Ложная память Кунц Дин
— Доктор, о боже, здесь…
— Да, я знаю. Человек с огнестрельным ранением. Не вызывайте полицию или «Скорую», Дженнифер. Я сделаю это сам. Вы понимаете?
— Но из него хлещет кровь. Он…
— Успокойтесь, Дженнифер. Никуда не звоните. Я сам им займусь.
С тех пор как Скит ввалился в приемную, прошло меньше минуты. Доктор подумал, что у него есть еще минута, самое большее две, прежде чем тревога из-за того, что он не вызывает медиков, встревожит Дженнифер настолько, что она сама возьмется за дело.
Но больше всего его волновал один вопрос, на который он хотел и не мог получить немедленного ответа: если один человек с четырьмя серьезными пулевыми ранениями смог появиться здесь спустя восемнадцать часов, то разве не мог здесь же оказаться и второй?
Несмотря на свою богатейшую образную фантазию, доктор не смог отчетливо представить правдоподобной картины исхода с побережья раненых Скита и его приятеля. Ему не удавалось воочию увидеть, как они обнимают друг друга за плечи, поддерживают один другого, словно пара пьяных пиратов, возвращающихся на судно после кутежа на берегу. И все же, если обнаружился один, то мог быть и второй, причем второй мог где-то скрываться с дурными намерениями.
Самая неприятная задержка получилась на шестом этаже. Лифт остановился, и кабина открылась, несмотря на то что Марти продолжала нажимать кнопку блокировки дверей. Тучная решительная женщина с туго завитыми серо-стальными кудряшками и лицом портового грузчика устремилась внутрь, отодвинув Дасти, хотя тот преграждал ей дорогу и говорил о чрезвычайной срочности.
— Что за срочность? — Она шагнула одной ногой в кабину, включив тем самым механизм безопасности: теперь дверь не могла закрыться, как бы сильно Марти ни давила на кнопку. — Я не вижу никакой срочности.
— Сердечный приступ. На четырнадцатом этаже.
— Вы не врачи, — с подозрением сказала она.
— У нас сегодня выходной.
— Доктора так не одеваются даже в выходные дни. Так или иначе, я еду на пятнадцатый.
— Тогда входите, входите, — уступил Дасти.
Благополучно оказавшись в кабине, женщина, после того как двери закрылись, нажала кнопку двенадцатого этажа и победоносно взглянула на них.
Дасти был в ярости.
— Я люблю моего брата, леди, и если с ним сейчас что-нибудь случится, я найду вас и выпотрошу, как рыбу!
Та смерила его взглядом с головы до ног и с нескрываемым презрением сказала:
— Вы?
Доктор подхватил со стола «беретту» и уже направился было к двери, как вдруг остановился, вспомнив о стоявшем посреди него прекрасного стола синем мешке.
Независимо от того, что произойдет в ближайшие минуты, в конце концов здесь непременно окажется полиция. И потому, если Скит еще не был мертв, Ариман намеревался прикончить его прежде, чем власти доберутся сюда. Но все равно, обнаружив посреди приемной труп, лежащий в луже крови, полицейские наверняка будут задавать множество самых разнообразных вопросов.
Они могут, хотя бы случайно, заглянуть в другие помещения. А если у них возникнут какие-то подозрения, то они оставят в офисе человека и отправятся за оформленным по всем правилам ордером на обыск.
Согласно закону, они не имеют права заглядывать в истории болезни его пациентов, так что с этой стороны ему нечего опасаться, что они могут обнаружить что-нибудь неприятное для хозяина кабинета. Оставались только его «беретта» и синий мешок.
Пистолет был незарегистрированный, и хотя доктору и не грозило тюремное заключение за владение этим оружием, он не хотел давать повода вообще задавать о нем хоть какие-то вопросы. А заинтригованные полицейские могут даже начать следить за ним, что заставит его в значительной мере отказаться от своего стиля.
Мешок с собачьим дерьмом, конечно, ни в коей мере не является преступной уликой, но это… необычно. Чрезвычайно необычно. Обнаружив его на столе, детективы обязательно станут спрашивать, зачем он принес его в кабинет. А доктор, несмотря на весь свой исключительный ум, не мог сейчас придумать ни одного убедительного ответа на этот вопрос. И они будут очень, очень удивлены.
Он быстро вернулся к столу, выдвинул ящик и положил мешок туда, к самой стенке. Но сразу же сообразил, что если они решат получить ордер на обыск, то найдут мешок и в ящике, а это окажется не менее странным. И вообще, куда бы он ни положил его в своем офисе, даже в корзину для бумаг, мешок вызовет у полицейских невероятное изумление, независимо от того, где они его обнаружат, хоть в корзине для бумаг.
Все эти соображения промелькнули в мозгу доктора за считаные секунды, его мысль была все так же остра, как и в те дни, когда он считался вундеркиндом, но тем не менее он напомнил себе, что время — это маньяк, рассеивающий прах. Быстрее, быстрее.
