Ультиматум Борна Ладлэм Роберт

Глава 41

Ильич Рамирес Санчес дважды щелкнул пальцами в тени, поднявшись по короткой лестнице миниатюрного входа в небольшую церковь в «мадридском» Paseo del Prado , бульваре Прадо, держа в левой руке сумку. Из-за макета колонны с выемками появилась фигура, крепко сложенный мужчина лет шестидесяти. Он частично вышел на свет, долетавший от отдаленного фонаря. На нем была форма испанского армейского офицера, генерал-лейтенанта с тремя рядами полосок, пришитых к кителю. В руке он нес кожаный портфель; он чуть приподнял его и заговорил на языке этого комплекса.

— Заходи внутрь, в ризницу. Там ты сможешь переодеться. Этот не подходящий тебе по размеру пиджак охранника — отличная цель для снайперов.

— Приятно снова поговорить с кем-то на нашем языке, — сказал Карлос, следуя за ним внутрь маленькой церкви и закрывая за собой дверь. — Я твой должник, Энрике, — добавил он, окинув взглядом пустые ряды скамеек и мягкие огни на алтаре, поблескивавшем золоченым распятием.

— Ты уже больше тридцати лет мой должник, Рамирес, и я об этом ничуть не жалею, — тихо засмеялся солдат. Они прошли в правое крыло и вниз к ризничей.

— Тогда ты, наверное, не поддерживаешь контакт со своими родственниками в Баракоа. Родные братья и сестры самого Фиделя и наполовину так хорошо не живут.

— Как и сам сумасшедший Фидель, но ему нет до этого дела. Говорят, теперь он стал чаще мыться — думаю, это уже прогресс. Однако ты говоришь о моей семье в Баракоа; а как насчет меня , мой дорогой международный киллер? Никаких яхт, никакого почета, как тебе не стыдно! Если бы я тебя тогда вовремя не предупредил, тебя казнили бы здесь, в этом самом комплексе, тридцать три года назад. Если подумать, за стенами этой идиотской игрушечной церкви на Прадо, то, что ты убежал, было правильно. Переодетый в священника, фигуру, которая вечно смущает русских, как и большинство других.

— Разве ты хоть в чем-нибудь нуждался с тех пор, как я обустроился? — они вошли в небольшую панельную комнату, где, предположительно, прелаты должны были готовиться к службам. — Отказал я тебе хоть раз? — добавил Карлос, поставив тяжелую сумку на пол.

— Да я шучу, конечно, — возразил Энрике, дружелюбно улыбаясь и глядя на Шакала. — Куда девалось твое здоровое чувство юмора, мой старый злополучный друг?

— Мне сейчас не до него.

— Охотно верю. И, честно говоря, ты всегда был весьма щедр по отношению к моей семье на Кубе, и я благодарен тебе. Мои родители дожили свои дни в мире и комфорте, несколько в смущении, правда, но куда лучше всех, кого они знали… Это все было безумием. Революционеры, выброшенные их собственными революционными предводителями.

— Вы были угрозой для Кастро, как и Че. Теперь это в прошлом.

— Многое осталось в прошлом, — согласился Энрике, разглядывая Карлоса. — Ты сильно постарел, Рамирес. Где те пышные темные волосы и красивое волевое лицо с ясными глазами?

— Не будем об этом.

— Хорошо. Я толстею, ты худеешь; это говорит мне кое о чем. Насколько серьезно ты ранен?

— Я достаточно хорошо могу двигаться для того, что намерен провернуть — что я должен провернуть.

— Рамирес, что еще тебе нужно? — спросил вдруг ряженый солдат. — Он мертв! Москва утверждает, что это они убили его, но когда ты мне позвонил, я понял, что это сделал ты, ты убил его. Джейсона Борна больше нет! Твой враг покинул этот мир. У тебя явно проблемы со здоровьем; вернись в Париж и подлечись. Я выведу тебя наружу так же, как провел внутрь. Мы пойдем во «Францию», и я расчищу дорогу. Ты будешь курьером от коменданта «Испании» и «Португалии», который должен лично передать конфиденциальное послание на площадь Дзержинского. Такое здесь регулярно бывает; никто никому здесь не доверяет, особенно своим собственным воротам. Тебе даже не придется рисковать и убивать ни одного охранника.

— Нет! Я должен преподать урок.

— Тогда позволь мне сказать это по-другому. Когда ты позвонил с экстренными кодами, я сделал, что ты велел, потому что ты исполнил свои обязательства ко мне, обязательства, которые начались тридцать три года назад. Но сейчас есть другой риск — риски , если быть точным, — и я не уверен, что горю желанием пойти на них.

— Ты это говоришь мне? — вскричал Шакал, снимая пиджак мертвого охранника, под которым обнаружились туго затянутые чистые белые бинты без капли крови, державшие его правое плечо.

— Перестань ломать комедию, — мягко сказал Энрике. — Мы знали друг друга еще до того. Я обращаюсь к молодому революционеру, за которым вышел из Кубы с титаном мысли по имени Санчес… Как у него дела, кстати? Фидель по-настоящему боялся его.

— Вполне неплохо, — ответил Карлос невыразительно. — Но мы перенесли «Сердце солдата».

