Ультиматум Борна Ладлэм Роберт

Префонтейн вышел из дверей терминала бостонского аэропорта «Логан» на заполненную людьми площадь перед аэровокзалом и поднял руку, чтобы остановить такси. Но, оглядевшись, он опустил руку и встал в очередь — все изменилось за прошедшие тридцать лет. Все, включая аэропорты, превратилось в закусочные; приходилось стоять в очереди за порцией третьесортного жаркого, это же относилось и к такси.

— Отель «Риц-Карлтон», — сказал судья водителю.

— У вас нет багажа? — поинтересовался тот. — Ничего, кроме этой маленькой сумки?

— Нет, нету, — отозвался Префонтейн, и, не удержавшись, добавил. — Мой гардероб всегда ждет меня там, куда я приезжаю.

— Вот это жизнь, — сказал таксист, вытаскивая из волос огромную расческу с редкими зубьями и направляя машину в общий поток.

— У вас забронирован номер, сэр? — спросил портье в смокинге из-за конторки отеля «Риц».

— Полагаю, это сделал один из моих поверенных. Меня зовут Скофилд, судья Верховного суда Вильям Скофилд. Мне бы не хотелось думать, что в «Рице» так небрежно относятся к предварительным заказам, особенно сейчас, когда все кричат о защите прав потребителей.

— Судья Скофилд?.. Я уверен, это где-то здесь, сэр.

— Я специально попросил апартаменты «3-С», я уверен, посмотрите по своему компьютеру.

— «3-С»… этот номер забронирован…

– Что?

— Нет, нет, я ошибся, господин судья. Они еще не прибыли… То есть, я хотел сказать, что это ошибка… они в другом номере.

Администратор яростно застучал по своему звонку.

— Коридорный, коридорный!

— Это ни к чему, молодой человек, я путешествую налегке. Просто дайте мне ключ и скажите, куда идти.

— Слушаюсь, сэр!

— Надеюсь, в моем номере найдется несколько бутылок приличного виски, а?

— Если их там нет, то мы их доставим, господин судья. Какие сорта предпочитаете?

— Хорошую хлебную водку, хороший бурбон и хороший бренди. А вино — это для слабаков, верно?

– Так точно , сэр. Сию минуту, сэр!

Двадцать минут спустя, умывшись и со стаканом в руке, Префонтейн снял трубку и набрал номера доктора Рэндольфа Гейтса.

— Резиденция Гейтса, — произнес женский голос.

— Брось, Эди, я бы узнал твой голос даже под водой, а ведь прошло почти тридцать лет.

— Ваш голос мне тоже знаком, но я никак не могу вспомнить, кому он принадлежит.

— Скажем, одному неотесанному ассистенту профессора из юридической академии, который сильно допекал твоего мужа, что, впрочем, производило на него небольшое впечатление, и это хорошо, потому что я, в конце концов, оказался за решеткой. Я был первым из местных судей, которого отстранили от дел, — к тому же, совершенно справедливо.

– Брендан? Боже правый, это ты! Я никогда не верила тому, что о тебе говорили.

— Поверь, дорогая, это правда. Но сейчас мне нужно поговорить с лордом Гейтским. Он дома?

— Наверное, хотя не могу сказать наверняка. В последнее время он мало со мной общается.

— Отношения разладились, моя милая?

— Я хотела бы поговорить с тобой, Брендан. У него появились проблемы, о которых я ничего не знала.

— Знаю, Эди, и мы обязательно с тобой о них поговорим. Но в данный момент мне необходимо поговорить с ним. Прямо сейчас.

— Я вызову его по интеркому.

— Эдит, не говори ему, что это я. Скажи, что звонит человек по имени Блэкбурн с острова Монтсеррат в Карибском море.

— Что?

— Эди, дорогая, делай, как я говорю. Это для его же блага, впрочем, и для твоего тоже — возможно, даже больше для твоего, по правде говоря.

— Брендан, он себя неважно чувствует.

— Я знаю. Давай попробуем ему помочь. Позови его к телефону.

— Подожди.

Тишина тянулась невыносимо долго, пока через две минуты, больше похожие на два часа, на другом конце линии не послышался раздраженный голос Рэндольфа Гейтса.

— Кто вы? — прошипел знаменитый адвокат.

— Расслабься, Рэнди, это Брендан. Эдит не могла меня вспомнить, а я сразу узнал ее голос. Ты счастливчик.

