Ультиматум Борна Ладлэм Роберт

Глава 38

Вихрь безумия! Со всей силы Карлос врезался правым плечом в светловолосого официанта, отчего тот отлетел в сторону, опрокинув столик на бок; еда забрызгала стены и ковер на полу. Неожиданно официант, сгруппировавшись, выхватил еще в воздухе из-за пояса пистолет. Шакал не то почувствовал, не то уловил краем глаза это движение. Он резко развернулся, сдавил курок автомата, и пули грубо прибили блондина к стене, прошив ему голову и тело. В этот миг мушка на стволе пистолета Борна зацепилась за ткань его брюк. Он порвал ткань как раз в тот момент, когда глаза Карлоса поймали его в свой прицел; ярость и триумф преисполнили взгляд киллера.

Джейсон высвободил наконец оружие и откатился назад в нишу, когда очередь Шакала разнесла яркую облицовку автомата с напитками и пули впились в пластины тяжелого пластика, которыми был отделан сломанный ледяной автомат. Борн упал на живот и выскользнул в проход, подняв пистолет и стреляя с такой скоростью, с какой он только был способен нажимать курок. Одновременно с этим прозвучали еще выстрелы, не из автомата. Это Алекс стрелял из номера! Они поймали Карлоса в перекрестный огонь! Это удалось — и теперь все могло закончиться в этом гостиничном коридоре в Москве! Пусть это случится, пусть это случится!

Шакал вскрикнул; это был характерный крик, означавший, что в него попали. Борн перекатился обратно к стене. Его внимание на мгновение привлекли звуки заработавшей вдруг ледяной машины. Он снова присел и хотел было выглянуть из своего укрытия, как вновь загремело убийственное безумие в коридоре, достигнув лихорадочной интенсивности ближнего боя. Подобно разъяренному зверю в клетке, раненый Карлос крутился на месте, выпуская длинные очереди одну за другой, словно стрелял сквозь невидимые стены, надвигавшиеся на него. Два пронзительных, истерических крика донеслись из дальнего конца коридора: один мужской, другой женский; видимо, пара была ранена или даже убита во время этого панического буйства спущенных с цепи очередей.

— На пол! — скомандовал Конклин через коридор. Джейсон не мог понять, зачем. — В укрытие! Прижмись к чертовой стене!

Борн сделал, как было сказано, поняв только, что должен забиться в как можно меньшее пространство, как можно более защищая голову. Угол . Он прыгнул в тот момент, когда первый взрыв потряс стены — где-то — и за ним второй, на этот раз гораздо ближе, гораздо более громко, в самом коридоре. Гранаты!

Дым смешался с осыпающейся штукатуркой и осколками стекла. Выстрелы . Девять, один за другим — «Граз Буря»… Алекс! Джейсон вскочил из-за угла и скользнул в коридор. Конклин стоял снаружи у двери их номера перед опрокинутым столиком; он вынул пустую обойму и похлопал по карманам брюк.

— У меня больше нет! — сердито крикнул он, имея в виду запасные обоймы, предоставленные Крупкиным. — Он забежал за угол в другой коридор, а у меня больше нет проклятых патронов!

— У меня есть, и я гораздо быстрее тебя, — сказал Джейсон, вынимая пустую обойму и заменяя ее новой, извлеченной из кармана. — Вернись внутрь и позвони в вестибюль. Пусть они его расчистят.

— Крупкин сказал…

— Мне наплевать, что он сказал! Вели им отключить все лифты, забаррикадировать лестничные выходы и держаться подальше от этого этажа!

— Я понял, что у тебя на уме…

— Выполняй!

Борн побежал по коридору и вздрогнул, увидев пару, лежащую на ковре; оба двигались и стонали. Их одежда была запятнана кровью, но они все-таки шевелились! Он повернулся и прокричал Алексу, ковылявшему в обход опрокинутого столика:

— Вызови сюда помощь! — велел он, указывая на выходную дверь прямо по коридору. — Они живы! Пусть воспользуются этой дверью — и только этой!

Охота на киллера началась. Не требовалось особого воображения, чтобы догадаться, что за закрытыми дверями по обеим сторонам коридоров люди панически звонили на вахту, когда близкие выстрелы прогремели в коридорах. Стратегия Крупкина с переодетой в гражданское ударной группой КГБ была сметена первыми же выстрелами из оружия Шакала.

