Ультиматум Борна Ладлэм Роберт

— Неужели этому кто-нибудь поверит? — удивился Алекс.

— Это не имеет значения, — ответил русский. — Эпернон провонял Шакалом. Взорванный старик, двое подчиненных террориста в чулочных масках — Сюртэ известны эти приметы. Если даже мы и были замешаны, то на правой стороне, и они не будут расследовать наше присутствие.

Борн сидел молча у окна. Крупкин был рядом с ним, напротив него на откидном сиденье располагался Конклин. Джейсон нарушил свое сердитое молчание, отведя взгляд от пролетавшего за окном пейзажа и ударив кулаком по подлокотнику.

— О, Боже, дети! — воскликнул он. — Откуда этот ублюдок узнал о Танненбаумском доме?

— Прошу прощения, мистер Борн, — вежливо сказал Крупкин. — Я понимаю, мне это легче сказать, чем вам слышать, но очень скоро вы свяжетесь с Вашингтоном. Я знаю кое-что о способности Управления к самозащите, и, уверяю вас, они чертовски эффективны.

— Не так уж и эффективны, если Карлос смог так далеко пролезть!

— Может, он и не пролез, — сказал русский. — Возможно, у него был другой источник.

— Не было.

— Никто не может точно этого знать, сэр.

Они мчались по улицам Парижа под слепящим солнцем мимо изнемогавших от летней жары пешеходов. Наконец, они подъехали к советскому посольству на бульваре Ланнес, проехали ворота — охранники козырнули, сразу узнав серый «Ситроен» Крупкина. Затем проехали по вымощенному булыжниками внутреннему двору и остановились перед внушительными мраморными ступеньками и скульптурной аркой, служившей входом.

— Будь неподалеку, Сергей, — приказал офицер КГБ. — Тебе придется в случае необходимости вести разговор с Сюртэ, — затем, будто вспомнив, добавил, обращаясь ко второму помощнику, сидевшему рядом с Сергеем на переднем сиденье: — Без обид, юноша, но за долгие годы мой старый друг и водитель стал весьма опытным в подобных вопросах. Однако, и для тебя тоже есть дело. Отправь тело нашего верного погибшего товарища на кремацию. В отделе внутренних операций тебе объяснят, какие бумаги надо оформить, — и он кивнул Борну и Алексу, чтобы они выходили из машины.

Оказавшись внутри, Дмитрий объяснил армейскому охраннику, что его гости не должны проходить металлодетектор, который должны проходить все посетители советского посольства. Немного отойдя, он шепнул по-английски своим спутникам:

— Можете себе представить, что будет, когда запищит сирена? Два вооруженных американца из дикого ЦРУ прогуливаются в стенах этого бастиона пролетариата? Святые небеса, я уже чувствую сибирский холод в яйцах.

Они прошли по богато украшенному в стиле девятнадцатого века вестибюлю к типичному французскому лифту с металлическими решетками; вошли в него и поднялись на третий этаж. Решетка открылась, и Крупкин продолжил, указывая дорогу:

— Мы воспользуемся внутренней комнатой для переговоров, — сказал он. — Вы будете первыми и последними американцами, увидевшими ее, поскольку это одно из немногих здесь помещений, не оборудованных подслушивающими устройствами.

— Ты бы не стал повторять то же самое на детекторе лжи, не так ли? — хмыкнул Конклин.

— Как и ты, Алексей, я давно научился обманывать эти тупые машины; но даже если бы и нет, в данном случае я бы с радостью так заявил, потому что это правда. Поверь, это чтобы защитить нас от нас самих. Теперь сюда.

Комната для переговоров была размером со среднюю сельскую столовую, но с длинным тяжелым столом и темной ореховой мебелью, громоздкими, но вполне удобными стульями. Стены покрыты глубоко-коричневыми панелями, неизбежный портрет Ленина висел на виду за стулом, стоявшим во главе стола, рядом с которым располагался удобный телефонный столик.

— Знаю, вам не терпится, — сказал Крупкин, направляясь к телефону. — Сейчас я организую международный канал, — он поднял трубку, коснулся кнопки, сказал что-то быстро по-русски, положил трубку и повернулся к американцам. — Ваш номер — двадцать шесть; это последняя кнопка справа во втором ряду.