— Чего тебе нужно? Что ты там наплел про Монтсеррат?

— Видишь ли, я только что оттуда…

– Что?

— Я подумал, что пора взять отпуск.

– Быть того не может!.. — в шипении Гейтса появились панические нотки.

— Да что ты, еще как может, и в связи с этим вся твоя жизнь скоро изменится. Так получилось, что я встретился с одной женщиной и ее двумя детьми, которыми ты интересовался, помнишь? Это занимательная история, и я хотел бы поведать ее тебе во всех очаровательных подробностях… Ты помогал подготовить их убийство, Дэнди-Рэнди, а это табу. Строгое табу.

— Я не знаю, о чем ты говоришь! Я никогда не слышал ни про Монтсеррат, ни про какую женщину с двумя детьми. Ты безнадежный сопливый алкоголик, и я буду отрицать твои бредовые заявления, как пьяные фантазии осужденного преступника.

— Хорошо сказано, господин адвокат. Но отрицание моих заявлений вряд ли тебе поможет. И причина этому в Париже.

– В Париже?..

— Один человек из Парижа, тот, кого я считал вымышленным персонажем, но убедился, что это не так. Немного не ясно, как все произошло, но на Монтсеррат случилась странная вещь. Меня спутали с тобой.

— Тебя… что? — Гейтса было едва слышно, его тонкий голос дрожал.

— Вот-вот. Странно, не правда ли? Полагаю, что, когда этот человек из Парижа пытался дозвониться тебе в Бостон, кто-то сообщил ему, что твоя имперская особа изволила куда-то отбыть, и так началась эта путаница. Мы оба блестящие юристы, оба имеем некоторое отношение к этой женщине с ее двумя детьми, и тот господин из Парижа решил, что я — это ты.

– И что произошло?

— Успокойся, Рэнди. Сейчас он, скорее всего, полагает, что ты мертв.

– Что?

— Он пытался убить меня — то есть тебя. За неповиновение.

— О, Боже!

— Так что, если он узнает, что ты жив и отлично себя чувствуешь в Бостоне, он не допустит второго промаха.

– Господи Иисусе!

— Но еще можно найти выход, Дэнди-Рэнди, поэтому ты должен со мной встретиться. Кстати, я чисто случайно остановился в том же номере «Рица», в котором жил ты, когда я приходил к тебе . Апартаменты «3-С», нужно всего лишь подняться на лифте. Приезжай через полчаса, и помни, что я не терплю клиентов, которые опаздывают, потому что я очень занятой человек. Да, мой гонорар составляет двадцать тысяч долларов в час, так что не забудь деньги, Рэнди. Много денег. Наличными.

Он готов, решил Борн, внимательно изучив свое отражение в зеркале и оставшись довольным тем, что увидел. Последние три часа он провел в подготовке к поездке в Аржентоль, в ресторан «Le Coeur du Soldat», этот пункт сбора и отправки донесений для «черного дрозда», Карлоса Шакала. Хамелеон оделся так, чтобы соответствовать той обстановке, в которой ему предстояло оказаться; одежда была простая, лицу и телу тоже надлежало придать соответствующие черты. Для решения первой задачи потребовался поход по «сэкондхендам» и ломбардам Монмартра, где он нашел потертые брюки и французскую армейскую рубашку, и такую же потертую нашивку, которая указывала на то, что ее обладатель являлся раненным в бою ветераном. Решение второй задачи представляло более сложную проблему, для этого пришлось перекрасить волосы, отрастить суточную щетину и сделать еще одну повязку, на этот раз вокруг правого колена. Повязка получилась такой тугой, что Борн вряд ли бы теперь забыл о том, что для полной иллюзии необходимо прихрамывать. Его волосы и ресницы приобрели тусклый рыжий оттенок — выглядели они грязными и всклокоченными, что как нельзя лучше соответствовало новому окружению, а именно дешевому отелю в Монпарнасе, где заветным желанием администрации было как можно реже общаться со своими постояльцами.