Куда он делся? В конце коридора, в который вступил Джейсон, был еще один выход на лестницу, однако до него было еще пятнадцать — восемнадцать дверей в номера по сторонам. Карлос был не дурак, а раненый Карлос призовет на помощь любые уловки, которым успел научиться за свою долгую жизнь, полную жестокости и борьбы за выживания, хотя так и не дожил еще до одного убийства, которого желал даже больше самой жизни… Борн вдруг осознал, насколько точен его анализ — ведь он описывал сам себя. Что сказал старый Фонтейн на острове Транквилити, в том далеком магазине, откуда они смотрели вниз на процессию священников, зная, что один из них был куплен Шакалом? «… Два стареющих льва охотятся друг на друга, не заботясь о погибших в их перекрестном огне», — таковы были слова Фонтейна, человека, который пожертвовал своей жизнью ради другой, которую он едва знал, только потому, что его собственная жизнь закончилась, потому что женщины, которую он любил, не стало. Осторожно шагая по коридору к первой двери слева, он подумал, способен ли сам на такое? Он отчаянно хотел жить — с Мари и их детьми, — но если бы ее не стало… если бы их не стало… стоило ли бы жить тогда? Сможет ли он отказаться от своей жизни, если распознает в другом человеке что-то от самого себя?

Некогда . Предавайся размышлениям в свое время, Дэвид Вебб! Мне от тебя никакой пользы, ты, слабый, мягкий сукин сын. Прочь от меня! Я должен совершить то, о чем мечтал тринадцать лет! Его когти остры как бритва, и он убивал слишком часто, слишком много, и теперь он хочет непременно убить меня — то есть и тебя . Прочь от меня!

Кровь . На скучном, темно-коричневом ковре — влажные, поблескивающие в неясном свете пятна. Борн присел и коснулся их пальцами; они были влажными; они были красными — кроваво-красными. Не прерываясь, они вели мимо первой двери, потом мимо второй, оставаясь слева — потом пересекли коридор, их узор сменился с устойчивого на виляющий, словно рану обнаружили и пытались сдавить рукой. След прошел мимо шестой двери справа, потом мимо седьмой… потом неожиданно яркие красные капли оборвались — нет, не совсем! Он заметил капельку слева, еле видимую, и снова, через коридор — вот они! Слабый мазок красным прямо над ручкой восьмой двери слева, не более чем в двадцати футах от выхода на лестницу. Карлос был за этой дверью, взяв в заложники находившихся внутри.

Теперь точность превыше всего: каждое движение, каждый звук должен быть направлен на то, чтобы захватить или убить его. Ровно дыша, расслабив на некоторое время напряженные мышцы, сведенные по всему его телу спазмами, Борн бесшумно вернулся назад шагов на тридцать от восьмой двери слева и развернулся, неожиданно услышав приглушенный хор рыданий и возгласов, исходивший из-за закрытых дверей вдоль гостиничного коридора. Издалека донеслись приказы в выражениях, типичных для указаний Крупкина: «Пожалуйста, оставайтесь в ваших комнатах. Никого к себе не впускайте. Наши люди ведут расследование ». Всегда были «наши люди » — не «милиция», не «власти»; эти слова несли панику. А именно о панике думал Дельта Один из «Медузы». Паника и отвлекающие маневры, вечные составляющие человеческой западни, пожизненные союзники во взведенной ловушке.

Он поднял «Граз Бурю», целясь в одну из богато украшенных люстр, висевших в коридоре, и выстрелил дважды, громко и яростно закричав одновременно с оглушительными выстрелами, сопровождаемыми звоном стекла, обрушившегося на пол с потолка:

– Вон он! В черном костюме!

Громко топая, Борн не скрываясь побежал по коридору к восьмой комнате слева, пробежал мимо нее, снова выкрикнув:

— Выход… выход!

Он резко остановился, выстрелив еще раз в другую люстру, чтобы грохот ее падения прикрыл отсутствие его шагов. В тот же момент развернулся и прижался спиной к стене напротив восьмой двери, оттолкнулся и вломился в дверь, сорвав ее с петель. Он влетел внутрь, упал на пол с поднятым оружием, готовый стрелять.