— Спасибо, — Конклин кивнул и, достав из кармана клочок бумаги, передал его офицеру КГБ. — Я бы хотел попросить еще об одном одолжении, Круппи. Это парижский номер телефона. Предположительно, это прямая линия к Шакалу, но он не совпадает с номером, который дали Борну и по которому до него действительно дозвонились. Мы не знаем, чей это телефон, но он как бы то ни было связан с Карлосом.

— И вы не хотите по нему звонить, чтобы не выдать себя. Я понимаю. Зачем поднимать тревогу, когда в этом нет необходимости? Я позабочусь о нем. — Крупкин посмотрел на Джейсона с выражением старшего, понимающего коллеги на лице. — Будьте сильны духом, мистер Борн, как сказали бы монархисты, не видя значительной беды перед собой. Несмотря на ваши сомнения, я абсолютно уверен в возможностях Лэнгли. Они нанесли немалый урон моим не самым незначительным операциям.

— Уверен, вы им ответили взаимностью, — ответил Джейсон, нетерпеливо поглядывая на телефонную консоль.

— Знание этого поддерживает меня на пути.

— Спасибо, Круппи, — сказал Алекс. — Твоими словами, ты отличный старый враг.

— И снова, позор твоим родителям! Подумать только, если бы они остались в матушке России! К этому времени мы с тобой уже руководили бы Комитетом.

— И имели бы два дома у озера?

— Ты с ума сошел, Алексей? Мы бы владели всем Женевским озером! — Крупкин повернулся и вышел, тихо посмеиваясь.

— Это все ваша дурацкая игра, да? — сказал Борн.

— Точно, — согласился Алекс, — но как только украденная информация может привести к потерям — с обеих сторон, между прочим, — в ход идет оружие, и игры кончаются.

— Звони в Лэнгли, — резко сказал Джейсон, кивая на консоль. — Холланд должен объясниться.

— Лэнгли сейчас не поможет…

– Что?

— Еще слишком рано; в Штатах сейчас еще нет семи утра, но не беспокойся, я пролезу. — Конклин снова полез в карман и достал маленькую записную книжку.

– Пролезешь? — воскликнул Борн. — Как это прикажешь понимать? Я вот-вот сорвусь, Алекс, речь идет о моих детях!

— Расслабься, это означает всего лишь, что у меня есть его неофициальный домашний телефон. — Конклин сел, поднял трубку и набрал номер.

— «Пролезу», о Боже! Вы, реликвии устаревших шифров, не можете говорить на нормальном английском. Пролезу!

— Простите, профессор: привычка… Питер? Это Алекс. Открой глаза и проснись, моряк. У нас проблемы.

— Я давно не сплю, — ответил голос из Фэйрфакса в Виргинии. — Только что вернулся с пятимильной пробежки.

— О, вы, люди с ногами, считаете себя умнее других.

— Боже, прости, Алекс… Я не хотел…

— Конечно, нет, офицер Холланд, но у нас действительно проблемы.

— Это означает, что ты по крайней мере встретился с Борном.

— Он стоит сейчас рядом со мной, и мы звоним из советского посольства в Париже.

– Что? Вот дьявол!

— Нет, не дьявол, всего лишь Кассет, если помнишь.

— Ах, да, я и забыл… Как его жена?

— С ней Мо Панов. Добрый доктор обеспечивает медицинскую поддержку, за что я ему благодарен.

— Я тоже. Какие еще успехи?

— Ничего, что тебе хотелось бы слышать, но придется.

— О чем это ты?

— Шакал знает об имении Танненбаум.

— Ты спятил! — вскричал директор Центрального разведывательного управления так громко, что в трансокеанской линии появился металлический отзвук. — Никто о нем не знает! Только Чарли Кассет и я. Мы создали легенду с ложными именами, ведущую в Центральную Америку, которая слишком далека от Парижа, чтобы кто-либо мог найти какие-то неувязки. К тому же, не было ни одного упоминания о Танненбауме ни в одном приказе! Алекс, это герметично закрытое место, мы никому не позволяли работать с ним!