Его задача состояла в том, чтобы избавиться от «беретты» и кобуры до прибытия полиции, так что он мог, по крайней мере, устранить синий мешок вместе с пистолетом. А это значило, что он должен был сейчас взять его с собой.
По ряду причин, не последней из которых была проблема сохранения своего личного стиля, он не хотел, чтобы Дженнифер видела его с мешком в руках. Кроме того, он мог помешать, если бы пришлось иметь дело с приятелем Скита. Как там назвал его Дасти? Да, Пустяк. Синий мешок наверняка окажется лишним, если Пустяк прячется где-нибудь поблизости и придется от него защищаться.
Быстрее, быстрее.
Он принялся запихивать его во внутренний карман пиджака, но мысль о том, что он может порваться и погубить этот прекрасный костюм от Зегны, оказалась невыносимой. Тогда он тщательно свернул его и засунул в пустую кобуру.
Довольный тем, насколько быстро ему удалось найти решение для всех проблем, и уверенный, что не забыл ни одной детали, которая могла бы повредить ему, Ариман вышел в приемную. «Беретту» он прижимал к боку, чтобы Дженнифер не могла заметить пистолет.
А Дженнифер стояла в открытой двери регистраторской. Широко раскрытые глаза, вся трясется.
— Доктор, он истекает кровью.
Любой дурак сразу же заметил бы, что Скит истекает кровью. Но не мог же он вот так истекать ею все восемнадцать часов подряд и все же добраться сюда.
Доктор, как Дженнифер две минуты назад, опустился на колено около Скита. Внимательно глядя на дверь в коридор, пощупал пульс. Тощий дуралей-наркоман еще жил, но пульс был плохим. Его будет совсем нетрудно прикончить.
Но сначала Пустяк. Или любой другой, кто может там быть.
Доктор подошел к двери, приложил к ней ухо, прислушался.
Ничего.
Медленно, осторожно он приоткрыл дверь и выглянул в коридор.
Никого.
Он перешагнул порог, придерживая дверь, чтобы она не закрылась, и посмотрел направо вдоль коридора, потом налево. Никого нигде не видно.
Конечно, Скита застрелили не здесь, потому что стрельба наверняка привлекла бы к себе хоть какое-то внимание. Никто даже не выглянул из находившегося на противоположной стороне коридора офиса детского психолога доктора Мошлина, этого невыносимого хама и безнадежного тупицы, сочинившего теорию о причинах подросткового насилия, столь же невероятную и неприемлемую, как и его галстуки.
У тайны возникновения Скита здесь, в приемной Аримана, был шанс остаться тайной надолго, если не навсегда, и обеспечить доктору немало бессонных ночей. Но важнее всего сейчас избавиться от всего ненужного.
Ему предстояло вернуться в приемную и приказать Дженнифер вызвать наконец полицию и «Скорую помощь». Пока она будет занята у телефона, он наклонится к Скиту, якобы для того, чтобы оказать ему всю возможную помощь, а на самом деле — чтобы закрыть ему рот и зажать нос. Судя по состоянию этого жалкого дурачка, достаточно будет лишить его дыхания всего на полторы минуты.
Затем быстро выйти в коридор, найти поблизости шкафчик с хозяйственными принадлежностями — к нему должен подходить ключ от двери его приемной — и засунуть оружие, кобуру и синий мешок за коробки с туалетной бумагой. И вынуть все это оттуда после того, как полиция уйдет.
Бросить вызов зубам времени.
Быстрее, быстрее!
Повернувшись, чтобы вернуться в свой офис, он сообразил, что на ковровой дорожке в коридоре не было кровавых пятен, а ведь если Скит шел по коридору с таким кровотечением, с каким лежал посреди приемной, то все эти ковры должны были безвозвратно погибнуть. В тот самый миг, когда его быстрое, как молния, сознание игрока только намеревалось постичь значение этой странной детали, доктор услышал, как за его спиной открылась дверь Мошлина, и съежился в ожидании обычного: «А, вот и вы, Ариман. У вас есть минуточка?» А потом очередное идиотское словоизлияние.
Но последовало не слово — а пулеизвержение. Доктор не слышал ни одного выстрела, но хорошо почувствовал, как по меньшей мере три пули вонзились в него, начиная от поясницы и по диагонали к правому плечу.
Менее изящно, чем ему хотелось бы, он, шатаясь, шагнул в приемную. Упал на лежавшего на полу Скита. С отвращением откатился от тщедушного наркомана. Перевернулся на спину и посмотрел в дверь.
На пороге, придерживая плечом дверь, держа обеими руками бесшумный пистолет, стояла киануфобичка.
— Вы один из роботов, — торжественно сказала она. — Именно поэтому вы совершенно не обращали на меня внимания во время сеансов. Машины не станут заботиться о настоящих людях, таких, как я.
Ариман увидел в ее глазах то всю жизнь внушавшее ему страх качество, которое не заметил прежде: она была одной из «всезнаек», тех девчонок, которые видели его насквозь, которые дразнили его взглядами, самодовольными улыбками и хитро переглядывались у него за спиной, которые знали о нем что-то такое, чего не знал он сам. После того как ему исполнилось пятнадцать и он обрел свой прекрасный облик, «всезнайки», казалось, разучились проникать сквозь его маску, и он перестал бояться их. И вот это…
Он попытался поднять «беретту» и выстрелить в нее, но обнаружил, что его парализовало.