— Он по-прежнему увлекается своими садами — его английскими садами?

— Да.

— Мне кажется, ему надо было стать пейзажистом или цветоводом. А я мог бы стать отличным агрокультурным инженером, агрономом, как их называют — именно так мы с Санчесом и встретились, ты знаешь… Мелодраматические политики изменили наши жизни, не так ли?

— Политические преступления изменили их. Фашисты повсюду изменяли их.

— И теперь мы хотим быть, как фашисты, а они хотят взять все не самое ужасное от нас, коммунистов, и прикормить немного деньгами — что вообще-то не работает, но идея хорошая.

— Какое отношение это имеет ко мне — твоему монсеньеру?

— Лошадиный навоз, Рамирес. Как тебе, возможно, известно, моя русская жена умерла несколько лет назад, и у меня осталось трое детей в Московском университете. Если бы не моя должность, они бы туда не попали, а я хочу, чтобы они там учились. Они станут учеными, докторами… Видишь ли, это и есть риски, о которых ты меня просишь. Я прикрывал тебя до этого момента — и ты заслужил этот момент — но, пожалуй, не больше. Через несколько месяцев я уйду на пенсию, и в знак благодарности за долгие годы службы в южной Европе и Средиземноморье мне предоставят отличную дачу на Белом море, где меня будут навещать мои дети. Я не хочу неоправданно рисковать предстоящей мне жизнью. Так что будь добр, объясни, что тебе нужно, и я скажу тебе, будешь ли ты один или нет… Повторяю, твое проникновение сюда не может привести ко мне, и, как я уже сказал, это ты заслужил, но далее… Это то место, где я могу быть вынужден остановиться.

— Понимаю, — сказал Карлос, подойдя к портфелю, который Энрике положил на стол.

— Надеюсь. На протяжении долгих лет ты был добр к моей семье, как не смог бы я, но тогда я служил тебе как мог хорошо. Я связал тебя с Родченко, дал тебе имена из министерств, где процветали слухи — слухи, которые Родченко лично расследовал для тебя. Так что, мой революционный товарищ, я тоже не сидел для тебя сложа руки. Однако теперь все по-другому; мы уже не молодые горячие парни, ищущие причины, потому что мы утратили жажду к причинам — ты намного раньше меня, конечно.

— Моя причина неизменна, — резко перебил Шакал. — Это я и все, кто мне служит.

— Я служил тебе…

— Ты уже сказал об этом, как и о моей щедрости к тебе и твоей семье. И теперь, когда я здесь, ты хочешь знать, заслуживаю ли я дальнейшей помощи, верно?

— Мне ведь надо защитить себя. Зачем ты здесь?

— Я сказал тебе. Чтобы преподать урок, чтобы оставить послание.

— Это одно и то же?

— Да. — Карлос открыл портфель; в нем была грубая рубашка, португальская рыбацкая кепка, соответствующие брюки с веревкой вместо ремня и заплечный холстинный рюкзак моряка. — Почему именно эта? — спросил он.

— Это то, что нашлось у меня в запасе, а я много лет не видел тебя — со времени встречи в Малаге в начале семидесятых, кажется. Я не мог достаточно хорошо подогнать под тебя одежду, и рад, что не попытался — ты выглядишь не так, как я тебя помнил, Рамирес.

— А ты не намного больше, чем я тебя помню, — ответил киллер. — Чуть толще в районе живота, пожалуй, но мы все еще одного роста, примерно одинаковой фигуры.

— И что? Что это значит?

— Сейчас поймешь… Многое ли изменилось здесь с тех пор, как мы были здесь вместе?

— Изменяется постоянно. Сначала прибывают фотографии, а на следующий день строительные отряды. На Прадо здесь, в «Мадриде», теперь стоят новые магазины, новые знаки, даже несколько новых канализационных люков в соответствии с изменениями в городе. А также видоизменены «Лиссабон» и пирс вдоль «Залива» и «реки Тежу». Мы ничто, если не соответствуем действительности. Кандидаты, заканчивающие обучение, чувствуют себя буквально как дома, куда бы их ни отправили. Иногда я действительно думаю, что это все излишества, но потом вспоминаю мое первое задание на военно-морской базе в Барселоне и понимаю, как спокоен я был там. Я сразу приступил к работе, потому что психологической адаптации уже не требовалось; значительных сюрпризов не оказалось.

— Ты говоришь о внешности, — перебил Карлос.

— Конечно, о чем еще?

— Более постоянные строения, которые не столь очевидны, не на виду.

— Такие как?

— Товарные, топливные склады, пожарные станции — все, что не является частью макетов. Они там же, где и были?

— Да. По крайней мере основные товарные и топливные склады с их подземными емкостями — точно. Большинство по-прежнему на западе района «Сан-Рока», через «Гибралтар».

— А что с переходом из одного комплекса в другой?

— Вот это действительно изменилось. — Энрике достал небольшой плоский предмет из кармана кителя. — Каждая граница оборудована компьютеризированным регистрационным терминалом, который откроет проход, когда ты вставишь вот это.

— И никакие вопросы не задаются?

— Только Главным штабом Новгорода, если они возникают.

— Не понял.