— Но факты остаются фактами, Питер. Мой друг получил записку, в которой сказано, что деревья Танненбаума сгорят вместе с детьми.

– Сукин сын! — бесился Холланд. — Оставайся на линии, — велел он. — Я позвоню Сен-Жаку туда, усилю охрану и перевезу их оттуда сегодня утром. Оставайся на линии!

Конклин поднял глаза на Борна. Он тоже все слышал: телефон стоял между ними.

— Если есть утечка — а она есть, — это не может быть Лэнгли, — сказал Алекс.

— Должна быть! Он искал недостаточно глубоко.

— Куда же он смотрит?

— О, небо, ты же у нас эксперт. Вертолет, который их вывез; экипаж, люди, которые обеспечили американскому воздушному судну коридор на великобританскую территорию. Боже! Карлос купил даже королевского губернатора Монтсеррата вместе с руководителем отдела по борьбе с наркотиками. Что может ему помешать контролировать коммуникации между нашими военными и Плимутом?

— Но ты же слышал, что он сказал, — настаивал Конклин. — Имена были вымышленными, легенда ориентирована на Центральную Америку, и, более того, никто на промежуточных участках маршрута не знал о Танненбаумском имении. Никто… У нас провал.

— Прошу тебя, избавь меня от этого шифро-жаргона.

— Это вовсе не шифр. Провал — он и есть провал…

– Алекс? — на линии снова раздался сердитый голос Питера Холланда.

— Да, Питер?

— Мы перевозим их, и я не скажу даже тебе , куда. Сен-Жак взбешен, потому что миссис Купер с детьми только обустроились, но я сказал, что у него есть час времени.

— Я хочу поговорить с Джонни, — сказал Борн, — наклоняясь и говоря громко, чтобы его было слышно.

— Рад с вами познакомиться. Жаль, что только по телефону, — вставил Холланд.

— Спасибо за все, что вы для нас делаете, — выговорил Джейсон тихо и искренно. — Я серьезно.

— Услуга за услугу, Борн. Охотясь за Шакалом, ты вытащил большого гадкого кролика из грязной шляпы, которого никто не ожидал там найти.

— Что?

— «Медуза», новая.

— Что насчет нее, кстати? — встрял Конклин.

— Мы проводим наше собственное перекрестное опыление между сицилийцами и кое-какими европейскими банками. Они пачкают все, к чему прикасаются, но у нас теперь больше проводов к этой крутой юридической фирме в Нью-Йорке, чем у НАСА в космическом шаттле. Мы подбираемся все ближе.

— Удачной охоты, — сказал Джейсон. — Могу я узнать номер в Танненбауме, чтобы связаться с Джоном Сен-Жаком?

Холланд продиктовал номер; Алекс записал его и повесил трубку.

— Передаю штурвал в твои руки, — сказал он, освободив место у консоли и заняв стул у правого угла стола.

Борн сел и сосредоточил внимание на мириадах кнопок перед ним. Он поднял трубку и, сверяясь с цифрами, записанными Алексом в записной книжке, набрал номер на консоли.

Приветствия были краткими, вопросы Джейсона резкими, а голос требовательным:

— С кем ты говорил о Танненбаумском доме?

— Спокойно, Дэвид, — инстинктивно защищаясь, сказал Сен-Жак. — Что ты хочешь этим сказать?

— Что слышал. С кем ты говорил о Танненбауме между Транквилити и Вашингтоном?

— Ты имеешь в виду, после того, как Холланд мне о нем рассказал?

— Боже, Джонни, это ведь не могло быть до того, верно?

— Нет, не могло, Шерлок Холмс.

— Так с кем же?

— С тобой. Только с тобой, уважаемый зять.

— Что?

— Ты слышал. Все произошло так быстро, что я чуть не забыл само это название. В любом случае, я точно не собирался кричать о нем во всеуслышанье.

— Не может быть. Была утечка информации, и она исходила не от Лэнгли.

— И не от меня. Слушай, доктор Академик, моим именем, может, ничего и не названо, но я все же не полный идиот. В соседней комнате сидят мои племянники, и я намерен увидеть их взрослыми… Это из-за утечки информации нас перевозят, да?

— Да.

— Насколько серьезно?

