Вурдалак Слэйд Майкл
Наконец тетка ответила:
— Гортензия — это бессердечие.
«Бессердечие — нет сердца», — подумала детектив. И в тот же миг некое шестое чувство, чутье, нюх ищейки — называйте как хотите — подсказало ей, что Джек-Взрывник и Убийца-Вампир — одно лицо.
Вот почему в вечер взрыва в «Римских парных» Джек прислал букет мне. Мы ошибались, это не было его первое преступление. Я тогда уже занималась его делом, только он выступал как Убийца-Вампир.
И тогда она увидела ступицу.
18: 04
Далеко от Нового Скотланд-Ярда, в ист-эндской квартирке сидел за кухонным столом человек. Он изучал в зеркале свое лицо. Осколки маски для подводного плавания, разбитой во время неудачной охоты в «Туннеле любви», изрезали ему лоб, щеки, нос и подбородок. Он чудом не лишился глаз и приобрел глубокие шрамы, которые останутся на всю жизнь.
«К врачу нельзя, слишком рискованно, — подумал он, поднимаясь со стула. — - Ярд может выследить меня».
Он вышел из кухни и прошел по коридору в спальню. Одна стена здесь была заклеена газетными вырезками, освещавшими дело Убийцы-Вампира, другая отдана Убийце из канализации, третья воспевала подвиги Джека-Взрывника.
Человек долгим взглядом посмотрел на пустую четвертую стену за изголовьем кровати.
Окинул взглядом разложенные на полу вырезки, посвященные его фиаско в «Туннеле любви».
Вновь посмотрел на пустую стену. Вздохнул. Покачал головой.
И уселся рассматривать картинки в «Книге чудовищ».
Провиденс. Род-Айленд
13: 04
— Расскажите мне о Рике, — попросил Чандлер.
— Я не любила ее, — ответила Дебора.
— Это я понял. Вы очень спокойно приняли весть о ее смерти.
— Они вели себя очень жестоко по отношению ко мне. Оба, инспектор. Я христианка, поэтому стараюсь забыть и простить. Но, поверьте мне, с близнецами это нелегко.
На улице сияло солнце, день выдался прекрасный. Они стояли на крыльце частной школы для девочек, где преподавала Дебора. Слякоть, нанесенная проезжающими по Энд-желл-стрит машинами, начинала подмерзать. Дебора повернулась к Цинку и спросила:
— Вы впервые в Провиденсе?
— Да, — ответил он.
— Вы знаете, что оказались в самом сердце американского заповедника ужасов?
— Я считал, это Мэн, — удивился Чандлер. Дебора улыбнулась.
— Кинг молодец, он очень популярен, но он не первый. Видите вон то здание? Там когда-то стоял дом № 454, где родился и провел первые годы жизни Лавкрафт. Читали Лав-крафта?
Чандлер кивнул.
— Совсем недавно на дежурстве у нас с одним парнем вышел разговор — вернее, спор. Чтобы доказать свою правоту, он потом дал мне сборник рассказов Лавкрафта. Один из них, «Крысы в стенах», я прочел в самолете.
— А во-он там, — Дебора махнула рукой куда-то влево, — в доме номер 88 по Бенефит-стрит жила Сара Уитмен. Прямо напротив моего дома. В 1848 году — в последний год своей жизни — Эдгар Аллан По приезжал в Провиденс делать ей предложение. Она согласилась выйти за него — пусть только бросит пить. По заартачился, она дала ему от ворот поворот, а год спустя он умер. Пройдемся? — предложила Дебора.
Они неторопливо двинулись по Энджелл-стрит в сторону реки («Первые жилые кварталы здесь начинали строиться в семнадцатом веке»), миновали сорокаакровое пространство, обнесенное высокой каменной стеной («Бывший «Дом умалишенных Декстера», — пояснила Дебора. — Название Лав-крафт позаимствовал для "Истории Чарльза Декстера Уорда"»), свернули направо на Проспект-стрит, пошли на север, к огромному куполу и ионическим колоннам церкви «Христианской науки» («Дом на этой стороне Митинг-стрит — вон тот, георгианский, видите, квадратный, со стеклянной крышей — это последнее пристанище Лавкрафта; правда, тогда он стоял на Колледж-стрит, номер шестьдесят шесть»), взяли левее и по Кушинг-стрит, где сохранилась весьма оригинальная коновязь — пушка, врытая стволом в землю, — через Конгдон-стрит вышли на Проспект-Террейс.