— Если хоть одна такая штучка утеряна или украдена, об этом тут же сообщают, и внутренние коды сбрасываются.

— Понял.

— А я — нет! К чему эти вопросы? Опять-таки, зачем ты здесь? Что это за урок, что за послание?

— Район «Сан-Рока»?.. — пробормотал Карлос, будто вспоминая. — Это около трех или четырех километров на юг от тоннеля, верно? Маленькая прибрежная деревня, нет?

— «Гибралтар», да.

— А следующий комплекс — «Франция», конечно, потом «Англия» и наконец самый большой, «Соединенные Штаты». Да, все понятно; я все вспомнил. — Шакал отвернулся, неловко сунув руку под брюки.

— А мне по-прежнему ничего не ясно, — сказал Энрике угрожающим тоном. — А должно быть. Ответь мне, Рамирес. Зачем ты здесь?

— Как смеешь ты меня так спрашивать? — продолжил Карлос, стоя спиной к сообщнику. — Как смеете вы все спрашивать парижского монсеньера.

— Послушай меня, ссаный священник. Ответь мне, или я выйду отсюда — и в течение нескольких минут ты — мертвый парижский монсеньер!

— Очень хорошо, Энрике, — ответил Ильич Рамирес Санчес, обращаясь к панельной стене. — Мое послание будет триумфально ясным и потрясет самые основы Кремля. Карлос Шакал не только убил слабого выскочку Джейсона Борна на советской земле, — он оставил напоминание всей России, что Комитет совершил колоссальную ошибку, не воспользовавшись моими выдающимися талантами.

— Да ну, — сказал Энрике, тихо смеясь, будто подтрунивая совсем не экстраординарного человека. — Снова мелодрама, Рамирес? И как же ты передашь это напоминание, это послание , это величайшее твое утверждение?

— Очень просто, — ответил Шакал, обернувшись с пистолетом с глушителем в руке. — Нам придется поменяться местами.

– Что?

— Я сожгу Новгород.

И он выстрелил в верхнюю часть горла Энрике. Его задачей было, чтобы на его китель попало как можно меньше крови.

Одетый в полевую форму с погонами армейского майора, Борн ничем не отличался от военных, патрулировавших ночью американский комплекс из сектора в сектор. Их было немного, человек тридцать, обходивших всю территорию, занимавшую, по словам Бенджамина, восемь квадратных миль. В «городских» районах они были в основном пешими, парами; в «сельской» местности — на военных машинах. Молодой тренер реквизировал для них двоих джип.

Из комиссарского номера в «американском» штабе они попали на военный склад к западу от реки, где документы Бенджамина обеспечили им доступ и джип. Внутри охранники с удивлением наблюдали за тем, как молчаливый Борн был экипирован полевой формой с карабиновым штыком, стандартным автоматом 45-го калибра и пятью боевыми обоймами. Последние были получены только после авторизационного звонка к неидентифицированному подчиненному Крупкина в Главный штаб. Снова оказавшись снаружи, Джейсон пожаловался:

— А как же осветительные ракеты, которые я просил, и хотя бы три-четыре гранаты? Ты сказал, что добудешь мне все, что потребуется, а не половину.

— Тоже будут, — ответил Бенджамин, отъезжая от склада. — Ракеты хранятся возле средств автотранспорта, а гранаты не входят в обычную комплектацию. Они хранятся в стальных ящиках у тоннеля — у каждого тоннеля — под грифом «Для экстренных ситуаций». — Молодой тренер взглянул на Борна, заметив искорку юмора на его лице. — На случай вторжения НАТО, скорее всего.

— Это глупо. Мы бы напали с неба.

— Ты забыл о военно-воздушной базе в девяноста секундах лету отсюда.

— Поспеши, мне нужны гранаты. У нас могут возникнуть проблемы с их получением?

— Нет, если Крупкин держит марку.

Получив осветительные ракеты, им оставалось только заехать в тоннель за гранатами. Там им были выданы четыре стандартные армейские гранаты, в чем Бенджамин расписался.

— Куда теперь? — спросил он, когда солдат в американской военной форме вернулся в бетонную будку.

— Они немного не такие, как те, что делают в Штатах, — сказал Джейсон, осторожно одну за другой раскладывая гранаты по карманам.

— Однако они и не учебные. Это не военный комплекс, а больше гражданский. Здесь их используют в основном не для обучения. Куда теперь?

— Свяжись сначала со штабом. Спроси, есть ли какие-нибудь еще происшествия на пограничных постах.

— У меня запищал бы бипер.

— Я не доверяю биперам, я люблю слова, — настоял Джейсон. — Возьми радио.

Бенджамин подчинился, переключившись на русский язык и используя коды, доступные только управляющему персоналу. Из динамика прозвучал краткий ответ; молодой тренер вернул микрофон на место и повернулся к Борну:

— Ничего, — сказал он. — Только межкомплексные перемещения топлива.

— Что это такое?

— Распределение бензина, в основном. В некоторых комплексах резервуары больше, чем в других, вот логистики и устраивают такие перераспределения, пока не подвезут по реке пополнение.

— Это происходит ночью?