Она нацелила пистолет ему в лицо.
Она была реальностью и фантазией, правдой и ложью, воплощением радости и смертельной серьезности, всем сущим для всех сущих и тайной для самой себя — квинтэссенцией человечества своего времени. Она была выскочкой, разбогатевшей дурой с унылым, как ложка, мужем, но она была и Дианой, богиней луны и охоты, чье бронзовое копье пронзило Майнетт Лаклэнд в палладианском особняке в Скоттсдэйле после того, как та убила из пистолета своего отца и разбила молотком голову матери.
Как весело было тогда, но как невесело сейчас.
- Моя богатая Диана.
- Возьми меня с собой на луну.
- Танец меж звезд.
Патока. Романтические помои. Эпигонство. Недостойно.
«Моя богатая Диана. Я ненавижу тебя, ненавижу тебя, ненавижу тебя. Ненавижу тебя, ненавижу тебя, ненавижу».
— Кончай, — сказал он.
Богиня опустошила обойму ему в лицо, и призрак облетающих лепестков зыбко растаял в цветах и свете луны. И в огне.
Как только они с Дасти выскочили из лифта, Марти сразу же заметила женщину, стоявшую в открытой двери приемной Аримана в дальнем конце коридора. Судя по розовому костюму, напоминавшему работы Шанель, это была та же самая женщина, которая вошла в лифт следом за Скитом. Почти сразу же она шагнула вперед и скрылась из виду.
Марти опрометью летела по коридору — даже Дасти отстал от нее на полшага — и думала при этом о зачарованном Нью-Мексико и двух трупах на дне древнего колодца. О чистоте падающего снега — и всей крови, которую он скрыл. Она думала о лице Клодетты — и сердце Клодетты. О красоте хокку — и отвратительном применении этой красоты. О великолепии зеленых вершин — и пауках, вылупляющихся из яиц под защитой скрученных листьев. Вещи видимые и невидимые. Вещи явные и сокрытые. Мелькнувшая впереди вспышка имела веселый розовый цвет, младенчески розовый цвет, цвет вишневых лепестков, но Марти почувствовала в ней тьму, розовый яд.
И все ее пугающие предчувствия оказались реальностью, когда она, толкнув дверь в приемную Марка Аримана, увидела перед собой два тела, лежащих в лужах крови.
Доктор лежал вверх лицом, но лица у него не было: от опаленных волос поднималась тонкая струйка ядовитого дыма, плоть была истерзана ужасными язвами, скулы раздроблены, на месте глаз зияли кровавые дыры, одна разорванная щека уцелела чуть больше, и казалось, что он хочет усмехнуться.
Лежавший лицом вниз Скит был менее драматической фигурой, но при этом более реальной. Его окружало собственное красное озеро, а сам он был настолько хил, что, казалось, плавал в нем, словно был не человеком, а кучкой тряпья.
Вид Скита потряс Марти даже сильнее, чем она ожидала. Скит, глупышка, вечный мальчик. Такой серьезный и такой слабый, уничтожавший себя с такой страстью, словно стремился доделать то, что случайно не смогла сделать его мать при помощи подушки. Марти любила его, но только теперь поняла, насколько, — и только теперь смогла понять, почему. При всех его ошибках Скит обладал нежной душой и, как и его брат, ее возлюбленный, добрым сердцем. В мире, где добрые сердца попадаются реже алмазов, он был истинным сокровищем, хотя и разоренным, но все же сокровищем. Она не могла заставить себя нагнуться к нему: боялась обнаружить, что он превратился в сокровище, которое «сломано окончательно и ремонту не подлежит».
Не обращая внимания на кровь, Дасти бросился на колени и положил руки на лицо брата, прикоснулся к закрытым глазам, пощупал артерию на шее и вдруг закричал страшным срывающимся голосом, какого Марти никогда не слышала у него:
— Господи Иисусе! «Скорую помощь»! Кто-нибудь, «Скорую»!
Из-за открытой двери регистраторской появилась Дженнифер.
— Я позвонила. Они уже едут. Они сейчас придут.
Женщина в розовом стояла около регистрационного окна. На его полочку она положила автомат, который Скит забрал у мертвого Эрика, и незнакомый пистолет.
— Дженнифер, — сказала она, — вам не кажется, что было бы хорошо убрать это куда-нибудь в сторону до приезда полиции? Вы вызвали полицию?
— Да. Они тоже выехали.
Дженнифер, глядя под ноги, зашла в свою комнату, взяла оружие с окошка и положила на стол.
Может быть, дело было в том, что Скит умирал, может быть, из-за ужасного лица Аримана и разлитой повсюду крови или по какой-то иной причине Марти совершенно не могла представить себе, что же здесь случилось. Скит стрелял в Аримана? Ариман стрелял в Скита? Кто стрелял первым и сколько раз? Положение тел не вносило в происшедшее ни малейшей ясности. А женщина в розовом была настолько спокойна каким-то жутким спокойствием, как будто ей ежедневно приходилось становиться свидетельницей кровавых перестрелок, и это, похоже, говорило о том, что она играла во всем случившемся какую-то таинственную роль.