Он ошибся! Борн понял это сразу же — ответная ловушка! Он услышал, как где-то снаружи открылась другая дверь — или почувствовал это! Он с силой несколько раз перекатился направо, сбив ногами напольную лампу, которая упала к двери. Его панически бегающий взгляд заметил престарелую пару людей, обхвативших друг друга и забившихся в дальний угол.

Фигура в белом одеянии ворвалась в комнату, его автомат неудержимым оглушительным стаккато плевался смертью. Борн несколько раз выстрелил в белую массу, бросившись к левой стене, точно зная, что на какую-то долю секунды на его мушке было правое плечо киллера. Этого было достаточно!

Шакал был ранен в плечо — в правое плечо! Оружие выскочило из его хватки, он дернулся, его пальцы судорожно разжались от попадания из «Граз Бури». Не останавливаясь, Шакал развернулся, отбросил окровавленную длинную белую накидку, опустившуюся, подобно парусу, на пол, зажал большую кровавую рану левой рукой и с силой пнул ногой упавшую лампу в лицо Джейсону.

Борн снова выстрелил, но лампа почти ослепила его и ударила по пистолету — пуля прошла мимо. Снова прицелившись, он нажал на курок — только чтобы услышать парализующую законченность резкого металлического щелчка: обойма была пуста! Он присел и прыгнул к короткому, уродливому автомату, в то время как Карлос выскочил через дверной проем в коридор. Джейсон встал на ноги, но его колено отказало! Оно согнулось под его собственным весом. О, Боже! Он подполз к краю кровати и перегнулся через разбросанные листы к телефону — тот был уничтожен, Шакал разнес его на куски! Больной мозг Карлоса действительно призвал весь прошлый опыт, каждое контрдействие, когда-либо использованное им.

Еще звук! Громкий и резкий. Это щелкнула задвижка на двери, ведущей на лестницу, и дверь, распахнувшись от сильного удара, врезалась в бетонную стену проема. Шакал направился вниз по лестничным пролетам, в вестибюль. Если вахта послушалась Конклина, он в ловушке!

Борн взглянул на престарелую пару в углу. Его поразил тот факт, что старик прикрывает собой женщину.

— Все в порядке, — успокоил он их, понизив голос. — Я знаю, вы, наверное, не понимаете меня — я не говорю по-русски, — но вы теперь в безопасности.

— Мы тоже не говорим по-русски, — признался мужчина, англичанин, осторожным тоном, изогнув шею, глядя на Джейсона и пытаясь подняться. — Тридцать лет назад я бы уже стоял у той двери! Восьмая армия Монти, если знаете. Славно отличились в Эль-Аламейне — все мы, конечно. Но возраст берет свое, как говорится.

— Рад познакомиться, генерал…

— Нет-нет, всего лишь бригадир…

— Отлично! — Борн сел на кровать и проверил колено; что бы с ним ни было, теперь все стало в порядке. — Мне нужен телефон!

— Честно говоря, больше всего меня разозлило это проклятое одеяние! — продолжал ветеран Эль-Аламейна. — Чертовски кощунственно, честное слово — прости, дорогая.

— О чем это вы?

— Белая роба, дружок! Она принадлежит Бинки — это пара через коридор, с которой мы вместе путешествуем, с замечательного Beau-Rivage[111] в Луизиане. Воровство, конечно, и так плохо, но для этой свиньи — уж совсем непростительно!

Джейсон схватил оружие Шакала и вломился в дверь напротив, сразу же узнав, что «Бинки» заслуживал большего восхищения, чем отвел ему бригадир. Он лежал на полу, истекая кровью от ножевых ран в живот и горло.

– Я не могу никуда дозвониться! — прокричала женщина с редеющими седыми волосами; она стояла на коленях над жертвой, истерически всхлипывая. — Он сражался, как ненормальный — почему-то он не сомневался, что священник не станет стрелять из оружия!

— Сдавите кожу везде, где сможете, — скомандовал ей Борн, бросив взгляд на телефон. Он был цел! Джейсон подбежал к нему и, вместо того, чтобы позвонить на вахту или оператору, позвонил в свой номер.