— Вот это да! — восхитился Чандлер, устремляя взгляд к далекой окраине города, где высилось многоглавое здание Ратуши с центральным куполом из белого джорджийского мрамора.
— Это Бенефит-стрит, — Дебора показала за парапет, на подножие Колледж-Хилл. — Там под номером сто тридцать три стоит Заброшенный Дом из другого рассказа Лавкрафта — рассказа об ужасе, погребенном глубоко под его фундаментом. Вон там когда-то стояла гостиница «Золотой шар», где якобы останавливался По. А в двух шагах от дома номер шестьдесят шесть (я живу напротив) — кладбище Сент-Джон, где есть могилы времен колонизации. И По, и Лавкрафт частенько сиживали там при луне — творили.
— Жутковатая выходит экскурсия, — заметил Чандлер.
— Инспектор, вы спросили, что за человек была Рика. Я показываю вам Провиденс как Мекку любителей ужасов, потому что Рика и Сакс обожали этот жанр до фанатизма. Кошмары были им нужны как хлеб, вода и воздух.
«Христианская наука» — религиозная секта, основанная в конце прошлого столетия Мэри Бейкер Эдди.
Цинк посмотрел на статую основателя Род-Айленда Роджера Уильямса, венчавшую обзорную площадку, потом на его могилу внизу.
— На этот счет тоже есть отличная жуткая история, — улыбнулась Дебора. — Когда в 1683 году Уильяме умер, его похоронили за домом под яблоней. В 1860 году могилу вскрыли, чтобы перенести останки на Северное кладбище. И тогда оказалось, что корень яблони пророс туда, где почва была тучнее, оплел тело мертвеца и раздвоился, пустив отростки вдоль его ног. Теперь этот корень в коллекции Род-Айлендского исторического общества.
Чандлер усмехнулся.
— Ваш город с каждой минутой нравится мне все больше. Врастает в душу…
— Ой! — Дебора наморщила нос, потом хихикнула.
На миг воцарилось молчание. Дебора нарушила его вопросом:
— Почему вы не расспрашиваете меня о тяжбе? Вы ведь наверняка слышали о ней.
— Да, слышал, — подтвердил Цинк.
— Вас, наверное, заинтриговало заявление близнецов, что моя мать будто бы родила их от своего брата.
— Что, заметно?
— В общем, да.
— Они сказали правду?
— Нет, — коротко ответила Дебора. Чандлер молчал, не желая торопить события. Некоторое время Дебора оценивающе вглядывалась в его лицо и наконец заговорила: — После рождения близнецов моя мать приняла католичество. Она была хорошая женщина и больше всего любила возиться в саду. Она делала все, чтобы обратить близнецов в истинную веру, и даже когда в конце концов пришла к выводу, что Сакс — Антихрист, не отступилась от него. Мама целиком посвятила себя единственному сыну.
— Он любил ее?
— У них были странные отношения. Взаимная одержимость.
Чандлер почувствовал, что Деборе неловко говорить об этом, и сменил тему.
— Близнецы отставали в развитии?
— Вы опять о кровосмешении?
— Нет, — ответил он. — Я видел «Вурдалака» на сцене — очень зрелищно! — - и мне попросту интересно, в каких головах рождаются столь странные идеи.
Губы Лейн тронула легкая ироническая улыбка.
— Напротив. Они росли очень развитыми детьми. Особенно одаренным был Сакс. Это и то, что они близнецы, отличало их от остальных и заставляло держаться особняком.
— Как отличало? — спросил Чандлер.