Женщина прошла в наименее забрызганный кровью угол комнаты, вынула из сумочки сотовый телефон и набрала номер.
Из-за окна донеслись чуть слышные звуки сирен. Они быстро приближались, их пронзительные вопли, искаженные расстоянием и топографией, казались не механическими, а скорее животными, какими-то странно доисторическими; так, наверно, могли орать птеродактили, налетая на добычу.
Дженнифер торопливо подошла к входной двери, открыла ее и подложила в угол небольшой резиновый клинышек, чтобы дверь не могла закрыться.
— Помогите мне переставить эти стулья в другое место, чтобы у врачей, когда они приедут, было побольше места, — обратилась она к Марти.
Марти была рада, что для нее нашлось занятие. Ей казалось, что она стоит на осыпающемся под ногами краю бездонного обрыва. А помогая Дженнифер, она получала шанс отступить от пропасти.
Отведя телефонную трубку от лица, женщина в розовом сделала Дженнифер комплимент:
— Вы производите прекрасное впечатление, юная леди.
Девушка окинула ее каким-то странным взглядом:
— Э-э, благодарю вас.
К тому моменту, когда последний стул и маленький столик переместились в коридор, сирены, звук которых непрерывно нарастал, одна за другой затихли. Помощь уже ехала к ним в лифтах.
Женщина в розовом громко сказала в свой сотовый телефон:
— Может быть, хватит кудахтать, Кеннет? Для юриста, получающего хорошие деньги, вы несколько глуповаты. Мне понадобится самый лучший адвокат, специализирующийся по уголовным делам, и он понадобится мне немедленно. Берите дело в свои руки и сделайте то, что я сказала.
Женщина закончила разговор и улыбнулась Марти.
Потом она вынула из сумки карточку и протянула ее Дженнифер.
— Полагаю, что вам придется искать работу. Я могла бы найти занятие для такой компетентной юной леди, если вас это заинтересует.
Дженнифер замялась, но потом все же взяла карточку.
Стоя на коленях в луже крови, возлюбленный муж Марти нежными движениями отводил волосы Скита, норовившие закрыть его белое как снег лицо. Он тихо разговаривал с братом, хотя Малыш, казалось, вовсе не слышал его. Дасти говорил о давно прошедших днях, о делах, которыми они занимались детьми, о шутках, которыми они забавлялись, открытиях, которые они совершали вместе, о побегах, которые они затевали, о мечтах, которыми делились друг с другом.
Марти услышала в коридоре шаги бегущих людей, грохот тяжелых ботинок медиков из отдела пожарной охраны, и в ней на краткий миг промелькнула безумная, но изумительная надежда, что, когда они ворвутся сюда через открытую дверь, среди них она увидит Улыбчивого Боба.
ГЛАВА 76
Из хаоса в еще больший хаос. Слишком много незнакомых лиц, и слишком много голосов, говорящих одновременно; медики и полицейские ведут торопливые шумные переговоры о юрисдикции живых и мертвых. Если бы неразбериха была хлебами, а подозрения — рыбами, то не потребовалось бы никаких чудес для того, чтобы накормить многолюдную толпу.
Растерянность Марти еще усилилась после того, как стала известна потрясающая новость: в обоих, и в Скита, и в Аримана, стреляла женщина в розовом костюме от Шанель. Она сама призналась в этом, потребовала, чтобы ее арестовали, и не стала сообщать никаких дополнительных подробностей, лишь сетовала на отвратительный запах от сожженных волос доктора.
Скит лежал на каталке; постороннему взгляду он, пожалуй, показался бы мертвым. Его сопровождали четверо могучих медиков в белом, их одежды странно сияли во флуоресцентном освещении коридора, словно они были футбольными полузащитниками, взятыми на небеса, а теперь вернувшимися сюда в самых модных ангельских облачениях. Один несся впереди, чтобы вызвать и задержать лифт, второй направлял, третий подталкивал, а четвертый бежал рядом, держа в высоко поднятой руке бутылку капельницы. Они так стремительно и плавно увезли Скита, что Марти даже показалось, будто ни колеса, ни их ноги на самом деле не прикасаются к полу, как если бы они летели вдоль коридора, не для того, чтобы доставить раненого человека в больницу, а чтобы проводить бессмертную душу в куда более дальний путь.
Дасти был очищен от подозрений словами Дженнифер и, конечно, сдержанным признанием леди в розовом, и полицейские разрешили ему сопровождать брата. Он обнял Марти за плечи, на мгновение крепко прижал к себе, поцеловал и побежал вслед за каталкой.
Она провожала его взглядом до тех пор, пока он не свернул в нишу к дверям лифтов, а потом заметила, что от его рук на ее свитере остались слабые кровавые отпечатки. Охваченная неудержимой дрожью, Марти обхватила себя руками, закрыв ладонями эти ужасные красные печати, словно надеялась, что, прикасаясь к этим бесформенным оттискам, она будет вместе с Дасти и Скитом и сможет подкрепить себя их силой и дать им свою.