— Максимально. Шакал.

– Боже! — воскликнул Сен-Жак. — Окажись этот ублюдок поблизости, и он мой!

— Спокойно, Канада, — сказал Джейсон уже более мягким тоном, передающим мысль, а не злость. — По твоим словам — а я верю тебе, — ты называл Танненбаум только мне, и, если я не ошибаюсь, именно я опознал его, понял, про что ты говоришь.

— Верно. Я запомнил, потому что Причард сказал мне, что ты на проводе, когда я по другой линии говорил с Генри Сайксом в Серрате. Помнишь Генри, помощника ка-гэ?

— Конечно.

— Я как раз просил его присмотреть за «Транквилити», потому что должен был уехать на несколько дней. Вообще-то, он уже знал об этом, потому что должен был обеспечить доступ туда американскому вертолету, и он спросил, куда я еду. Но я сказал, что в Вашингтон — мне и в голову не пришло назвать Танненбаум, и Сайкс не стал спрашивать дальше, очевидно потому, что решил, что это было связано со всеми недавними неприятностями. Думаю, ты мог бы сказать, что он профессионал в подобных делах. — Сен-Жак сделал паузу, но до того, как Борн успел что-либо сказать, промолвил в ужасе: — О, Боже!

— Причард, — догадался Джейсон. — Он подслушивал.

– Зачем? Зачем это ему?

— Ты забыл, — объяснил Борн. — Карлос купил вашего правителя и его савонарольского борца с наркотиками. Это было недешево, я думаю. Причард мог стоить гораздо меньше.

— Нет, ты не прав, Дэвид. Причард, может, и тупой, надменный болван, но он не пошел бы против меня за деньги. На островах деньги не так важны, как престиж.

— Но больше некому.

— Есть один способ выяснить. Я здесь, а не там, и не собираюсь уезжать.

— Что ты задумал?

— Я хочу попросить о помощи Генри Сайка. Что скажешь?

— Хорошо.

— Как Мари?

— Хорошо, насколько это возможно при данных обстоятельствах… И, Джонни, я бы не хотел, чтобы она что-нибудь об этом знала, понимаешь? Когда она позвонит тебе — а она позвонит, — просто скажи ей, что вы устроились и у вас все в порядке, ни слова о переезде или о Карлосе.

— Понял.

— Все действительно в порядке? Как дети? Как Джеми все воспринимает?

— Тебе это может не понравиться, но он в полном восторге от происходящего, а миссис Купер и близко не подпускает меня к Элисон.

— Оба эти обстоятельства меня вполне устраивают.

— Спасибо. А как ты? Какие новости?

— Я еще свяжусь с тобой, — сказал Борн, вешая трубку и поворачиваясь к Алексу. — Чушь какая-то, что не похоже на Карлоса, если приглядеться. Он оставляет мне предупреждение, после которого я чуть не схожу с ума от страха, но у него нет средств к осуществлению угрозы. Как это понимать?

— Смысл как раз в том, чтобы свести тебя с ума, — ответил Конклин. — Шакал не собирается нападать на что-либо, расположенное так далеко, как Танненбаум. Это послание было призвано бросить тебя в панику, и оно выполнило эту задачу. Он хочет сбить тебя с толку, чтобы ты начал делать ошибки. Он хочет получить контроль в свои руки.

— Еще одна причина, чтобы Мари улетела в Штаты как можно скорее. Она должна это сделать. Я хочу, чтобы она сидела в крепости, а не обедала в открытую в Барбизоне.

— Сейчас мне эта идея нравится больше, чем прошлым вечером.

Алекса прервал звук открывающейся двери. В комнату вошел Крупкин, неся несколько компьютерных распечаток.

— Номер, который ты мне дал, отключен, — сказал он с некоторой неуверенностью в голосе.

— А чей он был? — спросил Джейсон.

— Думаю, ответ вам понравится не больше, чем мне, и я солгал бы вам, если бы мог придумать правдоподобную альтернативу, но не могу и не должен… Потому что пять дней назад он был переведен с очевидно подложной организации на имя Вебба. Дэвида Вебба.

Конклин с Борном молча уставились на русского офицера разведки, но в той тишине можно было почти слышать разряды высокого напряжения.