— Они были жутковатые ребята. Может быть, потому, что по рождению не могли считаться полноправными членами семьи Лейн и, сознавая это, в знак протеста вели себя безобразно. А может, потому, что мой отец и сам был не подарок.
— Мне очень жаль, что приходится копаться во всем этом, — заверил Цинк, — но это очень важно.
— Вы сказали, Рику убили. Вот я и рассказываю.
— Как вы считаете, у вашей сводной сестры были проблемы с психикой?
— Нет, — ответила Дебора. — Рика была хитрая и всегда точно знала, чего хочет. Она защищала Сакса, играла с ним в его игры, но только чтобы иметь возможность его использовать. Она вообще потрясающе умела подчинять себе людей и манипулировать ими. Например, чтоб заставить меня сделать что-нибудь, она всякий раз грозилась убить Мистера Нибса.
— Мистера Нибса? — переспросил Цинк.
— Моего кота. Он недавно умер.
Чандлер понял: жизнь не баловала Дебору. Молодая женщина производила впечатление человека мягкосердечного и очень одинокого, решившего удалиться от мира. «А зря», — опять подумал он.
— А Сакс? У него были проблемы с психикой?
— Да, — без колебания ответила Дебора.
— Шизофрения?
— Дался же вам этот инцест!
— Дебора, ваша мать — урожденная Кийт. Она передала Саксу свои гены.
— Может быть, он действительно был шизофреник. Очень похоже.
— А гемофилия?
— Нет. Это проклятие Кийтов его не коснулось. Но от моего отца, Хью Лейна, Саксу деваться было некуда. Тут я ему сочувствую.
— Почему? Расскажите-ка, — Цинк понизил голос. Дебора вздохнула и показала на другую сторону Конгдон-стрит.
— Видите вон тот желтый домик? Дощатый, двухэтажный? Там мы жили. Там выросли двойняшки. Отец женился на маме из-за тех небольших денег, что у нее были. После побега из Ньюпорта ей больше некуда было пойти. Дом, где мы росли, счастье обходило стороной. Не по маминой вине. Ей просто не везло с мужчинами.
Отец никогда толком не работал. Он жил за счет мамы и пил, пил, пил. Сколько я себя помню, они спали в разных комнатах. Один раз отец избил маму за то, что она его «послала», как он выразился. Остаток того дня мама провела с четками в руках. Мне было четыре года.
Цинк слушал, и ему становилось не по себе. Он знал, первый мужчина в жизни женщины в значительной степени определяет ее отношение ко всем прочим мужчинам. Как правило, это отец. Его отношение к дочери впоследствии сильно влияет на ее представление о себе. Потому-то в глубине души многих женщин таится страх перед мужчинами. Вот откуда трудные отношения с противоположным полом. Виноваты отцы.
— Как только вы не сломались, Дебора? — спросил Чандлер.
— Вы будете смеяться.
— Нет.
— Все эти годы у меня был хороший друг. Нибс, мой кот. Цинк улыбнулся. Ему захотелось коснуться ее руки, но что-то удержало его.
— Вообще-то могло быть и хуже, — продолжала Дебора. — Отец меня не обижал. Он любил меня… наверное. А Сакса ненавидел. — Лейн посмотрела на часы. — Мне пора. У меня урок.
Шагая в сторону Энджелл-стрит, Чандлер спросил:
— Как ваш отец обращался с Саксом?
— На людях только бранился, а когда никто не видел, бил. Я знаю. Однажды из окна спальни на втором этаже я видела, как на заднем дворе отец стащил с Сакса штаны и выпорол его кожаным ремнем. Потом втолкнул его в гараж и, наверное, добавил. Орал Сакс ужасно. — Они свернули на Энджелл-стрит. — А Сакс, — сказала Дебора, — вымещал свою незатухающую злобу на мне. Я ведь была любимой доченькой Хью Лейна. Годами я чувствовала эту растущую враждебность, находившую выход в том, что Сакс называл Игрой — я слышала, он говорил об этом с Рикой. Игра — вот чем он объяснял маме мои вечные злоключения. «Мы играли, и Дебби упала с дерева». «Мы играли в прятки, Дебби споткнулась и разбила нос». Рика, конечно, его покрывала.
— Сколько же нужно было сил, чтобы устоять!
— Ага; Рика, если я давала отпор, шипела: «Наша железная дева Дебс!» Но совсем скверно стало, когда он нашел новых дружков.
— Вы имеете в виду Сакса?
— Да. Когда ему стукнуло четырнадцать, он познакомился с гнусной компанией. Они ходили в кожаных куртках и называли себя Вурдалаками. Вскоре после знакомства с ними он пытался изнасиловать меня, — проговорила Дебора.
У школы в машине ждала Тейт.
— Мне пора, — сказала Дебора. — Опаздываю в класс.
— Можно встретиться с вами после урока? Мне необходимо дослушать ваш рассказ.
— Извините, — ответила Дебора, — у меня педсовет. Она отвела взгляд.
— Впрочем, если это важно… мы могли бы поужинать у меня дома… хотите?
— Хочу. И даже очень.
Дебора написала ему на листочке адрес и исчезла за дверью.
Когда Чандлер усаживался в машину, Тейт сказала:
— У нее отличная кожа и лицо красивой лепки. Вот бы только кто-нибудь объяснил ей, что за собой надо следить! Тетеха.
Англия. Лондон
18 : 06
Аэрофотосъемка запечатлела царственную красу Хэмптон-Корт с его обширными садами, разбитыми по приказу короля Вильгельма III и органично вобравшими элементы эпохи Генриха VIII. В дальнем левом углу большого луга, окрещенного «Уайлдернесс» — «Поляна», — Вильгельм устроил знаменитый лабиринт из живых изгородей.
В последнее время существенную часть жизни Хилари составляли воспоминания. Она росла в радости, но самым большим счастьем для нее было отправиться с отцом в Хэмптон-Корт и с его ведома и одобрения затеряться в лабиринте. Как она веселилась, часами отыскивая обратную дорогу, ошибаясь, пробуя и вновь ошибаясь! Фотографию, стоявшую сейчас у Хилари на столе, подарил ей отец. Не раз и не два, столкнувшись с трудной загадкой, изобилующей извивами, поворотами и неожиданными тупиками, Хилари ставила перед собой этот большой тронутый желтизной снимок и, раздумывая над очередной загадкой, проходила лабиринт. Сейчас она взялась за эту игру, поскольку сумела объединить все тайны в одну и наизусть знала лабиринт, то есть была на полпути к разгадке.
«Джек-Взрывник и Убийца-Вампир — одно лицо», — думала она.
Джек либо психотик, либо психопат.
Джек вдобавок гомофоб, он боится и ненавидит гомосексуалистов. Поэтому он взорвал бани, куда ходят геи, и клинику, где занимаются проблемами СПИДа.
Интересно, зачем?
Взгляд Хилари скользил по одному из маршрутов лабиринта.
Ответ первый: параноидная шизофрения. Джек убежден, что все геи тайно сговорились преследовать, морочить, обманывать его — или убить. Его действия — попытка дать им отпор или отомстить.
Ответ второй: он болен СПИДом, и массовые убийства — возмездие за его болезнь. Как он заразился, занимаясь любовью или в результате насилия? Последнее более веро-ятно, поскольку его ненависть направлена вовне, а не внутрь.
«Стоп, — подумала Ренд. — Неувязочка. Почему тогда он начал с маленьких девочек и только потом взялся за гомосексуалистов?»
Ее взгляд, путешествовавший по лабиринту, уперся в глухую стену.
Ренд знала, что очень часто ключом к разгадке таинственного убийства бывает личность жертвы или жертв. Скажи мне, кто убит, и я скажу тебе, кто убийца. В данном случае первые восемь жертв — не достигшие половой зрелости девочки из семей с достатком выше среднего. Всех их убийца обескровил.
«Зачем?» — снова спросила себя Ренд.
Ради чистоты, подсказало чутье.
Джеку нужна кровь, не зараженная СПИДом. Он боится, что вирус проник в общественные банки крови, и убивает, стремясь создать личный запас. Взрослые не подходят — они живут половой жизнью. Занимаясь любовью, делаешь это не только со своим партнером, но и со всеми его или ее предыдущими партнерами. Мальчики могут быть жертвами педерастов. Девочки из семей, живущих за чертой бедности, по статистике чаще других оказываются жертвами инцеста. Отсюда вывод: самый безопасный вариант — малолетние девочки из зажиточных семей. В их крови нет вируса СПИД.
«Нет, — подумала Ренд, — это тоже тупик».
Зачем Джеку кровь, если он болен? К тому же она довольно быстро портится.
Ее взгляд вернулся по лабиринту к последней развилке.
«Однако, — напомнила она себе, — не забывай: Джек сумасшедший. Бред не имеет ничего общего с реальностью. Что если он не болен, а лишь боится заболеть? Может быть, у него кровь первой группы, как у пяти из его жертв, и он убивал девочек до тех пор, пока не набрал нужного запаса?»
Взгляд Хилари пробежал по тропинке лабиринта и перемахнул через перегородивший ее барьер кустарника.
Может быть, мы имеем дело с составным мотивом?
Однажды Джек пережил нападение насильника и с тех пор страдает гомофобией.
При этом он параноидный шизофреник с ярко выраженной гематоманией.
Его неодолимо привлекает кровь — и своя, и чужая.
Он убежден, что гомосексуалисты составили заговор с целью убить его, заразив СПИДом.
Еще он боится, что вскоре ему понадобится переливание.
И убивает маленьких девочек, чтобы создать запас неза-раженной крови: это оградит его от страхов и болезни.
Он обескровливает жертву весьма театрально — вскрывая артерию, а не вену, а затем, в полной власти гематомании, удаляет сердце.
Очарование крови — вот откуда рождается его страх.
Затем он начинает мстить, стремясь уничтожить все источники заражения.
Ибо теперь он — уверенный в своей правоте самозваный палач.
Понимая, что близка к разгадке, Ренд невольно остановила взгляд на выходе из лабиринта. Она вспомнила, что говорил Брейтуэйт о потребности подобных убийц во внимании. Джек дважды посылал ей упрек в «бессердечии». Ему хотелось, чтобы она связала преступления Вампира с преступлениями Взрывника, и в то же время он подсознательно боялся полностью раскрыть свое инкогнито, не желая попасться. Но сознание своей правоты — ведь он карающий ангел очищения — требовало заявить о себе миру. Зодиак прибегнул к астрологии, Джек использовал язык цветов.
«Я объявляю вам войну», вспомнила Ренд. И подумала: он замышляет что-то более серьезное.
18 : 09
Сид Джинкс решился: пора найти Дебору. Грех пренебрегать такой сластью.
Он нарисовал Деборину щелку, как представлял себе эту двухдюймовую полоску у нее между ног. Теперь рисунок висел на черной стене, а Джинкс стоял в десяти футах от него с четырьмя метательными ножами в руках. Думая о Деборе, он размахнулся. Сейчас нож со стуком войдет в ее мохнатку…
Вдруг из открывшейся двери в полумрак комнаты ворвалт ся свет. Он растворил неяркие огоньки расставленных по полу свечей и заблестел на развешанном по стенам разнообразном режущем инструменте.
Джинкс повернул голову и прищурился. В дверях чернел женский силуэт.
— У меня есть для тебя новая работа.
ОСТРЫЕ ЗУБЫ
Провиденс, Род-Айленд
17: 30
Дебора Лейн открыла, одетая по-домашнему, в спортивный свитер и джинсы. Слизнув с пальца что-то сладкое, она пояснила:
— Пирог с кленовым сиропом, чтоб вы чувствовали себя как дома. Рецепт я еще давно привезла из Квебека.
— Отлично, — бодро ответил Чандлер, передавая ей бутылку вина. Он никогда в жизни не пробовал пирогов с кленовым сиропом.
Вдруг что-то метнулось через холл: крошечный пушистый комок налетел на Цинка и цапнул его за ногу.
— Инспектор Чандлер, — торжественно провозгласила Дебора, — познакомьтесь с Нарциссой.
Цинк нагнулся приласкать кошечку. Та зашипела и шмыгнула в спальню.
— Как видите, Цисси меня защищает.
Лейн провела Цинка в кухню (где в беспорядке теснились кастрюли, горшки и сковородки), сунула ему в руки штопор и достала два стакана.
— Пахнет божественно, — заметил Чандлер.
— Сейчас вы попробуете канеллони а-ля Дебора. Счастливчик.
— Я могу чем-нибудь помочь? — спросил Чандлер, откупорив бутылку. Ему хотелось, чтобы Дебора, отвечая, посмотрела на него; она все время отводила глаза, и от этого Цинку казалось, что она его боится. «Стесняется», — подумал он.
— Вы умеете готовить? — спросила Дебора, натирая гренки чесноком.
— Конечно, — ответил Цинк. — Мама любила повторять: худо придется тому мужчине, которому нужна стряпуха.
— Прекрасно! Можете покормить кошку.
Англия, Лондон
22: 37
Шарлей Уилкокс на минуту задержалась перед дверью шикарной квартиры — привести себя в порядок. Она оделась в точном соответствии с инструкцией, данной ей в агентстве: темно-синяя юбка, белая блузка с высоким воротничком, волосы зачесаны назад и стянуты синим бантом. Наниматель зачем-то настоял, чтобы она надела маску, — но все художники такие странные… Шарлей, натурщица, привыкла к их причудам. Она постучала, гадая, каким окажется этот мистер Хазард. [37]
Мэйфэр издавна слывет одним из престижнейших районов Лондона. Изысканный аристократический особняк, куда пришла Шарлей, на заре века продали, превратив в дорогой доходный дом. Нужную квартиру девушка нашла на третьем этаже.
Открыла женщина — тоже в маске. Лицо обрамляли модно подстриженные короткие черные волосы. На лифе платья вышита паутина. На шее — крестик с рубином.
— Здравствуйте. Я Шарлей Уилкокс, — представилась натурщица. — К мистеру Хазарду.
— К мисс Хазард, — поправила женщина, — к мисс Розанне Хазард. — Она отошла в сторону, пропуская Шарлей. — Давайте сюда пальто и зонтик. Вы насквозь промокли.
Со вкусом обставленная квартира тонула в полумраке. Только на помосте перед мольбертом лежал круг резкого красного света прожектора. Холст казался оранжевым: рядом на столике горели в канделябре свечи. Шарлей услышала, что мисс Хазард закрывает и запирает дверь.
— Что ж, — решила художница. — Хороша, спору нет. «Судя по выговору, она американка или канадка», — подумала Шарлей.
— Идите на помост, дайте на вас посмотреть.
Шарлей подошла к возвышению. Ее омыли ярко-красные лучи.
— Теперь медленно повернитесь, — велела женщина-паук.
Уилкокс начала грациозный поворот. Мисс Хазард окинула ее оценивающим взглядом, подошла и сунула за пояс юбки Шарлей пять стодолларовых банкнот.
— У вас великолепная фигура, — похвалила мисс Хазард. — Начнем, пожалуй. Вы не торопясь раздевайтесь, а я погляжу, как у вас с мускулатурой.
— А за что такие деньги? — спросила Шарлей.
— Разденетесь, тогда и поговорим.
Снизу, с залитого дождем извозчичьего двора, прилаживая зубы, на женские силуэты жадно смотрел Сид Джинкс.
Провиденс, Род-Айленд
18: 07
Когда Дебора принялась на скорую руку готовить салат, Цинк спросил ее об отношениях между Розанной Кийт и близнецами.
— Если не считать недели, проведенной ими в Ньюпорте, когда мама болела, до прошлогоднего судебного разбирательства они с Розанной не контактировали. Пока мы росли, мы ее не видели. Енох Кийт жил затворником в поместье и с мамой не общался, а Розанна училась в Европе. Но близнецы ее ненавидели лютой ненавистью, к которой примешивалась ревность — ведь Розанна упивалась роскошью, а они мучились с моим отцом.