— Это лучше, чем если бы эти грузовики перегораживали улицы днем. Вспомни, все здесь в уменьшенном размере. Мы все время ездим по объездным дорогам, но в центральных районах существуют рабочие отряды, которые чистят магазины, офисы и рестораны, готовясь к завтрашним заданиям. Большие грузовики создают помехи.

— Боже, это действительно Диснейленд… Ладно, езжай к «испанской» границе, Педро.

— Чтобы попасть туда, нам придется проехать через «Англию» и «Францию». Не думаю, что это имеет большое значение, но я не говорю по-французски. И по-испански. А ты?

— По-французски свободно, по-испански терпимо. Что-нибудь еще?

— Пожалуй, будет лучше, если ты сядешь за руль.

Шакал остановил большой бензовоз у границы «Западной Германии»; дальше он не собирался ехать. Оставшиеся северные районы «Скандинавии» и «Нидерландов» были второстепенными сателлитами; эффект от их уничтожения будет ничтожным по сравнению с южными комплексами, и экономия времени требовала пренебречь ими. Время тикало, и «Западная Германия» станет началом повсеместных возгораний. Он поправил грубую португальскую рубашку, надетую поверх кителя испанского генерала, и, когда из будки вышел охранник, заговорил по-русски, повторяя слова, которые он использовал на всех остальных постах:

— Даже и не просите меня говорить на вашем тупом местном языке. Я всего лишь развожу бензин, а не протираю штаны в аудиториях! Вот мой пропуск.

— Да я и сам еле говорю на нем, — засмеялся охранник, принимая пропуск и вставляя его в терминал. Тяжелый железный шлагбаум поднялся в вертикальное положение; охранник вернул пропуск, и Шакал въехал в миниатюризированный «Западный Берлин».

Он проехал по узкой копии Курфюрстендамм до Будапештерштрассе, где притормозил и открыл клапан. Топливо из цистерны хлынуло на улицу. Он достал из сумки, лежавшей на соседнем сиденье, небольшие бомбы замедленного действия из пластиковой взрывчатки и, как проделывал это во всех предыдущих комплексах вплоть до «французской» границы, стал разбрасывать их, опустив окна, по обе стороны кабины под основания деревянных строений, наиболее легко, по его мнению, воспламеняемых. Он проехал в сектор «Мюнхен», потом в речной порт «Бремерхафен», и наконец в «Бонн» и к уменьшенным версиям посольств на «Бад Годесберге», заливая улицы, распределяя взрывчатку. Он взглянул на часы; пора было ехать обратно. У него едва оставалось пятнадцать минут до первых взрывов по всей «Западной Германии», за которыми, с промежутками в восемь минут, чтобы создать максимальный беспорядок, должны были последовать взрывы в совмещенных комплексах «Италия-Греция», «Израиль-Египет» и «Испания-Португалия».

Отдельные пожарные бригады не смогут справиться с горящими улицами и домами в этих сложно устроенных комплексах, и они будут вынуждены вызывать на подмогу бригады из соседних комплексов, которым тут же придется вернуться в свои собственные комплексы, когда те тоже загорятся. Это весьма простая формула вселенского хаоса, под вселенной в данном случае подразумевался поддельный мир Новгорода. Ворота на границах распахнутся, не в силах препятствовать паническому потоку людей, и в завершение разгрома гений по имени Ильич Рамирес Санчес — принесенный в мир террора как Карлос Шакал ошибками того же Новгорода, — должен оказаться в «Париже». Не в его Париже, а в ненавистном новгородском «Париже», и он сожжет его дотла так, что позавидуют маньяки Третьего Рейха. Потом придет черед «Англии» и, наконец, самого большого комплекса в презренном, изолированном, иллюзорном Новгороде, где он оставит свое триумфальное послание — в «Соединенных Штатах Америки», вырастивших киллера-отступника Джейсона Борна. Послание будет ясным и понятным, как альпийские воды, смывающие кровь разрушенной фальшивой смакетированной вселенной.

Это сделал я один. Мои враги мертвы, а я жив .

Карлос проверил содержимое сумки; остались только самые убийственные инструменты смерти, которые удалось найти в арсенале Кубинки. Четыре ряда ракет, самонаводящихся на источники тепла, всего двадцать штук, каждая из которых способна разнести весь фундамент Вашингтонского монумента; приведенные в состояние боевой готовности и взведенные, они среагируют на источники огня и сделают свою работу. Удовлетворившись, Шакал закрыл клапан, развернулся и поехал назад к границе.

Сонный техник в главном штабе проморгался и уставился на зеленые символы на экране перед ним. То, что он видел, казалось бессмыслицей, однако с виду никаких нарушений не было. Уже в пятый раз «комендант» «испанского» комплекса пересек одну из северных границ, двигаясь в сторону «Франции». Перед этим, как того требовал режим повышенной безопасности, он дважды звонил на ворота «Израиля» и «Италии», где ему сказали, что проезжал только один грузовик с горючим. Эту информацию он и сообщил уполномоченному тренеру по имени Бенджамин, но теперь он удивился. Зачем такому высокому офицеру водить цистерну?.. С другой стороны, почему бы и нет? В Новгороде процветала коррупция, как подозревал каждый. Вот, возможно, «комендант» как раз либо пытался выявить взяточников, либо сам собирал свои сборы ночью. Однако, поскольку сообщений об украденной или потерянной карточке не поступало и компьютеры не возражали, лучше было не поднимать из-за этого шума. Кто знает, кто окажется его следующим начальником…

– Voici ma carte,[112] — сказал Борн охраннику у переезда и вручил ему свою карточку. — Vite, s’il vous plait![113]

— Да… oui , — ответил охранник, быстро шагая к компьютерному терминалу. В это время мимо проехал огромная цистерна в сторону «Англии».

