего на ключ к делу Мережко мы не обнаружили. Зато я хоть чуть-чуть выместила на Викторе свою взвинченность: обсмеяла его метод проникновения – грубый взлом. Но, оказалось, и он не так прост: решился на это дело, только выяснив, что тетя Надя сегодня ночью с дежурства смылась домой к приехавшей в гости родне, и школа – абсолютно пуста. Окончательно Виктор взял реванш догадкой:

– Должен быть тайник.

И мы принялись обследовать: он – стены, я – пол. И тайник обнаружила я! Точнее, мы вместе, но это я предложила сдвинуть с места тот самый холодильник. Под ним линолеум был надрезан, так, что можно было отогнуть квадрат. Если бы я специально не искала и не приглядывалась, я никогда бы не заметила этого.

Отогнув линолеум, мы вынули куски пропиленных половых реек, и из образовавшегося проема достали небольшой серый ящичек-сейф.

– Ну давай, взломщик, – подбодрила я. Меня опять лихорадило, но уже не от страха, а от любопытства.

– Э, нет, – сказал Виктор, – эту штуку могут открыть только спецы-криминалисты. Возьмем с собой.

Он нагнулся и взялся за края ящика. А я в этот момент услышала легкий скрип со стороны двери и оглянулась. И окаменела. На пороге, улыбаясь мертвящей улыбкой, стоял Мережко.

– Добрый вечер, милые мои, – сказал он, и из его сжатого кулака со щелчком выскочило лезвие.

Мережко сделал шаг вперед и плотно прикрыл за собой дверь. В этом его движении было столько уверенности и опыта, что мне стало совсем дурно. Виктор, разогнувшись, плавно взял со стола все те же дурацкие ножницы. Но насколько это бессмысленно стало ясно уже через минуту, когда Мережко, упруго прыгнув, одним движением выбил эти ножницы из его рук, а другим – повалил его на пол.

Еще миг, и он сидел верхом на Викторе, у него на животе. Лезвие ножа нависло над горлом. Виктор обеими руками удерживал его руку, но силы были явно неравными, и миллиметр за миллиметром смертоносный клинок приближался к горлу.

– Что ж ты… Адвокат? – Мережко явно забавлялся ситуацией: свободную руку он, словно в дуэльной стойке, демонстративно поднял над головой. – Ты ж меня защищать должен…

Стыдно признаться, но я не бросилась на помощь, не попыталась ударить его сзади каким-нибудь тяжелым предметом. Я просто окаменела от ужаса. И вышла из оцепенения, лишь услышав какое-то шебуршание в коридоре. В надежде на помощь я кинулась туда и распахнула дверь.

Серая тень метнулась мимо меня к борющимся. С истошным криком Мережко, выпустив из рук нож, упал на бок. Он барахтался на полу, а на лице его, крепко вцепившись коготками, сидела здоровая летучая мышь.

Виктор вскочил на ноги и крикнул: «Помоги мне!» Через мгновение мы уже вязали Мережко руки и ноги проводами, оторванными от приборов. Он выл и извивался. Из-под когтей летучей мыши сочилась кровь.

– Это Годи нам помог! – бросил Виктор. Но это я и сама уже поняла.

Обшарив карманы Мережко, он нашел там связку ключей и принялся за ящик.

Миг, и крышка открыта.

Мы вынули оттуда семь одинаковых стопочек, завернутых в полиэтиленовые пакеты и перетянутых крест-накрест черными резиночками. Виктор распаковал один. Это были фотографии. Он разложил их на столе.

На всех снимках была запечатлена одна и та же милая девушка. На первом снимке – сияющая, за партой. На втором – на природе, в полный рост. Потом – с десяток ее снимков обнаженной, в самых откровенных позах… А что изображено на последнем снимке, я даже не сразу поняла.

А потом поняла. Это были части тела. Ноги, руки, голова… Отдельно. На этом самом столе.

Чуть ли не теряя сознание, я перевела взгляд на предыдущий снимок. На нем девушка, хоть и была обнажена, но лежала в самой целомудренной позе. И только сейчас я увидела, что в груди ее – нож.

Пол поплыл у меня из-под ног, еле сдерживая тошноту, я села на стул и закрыла глаза. Я слышала шорох, с которым Виктор распаковывал пачку за пачкой и его осипший голос:

– То же самое. Только девушка другая… И здесь – то же… И здесь… А вот и Наташа.

Я встрепенулась:

– Дай!

– Нет-нет, – он протянул мне пачку, – живая.

Я бросила снимки на пол и, поддавшись накатившей волне ярости, закричала:

– Убей его!

Мы одновременно бросились к Мережко. Но это было только тело. На его изуродованном лице, сыто облизываясь, сидела летучая мышь. Может быть это фантазия, но мне показалось, что она стала чуть ли не вдвое больше прежнего размера. Поглядев на нас умными хитрыми глазками, она еще раз облизнулась и лениво приникла к рваной дыре в горле Мережко.

– Всё! Бегом отсюда! – скомандовал Виктор и поволок меня из комнаты. Я еле перебирала ногами.

… Он привел меня к какому-то своему другу, и мы до утра пили то чай, то водку, то валерьянку. Меня колотило. Виктор успокаивал меня, но я видела, что ему и самому не по себе. Еще бы. Мы обсуждали происшедшее так и эдак и решили рано утром поймать перед школой Наташу и серьезно поговорить, чтобы она держала язык за зубами. Еще я спросила: «А наши отпечатки пальцев?» Виктор ответил: «Ты слишком хорошо думаешь о наших ментах. Это тебе не Лос-Анджелес». Потом я позвонила Годи – поблагодарить. И он сказал, что с Наташей он меры примет. А после того, что произошло я ему верю.

… Все. Все. Все. Мне невыносимо было даже вспоминать это, а не то, что уж писать. Но раз я веду дневник, не могла я этого не записать. Да, это ужасная история. Но она – пожалуй самое заметное происшествие в моей жизни.

У меня такое ощущение, что после всего этого я не дам к себе притронуться ни одному мужчине.

Из дневника Летова.

Джино вернулся часов в пять утра. И тут же Годи пришел в себя. Блаженно потягиваясь и разминая затекшие члены, он изысканно меня поблагодарил, а на мою просьбу рассказать, в чем же все-таки суть, ответил, что это, мол, не его тайна, чем страшно меня разозлил. «Единственное, что я могу сказать – все закончилось как нельзя лучше. Порок, так сказать, наказан, – закончил он, явно ерничая, – а добродетель восторжествовала. Хотите кофе?»

В это время зазвонил телефон. Годи снял трубку: