Зимний излом. Том 2. Яд минувшего. Ч.1 Камша Вера

1

Ликтор ловко сворачивал бумаги и по одной передавал Мевену. Гимнет-капитан складывал подписанные королем свитки в окованный бронзой сундук, которому предстояло быть запечатанным обоими гимнет-капитанами, геренцием и цивильным комендантом. После поимки Медузы Дик полагал предосторожности излишними, но Альдо был обеспокоен больше, чем хотел показать. История с Удо и Салиганом показала, что ни дворец, ни посольская палата не являются безопасным местом.

– Печать наложена, – доложил Мевен.

– Печать наложена. – На Дэвида Рокслея смотреть было страшно, но от отпуска он отказался. Дик графа понимал: служба отвлекала от мыслей о погибшем брате и собственном бессилии.

– Печать наложена. – Геренций Врогг напоминал подслеповатого хомяка, но сюзерен был им доволен. В чем, в чем, а в документах барсинский ординар разбирался.

Врогг обеими руками поднял книгу-реестр и водрузил на подставку. Пора! Дик поднялся, стараясь не глядеть по сторонам. Он еще не привык, что в его честь ударяют в пол древками алебард, хоть это и было приятно. «Золото, меч, закон и этикет суть четыре камня, на которых стоит государство». Так писал Теотан Уэртский, над трудами которого сюзерен дневал и ночевал.

Врогг раскрыл свой фолиант на нужной странице и с поклоном отступил. Еще вчера Дикон не глядя приложил бы печать, но Медуза-Борн научил не доверять никому, кроме сюзерена и себя. Ричард пробежал глазами опись разобранных дел – все было в порядке. Перо легко скользнуло по бумаге, оставив черно-синий след. Затем пришла очередь сундука.

– Печать наложена. – Юноша отнял перстень, оставив на белом королевском воске надорского вепря. – Да исполнится воля государя!

– Совет окончен, – устало объявил Альдо. – Мы отпускаем геренция и ординаров.

Врогг поклонился и захлопнул книгу, двое гимнетов подхватили вместилище документов за бронзовые ручки, еще двое распахнули двери. Геренций и ликторы вышли следом, за ними потянулись ординары во главе с косым Краклом. Скамьи стремительно пустели – как же мало осталось в Талиге древней крови! Его Величество сжал подлокотники:

– Эории Талига, мы должны сообщить вам весть, которая изрядно нас огорчила. Граф Гонт оказался недостоин своего титула и своих предков. Он был застигнут на месте преступления, его вина полностью доказана.

Преступник подлежит суду и казни, однако мы не можем забыть о былой верности Гонтов и о том, что Удо Борн оказал нам и Талигойе неоценимую услугу, разыскав раненного в бою с войсками узурпатора герцога Окделла. Учитывая ходатайство Его Высокопреосвященства Левия и Ее Высочества Матильды Алатской, мы оставляем Удо Борну жизнь и приговариваем его к пожизненному изгнанию с лишением титула и дарованной нами собственности.

Удо Борн сегодня же навсегда покинет Талигойю, и ни он сам, ни его потомство не пересекут границу под страхом немедленной смерти. Мы же во имя чести эориев велим по возможности избегать разговоров о его преступлении. Герб Гонтов мы передадим ближайшему из потомков казненного узурпаторами Рутгерта Гонта.

И пусть наша мягкость в отношении Удо Борна не станет соблазном для прочих. Тот, кто оскорбит своего короля и поднимет руку на наших верных вассалов, умрет, какими бы ни были его предыдущие заслуги и кто бы за него ни просил. Да будет так, а теперь все, кроме герцога Окделла, свободны.

2

– Гица. – Лаци тщательно подкрутил смоляные усы, сейчас гадость скажет. – Куда ж теперь гици Удо подастся?

– Я ему не бабка, – огрызнулась Матильда, предвкушая хорошую ссору. – Куда захочет, туда и поедет.

– А чего б ему в Сакаци не поехать? – закинул удочку доезжачий. – Да и нам заодно?

Домой хочет. Можно подумать, Оллария, тьфу ты, Ракана поперек горла одному Ласло Надю. Принцесса мотнула стриженой головой не хуже Бочки и уткнулась в присланные внуком побрякушки. Роскошные камни оправили заново, и это было противно. Лучше б тащил как есть: грабеж честнее кражи, недаром о разбойниках песни поют, а ворье на виселицу волокут, никто и не чихнет.

– Гица, – не унимался Ласло, – чего нам тут ловить? На гици Робера напали, гици Удо отъезжает, а мы чего?

– А того, – попыталась объяснить принцесса, – что Альдо не до конца сдурел. Может, одумается еще. Сотвори он с Удо что-то пакостное, уехала б…

– Ой ли, – свел брови доезжачий. Вот ведь зараза, вроде и злится, а глаза что у кота на крыше.

– Чтоб меня Охотнички стоптали, уехала бы!

Альдо, паршивец, это понял, потому и сдал назад. И снова сдаст. Бабка ему нужна, значит, сидеть ей в Талиге и хватать за хвост одной рукой внука, другой – Робера.

– Чтоб друга за подначку прикончить, – не унимался доезжачий, – не сдуреть надо, а взбеситься. Друзьями на Изломе только дурной швыряется.

– А он и есть дурной, – топнула ногой Матильда, – только внук он мне, понял? Сама такое вырастила, сама с ним и сдохну! А ты и вправду отправляйся, надоел!

– Ох, гица шутить мастерица, – в черных глазах вспыхнули искры, – только я от гицы никуда.

– А никуда – терпи! – велела Матильда. Любовник в ответ только головой покачал: терпел, дескать, и буду терпеть. Жаль, ночь далеко. Ее Высочество усмехнулась и высыпала дареное барахло из шкатулки с очередным Зверем. В блестящей кучке сверкнула живая искра. Ройя! Не хуже, чем у братца Альберта. Принцесса взяла холодную звезду двумя пальцами, поднесла к глазам. Краденый камень лип к рукам, к глазам, к сердцу, не отцепишься. Хозяина предал, а к ней пристал! Матильда швырнула ройю в шкатулку и встала.

– Надо дурня этого проводить, а то дороги не будет.

– Проводим, гица, – поддержал Лаци. – Только впятером дорога короче вчетверо. Сама гица, я при гице, да трое гици – Удо с Дугласом да Эпинэ. Крысюк-то его истосковался весь, как бы не околел…

– Отстань! – Доезжачий сверкнул белыми зубами и отстал. Ну и пусть, она тоже отворачиваться умеет. Ее Высочество почесала щеку и уставилась в камин. Надо было в юности удрать с Фереком, а не с Фереком, так с Пиштой или с Шани. В Алати красавцев пруд пруди, но ей белокурый голубок понадобился. Вот и огребла на старости лет!

Что-то скрипнуло, потом еще раз. Лаци ходит легко, даже в сапогах, это паркет рассохся, даром что дворцовый.

– Куда собрался? – Как пляшет огонь… Ему все равно, где гореть. Были б дрова, и ладно.

– На конюшню. – Морда волчья, стал и смотрит, аж затылок горит. – Коней промять.

– Собрался, так иди. – А вот не обернется она. Не обернется, и все!

Лаци улыбнулся, подошел к камину, присел, поворошил угли. Уходить мерзавец не собирался, а вот дверь запирать придется, чует ее сердце. Кочерга еще раз ткнула поленья.

– Хорошо горят, гица. Жарко.

– Жарко, – согласилась Матильда. Сосна, одно слово… Тьфу ты!

Двери надо запирать вовремя, особенно во дворцах. Не запер, сам виноват. Ее Высочество обернулась на стук со всей возможной царственностью. Лаци уже стоял у окна: руки сложен груди, волосы приглажены, вот ведь прохвост!

– Ваше Высочество, прошу меня простстить. – Гимнет-капитан Мевен торопливо преклонил колено. Белая туника с рукавами и лиловым поясом превращала беднягу в какого-то мукомола. – Воля его Величества.

– Что случилось? – Принцесса не укусила визитера исключительно из личного расположения. Мевен был первым талигойцем, понравившимся принцессе без всяких оговорок. Вторым стал Джеймс Рокслей, бедняга…

– Его Величество требует к себе капитана Надя, – сообщил Мевен, – незамедлительно.

– Это еще зачем? – вскинулась Матильда. – А кто меня охранять будет?

Внук может лопнуть на своем троне, от Лаци она не откажется. И от поездок в Ноху тоже.

– Из Дайта прибыли щенки, – понизил голос виконт. – Но я вам ничего не говорил.

– А я не слышала. – Подарок или взятка? Взятка бабке от внука, гаже не придумаешь. – И капитан Надь не слышал. Так ведь?

– Не слышал, – заверил доезжачий. – Только зря осенний помет взяли.

– Много мы с Мупой охотились. – Дайтский щенок… Очень много лап и ушей, и еще нос. Любопытный, мокрый нос. Уши падают на глаза, лапы путаются, передние браво маршируют, задние тянутся за передними, не успевают…

– Если подходящая сучка будет, – предложил Лаци, – можно Мупой назвать.

Мупа… Изгрызенное одеяло, загубленные ковры. Ноги то и дело на что-то налетают, что-то жалобно визжит… И ведь знаешь, что у тебя один щенок, а кажется, четыре. Круглое пятно на спине, вечно виляющий обрубок, девять лет жизни и «сонный камень». Со смерти дайты все и началось, со смерти дайты и избрания Эсперадора, но что же у нее в голове второй день крутится? Что-то, связанное с Левием…

– Кобеля возьму, – отрезала Матильда, отгоняя память о теплом, мягком и неживом на смятой постели, – второй Мупы не будет.

Второго не бывает ничего и никого. Все случается только раз, а теряется навсегда. Потеряла с Эсперадором, с кардиналом не найдешь.

– Его Величество просил поторопиться, – на помнил гимнет. – Нужно успеть к приему.

Если б не Мупа, их бы с внуком не было, а те, кого растоптали в Доре, остались бы живы. Вот тебе и собачья смерть.

– Лаци, – скучным голосом напомнила принцесса, – не забудь промять Бочку.

– Я помню, гица, – заверил доезжачий. – Перековать бы его к зиме!

– Надо – делай. – Уберутся они или нет?!

Ее Высочество сунула кочергу в рыжие огненные вихры. Пятый день празднеств, сколько можно… Хорошо, большие приемы отменили, хотя что это она несет?! Хорошо, что погиб Джеймс, солдаты, музыканты, пришедшие за подарками горожане? Уж лучше б все жили, а Берхайма с «Каглионом» она бы вытерпела, не привыкать!

– Ваше Высочество, – сухопарая гофмейстерина пахла лавандой и усердием, – прибыло платье к Приему Молний. Швеям нужно два часа…

– Не сейчас!

– Ваше Высочество, прием начнется в восемь пополудни. Хозяйка Дома Раканов появляется в цветах чествуемого Дома, а швеи…

– Твою кавалерию, я занята! – взревела Матильда. – Мы заняты! Сейчас мы будем писать брату!

Принцесса подхватила бархатную юбку и выплыла из будуара в приемную. С десяток разноцветных куриц с квохтаньем взлетели с насестов. Пистолет бы сюда, заряженный. Или не заряженный, все равно разбегутся.

Шадов подарок остался в спальне, но отступать было некуда: вернешься, набегут портнихи с булавками. Матильда вздернула подбородок и с деловым видом проследовала в кабинет, где не ждало ничего хорошего, кроме остатков тюрегвизе.

Графин с танцующими журавлями был полон до краев. Жаль, полное имеет обыкновенье становиться пустым. Оглянуться не успеешь, покажется дно, а что останется? Бочка да Ласло, но один лягается, а второй лезет с тем, о чем не спрашивают.

Матильда плюхнулась в здоровенное, обитое кожей кресло, передвинула стопку бумаги, тронула не знавшее чернил перо, глянула на графин, но устояла. Часы с крылатыми девицами отстукивали минуты, приближая обед, в окно лезло зимнее солнце, письмо не писалось, а рядом тосковала тюрегвизе, и не думать о ней становилось все труднее.

3

– Исповедь Эрнани не должна всплыть до суда. – Глаза Альдо были усталыми и злыми. – А я не могу отказать кардиналу в посещении Багерлее. Да уж, удружил нам Агарис с Левием! Голубь Создателей, как же! Явился на Совет, грозил отлучением… Не голубок, а гадюка крылатая. В чем я на стороне Франциска, так в том, что он поставил святош на место.

Дикон говорил с кардиналом только раз. После Доры. Левий выспрашивал, как все было, а потом встал и вышел, бросив с порога несколько злых, несправедливых слов. Позже Ричард узнал, что кардинал отправился к Придду – слов Повелителя Скал ему было мало.

– Альдо, – нерешительно произнес юноша, – нужно поймать доносчика. Того, кто сказал Левию про Удо.

– Попробуй, – выпятил губу Его Величество, – только, грохнув кувшин с медом посреди двора, не удивляйся, что мухи узнали. Салигана ты допрашивал при всех, как уводили Борна, видело полгвардии. Кто-то помчался в Ноху, а враг это или просто дурак, только кошки знают.

– Я понимаю. – Если б сюзерен обвинял, было бы легче. – Я не проследил за слугами, а Удо нужно было вывести через балкон.

– Двух глупостей ты все же не сделал, – сюзерен неожиданно подмигнул, – ты проверил слова Салигана и, главное, никому не показал медузью писанину. Остальное мы переживем.

Черновик манифеста, уведомлявшего, что законным королем Талига является Ворон, регентом – Суза-Муза, а Альдо – Та-Раканом, которому граф жалует право копошения до весны, не видел даже Мевен. Другое дело, что Дик спрятал найденную ветром мерзость из-за оскорблений, а сюзерен прочел в пасквиле много больше. Удо Борн знал про исповедь Эрнани и потому был опасен и при этом неуязвим. Судить – нельзя, а в Багерлее повадился Левий. Остается изгнание…

– Его Высокопреосвященство про исповедь не знает, – выдал желаемое за действительное Дикон, – для него Удо – Суза-Муза.

– Нос в это дело он уже сунул. – Альдо с силой ткнул перо в чернильницу, где и оставил. – Дикон, мы не можем рисковать, Борна нужно убрать из столицы. Немедленно. И сделать это придется тебе.

– Конечно, – пообещал Ричард, понимая, что на похороны Рокслея ему не успеть. Долг есть долг, но Катари он снова не увидит.

– Проводишь мерзавца до Барсины, и назад. Сразу же! Ты мне нужен. Леворукий, хотел бы я послать кого-нибудь другого, да некого.

– Я понимаю, – вздохнул Ричард. – Иноходец ранен, у Дэвида похороны…

– Не в этом дело. – Сюзерен вытащил перо и одни росчерком изобразил летящую птицу. Орлана?! – Ты знаешь про исповедь и остаёшься со мной. Тебе откровения Борна не страшны, а другим?

– Иноходец не предаст, – зачем-то сказал Ричард.

– Безусловно. – Альдо оттолкнул рисунок. – Но лишние печали ему не нужны. Или ты думаешь, он поверит Салигану?

– Нет! – мотнул головой Ричард. – Я тоже не верил, но ведь Нокс нашел и яд, и печати.

– Для Робера это не доводы. – Сюзерен закусил губу. – Признаться, и для меня тоже. Закатные твари, хотел бы я понять, откуда Удо знает то, чего не знает Робер. Понимаешь, о чем я?

– Нет, – честно признался Ричард. Тащиться на ночь в Барсину не хотелось и еще меньше хотелось видеть бывшего друга.

– А ты подумай, – посоветовал сюзерен, заштриховывая распростертые в полете крылья. – Что, если игры Алисы начались с исповеди Эрнани? Чужеземка собралась построить Талигойю без Раканов, и за ней пошли. Штанцлер говорит, Анри-Гийом влюбился в королеву. Чушь! Ты видел ее портрет? До Катарины и то далеко!

Разгляди сюзерен в Катари лучшую из женщин, они могли бы оказаться соперниками, и все равно стало больно. Больно, что Альдо не разбирается в истинной красоте. Вот Марианна его бы наверняка потрясла. После возвращения из Барсины надо зайти к Капуль-Гизайлям. Рассказать новости, предупредить, что не нужно говорить о Борне.

– Догадался? – Мысли сюзерена были далеки от женских прелестей. – Или подсказать?

– Алиса что-то обещала? – брякнул Дик первое, что пришло в голову. Альдо рассмеялся.

– Эпинэ и так имели все. А теперь представь, если б все узнали, кто на самом деле убил Эрнани? Алиса загнала Гийома в угол. И не его одного. Выбор был прост: или она, или кэналлийцы.

– Исповедь была у Алисы? – не очень уверенно спросил Дик. – Эр Август об этом ничего не знает…

– Или не говорит. Если ты выяснишь, как Удо узнал про эту пакость и где она сейчас, тебе цены не будет. Думаю, ему сказал брат перед восстанием. Тебе тогда было пять лет.

– Шесть…

– В таком случае, прочтите вот это. – Вальтер Придд достал и положил на стол какую-то бумагу, над которой склонились четыре головы. Дикон не видел, что на ней написано, но он видел лицо отца.

– Альдо, – прошептал Дик, чувствуя, что у него в груди все обрывается, – я видел исповедь Эрнани! Вальтер Придд показал ее отцу.

– Ваше Величество, – виконт Мевен в сопровождении четырех лиловых гимнетов замер у двери, – посол Гайифской империи ждет уже полчаса.

– Пригласите, – бросил сюзерен. – Нет, постойте. Пока мы принимаем посла, лично отведите Борна к Ее Высочеству… Дикон, не забудь потом досказать про Придда.

4

Шпаги у Борна не было; без оружия и белого гвардейского мундира Удо казался удивительно домашним – впору за ухом почесать.

– Ваше Высочество, – злоумышленник преклонил колено, – счастлив вас видеть.

– А уж как я счастлива, – буркнула Матильда. Желание дать дурню подзатыльник боролось с желанием разреветься. – Явился, значит?

– Явился, – подтвердил Удо, – хоть и под конвоем, зато на целых полчаса.

– А потом? – не поняла Матильда.

– Вон из Великой Талигойи, – ухмыльнулся Суза-Муза, – и горе мне и моим потомкам, если нога наша ступит в пределы.

– А рука? – натужно хохотнул Темплтон. Проводы хуже похорон, на похоронах хотя бы шутить не пытаются.

– Сколько у тебя денег? – пресекла баранью болтовню Матильда. – Не вздумай врать!

– Меня обыскали, – развел руками паршивец. – Корона о моих денежных обстоятельствах осведомлена лучше меня.

Денег нет, это и Бочке ясно. Дать? Удо возьмет. Из вежливости, а потом бросит в первую же канаву и поедет дальше в свое никуда. И Лаци, как назло, нет, чтоб тайком в седельную сумку сунуть.

– Мне нужно обойти посты, – выпалил Мевен. – Дуглас, я преступника на тебя оставлю?

– Оставляй, – кивнул Темплтон, – мы с Ее Высочеством его не выпустим.

– Упустишь, – напомнил Дугласу гимнет-капитан, – не забудь в Багерлее карты захватить, хоть делом займемся.

– Забудете, пришлю, – пообещала закрывшейся двери Матильда, – и карты, и вино.