– Крупкин? — прокричал Алекс в трубку.

— Нет, это я! Первое: Карлос на лестнице — коридор, по которому я пошел! Второе: здесь порезан мужчина, тот же коридор, седьмая дверь справа! Поторопись .

— Как смогу. У меня прямая линия к офису.

— Где, черт возьми, команда КГБ?

— Они только что прибыли. Крупкин звонил несколько секунд назад из вестибюля — вот почему я принял тебя…

— Я иду на лестницу!

— Ради Бога, зачем?

— Затем, что он мой!

Джейсон побежал к двери, не сказав ни слова успокоения бьющейся в истерике женщине; невозможно было взять их с собой. Он выскочил на лестницу, держа в руке оружие Шакала. Затем побежал вниз по ступеням; услышав топот собственных ботинок, остановился на седьмой ступеньке и разулся, сняв даже носки. Холодная поверхность камня под ногами напомнила ему о джунглях — плоть против холодного утреннего дерна; благодаря какому-то абстрактному, глупому воспоминанию, он почувствовал власть над собственными страхами — джунгли всегда помогали Дельте Один.

Этаж за этажом, он спускался, следуя за неизбежными пятнами крови — теперь гораздо большими, ее непросто было остановить, потому что последняя рана была слишком серьезной, чтобы ее можно было просто зажать. Шакал дважды пытался это сделать: первый раз на пятом этаже, второй — у дверей третьего этажа, что привело к новым темно-красным отметинам, поскольку ему не удалось справиться с замками.

Второй этаж, первый этаж — и все! Карлос в ловушке! Где-то в тенях внизу таилась смерть киллера, которая освободит его, Борна! Джейсон тихо достал из кармана коробок спичек «Метрополя»; он прислонился к стене, вынул одну спичку и поджег весь коробок. Затем бросил его через перила вниз, готовый выпускать очередь за очередью во все, что будет двигаться внизу!

Но там ничего не было — ничего! Цементированный пол пуст — там никого нет! Невозможно! Джейсон пробежал последние два пролета и врезался в дверь, ведущую в вестибюль.

— Что? — крикнул русский по ту сторону двери. — Кто там?

— Я американец! Я работаю с КГБ! Впустите меня!

— Что?..

— Я понял, — крикнул другой голос. — И, пожалуйста, имейте в виду, что на вас будет направлено множество стволов, когда вы откроете эту дверь. Понятно?

— Понятно! — прокричал Борн, в последнюю секунду догадавшись бросить автомат Карлоса на бетонный пол. Дверь отворилась.

— Выходи! — сказал офицер советской милиции, направляя пистолет Джейсону в ноги. — Стой, а то буду стрелять! — крикнул он.

— Незачем, — сказал запыхавшийся Крупкин, протискиваясь вперед.

— Почему?

— Комитет!

— Прекрасно, — милиционер кивнул, но остался на месте.

— Что ты делаешь? — спросил Крупкин. — Вестибюль очищен, и наша ударная группа на месте!

— Он был здесь! — прошептал Борн, будто его напряженный тихий голос мог опровергнуть значение произносимых слов.

– Шакал? — переспросил пораженный Крупкин.

— Он спустился вниз по лестнице! Он не мог выйти ни на каком другом этаже. Все пожарные двери намертво заперты изнутри — их можно открыть только домкратом.

— Скажи, — обратился офицер КГБ к гостиничному охраннику по-русски, — за последние десять минут после того, как было приказано запереть двери, проходил ли кто-нибудь здесь?

— Никак нет! — ответил милиционер. — Только истерическая женщина в окровавленном банном халате. Запаниковав, она упала в ванну и порезалась. Мы думали, у нее может быть сердечный приступ: она так визжала. Мы немедленно проводили ее в медицинский кабинет.

Крупкин повернулся к Джейсону, снова переключившись на английский.

— Только одна женщина, поранившаяся в панике.

– Женщина? Он уверен?.. Какого цвета были ее волосы?

Дмитрий перевел вопрос охраннику; выслушав ответ, он снова посмотрел на Борна.

— Он говорит, они были рыжеватыми и кудрявыми.