Его раненая шея теперь скорее вызывала раздражение, чем доставляла серьезные неудобства, — либо он постепенно привыкал двигать ей осторожно и с усилием, либо начал работу таинственный процесс заживления. А неестественность движений в настоящий момент даже не являлась помехой; скорее наоборот, она была преимуществом. Разочаровавшийся в жизни инвалид войны, забытый сын Франции, получивший два ранения. Джейсон засунул пистолет Бернардина в карман брюк, проверил деньги, ключи от машины, охотничий нож в чехле — последний был куплен в магазине хозтоваров и висел на ремешке под рубашкой. После этого Борн заковылял к двери маленькой, грязной, наводящей уныние комнатки. Следующая остановка — бульвар Капуцинов и неприметный «Пежо» в подземном гараже. Он готов.

Он знал, что, выйдя на улицу, до остановки такси придется пройти несколько кварталов; такси были редкостью в этом районе Монпарнаса… То же относилось и к ажиотажу вокруг газетного киоска на углу. Люди кричали, многие бурно жестикулировали, сжимая в руках газеты, в их голосах слышался гнев и испуг. Борн инстинктивно прибавил шаг, дошел до ларька, бросил несколько монет и схватил газету.

У него перехватило дыхание, когда он попытался подавить шок, волнами накатывавшийся на него. Тигартен убит! Убийца — Джейсон Борн! Джейсон Борн! Это безумие, сумасшествие! Что происходит? Неужели возвращаются события в Гонконге и Макао? Или он окончательно теряет рассудок? Может быть, это ночной кошмар, но настолько реалистичный, что он оказался в его измерении, в ловушке ужасного безумного сновидения, и чудовищные, созданные воображением видения стали явью? Он вырвался из толпы, неверной походкой пересек тротуар и прислонился к каменной стене здания — ему не хватало воздуха, шея горела от боли, мысли в беспорядке сменяли друг друга. Алекс! Телефон!

— Что случилось? — крикнул он в трубку, обращаясь к Вене, штат Виргиния.

— Успокойся и не паникуй, — спокойным голосом сказал Алекс. — Слушай меня. Я должен точно знать, где ты находишься. Бернардин подберет тебя и увезет оттуда. Он посадит тебя на рейс «Конкорда» в Нью-Йорк.

— Подожди — подожди минуту!.. Это ведь дело рук Шакала, так?

— По переданной нам информации, это было убийство, заказанное радикальной мусульманской группировкой из Бейрута. Они взяли на себя ответственность за происшедшее. Непосредственный исполнитель не так важен. Может это и правда, а может и нет. Поначалу я в это не верил, особенно после гибели ДеСоле и Армбрустера, но сейчас начинаю думать, что все не так просто. Тигартен постоянно настаивал на том, что в Ливан необходимо направить войска НАТО и сравнять с землей каждое подозрительное палестинское поселение. Ему и раньше угрожали; и уж слишком случайной мне кажется связь с «Медузой». Но, отвечая на твой вопрос, скажу, что это, естественно, был Шакал.

— И он свалил это на меня, Карлос свалил это на меня!

— Он изобретательный мерзавец, в этом ему не откажешь. Ты приезжаешь за ним, а он подстраивает все так, что ты застреваешь в Париже.

— Тогда мы должны повернуть все в нашу пользу!

— О чем ты говоришь? Немедленно убирайся оттуда!

— Нет. Пока он будет думать, что я убегаю, прячусь, скрываюсь — я прямиком попаду в его логово.

— Ты с ума сошел! Убирайся оттуда, пока мы еще можем тебя оттуда вытащить!

— Нет, я останусь тут. Первое, он понимает, что я вынужден это сделать, чтобы добраться до него, но, как ты сказал, он меня заморозил. Он думает, что после всех этих лет я, как обычно, запаникую и наделаю глупостей — Господи, я достаточно их наделал на Транквилити, — и настолько напортачу, что его стариковская армия найдет меня, просто заглянув в нужные места и зная, кого надо искать. Видит Бог , он хорошо придумал! Выведи противника из равновесия, чтобы он допустил ошибку. Я знаю его, Алекс. Я научился читать его мысли, и я его перехитрю. Буду продолжать поиски, и никакого пребывания в укрытии.

— Укрытии? Каком укрытии?

— Образное выражение, не обращай внимания. Я приехал сюда до того , как появились сообщения о смерти Тигартена, и со мной все в порядке.

— Ничего не в порядке, ты там как живая мишень! Убирайся оттуда!

— Прости, Святой Алекс, но именно здесь я сейчас хочу находиться. Я иду за Шакалом.

— Что ж, может быть, мне удастся вытащить тебя из места, к которому ты так прицепился. Пару часов назад я разговаривал с Мари. Угадай, что она мне сказала, ты, престарелый неандерталец? Она летит в Париж. За тобой.