— Почему ты думаешь, нам не понравится эта информация? — тихо спросил Алекс.

— Мой дорогой старый враг, — начал Крупкин таким же тихим голосом. — Когда мистер Борн вышел из того адского кафе с зажатым в руке клочком коричневой бумаги, он был в истерике. Пытаясь успокоить его, ты назвал его Дэвидом… Теперь я знаю имя, которое очень хотел бы не знать.

– Забудьте , — сказал Борн.

— Я приложу все усилия, но…

— Я не это имел в виду, — перебил Джейсон. — Мне придется смириться с фактом, что вы его знаете, и я справлюсь. Где был установлен этот телефон, адрес?

— Согласно компьютерным данным, это миссия организации, называемой магдаленские сестры милосердия. Опять, очевидно, подложной.

— Вообще-то, нет, — поправил его Борн. — Она существует. Они существуют. Она легитимна до мозга костей, и это может оказаться полезной каплей. Или могло.

— Очень интересно, — пробормотал Крупкин. — Столько проявлений Шакала связано с церковью. Блестящий, если не гениальный, образ действий. Я слышал, он когда-то учился на священника.

— Что ж, один-ноль в пользу церкви, — сказал Алекс, наклонив голову в шутливом упреке: — Они выгнали его раньше, чем вы.

— Я всегда был высокого мнения о Ватикане, — засмеялся Дмитрий. — Он ясно показал, что наш сумасшедший Иосиф Сталин неправильно расставил приоритеты, когда спросил, сколько батальонов было в распоряжении Папы. Его Святейшеству они не нужны; он добивается больше, чем Сталин мог когда-либо достичь со всеми его чистками. Власть идет в руки того, кто внушает больший ужас, не так ли, Алексей? Все властители этого мира используют ее с удивительной эффективностью. И вся она вращается вокруг смерти — страха смерти, до и после. Когда же мы вырастем и пошлем их ко всем чертям?

– Смерть , — прошептал Джейсон, хмурясь. — Смерть на Риволи, в «Морисе», магдаленские сестры… Боже , я совсем забыл! Доминик Лавьер! Она была в «Морисе» — может, даже, она все еще там. Она говорила, что могла бы сотрудничать со мной!

— Зачем? — резко спросил Крупкин.

— Потому что Карлос убил ее сестру, и у нее не оставалось выбора, кроме как присоединиться к нему — или погибнуть самой. — Борн повернулся к консоли. — Мне нужен номер телефона «Мориса»…

— Четыре два шесть ноль, три восемь шесть ноль, — продиктовал Крупкин, а Джейсон схватил карандаш и записал цифры в книжке Алекса. — Чудное место, некогда известное как отель королей. Мне больше всего нравится тамошний гриль.

Борн набрал номер и поднял руку, требуя тишины. Вовремя припомнив, он попросил комнату мадам Бриэль — кодовое имя, о котором они договорились, и, когда оператор отеля сказал «Минутку», облегченно кивнул Алексу и Дмитрию. Лавьер взяла трубку.

— Да?

— Это я , мадам, — сказал Джейсон на несколько грубоватом французском, старательно убирая английский акцент; Хамелеон снова был у руля. — Ваша экономка сказала, что мы можем связаться с вами здесь. Ваше платье готово. Приносим свои извинения за задержку.

— Оно должно было быть доставлено мне вчера к полудню, осел! Я хотела пойти в нем вечером в Le Grand Vefour . Это возмутительно!

— Тысяча извинений. Мы можем доставить его в отель немедленно.

— И снова, вы осел! Разве моя экономка не сказала вам, что я остановилась здесь всего на два дня. Отвезите его ко мне на квартиру на Монтейне, и оно должно быть там к четырем часам — не то я оплачу ваш счет только через шесть месяцев!

Беседа была весьма правдоподобно завершена громким щелчком на том конце провода.

Борн положил трубку; у кромки его слегка седеющих волос выступили капельки пота.

— Я потерял форму, — сказал он, тяжело дыша. — У нее квартира на Монтейне, и она будет там после четырех часов.

— Кто, черт возьми, такая эта Доминик как-там-ее? — откровенно вскричал Конклин.