— Не нажимай особо на французский, — сказал Бенджамин, сидя на переднем сиденье рядом с Джейсоном. — Эти ребята стараются, но они не лингвисты.

— Ка-ли-форния… я иду к тебе, — тихо пропел Борн. — Ты уверен, что вы с отцом не хотите присоединиться к твоей матери в Лос-Анджелесе?

– Заткнись!

Охранник вернулся, отдал честь, и железный барьер поднялся. Джейсон нажал на газ, и через несколько мгновений увидел трехэтажную копию Эйфелевой башни. В отдалении, справа, были видны миниатюрные Елисейские поля с миниатюрным деревянным воспроизведением Триумфальной арки, достаточно высокой, чтобы ошибиться было невозможно. Борн вспомнил те судорожные, ужасные часы, когда он и Мари гоняли по всему Парижу, отчаянно пытаясь отыскать друг друга… Мари, о, Боже, Мари! Я хочу вернуться, я хочу снова стать Дэвидом. Он и я — мы так состарились. Он больше не пугает меня, и я не сержу его… Кто? Который из нас? О, Боже!

— Постой-ка, — сказал Бенджамин, тронув руку Джейсона. — Притормози.

— В чем дело?

– Остановись , — крикнул молодой тренер. — Тормози и заглуши двигатель.

— Да что с тобой?

— Не пойму, — Бенджамин задрал голову и смотрел на чистое небо и дрожащие огоньки звезд. — Облаков нет, — сказал он загадочно, — грозы тоже.

— И дождя тоже нет. Ну и что? Я хочу добраться до испанского комплекса!

— Вот опять!..

— О чем, черт возьми, ты говоришь? — и тут Борн тоже услышал: издалека донесся неясный гром, однако ночь была ясной. Еще, снова и снова, один глубокий раскат за другим.

– Там! — воскликнул молодой русский из Лос-Андже shy;леса, вскочив в джипе и указывая на север. — Что это?

— Это огонь, юноша, — тихо и неуверенно ответил Джейсон, тоже поднявшись и уставившись на пульсирующее желтое зарево, осветившее горизонт. — И по-моему это как раз в испанском комплексе. Там он изначально обучался, и это и есть то, зачем он приехал — взорвать здесь все! Это его месть!.. Садись, нам надо попасть туда!

— Нет, ты ошибаешься, — возразил Бенджамин, быстро опустившись на сиденье, когда Борн завел двигатель и вдарил по акселератору. — До «Испании» не больше пяти-шести миль отсюда. Эти огни гораздо дальше.

— Просто покажи мне кратчайший маршрут, — сказал Джейсон, утопив педаль газа.

Под руководством тренера, представлявшим собой резкие выкрики «Поверни здесь!», «Направо!» и «Дальше по этой дороге!», они пронеслись через «Париж» и дальше на север в следующие сектора, помеченные «Марсель», «Монблан», «Ле Харв», «Страсбур» и множество других, огибая городские площади и проносясь по удивительным улицам и миниатюрным городским кварталам, пока не увидели перед собой «испанскую» границу. Чем ближе они подъезжали, тем громче бухали взрывы, тем ярче было желтое ночное небо. Охранники у ворот яростно терзали свои телефоны и рации; взвыли сирены из двух нот, перекрывая крики: полицейские и пожарные машины появились будто ниоткуда, промчались по улицам «Мадрида» на пути к следующему северному переезду.

— Что происходит? — прокричал Бенджамин, выскочив из джипа и забыв о всяких запретах говорить не по-русски. — Я из командующего персонала! — добавил он, вставляя свою карточку в терминал, после чего барьер поднялся. — Скажи мне!

— Безумие какое-то, товарищ! — прокричал в ответ офицер из окошка будки. — Невероятно!.. Будто земля сошла с ума! Сначала «Германия», повсюду взрывы и огонь на улицах и домах. Земля ходит ходуном, и нам говорят, что это какое-то землетрясение. Потом то же самое в «Италии» — «Рим» превратился в факел, а в «греческом» секторе — «Афины» и порт «Пиринеи» тоже пылают, взрывы не прекращаются!

— Что говорит Штаб?

— Они не знают, что сказать! Бред про землетрясение — только бред, не более того. Все в панике, отдают приказы и тут же отменяют их. — В будке раздался очередной звонок, он сорвал трубку и некоторое время слушал, потом закричал изо всех сил: — Безумие, это полное безумие! Вы уверены?

— Что такое? — крикнул Бенджамин, в окошко.