– Рыжеватыми? — Джейсон представил себе картину, весьма неприятную. — Телефон — нет, вахта! Пойдем, мне может понадобиться твоя помощь.

Босой Борн в сопровождении Крупкина побежал через вестибюль к клерку за регистрационной стойкой.

— Вы знаете английский?

— Очень даже хорошо, мистер сэр.

— План расположения комнат десятого этажа, быстро!

— Мистер сэр?

Крупкин перевел; на стойке появилась папка, из нее — заламинированый план.

– Эта комната! — указал Джейсон, стараясь не напугать встревоженного клерка. — Свяжитесь с ней по телефону! Если линия занята — отключите всех.

Крупкин снова перевел, и перед Борном появился телефон. Он взял трубку и заговорил:

— Это тот человек, что несколько минут назад заходил к вам…

— О, да, конечно, милый человек. Спасибо вам большое! Доктор уже здесь, и Бинки…

— Мне нужно кое-что знать, и немедленно… Вы носите искусственные волосы или парики с собой, когда путешествуете?

— Должна сказать, это весьма неприлично…

— Леди, у меня нет времени на приличия, мне нужно знать! Так вы носите?

— Что ж, да, ношу. Вообще-то, это не секрет, все мои друзья знают об этом, и они прощают мне это. Видите ли, дорогой мальчик, у меня диабет… и мои седые волосы ужасно редки…

— Нет ли среди ваших париков рыжего?

— Действительно, есть. Пожалуй, я сменю…

Борн с силой опустил трубку на аппарат и посмотрел на Крупкина.

— Сукин сын ускользнул. Это был Карлос!

— За мной! — скомандовал Крупкин, и они поспешили через пустой вестибюль к комплексу служебных помещений «Метрополя». Они дошли до медицинского кабинета и вошли внутрь. И оба остановились; у обоих перехватило дыхание от представшей их взорам картины.

Кругом валялись мотки рваной, растрепанной марли и бинтов разной ширины, по кушетке и полу разбросаны сломанные шприцы и тюбики антибиотиков, будто кто-то орудовал здесь в панике. Однако Борн с Крупкиным едва обратили на это внимание: их глаза были прикованы к женщине, которая пыталась оказать помощь сумасшедшему пациенту. Медсестра «Метрополя» была выгнута назад на стуле, ее горло перерезано скальпелем, и по безупречно белой униформе бежала тонкая струйка крови. Безумие!

Стоя у столика в гостиной, Дмитрий Крупкин говорил по телефону, а Алекс Конклин сидел на обитом парчой диване и массировал ногу, сняв протез. Борн стоял у окна и смотрел на проспект Маркса. Алекс с тонкой улыбкой на усталом лице посмотрел на офицера КГБ, тот кивнул, глядя на Конклина. Они поняли друг друга. Они были достойными противниками в бесконечной, всегда тщетной войне, в которой выигрывались лишь отдельные сражения — философский конфликт разрешиться не мог.

— В таком случае, я рассчитываю на вас, товарищ, — сказал Крупкин по-русски, — и, скажу прямо, я полностью полагаюсь в этом на вас… Конечно, я записываю этот разговор! А вы не стали бы?.. Хорошо! Мы понимаем друг друга, равно как и наши обязанности, так что позвольте мне подвести итог. Этот человек серьезно ранен, о чем было сообщено в городскую службу такси и всем врачам и больницам. Описание украденного автомобиля разослано, и об обнаружении его или самого этого человека должно быть сообщено непосредственно вам. Наказание за нарушение этих приказов — Лубянка, это должно быть ясно… Хорошо! Мы наладили взаимопонимание, и я ожидаю сообщения от вас сразу, как только у вас будет какая-либо информация, да?.. Не получите сердечный приступ, товарищ. Я отлично знаю, что вы старше меня по званию, но у нас ведь народное государство, не так ли? Просто последуйте совету очень опытного подчиненного. Удачного вам дня… Нет, это не угроза, всего лишь доброе пожелание. — Крупкин повесил трубку и вздохнул. — Боюсь, нам не хватает нашей исчезнувшей образованной аристократии.

— Не стоит говорить этого вслух, — заметил Конклин, кивнув на телефон. — Насколько я понимаю, никакой информации.