— Лавьер, — ответил Крупкин, — только она использует имя своей мертвой сестры, Жаклин. Уже многие годы выдает себя за нее.

— Так вы знаете об этом? — удивленно спросил Джейсон.

— Да, но что толку? Вполне понятная уловка: близняшки, несколько месяцев отсутствия, легкая операция и обучение — все в порядке вещей в сумасшедшем мире высокой моды. В этих кругах никто никого не слушает. Мы наблюдаем за ней, но она никогда не вела нас к Шакалу: она просто не знает, как. У нее нет прямого доступа; все, что она докладывает Шакалу, фильтруется, каменные стены на каждом этапе. Так работает Шакал.

— Не всегда, — возразил Борн. — Был один человек по имени Санчес, владевший мелкой забегаловкой в Аржентоле под названием «Сердце солдата». У него был доступ. Он дал его мне, и этот доступ оказался весьма специфичным.

— Был? — Крупкин поднял брови. — Почему в прошедшем времени?

— Он мертв.

— А эта забегаловка в Аржентоле, она по-прежнему процветает?

— Она вычищена и закрыта, — признал Джейсон, без тени смятения в голосе.

— Значит, доступ уничтожен, нет?

— Конечно, но я верю тому, что он мне сообщил, потому что за это он и был убит. Видишь ли, он пытался выйти из игры, как и Лавьер хочет выйти сейчас, — только его привязка восходила к самому началу — на Кубу, где Карлос спас такого же негодяя, как и он, от казни. Он знал, что сможет воспользоваться этим человеком, этим внушительным здоровяком, который мог действовать среди отбросов человечества и быть его главным заместителем. У Санчеса был прямой доступ. Он доказал это, дав мне запасной номер телефона, который привел к Шакалу. Очень немногие могли это.

— Очень интересно, — сказал Крупкин, прямо глядя на Борна. — Но, как мой добрый старый враг, Алексей, который смотрит на вас сейчас так же, а также и я, спросил бы, к чему вы клоните, мистер Борн? Ваши слова звучат двусмысленно, а подразумеваемые обвинения кажутся опасными.

— Для вас. Не для нас.

— Пардон?

— Санчес сказал мне, что только четыре человека на свете имеют прямой доступ к Шакалу. Один из них — на площади Дзержинского. «Очень большой человек в Комитете», как сказал Санчес, и, поверьте, он вовсе не имел в виду вашего начальника.

Это произвело такой же эффект, как если бы Дмитрия Крупкина ударил в лицо председатель Политбюро посреди Красной площади во время Первомайского парада. Кровь отхлынула от его лица, кожа приобрела пепельный оттенок, глаза прямо, не моргая, смотрели на Борна.

— Что еще этот Санчес вам сообщил? Я должен знать!

— Только что у Карлоса были дела с Москвой, что он контактировал с высокопоставленными людьми. Это была его прямо-таки навязчивая идея… Если вам удастся найти этого человека на площади Дзержинского, это будет большой скачок вперед. А пока все, что у нас есть — это Доминик Лавьер…

— Черт, черт! — взбесился Крупкин, оборвав Джейсона. — Как это все абсурдно и при этом как совершенно логично! Вы ответили сразу на несколько вопросов, мистер Борн, а как они жгли мой разум! Столько раз я подбирался так близко — так много раз, так близко — и каждый раз ничего . Что ж, позвольте вам сообщить, джентльмены, дьявольские игры не запрещены для заключенных в аду. И другие могут в них играть. Боже, я был жемчужиной, которую подложили из одной устрицы в другую, и при этом всегда оставался большим идиотом!.. Не звоните больше с этого телефона!

Было 3:30 вечера по московскому времени; престарелый мужчина в форме офицера советской армии быстро, насколько позволял его возраст, шел по коридору на пятом этаже штаб-квартиры КГБ на площади Дзержинского. День был жаркий, а воздушное кондиционирование, как обычно, совершенно не справлялось со своей задачей, и генерал Григорий Родченко позволил себе привилегию звания: его воротник был расстегнут. Впрочем, все равно капли пота стекали от виска по изрезанному морщинами лицу к шее, хотя отсутствие тесной полоски ткани с красной каймой вокруг его горла было небольшим облегчением.