— «Египет»! — прокричал он в ответ, прижимая трубку к уху. — «Израиль»! .. «Каир» и «Тель-Авив» — огонь повсюду , бомбы повсюду! Никто не может справиться с разрушениями; грузовики врезаются друг в друга в узких улицах. Гидранты сорваны, вода стекает в канавы, но улицы по-прежнему в огне… И какой-то идиот только что позвонил и спросил, правильно ли установлены знаки «Не курить» — в то время как деревянные постройки вот-вот разрушатся! Идиоты. Все идиоты!

— Иди сюда! — крикнул Борн, проехав через ворота. — Он где-то здесь! Ты веди, а я… — его слова потонули в оглушительном взрыве прямо впереди, в центре «мадридского» бульвара Прадо. Это была мощнейшая детонация, древесина и камни взлетели в огненное небо. Потом, будто сам «бульвар» был живой, пульсирующей стеной огня, языки пламени покатились вперед, свернув налево из «города» на дорогу, которая вела к переезду через границу. — Смотри! — крикнул Борн, наклонившись из джипа к земле и коснувшись гравия; он поднес пальцы к ноздрям. — Боже , — воскликнул он. — Вся это чертова дорога пропитана бензином! — В тридцати ярдах перед джипом прогремел взрыв, послав во все стороны камни, загремевшие по металлической решетке, и пыль; пламя все с большей скоростью понеслось к джипу. — Пластид! — сказал Джейсон сам себе, потом крикнул Бенджамину, который бежал к джипу: — Вернись обратно! Пусть все убираются отсюда! Этот сукин сын напичкал все вокруг пластиковой взрывчаткой! Двигайтесь к реке!

— Я еду с тобой! — крикнул молодой русский, ухватившись за дверцу.

— Извини, парень, — ответил Борн, взревел двигателем и сорвал армейский джип назад через открытые ворота, распластав Бенджамина по гравию. — Это дело для взрослых.

— Что ты делаешь? — прокричал Бенджамин затихающим на расстоянии голосом.

— Грузовик с горючим, этот чертов грузовик с горючим! — прошептал Джейсон, врываясь в «Страсбур, Франция».

Это случилось в «Париже» — где же еще, если не в Париже! Громоздкая копия Эйфелевой башни взлетела с такой силой, что земля задрожала. Ракеты? Шакал утащил из Кубинки ракеты! Несколько секунд спустя позади него начались еще взрывы, улицы потонули в пламени. Повсюду . Вся «Франция» уничтожалась таким образом, который только психу Адольфу Гитлеру мог присниться в его самых извращенных снах. Паникующие люди бегали по улицам, кричали, падали, молились богам, отвергнутым их лидерами.

«Англия»! Он должен был попасть в «Англию», а уж потом, в конечном итоге, в «Америку», где так или иначе, говорили ему все его инстинкты, наступит конец всему. Надо было найти грузовик, на котором едет Шакал, и уничтожить обоих. Он мог это сделать — он должен это сделать! Карлос думает, что он погиб, а это ключ, потому что Шакал будет делать то же, что сделал бы Джейсон Борн, будь он Карлосом. Когда вселенская катастрофа, запаленная им, достигнет своего пика, Шакал бросит грузовик и запустит последовательность, необходимую для того, чтобы уйти отсюда — в Париж, в настоящий Париж, где его армия стариков распространит весть о триумфе их монсеньера над вездесущими неверующими русскими. Это должно быть где-то поблизости от тоннеля, вне всяких сомнений.

Гонку через «Лондон», «Кавентри» и «Портсмут» можно было сравнить только с кинохроникой бомбежек, обрушенных Люфтваффе на Великобританию, сопровождаемую сначала свистом, а потом тихим ужасом ракет V-2 и V-5. Но жители Новгорода не были англичанами — спокойствие уступило массовой истерии, забота о коллективе превратилась в борьбу за собственную жизнь. Впечатляющие воспроизведения Биг-Бена и здания Парламента потонули в бушующем пламени, авиационные заводы «Кавентри» превратились в факел, а улицы кишели кричащими, испуганными толпами, бежавшими к Волхову и верфям «Портсмута». Там, с уменьшенного в размерах пирса, люди десятками прыгали в воду, чтобы тут же попасть в магниевые сетки, где резкие, кривые разряды электричества прошивали воздух, отправляя безжизненные тела к следующим ловушкам над и под поверхностью воды. Увидев это, парализованная на какое-то время толпа ринулась затем в панике в миниатюризированный город «Портси»; охранники бросили свои посты, и ночью правил хаос.

Включив прожекторы джипа, Борн ехал среди языков пламени по переулкам и менее людным узким улицам — на юг, все время на юг. Он схватил с пола джипа осветительную шашку, выдернул чеку и стал отмахиваться плюющимся искрами, шипящим, ослепительным фонтаном огня от пытавшихся забраться к нему в машину. Вида пульсирующего пламени перед глазами было достаточно: все закричали и в ужасе отступили, думая, без сомнения, что перед ними произошел очередной взрыв.