– Леворукий, – выдохнул Темплтон, проводя рукой по лицу, – выпутались!

– Не ожидал, что отпустят? – повернулся к другу Удо. – Я тоже не ожидал.

– У меня есть тюрегвизе, – торопливо сказала Матильда. – Мы сейчас ее прикончим.

– Тюрегвизе? – присвистнул Суза-Муза. – Моя свобода этого не стоит, хватит вина.

– А тебя не спрашивают. – Ее Высочество лично разлила величайшую из драгоценностей по серебряным стаканам. – Ну, – потребовала она, – рассказывай.

– О чем? – отозвался Удо, глядя в стену между камином и торчащими в углу часами.

– Твою кавалерию, да обо всем, что ты натворил!

– Мне поклясться, что я не трогал Робера? – Будь у Борна на загривке шерсть, она бы встала дыбом. – Извольте, клянусь. Хоть честью, хоть жизнью, хоть Создателем, хоть кошками. Я, Удо из дома Борнов дома Волны, не умышлял против Робера Эпинэ, и не знать мне покоя, если лгу!

– Кончай дурить, – Матильда грохнула початый стакан на стол, – а то пристрелю, ты меня знаешь!

– Знаю. – Лицо Удо окаменело, Придд, да и только. – Потому и ответил. Остальные обойдутся!

– С чего ты взял, что я про Робера спросила? – Вот так смотришь на человека двенадцать лет и не видишь, а он на тебя все это время глядит и тоже ни кошки не понимает.

– Не про Робера? – Удо на мгновенье прикрыл глаза. – Тогда про что?

– Как про что? – удивилась Матильда, разглядывая бузотера поверх серебра. – Про Медузу.

– Но это же просто. – Сквозь лед стремительно пробивалась травка. С желтыми цветочками. – Если б Сузой-Музой не стал я, им бы стал кто-нибудь другой. Дик про медузьи выходки кому только не рассказывал, грех было упустить.

– И когда же тебя осенило? – буркнула принцесса.

– В усыпальнице, – лицо Удо вновь стало жестким, – когда решетку кувалдами разносили, а она кричала.

– Ты тоже слышал?! – вскинулся Дуглас. – Я думал, только я с ума схожу, значит, тогда ты…

– Понял я раньше, – уставился в свой стакан Удо, – то есть понял Рихард…

– Так вот вы о чем у Святой Мартины шептались, – начал Темплтон и оборвал сам себя. – Я еду с тобой. Вместе влипли, вместе и вылипать станем.

– Нет. – Удо и раньше походил на брата, сейчас он стал его отражением, только родинки на щеке не хватало. – Ты останешься. Пока остаются Ее Высочество и Робер. Я бы тоже…

– Куда ты поедешь? – перебила Матильда. – Дуглас, разливай, не копить же.

– Куда? – переспросил Борн. – Для начала в Придду. Альдо не считает север великой Талигойей, значит, я могу туда изгнаться.

– Собрался сдаться Волку? – не очень уверенно спросил Дуглас. – Ты до него не доберешься.

– Захочу, доберусь, – заверил Суза-Муза. – Ноймар не Бергмарк, а Рудольф не дурак.

– А ты хочешь? – Тюрегвизе привычно горчила, последняя память о настоящем доме. – Может, в Сакаци?

– Нет. – Когда смотрят такими глазами, уговаривать бесполезно. – До гробницы Октавии я бы просто сбежал, а сейчас поздно под корягу лезть.

– Ты недоговариваешь. – Темплтон казался обиженным. У Дугласа всегда что на уме, то и на языке, или это было раньше?

– Недоговариваю. – Удо устало улыбнулся. – Все даже Эсперадору на морском берегу вслух не скажешь.

– Адриановы комментарии, – блеснула знаниями Матильда, – их только олларианцы признают.

– Я тоже признаю. – Щека Удо дернулась. – Я после Рихарда много чего признал.

– Ты собирался рассказать про Медузу. – Матильда сунула в руку Темплтону стакан. – И вообще, мы пьем или нет?