— Никакой, требующей немедленного действия, но кое-что весьма интересное, даже захватывающее, в несколько извращенном смысле.

— Имеющее отношение к Карлосу?

— Именно. — Крупкин покачал головой, когда Джейсон взглянул на него от окна. — Я на минуту задержался в своем кабинете, перед тем как присоединиться к ударной группе, и на моем столе лежали восемь больших конвертов из манильской бумаги, из которых только один был вскрыт. Их нашла милиция на Вавилова и, верная процедуре, прочитав содержимое только одного из них, передала их нам.

— И что в них? — спросил Алекс, усмехнувшись. — Государственная тайна, характеризующая всех членов Политбюро как геев?

— Думаю, ты почти угадал, — перебил Борн. — На Вавилова был московский отряд Шакала. Он наверняка показывал им, какая грязь у него есть на них, либо на других.

— Последнее верно, — сказал Крупкин. — Собрание самых гадких заявлений, нацеленных на высших лиц наших главных министерств.

— У него такого мусора навалом. Это стандартная процедура для Карлоса; так он покупает себе дорогу в круги, в которые не может проникнуть иначе.

— Наверное, я не совсем понятно выразился, Джейсон, — продолжил офицер КГБ. — Говоря «гадких», я имел в виду именно это. Невероятных. Просто безумных.

— Он почти всегда держит своих людей на привязи.

— Большая часть информации — грязь из самых низкопробных бульварных газет — ничего необычного для них, конечно, — но в добавок к этому полная бессмыслица и очевидные искажения дат, мест, должностей и даже фамилий. Например, Министерство транспорта расположено не в том месте, какое указано в соответствующем конверте, а в квартале оттуда, и определенный товарищ директор не женат на названной леди, а женат на другой — названная женщина является их дочерью и живет не в Москве, а на Кубе, уже шесть лет. И еще, человек, означенный как глава Радио Москвы и обвиняемый почти во всех возможных грехах, кроме разве что интимных отношений с собаками, умер одиннадцать месяцев назад и был известен как верный христианин, который был бы гораздо счастливее обыкновенным священником… Эти очевидные ошибки я заметил за пару минут, не желая тратить на это много времени, но уверен, что их там еще много.

— Ты хочешь сказать, что Карлосу пудрили мозги? — сказал Конклин.

— Самым наглым образом, с точным расчетом — над этими данными посмеялись бы даже в самых доктринально строгих наших судах. Кто бы ни снабжал его этими мелодраматическими «разоблачениями», он делал их заведомо противоречивыми.

— Родченко? — предположил Борн.

— Вряд ли кто-либо другой. Григорий — и называю его «Григорий», хотя никогда не обращался так к нему в лицо; его всегда звали «генерал» — был стратегом до мозга костей, «выживателем», и вместе с тем — убежденным марксистом. Контроль был его девизом, фактически навязчивой идеей, и если бы он мог контролировать пресловутого Шакала в интересах Родины, — это было бы просто счастье для старика. Однако Шакал убил его характерными для него тремя пулями в горло. Было ли это предательством со стороны Шакала или Родченко просто чем-то выдал себя? Мы никогда не узнаем этого. — Зазвонил телефон, и рука Крупкина рванулась к трубке. — Да? — переключился он на русский и жестом велел Конклину прикрепить на место протез. — А теперь слушайте меня внимательно, товарищ. Милиция не должна предпринимать никаких действий — более того, они должны держаться вне видимости. Вызовите одну из наших машин без опознавательных знаков на замену патрульной, я понятно выражаюсь?.. Хорошо. Будем использовать частоту «Мурена».

— Прорыв? — спросил Борн, отойдя от окна, когда Дмитрий бросил трубку.

— Еще какой! — ответил Крупкин. — Его машина замечена на Немчиновской дороге и направляется в Одинцово.

— Это мне ни о чем не говорит. И что там, в Одинцоволе, или как там оно называется?

— Точно не знаю, но, думаю, ему эта местность знакома. Вспомните, он хорошо знает Москву и ее окрестности. Одинцово — промышленный пригород примерно в тридцати пяти минутах езды от города…

— Проклятье! — воскликнул Алекс, сражаясь с завязками протеза.