— Как вы описали бы Розанну Кийт?
— Родилась с серебряной ложкой во рту и твердо намерена ее удержать. Любой ценой.
— Что если она увидела бы в ком-нибудь угрозу своему финансовому положению?
— Кто знает, — ответила Дебора. — А теперь сделайте одолжение, исчезните из кухни и дайте мне накрыть на стол. Кыш! Тут я командую.
Чандлеру было приятно сознавать, что чем дольше Дебора находится рядом с ним, тем больше она успокаивается. В ее попытках добродушно трунить еще сквозило напряжение, но оно постепенно таяло. Прихватив стакан, инспектор двинулся в гостиную, выдержанную в кремовых и теплых коричневых тонах. Оказавшись предоставлен сам себе в чужом доме, Цинк всякий раз шел прямиком к книжным полкам, чтобы составить представление о хозяине или хозяйке. Библиотека Деборы Лейн оказалась весьма пестрой. Половину шкафа занимали мэтры — Фолкнер, Пруст, Грин, Камю, Достоевский и Вулф, другую — столь же многочисленные романы Розмари Роджерс, Лоры Макбейн, Кэтлин Вудивисс и иже с ними.
«Любительница р-р-романтических историй», — решил Чандлер и отправился искать туалет.
В прихожую выходили три двери. Из единственной приоткрытой — из спальни Деборы — высунулась пушистая мордочка Нарциссы. «Красавица или чудовище», — Цинк толкнул другую дверь. За ней оказалась кладовка, заваленная хламом, собранным со всей квартиры. «У всех свои секреты», — подумал Цинк.
Вернувшись в гостиную, он заметил на столе у окна, выходящего на кладбище Сент-Джон, компьютер. Рядом высилась стопка листов, испещренных карандашными пометками: распечатанный текст, разделенный на главы. К маленькому зеркальцу сбоку был приклеен скотчем женский портрет.
— Вы пишете романы? — крикнул Цинк в сторону кухни.
— Которые никто не покупает, — отозвалась Дебора.
— А кто на рисунке на зеркале?
— Коринна Грей. — И чуть тише: — Мое второе я.
Англия, Лондон
23: 19
Голая Шарлей Уилкокс плакала в ванной. Косметика размазалась по лицу, между ног саднило и болело. Теперь женщина за дверью пугала ее.
«Мне бы сразу догадаться, — казнилась Шарлей, — неспроста она так на меня пялилась. Но такие деньжищи… они бы пришлись маме очень кстати. Да хоть какие! Что ж я, уличная…»
За дверью вдруг послышался звон разбитого стекла и глухой удар: на пол упало что-то тяжелое. Кто-то вскрикнул: «О Господи, нет… Помогите!» — и наступила тишина.
Шарлей Уилкокс оцепенела от испуга. Она оглядела ванную в поисках другого выхода и ничего не нашла. Только зарешеченное вентиляционное отверстие в потолке.
На нее нахлынули противоречивые чувства.
Что если там, за дверью, Розанна сильно поранилась или умирает от… от чего? От эпилептического припадка? Может, она упала и разбила голову?
А может, пока она сидела тут нагишом и нюнила, Розанна испустила дух? Шарлей явственно представились газетные заголовки: «Лесбийская любовь опасна для жизни!»
— О Боже, — простонала она, осторожно отпирая и чуть приоткрывая дверь.
Французское окно, выходившее на балкон над конюшнями, было разбито, пол в комнате усеян осколками. В образовавшуюся дыру хлестал дождь, заливая шторы. Ковер пересекала цепочка грязных следов, обрывавшаяся у двери ванной.
Широко раскрыв глаза, Шарлей уставилась на бездыханное тело, распростертое на полу в пяти футах от нее. Внезапно дверь распахнулась, втолкнув ее обратно в ванную. Чья-то рука ухватила натурщицу за волосы и потащила в коридор. Там голову Шарлей рывком запрокинули, и в горло девушки впились клыки.