– Ваше здоровье, Ваше Высочество, – провозгласил Удо. – Будьте счастливы.

– Обязательно буду, – согласилась вдова. – Удо, можешь без оговорок. Ты заговорил с Альдо по-медузьи, потому что по-человечески он не понимает. Так?

– Он обалдел от короны, – тихо сказал Борн, – я решил вылить на него ведро воды, пока этого не сделали Савиньяки с фок Варзов. Все сложилось один к одному: моя должность, малые обеды, рассказы Дика… Самым трудным было оставить вне подозрений Придда.

– Вассал Дома Волн защищает сюзерена, – буркнул Темплтон, – ну и на кой? Случись что, Спрут тебе поможет, как его папенька Карлу и Эгмонту.

– Это его дело, – отмахнулся Суза-Муза, – я за других прятаться не намерен. Будь хоть какая-то возможность, Дикон обвинил бы Валентина. Окделлу могли поверить.

– Ну и кошки с ним, – скривился Дуглас, – нашел для кого стараться.

– Тебе Салиган нравится? – Удо одним глотком ополовинил стакан. – Нет? А он, между прочим, так же рассудил. Дескать, кошки со мной, зато сам вывернется.

– Сравнил, – не очень уверенно произнес Темплтон, – ты и этот ызарг.

– Спрячься я за Придда, стал бы ызаргом не хуже. – Борн поставил стакан на стол. – Но в уме этой твари не откажешь. Ловко он меня разгрыз.

– Салиган? – выдохнул Дуглас. – Откуда?

– Видел, как перед приемом я возле кагета прогуливался, вот и сложил два и два, а может, и заметил что-то. Картежники многое замечают.

– И решил свалить на Сузу-Музу Робера?

– Решил. – Удо взял графин и ловко разлил остатки. – И удачно, как видите. Взяли меня с поличным, оскорбление величества у меня на носу написано, получается слово изменника против слова вора. Кому верить? Альдо предпочел вора, тем паче у меня еще и яд нашли.

В приемной что-то грохнуло. Опрокинули стул?

– Прошу меня извинить. – Мевен с неподдельным участием смотрел на них с порога. – Господину Борну пора.

– Я понял, – кивнул Удо, поднимая стакан. – Прощайте, Ваше Высочество. Я ваш должник до смерти и дальше.

Она тоже не забудет. Не брата неизвестного ей Карла и сгинувшего в дурацкой схватке Рихарда, а усталого светлоглазого человека, что был рядом, а теперь уходит. Не в Закат и не в Рассвет, а в края, где алатской старухе не место.

– Мевен, – окликнул Дуглас, – четверо – хорошая примета. Выпьете с нами на дорогу?

– Охотно, – поклонился гимнет-капитан. – Но через десять минут мы должны быть на крыльце.

– Будете, – заверил Дуглас, отливая из своего стакана в чистый. – Подумаешь, коридор и пара лестниц.

– Твою кавалерию, – заорала Матильда, – осторожней, это последняя!

– Тогда, – предложил Мевен, – счастливой дороги, и пусть нас никогда не сведет во время боя.

– Напротив, – откликнулся Борн, – пусть сведет. И пусть мы друг друга узнаем. И поймем. Потому что, кроме нас самих, у нас ничего не осталось.

5

– Мы бы не советовали гимнет-капитану пить с государственным преступником. – Альдо, хоть и был вне себя, старался говорить спокойно. – И мы бы не советовали гимнет-капитану пить, когда он на службе.

– Гимнет-капитан пьет с хозяйкой дома Раканов. – Ее Высочество вышла вперед. – И по ее настоянию.

– Мы видим. – Сюзерен был холодней зимней воды. – Мевен, мы понимаем, у вас не было выбора. Поставьте стакан и отправляйтесь исполнять свои обязанности, у вас их достаточно.

– Поставь, – кивнула принцесса, – потом допьешь. Твоя тюрегвизе тебя дождется.