— Позволь, я сделаю, — сказал Джейсон не терпящим возражений тоном. Он присел рядом и быстро справился с толстыми полосками грубой ткани. — Почему Карлос не сменил машину? — продолжил он, обращаясь к Крупкину. — Нехарактерно для него.

— У него нет выбора. Он знает, что все московские таксисты — тихие пособники государства, и, кроме того, он серьезно ранен и, очевидно, безоружен — иначе стал бы еще стрелять в тебя. Он не способен сейчас угрожать водителю или украсть автомобиль… К тому же, он довольно быстро добрался до Немчиновки; то, что машину вообще заметили — чистая случайность. Эта дорога редко используется — что ему, наверное, тоже известно.

— Поехали отсюда! — крикнул Конклин, раздраженный вниманием Джейсона и собственной немощностью. Он поднялся, покачнулся, сердито отмахнулся от руки Крупкина и направился к двери. — Поговорить можно и в машине. Мы зря теряем время.

— Мурена, ответьте, — сказал Крупкин по-русски в микрофон, сидя рядом с водителем на переднем сиденье, держа руку на тюнере автомобильного радио. — Мурена, ответьте, если слышите.

— О чем он говорит, черт побери? — спросил Борн Алекса на заднем сиденье.

— Он пытается связаться с машиной КГБ, следующей за Карлосом. Все время переключается с одной сверхвысокой частоты на другую. Это код «Мурена».

— Что?

— Это такой угорь, Джейсон, — ответил Крупкин, глянув через плечо. — Из семейства муреновых, с пористыми жабрами, способный опускаться на очень большие глубины. Некоторые виды могут быть смертельно опасны.

— Благодарю за объяснение, Питер Лор, — сказал Борн.

— Очень хорошо, — засмеялся кагэбэшник. — Но, согласитесь, это вполне подходит. Очень немногие радиоприборы могут посылать или принимать такие сигналы.

— Когда вы его у нас украли?

— О, не у вас, совсем не у вас. Честно говоря, у англичан. Как обычно, Лондон не шумит о таких вещах, однако в некоторых сферах они далеко обогнали вас с японцами. Все этот проклятый Ми-6. Они ужинают в клубах в Найтсбридже, курят свои одиозные трубки, изображают из себя невинных овечек и шлют нам перебежчиков.

— У них тоже бывают промашки, — защищался Конклин.

— Которых гораздо больше в их «откровенных» признаниях, чем в действительности, Алексей. Ты слишком долго был в стороне. Обе стороны иногда совершают крупные ошибки, но они способны справляться с общественным мнением — мы же до сих пор не научились этому. Мы скрываем наши «промашки», как ты выразился; мы слишком печемся о нашей респектабельности, которая слишком часто покидает нас. И потом, я думаю, мы исторически моложе в сравнении с ними. — Крупкин снова переключился на русский. — Мурена, отзовитесь! Я уже почти дошел до конца диапазона. Где вы, Мурена?

— Здесь, товарищ! — прозвучал из динамика металлический голос. — Есть контакт. Как слышите?

— У вас голос, как у кастрата, но я вас слышу.

— Должно быть, это товарищ Крупкин…

— А вы думали кто — Папа Римский? С кем я говорю?

— Орлов.

— Хорошо! Ты знаешь, что делаешь.

— Надеюсь, ты тоже, Дмитрий.

— К чему ты это сказал?

— К твоему приказу ничего не предпринимать. Мы в двух километрах от здания — я въехал по траве на небольшой холм — и мы видим его машину. Она припаркована на стоянке, а сам подозреваемый внутри.

— Что еще за здание? Какой холм? Ты ничего не сказал.

— Арсенал на Кубинке.

При этих словах Конклин подпрыгнул в кресле.

— О, Боже! — воскликнул он.

— Что такое? — спросил Борн.

— Он проник в арсенал, — Алекс увидел непонимание на лице Джейсона. — Здесь это нечто гораздо большее, чем просто закрытые площадки для парадов легионеров и резервистов. Это серьезные тренировочные сооружения и оружейные склады.

— Он ехал не в Одинцово, — перебил Крупкин. — Склад находится дальше на юг, за окраиной города, лишних четыре-пять километров. Он бывал там раньше.