Марти пришлось задержаться. Полиция Малибу связалась, хотя и слишком поздно, с полицией Ньюпорта, и детективы заподозрили возможную связь между стрельбой в приемной психиатра и смертью Эрика Джэггера от арбалетной стрелы. Марти и Дасти, естественно, были свидетелями в одном случае, а возможно, и в обоих. Детектив уже выехал в больницу, чтобы допросить Дасти там, но полиция решила, что первоначальный допрос по крайней мере одного из свидетелей следует провести не откладывая, прямо на месте происшествия.
Полицейский фотограф, эксперты-криминалисты, представители управления коронера[64], детективы, дружно жалуясь, что место преступления не удалось сохранить в неприкосновенности, скрупулезно исследовали помещение. Ведь, несмотря на то что розовая леди во всем призналась, она позднее могла бы, конечно, отказаться от своих слов или заявить, что полицейские запугивали ее.
Дженнифер допрашивали за ее рабочим столом в регистраторской, но Марти пришлось в обществе двоих вежливых и разговаривавших тихими голосами детективов пройти в кабинет Аримана. Один из них сел рядом с нею на диван, другой расположился в кресле напротив.
Снова оказавшись в этом лесу красного дерева из своих ночных кошмаров, где властвовал Человек-из-Листьев, Марти испытала странное чувство. Ей казалось, что он все еще остается здесь, хотя он был мертв. Она скрестила руки на груди, левая рука на правом плече, правая рука на левом, и прикрыла своими пальцами красные следы пальцев Дасти.
Детективы заметили ее движения и спросили, не хочет ли она вымыть руки. Они не понимали ее. Но она только отрицательно помотала головой.
И тогда она начала рассказывать. Слова лились из нее безостановочно, неудержимо, как те опавшие листья из ее хокку, влекомые неодолимым западным ветром. Она не опускала никаких деталей, насколько бы фантастическими или невероятными они ни были, — за исключением того, что, рассказывая об истории семей Глисонов и Бернардо Пасторе, она не упомянула о встрече и борьбе с Кевином и Захарией в снежной ночи.
Она была готова к недоверию, и оно проявилось в косых взглядах и открыто высказанных сомнениях, хотя, как ей казалось, даже сейчас, по горячим следам происшедшего, можно было заметить в случившемся немало, странностей, которые должны были подкрепить ее утверждения и придать им по крайней мере некоторую степень достоверности.
Рой Клостерман услышал одно из первых сообщений о трагедии по радио и сразу же приехал на место происшествия из своего офиса, который находился на расстоянии всего нескольких миль. Она узнала, что он разговаривал в коридоре с полицейскими после того, как одного из допрашивавших ее детективов вызвали из кабинета, а по возвращении тот оказался настолько ошарашен, что не удержался и сказал, что Клостерман полностью подтверждает ее показания.
А потом возник вопрос с так и не выстрелившей «береттой», зажатой в мертвой руке Аримана. Быстрая компьютерная проверка регистрации пистолетика не выдала ни одного сообщения о том, чтобы его когда-либо покупал покойный психиатр или кто-то вообще. Кроме того, Ариман никогда не получал в графстве Оранж лицензии на владение оружием. Эти открытия нанесли некоторый ущерб его облику честного, законопослушного гражданина.
Возможно, полицейские окончательно поверили в то, что имеют дело с беспрецедентным, не имеющим никаких аналогий во всей криминальной летописи Южной Калифорнии, случаем, когда обнаружили в наплечной кобуре доктора мешок с фекалиями. Вероятно, сам Шерлок Холмс испытал бы немалые затруднения в изобретении логического обоснования происхождения этой потрясающей находки. Сразу же возникли предположения о психической неуравновешенности убитого; синий мешок упаковали, опечатали и отправили в лабораторию, а потрясенные полицейские принялись спорить по поводу пола и расы того человека, существа или мистического явления, которое произвело этот образец.
Марти опасалась, что не сможет вести машину, но, сев за руль, выяснила, что эти страхи были напрасными, и безо всяких осложнений доехала до больницы. Она не стала мыть руки, пока не нашла Дасти в комнате ожидания рядом с операционной и не узнала, что Скит перенес операцию, продолжавшуюся три часа, что он находится в критическом состоянии, но пока жив.
Даже после этого, в женской уборной, Марти в полупаническом состоянии чуть не бросила смывать кровь с рук. Она боялась, что таким образом лишит себя таинственной связи со Скитом, не сможет дольше поддерживать его душу силами своей души. Она сама удивилась этой суеверной истерике. Однако, пережив столкновение с дьяволом, она, возможно, имела основания быть суеверной. И все же, напомнив себе о том, что дьявол мертв, она тщательно и неторопливо вымыла руки.