Дорога, покрытая гравием! До ворот американского комплекса оставалось меньше ста ярдов… Гравий? Пропитанный бензином! Заряды пластида еще не сработали, но сделают это в любой момент, создав стену огня, которая захватит джип вместе с водителем! Вдавив акселератор в пол, Джейсон помчался к воротам. Они были покинуты — и железный барьер опущен! Он ударил по тормозам, заскользив по гравию, и остановился, надеясь вопреки здравому смыслу, что ни одна искорка не вылетит наружу и не подожжет гравий. Положив фонтанирующую дымом шашку на металлический пол, он ловко достал из карманов две драгоценные гранаты, с которыми ему очень не хотелось расставаться, выдернул чеки и швырнул их к воротам. Мощные взрывы разнесли баррикаду и, естественно, подожгли гравий, языки пламени охватили его! У него не оставалось выбора; он выбросил горячую шашку и понесся по огненному тоннелю в последний и самый большой новгородский комплекс. В тот же миг взорвалась бетонная будка охранников у «английской» границы; стекло, камни и обломки металла полетели во все стороны.

Он был так увлечен стремлением скорее добраться к «испанскому» переезду, что еле помнил уменьшенные копии американских городов, и уж тем более кратчайший маршрут к тоннелю. Он просто следовал указаниям молодого Бенджамина. Но хорошо помнил, что этот выросший в Калифорнии тренер не раз говорил про «прибрежную дорогу — как Шоссе номер Один, старик, до самого Кармела!» Это были, конечно же, ближайшие к Волхову улицы, которые по очереди превращались, в нарушение географической последовательности, в побережье «Мейна», в реку Потомак в «Вашингтоне» и северные воды пролива Лонг-Айленд, где находилась военно-морская база в «Нью-Лондоне».

Безумие достигло и «Америки». Полицейские машины, визжа сиренами, носились по улицам, одни люди кричали в рации, другие выбегали из домов и магазинов, крича об ужасном землетрясении, постигшем этот берег Волхова, еще более ужасном, чем катастрофа в Армении. Даже перед очевидным фактом разрушительного проникновения, руководители Новгорода не хотели открывать истину. Можно было подумать, что сейсмологи всего мира забыты, будто их открытий никогда и не существовало. Исполинские подземные силы не вздымались единым ударом; напротив, они работали последовательно, посылая разрушительные удары с севера на юг. Но разве кто станет спрашивать власть в панике попыток выживания?

А узнали они все где-то через десять минут после разрушения большей части «Великобритании». Борн уже видел компактные, миниатюризированные очертания «Вашингтона, округ Колумбия», когда и здесь начались возгорания. Первым в огне исчезла деревянная модель купола Капитолия, звук его взрыва долетел через миллисекунды; он с легкостью взлетел в желтое небо, как и следовало ожидать от почти невесомой фальшивки. Спустя несколько мгновений — всего несколько мгновений , — Вашингтонский монумент в травянистом парке разметал отдаленный взрыв, будто его фундамент был подкинут мощной машиной. В следующую секунду пламя охватило макет Белого Дома, но взрывы в нем были плохо слышны и видны: Пенсильванская авеню уже пылала яростным пламенем.

Борн знал , где его теперь искать. Тоннель находился между «Вашингтоном» и «Нью-Лондон, Коннектикут»! Не больше чем в пяти минутах! Он направил джип вниз к улице, идущей вдоль реки, и снова оказался в испуганной, истеричной толпе. Полиция кричала в мегафоны, сначала на английском, потом на русском языках, объясняя ужасные последствия, если кто-нибудь попытается переплыть реку, прожекторы выхватывали из воды тела неудачников из северных комплексов.

— Тоннель, тоннель! Откройте тоннель!

Крики из толпы слились в единый рев, который нельзя было игнорировать; подземный тоннель вот-вот будет взят приступом. Джейсон выскочил из окруженного джипа, сунув в карманы оставшиеся три шашки, и стал пробивать себе дорогу, яростно работая локтями и плечами, через толпу. Без особого успеха. Тогда он достал шашку и зажег ее. Огненный фонтан возымел эффект; жар и огонь ускорили процесс. Он побежал сквозь толпу, расталкивая всех на своем пути, тыча ослепительным фонтаном в испуганные лица, пока не достиг кордона охранников в военной форме Соединенных Штатов. Это был нонсенс, безумие! Весь мир сошел с ума!

Нет! Вон там! В огороженной забором парковочной площадке стоял грузовик с цистерной! Он прорвался через кордон, размахивая компьютерной карточкой, и подбежал к солдату с самыми старшими знаками отличия на форме, полковнику с АК-47 у пояса. Более панического офицера такого высокого звания он не видел со времен Сайгона.

— Мое идентификационное имя — «Арчи», и вы можете проверить это немедленно. Даже если я отказываюсь говорить на нашем языке — только по- английски! Это ясно? Дисциплина есть дисциплина!

— Ну и что? — воскликнул офицер по-русски, потом сразу переключился на английский с ужасающим бостонским акцентом. — Конечно, мы вас знаем, — прокричал он, — но что я могу сделать? Это результат заговора!

— Проходил ли кто-нибудь через тоннель за последние, скажем, полчаса?

— Никто, абсолютно, ни одна живая душа! Нам приказано держать тоннель закрытым любой ценой!

— Хорошо… Включите громкоговорители и разгоните толпу. Скажите им, что кризис закончился, и опасности больше нет.

— Как? Всюду пожары, взрывы повсюду!

— Они скоро закончатся.

— Откуда вы это знаете?

— Я знаю! Делайте, как я сказал!