— Такие места должны хорошо охраняться, — сказал Борн. — Он же не может просто войти туда?

— Уже вошел, — поправил парижский офицер КГБ.

— Я имею в виду запрещенные места — такие как помещения, набитые оружием.

— Это меня и беспокоит, — продолжил Крупкин, вертя в руке микрофон. — Поскольку он был там раньше — а это очевидно, — что он знает об этом сооружении?.. кого он там знает?

— Свяжитесь по радио с арсеналом, пусть они его остановят, задержат! — настаивал Джейсон.

— А что если я попаду не на того человека? Или если он уже раздобыл оружие, и мы его спугнем? Один звонок, один недружелюбный взгляд или даже подозрительная машина на дороге могут привести к уничтожению нескольких десятков человек. Мы видели, что он натворил в «Метрополе» и на Вавилова. Он потерял над собой контроль; окончательно спятил.

– Дмитрий , — услышали они металлический голос. — Что-то происходит. Только что наш человек вышел из боковой двери с мешком за спиной и направляется к машине… Товарищ, я не уверен, что это тот самый человек. Похож, но что-то не так.

— Что именно? Одежда?

— Нет, на нем темный костюм, и его правая рука на темной перевязи… Но он двигается быстрее, шаг крепче, держится прямо.

— Ты хочешь сказать, что он уже не выглядит, как раненый, да?

— Пожалуй, да.

— Он может притворяться, — сказал Конклин. — Этот сукин сын может быть при последнем издыхании — и все равно убедить тебя, что готов бежать марафон.

— С какой целью, Алексей? Зачем здесь что-то разыгрывать?

— Не знаю, но если твой человек в машине видит его, то и он видит машину. Может быть, он просто очень торопится.

— Что происходит? — сердито спросил Борн.

— Кто-то вышел с полной сумкой и идет к машине, — сказал Конклин по-английски.

— Ради Бога, остановите его!

— Нет уверенности, что это Шакал, — перебил Крупкин. — Одежда та же, даже перевязь, но есть физические отличия…

— Значит, он хочет, чтобы мы думали, что это не он! — с настойчивостью сказал Джейсон.

— Что?

— Он ставит себя на наше место, думая, как вы думаете сейчас, и тем самым опережает ваши мысли. Он может знать, а может и не знать, что его обнаружили, что его машина замечена, но он должен предполагать худшее и действовать соответствующе. Сколько нам еще ехать?

— Учитывая, как ведет мой молодой товарищ, я бы сказал, минуты три-четыре.

– Крупкин! — вскричал голос из динамика. — Еще четверо вышли наружу — три мужчины и женщина. Они бегут к машине!

— Что он сказал? — спросил Борн. Алекс перевел, и Джейсон нахмурился. — Заложники? — сказал он тихо, будто про себя. — Он все себе испортил! — Дельта из «Медузы» наклонился вперед и тронул Крупкина за плечо. — Скажи своему человеку, пусть убирается оттуда к чертовой матери, как только машина отъедет и он поймет, куда она направляется. Вели ему не прятаться, быть на виду, чуть ли не гудеть в клаксоном вовсю, проезжая мимо арсенала.

— Мой дорогой друг! — взорвался офицер советской разведки. — Не мог бы ты объяснить мне, с какой стати должен я отдать такой приказ?

— Потому что твой коллега прав, а я ошибался. Человек, вышедший из здания, не Карлос. Шакал находится внутри, ждет, пока кавалерия проедет мимо форта, чтобы он мог скрыться на другой машине — если кавалерия действительно есть.

— Во имя нашего почтенного Карла Маркса, объясни, как ты пришел к такому противоречивому заключению?

— Очень просто. Он совершил ошибку… Даже если бы вы могли, вы бы не стали стрелять по этой машине на дороге, верно?

— Согласен. В ней находятся четыре посторонних человека, без сомнения невинные советские граждане, которых заставили выглядеть иначе.

— Заложники?

— Да, конечно.

— Когда ты последний раз слышал, чтобы люди бежали сломя голову туда, где они могут стать заложниками? Даже если на них из двери направлено оружие, все равно один или двое из них, если не все, обязательно попытались бы скрыться за другими машинами.