Вскоре после одиннадцати ночи, спустя более чем семь часов после того, как Скита доставили в больницу, он пришел в сознание. Малыш был в здравом уме, хотя и очень слаб. Им разрешили на две-три минуты зайти к больному. Этого времени хватило, чтобы сказать то, что было необходимо, те самые простые слова, которые все, кто приходит в послеоперационную палату, говорят лежащим там своим родным, те самые простые слова, которые значат больше, чем советы всех докторов, чем все остальные слова на свете: мы любим тебя.
Они провели эту ночь у матери Марти, которая кормила их хлебом собственной выпечки и овощным супом, сваренным собственными руками, а к тому времени, когда они в субботу утром вернулись в больницу, состояние Скита называли уже не критическим, а просто тяжелым.
Насколько большое место этой истории предстояло занять среди национальных новостей, можно было заключить хотя бы из того, что две бригады телевизионщиков и три газетных репортера провели ночь под открытым небом около больницы, ожидая прибытия Марти и Дасти.
Вооружившись ордером на обыск, полиция потратила три дня на доскональное обследование просторного жилища Марка Аримана. Сначала в нем не удалось найти ничего странного, кроме принадлежавшей психиатру огромной коллекции игрушек, и в разгар первого дня обыска его участникам казалось, что он, скорее всего, закончится бесславным провалом.
Особняк был оснащен сложной автоматизированной системой управления. И довольно скоро полицейские компьютерщики взломали защитные коды, которые должны были гарантировать Ариману, что никто, кроме него, не сможет получить полного доступа ко всем возможностям системы. Вскоре обнаружилось, что в доме имеется шесть потайных сейфов различных размеров.
В первом из них, скрытом за сикоморовой панелью кабинета, не обнаружилось ничего, кроме финансовых документов.
Второй, в гостиной хозяина, был значительно больше и содержал в себе пять пистолетов и два автомата «узи». Ни один из них не был зарегистрирован на имя Марка Аримана и не был никак связан ни с одним из имевших лицензии торговцев оружием.
Третий сейф представлял собой небольшой ящик, хитро скрытый за камином в спальне владельца дома. Там полиция обнаружила еще один пистолет, десятизарядный «Таурус РТ-111 миллениум» с пустой обоймой, из которого, судя по всему, сравнительно недавно стреляли.
Но гораздо больший интерес у криминалистов и зрителей новостей вызвала вторая находка из этого же сейфа: герметически запечатанный стеклянный сосуд, внутри которого плавали в растворе химического фиксатива два человеческих глаза. На крышке был наклеен ярлычок с аккуратной надписью от руки печатными буквами. Это было подобие хокку:
- Глаза отца, колба моя.
- Голливудский король слез.
- Я предпочитаю смех.
Волнение в средствах массовой информации превратилось в шторм.
Дасти и Марти больше не могли оставаться в доме Сабрины, который уже в течение нескольких дней подвергался непрерывной осаде корреспондентов.
На третий день была обнаружена коллекция видеозаписей, находившаяся в хранилище, не отмеченном в карте сейфов домашней автоматизированной системы. О нем удалось узнать благодаря подрядчику, который явился в полицию, чтобы сообщить, что он проводил дополнительные работы в здании уже после того, как оно было приобретено доктором Ариманом. Кассеты оказались любимыми сувенирами доктора, воспоминаниями о его наиболее опасных играх; среди них оказалась и душераздирающая видеозапись Сьюзен и ее мучителя, снятая камерой, спрятанной под плющом рядом с бронзовой вазой в ее спальне.
Шторм в средствах информации сменился яростным ураганом.
Дела малярной фирмы вел Нед Мазервелл, а Марти и Дасти жили то у одних, то у других друзей, держась вне поля зрения людей с микрофонами и телекамерами.
Единственным происшествием, потеснившим экстравагантного Аримана с первого места среди общенациональных новостей, было безумное нападение на президента Соединенных Штатов во время приема в Бель-Эйр и последовавшая гибель злоумышленника — суперзвезды киноэкрана — от рук разгневанных агентов секретной службы, которым не досталось занятия в операции по спасению и сохранению президентского носа. Но уже менее чем через двадцать четыре часа после этого экзотического скандала стало известно, что суперзвезда был знаком с Марком Ариманом и, более того, совсем недавно проходил курс лечения от наркотической зависимости в клинике, принадлежавшей главным образом Ариману.
Ураган, бушевавший в средствах информации, превратился в катаклизм столетия.
В конце концов шторм исчерпал себя, потому что в природе этих странных времен заключен феномен, согласно которому любое преступление, невзирая на то, сколь оно беспрецедентно и ужасно, неизбежно сменяется другим, еще более отвратительным.
К концу весны Скит практически выздоровел и чувствовал себя лучше, чем когда-либо за несколько минувших лет. Леди в розовом по собственной инициативе открыла на имя Скита счет в размере один и три четверти миллиона долларов (после уплаты налогов), и выздоровевший Малыш решил на несколько месяцев оставить свою малярную профессию, чтобы отправиться путешествовать и подумать о будущем.