– Ей сюда нельзя!

— Я сказал то же самое, но Мари не была расположена слушать. Она сказала, что знает все места, которыми вы с ней пользовались тринадцать лет назад, когда убегали от нас. И что ты воспользуешься ими вновь.

— Да. У меня есть несколько на примете. Но она не должна лететь сюда!

— Скажи об этом ей, а не мне.

— Какой телефон у Транквилити? Я боялся звонить ей — честно говоря, я пытался выбросить ее и детей из головы.

— Это самое здравое заявление, которое ты сегодня сделал. Вот телефон.

Алекс по памяти назвал номер с кодом 809, и Борн тут же бросил трубку.

Закипая от ярости, Джейсон прошел мучительный процесс смены вызываемой области и номеров телефонных кредиток, который сопровождался зуммером и запинками во время установления связи с бассейном Карибского моря, и, наконец, наорав на какого-то кретина, находившегося за конторкой «Транквилити Инн», Борн прорвался к своему шурину.

— Позови Мари! — приказал он.

– Дэвид?

— Да… Дэвид. Зови Мари.

— Не могу. Ее нет. Она уехала час назад.

– Куда?

— Она мне не сказала. Она наняла самолет в Блэкбурне, но не сказала, на какой остров собирается. Поблизости только Антигуа и Мартиника, но она могла полететь на Синт Маартен или в Пуэрто-Рико. Она направляется в Париж.

— Неужели ты не мог ее остановить?

— Боже, Дэвид, я старался. Черт побери, очень старался!

— Тебе не приходила в голову мысль запереть ее?

— Запереть Мари?

— Понимаю, что ты хочешь сказать… Самое раннее, она доберется сюда завтра утром.

— Ты слышал новости? — закричал Сен-Жак. — Генерал Тигартен убит, и говорят, что это сделал Джейсон…

— Заткнись, — сказал Борн, положил трубку и вышел из будки на улицу, пытаясь собраться с мыслями.

Питер Холланд, директор Центрального разведывательного управления, поднялся из-за стола и начал кричать на человека с протезом, который сидел напротив него.

— Ничего не делать? Ты что, совсем спятил?

— Это ты спятил, когда заявил о совместной англо-американской операции в Гонконге!

— Но это правда!

— Есть одна правда, а есть и другая правда, когда надо отрицать очевидное, если это может навредить организации.

– Дерьмо! Игры политиканов!

— Не согласен, мистер Чингис хан. Я знал таких же людей, которые были готовы встать к стенке и погибнуть, но не предать своих жизненных убеждений. Ты что-то не то говоришь, Питер.

Холланд сердито опустился обратно в кресло.

— Может, это вообще занятие не для меня.

— Может быть, но дай себе еще немного времени. У тебя еще есть шанс запятнать себя так же, как сделали мы все.

Директор Управления откинулся назад, запрокинул голову на спинку кресла и произнес дрогнувшим голосом:

— Я хуже вас всех, Алекс. Я до сих пор просыпаюсь по ночам и вижу лица мальчишек, которые в недоумении смотрят на меня, пока я ножом распарываю им грудь; а в голове у меня крутится мысль, что они даже не понимают, что делают на войне и что с ними происходит.

— Либо ты, либо тебя. Они бы сделали в твоей голове дырку, будь у них такая возможность.

— Да, наверное, это так.

Директор Центральной разведки подался вперед и уставился на Конклина.

— Но мы ведь сейчас не об этом говорим.

— Можно сказать, что это вариация одной и той же темы.

— Кончай нести чушь.

— Это музыкальный термин. Я люблю музыку.

— Тогда начинай играть основную тему, Алекс. Я тоже люблю музыку.

— Хорошо. Борн исчез. Он сказал мне, что нашел укрытие — это его слово, не мое — и он уверен, что сможет добраться до Шакала. Он не сказал, что это за укрытие, и одному Богу известно, когда он мне снова позвонит.

— Я послал нашего человека из посольства в «Пон-Рояль» навести справки о человеке по имени Симон. То, что они тебе сказали — правда. Симон зарегистрировался, покинул отель, и больше не возвращался. Где он?

— Держится в тени. У Бернардина была идея, как его можно выследить, но ничего не получилось. Он хотел незаметно выйти на Борна, разослав постовым номер его машины, но она так и осталась стоять в гараже, и мы оба согласились, что он за ней вряд ли придет. Сейчас он никому не доверяет, даже мне, а, учитывая то, что произошло в прошлом, у него есть на это полное право.

Взгляд Холланда стал холодным и злым.

— А ты не обманываешь меня, а, Конклин?

— С какой стати я стану обманывать в такое время, когда речь идет о человеке, который столько для нас сделал?

— Это не ответ, это вопрос.

— Нет, не обманываю. Я правда не знаю, где он.

Алекс и в самом деле не знал, где Борн.

— Значит, ты считаешь, что не надо ничего предпринимать.

— А что мы можем предпринять? Все равно рано или поздно он мне позвонит.

— А ты подумал, что скажут на сенатском расследовании через пару недель или месяцев, когда все выплывет наружу, а это именно так и будет! Мы тайно посылаем человека, известного как «Джейсон Борн», в Париж, который расположен так же близко от Брюсселя, как Нью-Йорк от Чикаго…

— Думаю, даже ближе…

— Спасибо, а то я не знал… Прославленный главнокомандующий НАТО убит кем-то, кто называет себя «Джейсоном Борном» и берет на себя ответственность за убийство, а мы ничего никому не говорим! Господи , да меня отправят чистить гальюны на буксирах!

— Но он его не убивал.

— Ты это знаешь, и я это знаю, но в прошлом с ним приключилось небольшое психическое заболевание, о котором станет известно, как только записи из нашей клиники попадут к тем, кто ведет расследование.

— Но у него была амнезия, это никак не связано с тягой к убийствам.

— Конечно, но это еще хуже. Он не помнит, что делал.

Конклин поиграл своей тростью, в его блуждающем взгляде отражалась напряженная работа мысли.

— Мне плевать, как все выглядит, но это ловушка. Все инстинкты подсказывают мне, что убийство Тигартена связано с «Медузой». Где-то, как-то пересеклись два потока сообщений; какое-то сообщение было перехвачено, и начались ложные и отвлекающие маневры.

— По-моему, я понимаю по-английски не хуже тебя, — сказал Холланд. — Но сейчас я тебя не понимаю.

— А нечего понимать, это не арифметика, и не геометрическая прогрессия. Я просто не знаю… Но в этом замешана «Медуза».

— По результатам твоей работы я могу задержать Бартона из объединенного комитета начальников штабов, да и Аткинсона в Лондоне.

— Нет, не трогай их. Наблюдай за ними, но не спеши их топить. Как и Свайн, пчелы рано или поздно слетятся на мед.

— Так что ты предлагаешь?

— То же самое, что предложил, как только сюда вошел. Ничего не делать — это игра в ожидание.

Алекс неожиданно стукнул тростью по столу.

— Будь я проклят, если это не «Медуза». Точно говорю!

Лысый старик с морщинистым лицом с трудом поднялся со скамьи кабинки для исповеди в Нейл-сюр-Сьен на окраине Парижа. С усилием передвигая ноги, он добрел до второй слева исповедальни. Отдернув черный занавес, он опустился на ноющие колени перед зарешеченным окошком, скрытым за черной материей.

– Angelus domini, сын мой, — произнес голос за перегородкой. — Как ты себя чувствуешь?

— Гораздо лучше, благодаря вашей щедрости, монсеньер.

— Это радует меня, но, как ты знаешь, этого мне недостаточно… Что произошло в Андерлехте? Что моя возлюбленная и щедро одаренная армия сообщает мне? Кто посмел это сделать?

— Мы разделились и работали все последние восемь часов, монсеньер. Все, что мы пока смогли выяснить, это то, что из Соединенных Штатов прилетели двое — мы так решили, потому что они говорили на американском английском — и сняли номер в pension de famille[56] напротив ресторана. Они покинули его через несколько минут после взрыва.

— Радиоуправляемая взрывчатка!

— Скорее всего, мсье. Больше нам ничего не известно.

— Но почему? Почему?

— Мы не умеем читать мысли, монсеньер.

А с другой стороны Атлантики, в богатой квартире на Бруклин Хайтс, за окнами которой красиво переливались огни Бруклинского моста и Ист-Ривер, на мягком диване развалился крестный отец со стаканчиком «Перье» в руке. Он разговаривал со своим приятелем, который сидел в кресле напротив и пил джин-тоник. Молодой человек был худой, темноволосый и очень миловидный.