— Делайте, как он сказал! — проревел голос за спиной Борна; это был Бенджамин, его лицо и рубашка были все в поту. — И я очень надеюсь, ты знаешь, что говоришь!

— Откуда ты взялся?

— Откуда — ты знаешь, а уж как — другой вопрос. Попробуй напугать до смерти главный штаб, чтобы апоплексический Крупкин из своей больничной койки в Москве заказал вертолет.

— «Апоплексический» — неплохо для русского…

— Кто это меня поправляет? — взревел офицер охраны. — Ты еще слишком молод!

— Проверь меня, старик, но побыстрее, — ответил Бенджамин, доставая свою карточку. — Иначе, пожалуй, мне придется перевести тебя в Ташкент. Отличные виды, но туалеты только общественные… Поторопись, осел!

— Ка-ли-форния, я иду…

– Заткнись!

— Он здесь! Вон стоит грузовик, — Джейсон указал на большую машину, вздымавшуюся над автомобилями и фургонами на огороженной стоянке.

— Цистерна? Почему ты так думаешь? — удивился Бенджамин.

— Эта цистерна вмещает около ста тысяч фунтов. Добавь пластид, правильно расположенный, — и этого хватит на все улицы и эти игрушечные домики из старого, сухого дерева.

— Слушайте! — протрубили мириады громкоговорителей вокруг тоннеля по-русски, требуя внимания, в то время как взрывы действительно звучали все реже и реже. Полковник взобрался на крышу низкой бетонной будки, держа микрофон в руке, его фигура четко прорисовывалась на фоне резких лучей мощных прожекторов. — Землетрясение прошло, — прокричал он, — и хотя оно нанесло значительный вред, и пожары будут гореть всю ночь, кризис прошел! .. Оставайтесь у берегов реки, и наши товарищи из служебных отрядов постараются вам помочь… Таковы приказы нашего начальства, товарищи. Не заставляйте нас применять силу, прошу вас!

— Какое еще землетрясение? — выкрикнул мужчина из передних рядов толпы. — Ты говоришь, это землетрясение, и нам всем твердят, что это землетрясение, но ты думаешь задницей! Я пережил одно землетрясение, и это не похоже на землетрясение. Это вооруженное нападение!

— Да, да! Нападение!

— Нас атакуют!

— Вторжение! Это вторжение!

— Откройте тоннель и выпустите нас, или вам придется перестрелять нас всех! Откройте тоннель!

Голоса охваченной отчаянием толпы звучали хором протеста. Солдаты стояли на своих местах, держа оружие с прикрепленными штыками наперевес. Полковник продолжил, его лицо было искажено, голос почти соответствовал истерии его аудитории.

— Послушайте меня и задайте себе вопрос! — прокричал он. — Говорю вам, как было сказано мне, это землетрясение, и я знаю, что это правда. Дальше, я скажу вам, откуда я это знаю!.. Вы слышали хоть один выстрел? Да, именно это! Хоть один выстрел! Нет, не слышали!.. Подумайте, в каждом комплексе, в каждом секторе этих комплексов полно вооруженных полицейских, солдат и тренеров. Они обязаны подавлять силой любые несанкционированные проявления насилия, не говоря уже о вооруженных нарушителях! Однако стрельбы нигде не было…

— О чем он там орет? — спросил Джейсон Бенджамина.

— Он пытается убедить их, что это землетрясение. Они ему не верят; они думают, что это вторжение. Он говорит им, что это невозможно, потому что не было стрельбы.

— Стрельбы?

— Это его аргумент. Никто ни в кого не стреляет — а это неизбежно было бы в случае вооруженного нападения. Нет выстрелов — нет нападения.

– Выстрелы? .. — Борн неожиданно схватил молодого русского и развернул его. — Вели ему замолчать! Ради Бога, останови его!

— Что?

— Он предоставляет Шакалу выход, который он хочет получить — который ему нужен!

— Что за чушь ты несешь?

— Выстрелы… стрельба, паника!

— Нет! — воскликнула какая-то женщина, прорвавшаяся через толпу и кричащая на офицера в перекрестье лучей прожекторов. — Взрывы — бомбы! Их сбросили бомбардировщики с воздуха!

— Идиотка, — крикнул в ответ полковник. — Если бы это был воздушный налет, за нашими белопольскими истребителями уже неба видно не было бы!.. Взрывы идут из земли, огонь — из-под земли, это подземные газы… — Эта ложь была последним, что этот советский офицер сказал в своей жизни.

Из теней стоянки вырвалась очередь из автоматического оружия и скосила русского, его прошитое пулями тело сразу обмякло, свалилось с крыши будки и стукнулось о землю вне видимости за будкой. И без того взволнованная толпа буквально взбесилась; ряды «американских» солдат были сломлены, и, если раньше царил хаос, то теперь всецело властвовала нигилистическая жажда свободы. Узкий, огороженный вход в тоннель был взят штурмом, бегущие фигуры сталкивались, падали, лезли друг через друга, прорываясь ко входу в подводный тоннель. Джейсон оттащил молодого тренера в сторону от панических орд, ни на мгновение не отрывая взгляда от затененной стоянки.

— Ты умеешь обращаться с механизмами тоннеля? — прокричал он.