Скит и Пустяк Ньютон вместе выработали маршрут, первым пунктом которого был город Роузвилл в Нью-Мексико, а далее следовали другие места, где особенно часто замечали НЛО. Теперь, когда Скит вновь получил водительские права, они с Пустяком могли подменять друг друга за рулем нового передвижного дома Скита.
Розовая леди заявила, что Марк Ариман «промыл» ей мозги и подверг сексуальным издевательствам, и ей пришлось прибегнуть к оружию в порядке самообороны. Она уверяла, что Скит случайно попал под ее первый выстрел. После ожесточенных дебатов в офисе районного прокурора она была обвинена в убийстве и освобождена под залог. К лету в публике стали заключаться пари на крупные суммы, что ей вообще не придется предстать перед судом. Ну а если бы ее все же притащили в суд, то какое жюри смогло бы признать ее виновной после ее появления на знаменитейшем ток-шоу из всех бывших и будущих ток-шоу, в финале которого великолепная Опра поцеловала ее и сказала: «Вы изумительны, девочка», а весь битком набитый зал плакал навзрыд.
Дерек Лэмптон-младший был героем в течение недели и появлялся в передачах национальных новостей, демонстрируя искусство стрельбы из арбалета. В ответ на вопрос, кем он хочет стать, Младший ответил: «Астронавтом», и это вовсе не казалось детской романтической мечтой, поскольку он учился не менее чем на «четыре», проявлял явный талант к наукам и уже учился летать на самолете.
В середине лета институт Беллона Токлэнда, что в Санта-Фе, доказал свою полную непричастность к странным экспериментам Марка Аримана по управлению сознанием людей. Утверждения о том, что он работал на институт или был каким-то образом связан с ним, были категорически опровергнуты.
— Он был антиобщественным типом, человеконенавистником, — заявил директор института, — и жалким самовлюбленным человеком, бездарным популяризатором психологических теорий, и, желая придать себе больше весу в глазах общества, говорил о своей причастности к престижной работе нашего учреждения, прославившегося своим крупным вкладом в дело мира.
Хотя содержание и методы исследований, проводившихся в институте, были многократно описаны в самых различных средствах информации, ни из репортажа в «Нью-Йорк таймс», ни из статьи в «Нейшнл инквайерер» нельзя было понять, чем же все-таки он занимается.
Марти расторгла контракт на разработку новой компьютерной игры по мотивам «Властелина Колец». Она все так же любила Толкиена, но ей хотелось заняться чем-нибудь реальным. Дасти предложил ей присоединиться к его бригаде маляров, и некоторое время она работала вместе с ним. Дело было достаточно реальным, чтобы она почувствовала в своих мускулах восхитительную боль. К тому же оно дало ей время подумать.
Операция по восстановлению президентского носа прошла успешно.
Нед Мазервелл продал три своих хокку в литературный журнал.
Летом Марти и Дасти время от времени посещали три кладбища, где Валет с удовольствием обнюхивал камни. На первом они несли цветы к могиле Улыбчивого Боба. На втором они несли цветы Сьюзен и Эрику Джэггер. На третьем они несли цветы Доминик, сводной сестре Дасти, которую тот никогда не видел.
Клодетта утверждала, что потеряла единственную карточку своей крошечной дочери. Возможно, это было правдой. А возможно, она не хотела, чтобы карточка была у Дасти.
Каждый раз, когда Дасти описывал нежное личико Доминик, как он запомнил его по той фотографии, Марти спрашивала себя, не могло ли случиться так, что этот младенец, если бы ему позволили жить, изменил бы судьбу Клодетты. Не могло ли случиться так, что, терпеливо ухаживая за ни в чем не повинным больным ребенком, Клодетта изменилась бы душою, почувствовала бы значение сострадания и смирения? Хотя было трудно представить себе, что ребенок с болезнью Дауна, расчетливо зачатый в нечестивом союзе Аримана и матери Дасти, мог оказаться тайным благословением. Вселенная видела даже более странные примеры, которые при внимательном рассмотрении оказывались исполненными глубочайшего смысла.
В конце июля книга «Учитесь любить себя» продолжала занимать пятое место в списке бестселлеров научной и научно-популярной литературы, который публиковала «Нью-Йорк таймс». Она пребывала в нем уже более ста недель.
В начале августа Скит и Пустяк позвонили из штата Орегон. Им удалось сделать фотографию снежного человека, и они отправили ее спецпочтой.
Фотография была расплывчатой, но интригующей.
К концу лета Марти решила принять наследство, которое досталось ей по завещанию Сьюзен Джэггер. После ликвидации активов, в частности, продажи дома на полуострове Бальбоа, образовалась существенная сумма. Сначала она не хотела брать оттуда ни единого пенни: эти деньги казались ей кровавыми. Но потом она поняла, что может использовать их, чтобы осуществить мечту, которую лелеяла с детства, перевести назад часы и выбрать в жизни ту дорогу, от которой по дурацким причинам так долго отворачивалась. Сьюзен ни разу не выпало шанса перевести часы и стать скрипачкой, о чем она мечтала ребенком, и Марти показалось справедливым использовать этот подарок умершей подруги для того, чтобы повернуть свою жизнь в верное русло.