Он пришел к лифтам, нажал кнопку вызова и подождал, теребя в руке ключ. Двери справа от него открылись, и, к его радости, внутри никого не оказалось: не придется просить всех выйти. Он вошел, вставил ключ в самую верхнюю скважину над панелью, и опять подождал, пока механизм выполнит свою задачу. Он достаточно быстро с ней справился, и лифт ринулся вниз, к подземным уровням здания.

Двери разъехались, и генерал вышел, сразу обратив внимание на тишину, царившую в коридорах слева и справа. Через несколько мгновений это может измениться, подумал он. Он прошел по левому коридору к большой стальной двери с металлической табличкой на заклепках с объявлением:

ВХОД ВОСПРЕЩЕН

ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА, ИМЕЮЩЕГО ДОСТУП

Глупая табличка, подумал он, доставая из кармана тонкую пластиковую карточку и медленно, осторожно проводя ею через слот справа. Без такой карточки — а иногда и с нею, если провести слишком быстро, — дверь не откроется. Прозвучали два щелчка, Родченко вынул карточку, и тяжелая дверь без ручек открылась внутрь, в то время как телемонитор записывал его вход.

От десятков освещенных кабинок в огромном, с низкими потолками, комплексе размером с царский бальный зал, но без малейших украшений, исходил гул активной деятельности. Тысяча приборов черного и серого цветов, несколько сотен человек персонала в девственно чистых комбинезонах внутри кабинок. И, к его облегчению, воздух прохладный, почти холодный. Этого требовало оборудование, потому что здесь был коммуникационный центр КГБ. Сюда двадцать четыре часа в сутки стекалась информация со всего мира.

Старый солдат привычно прошагал к дальнему проходу направо, потом налево к последней кабинке в дальнем краю огромного помещения. Путь был не близок, и генерал запыхался, его ноги устали. Он вошел в маленькое ограниченное пространство кабинки, кивнув оператору средних лет, который поднял глаза на посетителя и снял наушники. На белом столе перед ним была большая консоль с мириадом переключателей, наборных дисков и клавиатурой. Родченко сел на стальной стул рядом с ним. Успокоив дыхание, он заговорил:

— Есть данные от полковника Крупкина из Парижа?

— У меня есть данные, касающиеся полковника Крупкина, генерал. Согласно вашему распоряжению следить за его телефонными разговорами, включая международные линии, авторизованные им, несколько минут назад я получил из Парижа запись, которую вам, думаю, было бы интересно послушать.

— Как всегда, вы хорошо работаете, я очень признателен; и, как всегда, уверен, полковник Крупкин обо всем будет нам сообщать, но ведь вы знаете, он бывает так занят…

— Не нужно ничего объяснять. Разговоры были записаны в течение последнего получаса. Наушники?

Родченко надел наушники и кивнул. Оператор положил перед генералом блокнот и несколько заточенных карандашей, нажал цифру на клавиатуре и откинулся на спинку, а влиятельный третий директор Комитета наклонился вперед, внимательно слушая. Вскоре генерал стал делать пометки; через несколько минут он яростно все записывал. Запись закончилась, и Родченко снял наушники. Он строго посмотрел на оператора узкими славянскими глазами между складками морщинистой кожи, его лицо теперь казалось еще более старым.

— Сотрите все, потом уничтожьте катушку, — приказал он, поднимаясь со стула. — Как обычно, вы ничего не слышали.

— Как обычно, генерал.

— И, как обычно, вы получите премиальные.

Было 4:17, когда Родченко вернулся в свой офис и сел за стол, изучая свои записи. Это было невероятно! В это было трудно поверить , но факты есть факты: он сам слышал слова и голоса, их произносившие!.. Не те, что касались парижского монсеньера; он теперь был второстепенен, с ним можно связаться в любую минуту при необходимости. Это подождет, но другой — нет, ни минуты промедления! Генерал поднял трубку и позвонил секретарю.

— Мне сейчас же нужен спутниковый канал к нашему консулу в Нью-Йорке. Все возможные шифраторы должны работать.

Как это могло случиться?

«Медуза»!