— Знаешь, Фрэнки, я не просто умен, я гениален, понимаешь, о чем я? Я обращаю внимание на все нюансы — определяю, что важно, а что нет, — и тщательно все обдумываю. Я слушаю, о чем говорит малохольный paisan , складываю четыре и четыре и, вместо восьми, я получаю двенадцать! Банк, господа! Вот и ответ. К примеру, этот парень, который зовет себя «Джейсоном Борном», кретин, считающий себя лучшим киллером, которым он на самом деле не является — он ничтожество, esca , наживка для рыбы покрупнее, но он именно тот , кто нам нужен, улавливаешь? Потом одна еврейская вонючка, будучи под кайфом, рассказывает мне все, что нужно. У этого парня только полбашки, testa balzana, и он часто не понимает, кто он такой и что делает, понимаешь?

— Да, Лу.

— И вот этот Борн оказывается в Париже, во Франции, в двух кварталах от по-настоящему большой помехи, расфранченного генерала, которого скромные ребята с другой стороны океана хотят убрать. Capisce? Понимаешь?

— Я capisco , Лу, — ответил симпатичный молодой человек из кресла. — Ты очень умен.

— Ты даже не знаешь, о чем я говорю, ты, zabaglione . Может, я вообще говорю сам с собой… Итак, у меня получается двенадцать, и я решаю, почему бы не кинуть свои верные кости, на которых всегда выпадает нужное число, понимаешь?

— Понимаю, Лу.

— Нам необходимо устранить этого чертового генерала, потому что он мешает многим хорошим людям, которым нужны наши услуги, так?

— Так, Лу. Именно меша…

— Не суетись, zabaglione . Так я и решаю про себя, почему бы нам его не взорвать, а потом не сказать, что это сделал тот горячий cannoli , ясно?

— О, да, Лу. Ты по-настоящему умен.

— Так мы избавляемся от помехи и подставляем горячего канноли, этого Джейсона Борна, которого там и не было, под выстрелы, сечешь? Если мы до него не доберемся, или не доберется этот Шакал, то это сделают федералы, я прав?

— Эй, это просто поразительно, Лу. Хочу сказать, я по-настоящему тебя уважаю.

— Не надо формальностей, bello ragazzo . [57] В этом доме другие правила. Иди-ка сюда и покажи мне настоящую любовь.

Молодой человек поднялся с кресла и направился к дивану.

Мари сидела в хвосте самолета, пила кофе из пластиковой чашки, отчаянно пытаясь вспомнить каждое место — каждое место, где можно было спрятаться и передохнуть, — которое они с Дэвидом использовали тринадцать лет назад. Это были и низкопробные кафе в Монпарнасе, дешевые отели; а еще мотель — где он был? — в десяти милях от Парижа, и гостиница с террасой в Аржентоле, где Дэвид — Джейсон — в первый раз сказал ей, что любит ее, и именно поэтому не может остаться с ней — подлый мерзавец! А потом Сакр-Кёр, на ступенях которого Джейсон — Дэвид — встретил на затененной аллее человека, который передал им нужные сведения — что же он им тогда сказал, и кто это был?

— Mesdames et messieurs, — раздался голос из динамиков. — Je suis votre capitaine. Bienvenu. [58]

Пилот продолжил говорить по-французски, затем он и его экипаж повторили сообщение на английском, немецком, итальянском и, наконец, с помощью девушки-переводчика, на японском языке.

— Нас ожидает очень спокойный перелет в Марсель. Расчетное время полета составляет семь часов четырнадцать минут, мы приземлимся по расписанию или с небольшим опережением графика полета около шести часов утра по парижскому времени. Приятного полета.

Мари Сен-Жак Вебб посмотрела в иллюминатор — снаружи лунный свет купался в океане далеко внизу. Она долетела до Сан-Хуана, столицы Пуэрто-Рико, и пересела на ночной рейс в Марсель, где в отделении французской иммиграционной службы в лучшем случае творилась полная неразбериха, а в худшем все работали с нарочитой неряшливостью. По крайней мере, так дело обстояло тринадцать лет назад, а она снова как бы оказалась в том времени. Потом она сядет на внутренний рейс до Парижа и найдет его. Как и тринадцать лет назад, она найдет его. Она должна это сделать! Как и тринадцать лет назад, если она его не найдет, мужчина, которого она любит, погибнет.