Поскольку Марти была прилежной студенткой, то ей потребовалось не так уж много лет для того, чтобы закончить ветеринарный колледж и почти одновременно открыть собственную лечебницу и приют для искалеченных кошек и собак. От наследства осталось не так уж много, но немного и потребовалось. К счастью, ее ветеринарная практика вполне возмещала расходы на спасение животных, и оставалось еще почти столько же, сколько Дасти зарабатывал покраской домов.
Вечеринка была устроена в их новом доме в Короне-дель-Мар, который был восстановлен спустя несколько лет на пепелище старого. Новое жилище во всех мелочах походило на утраченный дом; даже окрашено оно было точно так же, хотя Сабрина и зудела все время, что, мол, такой дом годится только для клоунов.
Из родных Дасти на вечеринку был приглашен только Скит. Он пришел со своей женой Жасминой и трехлетним сыном Фостером, которого все называли Стрекотунчиком.
Пустяк и его жена Примроуз — она была старшей сестрой Жасмины — притащили огромное количество брошюр, посвященных тому предприятию, которое они организовали вместе со Скитом. «Путешествия по загадочным явлениям» процветали. Если кому-то хотелось пройтись по следам снежного человека, увидеть наяву наиболее известные места в континентальных Соединенных Штатах, где инопланетяне похищали людей, побывать в домах с привидениями или пройти теми путями, по которым ходит Элвис Пресли в странствиях по стране после своей предполагаемой смерти, то в этом могли помочь только «Загадочные явления».
Нед Мазервелл пришел со своей подругой по имени Спайк и подписанными экземплярами последней книги своих хокку. По его словам, поэзия приносила мало денег, уж конечно, недостаточно для того, чтобы бросить малярное дело, которым он зарабатывал себе на жизнь, зато давала удовлетворение. Кроме того, он обрел вдохновение в своей повседневной работе: его новая книга называлась «Кисти и лестницы».
Луанна Фарнер, новообретенная бабушка Скита, с которой он познакомился несколько лет назад, во время своего первого путешествия с Пустяком, приехала из Каскада, штат Колорадо, и привезла с собой собственноручно испеченный банановый хлеб. Это была изумительная леди, но, пожалуй, главное ее достоинство заключалось в том, что никто не мог найти в ней ничего, хоть отдаленно похожего на ее сына, Сэма Фарнера, то есть Холдена Колфилда-старшего.
Рой Клостерман и Брайен пришли со своим черным лабрадором Шарлоттой. Но на вечеринке было много и других собак. К столу четвероногих было подано три перемены из лучших произведений изготовителей собачьих яств, а Валет оказался щедрым хозяином и делился с гостями даже бисквитами с орехами рожкового дерева.
Из Санта-Фе прилетели Чейз и Зина Глисон. Они привезли с собой большие связки красного перца чили и множество других юго-западных сокровищ. Разрушенные злобной клеветой репутации матери и отца Чейза были полностью восстановлены, и к настоящему времени ни у одного из бывших учеников школы «Зайчик» не проявлялось никаких ложных воспоминаний о якобы имевших место преступлениях.
Поздно ночью, когда гости разошлись, три члена семейства Родс, со всеми их восемью ногами и одним хвостом прижались друг к другу в огромной кровати. С учетом преклонного возраста Валету наконец предоставили некоторые права на вольное обращение с мебелью, в том числе и пребывание в кровати до тех пор, пока это устраивает хозяев.
Марти лежала на спине, а Валет растянулся поперек ее ног, и она чувствовала благородную пульсацию его большого сердца близ своих лодыжек. Дасти лежал на боку рядом с нею, и неторопливый размеренный ритм его сердца отдавался в ее руке.
Он поцеловал ее в плечо, и в шелковистой теплой темноте она сказала:
— Если бы только это могло длиться вечно.
— Это будет вечно, — пообещал он.
— У меня есть все, о чем я когда-либо могла мечтать, кроме дорогой подруги и отца. Но, знаешь что…
— Что?
— Я люблю свою жизнь не потому, что она похожа на мечту, а потому, что она реальна. Все наши друзья, всё, что мы делаем, где бываем… В моих словах есть хоть какой-то смысл?
— Еще какой, — заверил Дасти.
В ту ночь ей снился Улыбчивый Боб. Он был одет в свою черную робу с двумя светоотражающими полосами вдоль рукавов, но не шагал сквозь огонь. Они шли рядом по склону холма под голубым летним небом. Он говорил, что гордится ею, а она просила прощения за то, что была не настолько храброй, каким был он. А он упорно доказывал, что она храбра настолько, насколько это вообще можно представить, и что ничего, пожалуй, не могло принести ему больше радости, чем знание о том, что в течение будущих лет ее добрые сильные руки будут приносить покой и исцеление самым невинным существам в этом мире.
Когда она пробудилась от этого сна среди ночи, присутствие отца, которое она ощущала во тьме, оставалось столь же реальным, как похрапывание Валета, столь же реальным, как рука Дасти у нее под головой.
Читать бесплатно другие книги:
